Первой в расписании стояла лекция по конфликтологии. Кате было немного странно сидеть в аудитории среди незнакомых студентов. Она чувствовала себя очень взрослой, случайно оказавшейся среди обитателей детского сада. Шуточки и розыгрыши нынешних одногруппников вызывали у неё снисходительную улыбку.
Светка и Коля не сидели на привычных местах, и Кате от этого становилось одиноко и больно. Но она уговаривала себя, что привыкнет. В конце концов для неё важнее учёба.
В аудиторию стремительно вошёл Лев Иванович Козинцев.
– Тема сегодняшней лекции… – начал говорить Козинцев и вдруг разулыбался. – Катерина Денисовна? Добрый день!
– Здравствуйте, Лев Иванович, – улыбнулась Катя.
Ей стало тепло и приятно. И удивительно – она действительно искренне обрадовалась преподавателю.
– Катерина Денисовна, тут говорят, что вы были в интересном путешествии?
Катя удивилась: откуда он узнал? Видимо, вопрос был написан на её лице, потому что Козинцев пояснил:
– У нас слишком маленький городок, а один из экспертов – мой хороший друг и подписки о неразглашении он не давал. Катерина Денисовна, расскажете нам о своей поездке?
Катя улыбнулась – ничего не меняется.
– Ну, это не совсем поездка, – сказала Катя. После суда ей стало проще говорить о Неосибе.
– Я знаю, – улыбнулся в ответ Козинцев. – Расскажете?
Катя вдруг вспомнила продавца в магазине Неосиба, когда они с Пашкой пытались подобрать ей одежду по размеру, вспомнила, как продавец задавливал в себе живой человеческий интерес, вспомнила людей на улице, когда она видела вспыхивавшее и тут же задавленное любопытство.
Здесь в аудитории сидели люди. Настоящие, живые. И если бы раньше Катя возмутилась бы тому, что лезут в её личную жизнь, то теперь она была рада живому интересу.
Катя кивнула.
– Сегодня мы послушаем нашу Катерину Денисовну. В общем, Катерина Денисовна была в одном интересном путешествии. Целых полтора года! Причём, обращаю ваше внимание, путешествие это действительно было! Как я уже сказал, мой хороший друг – эксперт, который изучал материалы, предоставленные Катериной Денисовной… Он это подтвердил.
Катя слушала Козинцева и понимала, если раньше обращение «Катерина Денисовна» из уст преподавателя звучало немного издевательски, то теперь в нём было уважение и признание её, Катиного, права называться по имени-отчеству.
– …Катерина Денисовна была в будущем! Не фигурально, а реально! В каком году?
Катя назвала год.
– Вот! А всё потому, что она прилежно слушала лекции и работала на практических занятиях!
Все засмеялись.
– Катерина Денисовна, мы ждём! – сказал Козинцев, и Катя пошла к кафедре. А Козинцев, пока она шла, восхищённо пробормотал: – Подумать только, полтора года в будущем!
– На самом деле не полтора года, – улыбнулась Катя. – Для меня там прошло всего два дня.
– Да-да, Петро говорил про это… – подтвердил Козинцев, и по его тону Катя поняла, что он до конца не поверил своему другу-эксперту и сейчас надеется из первых уст, так сказать…
Ну что ж, из первых так из первых.
Катя уже несколько раз рассказывала о «своём путешествии». Рассказ как-то сложился – с нужными паузами и акцентами, с эффектными деталями, с умалчиваниями некоторых подробностей. Это уже было не совсем её пребывание в Неосибе, вынужденное и не самое приятное, а именно путешествие в будущее некоего персонажа по имени Екатерина Денисовна Светлова. Слушателей в основном интересовали детали мира, и их мало интересовали настоящие переживания самой Кати.
Естественно, были вопросы. И, естественно, одним из первых – доказательства.
Катя продемонстрировала флешку, она всегда носила её с собой, и колпак с бабочкой – взяла сегодня с собой на занятия – предчувствовала, что могут расспрашивать, правда, от Козинцева не ожидала, думала, что это будут бывшие одногруппники.
Бабочку положила на листок и вместе с колпаком пустила по рядам, чтобы посмотрели. Флешку только показала и извинилась, что в руки дать не может, слишком ценная информация на ней записана.
Козинцев с жадным любопытством проводил взглядом передаваемые по рядам из рук в руки артефакты. По нему было видно, что он готов как мальчишка соскочить и кинуться вслед за Катиными сокровищами, отобрать их у неуклюжих студентов, а потом рассматривать, изучать, может, даже – примерять. Но статус преподавателя вуза вынуждал оставаться на месте…
Закончив, Катя села на своё место и приготовилась слушать конфликтологию. Но сосредоточиться ей было сложно. Рассказ разворошил воспоминания, и боль от того, что Пашка остался там, забилась с новой силой.
Козинцев между тем прошёлся туда-сюда перед рядами, гул стих.
– Ну что, приступим к занятиям? – спросил он у студентов.
Те с неохотой смирились. Учиться сейчас, после рассказа Кати, никому не хотелось.
– Я понимаю ваше состояние, но, если мы не настроимся на рабочий лад, наше будущее не будет таким удивительным и интересным.
Катя посмотрела на преподавателя – интересным?.. Удивительным? Она считала Неосиб чудовищным!
Между тем Козинцев продолжил:
– Люди во все века мечтали заглянуть в будущее. Сколько книг написано про него! Разным его видели: и утопическим, и антиутопическим… А каким видите будущее вы?
– А какое отношение будущее имеет к конфликтологии? – крикнули с заднего ряда.
И Козинцев встрепенулся, почувствовав «жертву».
Катя снова улыбнулась: «Ничего не меняется!»
Козинцев между тем ответил:
– Отличный вопрос, Сёмочкин! Какое отношение имеет будущее к конфликтологии?
– Ну… никакого, – выпалил Сёмочкин.
Студенты оживились в предвкушении интересного действа.
– Для вас, видимо, никакого. У вас, видимо, будущего нет, – ехидно протянул Козинцев.
– Почему это нет? Я не согласен.
– А кто спрашивает вашего согласия? – Козинцев пожал плечами и повернулся к «жертве» спиной. – Кто скажет, какое отношение будущее имеет к конфликтологии, тому ничего не будет.
– А кто не скажет? – спросила девушка, которая сидела позади Кати.
– А кто не скажет, тот не сдаст главный в своей жизни экзамен, – парировал Козинцев.
– Так бы сразу и сказали, – заныл Сёмочкин, – что будет вопрос в билетах.
Козинцев отреагировал тут же:
– А что, Сёмочкин, хорошая идея! Включу-ка я этот вопрос в билеты!
– О чёрт! – Сёмочкин сокрушенно схватился за голову. – Накаркал!
– Тогда о каком экзамене вы говорили? – снова спросила девушка, которая сидела позади Кати.
– Умничка, Зульфия Анваровна! Это очень правильный вопрос. Как вы считаете, о каком экзамене я говорю?
«О как! – подумала Катя. – Значит, не одну меня он зовёт по имени-отчеству. Интересно, а чем выделилась эта девушка?»
А девушка между тем ответила:
– Откуда ж, Лев Иванович, я могу знать, что вы имеете в виду?
– А если подумать?
– Если подумать… – Она постучала по кончику носа. – Если подумать, то… конфликтология и будущее, будущее и конфликтология… Наверное, нам нужно научиться разрешать конфликты, чтобы у нас было будущее?
– Отлично! Но это ответ на вопрос: какое отношение имеет конфликтология к будущему. А будущее к конфликтологии?
– В будущем у нас будут конфликты, – сделав акцент на слове «будут», сказал парень, на которого Катя сразу и внимания не обратила.
– Вы меня сегодня радуете, Сергей.
Сергей пожал плечами и бросил:
– Обращайтесь.
Катя сидела, слушала и понимала, что эта группа сильно отличается от той, в которой она училась раньше. И что, наверное, Козинцеву сложнее с этой группой. С другой стороны, хорошая проверка на прочность. Ведь если преподаватель конфликтологии не умеет возбуждать конфликты и разрешать их, то грош цена такому преподавателю. Куча теоретических знаний и даже написанные монографии и учебники не помогут в жизни. Что толку изучать, к примеру, холивар по учебнику? Ты ведь так и не научишься не вестись на троллей, если не попробуешь несколько раз под руководством опытного… тролля. Не научишься распознавать эмоциональные крючки и не научишься правильно на них реагировать. А в жизни это очень ценное умение. Может быть, даже более ценное, чем все теоретические знания о всех разновидностях конфликтов и типичных способов их разрешения.
Козинцев учил как в жизни. Он не выстраивал забор из авторитетов между собой и студентами, он был уязвим, студенты постоянно проверяли его на прочность. И уважали за то, что он оставался человеком.
…Оставался человеком…
Катя вдруг новыми глазами взглянула на Козинцева – он был живой! Он заставлял студентов думать. Даже те, которые не любили его предмет и ненавидели самого преподавателя, учились думать.
Он ведь не давал готовых решений, он учил искать их самостоятельно. И в этом была самая главная ценность лекций Козинцева. А не та программа, которую спустило ему Министерство образования.
Козинцев остановился перед Катей и внимательно посмотрел на неё:
– Я вижу работу мысли, – сказал он. – Вы что-то осознали, Катерина Денисовна?
Катя вздрогнула. Ей совсем сейчас не хотелось делиться мыслями, но услужливая память снова подсунула продавца в Неосибе, и Катя встала.
– Да, Лев Иванович, – раздумчиво сказала она. – Мне в голову определённо пришли кое-какие мысли. Я сейчас поняла, что мне нравятся ваши лекции и ваш метод преподавания. Он живой.
Козинцев покраснел и сбился с мысли.
Студены замерли в ожидании реакции преподавателя. Но он был бы не он, если бы не сумел быстро найти решение. Работая преподавателем в вузе, он постоянно проверялся на скорость и оригинальность реакции на студенческие крючки и подначки, на студенческие финты и откровения.
Козинцев на миг потеплел глазами, а потом обычная усмешка вернулась на его лицо.
– Ну слава богу! – сказал он. – Хоть кто-то оценил. А про будущее и конфликтологию что скажете?
– Я не заметила там конфликтов между людьми. Мне даже показалось, что там единственный конфликт, зато глобальный: между человечеством и правящей системой.
– Ну, конфликт между населением и правящей системой вечен, – заметил Козинцев.
– Понимаете, – Катя вдруг осознала то, что давно крутилось у неё в голове. – Если из жизни людей убрать конфликты, люди перестанут развиваться.
Козинцев снова потеплел глазами и сказал:
– Да, Катерина Денисовна, вам определённо эта поездка пошла на пользу.
– Так про это в учебнике написано! – крикнул Сёмочкин и добавил ворчливо: – Подумаешь, открытие!
– В учебнике мысли чужие. Правильные, но чужие, – ответил Козинцев. – А тут мысль своя. И ценность её для Катерины Денисовны значительно больше, чем весь учебник, вместе взятый. Потому что это уже опыт. Но вам, Сёмочкин, её опыт не поможет сдать экзамен.
– Опять про экзамен! Да понял я уже… Валить будете.
– Вы сами себя валите, а я просто фиксирую в зачётке. Вернёмся к теме…
Но студенты возвращаться к теме не хотели. И когда пара закончилась, задерживаться в аудитории не стали. Кроме Кати.
Она несмело подошла к Козинцеву.
– Лев Иванович, я спросить хотела.
– Да, Катя, слушаю вас.
Катю немного удивило то, что Козинцев назвал её просто Катей, а не Катериной Денисовной, как обычно. Но вопрос, который она хотела задать, был для неё важнее обращения.
– Даже не знаю, как начать… Понимаете, Барнаул сильно изменился…
– Ну, это естественно. А что вас смущает?
Катя задумалась на миг: спрашивать или нет. Но потом всё же спросила:
– Понимаете, Барнаул был светлым, радостным, люди были добрее…
– Это просто вы повзрослели.
– Нет, не в этом дело. И в этом тоже, но не только. Барнаул и сейчас местами светлый, и люди встречаются добрые. Понимаете, до… ну, до Неосиба… тогда в Барнауле было метро.
– Ох, Катя! Метро в Барнауле – это такая загадочная субстанция… Оно, несомненно, есть, но его не существует.
– Как так?
– Я считаю, что Барнаульское метро – это символ. Причём наш, местный. Если человек видит метро, это означает, что он видит лучшую сторону Барнаула. Ту, где Барнаул – столица мира. А если видит только мрак и грязь, то для него открыта обратная сторона – та, где Барнеаполь – дыра и задворки Вселенной. Первые любят Барнаул, вторые – ненавидят.
– Но у меня нет ненависти к Барнаулу. Я люблю свой город. Действительно люблю.
– Вы стали взрослой, Катя. Вы видите мир таким, какой он есть, не приукрашая и не черня. Вы начали понимать, что в мире одновременно есть и хорошее, и плохое. А метро, оно осталось в вашей душе. И будет там, пока вы не измените своего отношения к городу и людям, которые вокруг.
– Но ведь я же не просто видела метро! Я же ездила на нём!
– Открою вам секрет. Я тоже иногда езжу на метро.
– Лев Иванович, перед тем как я… ну… перед Неосибом, наш город менялся. Я словно бы переносилась из столицы мира в Барнеаполь и обратно.
– А какие события предшествовали изменениям? Наверняка, когда вам было хорошо, и город был хорош. Когда вам было плохо, и всё вокруг не радовало…
– Как бы да. Но меня Пашка переносил… А потом я сама уже…
– Любовь, любовь, – Козинцев вздохнул.
– Но киборги ведь нас не нашли! Когда мы переместились в параллельный Барнаул.
– Киборги… Не знаю. Я знаю одно: красота в глазах смотрящего. Истина в том, что столица мира и Барнеаполь существуют. Одновременно! И это наш Барнаул. Есть в нём и столица, и дыра. И каждый видит то, что хочет видеть. Вам уже читали лекции про избирательность мышления?
Катя кивнула.
– Если человек купил себе телефон новой модели, то он будет видеть тех, у кого такая же модель. Если девушка забеременела, то будет видеть вокруг только беременных. Если садовод повёз рассаду на дачу, то он будет видеть огромное количество садоводов, которые словно ждали, когда же он выйдет из дома с рассадой в сумке… Мозг из огромного количества информации выбирает ту, которая соответствует его мыслям и ожиданиям.
Разговор прервали студенты, которые пришли на следующую лекцию.
Козинцев внимательно глянул на Катю и вдруг предложил:
– А давайте после занятий зайдём в кафе? У меня тоже к вам много вопросов про будущее.
Катя засмеялась.
– Я что-то сказал не так? – насторожился Козинцев.
– Да нет, всё так. Просто вспомнила, как мой брат пытал меня про будущее, как переживал, что я ничего не сфотографировала или хотя бы не зарисовала.
– Ну да, фотографии были бы не лишними, – засмеялся в ответ Козинцев. – Как насчёт кафе?
– У меня сегодня ещё две пары.
– Тогда в три часа в холле?
***
Очнулся Пашка в большой светлой комнате. Белый потолок с сеточкой трещин. Высокие окна, в одном – кондиционер. Не такой, как был в его архиве, а миниатюрнее, и работал он потише.
Пашка рассматривал стены насколько мог увидеть, не поворачивая головы.
Откуда-то со стороны послышался сильно замедленный голос:
– Ооон прииишёоол в сссееебяаа.
Ему чуть побыстрее ответил другой голос.
– Оотлиичноо!
Пашка попробовал повернуться и посмотреть, кто там разговаривает. Но первый голос тут же пресёк:
– Нее шеевеелиись! Сеейцас пройдёт.
И действительно, конец фразы уже звучал почти нормально.
Пашка хотел спросить, где он, но почувствовал на своих губах руку.
– Тише, не говорите пока. Потерпите чуть-чуть. Без чипа процессы медленнее проходят. Но организм у вас молодой, так что скоро всё будет в порядке. Если сможете уснуть, поспите.
Пашка обрадовался и уснул.
Второй раз он очнулся, когда окна были тёмными, а в комнате горел свет. Пашка повернул голову и почувствовал боль в затылке. Но не ту, которая мучила его последнее время, сжигала мозг, а другую – как от пореза.
Он поднял руку и… рука поднялась. Пашка покрутил кистью – рука его слушалась. Поднял вторую руку… пошевелился.
Значит, он жив! И его не парализовало.
Пашка подтянул колени, потом подумал немного и сел, свесив босые ноги. Пол был холодным. В голове и в желудке что-то заколыхалось, к горлу подступила тошнота.
– Ох, а вставать-то пока не надо! – услышал он позади себя мамин голос.
Пашка попробовал обернуться, в затылке полыхнуло. Он поднял руку и прикоснулся к затылку. Часть головы была выбрита и заклеена пластырем. Щетина уже немного покалывала пальцы.
Мама обошла кровать и ласково убрала Пашкину руку, а потом, придерживая его голову, помогла лечь.
– Потерпи, сынок. Хорошо заживает, но не надо спешить, а то воспалится.
– Где я? – спросил Пашка, оглядывая комнату.
– В медицинском центре Time IT Incorporated.
Пашка вспомнил про операцию и про вирус. И по привычке задавил воспоминание.
– Чип пришлось удалить, – продолжала мама, – твой мозг отторг его. Разработку новых чипов решили приостановить, раз есть такая реакция мозга. – Мама поправила одеяло и села на край кровати. – Мы с папой испереживались. Хорошо, что нас пустили в палату.
– А где папа?
– Он спит, – ответила мама и махнула рукой в сторону.
Пашка поглядел туда, куда показывала мама, и увидел ещё одну кровать, на которой, свернувшись калачиком, спал его отец.
– Давно? – спросил Пашка.
– Отец спит? Да часа два как.
– Прооперировали давно?
– Три дня прошло. Тебе всё время лекарства кололи, чтобы ты спал, и чтобы регенерация хорошо шла. Сегодня посмотрели, воспаление уменьшилось, и тебе позволили проснуться. Но всё равно пока лежи. Не надо напрягать…
Мысли в Пашкиной голове рождались медленно, думались медленно и менялись тоже медленно. Только через несколько долгих минут до него дошло, что новейшую разработку Time IT Incorporated удалили из его головы.
– А теперь какой у меня чип? – спросил Пашка. – Прежний вернули?
Ему совсем не было жаль нового супернавороченного. И было даже странно, что когда-то он ради того, чтобы обладать им, согласился убить человека… Катю.
Сердце заныло.
Мама с грустью смотрела на сына и молча поправляла одеяло.
– Какой у меня чип теперь? – повторил Пашка свой вопрос.
– Никакого, – еле слышно сказала мама и заплакала.
– Как никакого? – удивился Пашка.
Мама пожала плечами.
– Твой мозг не принимал ничего инородного. Мы едва тебя не потеряли. Потом ГК принял решение удалить чип совсем.
– И как теперь?
Вопрос не был праздным. В Неосибе каждый житель имел чип. Благодаря чипу он был включён в систему распределения. В чипе было заключено и удостоверение личности, и банковский счёт, и словари, справочники, и многое другое, чем Пашка, не задумываясь, пользовался с самого раннего детства и не просто пользовался – это было формальное доказательство его, Пашкиного, существования. А тут словно его самого удалили.
Мама ещё тише прошептала:
– Видимо, тебя отправят в клинику для особых людей, для тех, кто живёт без чипа.
Сказать, что эта новость ошеломила Пашку, это ничего не сказать.
– В Неосибе есть люди, которые живут без чипов? – воскликнул он, подскочив, и застонал от вспыхнувшей в затылке боли.
– Тише, тише! – сказала мама, укладывая Пашку. – Не делай резких движений. Да, такие люди есть. Есть небольшой процент людей, мозг которых не принимает чип. И они с рождения и до смерти живут в клинике, хотя некоторые и работают в городе. Как ты понимаешь, жить в городе им трудно. Но в основном у них посильное занятие там, в клинике. У них у каждого есть специальный гаджет с чипом, чтобы их видели роботы и чтобы они могли считывать штрихкоды…
Слова о штрихкодах напомнили Пашке про вирус и про ГК. Но Пашка не знал, как спросить об этом у мамы. И решил: раз мама ничего не сказала про вирус и ГК, то, видимо, всё работает нормально.
Думать об этом сейчас Пашка не мог, да и не хотел. Сейчас его больше интересовало собственное будущее.
– А у меня будет такой гаджет? – спросил Пашка.
– Да, вот он, – ответила мама и взяла с прикроватной тумбочки устройство, которое умещалось на ладони и имело большой экран. Собственно, оно и было большим экраном. Мама активировала устройство, и в нижней половине экрана высветилась виртуальная клавиатура.
– Вот тут меню, а вот тут нужно набрать запрос. Или если нажать сюда, то можно сделать запрос голосом. Но доктор сказал, что пока тебе можно напрягать мозг не больше 10 минут, а потом не меньше получаса отдыхать.
– Очнулся, сынок? – Пашка не заметил, как к ним подошёл отец. – Ничего, родной, всё как-нибудь образуется. Главное, ты жив!
Пашка отложил гаджет и улыбнулся родителям.
– Как я рад вас видеть! – сказал он.
В комнату вкатился уже примелькавшийся медицинский робот, а следом за ним вошёл врач.
– Пора, – сказал он.
Вещей у Пашки было немного, поэтому он поднялся и пошёл на выход. Шов уже больше не болел, голова – тоже. Да и слабости почти не осталось. Зато появилось стойкое убеждение, что он инвалид. И хотя Пашка в минуты хандры вспоминал Катю и говорил себе, что вот она всю жизнь живёт без чипа, но тут же возражал сам себе: «Но в Барнауле все живут без чипов! И что теперь? Здесь не Барнаул!»
Родителям не позволили ехать с Пашкой. Пашка слышал, как врач за его спиной сказал маме:
– Он не приспособится к новой жизни, если не начнёт попадать в затруднительные ситуации и не будет сам искать из них выхода. Он уже здоров, и ему это вполне по силам. – И на мамины возражения добавил: – А если он сам не начнёт ничего делать, то действительно станет инвалидом. Одно дело, когда с рождения ребёнок адаптируется к жизни без чипа. И совсем другое дело, когда такое происходит со взрослым. И тут только его выбор – найти своё новое место в жизни или сдаться. И вы не поможете сыну сделать этот выбор. Он должен сам найти в себе желание и силы.
И мама с папой, обнявшись, поехали домой. А Пашка пошёл за медицинским роботом в другую сторону. Собственно, ему было всё равно, куда идти Он не смотрел по сторонам. Ему было всё равно. Он понимал, что теперь он инвалид и ничего с этим не поделаешь.
Ехали долго. Петляли по улицам. Пашка даже не пытался сориентироваться.
Но вот машина потихоньку вкатилась в гаражные ворота и остановилась.
– Пойдём?.. – сказал врач и легонько похлопал Пашку по плечу.
Они прошли к лифту и поднялись на этаж. Прошли по коридору и остановились перед кабинетом с надписью: «Директор клиники Ольга Сергеевна Петрова».
Врач замер в недоумении, оглядел дверь в поисках считывающего устройства, потом хлопнул себя по лбу: «Ах да!», постучал и услышал отклик:
– Входите!
В кабинете за письменным столом сидела приятная женщина возраста Пашкиной мамы.
– А! Павел Леонидович Безбородов! – улыбнулась она Пашке, как самому лучшему другу. – Уникальный случай! Проходите. Геннадий Константинович сообщил нам, что вы приедете.
– Кто? – рефлекторно спросил Пашка.
– ГК, – ответила Ольга Сергеевна. – Мы тут предпочитаем называть его человеческим именем. Пойдёмте, я покажу вам ваше новое жилище и познакомлю вас с обитателями. Надеюсь, вы подружитесь.
Пашка, а следом за ним и врач пошли за Ольгой Сергеевной.
На подоконнике стояли живые цветы, на стенах висели картины, причём не дизайнерские, а явно нарисованные – некоторые даже неплохо, – Пашка такие видел в Барнауле.
Когда он вслед за Ольгой Сергеевной и врачом вошёл в общую комнату, то увидел там старых знакомцев: Павлика Морозова, Юру Гагарина, Ивана Ползунова, Славу Тихонова, Борю Гребенщикова, Захара Прилепина и Петю Иванова. И ещё несколько незнакомых людей. Он остановился, потрясённый.
Ольга Сергеевна по-своему расценила реакцию Пашки:
– Да, вы не единственный, кто живёт без чипа. Правда, наши обитатели без чипов с самого рождения, а вы – случай уникальный, вы расстались с ним уже во взрослом состоянии, но, думаю, мы вам поможем адаптироваться.
Пашка смотрел на членов Сопротивления и понимал, что он ничего не понимает. Или, наоборот, вдруг понял всё.
0
0