— Привет, Влад. Ты сегодня не очень оригинален.
Наверное, моя интонация оптимизма не излучала. Потому он и решил уточнить.
— Как самочувствие?
— Вроде в порядке.
— Ну, уже хорошо. А чего это ты здесь?
— Пока особо срочных задач нет, можно сказать — временное затишье.
— Это ты хорошо подметил. Я имею в виду то, что «временное».
Его слегка ироничный тон явно предвещал продолжение. Которое не замедлило последовать.
— Сегодня произошла сработка сенсора на пятом схроне. Произвели выемку. Аудиокассета с записью. Как думаешь, что там?
— Неужели сообщение от Алиски?
— Угадал, пророк!
Я, конечно, ожидал этого момента, но всё равно чуть не подскочил на месте.
— Значит, у нее всё получилось?
— Ага! Сейчас спецы обрабатывают запись. Как закончим—тебе копию обязательно! Уж извини, кассету домой не получишь — спецхранение, сам понимаешь.
— Можешь сейчас сказать, что там? Ну хотя бы в самых общих чертах?
Влад слегка улыбнулся.
— Нам всем пришлось поволноваться, конечно, и ничуть не меньше тебя—ведь она не только наш самый молодой «засланец». Вся операция с твоей дочерью — это наш первый опыт внедрения одного человека на место другого. Кстати, похоже, что именно в этих обстоятельствах небольшой возраст дает очень серьёзное преимущество — за Алёной ещё не тянется полоса событий жизни, о которых мы не знаем и о которых нам трудно догадаться, потому Алиске гораздо проще импровизировать. Взрослому человеку, подменяющему собой другого взрослого, было бы намного сложнее.
— Влад, хватит теоретизировать! Как она живёт там, говорит хоть что-нибудь?
— Скоро сам послушаешь. Жаль, конечно, что только послушаешь—широко доступные видеокамеры там появятся лет через десять. После заброски прошла неделя, пока вроде бы всё в порядке. А вообще—представь, а? Только попала в зону разрабатываемого события—и уже поклонники приходят. Этак на будущее лето и серенады под балконом зазвучат! Что делать-то будем, а?
— Ты не хуже меня знаешь—завидовать!
Над лужайкой повисла тишина, от набравшего было обороты шутливо-бодрого тона в момент не осталось и следа.
Он отвел взгляд в сторону, потом снова осторожно посмотрел на меня.
— Прости. Я не подумал, когда сказал последнюю фразу…
— Да ладно уж. Это ты прости—столько лет прошло, а я…
— Я прекрасно понимаю тебя. Но… В старину многие посчитали бы, что это звучит наигранно, и всё же — нужно жить дальше.
Словно в подтверждение его слов, за нашей спиной защелкал бельчонок. Влад повернулся на звук, однако зверёк быстро вскочил на ствол и спрятался среди хвоинок.
— Вот видишь, даже он со мной согласен. Пойми — эмоциональное поле, которое создают твои воспоминания, не должно мешать работе. Тем более — жизни. А из тебя уже который год только холодные вьюги сквозят…
— Это так заметно?
— Если бы было не заметно, я бы не верил тебе. И в этом плане ты очень похож на Самойлова.
— Да, я давно хотел тебя спросить — удалось ли выяснить его окончательную судьбу?
— Известно, что в последний раз его видели в 92-м. На Казанском вокзале, среди людей, лишившихся жилья. Или как их тогда презрительно называли—БОМЖей. Но, по всей видимости, это было его последнее общество.
— Что с ним могло произойти дальше?
— Поскольку дальше следы его теряются, то, скорее всего, либо умер от болезни, либо был убит. Тогда с этим было очень просто…
Влад замолчал, глядя куда-то в сторону.
— Интересно получается. Раньше, когда мы ещё не умели гарантированно качественно синтезировать биоматералы, существовали доноры — люди, которые отдавали частицу себя для спасения другого человека. Чаще всего делились кровью — но это была, пожалуй, самая безопасная операция. А иногда случались ситуации, когда человек отдавал какой-нибудь свой орган для спасения другого человека, и при этом погибал.
Тогда, в 84-м, Андрей Самойлов потерял то самое дорогое, что было у него. И должен был погибнуть из-за этой потери. Сейчас, спустя без малого полтора века, ты отдаешь самое дорогое, оставшееся у тебя. Чтобы спасти его и многие тысячи людей потом. А, возможно, и саму страну. И сам себя обрекаешь на путь к тому же самому безысходному состоянию.
И, помолчав, продолжил.
— Вот только тебе мы погибнуть не дадим.
Я ощущал, что он смотрит на меня. Но поворачиваться навстречу его взгляду не хотелось.
— Влад, для того, чтобы погибнуть, не обязательно лишаться жизни и даже деградировать…
— Верно. Можно просто потерять свой стержень, утратить цели, стать другим человеком, что равносильно гибели прежнего.
Немного помолчав, он продолжил.
— Алиску ты, хотя бы, не совсем потерял — по крайней мере, мы можем получать от неё сообщения. Может быть, через какое-то время мы поймём, как возвращать людей из прошлого, и вы снова встретитесь. Но.. Ты же понимаешь, что ни «Понтекорво», ни его экипаж назад уже не вернёшь. У нас нет возможности изменять историю во имя самих себя. А идти вперёд с повёрнутой назад головой тяжело. Так что… Может, тебе всё же сходить пообщаться в лабораторию прикладной психокоррекции?
— И что они там сделают, в этой твоей лаборатории?
— Слегка подкорректируют некоторые сформировавшиеся у тебя психоэмоциональные связи и реакции. Процедура абсолютно безболезненная. Не имеет никакого отношения к психотронным технологиям, которые раньше пытались развивать. Она не ломает личность и никому не подчиняет—просто чуть-чуть меняет восприятие. Считай, что это как обезболивающее при травме.
— Я понял, дальше можешь не продолжать.
— И что ты ответишь?
— Нет, Влад. Как бы ни было тяжело — но с пустой душой я сам себе буду не нужен.
Он отвел взгляд в ту сторону, где когда-то можно было видеть шпиль Главного Здания, грустно вздохнул.
— Думаешь, я ожидал от тебя другого ответа? А раз так — значит, будешь лечиться работой. У нас были определённые сомнения, но теперь готовься к тому, что мы тебя активно привлечём, как минимум, к работе группы обработки информации. То есть все Алискины сообщения будут проходить через тебя. Будешь вместе со спецами прослушивать её кассеты, потом—возможно, и просматривать видео. Нам нужно, чтобы не ускользнул ни один оттенок в эмоциях, ни одна интонация в голосе. Ещё раз повторю—лучше тебя её не знает и не понимает никто.
— Знаешь, а вот сейчас я действительно в чём-то ей завидую.
— Эх… Не забывал бы ты, что там у неё ещё 90-е впереди. А ведь тогда множество и более сильных людей сломались. Причем выросших и сформировавшихся в том жестоком веке, а не в наших гораздо более человечных условиях. Выдержит?
— Физически просто так её не возьмешь—думаю, что её гипнотических способностей достаточно, чтобы не допускать того, чего она не хочет или не желает в данное время. Очень боюсь за психоэмоциональную сферу, но… Должна. Должна выдержать, Влад.
И после небольшой задумчивости я произнёс внезапно возникшее.
— А если у них всё получится, то и 90-х ведь может не быть! В том виде, конечно, в котором они нам известны!
***
Дверь закрылась.
Как и много раз до того. С тоскливым скрипом петель, которые физику Андрею Дмитриевичу Самойлову некогда было смазать.
Но сейчас она закрылась как-то по-другому. Как будто закрыв за собой ещё и очередную страницу жизни. И, конечно, открыв при этом новую.
Было немного грустно. Однако грусть эта была какой-то особенной.
Её нельзя было назвать приятным чувством. Но почему-то очень не хотелось, чтобы она уходила. И даже казалось, что с ней он способен в жизни на гораздо большее, чем без неё.
Может быть, именно так и начинается взросление?
Пытаясь разобраться с нахлынувшим ощущением, он неспешно двинулся вниз по лестнице. Пахнувшей бродячими кошками, занесенной внутрь октябрьской листвой и ещё чем-то непонятным.
Но не успел преодолеть и пролёта, как снова услышал за спиной щелчок поворачивающейся ручки замка и знакомый скрип. И столь же знакомый голос.
— Стой!
Он оглянулся.
Алёнка опять стояла в двери. В своих неизменных домашних джинсах и красном свитере, по которому через плечо струился перетянутый обычной резинкой густой черный хвост.
— Знаешь, ты заходи ещё в гости, как сможешь. Если хочешь, конечно…
0
0