Финиан просто предлагал выпустить принца за ворота, туда, где ждет одуревшая от горя толпа «болотников», годами отдававшая «в услужение» дочерей и сыновей.
– От него не останется ни кусочка, – пожимал он плечами, и все кивали.
С Ригальдо как можно скорее должно было что-нибудь приключиться. Он мог разбить себе лоб о ступеньку, поперхнуться куском хлеба, простыть в камере и умереть от грудной жабы. Он мог устроить побег и «сгинуть в болотах». Ведь так опасно ходить через бескрайние поля присыпанного снегом мха… Это решило бы проблему наследника – «змееныша», «отродья паука»…
«Если вы так хорошо ориентируетесь здесь, зачем вам проводник?» – «Как зачем? Чтобы охранять. Если на дорогу полезут разбойники и утопцы».
– Я хочу его видеть, – твердо сказал Исли. На лицах его побратимов отобразилось одинаковое осуждение.
Они далеко не всегда понимали его. Сильнее всего это проявило себя, когда, наконец-то отыскав в болотах проклятый замок, армия Исли столкнулась с тем, что внутрь им никак не попасть. После изнурительных скитаний по топям в попытках что-то выведать, когда все посланные им шпионы бесславно вернулись, Исли сказал, что сам проникнет в замок и все устроит.
Ору и потрясаний оружием было больше, чем чаячьих криков над Вестфьордом. Где это видано, чтобы король и сын короля шел в самое пекло, как простой лазутчик. Но Исли всегда оставлял последнее слово за собой.
Хебер первым взял себя в руки.
– Будет суд? – деловито спросил он. – Привести пащенка в цепях? Может, засунуть его в колодки?
Исли поморщился и подумал: еще святой водой его окропите и ноги перебейте, чтобы не был так резв.
– Он убил стражника в день, когда его арестовали, – напомнил Антейн. – Ваше величество, мальчишка бывает опасен. Даже загнанный в угол заяц может задними лапами распороть брюхо волку.
Исли подумал: Ригальдо кто угодно, только не заяц. Но и на благородного пленника, смиренно переносящего тяготы, он тоже не тянул. В день переворота случилась неприятное: когда принца уводили из пиршественной залы, он выхватил кинжал из ножен на поясе у одного из конвоиров, с удивительным проворством ткнул его в ухо и попытался убежать. Его догнали, опрокинули сообща и били, скорчившегося, в каком-то остервенении. Солдаты еще были взвинчены после прорыва в замок, мальчишке не надо было их провоцировать. Свару пришлось разнимать. Солдаты вповалку упали в ноги Исли. «Сир, ваше величество, не казните, он нас одурманил, как глянул змеючьим взглядом…»
С тех пор Ригальдо умудрялся только подогревать к себе ненависть среди обитателей замка. Его стерегли как зеницу ока, но Исли побаивался, что он «поперхнется хлебом» даже до того, как новый король отдаст такой приказ.
Подумав о всем этом, Исли вздохнул и сказал:
– Храбрые вестфьордские воины, мне за вас стыдно. Я сам навещу мальчика там, где его держат.
*
– Мальчишка не жрет, – виновато доложил командир стражи.
Исли нахмурился:
– Как давно?
– С первого дня, – стушевавшись, признался тот. – Как попытался разбить кувшин и припрятать осколок, так ему стали носить в деревянной миске… А он не ест, все забирают обратно.
Исли несколько мгновений смотрел на него молча и улыбался. На лбу у мужика выступил пот.
– Простите, сир, – пробормотал он, вытягиваясь. – Сейчас потороплю повариху!
Караульные распахнули дверь перед Исли. У них были простецкие лица, и они ими плохо владели. Судя по их взволнованным рожам, солдаты считали, что внутри Исли ждет кусачее животное.
Ригальдо держали не в камере, не в темнице – в комнате на самом верху восточной башни. Она была очень похожа на собственные покои принца, за двумя исключениями: в ней не было никакой мебели, кроме лежанки, таза для умывания и отхожего ведра, а в окнах были вмурованы крепкие решетки, что исключало случайное падение принца Норфлара на скалы под замком. Исли с болезненным любопытством подумал, кого и зачем мог держать здесь безумный король. Возможно ли, чтобы ее величество королеву? Которую, по словам очумевших и словно пристукнутых слуг, никто не видел с того дня, как повитуха подтвердила, что ее величество ждет ребенка, и с тех пор добрый король Норфлара сам заботился о ней и носил подносы с едой, так как беременность была сложной и королева всю ее провела лежа?..
Когда, пригнувшись, чтобы не стукнуться о притолоку, Исли переступил порог, Ригальдо сразу поднялся ему навстречу. Исли совсем не понравилось, как легко он одет. Пришли по-настоящему жестокие холода, которым, конечно, было далеко до трескучих морозов середины зимы, но уже сейчас обитатели замка не стеснялись носить шерстяные поддевы, а сверху платья – подбитые мехом безрукавки, а люди Исли вообще не вылезали из теплых плащей. В башне был холод собачий, как и везде в замке; вода в тазу покрылась ледком, а принц стоял перед ним в наброшенном на плечи одеяле поверх рубахи, распоясанный, в каких-то обмотках вместо сапог.
Поэтому Исли не удивился тому, как плохо он выглядит – осунувшийся, почерневший, с багровым синяком под глазом и отечной скулой. Исли опустил взгляд на его ноги и подумал: того, кто позарился на его сапоги, я заставлю их сожрать вместе с серебряными пряжками.
Он так и смотрел на обмотанные рваными тряпками ступни, когда Ригальдо, не издав ни звука, сорвался с места и бросился к нему так, словно хотел обнять.
Кулак мальчишки на лету врезался Исли в челюсть. Голова мотнулась, и он покачнулся.
– Это за то, что вы мне врали, – серьезно сказал Ригальдо, тут же отпрянув от него.
Исли коснулся щеки и пересчитал языком зубы. Вроде все были на месте. Он сплюнул под ноги.
Стража на лестнице немедленно загромыхала, но Исли тяжело оперся на дверь, не давая открыть ее: не сметь беспокоить.
– Ну слава богу, – сказал он, глядя в глаза Ригальдо. – Вы все так же думаете только о себе. А я уж решил, что вы мне за отца мстите.
Ригальдо побледнел и снова занес кулак, но Исли перехватил руку и оттолкнул его прочь, как отбрасывают назойливого щенка. И, отлепившись от двери, сам пошел в нападение, невольно переняв правила их обычной игры в поединок.
– Ригальдо, – сказал он, тесня мальчика на середину комнаты, – какую часть тела ваш батюшка предложил бы отсечь за оскорбление короля?
Ригальдо сверкнул глазами.
– Вы мне не король. Вы узурпатор из ниоткуда.
– А также грубый дикарь, не знающий письменности, погрязший во грехе, из тех, которым все равно, с кем спать: с конями или с собственными отродьями…
Осторожно отступающий от него Ригальдо сбился с шага, запнулся и растерялся. Исли подумал: удивительно, почему даже теперь он – замерзший, побитый, усталый – поддавался на провокации Исли, как раньше.
Может быть, потому что тот был единственным человеком, который вот так непринужденно разговаривал с ним – без раболепства, но и без явной ненависти?
…Об этом нельзя было думать.
Исли тоже споткнулся.
Ни Ригальдо, ни Финиан, ни одна живая душа не должны были догадаться, что всю последнюю неделю перед переворотом Исли приходилось то и дело заставлять себя думать про мальчика всякие мерзости, потому что иначе он начинал забывать, что перед ним отпрыск кровавого тирана, лжеца и убийцы, враг и сын врага, у которого он собирается отнять трон. «Враг и сын врага», – повторил он, прищурившись. И, решив, что самое время извлечь из этого странного визита какую-нибудь пользу, произнес почти сокрушенно:
– Ох, мой принц, как же оно так получилось, что вы ничего не знали про отца?..
И Ригальдо, который метался у дальней стены, как зверь по клетке, вдруг встал столбом. Одеяло давно свалилось с его плеч, он вытянул руки вдоль туловища и сказал с мукой в голосе:
– Я не знаю, не знаю!
Он задрожал всем телом, повернулся, и у Исли перехватило дыхание: глаза Ригальдо были безднами отчаяния. Исли вдруг все про него понял: что ему больно, плохо и что, возможно, он все эти дни лежит здесь, не зная, идут его казнить или кормить, и что бравада, с которой он встретил Исли – всего лишь короткая передышка в этой трясине страха.
А Ригальдо уже бормотал, торопливо, как на исповеди:
– …всегда думал, до чего же все это странно, но я не понимал, чем он отличается от других, я только видел, что он один – сердце замка, и думал: наверное, потому, что это король… Говорят, люди не помнят себя совсем маленьких, но я уверен: я тогда только-только научился ходить. Меня поставили на ковер и сказали: идите к его величеству, и я пошел прямо к трону, и он был там, в вышине, и сверлил меня глазами, и вдруг наклонился и улыбнулся, и я-маленький почувствовал, как пахнет у него изо рта, и увидел его длинный красный язык… На кухне прекрасно умеют готовить кровяной суп и колбасы, а я до сих пор не могу есть сгущенную кровь, потому что мне кажется, что она пахнет, как его рот: душным, солено-сладким, тяжелым, железным запахом… Вы знаете, я до десяти лет боялся обмочиться, если отец внезапно наклонится меня поцеловать. Не помню, как это прошло, наверное, когда подмышками начали расти волосы…
– Ригальдо… – позвал его Исли. Мальчик прикрыл глаза:
– Не знаю, зачем я вам это рассказываю… Наверное, потому, что у нас «дружба»… Я чуть не умер, когда вы тогда сказали про «дружбу», со мной никто никогда не дружил…
– Ригальдо, хватит.
Но тот будто не слышал:
– Я так давно обо всем этом не вспоминал, а тут словно река снесла плотины… Я, кажется, болен; со мной что-то странное…
Его потряхивало, глаза снова начали обморочно закатываться, как тогда, в зале.
Исли встряхнул его, как мешок.
Ригальдо зашатался и дико огляделся. Исли придержал его под руку, не давая упасть, украдкой пощупал лоб и шею в вырезе рубашки. Жара вроде бы не было, но кожа казалось холодной и влажной, как камни в колодце.
Не задумываясь, Исли снял плащ и закутал в него Ригальдо, осторожно усадил мальчика на тюфяк.
– Вы вот-вот замерзнете здесь насмерть, – пробормотал он, растирая ему руки. – Сейчас принесут обед и разожгут камин, а потом слуга вас оденет, иначе, клянусь, я их всех…
– А как меня казнят? – перебил Ригальдо. Его голос звучал тускло, но взгляд был требовательный и трезвый. – И когда?
Исли посмотрел на него с укоризной:
– Вам вовсе не обязательно все портить и играть сейчас в героя, ваше высочество. Учитесь, черт побери, с радостью принимать любую заботу.
– Но ведь я ваш враг, – Ригальдо пожал плечами. – И сын врага. Мой отец убил вашего отца. Я наследник Норфлара, я вам мешаю. Потому я и спрашиваю: какова будет моя судьба?
Он все это шептал растрескавшимися, как в лихорадке, губами. Слуга внес миску с бульоном, холодное мясо и свежий хлеб. На золотой поверхности бульона плавали сытные бляшки.
Ригальдо посмотрел в тарелку и отвернулся.
Исли почесал в затылке. «Может, он боится, что я его отравлю?»
Он по-простому окунул хлеб в бульон и, сев на лежанку, с аппетитом принялся жевать. Как раньше, когда они трапезничали вместе с Ригальдо.
У того дернулся кадык. Ноздри зашевелились, втягивая запах. Он скосил глаза и снова сглотнул.
– Надо издать указ, по которому в замке будут казнить только голодных, – сказал Исли. – Ешьте уже, Ригальдо. Мне надо очень, очень хорошо подумать о вашей судьбе.
Когда он шел через заснеженный двор, ему сообщили, что у ворот смиренно просит аудиенции серый монах.
Исли задумался. Он ждал посланцев и от орденов монахов, и от жрецов местных богов, только не думал, что те нагрянут так скоро. Если серая крыса будет укорять его за захват власти, то отправится прямо в темницу под замком, где ей и место.
Но монах его удивил с первых слов:
– Ваше величество, надеюсь, вы еще не прикончили юную кровь Норфлара, – деловито сказал он, опускаясь перед Исли на колени и разглаживая широкие рукава рясы. – Простите меня за дерзость, но в этом случае нас всех ждут огромные несчастья.
Исли так изумился, что молча предложил монаху излагать. И тот заговорил, и пока Исли слушал, у него появился план, пока очень смутный и странный. Правда, он не был уверен, не подхватил ли лихорадку от Ригальдо, раз такие мысли вообще пришли в его грешную голову.