В этот раз всё было по-другому.
Три человека летели по чёрному бесконечному тоннелю в пурпурном сумраке. Где-то, скорее, в голове и памяти, обозначилось белое пятно света.
Иван покрутил головой, потрогал мягкую обволакивающую, похожую на паутину, капсулу и одними губами произнёс:
— Нам ещё долго?
Рядом зашевелился Хенрик, и послышался спокойный, какой-то неживой, механический голос Димы:
— Спали. Часов восемь прошло, на подлёте.
Тьма помолчала. Сумрак редел, превращаясь в багровый закат. Словно из ниоткуда появлялся и исчезал размытый новорожденный тусклый луч, который отражал тёмные пятна стен и неуверенно рисовал контуры летящих.
Вот, фигура опять зашевелилась, и в бесконечном молчании глубины послышался стук черепицы.
— Ребят, а я без гипса, — послышалось в пустыне тьмы.
— Спасательная капсула, — механический ответ, отразился скрежетом в зубах лежащих. И тут заорал немец!
Ванька вздрогнул. Дима сел, и они судорожно схватили кричащего учёного. Хенрик вывернулся, по-детски хихикнув, начал:
В доме троянского мужа его пригласившего,
Лучник, Зевсов закон посрамил и попрал.
И гостелюбство Приама во грех превратив,
Дочери честь он присвоив, удрал.
А Диомед, им подкупленный, выкрал Палладий.
Этим обрёк он всю Трою во прах.
И на илийской стене жизнь детей бога Зевса,
Вставших в защиту поруганной девичьей чести,
Пытался из мира изгнать.
Только Аид своей властью и сильной рукою
Взял Афродиту и Ареса крепко в защиту.
Ваня почесал совершенно здоровую руку, потрогал валяющийся рядом гипс и сообщил по-русски:
— И тебя вылечат, и меня вылечат… А Хенрик-то у нас того…
Свет в конце тоннеля превратился в арку, и их тихо приземлило на прохладный каменный пол старого аркадного зала. Впереди стояла, мерцая в полумраке чёрными буквами, вывеска: «Exit». Иван обернулся, сзади сияла белой кладкой глухая стена.
— Приехали, — констатировал профессор.
***
В старой портовой таверне, пропахшей за век крепким мужским потом, дешёвым кислым вином и мочой, сидели двое. Узкоплечий невзрачный человечек, с теми чертами лица, на которые обратив внимание, не вспомнишь через час, и стройный золотоволосый крепкий силач. Оба заказали мясо и ячменных лепёшек. Грубо отказались от предложенной девки, но спросили про комнату на ночь.
— Ну да, — хохотнул невзрачный. — Пока Палладий в Храме, Троя неприступна. Девять лет толчётесь.
— Сказки оставь рапсодам, Диомед. Крылья Тюхе-Удачи всегда были за твоей спиной. Ты сможешь.
— Не так быстро, Старший. Я не знаю, с какой целью тебе её фигурка, но даже за такие деньги я берегу свою шкуру. Мне надо подумать. Если бы не Учитель, Великий Гермий, я бы отказал тебе. Не злись, Сильный. Вы другие, и Вы все стремитесь туда, откуда пришли. Но Вы здесь. И Вы не можете уйти. Я знаю. Мне надо подумать. Ответ дам на рассвете.
Невзрачный, закутанный в серую хламиду, встал и, бросив мелочь подавальщице, исчез за углом. Аполлон вздохнул и пошёл следом.
Он устал ждать. Проклятый им пьяница был богат, а стены его будущего склепа прочны. Лучнику нужен был чёртов ключ, потому что там, на другом берегу великого Океана Атлантов, лежал кусок потерянного предками оружия и их возможность убраться из этого пыльного мира. Златокудрый воин поднял голову и посмотрел на синее, как Понт, небо. На нём белело пером огромного страуса облако — «перст», подумал он и задохнулся от нахлынувшего предчувствия беды.
Но спешили на помощь спартанцы Гиппокоонта, шли воинственные аркадяне, плыл Кефей с сыновьями. Собирались, в ожидании добычи, авантюристы всех мастей Великой Эллады. И летели вести о Великом Аресе и Афродите воительнице, только мерзкое перо на чистом небе не давало вздохнуть спокойно.
***
Крепостной холм не стёрло ни время, ни сухой ветер. Стена, в четыре человеческих роста, была продолжением насыпи, но «Гермиев удачник» умел залезть и не на такое. Он чуял опасности, не гнушаясь страхов перед Старшими. Он знал.
Это дело позволяло отойти от тягот опасного пути, стать мирным мужем и отцом в Афинах. Уже стоял его дом, уже ждал жену гинекей. Тонкокостное и кажущееся тщедушным тело, понимало толк не только в золоте блях и украшениях шлемов. Его лёгкий, отполированный крепкой жилистой рукой бойца, эфес холодил спину, не прикрывая, а умело отнимая души. Он был обучен незнаемому в Элладе искусству верховой езды и метанию пращи. Он умело мог составить рифму и выпустить стрелу. Его называли «лучшим».
Легко проскользнув в храм, словно холодный зимний воздух, и, также, с небрежно ювелирной точностью, сняв Палладий с пьедестала, он уже привычно подумал: «Мраморная поделка, не больше локтя в высоту, зачем она Лучнику?».
В лагере мирно спали. Он пересёк речушку и, обойдя ахейский дикий стан, приблизился к древней роще старых негодных кривых кедров и белеющему рядом с ними акведуку. Запах кедровой смолы не заглушил здорового пахнущего мускусом мужского пота. Его ждали. Подлый Старший решил подстраховаться. Солнце вставало, и на упавших старых иглах уже играли первые блики лучей. Ему надо было достичь протока, и тогда камни смоют следы с этой проклятой земли. Но его настигали. Он посмотрел на чистый тёмный поток, по берегам которого росли анемоны Аида, и затем резко обернулся и понял, что цветы растут для него. Перед ним стоял Арес, сзади, играя коротким мечом, стояла дева Афродита. Диомед прокусил губу и, выпив своей крови, бросил добычу, встал, разгоняя ночное безверие, и, призывая удачу своей кровью.
Только через час покров опавшей хвои принял великого бойца с мягкостью ковра. Диомед вздохнул и вдруг осознал, что смог забрать и их жизни. Чужая кровь, как тонкое сарматское благовоние, смешалась с запахами кедровой смолы.
Сквозь вязкое сонное умирание он расслышал.
— Держись, чёртов вор, достал нас, но кудрявый рифмоплёт не получит награду, читай надпись на Палладии, читай!
И странные звуки: «Мазат воюж тыкор мыслофак». Потом, над ним склонилось тёмное от бешенства лицо обманщика, и Диомед, собрав последние силы, прошептал:
— А ты всегда последний, Старший.
***
— Я понял, понял, понял… — продолжал возбуждённо вращать близорукими глазами учёный. Он первым встал с каменного, стёртого тысячелетиями пола и стал прыгать вокруг сидящих, изображая помешанного кенгуру.
«Понял он, — думал Дима, — что там он понял?».
— Лан, пошли, отцу позвоним, порадуем, — вздохнул Ванька, любовно погладив покрытое розовой кожей здоровое предплечье.
***
Пока они шли к выходу из комплекса неосторожно раскопанного Шлиманом, Хенрик популярно делился со слушателями радостью своего открытия.
— Есть легенда, что в Храме Афины в Трое стоял Палладий, подаренный городу богиней лично. В Илионе верили: город не падёт, пока Палладий стоит на месте. Его украл Диомед, который, при этом, был настолько хорошим воином, что смог ранить Ареса и Афродиту. Всё сходится. Сказания не врут.
Видимо, Арес это и есть Тлалок. А Афродита, его жена Шочикецаль, которая в мифологии ацтеков являлась богиней любви, цветов и плодородия. Палладий надо искать в Мексике.
— Угу, — согласился Ванька, жизнерадостно. — На досуге займёмся. Сколько нам до отеля-то?
— Если считать от Чанаккале до Фетхие то 654 км, — осведомлённо сообщил Димыч. — Тут можно до Стамбула. И потом в Анталию. Я думаю, что Андрей Дмитриевич за нами не поедет…
Ванька хмыкнул и процитировал: «Па-а-ап, ты сильный, ты справишься!». И ответ: «Сын, я умный, я даже не рискну!»
— Короче, в отель. Может, одновременно с ними прискочим!
0
0