В комнату их провожало человек тридцать рыцарей. Все, как один, молчаливые, здоровенные, в кожаных доспехах, разогревшиеся на пиру; от них разило потом, возбуждением и вином. Вначале, пока память о происшествии внизу была еще сильна, они угрюмо вышагивали спереди и сзади, выполняя наказ Исли не приближаться к принцу, но на лестнице снова тесно окружили новобрачных, так скученно, будто опасались, что по пути в опочивальню те могут исчезнуть. Эти опасения не были лишними: Ригальдо поднимался, крепко сжав губы, то и дело стреляя глазами по сторонам, как затравленный псами волчонок, который скалит зубы, не давая к себе подступиться, потому что знает, что стоит покачнуться – и стая навалится скопом, чтобы кусать и рвать. Была бы возможность – умчался бы прочь; но возможности не было. На одной из ступеней он запнулся, и десяток рук тут же поддержал его в спину. Исли обернулся, смерил напирающую толпу взглядом. Оказалось, что одни смотрят жадно, с непристойным любопытством, другие – с сочувствием, третьи – с отвращением. С такими лицами обычно ведут на виселицу, а не на брачное ложе. Но Исли думал: пусть так. Пусть себе негодуют, злятся, удивляются, завидуют. Больше никакого слепого обожания в этом замке.
Молодой супруг, во всяком случае, его точно не обожал.
Их привели не в восточную башню, где Ригальдо коротал дни в заточении, а в северную, в его личную комнату. Если он и удивился, то виду не подал. Возле двери уже ждали слуги.
Вперед, не поднимая глаз, вышла девушка. Она должна была что-то сказать, но вдруг зарделась и молча бросила горсть зерна и монет под ноги Исли. Другие так же молча последовали ее примеру.
– Вон пошли, дуры, – прошипел Ригальдо. Он отмахнулся от бьющегося о дублет пшена. Перед дверью лежало широкое белое полотнище, символизирующее добрачную чистоту супругов. Ригальдо демонстративно наступил на него сапогом. За спиной Исли послышались неловкие смешки. Он снова оглянулся, приморозил весельчаков взглядом, протянул подскочившему оруженосцу меч и кинжал и, крепко взяв Ригальдо за локоть, ввел его в комнату. Дверь захлопнулась перед чужими носами.
Едва перешагнув порог, Ригальдо вырвал руку и отошел. Они замерли друг напротив друга. Исли огляделся. В покоях принца все было как прежде, разве что стойку с оружием унесли. Здесь было видно, что никто по-настоящему не заботился о Ригальдо: им не оставили ни еды, ни теплой воды, ни чистых полотенец – одуревшие вконец слуги даже не разожгли камин. Холодно было, как в леднике. Горела одна-единственная свеча. Комната за аркой освещалась только холодным звездным светом.
Исли покрутил головой и убедился, что они не одни. С кушетки навстречу им, кланяясь, поднялся маленький смуглый человек.
– Кто это? – нахмурился Ригальдо.
– Лекарь из города, – Исли выдержал его взгляд.
Глаза Ригальдо заметались.
– Зачем?..
Исли подтолкнул его в спину в сторону алькова:
– Иди, он тебе все расскажет.
– Разве он говорит на нашем языке?..
– Покажет на пальцах все, что надо. Иди, ради бога!
Настороженно оглядываясь, Ригальдо скрылся за аркой. Исли потер лоб, расстегнул плащ. Опустился на кушетку, на которой когда-то спал, и прикрыл глаза. Его потряхивало, и холод не имел к этому никакого отношения. В нем будто поднималось темное чувство, замешанное на всех волнениях этой ночи, росло, как закваска в кадке: злость, жалость, гнев, стыд, сочувствие… и возбуждение, и недоброе любопытство. Проклятое платье до сих пор стояло перед глазами, будто околдовало его, да и поганые шутки здорово распалили.
Исли сделалось так жарко, что он огляделся и подумал: если и в соседней комнате для молодых не найдется вина, кто-то за это ответит. Вино было необходимо: Исли не сомневался, что самая трудная часть этой ночи еще впереди. Ригальдо, похоже, смутно представлял, что их ожидает, шутки внизу больше напугали, чем просветили его. Еще до венчания Исли думал, чем сможет ему помочь, и не придумал ничего лучше, чем распорядиться тайно привезти из города лекаря-южанина. К счастью, тот оказался достаточно умен, чтобы молча кивнуть, когда Исли сказал ему на ломаном наречии: «Сможешь подготовить моего жениха к браку?» Про них, про южан, говорили, что в жарких странах случается и не такое.
Похоже, что до Ригальдо наконец что-то дошло, потому что уважаемый лекарь вылетел из покоев пинком, а вслед – принесенные им склянки и трубки.
Две склянки разбились, но самый большой флакон уцелел, завертелся по полу.
Исли подобрал его и, зажав в кулаке, шагнул в соседнюю комнату.
Ригальдо сидел на краю кровати, пунцовый от злости. Свой плащ он сбросил и остался в сапогах и дублете, подобравшийся, напряженный, как видно, готовый продать жизнь подороже. Исли молча бросил флакон на одеяла. Ригальдо взглянул на стекло, как на гадюку, внезапно заползшую к нему на постель.
– Я не стану, – решительно заявил он. – Это гадко, я никогда ничего такого делать не буду. Этот человек… он какой-то ужасный.
– Вы разбили флакон с обезболивающим, глупое вы дитя, – тихо сказал Исли.
– Оно не понадобится, – нахмурился Ригальдо. – Это всего лишь обычай. Давайте просто пересидим здесь эту ночь? Никто же не ждет, что мы будем показывать простыни?..
Исли с печалью посмотрел на него и помотал головой. Ригальдо нахохлился, упрямо сжав губы. Он снова был тем самым капризным и гордым мальчиком, который шатался в одиночестве в окрестностях замка, но не знал настоящего горя, пока Исли его ему не причинил.
И прямо сейчас собирался причинить еще больше.
Дверь приоткрылась, и Ригальдо тут же вскочил с постели.
За стеной смирно кашлянули, и голос брата Константина произнес:
– Ваше величество, я здесь. Можно начинать.
Ригальдо побледнел.
– Зачем здесь серый монах? – спросил он.
Исли не успел ответить. Монах сделал это за него, прошелестев из соседней комнаты:
– Ваше высочество, брак короля должен быть заключен по всем правилам. На совете, на котором решалась ваша судьба, его величество поклялся, что сделает вас супругом. Только тогда трон Нолфара признает его… а вы будете в безопасности. Магистр считает это возможным.
– Но мы обвенчаны перед всеми богами, и новыми, и старыми, – упрямился Ригальдо, наклоняя голову, как молодой бычок. – Какого рожна вам еще надо?
– Брак должен быть консуммирован, – отозвался монах. – Не беспокойтесь, мое присутствие вас не потревожит. Я буду в соседней комнате и по завершению засвидетельствую перед людьми, что все состоялось.
Ригальдо выглядел так, будто его душат.
– У нас нет выбора, – вздохнул Исли. – Иначе они вас разорвут.
Взгляд мальчика метался по стенам спальни.
– Давайте все сделаем быстро, – устало сказал Исли, скидывая плащ.
Ригальдо проследил его падение на пол и сделал шаг назад.
– Тогда почему здесь только монах? – спросил он, отступая за стол. – Почему бы не позвать сюда всю вашу свору? Чтобы они тоже проверили, хорошо ли вспахана нива! Они, по-моему, хотят, вы же их слышали!..
От его слов у Исли закололо в кончиках пальцев. Казалось бы, что ему до поддевок несчастного, униженного мальчишки, слова – все, что тому осталось, чтобы сохранить гордость. Но Исли сегодня уже лишил человека жизни за шутку о том же самом, и, видят боги, все его силы, и душевные, и физические, были на исходе.
Он показал глазами на флакон с маслом:
– Возьми это.
Ригальдо отчаянно замотал головой.
Ладно же. Исли шагнул к столу, на котором стоял высокий кувшин, и доверху наполнил глубокие кубки, расплескав вино – руки дрожали. Потом он так же молча обошел стол. Ригальдо отступал от него, но вскоре стало некуда – его спина уперлась в высокий столбик кровати.
Исли сгреб его за волосы на затылке, приставил кубок к губам и скомандовал:
– Пей!
Ригальдо был вынужден сделал глоток. Он пил неаккуратно, фыркая и захлебываясь. Красное вино текло у него по подбородку, пачкая воротник. Когда кубок опорожнился, Исли приставил к его губам второй. Ригальдо осилил только половину. Глаза у него быстро осоловели, и Исли вспомнил: он же ничего не ел на пиру. Тем лучше. Он отставил кубок и принялся расстегивать пуговицы на дублете мальчика. Внезапно Ригальдо накрыл его руку своей.
– Только я буду сопротивляться, – он сосредоточенно сдвинул брови.
Исли хмыкнул: совсем пьяный.
– Сопротивляйтесь, если это позволит вам сохранить гордость, – серьезно сказал он, справившись с последней пуговицей. Ригальдо дышал на него винными парами. У него был мокрый, перемазанный подбородок, и Исли не выдержал – наклонился к лицу Ригальдо и поцеловал его.
Это было совсем не похоже на поцелуй с женщиной. Твердый, узкий, соленый рот, пушок над верхней губой, острый запах мужчины. Исли сглотнул, обхватил Ригальдо за талию и прижался бедрами, давая ему почувствовать свое возбуждение. Прямой, как палка, член болезненно уперся в завязки штанов.
И тут дорогой супруг от души шарахнул его кувшином. Исли успел поднять руку, и удар пришелся по плечу, а мальчик, вывернувшись из его объятий, пятился к окну, швыряя в Исли все подряд: какие-то безделицы со стола, книги, кубки. Он бросил и табуретку – промазал, и она врезалась в стену. А следом мальчик попытался перевернуть на Исли стол.
Молитвы о смирении в соседней комнате стали громче, поплыл удушающе-сладкий запах драгоценного мира и розовой воды. Исли озлился на святошу. Они с Ригальдо кружили, пригнувшись, как звери. И, дождавшись, пока мальчик потеряет равновесие, Исли перепрыгнул стол и обрушился на Ригальдо.
Тот сопротивлялся, как и обещал. Он лупил Исли по голове и плечам, пинался и лягался; когда Исли прижал его к полу, он вцепился ему зубами в щеку. Она мгновенно онемела, а потом налилась дергающей болью, Исли почувствовал, как на ней надувается гигантский желвак, и несколько раз ударил Ригальдо по голове. Он бил расчетливо, чтобы не сломать нос. С последним ударом Ригальдо ахнул и обмяк, его глаза закатились. Исли встал на ноги, вздернул мальчишку за пояс и бросил на кровать.
Он раздевал его сам, вклинившись между колен: снял пояс, дублет, сапоги, не справившись с завязками бриджей, просто разорвал их. Когда он потащил штаны с бедер, Ригальдо зашевелился и принялся отползать назад, не понимая, что этим все упрощает. Кинув штаны на пол, Исли оперся коленом на деревянный край кровати. Ригальдо лежал перед ним в одной нижней рубашке, и его согнутые ноги казались белее, чем льняная ткань. Подол рубашки непристойно задрался, приоткрыв жесткую черную поросль в паху, переходящую на бедра и мошонку, ровный юношеский член. Для Исли все это было ново и дико: длинные ноги, покрытые темными волосками, худые голени, твердые колени. Но его собственный, опавший во время драки член радостно дернулся, приветствуя все это, и Исли решил: будь что будет.