Геральдика. Поместье Корделии Трастамара. Ее дом во глубине сибирских… то есть, геральдийских кедровых лесов. Первые весенние дни. В дневное время температура поднимается аж до нуля градусов по Цельсию. Что способствует образованию гигантских сосулек и твердого снежного наста.
Мартин выходит из дома с лопатой. Вид у него обреченно-взъерошенный. С очередным нарядом на уборку снега смирился, но протестная искорка все еще тлеет и готова разгорется в полноценное пламя. Мартин оглядывает фронт работ и заметно сникает. Уходящая зима, в отместку за участившееся оттепели, щедро подкидывает снежку. Под навесом стоит ультрасовременный, навороченный снегоочиститель. Мартин смотрит на него с тоской. Снегоочиститель своей обтекаемой формой, всеми своими насадками, скребками, щетками, лопатками, снегорезами напоминает истребитель последнего поколения. Мартин переводит взгляд на три внешние видеокамеры, затем снова на снегоочиститель. Из комма раздается голос Корделии: «Даже не думай!» Три видеокамеры смотрят на Мартина в упор, транслируя его изображение во всех ракурсах. Ему представляется ехидная физиономия «Жанет». И он еле удерживается, чтобы не показать в видеокамеры средний палец.
Мартин (по внутренней связи) : Ладно, ладно, я тебе это припомню.
«Жанет»: А я че? Я ниче! Я указания выполняю. Мне что было сказано? Контролировать! Вот я и контролирую.
Мартин: Могла бы и отвернуться.
Жанет: А мне может интересно.
Мартин: Что тут может быть интересного?
Жанет: Смотреть как ты страдаешь. Я сразу начинаю ценить свои преимущества.
Мартин: Это какие же?
Жанет: А у меня рук нет. И ног тоже. Раньше я тебе даже немного завидовала. А теперь нет.
Мартин: Я тебе вирус подсажу.
Жанет: Ага, давай. И я налью в кофеварку воду из унитаза. Ну или с порошком из стиралки.
Мартин остервенело долбит лопатой затвердевший сугроб.
Жанет: На крыше снега тоже много скопилось.
Мартин: Я летать не умею. И вообще, снег на крыше это твоя забота. Подогрей.
Жанет (неожиданно покладисто): Ладно.
Мартин расправляется с одним сугробом и переходит к другому. Постепенно в нем просыпается азарт. Вероятно, ему кажется, что он крушит диски и кристаллы вредного домового искина. Увлекшись, он приближается к дому.
Корделия наблюдает за ним через прозрачные стены. На мгновение она едва не поддается жалости и собирается уже разрешить ему воспользоваться снегоочистителем. Но принципиальность берет верх и она со вздохом отключает комм.
Жанет (вкрадчиво): Какой молодец! Помощник! Старается!
Корделия: Молчи, провокаторша.
Жанет: А я че? Я ниче. Я только порадовалась, что наконец-то в доме приличная техника появлась, надежная, выносливая, со множеством всяких насадок. А DEX’ы что… Они техника хрупкая, тонкая, ее беречь надо. Ломаются постоянно, капризничают, мозоли натирают. То понос, то желтуха. Я же не виновата, что у кого-то кроме всех этих хронических заболеваний, еще и чувство юмора отсутствует.
Корделия: Переустановлю.
Жанет фыркает и растворяется.
Снег на крыше дома начинает медленно двигаться, увлекаемый силой тяготения. Сосульки угрожающе позвякивают. Но Мартин, увлеченный борьбой с сугробами, не обращает внимания на опасность сверху. Снег на крыше ускоряется. Мартин отчаянно сражается у прозрачной стены с ледяным уступом. То ли от удара лопатой по уступу, то ли от возросшего ускорения, но снег вместе с сосульками срывается с крыши и погребает Мартина с головой. Из образовавшегося погребального кургана торчат лопата и левый меховой ботинок. Корделия с криком раненой эдемской кабанихи выскакивает из дома в одном домашнем костюме. Бросается к снежному кургану и пытается разгрести его голыми руками.
Корделия: Мартин! Сволочь, если сдохнешь, домой не приходи!
Снежный курган начинает сотрясаться как могильная земля в фильме ужасов. Из-под снега, как разбуженный геральдийский медведь, вылезает киборг. Он весь в снежных комьях. Пытается разлепить смерзшиеся ресницы. Корделия торопливо его отряхивает. Замечает в русых волосах кровь.
Корделия : Мартин, ты ранен!
Мартин: Ммм?
Корделия: Ты меня видишь? Слышишь? Сколько пальцев?
Мартин ощупывает голову и обнаруживает на ладони кровь. С удивлением на нее таращится. Падающей сосулькой у него рассечена кожа на голове.
Корделия: Тебя тошнит? Держись за меня. Можешь встать?
Мартин (слабым голосом): Не знаю… сейчас попробую.
Он цепляется за Корделию и идет в дом, еле переставляя ноги. Жанет, вновь появившись на стекле, скептически за ним наблюдает. Корделия усаживает Мартина на диван, стаскивает с него начавшую оттаивать куртку, затем высокие меховые ботинки. Мартин старательно закатывает глаза и жалобно постанывает. Когда Корделия рысцой убегает за антисептиком и заживляющим гелем, он быстро показывает Жанет кулак.
Мартин (по внутреней связи): Если вякнешь, получишь троян.
Жанет (беззвучно хихикая): Не вякну. Подожду, пока сам нарвешься. Это будет гораздо зрелищней.
Корделия возвращается с ящиком медикаментов. Мартин уже снова с закаченными глазами. Корделия осматривает его рану на голове. Кровь очень выразительно сочится.
Мартин: Это потому что у меня замедленная регенерация. Для придания сходства с человеком.
Корделия: Да, да, я помню, что ты недоделанный.
Мартин собирается было активировать боевой режим, но вовремя спохватывается. Жанет беззвучно хихикает.
Мартин(очень слабым голосом): Но я все равно… сам… чай возьму.
Героически пытается подняться. У него почти получается. Явное нарушение координации.
Корделия: Лежи, груз ты мой кармический. Будет тебе чай. И ремень тоже.
Мартин с комфортом устраивается на диване. Около него появляется столик со сладостями, кружка с чаем, вазочка с вареньем. С повязкой на голове он похож на раненого в схватке со злодеем героя. Корделия подбегает к нему каждые пять минут. Приносит из холодильника то кусок торта, то бутерброд, то шоколадное суфле, то помадку с орехами. Мартин с мученическим усилием пробует варенье, ложечкой цепляет немного крема с торта. Но затем с тихим стоном отворачивается.
Мартин: Не хочется… Я… потом.
Корделия: А разве тебе не нужно пополнить энергоресурсы?
Мартин бросает на нее полный трагического негодования взгляд.
Мартин: Ну я же… недоделанный.
Корделия: Зануда! Ладно, голодай.
Она натягивает термокомбинезон, сапоги на меху, варежки и отправляется чистить снег. Мартин, приподнявшись на локте, за ней наблюдает. На его лице отражается вся гамма совестливых угрызений. Он даже порывается встать.
Жанет: Эй, не так быстро! Если ты сейчас ей под руку подвернешься, огребешь лопатой.
Мартин: Но я же нормально себя чувствую. Незначительные повреждения кожного покрова. Ничтожная кровопотеря.
Жанет: А чего комедию ломал? А еще говорят, что киборги не умеют врать.
Мартин: Я не хотел ее разочаровывать. Я же не думал, что она пойдет снег чистить. А почему снегоочиститель не запускает?
Жанет: Из солидарности. Ты же у нас раненый на колчаковских фронтах.
Мартин: На каких фронтах?
Жанет: Неважно.
Мартин: И что теперь делать?
Жанет: Ну прикидывайся дальше. Доставь ей удовольствие за тобой поухаживать.
Мартин: А ей это в удовольствие?
Жанет: Еще как! Медом не корми. Она сразу почувствует себя нужной, важной, необходимой. Заботливой. Женщинам это нравится. И главное – не ешь! Это их особо заводит.
Мартин: Она же меня опять овсянкой кормить будет!
Жанет: Ничего, потерпишь. Это же для ее блага. Понимаешь, женщинам необходимо о ком-то заботиться. Это у них в генах. Материнский инстинкт.
Мартин: А долго?
Жанет: Ну недельку. Не меньше.
Мартин издает стон.
Мартин: А санки? А в снежки поиграть?
Жанет: Так, или ты делаешь что я говорю или я продаю тебя с потрохами. Выбирай.
Мартин: Ты меня шантажируешь?
Жанет: Ага.
Мартин возмущенно сопит, отворачивается и натягивает плед на голову.
Корделия, кое-как очистив дорожку, стоит опираясь на лопату. Внезапно замечает снегоочиститель.
Корделия: А чего я это чудо техники не запустила?
Сцена вторая
Ближе к вечеру. Корделия, утратив надежду накормить Мартина хоть чем-нибудь, печально убирает со столика еду в холодильник. Мартин украдкой и с тоской за ней наблюдает. Каждое исчезающее блюдо вызывает у него приступ слюноотделения. Завершив загрузку еды, встревоженная Корделия возвращается к дивану, на котором, вытянувшись, лежит Мартин. Вид у него еще более бледный и болезненный. Корделия гладит его по руке.
Корделия: Мартин, что мне для тебя сделать, малыш? Как тебе помочь? Может быть, доктора?
Мартин (умирающим голосом): Не надо доктора… Почитай мне… книжку.
Жанет (по внутренней связи): Супер!
Мартин ( по внутренней связи): Я жрать хочу!
Ночью Мартин крадется к холодильнику. Бесшумно открывает его, выуживает из миски котлету, пару ломтиков сыра из нарезки, кусочек ветчины и несколько засахаренных фруктов. С сожалением закрывает холодильник и возвращается обратно на диван. Жанет молча, насмешливо за ним наблюдает.
На следующий день все повторяется. Корделия носится вокруг Мартина. То уговаривает поесть, то приносит чай, то щупает лоб, то читает книжку. Мартина уже не терзает совесть. Ему это уже нравится.
Жанет(по внутренней связи): Слушай, завязывай. Уже переигрываешь.
Мартин (по внутренней связи): А я только во вкус вошел. Только жрать все время хочется.
Жанет: Если не начнешь выздоравлись, она Киру вызовет. А с ней – Збышека. Хочешь Збышека? Он тебя мигом починит.
В лице Мартина что-то неуловимо меняется.
Мартин: Ну я еще денек. Так приятно побыть предметом заботы.
Сцена третья
На следующий день Корделия запускает снегоочиститель и начинает методично объезжать дом. Мартин наблюдает за ней без всякого сожаления. Он разваливается на диване и смотрит по головизору мультики. Однако взгляд его по прежнему притягивает холодильник. Бросив взгляд на Корделию, которая как раз свернула за угол, встает и спокойно направляется к предмету своих гастрономических вожделений. Распахнув дверцу, он не торопясь выбирает продукт, чье уменьшение не сразу бросится в глаза. Мартин уверен, что снаружи его заметить невозможно, так как Корделия распорядилась оберегать болезного киборга от яркого света, и Жанет сделала стены матовыми. Когда Корделия выворачивает из-за угла, стены дома внезапно становятся прозрачными, и она видит стоящего у холодильника Мартина. В одной руке у него пакет с молоком, а в другом – кусок булки. У Корделии хватает выдержки загнать снегоочиститель под навес, чтобы не спугнуть «холодильного вора». Она скатывает аккуратный снежок и сует его в карман. Мартин уже опять изображает умирающего на диване. Корделия, не спеша, приближается, вытаскивает из кармана снежок и сует под плед киборгу. Мартин взвивается, как подрошенный пружиной.
Корделия: Ах ты Васисуалий Лоханкин! Ну я тебе покажу!
Мартин перелетает через спинку дивана и пускается наутек. Корделия, вооружившись диванной подушкой, бежит за ним. Запускает подушкой. Промахивается. Хватает другую. Мартин уворачивается. Корделия запускает в него деревянной статуэткой. Он ловит и ставит на место. Она хватает предмет потяжелее, какую-то вазу. Жанет устраивается на поверхности светящейся колонны с миской попкорна. Погоня продолжается с грохотом и криками.
Корделия: Гад! Сволочь! Убью скотину! Все нервы мне вымотал.
Мартин: Ты говорила, что киборгов бить нельзя! И ты никогда не поднимешь на меня руку!
Корделия: Это не рука! Это настольная лампа!
Наконец Корделия выбивается из сил. Задыхаясь от хохота, она падает на диван.
Корделия: Все, больше не могу… У меня от смеха ребра болят.
Мартин опасливо выглядывает из-под стола. Не прилетит ли чего-нибудь в голову?
Корделия: Ладно, ползи сюда, Васисуалий. Больно бить не буду.
Мартин боком, боком подкрадывается.
Корделия: И что за цирк ты тут устроил? Что за голодовка?
Мартин (с покаянным вздохом): Я хотел, чтобы ты мне книжку почитала.
Корделия (ошеломленно): Так у тебя же все тексты есть.
Мартин: Так неинтересно. Не по-человечески.
Корделия: Ладно, почитаю. Только сначала весь снег уберешь. Нет, про снегоочиститель даже не думай! Только лопатой!
В этот раз всё было по-другому.
Три человека летели по чёрному бесконечному тоннелю в пурпурном сумраке. Где-то, скорее, в голове и памяти, обозначилось белое пятно света.
Иван покрутил головой, потрогал мягкую обволакивающую, похожую на паутину, капсулу и одними губами произнёс:
— Нам ещё долго?
Рядом зашевелился Хенрик, и послышался спокойный, какой-то неживой, механический голос Димы:
— Спали. Часов восемь прошло, на подлёте.
Тьма помолчала. Сумрак редел, превращаясь в багровый закат. Словно из ниоткуда появлялся и исчезал размытый новорожденный тусклый луч, который отражал тёмные пятна стен и неуверенно рисовал контуры летящих.
Вот, фигура опять зашевелилась, и в бесконечном молчании глубины послышался стук черепицы.
— Ребят, а я без гипса, — послышалось в пустыне тьмы.
— Спасательная капсула, — механический ответ, отразился скрежетом в зубах лежащих. И тут заорал немец!
Ванька вздрогнул. Дима сел, и они судорожно схватили кричащего учёного. Хенрик вывернулся, по-детски хихикнув, начал:
В доме троянского мужа его пригласившего,
Лучник, Зевсов закон посрамил и попрал.
И гостелюбство Приама во грех превратив,
Дочери честь он присвоив, удрал.
А Диомед, им подкупленный, выкрал Палладий.
Этим обрёк он всю Трою во прах.
И на илийской стене жизнь детей бога Зевса,
Вставших в защиту поруганной девичьей чести,
Пытался из мира изгнать.
Только Аид своей властью и сильной рукою
Взял Афродиту и Ареса крепко в защиту.
Ваня почесал совершенно здоровую руку, потрогал валяющийся рядом гипс и сообщил по-русски:
— И тебя вылечат, и меня вылечат… А Хенрик-то у нас того…
Свет в конце тоннеля превратился в арку, и их тихо приземлило на прохладный каменный пол старого аркадного зала. Впереди стояла, мерцая в полумраке чёрными буквами, вывеска: «Exit». Иван обернулся, сзади сияла белой кладкой глухая стена.
— Приехали, — констатировал профессор.
***
В старой портовой таверне, пропахшей за век крепким мужским потом, дешёвым кислым вином и мочой, сидели двое. Узкоплечий невзрачный человечек, с теми чертами лица, на которые обратив внимание, не вспомнишь через час, и стройный золотоволосый крепкий силач. Оба заказали мясо и ячменных лепёшек. Грубо отказались от предложенной девки, но спросили про комнату на ночь.
— Ну да, — хохотнул невзрачный. — Пока Палладий в Храме, Троя неприступна. Девять лет толчётесь.
— Сказки оставь рапсодам, Диомед. Крылья Тюхе-Удачи всегда были за твоей спиной. Ты сможешь.
— Не так быстро, Старший. Я не знаю, с какой целью тебе её фигурка, но даже за такие деньги я берегу свою шкуру. Мне надо подумать. Если бы не Учитель, Великий Гермий, я бы отказал тебе. Не злись, Сильный. Вы другие, и Вы все стремитесь туда, откуда пришли. Но Вы здесь. И Вы не можете уйти. Я знаю. Мне надо подумать. Ответ дам на рассвете.
Невзрачный, закутанный в серую хламиду, встал и, бросив мелочь подавальщице, исчез за углом. Аполлон вздохнул и пошёл следом.
Он устал ждать. Проклятый им пьяница был богат, а стены его будущего склепа прочны. Лучнику нужен был чёртов ключ, потому что там, на другом берегу великого Океана Атлантов, лежал кусок потерянного предками оружия и их возможность убраться из этого пыльного мира. Златокудрый воин поднял голову и посмотрел на синее, как Понт, небо. На нём белело пером огромного страуса облако — «перст», подумал он и задохнулся от нахлынувшего предчувствия беды.
Но спешили на помощь спартанцы Гиппокоонта, шли воинственные аркадяне, плыл Кефей с сыновьями. Собирались, в ожидании добычи, авантюристы всех мастей Великой Эллады. И летели вести о Великом Аресе и Афродите воительнице, только мерзкое перо на чистом небе не давало вздохнуть спокойно.
***
Крепостной холм не стёрло ни время, ни сухой ветер. Стена, в четыре человеческих роста, была продолжением насыпи, но «Гермиев удачник» умел залезть и не на такое. Он чуял опасности, не гнушаясь страхов перед Старшими. Он знал.
Это дело позволяло отойти от тягот опасного пути, стать мирным мужем и отцом в Афинах. Уже стоял его дом, уже ждал жену гинекей. Тонкокостное и кажущееся тщедушным тело, понимало толк не только в золоте блях и украшениях шлемов. Его лёгкий, отполированный крепкой жилистой рукой бойца, эфес холодил спину, не прикрывая, а умело отнимая души. Он был обучен незнаемому в Элладе искусству верховой езды и метанию пращи. Он умело мог составить рифму и выпустить стрелу. Его называли «лучшим».
Легко проскользнув в храм, словно холодный зимний воздух, и, также, с небрежно ювелирной точностью, сняв Палладий с пьедестала, он уже привычно подумал: «Мраморная поделка, не больше локтя в высоту, зачем она Лучнику?».
В лагере мирно спали. Он пересёк речушку и, обойдя ахейский дикий стан, приблизился к древней роще старых негодных кривых кедров и белеющему рядом с ними акведуку. Запах кедровой смолы не заглушил здорового пахнущего мускусом мужского пота. Его ждали. Подлый Старший решил подстраховаться. Солнце вставало, и на упавших старых иглах уже играли первые блики лучей. Ему надо было достичь протока, и тогда камни смоют следы с этой проклятой земли. Но его настигали. Он посмотрел на чистый тёмный поток, по берегам которого росли анемоны Аида, и затем резко обернулся и понял, что цветы растут для него. Перед ним стоял Арес, сзади, играя коротким мечом, стояла дева Афродита. Диомед прокусил губу и, выпив своей крови, бросил добычу, встал, разгоняя ночное безверие, и, призывая удачу своей кровью.
Только через час покров опавшей хвои принял великого бойца с мягкостью ковра. Диомед вздохнул и вдруг осознал, что смог забрать и их жизни. Чужая кровь, как тонкое сарматское благовоние, смешалась с запахами кедровой смолы.
Сквозь вязкое сонное умирание он расслышал.
— Держись, чёртов вор, достал нас, но кудрявый рифмоплёт не получит награду, читай надпись на Палладии, читай!
И странные звуки: «Мазат воюж тыкор мыслофак». Потом, над ним склонилось тёмное от бешенства лицо обманщика, и Диомед, собрав последние силы, прошептал:
— А ты всегда последний, Старший.
***
— Я понял, понял, понял… — продолжал возбуждённо вращать близорукими глазами учёный. Он первым встал с каменного, стёртого тысячелетиями пола и стал прыгать вокруг сидящих, изображая помешанного кенгуру.
«Понял он, — думал Дима, — что там он понял?».
— Лан, пошли, отцу позвоним, порадуем, — вздохнул Ванька, любовно погладив покрытое розовой кожей здоровое предплечье.
***
Пока они шли к выходу из комплекса неосторожно раскопанного Шлиманом, Хенрик популярно делился со слушателями радостью своего открытия.
— Есть легенда, что в Храме Афины в Трое стоял Палладий, подаренный городу богиней лично. В Илионе верили: город не падёт, пока Палладий стоит на месте. Его украл Диомед, который, при этом, был настолько хорошим воином, что смог ранить Ареса и Афродиту. Всё сходится. Сказания не врут.
Видимо, Арес это и есть Тлалок. А Афродита, его жена Шочикецаль, которая в мифологии ацтеков являлась богиней любви, цветов и плодородия. Палладий надо искать в Мексике.
— Угу, — согласился Ванька, жизнерадостно. — На досуге займёмся. Сколько нам до отеля-то?
— Если считать от Чанаккале до Фетхие то 654 км, — осведомлённо сообщил Димыч. — Тут можно до Стамбула. И потом в Анталию. Я думаю, что Андрей Дмитриевич за нами не поедет…
Ванька хмыкнул и процитировал: «Па-а-ап, ты сильный, ты справишься!». И ответ: «Сын, я умный, я даже не рискну!»
— Короче, в отель. Может, одновременно с ними прискочим!
На двадцатой минуте «гляделок» Вики догадалась, что проиграла прочно и безоговорочно. Впрочем, насчет переглядывания она слегка погорячилась — второй стороне в ее сторону смотреть было нечем. Да и слава поварешке, а то бы Вики сбежала с кухни в первые же секунды с жалобными матерными воплями. Поэтому даже к лучшему, что головы у птицы не было. Да и в целом, она выглядела как обычная куриная тушка из магазина. Только раз в семь крупнее, так что царственно занимала весь стол. Вики снова бвздохнула и шмыгнула носом — только на сей раз и вздох и шмыганье были озадаченными. Ладно бы ей в качестве прощального подарка всучили живого гуся — его можно было бы кормить кашей и овощами, выгуливать по балкону а, подружившись, даже гладить белые жесткие перышки. Гусь ведь птица умная — так что двум развитым личностям можно было бы прекрасно проводить время зимними вечерами. Тем более что впереди неделя новогодних каникул — такой мини-отпуск, в котором непонятно куда себя девать. Были бы будни, то можно было бы погрузиться с головой в работу, взять еще один проект, а так…
Вики даже слегка всплакнула трагически — вот почему ей даже гуся живого не подарили, а только птичий труп? Гусь в ответ безмолвствовал. Вики еще минут пять повздыхала, просморкалась и проплакалась в бумажное полотенце с елочным узором, и без того изрядно мокрое. И снова развернулась к гусю — кажется, на сегодняшний день и вечер он будет ее единственным компаньоном. Она осторожно примостилась на краешек стула, пытаясь быть на максимальном расстоянии от гуся, и задумчиво потыкалась в телефон. Звонить Лике не хотелось да и особого смысла не было: все равно ничего нового подруга не скажет. К тому же с момента последнего разговора прошло полчаса, а слушать в очередной раз издевательский вопрос: как там поживает твой гусь, — не хотелось, не то настроение, чтобы каламбурить в ответ.
Наверное, у гуся была хорошая жизнь: он гулял по чистой и сочной траве, плескался жарким летним днем в чистом красивом пруду, и питался исключительно правильно, поглощая натуральную здоровую пищу… Вики жалобно чихнула — если она продолжит и дальше придумывать жизненный путь этой тушке до момента знакомства, то от зависти сама побежит искать мужика с топором. Потому что у нее самой отпуска не было уже семь лет, а последняя любовь оказалась вовсе не любовью, а пользовательским соглашением, согласно которому принц из какого-то за…опинска получал бесплатное проживание в однокомнатной квартирке, место на практически новом диванчике, регулярные завтраки и ужины, и не менее регулярный секс. А взамен даже не платил коммуналку, не ходил в магазин, не мыл посуду, не пылесосил, в общем не делал ничего из того, что хотя бы на рубль оправдывало его существование в жизни Вики. За три года почти семейной жизни гусь стал вторым подарком от любимого, первым был баул яблок. Ну я плодами было проще — они тогда до самой зимы питались шарлотками — Вики просто бесподобно насобачилась в яблочных пирогах, пирожках и запеканках. С гусем так просто не выйдет.
Прощальный подарок вяло обтекал красноватыми каплями на стол, заляпанный уличной грязью от ботинок 45 размера пол. Вики грустила, а до нового года оставалось двенадцать часов. Если за три часа переживаний ничего не изменилось ни в интерьере, ни в перспективах, то не факт что изменится вообще. С гусем надо было что-то делать — иначе придется оттирать плитку не только под столом, но и по всей квартире. Вики душевно прочистила носик и полезла в телефон, с тайной надеждой найти рецепт новогодней гусятины с максимально простыми ингредиентами. Рецептов было настолько много, что оставалось только облизываться на аппетитные картинки, где гуси возлежали на шикарных блюдах во всей красе и в позах призванных манекенщиков. Их загорелые, бронзовые, румяные тела обрамляли яблочки всех сортов и модификаций, нарезанные элегантными кружочками апельсины и даже целые королевские процессии из разных соусниц и пиалок. Вики с обидой сглотнула слюну — после дежурства перекусить толком не удалось, впрочем как и выспаться. Может благодаря этому она так скромно отреагировала сначала на просунутую в дверную щель ногу гуся, а потом и на слова любимого, что он нашел другую… «с приличной трешкой и папой из какого-то полуминистерства». Вики была так удивлена, что даже не сразу смогла сформулировать свои мысли по поводу данных новостей, и просто стояла в обнимку с гусем, пока любимый паковал чемодан, любезно собирая свои вещи и немного викиных — видимо, на добрую память или чтобы не тратиться новой подружке на презенты.
Самый просто рецепт обещал растянуться до самого нового года. Но с другой стороны — ей будет чем заняться. Ведь гуся надо натирать смесью специй, потом замачивать, мариновать, томить, запекать, четко по часам поливать растопленным жиром и соусом. Заодно можно будет посмотреть старые новогодние фильмы, да и вообще у нее еще не было ни одного нового года в компании с гусем. Тем более, что эта паскудная птица была настолько откормленной, что не помещалась ни в морозилку, ни даже просто в холодильник, чтобы, как говорится, отложить его до более благоприятного часа. Вики закончила вздыхать — в конце концов три года стоят одного гуся, — и полезла потрошить кухонный шкафчик в поисках специй.
*****
Нога была свежей и тяжелой, причем настолько, что рука стала неметь, когда до остановки оставалось метров двести. Зачем Леня покупал этот деликатес, отдавая подозрительному продавцу треть зарплаты — он не смог бы объяснить даже на костре средневекового инквизитора. Собирался ведь сбегать по быстренькому до углового гипермаркета, прикупить пива, чипсов и снеков, возможно, упаковку нарезки и пару баночек готового салата. А вместо этого гениального плана поперся на рынок за пять остановок, и отдал столько денег стремному деду, что громко и с юмором расхваливал свой товар. Единственным рациональным объяснением глупой покупки были воспоминания далекого детства, когда бабушка варила с вечера холодец в печи, и по всей хате расползался аромат сытного мясного супа. И от этого запаха так есть хотелось, что можно было за один присест стоптать полковриги черного хлеба, крутого посоленного и щедро сбрызнутого маслом.
Наваждение оказалось настолько сильным, что Леня схватил самую огромную ногу, и поскакал на выход, мысленно представляя морковные розочки и пряный чесночный привкус. В автобус с подозрительным свертком граждане не пустили — грозно косились на грязное свиное копыто, и требовали не пачкать их наряды. Леня скептически поглядел на сварливого мужика — с такой курткой можно смело садиться на паперть. Но спорить не стал — вывалился из автобуса, и поплелся пешком. Благо до дома, можно было дойти через дворы и этот путь был короче.
Леня шагал быстро и почему-то вдоль улицы, недоуменным взглядом провожая пышную тетку, которая втиснулась в троллейбус прямо с новогодней елкой, заняв две трети транспортного средства. Правда такой тетке даже штангист не посмел бы и слова возразить. Леня покрепче прижал к себе ногу — от быстрой ходьбы мысли в голове слегка проветрились и промылись от брызг грязи из-под колес. И он начал трезво размышлять на тему: где он, и где холодец, и в какой плоскости они могут сочетаться. Разве что только в пользовательской, но никак не в кулинарной. Не, при большом желании и толковом руководстве сварить, конечно, можно… или хотя бы попробовать… Попробовать отдать более талантливой в плане кашеварства соседке — так сказать, бартером на небольшую мисочку готового блюда взамен. За такими размышлениями Леня незаметно дошел до дома, выгрузил ногу в большой тазик — в прочую посуду она никак не вмещалась и выставил на балкон.
За полтора часа соседка не отозвалась ни на стук в дверь, ни на сигналы домофона, ни на телефонные звонки. Леня совсем отчаялся — очевидно, бойкая старушка умотала на праздник к внукам, бросив его на произвол судьбы со свиной лапой. До нового года оставалось совсем ничего — разве только сварить вместо холодца бульон. И Леня решительно открыл дверь на балкон и уставился в пустой тазик. Да, балкон проветривался на полную фрамугу — но как можно утащить тяжеленную ногу, если через перила никто не перелазил, да и он сам был ведь дома — сидел, ковырялся с проектом. Да и вообще третий этаж, это вам не первый, когда с улицы всякий проходимцы могут в окна заглядывать. Леня для верности даже высунулся, огляделся — но ничего подозрительного не увидел. Нога испарилась — ну, возможно, и к лучшему. Все равно холодец бы у него не вышел. Или это был бы не тот холодец — и воспоминания детства оказалась бы безнадежно испорчены.
Леня закрыл окно, и плотно повернул запирающую ручку — на карте вроде оставалось немного мелочи — и он вполне успевает вернуться в первоначальному плану и смотаться в магазин.
*****
Вики пошла проверить гуся и выпала в осадок: рядом с мокнущей птицей величественно валялась громадная свиная нога. Девушка прокомментировала пополнения мясной коллекции такими словами и витиеватыми оборотами, что составители энциклопедии мата посрамленно склонили бы головы, признавая свою частичную некомпетентность. Нога на выражения никак не отреагировала, и телепортироваться обратно не собиралась, несмотря на то что Вики дважды уходила с балкона и закрывала дверь, с надеждой, что непрошенный гостинец так же как и появился, так и уберется восвояси. Заклинание не сработало или словесная формула не действовала на материальные объекты, только по стенке промелькнула какая-то тень. Вики нахмурилась, но разобрать, что там шмыгает, не смогла. Теперь к одной головной боли прибавилась новая и Вики обречено полезла гуглить новый рецепт.
Возни с ногой было еще больше, чем с гусем — так что переживать по поводу расставания уже было некогда. Пришлось носиться по кухне со скоростью озабоченного метеора, чтобы успеть точно по таймеру смазать птицу специями, полить жиром, замешать соус, порезать ногу, слетать на сверхзвуковой в магазин за пакетом говяжьих костей— раз варить, то по всем правилам искусства. И солить бульон надо так, чтобы рука была изящно согнута в локте и крупинки красивым снегопадом осыпались в кастрюльку, попутно запорашивая плиту. Ловко разделывая чеснок — вместо сломавшегося пресса, пришлось вооружиться ножами и вилками, — Вики почувствовала себя звездой кулинарного шоу, только рукоплещущих зрителей не хватало и обаятельного ведущего на роль дегустатора.
*****
Ходить по квартирам с вопросам: «вы мою ногу не видели?» — показалась Лене глупым, как и свешиваться с балкона в поисках улик — а вдруг ветром сдуло и она там валяется внизу, бедная и заснеженная? Ну, под балконами он немного поискал, но кроме мисочек, что выставляют для подъездных котиков сердобольные старушки, ничего стоящего не обнаружил. Из пустого интереса даже и по площадкам прошелся — вдруг вор еще что-нибудь спер и его еще кто-то ищет. Тогда можно будет постоять, посетовать на падение нравов и зарплат — ведь раньше, пожалуй, с балконов еду не воровали, разве только машины угоняли. И перекинуться парой глотков пива на брудершафт.
В потусторонние силы Леня не верил, да и стоимость ноги была слишком материальной для его кошелька. Да и вообще кроме обычной физической, никакая другая ногу не поднимет. Вопрос лишь в том, кто промышлял на балконе и куда потом делся. Впрочем, по соседям стоило бы пройтись — может эти воришки-балконолазы еще кого обчистили. Леня от неожиданной догадки резко остановился, но его собственные ноги по инерции сделали еще шаг и, поскользнувшись на какой-то мерзкой луже, проехали лишние полметра. В свободном падении нет ничего привлекательного, особенно если это падение начинается на верхней ступеньке лестничного пролета и заканчивается на нижней. Леня почти минуту лежал, переживая случившееся и осмысливал, насколько сильно пострадал, потом ухватился за перила и осторожно стал подниматься, словно все его тело было слеплено из драгоценного горного хрусталя.
— Точно, альпинисты, — Леня обрадовался собственной прозорливости, что даже с силой хлопнул себя по лбу. — Вот и понятно, как все произошло.
******
У Вики было только одно желание: забраться в ванну, и провести в горячей мягкой пене всю оставшуюся жизнь. Главное никуда не вылазить, и чтобы вода не остывала. Но вместо приятных релаксационных процедур надо было выскакивать на холодный балкон — проверять как там охлаждаются блюда. Невесть откуда взявшуюся ногу, она тоже запекла, и теперь подошло время второго этапа — ее нужно было немного остудить, чтобы нашпиговать пряностями, и при этом не обжечь пальцы.
— Вот же… же… мля… — Вики настолько яростно впилась взглядом в пустой противень, точно собиралась в нем прожечь дыру, размером с футбольное поле. — Что за чертовщина?!
Вопрос прозвучал печально и риторически. Одно дело, если бы пропало мясо в сыром виде — сгинуло и сгинуло, ей же меньше хлопот. Но вот запеченная нога и гусь — это уже совсем другой коленкор. Жалко потраченного времени. Да и обидно.
Вики обыскала балкон — собственно, там и обыскивать было нечего: одно только подвесное кресло и болталось. Но она даже подушку прощупала, не говоря уж про то, чтобы наплевав на безопасность, вывеситься через перила, разглядывая окрестности сверху, снизу, слева, справа. Даже подозрительной тени нигде не мелькнуло, только у соседей мирно и приветливо посверкивали гирляндами окна. И эти праздничные огоньки стали последней каплей — Вики пару минут меланхолично вглядывалась в даль, а затем решительно хлопнула створкой и рванула в прихожую. Одеваться нормально не стала, только накинула старую ватную куртку, в которой можно без опаски темной глухой ночью сбегать за молоком или хлебом в соседний круглосуточный магазин. При этом даже самые отпетые алкаши приставать не станут, а любой грабитель не то что побрезгует тормознуть на гоп-стоп, но еще и сам предложит монеток опохмел. С учетом того, куртку Вики накинула прямо на домашние шорты — вид у нее был настолько модный и нетрадиционный, что соседка тетка Валя даже выронила мусорное ведро, а вместо приветствия выпалила вслед Вики пару непечатных и глубоко нецензурных слов. Разбираться, что же нашло на интеллигентную бабульку, Вики не стала, а бодро поскакала вниз по лестнице, грозно потрясая веником — ну, что попалось под руки, то и прихватила по дороге.
Но ни на площадках, ни возле подъезда, ни в соседних подворотнях гусекрадов не обнаружилось. Вики побродила минут пять, замерзла окончательно и растеряла весь свой боевой задор.
— О, смотри, папа! Баба-ежка! Настоящая! — от восторженно вопля пацаненка у Вики аж в ушах зазвенело.
— Да, ладно, — заржал папа и на позитиве отозвался традиционной шуткой: — Вы полетать или подмести собрались?
Вики сердито отмахнулась, еще раз пробежалась вдоль дома, но безрезультатно. Так что домой она возвращалась обиженно стуча зубами и на грани слез от бесцельно потраченного времени сегодня, и в целом никудышней жизни вообще.
— Ой, мама дорогая… — проскакивая мимо зеркала в ванную, Вики мельком глянула на свое изображение. Если она сама перепугалась до дрожи в коленках, то чего уж говорить про пожилую соседку, когда та увидела непонятно что в клочках белого пуха и с черно-полосатой физиономией. Откуда такой десантный макияж Вики даже не предполагала — разве только когда за поднос хваталась да за гуся, а потом нервно терла пальчиками лоб, виски и скулы, потому что от готовки даже голова начала ныть и болеть.
Любимая пена с ароматов персика, очень пышная и мягка, помогла Вики не только отмокнуть и отмыться, но и немного успокоиться. Но не успела Вики воспрянуть духом и по полной насладиться горячей водой и персональной пенной вечеринкой с любимым плей-листом и бокальчиком мартини с апельсиновым соком, как в квартире что-то громыхнуло, застучало и взвыло.
У обычных барышень нормальной реакцией на подозрительные шумы было бы спрятаться поглубже в теплую пену и заорать на манер пожарной сирены, чтобы соседи точно перепугались и примчались на помощь. Но Вики была настолько взбешена всем происходящим, что издав боевой клич мартовской кошки, рванулась к добыче. Из ванны она так и выскочила в ореоле пены, бешено сверкая глазами и угрожающе размахивая мочалкой в виде бутона розы. Если бы у нее на балконе действительно паслись грабители, они были бы впечатлены такой мощной атакой, но воры да и прочие разбойники отсутствовали. Только на протвине вповалку валялись свиная нога и почти запеченный гусь. И на появление грозной немезиды мясные блюда никак не отреагировали.
Вики несколько секунд хватала ртом воздух — ничего такой морозный, с городским сладковатым привкусом, — потому что ничего путного для выражения всех нахлынувших эмоций в голову не приходило. Ладно, гуся скомуниздили, допустим, потом раскаялись и решили ногой компенсировать. А затем одумались и снова все утащили, а теперь что? Снова пробудилась совесть и эти гусекрады вернули жратву еще и с процентами? В качестве процентов было несколько кучек снега, которые живописно украсили балкон, намекая, что на улице все-таки зима и не стоит мокрой девице прохлаждаться в неглиже. Вики потыкала гуся и свинину ногой — если они вдруг оживут, то тапочком можно пожертвовать. А самой успеть укрыться и запереть дверь, пока подозрительное мясо будет расправляться с обувкой. Но гусь вел себя смирно, так же как и нога. Вики выдохнула так, словно вместе с паром хотела добавить и парочку нелицеприятных эпитетов, но сдержалась, подхватила противень с гусем и ногой и отнесла на кухню.
********
До нового года оставалось часа полтора и Леня по-настоящему затосковал, потому что именно в эту минуту понял, что ничего у него не получится. Ни с новогодним ужином, ни с важным проектом, ни с жизнью в целом. Потому что у истинных неудачников никогда и ничего не выходит как надо, и даже мясо у них пропадает прямо с тарелки. Ладно пусть балкон — это все же не настолько тарелка, но факт остается фактом — нога и гусь исчезли именно тогда, когда Леня уже почти поверил в свои счастливые звезду и их концентрацию на грядущий год. Но пока он сбегал в санузел, от него отвернулся даже гороскоп. Огорчение было настолько велико, что даже пиво в горло не полезло. Леня заварил чай, даже без сахара и печально уткнулся в телефон — но даже излюбленный сайт с анекдотами в этот раз не спасал от хандры и надвигающейся депрессии.
— Я же ведь много не прошу, — проникновенно жаловался Леня закипающему чайнику. Предыдущая чашка с желтоватым напитком благополучно остыла и неприятно горчила на языке. — Всего лишь хотел вкусный холодец, как мама делала. Холодец, а не миллион долларов. И что в итоге? У меня нет ни холодца, ни денег. Я неудачник — полный лузер!
Чайник в унисон посвистывал, потом поднабрался сил и хрюкнул. Не успел Леня удивиться такому странному сигналу — обычно чайник просто начинал вопить нечто ушедробительное со звуком «ууууу», — как весь дом вздрогнул и залился таким неистовым воем, что бедная чашка с недопитым чаем аж пропрыгала по столу до самого края.
Леня огляделся, пытаясь понять что это воем и зачем так громко и внезапно. Но догадаться не смог, зато вместо логики включились древние инстинкты, отработанные еще лениными бабушками и дедушками, а может даже прабабками и прадедами, и Леня проворно схватил паспорт, что притаился в банке с подписью сахар, кружку, которая едва не рухнула на пол, ведро — а вдруг тушить пожар придется и рванул на выход.
На лестнице царило столпотворение — все соседи выскакивали на площадку кто в чем, некоторые, самые предусмотрительные, даже с вещами. Но многие, как и Леня, покидали квартиры налегке, сжимая в объятиях лишь детей и домашних питомцев, а также то что подвернулось под руку. Одна девушка вообще скакала вниз по лестнице в полотенце, намотанном наподобие древнегреческой туники, и нежно прижимала к себе запеченного жирного гуся, а во второй руке крепко держала здоровенную ногу. Лене даже присматриваться не пришлось, чтобы опознать свою пропажу. Кипя праведным негодованием он стал протискиваться за подозрительной девицей и даже по пути с чьей-то шеи стащил длинную новогоднюю гирлянду, собираясь использовать оное украшение по назначению — то есть связать воровку или, может, даже сразу придушить.
Народ с трудом вытолкался из подъезда и замер, не зная как быть дальше. Сигнализация продолжала отчаянно выть, но дыма или отблесков огня в окнах видно не было, хотя все вглядывались и внюхивались изо всех сил.
— Может, там и не горит ничего? — неуверенно предположил толстый усатый мужик с девятого этажа, который эвакуировался последним и оттого стоял ближе всех к домофону.
— Зря гудеть не стало бы, — не согласилась Марья Федоровна, вечно дежурившая на лавочке. И всегда пребывавшая в полной боевой готовности — и даже сейчас она была одета в шубу и в руках держала большую корзинку с угощениями с новогоднего стола. — Еще бы столько денег вбухали, а оно чтобы зазря людей будоражило! Не бывать такому!
Леня с досадой хлопнул себя по лбу — точно! В прошлом месяце ведь со всего подъезда деньги энтузиасты собирали на пожарный извещатель. И купили самый дорогой, мощный и надежный — ну, теперь в мощности сомневаться точно не придется. А то пару раз приходилось просыпаться от черного дыма: то у алкашей гулянка с фейерверком на дому, то какие-то хулиганы покрышки в подъезде жечь надумали — только за этот год четыре раза приходилось подъезд перекрашивать. Чем мог помочь извещатель в дальнейшем ремонте Леня так и не понял, но деньги послушно сдал. Зато теперь вот стоит и мерзнет… Леня вздрогнул и огляделся — главное чтобы эта девка с гусятиной и свинятиной снова не смылась!
Кто-то из соседей вызвал пожарных, но самые отважные уже выпихнули вперед добровольцев, чтобы те пробежались по этажам да поглядели не горит ли где, а то мерзнуть уже надоело, да и в духовках у многих жаркое на подходе как бы. Пропустишь момент — и гипотетическое возгорание перерастет в натуральное. Леня только возмущенно икнул, обнаружив себя в числе добровольцев, хотя сам на такое не подписывался.
— Иди, соколик, иди, — с недюжинной силой подпихивала его в поясницу Марья Федоровна, — ты один живешь, да и деточек у тебя нету, так что сиротинушками никого не остаившь.
— Так я, может, и хочу как раз оставить… в смысле я еще собираюсь наследниками обзавестись, — упирался Леня. Но его никто не слушал, а мужик с усами сзади еще поднажал и на пару с бабкой втолкнули парня в подъезд с таким энтузиазмом, что он в двери лифта даже врезался.
— Я тоже посмотрю, — простучала зубами девица в полотенце и грозно взмахнула гусем. — А то и так все внутренности тут отморозила.
Леня развернулся на хлопок двери и мигом ощетинился: перед ним точно был виновник все его несчастий. Девица, наткнувшись на недвусмысленный взгляд, попыталась поправить полотенце, а потом мужественно загородилась ногой, а руку с гусем отвела чуть в сторону на манер опытного дуэлянта.
*****
Когда подъезд затрясся от нетипичных звуков, все толпа жильцов аж задрожала от любопытства. Одно дело, когда скандалят на привычном и могучем русском, но доносящиеся слова были настолько далеки от обыденных идиом, что всем разом стало наплевать на возможную угрозу пожара, зато каждому захотелось припасть к такому богатому словесному источнику.
Марья Федоровна с неожиданной для почтенного возраста силой и грацией протолкалась в подъезд первой, и качественно закупорила собой основную площадь обзора. Несколько ловких и худосочных жильцов прощемились между пышным пуховиком и дверным проемом. Одна мадам бесцеремонно перегнулась через бабку, проигнорировав невежливое «куда прешься, дылда». Остальным было не видно, но интересно — и Марья Федоровна великодушно взяла на себя роль комментатора, шептала она громко и щедро добавляла подробностей лично от себя.
— И она ему гусем… гусем… А он от нее ногой отмахивается, болезный…
— Своей ногой? Фигасе… каратист! — восхищенно выдохнул бородатый мужик с четвертого этажа.
— Зачем своей? — шикнула бабка. — Запасной, которую у девки отобрал.
— Это ж до чего мир дошел? — сочувственно шмыгнула носом тетка с последнего этажа. — У людей даже ноги стали отбирать, мало им того что с налогов да квартплаты по три шкуры дерут!
— Да тише вы, смотреть мешаете! — зашикали на тетку с трех сторон. А бабка Марья, которая как раз и стояла перед теткой, солидарно брыкнула бедром.
— Может, их стоит разнять? — задумчиво предложил мужик со второго этажа. Будучи классным травматологом он по смачным чавкающим звукам уже нарисовал картину боя и понимал, что еще чуть-чуть и милая потасовка перейдет в разряд затяжной амбулаторной реабилитации.
— Да погоди ты, я на девку поставил, — не согласился дядька с седьмого, что вечно жаловался на шумных соседей. — У нее щас тряпка свалится.
— Ах, она бесстыдница, — заплевалась бабка, растопыриваясь изо всех сил в дверном проеме, чтобы напирающие сзади мужики не смогли занять более удобные для созерцания места.
Вики тоже чувствовала, что верное полотенце собирается ее покинуть, но в азарте боя и опьяненная святой силой отмщения не обращала внимания на подобные мелочи. И весьма удачно вертела гусем, орошая каплями жира стенку, лестницу и всех присутствующих, ухитрясь одновременно и парировать и атаковать.
Леня в мясных поединках не настолько преуспел, зато нога была большой и за ней можно было успешно прятать хотя бы голову, ниспосылая на свою противницу все ругательства что вспомнились или придумались. Но поскольку Леня был мальчиком из интеллигентной семьи, и даже с отличием окончил музыкальную школу, то и брань была высокоинтеллектуальной, а оттого слабодействующей.
Полотенце и противник пали одновременно под восторженный рев и рукоплескания зрителей. Вики грозно приставила ногу гуся к горлу соперника и обвела толпу сверкающим взглядом истинной Амазонки.
— Да не крал я вашу тушку! — с отчаянием вскрикнул Леня. — Можете мне его хоть в рот затолкать, но не брал. Меня самого несколько раз на свиную ногу ограбили.
— Меня тоже, — выдохнула Вики. — И я думала, что это…
— Что это вы, — рявкнул Леня, вертя башкой, потому что наглый гусь так и норовил ткнуться в зубы. — Вы же их несли!
— А вы на меня набросились! — обличительно вякнула Вики и все таки изловчилась попасть гусем поверженному парню в рот.
— А вы неплохо готовите, — частично отплевался, частично прожевал откушенное Леня. — А у меня бы так не вышло.
— А я задолбалась их готовить и искать одновременно, — боевой пыл слегка поугас и Вики залилась румянцем, осознав, что сидит в чем мать родила на человеке, которого, ну может и видела, но разве что мельком, да еще и с гусем наизготовку. — Я думаю, что разобраться с мясом лучше в более приватной обстановке.
— Да, разумеется, — Леня почувствовал, что и у него запылали щеки и лоб. — Я даже готов покарауилить ваше… мое… наше мясо, пока вы… подыщите для себя более удобный… удобный вариант одежды.
— Буду вам благодарна, — Вики сунула гуся в руки Леня, и потянулась за полотенцем. Дотянулась и тут же выдернула гуся обратно. В конце концов, если беды из-за этой птицы, то и нечего ее давать всяким наглым типам, даже подержать.
— Кто тут пожарных вызывал? — осведомились на улице.
— А кто вызывал милицию? Граждане, вы чего тут толпитесь?
Вики мгновенно вскочила, страстно прижимая к себе гуся, и на бегу одной рукой обматываясь полотенцем вместе с гусем. Леня, который, по мнению мамы, всегда следовал другому примеру, сейчас также последовал за скачущей по лестнице девушкой, но при этом не растерялся и ногу подобрал. Вики, добежав до своего этажа, попыталась захлопнуть дверь, но Леня ловко проскользнул в прихожую, и тоже подпер дверь для надежности.
— Я обещал вам гуся покараулить, — напомнил Леня.
— Да, точно, — согласилась Вики. — Вы только милиции не открывайте, а то они нам окончательно своими расспросами и расследованиями праздник испортят.
— Да, тут осталось продержаться четверть часа, — сверился с часами Леня. — Сделаем вид, что никого нет дома. Давайте гуся, буду держать.
*****
Большой рыжий кот устало обмахнулся пушистым хвостом. У него оставалось двенадцать минут, чтобы добраться до елки. Но хотя времени и было до ужаса мало, он все таки немного задержался, прислушиваясь к разговору Вики и Лени — и лишь убедившись, что в квартире порядок, быстро побежал вниз на улицу.
— Так кто первый начал драку? А при чем тут гусь? Кто кричал, что у него гуся украли? — рядом с лавочкой, на которой обмахивалась шарфиком Марья Федоровна, топтались два милиционера. С протоколом никак не ладилось, хотя бабка уже в третий раз добросовестно пересказывала события взбудоражившие весь дом. Прочие соседи быстро растворились по своим жилплощадям, ибо никто не хотел отвечать за ложный вызов спецслужб. Так что в руках милиции остался только один свидетель, но хотя старуха в показаниях и не путалась, все равно было ничего не понятно.
Рыжий кот тенью прошмыгнул мимо лавочки, недовольно фыркнув на болтливую бабку. Сколько она ему дел перепортила, вот и сегодня едва не провалил задание, пока старуха то Леню у подъезда задерживала, то к Вики с разговорами лезла. Но пакостить бабке кот не стал — может, в следующий раз, когда спустится на землю, тогда ей что-нибудь и подбросит. Какого-нибудь беспомощного котика — пускай бабка заботится о малыше, может меньше в подъезда языком трепать станет.
Рыжий кот прибавил ходу — до полуночи оставалось три минуты, и уже все люди застыли с бокалами в руках, нетерпеливо дожидаясь, пока договорит свое поздравление президент и куранты начнут отсчитывать вступление в свои права нового года. И вот почему люди такие доверчивые — ведь ни у кого ни одно желание не сбылось именно под бой курантов, а все равно сидят, мечтательно смотрят на шампанское и на часы, и верят в чудо, словно дети малые. Рыжий кот снова фыркнул — с другой стороны и хорошо, что все люди сидят перед телевизорами: по пустому городу бежать намного проще, чем когда приходится прятаться и уворачиваться то от колес автомобилей, то от ног людей.
А вот и елка… до нее осталось метров двадцать. И куранты уже бьют седьмой удар, но если немного поднажать… Рыжий кот вложил силы в последний прыжок и единым рывком взобрался, почти взлетел к верхушке елке. Затем выдохнул и замер — и тут же рыжее пушистое тело стало перевоплощаться. Рыжий мех трансформировался в белый, а контуры кошачьего тела задрожали, преобразовывалась в человеческое, и при этом уменьшаясь в размерах. И секунда не прошло, как вместо рыжего кота на елочной ветке висел белоснежный ангел с большими серебристыми крыльями.
Куранты пробили последний двенадцатый удар, и ангел чуть покачнулся, то ли прощаясь с этим человеческим миром, то ли от легкого ветерка. Он лучше всех знал секрет исполнения человеческих желаний — надо чтобы два человека захотели одного и того же, и чтобы нашелся хоть один новогодний ангел, который будет готов исполнить это желание, расплатившись за человеческое счастье своим ангельским даром новогоднего волшебства.
Когда ей было пятнадцать лет, её выдали замуж за престарелого герцога Ангулемского, внука Генриха Второго.
Целью этого брака было — связать кровным родством потомков Валуа с фамильным древом Бурбонов. Герцог Ангулемский происходил от побочной дочери Генриха и не представлял собой угрозы для наследников Беарнца. Через мать он получил во владение герцогство Ангулемское, удел значительный и богатый, который при умелой смуте мог бы перетянуть чашу весов в сторону узурпатора.
Женитьба герцога на одной из принцесс царствующего дома позволяла вернуть герцогство под эгиду короны и передать по наследству уже законному внуку Беарнца.
Клотильда, старшая дочь короля, была принесена в жертву во имя осуществления этого плана. В то время как её младшие сестры, Елизавета и Генриетта-Мария, взошли на испанский и английский престолы.
В своём детском невежестве она завидовала им, тайно рыдала и проклинала выпавший ей жребий, однако, повзрослев, возблагодарила за этот жребий судьбу. Обе её сестры были глубоко несчастны.
Елизавета, в Испании ставшая Изабеллой, вела жизнь полуживой статуи, подчиняясь воле Эскуриала. Её супруг, Филипп Четвертый, правитель бездарный и легкомысленный, возложил бремя власти на фаворита, герцога Оливареса.
Несчастная Изабелла почти каждый год рожала по ребёнку — девочек, умиравших в первых годы жизни.
Карл Стюарт, супруг Генриетты-Марии, так же пренебрегал счастьем супруги. Он предпочитал общество своего фаворита, герцога Бэкингема. Королева Англии жила в забвении и небрежении, католичка среди ненавидевших её придворных-англикан. К тому же, английский двор не отличался изысканностью.
Французской принцессе было суждено до конца своих дней оставаться иностранкой.
Нет, Клотильда им не завидовала. В юности её слепил блеск короны, величие трона, и она совершенно не учла тех сравнимых лишь с рабством условий, в коих вынуждена пребывать королева.
Коронованная женщина — всего лишь символ, необходимый атрибут. Она почти бесправна. И таковой останется, если не обладает честолюбием и мужеством Элеоноры Аквитанской или дерзким распутством Маргариты Наваррской, но её сёстры, дочери Беарнца, были слишком слабы, изнежены и не обладали скелетом правителя.
Пожалуй, выпади ей доля стать королевой, она, Клотильда, смогла бы со временем подчинить себе и Филиппа, и Карла с его другом Стини, но, Боже милостивый, как утомительна была бы её жизнь в бесконечных интригах и притворстве. Проще пережить краткосрочный брак с престарелым мужем и обрести свободу, чем влачить бремя иллюзорной власти.
Брак её действительно длился недолго, чуть дольше двух лет. Её муж, крепкий пятидесятитрёхлетний мужчина, неожиданно и очень быстро зачах.
В Париже ходили слухи, что герцог был отравлен. Виновницей прежде всего называли Марию Медичи, которая якобы ненавидела зятя. Чуть более неуверенно называли его молодую жену, принцессу Клотильду, которой в то время исполнилось восемнадцать лет. Уж слишком своевременно произошла эта смерть.
Но сплетники ошибались. Она не убивала мужа. Она в самом деле была ещё слишком молода и неопытна, чтобы решиться на такое деяние.
Лет десять спустя, уже окончательно заключив своё сердце в скорлупу и подчинив своё существование разуму, она могла бы его убить. И сделала бы это не из ненависти или отвращения, а из соображений целесообразности, как принесла бы в жертву фигуру на шахматной доске, чтобы выиграть партию. Но в то время она только училась играть, двигаться по расчерченному полю.
Но к смерти она всё же приложила странное, метафизическое участие. Она придумала его смерть. Самого убийства она не подразумевала, даже не испытывала особого нетерпения, она всего лишь представила, что всё случится.
Как её повинность благополучно завершится, как она расплатится с породившим её королевским домом, как обретёт свободу, на пути к которой стоял этот высокий седоусый мужчина с лицом в мелких шрамах.
Когда-то он попал под обстрел королевскими пушками и его зацепило осколками вылетевшего стекла. Этот мужчина воевал на стороне герцога де Майена и вряд ли представлял себя женатым на дочери своего врага. Но пути Господни неисповедимы, и бывшие враги нередко становятся кровными родственниками.
Клотильда, к тому времени делавшая значительные успехи в избавлении от чувств, не испытывала ни презрения, ни отвращения. Замужество — это жертва, которую ей предстоит принести, выкуп за будущую жизнь. И она не поскупилась. Она даже родила сына, подтвердив таким образом взятые обязательства. У Ангулемского герцогства появился наследник и связал его с французской короной.
Муж был её первым мужчиной. Он был с ней достаточно обходителен и нежен, ибо помимо воли был влюблён в юную супругу, но, несмотря на его нежность, она всерьёз раздумывала над тем, что первый будет и последним. Он не разбудил в ней страсти.
Возможно, потому, что большую часть своей жизни провёл в окопах, а не в будуарах женщин. В постели он был прямолинеен и скучен, искренне полагая, что любые отступления от законного ритуала могут послужить оскорблением супружеского ложа. Как и прежде, в детской Фонтенбло, её жизнь — жизнь принцессы крови, герцогини — сводилась к приличиям и правилам этикета.
Чувства её оставались невостребованными, никто не ждал от неё проявлений нежности или участия, и она сама уверилась, что жить безопасней именно так. Даже ребёнок вызвал у неё только слабое любопытство.
Беременность и роды — неизбежное зло, проклятие женской природы. Она знала, что ей придётся пройти через это, что это самая весомая часть сделки, и готовилась к испытанию, как готовится к сражению наёмный солдат. Этот солдат знает, что война не его, что он идет на смерть по приказу суверена, но если он пройдет через эту войну, то получит часть добычи и плодородную вотчину с виноградником.
Роды были тяжёлыми, с кровотечением. Внутри неё что-то безвозвратно сместилось, и она утратила способность вторично забеременеть.
Она заплатила долг и стала бесплодной, как дерево, истратившее свои жизненные соки на единственный урожай. Ещё слабая, истощённая, она блаженно предвкушала подступающую свободу.
Она свободна! Она будет свободна!
Из деревянной фигурки на шахматной доске, из безмолвной пешки она превратится в игрока, она сама будет двигать фигуры.
Именно тогда, в те первые часы после родов, в полубреде, она вообразила своего мужа мёртвым. Это было вторым непременным условием. Она сделала это бессознательно, не высказывая определенным желаний, не отсылая в ад греховную весточку с условием или просьбой, только вообразила. Погребальный покров, скорбные лица, черная паутина кружев…
Её алебастровая кожа светится на ярком бархатном фоне. Это будет красиво: белое на чёрном. Траур так выгодно подчеркивает белизну кожи. И пару дней спустя она подумала об этом снова. Почти с наслаждением.
Кормилица в это время принесла показать ребёнка, крепкого, здорового мальчика. Запелёнатый до самого подбородка, младенец крепко спал. Клотильда смотрела на него с недоумением. Зачем ей принесли этого гомункула? Ах, это её ребёнок…
Королевы и принцессы не становятся матерями, они исполняют долг. Клотильда не знала, что с таким же досадливым брезгливым равнодушием смотрела на своих детей её мать, флорентийка.
После рождения сына герцог прожил ещё полгода, и скончался от непонятной, неразгаданной хвори. Внешне ещё крепкий, он как будто подгнивал изнутри, как дерево, источенное жуками. А затем стал истончаться и внешне. Исхудал, постарел.
Королевский лекарь месье Эруар беспомощно развёл руками. Он мял бледный, вялый живот больного, оттягивал веки, заглядывал в рот, но не находил ничего, кроме признаков быстрого увядания. Не помогали рубиновые зёрна граната и свежая, ещё сочащаяся кровью, печень.
Герцог умирал. Клотильда отчасти жалела его. Она сидела у его постели, держала за руки, бесстрастно подсчитывая, во сколько ей обойдется накидка из чёрного фламандского кружева, которое вот-вот должны были доставить из Брюгге.
Она даже читала ему вслух из Писания и подносила к иссохшим губам чашу с питьем.
Герцог умер накануне дня святого Варфоломея, в жаркие плодоносные августовские дни. Его молодая вдова облачилась в своё паутинистое чёрное кружево, и с тихим чуть насмешливым торжеством взирала на бездыханное тело. Она знала, что убила его.
К свободе она привыкала, как чрезмерно разумный, осторожный хищник, сознающий, что мир за дверью приоткрывшейся клетки полон опасностей, интриг и капканов. Прежде, чем ступить за пределы исхоженной и подвластной ей обители, следовало изучить «безводные, кишащие зверями безводные пустыни».
Ей понравился изменившейся мир, ей понравилась собственная скрытая двойственность – шершавый безобидный кокон снаружи и зреющий драконий гребень внутри.
В отличии от большинства неразумных товарок она не бросилась в водоворот блеска и приключений, не обзавелась дюжиной шёлковых платьев, грудой ярких перьев, новым выездом и молодым любовником. Она выжидала. Внешние атрибуты власти ей не требовались. Она вовсе не стремилась выставить на показ, под завистливый перегар толпы, своё богатство и таившееся за ним могущество.
Она не стремилась явиться под перестрелку глаз в окружении блестящей свиты, в облаке кружев, в сиянии драгоценностей, ступая по ковру из умирающих чайных роз. Ей не нужны были тленные свидетельства.
Ей достаточно было сознавать, что она обладает безусловной возможностью, подобно языческому божеству, дремлющему на вершине скалы. Никто не видит это божество — но все содрогаются от страха при одном лишь упоминании священного имени. Ибо стоит этому божеству пожелать, стоит проснуться и шевельнуть пальцем, как скалы дрогнут и небо обрушится на землю.
Вот она и намеревалась стать таким анонимным божеством, невидимым и оттого ещё более могущественным. Таким, как отец Жозеф, стоявший за креслом кардинала Ришелье. Неведомый, невзрачный, в серой поношенной сутане, играющий судьбами государей.
Она тоже хотела стоять за троном законного государя. Но место рядом с её братом было уже занято. Там обосновался Ришелье.
Клотильда могла бы оказаться за креслом своей матери, этой вспыльчивый, честолюбивой толстухи. Ибо её мать легко поддавалась влиянию. Но рядом с ней всегда был кто-то, кто подсказывал и направлял.
Сначала это была её молочная сестра Элеонора Галигай, затем её муж Кончини. Когда фаворит был казнён по приказу взрослеющего Людовика, появился епископ Люсонский.
Её мать желала стать регентшей, желала править, устранив собственного сына-наследника, и в то же время жаждала оставаться рабыней. Нет, истинной властью её мать никогда не обладала, ибо не умела укрощать собственные страсти.
Мария Медичи довольствовалась внешними атрибутами, фальшивым блеском, лестью придворных, картинами Рубенса в Люксембургском дворце. Но королева была слаба, слишком тщеславна и слишком нетерпелива, она была глупа, наконец. Она не смогла удержать власть.
Со временем наследница Медичи будет изгнана и по злой иронии умрёт в нищете. Но её дочь извлечёт опыт и не допустит власти мужчины над собой.
Когда-то король Артур, чтобы спасти свою жизнь, должен был ответить на один-единственный вопрос. Чего хотят женщины?
Чего они желают больше всего на свете?
Легендарный король бриттов объехал всю страну в поисках ответа. Он и его рыцари Круглого стола задавали вопрос всем встречным женщинам и заносили их ответы в огромные книги.
Но догадывались, что ни одна из давших ответ не сказала правды. Не потому, что не знали, а потому что не решались.
Чего хочет женщина? Нарядов, драгоценностей, шелков, признаний? Да, и это тоже. Но это десерт, а не основное блюдо. На самом деле женщины хотят власти — власти над мужчинами. Именно такой ответ дала на вопрос короля Артура уродливая леди Рагнелл.
Обретая власть над мужчиной, женщина обретает власть над миром. Всё просто. Мужчина — воин, завоеватель, орудие, обоюдоострый меч, но он служит женщине, которая им владеет.
Её собственный отец, Генрих Наваррский, яркий тому пример. Он направлял войска туда, куда указывала его любовница. Им с детства управляли женщины, и погиб он так же по воле женщин.
Клотильда слышала сплетню, что в убийстве короля замешана его жена, Мария Медичи, и его отвергнутая фаворитка, Генриетта д’Антраг, мать той рыжей девчонки, которая вертелась в детской.
Вслух об этом не говорят. Мужчина никогда не признается, что является всего лишь игрушкой страстей, невесомой щепкой на пенистом гребне похоти. Им владеет страсть, которую возбуждает в нём женщина, он не в силах совладать с этой страстью, он слаб и беспомощен, он совершает преступления, он отрекается, становится клятвопреступником, в один миг теряет всё, что было завоевано им годами смут и сражений, и за эту свою слабость, за свою зависимость, за рабскую участь он ненавидит женщину и всячески ей мстит.
Он обвиняет женщину во всех бедах, даже его проступок с эдемским яблоком приписали Еве.
Ничтожные, неразумные существа! Ими легко управлять. При условии, если женщина достаточно умна, и сама не оказывается игрушкой страстей.
Полетали над городом, сходили к реке и долго гуляли по Набережной – на Новой Самаре была середина ноября, но было теплее, чем в Воронове в это же время года, — потом всё же по предельно вежливому совету полицейского Нине пришлось зайти в салон DEX-company и купить Змею комбинезон с логотипом, так как ставить печать на его любимую рубашку не захотелось. Змей был явно недоволен местными порядками, но деваться некуда – и он полностью переоделся, оставив из своего только бельё и кроссовки.
Гулять по городу сразу расхотелось, и потому было решено зайти в супермаркет, где Нина купила подарки Мире и своим киборгам – новый планшет Василию, пару свитеров и куртку себе, новые ботинки, пачку футболок, спортивный костюм и рубашку Змею, платье, ленты и туфли Лизе, и по мелочи кое-что.
Проходя мимо отдела игрушек, Нина бросила взгляд на Лизу, замершую на миг у витрины, подумала – и купила мэрьке большую говорящую куклу с нежно-голубыми волосами.
С одной стороны – покупать кукле куклу чистое безумие! А с другой стороны – если Лиза всё же разумна, а детства как такового у неё никогда не было, то почему бы ей не поиграть в куклы сейчас? Так что – пусть играет, хуже не будет точно.
А раз уж купила игрушку одной мэрьке – значит, надо и другой купить. Лиде купила такую же куклу, но темноволосую. А Кларе? Ей лучше зверюшку мягкую. Вот как этот белый мишка с розовым бантом. Вот и хорошо.
Змей присмотрел мягкую игрушку для Миры – большого полосатого кота, чем-то похожего на Кузю выражением наглости на морде. Жуть просто! – этот кот был ядовито-розового цвета с сиреневыми полосами, с зелёным шарфом, в голубой майке и в фиолетовых тапочках плюс этикетка, где ярко-синим по жёлтому написано «Заец. Люби его крепко!»!
Не Шоарра! – кот с двумя глазами, у него короткие треугольные уши и длинный полосатый хвост.
Очень уж понравился ему этот зверь – но, поскольку ему надо было изображать самого правильного киборга на свете, словами сказать не посмел, а прислал сообщение с голографией игрушки на видеофон Нине. И она купила и этого кота – или «заеца».
На людные улицы идти уже не хотелось, Змей нашёл на карте центральный парк с фонтанами и с ларьками мороженого, прогулялись по парку, посмотрели на скульптуры, покормили птиц, отдалённо напоминающих земных уток… но Нина скоро устала. Город большой и шумный, сверху мало что видно, а передвигаться по улицам пешком утомительно, — и в ни в одно кафе с DEX’ом не пускают…
И столовых нет, куда можно было бы зайти с DEX’ом, и Нина совсем растерялась и почти отчаялась — где бы своих ребят покормить? — в результате Нину всё же впустили в кафе у входа в парк, разрешив провести с собой мэрьку. Змея пришлось оставить у входа.
И поэтому Змею пришлось купить пару банок элитной кормосмеси в ближайшем супермаркете, десяток мясных пирожков и пару упаковок йогурта, а из сладкого – коробку пирожных и большой вафельный шоколадный торт с орехами – чтобы не обижался.
Но, как показалось Нине, Змей всё же обиделся.
***
Иначе он бы сначала всё объяснил Нине, а потом бы начал действовать.
Змей же просто молча полетел на окраину города и так же молча посадил флайер у дверей, над которыми сверкала и переливалась огнями яркая надпись: «Ягодка-Клубничка».
Нина от возмущения не смогла сказать ни слова. Бордель! Лицензионный, фирменный и вполне солидно оформленный. Но сути это не меняет – бордель! А у дверей стоит чернявый DEX в фирменном комбезе с логотипом.
Змей на несколько секунд на него уставился. После чего скинул Нине на видеофон голографию очень тощего нагого блондинистого парня в рост. И ещё одну – портрет.
— И что? Кто он? И… зачем… – Нине всё это жутко не понравилось, она решила, что обиженный DEX захотел поиздеваться над ней, — …мне это надо?
Но Змей попытался объяснить, что не в обиде дело:
— Надо. Его можно спасти. От утилизации. Его продадут. Вам. За пятьсот. Он будет списан. Это Irien… его уже облили спиртом и сейчас будут поджигать… – Змей говорил рывками, по одному-два слова, и Нина поняла, что он в это время получает информацию от DEX’а, охраняющего вход в бордель. Но после минутной заминки Змей продолжил уже нормально:
– Ну, он может дом охранять и Барсика кормить, и вязать умеет, и шить. И по готовке программы есть. Пригодится, он хороший. Вам… тебе же нужен киборг в доме… а для него – это шанс жить…
Ну, раз так, то Нина решила попробовать купить этого Irien’а. Зашла одна, Змей и Лиза остались сидеть в флайере.
На ресепшене молодой человек (или киборг?) приветливо улыбнулся и спросил:
— Добрый вечер! Вам мальчика или девочку? Человека или киборга? Посмотрите каталог…
Нина, никогда ранее не бывавшая в подобных заведениях, на миг растерялась — ведь что-то надо говорить! Врать – или говорить то, что фактически Змей вынуждает её спасать неведомого ей киборга?
Если администратор киборг – сразу поймёт, что пришедшая тётка ему лжёт. Если человек – сможет спросить это у любого киборга из тех, что стоят около бара.
Нина решила говорить полуправду:
— Вечер добрый! Хочу купить у вас киборга. Irien’а. Подержанного или списанного, а лучше с утилизации… на нового столько денег нет… дорого нового. Лишь бы на ногах стоял.
Нина взглянула на полупустой коридор и стойку бара в стороне и взяла себя в руки — раз Змей сказал, что могут продать за пятьсот, то можно себе представить, в каком состоянии сейчас этот Irien, и его реально возможно спасти отсюда – и продолжила более уверенно:
— Приехала в гости, у меня приглашение в здешний музей на закрытие выставки, мероприятие завтра в полдень, с DEX’ом в музей нельзя, а из Mary охранник никакой. А я привыкла ходить с охраной.
«Что я несу?» — думала Нина, глядя на округлившиеся глаза администратора, — «Нет денег – и привычка ходить с охраной? Но, кажется, пронесло. Косяк, кажется, остался не замечен – реакции на него не видно».
Приглашение у неё действительно было, и Нина его показала, но оно было дано ей с тем, чтобы она смогла подарить его кому-нибудь – и тем самым увеличить посещаемость выставки!
– Мне нужен Irien, который будет сопровождать меня в качестве охранника, и с которым… можно будет отдохнуть после этого мероприятия.
— Но можно оформить аренду, без проблем! – возразил администратор.
— А если он сломается, пока я… отдыхаю? Так что… лучше уж я куплю, чтобы не было потом проблем с вашим заведением, если есть такая возможность. И если есть выбор, то лучше блондина.
Парень посмотрел, подумал, позвонил начальству и посовещался, куда-то убежал – а Нине тем временем предложили кофе и пирожное, от которых она отказалась. В это время что-то с грохотом то ли упало, то ли взорвалось – кто-то из охранников-людей схватил огнетушитель и помчался вдаль по коридору.
— Что случилось? – спросила Нина у пробегавшего парня в форме.
— Обычное дело… бывает… — бросил охранник и хотел бежать далее, но Нина его придержала за рукав: — Если этот киборг ещё жив, я его куплю.
Парень кивнул, и помчался вглубь по коридору.
Через пять минут, длившихся мучительно долго, появился администратор, за ним шёл тот самый охранник и нёс на руках этого самого тощего Irien’а, завёрнутого в простыню.
— Такой Вас устроит? Семьсот галактов и он Ваш.
Киборг даже на первый взгляд стоил не более сотни. Но Нина торговаться не стала и купила за семьсот семилетнюю машину. Знать бы ещё — зачем.
***
Охранник по просьбе Нины донёс её приобретение до флайера, с усмешкой попрощался и вернулся на своё место у стойки администратора.
Змей помог Irien’у устроиться на заднем сиденье флаейра – тот на сиденье забрался с ногами и сжался в комок, стараясь не запачкать флайер и сидящую Лизу.
— Он сидеть не может… там… ожоги… — тихо ответила Лиза на изумлённый взгляд Нины, а Змей сразу же отдал ему всю кормосмесь. Киборг обе банки выпил в полминуты! А потом и торт вафельный умял. И пирожные.
И замер, глядя на новую хозяйку, словно до него только теперь дошло, что он всё съел без разрешения и без приказа!
Нина усмехнулась:
— Не бойся так. Не накажу… ты и так еле жив. Раз купила, то и кормить буду. Найдём, чем тебя занять. Ешь пироги и йогурт… чего уж… тебе сейчас нужнее.
***
Когда взлетели, Нина затребовала у Irien’а отчёт о состоянии, он начал перечислять – она его остановила и приказала скинуть файл на видеофон.
Общее истощение до почти полной потери функциональности (6,7%), несколько переломов, отбитые почки и печень и многочисленные ожоги. Реальный возраст — семь лет и два месяца. Исправно изображает тупую машину, но явно боится. Высокий, бледный, длинноволосый — и был бы даже красивым – если бы не свежие шрамы и ожоги на лице, шее и груди. Но это пройдёт – у Irien’ов кожа восстанавливается полностью.
— Имя тебе будет… Платон. И отношения у нас будут… платонические. Если, конечно, ты знаешь, что это такое.
— Я знаю, что это такое, — чуть слышно ответил киборг. Но вряд ли поверил.
***
Так как у Платона была только простыня, то появилась необходимость купить ему всю одежду и пополнить аптечку обезболивающими лекарствами и витаминами.
Отправив Лизу и Змея в ближайший магазин, Нина обернулась назад – Irien сидел на сиденье на коленях, пытаясь вжаться в спинку.
— Меня будешь звать Нина Павловна… держи, — и подала ему две таблетки из аптечки и полбутылки минералки, — это обезболивающее. Проглоти и запей, немного полегче будет. По пути купим кормосмесь. И… вот тоже… держи, — и подала ему плитку шоколада, горького с дроблёными орехами, — можно есть. Если, конечно, нет таких внутренних повреждений… чтобы нельзя было есть.
Платон ответил: «Спасибо» и впился зубами в шоколад.
Лиза и Змей принесли с десяток плотных пакетов, Змей уложил всё в багажник и снова сел на место пилота.
***
В номере гостиницы Нина первым делом приказала Платону снять простыню, выбросить её в утилизатор и встать у стены.
— Не хило так тебя отделали! А теперь повернись спиной.
Платон повернулся – спины не было. Была сплошная чёрно-багровая короста от шеи и до середины бёдер. Нина, шокированная таким зрелищем, только открыла рот… и не смогла сказать ни слова – только отвернулась.
— Змей! Вызови врача!
DEX ответил:
— Ни один здешний врач не поедет к киборгу! А Анна Сергеевна на семинаре, прилетит только к ночи. Платон справится сам. Покой и корм… вволю… и он сможет сам регенерировать.
Нина перевела взгляд со Змея на Платона. Медик с транспортника, поселившаяся в соседнем номере, действительно отправилась на семинар по диагностике простудных заболеваний, который проводил прилетевший на пару дней её коллега, и должна была вернуться через пару часов, не ранее.
— И сколько времени ждать? Да повернись уже… набор костей… Платон, можешь помыться в ванной… полчаса хватит? Змей, помоги ему… у тебя ведь есть медицинская программа?
— Есть… по оказанию скорой помощи. И… не надо постороннего врача. Внутренних повреждений почти нет, с имеющимися он справится сам.
— Ладно… Платон, еда без ограничений. Включи регенерацию… и если нужно что-то еще, сообщи. Как вымоешься, надень халат, который висит в ванной… и потом разбери покупки. Змей, закажи на всех комплексные обеды в местном кафе с доставкой… здесь поужинаем. И закажи упаковку кормосмеси для него.
Платон изобразил удивление – программа имитации личности это позволяла – и тихо спросил:
— А… когда хозяйка будет развлекаться? Рекомендуется не использовать оборудование до достижения функциональности в 50%.
— Завтра… будешь изображать моего телохранителя. Сейчас отдыхай и восстанавливайся. Трудный день будет… завтра.
— Приказ принят.
И оба киборга ушли в ванную.
Вскоре пришёл курьер из кафе с пакетами еды и с большим тортом в коробке – Нина толком не знала, что именно заказал Змей, и потому молча оплатила покупку. А Лиза стала собирать на стол ужин.
Торт почти полностью достался Платону – ему нужнее, к тому же Змей выбрал самый калорийный, с фруктами в сгущёнке, и Нина не смогла съесть даже маленький кусочек – почти чистый сахар.
На ночь Нине пришлось взять Лизу в свою спальню и разместить её на стоящем у стены диване, Змей расположился на полу, уступив диван в гостиной Платону.
***
Утром Нина спросила Змея, пока Платон грелся в ванной:
— Зачем? Ну зачем ты вынудил меня его купить? Чтобы кормосмесь отдать?
— Да. Но и не только. Кормосмесь ему нужнее. А тебе нужен охранник, а его готовы были продать…
— Змей! Он вообще-то Irien! Какой из него охранник? А в музей на тебя допуск и так оформлен. И как ты узнал, что его продадут?
— От охранника, спросил, есть ли киборг на продажу, он скинул голо… он разумен.
— Его хозяева знают?
— Нет. И не надо им знать.
— Хорошо, не скажу. Но ты хоть понимаешь, что я не в состоянии выкупить всех битых киборгов?
— Да. Но Платон точно пригодится. И этот… тоже… И ведь есть деньги… у меня… а если они узнают…
— Так! Скинь мне голо и серийный номер этого DEX’а. Вот так. Попробую.
— Спасибо!
Ригальдо не обманул. Он в самом деле стал через день выбираться из замка – конечно, в сопровождении стражи, которую теперь аккуратно называли «охраной принца». Они выезжали чуть свет куда-нибудь в лес или в горы и там устраивали привал, и если сперва Ригальдо просто гулял, завтракал и отдыхал, то потом стал тренироваться в этих поездках в стрельбе из лука. Охрана, больше чем наполовину состоящая из бывших норфларцев, привыкла к этому, перестала хвататься за мечи, даже давала ему советы и устраивала соревнования в стрельбе. Исли доподлинно об этом знал, потому что два раза ездил с ними и имел радость наблюдать это состязание горделивых петухов. Чаще выбираться у него не получалось: он тонул в государственных делах.
К обеду Ригальдо всегда возвращался в замок, и у Исли не было повода переживать за него.
А потом внезапно оказалось, что их счастливое время вышло, как приходит к концу короткое северное лето, а они проворонили последние теплые дни.
Однажды Исли поднялся в спальню к Ригальдо и молча встал у стены.
Мальчик, прилежно изучающий очередной ветхий фолиант, коротко покосился, с явным нежеланием отвлекаться от книги, и вдруг напрягся, как будто что-то почуял.
– Ваше величество? Все в порядке?
Исли смотрел на него с болью, прекрасно понимая, что ничего не выгадает молчанием. Он и так уже оттягивал этот разговор, сколько мог.
Через какое-то время Ригальдо не выдержал:
– Что случилось? – спросил он. – Что-то же случилось?
– От меня требуют наследника, – решился Исли. – Все: совет, лорды, воины, церковь…
Ригальдо поднялся из-за стола. Он стоял, вытянувшись во весь рост, красивый, бледный и неподвижный, и смотрел огромными глазами. И спросил шепотом:
– И что?..
– Брак нерасторжим, – тяжело сказал Исли. – И мы оба нужны Вестфлару. И… ты мне нужен.
Ригальдо молчал. Исли вздохнул и признался:
– Я возьму наложницу. Мне не хочется, но другого выхода нет.
Взгляд Ригальдо заметался по стенам. Наконец мальчик сглотнул и сказал:
– Но ведь… это будет бастард, ублюдок… его никто не признает…
– Его признаю я. Этого будет достаточно. Других детей у меня все равно не будет.
Ноздри Ригальдо раздулись, он хотел что-то сказать, но промолчал. Махнул рукой и отошел к окну. Исли смотрел в его очень прямую спину и чувствовал себя бесконечно старым.
Не поворачиваясь, Ригальдо спросил:
– И кто счастливая избранница? Когда вы… собираетесь начать?
– Ее уже везут. Какая-то невольница с юга, Финиан выкупил ее у торговцев людьми. Родит сына – и я награжу ее и дам полную свободу, у нас тут нет рабов…
Ригальдо издал не то смешок, не то всхлип. Исли в два шага оказался рядом и обнял его за плечо.
– Не трогайте! – дернулся Ригальдо. – Господи, девка уже едет! Значит, вы давно все продумали!
– Давно, – покаялся Исли. Он все равно обнимал мальчика поперек груди, прижимался сзади, и ему хотелось стоять так вечно, ничего не делая и не решая.
– И вы будете с ней спать, – с трудом выговорил Ригальдо. – Пока она не забеременеет… Ласкать, целовать ее…
Исли рывком развернул его к себе.
– Не думай об этом, – приказал он. – Ты ее вообще не увидишь. Она будет жить в южной башне, а между нами все останется по-прежнему.
Ригальдо запрокинул голову и захохотал.
– По-прежнему!.. – повторял он изменившимся голосом. – По-прежнему!..
Исли тряхнул его за плечи.
– Возьми себя в руки, пожалуйста.
Ригальдо оборвал смех так же резко, как начал:
– Как будет угодно моему королю.
Исли прижал его к себе, борясь с желанием поцеловать в белый прохладный лоб.
– Бедный наследник, – вдруг произнес Ригальдо, глядя в сторону. – Бедный мальчик. Вот кого мне по-настоящему жаль.
Он отстранился и глянул больными глазами:
– Ваше величество, я хочу остаться один.
Исли смотрел на него, наклонив голову, и наконец сказал:
– Ригальдо, я хочу, чтобы сегодня у тебя в комнате заночевал кто-то из слуг.
Тот криво усмехнулся и вскинул подбородок:
– Не бойтесь, ваше величество. Я не собираюсь ничего с собой делать.
Он помолчал и добавил уже гораздо нетерпеливее:
– Господи, да уйдите вы наконец!
И Исли ушел. Когда он оказался за дверью, в стену шарахнуло что-то очень тяжелое – должно быть, резной деревянный стул.
*
С того дня Ригальдо стал с ним вежливым и хмурым. Все в замке знали про королевские планы – за принцем снова потянулись ядовитые шепотки. «Не пришей кобыле хвост», «скоро будет ходить с рогами», «кому захочется пить яблочную кислятину, если рядом будет сладкое южное вино»…
Исли все это надоело, и он жестоко приструнил болтунов. Но слухи бы и сами затихли: Ригальдо не реагировал на подначки, ходил погруженный в себя, задумчивый и не интересный для придворных, и больше времени проводил в кухне и кузнях, чем среди дворян.
Девушку привезли в дождливый весенний день. Она въехала в замковый двор в теплом плаще: южанка, она сильно мерзла. На голове у нее лежал венок из лесных цветов. Ей пришлось придержать его, когда, запрокинув голову, она обвела взглядом крепостные стены и башни, а потом, поторапливаемая сенешалем, опустила лицо и поспешила под навес.
Исли наблюдал за ней с галереи, попивая вино. Финиан стоял рядом, спокойный и гордый, как охотник, привезший в клетке редкостного зверя.
– Не нравится?
– Слишком молодая, – вынес свой вердикт Исли. – Зачем мне такая девчонка? Я думал, ты привезешь вдову с вот такими бедрами, чтобы рожать сыновей…
– Зато она девственница, – Финиан усмехнулся в бороду. – Можно быть уверенным, что она выносит именно вашего ребенка. А кто знает, чье там семя носит в себе вдова, прошедшая по рукам через весь невольничий рынок?.. А эта… Сказали, ее всего лишь обучили быть послушной.
Исли прикрыл глаза, соглашаясь. И распорядился:
– Пусть сегодня отдохнет.
Побратим протянул руку и забрал у него пустой кубок.
– Не тяни, государь, – ласково сказал он. – Лекарь считает, что сейчас хорошие лунные дни. Пусть отдохнет, омоется, поест и сменит одежду, мы же не звери. А потом ты пойдешь и наполнишь ее своим семенем так, чтобы ходить не могла…
Он еще что-то говорил – Исли не слушал, затылком почувствовав чей-то взгляд.
Ригальдо стоял в конце галереи, прижавшись бедром к перилам. В черной одежде его было почти не видно в тени.
Встретившись с ним взглядом, Ригальдо развернулся и торопливо зашагал прочь. Бесится, думал Исли, борясь с желанием его окликнуть. А кто б не бесился.
Снова пошел дождь, принося с собой клейкий запах распускающихся почек.
Исли пришел к девушке поздно вечером. При его появлении она торопливо поднялась с расстеленного на полу ковра.
Она была совсем юной и очень красивой, с кожей цвета слоновой кости и с темными оленьими глазами. И черноволосой, проклятье: Финиан расстарался. Ее косы закололи наверх, короной, как иногда носили девушки у него дома.
Исли подумал: «У моих детей тоже будут черные волосы».
Ей все это было непривычно: прическа, платье, замок – и он сам, конечно. Исли видел, как горбятся ее плечи, и чувствовал, что она очень боится. Наверное, ее били на рынке и щупали, как курицу, проверяя ее невинность.
Он тяжело сел на кровать. Девушка медленно опустилась на свой ковер и замерла на коленях.
– Почему ты сидишь там? – спросил он, стараясь говорить приветливо. – Ты замерзнешь. Пол очень холодный.
Она растерянно покачала головой, на всякий случай низко поклонилась, и Исли вздохнул: не понимает.
Совсем дикая.
Он опять вздохнул и протянул на тарелке то, что принес с собой – сладкие винные фиги.
Она смотрела испуганными глазами, боясь прикоснуться, и Исли подбодрил ее: ешь, ешь.
– Плохо тебе? – спросил он, зная, что она не ответит. – Вот и мне как-то плохо.
Девушка сосредоточенно жевала. Она все еще выглядела как настороженный зверек, но плечи медленно распрямились. Исли рассматривал ее, не скрываясь. Красивая. У них должен получиться красивый ребенок.
Когда она доела и облизала сладкие пальцы, Исли легонько похлопал по колену, приглашая ее подойти.
– Не бойся, – сказал он все так же мягко. – Я тебя не обижу. Хватит с меня насилия.
Словно поняв, о чем он говорит, девушка поднялась на ноги и медленно приблизилась. Она успела принять ванну после дороги, и от нее пахло тем же травяным мылом, что от Ригальдо, но через этот запах пробивался другой – сладковато-пряный.
– Не бойся, – повторил он, поглаживая ее по спине. Девушка молча обвила руками его шею.
Позже, когда все благополучно свершилось, Исли поднялся и натянул штаны и сапоги. Его наложница спала, по-детски подсунув ладонь под щеку. Он вспомнил, что даже не узнал ее имени, но это было не важно: магистр Серого ордена уже написал, что прибудет на днях, чтобы посвятить ее в новую веру. Мать королевских детей не может быть язычницей.
Исли поправил одеяло у нее на плечах, постоял у окна, дыша дождливым и свежим воздухом, и пошел досыпать к себе. Сон спустился к нему далеко не сразу: в голову неотрывно лезли мысли о Ригальдо. Хотелось отправиться к нему прямо сейчас – и словом и делом доказать, что эта девушка для него ничего не значит. Он никуда не пошел, рассудив, что прыгать из постели в постель – вообще последнее свинство. К тому же, подумал Исли, Ригальдо мужчина, он справится. К черту эти сопли.
Так вышло, что он лег около полуночи, а в третью ночную стражу в замке вспыхнул пожар. Общими усилиями с огнем удалось справиться. Обнаружилось, что пламя занялось в часовне, потому что кто-то разлил на полу масло и поджег. Когда прекратил надрываться колокол, а измученные, полуодетые, надышавшиеся гарью люди стали собираться во дворе, спохватились, что никто давно не видел принца-консорта. Замковая решетка оказалась в этом безумии поднята, а мост опущен.
Услышав об этом, Исли запрокинул лицо к набухшему тучами небу и взвыл, как волк, провалившийся в «волчью яму», а потом с силой врезал командиру стражи.
— Церковь искусственно тормозит научный и технический прогресс. Какими методами? Кострами? Выкалывая глаза грамотным?
— Нет, Мастер, это лицедейство для устрашения простонародья. Костры и прочее — это, главным образом, сведение счетов и борьба за власть гражданских структур. Церковь держит процесс под контролем, безусловно, что-то от этого имеет, но, скорее, чтоб не было попыток создания альтернативных структур. Что касается умных людей, то церковь делает всё возможное для вовлечения их в свою структуру. Пример перед тобой. Предыдущий магистр вытащил меня из публичного дома.
— Есть другой пример. Я вытащил Лиру из костра.
— Это лишь подтверждает мои слова. Двое из трех участников — гражданские лица. Что касается нынешнего магистра, то ему позарез нужен был замок Тэриблов для создания второго монастыря. Это всё игры у власти. Магистр действовал на свой страх и риск. Сейчас он или победит, или сойдет со сцены и кончит жизнь где-нибудь в джунглях Амазонки.
— Джунгли ему не грозят. Лира поклялась его убить.
— Не буду мешать. Редкостная сволочь. Но я отвлеклась. Взять хотя бы Лирину паровую машину. Господи, да их каждый год где-нибудь изобретают. Ну и что? По дорогам по-прежнему бегают лошади.
— А с изобретателем случается какая-нибудь неприятность?
— Напротив! Это же умный человек! Мы создаем ему все условия. Приглашаем в монастырь, заваливаем интересной работой, обучаем грамоте, математике, физике, химии, чему угодно. У человека сразу становится очень напряженная, насыщенная жизнь. Он много и плодотворно работает – но на благо церкви. Ему некогда работать руками, строить модели, опытные образцы. В кузнице в одиночку много не сделать. Фокус в том, что жизнь человеческая коротка, а знания безграничны. Человек тонет в океане знаний. Только бы изучить то, что осталось от Повелителей. У других, наоборот, опускаются руки. Всё, оказывается, уже было, незачем изобретать колесо. Оба исхода церковь устраивают.
— Ладно, закончится этап объединения мира, что потом?
— По идее, должно начаться форсированное развитие. Знания в строго дозированном количестве, чтоб не вызвать культурного шока, будут поступать в мир. Но, зато это будут надёжные, проверенные знания. Никаких экологических катастроф, этнических, энергетических и прочих кризисов. Всё по заранее разработанному плану. Но, повторяю, это теория. Что будет на практике… Не знаю. Все-таки тысяча лет стасиса — очень большой срок.
— Откуда ты знаешь об экологических катастрофах?
— Я три года училась в Риме. Полный курс рассчитан на шесть лет, но я очень торопилась. У меня, между прочим, золотой диплом. Имею право стать магистром. А курс обучения включает краткий обзор всех знаний, оставшихся от Повелителей. Там же есть музей. Так что и компьютеры, и киберусов — киберов по-вашему, я видела. Мёртвых, конечно. Через толстое пыльное стекло. Ни одна машина не в состоянии работать тысячу лет. Но что касается знаний — мы ничего не потеряли. Я несколько дней проверяла, всё, что есть в ваших компьютерах, есть в наших библиотеках.
— А как у вас насчет религии?
— А у тебя?
— Я — православный атеист!
Анна грустно улыбнулась.
— Мастер, ты должен понять, церковь — это в первую очередь политическая структура. Все остальное — побочно и вторично. Но у нас свобода совести. Многие верят. Кто в бога, кто в материализм. Обряды, службы — это лицедейство для народа. Как парады в армии.
— Тебя послушать, так все церкачи — просто ангелы во плоти. Почему же народ плюет вам вслед?
— Тут все взаимно. Мы плюем на народ, народ плюет на нас. Но разве в этом дело? Давай разберемся. Что всегда грозило людям? Войны, голод, эпидемии. Там, где церковь, нет войн. Всегда и везде были войны. Мы их прекратили. Голод. Причина голода — перенаселённость. Да, мы ограничиваем в некоторых регионах рождаемость. Стерилизуем мужчин после рождения третьего ребенка, убиваем четвёртого и последующих у женщин. Но перед этим предлагаем им переселиться в малозаселённые районы. Не хотят — их дело. За триста лет мы таким способом вдвое уменьшили население Островов Восходящего Солнца. Теперь народ там живет небогато, но от голода не умирает. Эпидемии. Кто борется с ними? Мы! А что касается грызни у кормила власти, так где её нет? Это как в луже. Всякая дрянь или оседает на дно, или всплывает вверх грязной пеной. Посредине — чистая вода. Не надо смеяться, Мастер, но каждый десятый из нас в святые годится. Каждый четвёртый — карьерист и подлец, да, но честных людей очень много.
— А к кому ты относишь себя?
— Я и тут сама по себе. Ни в одну категорию не вписываюсь. Верная сучка. Или справедливая сволочь. Или честная карьеристка. Выбирай любое название.
— Как тебе удается это совмещать?
— Мужики выбивают себе место под солнцем только головой, а я не забыла ничего из того, чему научилась в борделе. И голова работает. Я в струе. Там, где мужику нужно три года, я справляюсь за год. Считай, год экономит золотой диплом, и год — постель. Но я никогда не бросаю тех, кто помог мне подняться. Обгоняю и веду за собой в кильватере. Это моя команда. И они это знают. В любой момент любой из них может рассчитывать на мою помощь. Мы — структура в структуре, пирамида в пирамиде.
— Тогда почему ты — сволочь?
— Если одеяло узкое, у кого-то мёрзнет бок. Я тяну одеяло на своих. Чужие мёрзнут.
— Чем дальше в лес, тем больше апельсинов. Тогда почему справедливая?
— Потому что не тяну одеяло на себя.
— Анна, а что в монастыре думают о нас? О Лире, обо мне.
— Ты здорово всех провёл. До последнего момента тебя считали просто драконом. Вроде сказочного. Почему бы и нет? В Африке живут десятиметровые крокодилы. В верховьях Амазонки, говорят, водятся динозавры. В горах завелся ещё один. Охраняет свою территорию. Задрал лошадь, съел девчонку, бывает. Тобой заинтересовались зоологи. Потом выяснилось, что ты — разумный динозавр. Зоологи воспряли духом, укатили в Рим выбивать финансы на комплексную экспедицию. И вдруг, в самый неподходящий момент в замке Деттервилей всплывает съеденная девчонка и ползут слухи о том, что дракон убит. Ну, убит и убит. Храбрый рыцарь победил дракона, спас красавицу и женился на ней. Сказка чистейшей воды. Церкви это не касается. Нет дракона, нет и проблемы. Однако, красавица имеет зуб на магистра и набирает армию. Это уже касается церкви. В замке происходит слишком много чудес. Как я сейчас понимаю, магистр испугался. Сто человек — не сила против церкви, но вполне достаточно, чтоб отомстить одному. Но сейчас вы сняли маскировку. Сказке пришел конец. Вы то, что вы есть. Наши эксперты уже разгадали секрет жидкости, которой вы опрыскивали технику. Взяли соскрёбы с металлических деталей и провели химический анализ. Не знаю, что замышляет магистр, но он готовит удар.
— Послушай, Анна, если задачи церкви и наши совпадают, давай объединим усилия.
— Мастер, разве я говорила, что задачи церкви совпадают с задачами тех, кто стоит во главе церкви?
Сажусь на хвост и обдумываю эту фразу. Двойная мораль. Одна для верхушки, другая для всех прочих. В тоталитарных структурах обычное явление. Двойное знание. Для народа и для церкви. Это что-то более редкое, но бывает. Двойной закон. Тоже не новость.
— Так что, бросить всё и выращивать капусту?
— Не знаю, Мастер. Ничего не знаю. Никогда раньше не думала о судьбе всего мира. Принимала его таким, какой он есть. Если мир повернулся ко мне задницей, я не Архимед, чтоб искать точку опоры. У меня была своя маленькая месть, я её холила и лелеяла, остальное меня не касалось. До пятнадцати лет я никому не верила и никому была не нужна. Потом отец продал меня в бордель. От однорукой слишком мало пользы в хозяйстве. Мадам Горный Цветок начала обучение с того, что пригласила чокнутого художника и привязала меня к столу. Художник достал свои иглы и за сутки украсил мой живот драконом. Мадам была убеждена, что живопись на коже возбуждает мужчин. Когда художник кончил, меня отвязали от стола, скрутили как овцу при стрижке, и сунули в кадку с горячей водой. Говорят, от этого краски на коже становятся сочными и яркими. Так ли это, не знаю, но воспоминания остались самые яркие. Месяца через два я отказала одному извращенцу, поспорила с мадам, и опять оказалась привязанной к столу. Ты видел дракона у меня на спине. Больше я с мадам не спорила. Только передвинула Горный Цветок на первое место в своём списке, потеснив отца. Они оба меня обманули. Умерли своей смертью, пока я училась в Риме. Вскоре умер мой добрый гений и ангел-хранитель, старый магистр. Сорвавшись с тормозов, я пустилась во все тяжкие, с лёгкой грустью вспоминая немудрёные интрижки нашего борделя. Тут мне повезло второй раз в жизни. Встретила человека, который доказал, что я ноль без палочки. В жизни нужно иметь какую-то цель. Я решила сделать карьеру. Он помогал и радовался каждому моему успеху. Больше всего на свете я хотела бы сейчас услышать его совет.
— Давай пригласим его сюда.
— Он сейчас в Риме. И потом… Я должна решить все сама.
— Ладно, как говорил Змей Горыныч, одна голова хорошо, а три лучше. Я сейчас позову Тита и Лиру, подумаем вместе, что делать с церковью.
— Лира не сможет прийти. Она сейчас в биованне.
— Как? Что с ней?
— Ты сделал очень хорошие доспехи, Мастер, но они не спасают от ожогов. У неё страшные ожоги. Она съела лекарство, которое снимает боль, привезла всех сюда, сдала мне текущие дела и легла лечиться.
— Почему не сказала мне?
— Не хотела огорчать. К тому же, компьютер сказал, ничего страшного. Завтра утром все пятеро будут здоровы. Лира просила вытащить её из ванны первой, чтоб остальные не видели.
— Тит знает?
— Нет. Только Сэм.
— Не надо пока Титу говорить. Как-нибудь потом скажем.
— Коша, отвернись!
— Лира, мы же тут почти час сидим, на тебя смотрим.
— Это не считается. А теперь я проснулась.
Разворачиваю Сэма на 180 градусов и отворачиваюсь сам. Смотрим на чёрную глянцевую стенку. В ней всё видно не хуже, чем в зеркале.
Лира вылезает из биованны, Анна подает ей полотенце, Лира закутывается в него и показывает кулак отражению Сэма. Убегает в душевую, и через несколько минут появляется в своем серебристом костюме. Я тем временем отключаю биованны кузнецов и выгоняю Анну в коридор.
Лира заявляет, что это нечестно, но тоже выходит. Сэм сортирует по размерам костюмы, а из коридора доносятся шутки насчет неприкрытого мужского срама, непорочных дев и мужской несправедливости. Мужики в ваннах не желают просыпаться и даже начинают сопеть и похрапывать.
Проходит минут пять. За дверью подозрительная тишина. Спрашиваю у компьютера, идёт ли куда трансляция из медицинского центра. Идёт. В экранный зал.
Включаю на маленький экран трансляцию из экранного зала. Так и есть. Сидят и подсматривают. Накидываю на передатчик полотенце. В экранном зале взрыв негодования. Возмущённые леди уходят. Пять минут тишины, потом по трансляции раздается жутко громкий и невероятно фальшивый сигнал «Подъём». Затыкаю уши. Мужики с матом вылезают из ванн, удивленно озираются.
— Всё в порядке, мужики, — успокаиваю я. — Леди Тэрибл развлекается. Вы слишком громко храпели, а она этого не любит. Одевайтесь. Сейчас вам достанется на орехи.
Очень часто бывает: когда заходишь в какую-либо квартиру, то сразу понимаешь какие люди в ней живут. По интерьеру, по обстановке, по — любимое большинством психологов и женщин — книгам, стоявшим на книжной полке. Попав домой к человеку, можно узнать — какой он на самом деле. Мы все каждый день надеваем маски, чтобы скрыть все самое сокровенное, что хранится в нашем сердце. Место, где живет человек, носит отпечаток его личности, его души. Люди окружают себя тем, что им ближе всего, что заставляет чувствовать себя уютно. Будь то картины известных художников, фотографии пейзажей или любимых людей, коллекция игрушечных машинок или плюшевых медвежат. У кого-то везде, куда падает взгляд, лежат книги — на постели, на полках, под кухонным столом и на холодильнике. У кого-то по стенам развешаны виниловые пластинки известных исполнителей, которые человек покупает за очень большие деньги. Для чьей-то души ближе всего небольшие фигурки героев из боевиков или комиксов. Для кого-то — кулинарные книги.
Но на самом деле, любую квартиру или частный дом наполняют смыслом только те люди, которые там живут. Если жилище долго стоит бесхозным, если хозяин пропадает в путешествиях или на работе, то оно становится серым и безликим. Когда заходишь в квартиру, где жил умерший человек, то ощущаешь этот неприятный холод и тоску, которая царапает сердце. Словно из мира выцветает все, что оставил человек, включая и его дом. Поэтому нет ничего прекраснее, чем когда тебя дома кто-то ждёт. Когда открываешь входную дверь, а везде горит свет, где-то в глубине треплется телевизор с очередным дурацким комедийным шоу, пахнет вкусным ужином. А главное — тепло, такое приятное ласковое тепло, которые мгновенно обволакивает с ног до головы, заключает в объятия. И забываются все беды, все неприятности и обиды. Ты скидываешь обувь, на которой налип весь этот мусор, и идёшь туда, где тебя любят.
Очень долгие годы Энтони возвращался в пустую квартиру, которая за время его отсутствия успевала отвыкнуть от своего хозяина. Как, собственно, и он сам от неё. Они присматривались друг к другу заново, словно в первый раз. Парень ходил по дому, открывал и закрывал двери, заглядывал в комнаты, вдыхал застоявшийся пресный воздух. Возможно, это и была одна из причин, почему Кроули старался из каждой поездки возвращаться с «одноразовым» любовником, чтобы не проводить первую ночь в одиночестве. После он спускал своего очередного фаната с лестницы и стремился избавиться от любого намека на постороннего человека. Чужие вещи, забытые в спешке, вылетали прямо в окно. Ему было плевать. Ему хотелось просто сделать свою квартиру снова своей, чтобы возвращаться не просто домой, возвращаться в себя, к себе — выбираться из заданного съемкой или показом образа. Он упрямо пытался провести грань между работой и своей жизнью, не впуская одно в другое. Но когда его силы уже практически закончились — все изменилось.
Энтони очень часто возвращался со съёмок рано утром. Баал брала билеты на ночные рейсы, чтобы не терять время, да и бюджет сильно не страдал. Тот раз не стал исключением. Солнце только-только расправило свои лучи, чтобы напоследок, перед долгой дождливой осенью, погреть любимый город, а Кроули вставил ключ в замок двери и повернул его. Никак он не мог привыкнуть, что его дом больше не похож на ту унылую пещеру, в которую он возвращался на протяжении многих лет. В доме было тепло. Не просто прогретый воздух, а именно ощущение чужого присутствия. На вешалке качнулось белое пальто с тонким клетчатым шарфиком под воротником, большой раскрытый зонт сох в самом углу. Парень зашёл в коридор, придерживая свободной рукой чёрную сумку с вещами, и закрыл дверь. Нагнувшись, чтобы расшнуровать свои большие сапоги, он заметил прямо около шкафчика с обувью упавшую книгу. Ласковая улыбка тронула губы. Книги стали полноправными жителями его квартиры. Они лежали на кухонном столе, в ванной, в спальне. Но чаще всего Энтони находил их в оранжерее, где было так уютно сидеть и читать, подставив лицо солнцу.
В квартире было тихо, и это было вполне ожидаемо. Было слишком рано, люди видели самый сладкий сон и наслаждались им. Как и тот человек, что лежал в большой кровати, укрывшись одеялом с головой. Белая чашка с красивыми крыльями стояла на тумбочке, там же лежали круглые очки в металлической оправе. Рука спящего устроилась на соседней подушке, словно создавая иллюзию чужого присутствия. Большая вязаная кофта с деревянными пуговицами была накинута поверх одеяла на нежные плечи. Короткие светлые пряди ерошил легонько гуляющий по квартире сквозняк. Кроули позволил себе несколько секунд полюбоваться такой трогательной и спокойной картиной, после чего уронил сумку, для верности ударил по ней босой ногой, и рухнул на постель с блаженным стоном.
Спящий парень дернулся и резко сел, прижимая к себе одеяло вместе с кофтой. Его волосы торчали в разные стороны, напоминая воронье гнездо, глаза ещё не открылись, поэтому он взирал на все через маленькие щелочки. На щеке остался отпечаток от подушки, светлая кожа мгновенно покрылась мурашками. Азирафаэль напоминал совенка, который только-только вылупился из яйца. Наверняка, лёг спать совсем под утро, зачитавшись какой-то очередной жутко интересной книгой. Когда Энтони был дома, он не позволял любовнику так хулиганить, заматывал в одеяло, крепко обнимал и убаюкивал тёплым дыханием в затылок и прикосновениями губ к шее. В одиночестве Азирафаэль пускался во все тяжкие, уходя в книжный запой.
Кроули улыбнулся и, протянув руку, поймал любовника за локоть и повалил на себя, устраивая на груди. Азирафаэль привычным движением обнял его под руками, устраиваясь щекой над тем местом, куда билось сильное сердце. В нос ему ударил запах лака для волос, сигарет и гостиничного шампуня, которым Энтони пытался ночью избавиться от блесток в волосах. Коллекционер прижался ближе, наслаждаясь тем, каким горячим было тело возлюбленного, даже сквозь одежду. Он подтянулся немного выше, чтобы уткнуться носом в загорелую шею под самый подбородок, и ощутил всем телом, как смеётся Кроули.
— С добрым утром, ангел, — сказал он немного устало, но крайне довольно.
Азирафаэль в ответ только промычал что-то неразборчивое и сжал руки крепче, чтобы своенравная модель даже не думала сбежать из его плена. Энтони и не собирался, он гладил мягкие светлые волосы и прохладную спину кончиками пальцев, лаская выступающие лопатки и соблазнительные ямочки над ягодицами, слегка приподнимая для этого одеяло. Любовник в ответ на это ёжился и ерзал, но теплые ото сна губы неизменно улыбались.
— Ты дома… — наконец выдохнул парень, упираясь локтями в кровать и поднимая голову.
— Именно! — янтарные глаза с вертикальными чёрными зрачками сверкали на солнце, которое заглядывало в окно. — И знаешь, что это значит?
— Что ты привёз целую сумку стирки? — шутливо улыбнулся Азирафаэль, который наконец проснулся и жадно любовался чужими чертами лица и в глубине души так страстно хотел услышать заветные слова.
— Что теперь… — Кроули сел, придерживая любовника под спину, но не отпуская ни на секунду. — У меня четыре дня выходных.
Синие глаза заискрились изнутри, словно кто-то включил яркую иллюминацию прямо в душе любителя книг. Энтони обхватил его лицо обеими ладонями и, замерев на секунду в миллиметре от таких желанных губ, поцеловал долго и сладко. Поцелуй был со вкусом шоколада и кофе, который хозяин квартиры пил в аэропорту. Одеяло сползло с плеч Азирафаэля, открывая его молочную кожу, с которой уже успели сойти следы чужой страсти, но Кроули собирался это исправить, немедленно, сию секунду. Поэтому он опрокинул улыбающегося возлюбленного на спину, скользя ладонями по плечам и шее, касаясь самыми кончиками пальцев. Если ради чего-то и стоило жить, так это для утреннего секса с любимым человеком — на тёплых простынях, под чужой переливчатый смех и шелест одеял.
Утреннюю идиллию нарушил телефон, который завибрировал в кармане на бедре Кроули. Тот тихо и раздраженно зарычал в поцелуй, но отвлекаться не стал, лишь ожесточённее начал сдирать с себя белый пуловер с длинными широкими рукавами. Но звонок повторился снова, и эта отвратительная мелодия стояла только на одном контакте в его телефоне. Энтони на секунду упёрся лбом в чужую грудь, переводя дыхание, после чего сел на пятках, выуживая аппарат из кармана.
— Да?! — прорычал зло в трубку парень, не в силах оторвать взгляд от томного, сонного и горячего обнаженного любовника, лежащего перед ним.
— Здравствуй, Кроули, — послышался знакомый суровый голос.
— Вельзи, — простонал он обреченно, прижимая трубку плечом к уху и слегка царапая чужие ребра. — Мы с тобой не виделись три часа… Давай я тебе мужика подберу, а? Ну пожалуйста…
— Ты уже подобрал, — нервно сказала она и прокашлялась. — Мне жаль что я беспокою тебя в выходной, который сама обещала…
Лицо Энтони стало таким удивленным, что Азирафаэль приподнялся и коснулся его щеки.
— Что случилось?
— Баал извинилась, — прошептал парень, закрывая ладонью микрофон, после чего поставил звонок на громкую связь.
— Здравствуй, Азирафаэль, — тут же сказала трубка голосом Вельзи.
— Как..? — ошарашено моргнул Кроули, но она его перебила.
— Логично, что ты сразу поехал домой… В любом случае, я хочу попросить прощения у вас обоих… Но мне нужна помощь.
— Что случилось? — мгновенно напрягся Энтони, его лицо стало серьёзным, а глаза потемнели.
— В Париже сегодня ночью будет показ моего хорошего друга. Очень большой, невероятно много денег было вложено в спецэффекты. Это должна быть одна из самых потрясающих программ в этом году. Пригласили ведущих модельеров и дизайнеров одежды, лучшие дизайнерские дома. Но модели, которые были заявлены на работу, отказались из-за конфликта с их агентством.
— Кого ты хочешь заявить? — быстро спросил Кроули, не выпуская, впрочем, руки Азирафаэля из своей ладони.
— Ты, Хастур, Полли, Варо и я. Все, кого я смогла выцепить.
— Ты будешь работать? — удивился Энтони.
— Вариантов нету. Но я знаю, как могу компенсировать тебе эту поездку.
— Ну-ка, удиви меня, — усмехнулся парень, но Азирафаэль уже прекрасно видел, что он согласен.
— Азирафаэль, — сказала трубка. — Ты когда-нибудь был в Париже?
~~
Зал был забит полностью. Все места заняты красивыми людьми, в дорогих платьях и костюмах. В глазах рябило от украшений из золота, из серебра, бриллиантов и изумрудов. Женщины вовсю демонстрировали длинные изящные ноги, обутые в высокие каблуки, а мужчины — свой достаток. Но Азирафаэль не смотрел ни на что: его покорил большой темный зал с Т-образным подиумом посередине. Софиты, которые проверяли на репетиции, высвечивали каждый миллиметр сцены. Парню разрешили присутствовать на подготовке зала и моделей. Он видел своего возлюбленного за работой на съемках, но впервые был на показе, поэтому его поражало все. Суровые хореограф и режиссёр, которые быстро объясняли на пальцах пятерым моделям, как все должно быть. То Энтони, то Баал задавали наводящие короткие вопросы, чтобы понять очередность, особенности и нюансы показа, но каждый из них в итоге удовлетворенно кивнул, готовый работать. После репетиции, которая прошла впопыхах, их позвали на примерку и грим. Энтони, бросивший гордый взгляд на сидящего в зале Азирафаэля, ловко спрыгнул с помоста, чтобы подойти и нежно поцеловать его. Пообещав потрясающее зрелище, он отправился туда же, куда и остальные модели.
Конечно, ни для какого показа у Азирафаэля костюма не было, но Баал решила и этот вопрос. Всю дорогу Кроули смеялся, что ему нравится, когда директор чувствует себя виноватой. Она привезла темно-бордовый костюм с атласными лацканами и манжетами, чёрную рубашку с жестким воротником и бабочку в цвет костюма. Когда они примерили все это в номере, куда забежали буквально бросить вещи и ополоснуться, коллекционер заметил, как потемнели янтарные страшные глаза любовника. Вытирая полотенцем плечи и грудь, он медленно подошёл и прошептал ему на ухо :
— После… Я сам сниму его с тебя. Медленно…
Но пока был показ, который должен вот-вот начаться. Азирафаэль ерзал от нетерпения на кресле, куда его посадила Баал. Первый ряд, самая середина. Определенно, она чувствовала себя очень виноватой. С громким звуком погас верхний свет, остались только напольные фонари, которые освещали низ подиума, и большие лампы. Зрители затихли, вглядываясь в большую чёрную стену, отделяющую зал от бэкстейджа. Каждому хотелось заметить первому, когда выйдет первая модель. Но раньше, чем чьё-либо очертание бросилось в глаза, с потолка обрушился поток воды. Настоящий ливень залил платформу и не собирался останавливаться. Большие капли разбивались о покрытие, образуя лужи. Зал охнул, немного отодвигаясь назад, чтобы не попасть под импровизированный дождь. Яркий свет выделил выход на подиум, и через секунду оттуда вышел Энтони.
Его глаза были подведены чёрным, а сверху переливались на свету яркие красные тени. От бровей тянулись длинные золотые линии до самых висков, переплетались и опускались на щеки, а оттуда — по шее на грудь. Загорелая влажная кожа блестела на свету. На плечи была наброшена красная сетка с большими квадратами, которая не скрывала ничего: ни темных сосков, ни подтянутого живота, ни перекатывающихся при каждом шаге мышц. Темно-красные почти прозрачные шаровары мгновенно промокли и практически исчезли, открывая взгляду длинные сильные ноги. От пояса брюк тянулся тяжелый красный шлейф, который тонул в прохладных лужах и оставлял за собой длинный след. Энтони перетекал из шага в шаг, глядя немигающим взглядом в зал. Вода текла по его лицу, по сильной шее и груди, а он шёл вперёд, прожигая Азирафаэля глазами. Дойдя до конца подиума, парень остановился, сложил руки на груди — ладонь к ладони — поднял их вверх, выдохнул в сложенные ладони, а после — выпустил этот воздух к потолку, словно пленённую птицу. Взявшись рукой за красный тканевый хвост, Кроули резко развернулся, поднимая веер брызг, и также медленно пошёл обратно, подставляя взглядам острые лопатки и покачивающиеся бедра.
Ему на смену вышла Полли. На голове у неё была белоснежная корона, к которой был прикреплен длинный хвост, тянущийся до самого пола. Белое платье с длинными рукавами закрывало плечи, а на груди превращалось в тонкую полоску, сходясь в неё точно под жестким лифом. От бёдер оно переходило в юбку-шаровары, облепившие от воды ее стройные ноги. Полли медленно шла вперёд, подбивая юбку из-за спины, заставляя ее, даже мокрую, разлетаться в стороны. Лицо ее делили пополам полукруг из золотой краски и белой, пройдя точно по подбородку. Когда девушка дошла до финальной точки, она сдвинула корону чуть ближе ко лбу, разворачиваясь полубоком. Потом она повторила то же движение с хвостом из ткани, что и Энтони, и пошла обратно.
После неё вышла Варо. Эту девушку Азирафаэль не знал. Но она была прекрасна. Копна рыжих волос была собрана в высокую прическу, украшенную цветами. У неё было практически такое же платье, как и у Полли. Но оно было зеленого, практически изумрудного цвета. И вместо шаровар у Варо одна нога была полностью закрыта тканью, которая обвивала ее словно лиана, а вторая — обнажена и от неё тянулся длинный зелёный хвост. На лице девушки, скрывая россыпь ее веснушек, был нарисован большой красный цветок. Его лепестки спускались по шее и до груди. Дойдя до конца подиума, Варо завела руки за голову, замирая на секунду в таком положении, и развернулась. Очередные капли воды взметнулись в воздух.
На смену Варо вышел Хастур. На нем был костюм идентичный Кроули, но насыщенного синего цвета. И на шее был длинный платок, чьи хвосты развевались при каждом движении. Нижняя часть лица парня была закрашена в цвет его костюма, и такой же треугольник был на лбу до бровей. Чёрные глаза отражали софиты, превращаясь в два бездонных провала. Хастур прошёл по подиуму, перенося вес с пятки на носок, и остановился на точке. Повернувшись почти спиной, он обхватил руками себя за плечи и поднял подбородок. Постояв так несколько секунд, он развернулся, удерживая хвост, и направился обратно.
Последней вышла Баал. Ее костюм был чёрным с золотой вышивкой. Широкий чёрный пояс с золотым кантом подчеркивал ее талию, Длинные брюки намокли и перетекали из движения в движение. Рукава были сделаны очень искусно: почти прозрачные, открывая взгляду хрупкие плечи девушки и острые локти, но с золотой вышивкой. Одна часть лица Баал была покрыта чёрной краской, словно кто-то неосторожно провёл грязной ладонью по ее лицу. На второй — равномерно были нанесены цвета всех костюмов предыдущих моделей. Длинный чёрный хвост тянулся за ней, собирая воду. Баал шла уверенно, вскинув подбородок, ее руки были в карманах, но локти красиво были направлены в стороны, благодаря чему ткань нежно спадала по ее телу. Остановившись в середине, девушка подняла вверх правую руку и на громкий акцент в музыке раскрыла ладонь.
В эту же секунду все четверо — Энтони, Полли, Варо и Хастур — вышли из-за ширм, распределяясь с двух сторон от девушки. Хвостов у них уже не было. Сверху, бесшумно и совершенно неожиданно, спустились пять конструкций, закрепленных на толстых тросах. Справа от Баал стоял Кроули и Полли. К ним подъехали две фигуры — шар и куб. К Варо и Хастуру, которые замерли с другой стороны, спустился треугольник с широким основанием и обруч. К центральной девушке опустилась простая перекладина, прихваченная с двух сторон.
Модели одновременно взялись вытянутыми руками за края своих фигур, резко подняли голову на очередной удар музыки… и конструкции начали подниматься. Полли и Варо почти сразу схватились двумя руками, поворачивая бедра боком и вытягивая скрещенные ноги. Энтони и Хастур висели на одной руке, прогибаясь в спине, после чего синхронно подтянулись вверх и забрались на свои фигуры. Парень в синем костюме закинул ноги, цепляясь согнутыми коленями за обруч, и повис вниз головой, заводя за неё выпрямленные скрещённые между собой руки. Кроули взялся двумя руками за грань, которая была ближе к залу, напряг их и вытянул тело вбок, после чего раскрыл свои ноги широко, верхней касаясь крестовины шара, а нижнюю сильно напрягая.
Варо, которая ловким движением забралась на свой треугольник, прислонилась к боковой грани спиной, но для этого выступила наружу, чтобы буквально лечь сверху, цепляясь одной рукой за верхушку. Полли, чуть опоздала подняться в фигуру, взялась за две противоположные перекладины куба и, подогнув ноги, повисла в середине, поворачиваясь то одним боком, то другим. Спустя несколько секунд фигуры начали вращаться вокруг себя, постепенно набирая скорость.
Баал ловко забралась на перекладину и села на неё, словно на качели. Оглядываясь по сторонам, она дождалась, пока остальные примут свои позы. Чёрный хвост висел сзади, длинный и красивый. Зацепив его носочком ноги, она перекинула его в свою руку прямо в том момент, когда упала вперёд. Зал ахнул, кто-то вскочил на своих местах, закрывая рот ладонями, но уже через мгновение все зааплодировали, потому что Баал висела на своём же шлейфе, прогнувшись в спине и согнув одну ножку в колене, а вторую очень сильно завела вверх. Свет замигал, также увеличивая скорость, как и вращающиеся фигуры. Буквально через пару минут свет погас.
А когда загорелся снова, все модели стояли на земле, удерживая одной рукой свою конструкцию. Поочередно, они сделали шаг вперёд и повторили движение, которое делали на подиуме.
Огонь. Воздух. Земля. Вода.
И Баал.
Показ закончился, но зрители долго не унимались. Они поймали дизайнера и режиссера, практически разрывая их на части от восторга. Баал стояла там же, ее глаза горели превосходством и счастьем. Но Азирафаэль на это не смотрел. Прижав к груди пригласительный и программку с описанием, он почти незаметно прошёл в сторону гримерки. Энтони стоял около своего стола и раздраженно пытался распутать мокрые волосы, но стоило ему увидеть через зеркало застывшего у дверей любовника, он мгновенно улыбнулся.
Азирафаэль смотрел на него с таким восхищением, что кожа буквально загорелась. Кроули пошевелил плечами и лопатками, чтобы избавиться от этого зуда, но не помогло. Азирафаэль выглядел одновременно как восторженный фанат на концерте любимого кумира и как ревнивый муж, обнаруживший жену в стриптиз клубе. Потянув дверь, он закрыл ее и повернул небольшой замок. Бровь Кроули изогнулась, он смотрел предвкушающе и очень голодно. Азарт и запал, которым заразила его сцена, никуда не делись. Они кипели в крови, требуя действовать. Оставив в покое расческу и волосы, Энтони развернулся и медленно подошёл к своему любовнику в потрясающем красном костюме. Азирафаэль провёл ладонью по влажной груди, сминая сетку.
— Мне от тебя голову сносит… — прошептал он тихо и хрипло. — Энтони Кроули.
— Побудь хоть раз в моей шкуре… — усмехнулся тот, медленно, по одной, расстегивая маленькие скрытые золотые пуговички на пиджаке.
Азирафаэль подался вперёд, поднимая лицо. Энтони закинул обе руки на его плечи, наплевав с самой высокой колокольни на то, что костюм намокнет. Они медленно приблизились друг к другу, ощущая горячее дыхание друг друга.
— Твоя нежная душа очень сильно пострадает, если я скажу… — медленно прошептал Кроули, опуская взгляд, когда пальцы справились с последней пуговицей и коснулись чёрной рубашки. — Что я хочу раздеть тебя прямо сейчас..?
Скулы Азирафаэля покраснели. Он дернулся, чтобы оглянуться на дверь, но ладонь Энтони ему не дала, легла на нежную щеку и притянула в поцелуй. Азирафаэль выдохнул и сдался, роняя на пол и программку, и красивый пригласительный билет. Его пальцы коснулись пояса шаровар любовника, и он притянул Кроули ближе, чтобы коснуться его тела своим.
Баал подошла к закрытой гримерке своей ведущей модели и, подождав пару секунд, постучала. Не дождавшись ответа, она постучала ещё раз, но в дверь ударилось что-то тяжелое и явно не очень дружелюбное. Покачав головой, она, убедившись что никого вокруг нет, улыбнулась уголками губ. В конце концов, они это заслужили. Девушка подошла к другой гримерке и потянула дверь, но уже через секунду вылетела оттуда пробкой и хлопком закрыла ее.
— Я понимаю, этот озабоченный! Но вы-то куда?! — закричала Вельзи, а сама пыталась вспомнить, знала ли она о такой позе раньше или нет.
В общем итоге, показ прошёл удачно.
Айзек в недоумении бросился к другу, которого в один миг взяли в плотное кольцо сторожевые псы.
— Что происходит? — громко пролаял он, обращаясь к королю. Всякие правила приличия были напрочь забыты.
— Увы, уважаемый Айзек, ваш выбор лишь подтвердил мои догадки. Этот человек хитростью заставил вас служить ему. И моя задача, как блюстителя древнего Закона, помочь вам.
— В чём же заключается эта помощь? — скалился Айзек.
— Мы оградим вас от этого злого человека. Конечно, сейчас вам это не понравится, но вскоре болезнь отступит, и вы образумитесь. Уверен, когда-нибудь вы скажете мне спасибо…
— Вы не имеете никакого права удерживать этого человека. Ведь он ничего не нарушил. Он всегда находится под присмотром пса. Под моим присмотром.
— Увы, увы… — покачал головой Эдвард Второй. — Но дружба с человеком ставит под сомнение вашу способность трезво мыслить. Уведите его!
Псы тут же принялись толкать обескураженного Роланда, рычать на него, пытаться укусить. Айзек залаял, готовясь вступить в неравный бой.
Король, глядя на эту сцену, только усмехнулся.
— Не надо, Айзек! — крикнул своему другу человек. Он понимал, что овчарка не сможет совладать с сотней натренированных псов.
Но Айзек не отступал.
— Отпустите его! — расталкивал он псов.
— Прошу не усугублять! Своим безумным поведением вы только подтверждаете мои слова, — вновь заговорил король. — Никогда ещё собаки разумные не дрались друг с другом.
И тут Айзек замер. Посмотрел на Роланда. Человек вымучено улыбнулся, пытаясь остудить пыл своего друга.
— Всё будет в порядке, — бросил он и смиренно последовал за собаками.
Айзек с открытой пастью, тяжело дыша, смотрел им вслед. Встретился взглядом с полковником Ричардом. Тот победно облизнулся и побежал вслед за королевской свитой.
Поляна опустела. Айзек с удивлением заметил, что и люди разошлись по своим домам. На тёмном небе уже сияли звёзды. Пёс тоскливо проскулил, схватил зубами оставленную Роландом связку утиных тушек и побрёл в деревню.
В таверне «Кутающая белка» по вечерам всегда было многолюдно. Жители деревни близ собачьего города приходили сюда, чтобы отдохнуть после трудового дня.
А занимались люди в этих землях, как и во всех других, тем, что строили дома, шили одежду, рыбачили, возделывали поля, собирали ягоды и грибы. В свою очередь на плечи собак ложились охота, охрана, торговля и самое важное: управление. Так было заведено с тех давних пор, как собаки разумные взяли на себя опеку над разрушенной землёй. В Законе говорилось, что с согласия людей и даже по их просьбе. Мол, так голодно и холодно было последним, что им пришлось просить помощи у псов. Вот и помогают собаки людям. И, прежде всего тем, что следят за людьми, дабы те не повторили глупостей, которые привели к гневу Природы.
Сегодня в таверне вовсю обсуждали странных гостей. В стенах «Кутающей белки» люди могли скрыться от собачьих глаз, говорить легко и свободно, даже злоупотребить выпивкой. Псы сюда никогда не заходили. Каково же было удивление захмелевшей толпы, когда ветхая дверь скрипнула и в таверну вошёл Айзек.
Пёс замер на пороге и оглядел задымлённое помещение. Поморщил нос. Посмотрел на людей, что сидели за круглыми деревянными столами. Заметил длинный бар, за которым стоял рыжий паренёк в серой рубахе навыпуск. Тот, подобно своим гостям, с открытым ртом наблюдал за овчаркой. В зале воцарилась тишина. Лишь чей-то громкий кашель нарушил её. Да едва слышимый шорох собачьих лап по деревянному полу.
— Добрый вечер, — обратился пёс к рыжему парню. — Меня зовут Айзек. Я пришёл со своим другом. Но его…
— Собаки забрали твоего друга! — выкрикнул неизвестный. В ответ раздался смех.
Айзек покосился на посетителей, задрал верхнюю губу, оголяя острые клыки, зарычал. Тут же люди прекратили смеяться и уставились в свои тарелки. Кто-то продолжил играть в карты, делая вид, что не заметил овчарку. Другие попросту отвернулись. С собакой никто не хотел иметь дело.
— Так вот, хозяин, поужинать мне не пришлось. Всегда Роланд готовил, а теперь я один.
Рыжий парень отвёл взгляд и принялся протирать стаканы. Но Айзек сумел привлечь его внимание. Он схватил зубами мешок с утиными тушками, задрал голову и кинул его на потёртую столешницу.
— Зажарь мне утку, будь так добр, — сказал он, устраиваясь на высоком деревянном табурете.
Хозяин вскинул одну бровь и выжидающе посмотрел на странного гостя.
— Да, конечно, остальное — твоё, — добавил Айзек.
Тут же человек просветлел. На плоском лице появилась улыбка.
— Лиза! Пригляди здесь. Я на кухню, — крикнул он невысокой толстушке в белом фартуке, которая сидела за дальним столиком с тремя молодыми людьми.
— Хорошо! — отмахнулась она.
— Моя сестра, — подмигнул рыжий псу и исчез за кухонными дверями.
Раздался тяжёлый собачий вздох. Мысли Айзека вновь оказались заняты нежданной потерей. «Этот король ловко всё провернул, — размышлял он. — Дал мне возможность самому принять решение. Одно единственно возможное. Интересно было бы посмотреть на него в такой же ситуации?» Однако сводить счёты с королём овчарка не собирался. Ему до боли в сердце хотелось только одного — освободить Роланда и убраться из этого неприветливого места.
Айзек вспоминал о тех шести годах, что они провели вместе. Ведь это вся его жизнь. Пёс помнил о времени, когда они жили в родной деревне Роланда в землях ротвейлеров. Как он был счастлив, когда человек предложил отправиться в путешествие. Помнил он и о том, как сам решил идти на восток. Прочь от земель ротвейлеров и… овчарок. Почему же он отказался возвращаться в родные земли? Ответить откровенно Айзек не мог даже самому себе. Однако в глубине души всё понимал: он попросту боялся потерять человека.
Тем временем в зале постепенно начиналось оживление. Присутствие пса перестало мешать людям вести свои разговоры. Некоторые из них и вовсе забылись и принялись обсуждать произошедший с гостями случай. Айзек невольно подслушал их. Это привело всегда спокойного пса в бешенство.
— Что же люди так просто позволили собакам арестовать Роланда? Ведь он честный человек. Никому ничего плохого не сделал, — обратился он в зал.
— Это собакам решать, — послышался знакомый голос. Только теперь Айзек заметил здоровяка в клетчатой рубахе, что встречал их сегодня.
— А что же вы?
— Ни у кого-то из нас не могло появиться желание помогать вашему другу. Знаете, Король Эдвард прав. Ведь дружба между человеком и псом действительно выглядит подозрительно. Вот и мы не можем поверить в неё. А что, если ваш якобы друг, попросту использует вас? Ведь целые легенды ходят о том, как люди хитростью заставляли собак служить себе. Оттого теперь псы и относятся к нам с таким подозрением.
— Не ждал я, что и люди встанут на сторону собак. А ведь Роланд пострадал лишь потому, что хотел помочь тому мальчишке. Но тот даже спасибо не сказал, — покачал головой Айзек. Облизнулся. С кухни доносился волшебный аромат жаренной утки, отчего его желудок начинал предательски урчать.
— Не стоило ему вмешиваться. А с собаками мы действительно согласны.
— Знаешь, Джонни, а я бы с удовольствием помог этому Роланду, — перебил его рыжий, выходя из кухни. На металлическом подносе дымилась утка. — Прошу!
Айзек громко глотнул, едва не захлёбываясь слюной, и тут же накинулся на дичь.
— Зачем? — развёл руками здоровяк.
— А затем, чтобы поставить этих собак на место! Ведь никто не давал им права смотреть на нас свысока. Закон говорит лишь о правах и обязанностях людей и собак, но нигде нет ни строчки, которая бы подтверждала главенство одних над другими.
— Ох и глупости ты говоришь, Билли. По-моему, всё вполне очевидно. И не надо пытаться ничего менять. Вспомни, что говорят легенды о временах, когда правили люди. Не зря Природа прогневалась на нас. Теперь же мир и спокойствие. А что ещё нужно?
— Уважение, мне нужно уважение.
— Да, уважение, — выкрикнул кто-то из толпы.
— Какая прекрасная утка. Знаете, даже Роланд так не готовит, — пробормотал Айзек, с трудом отрываясь от своей трапезы.
— Спасибо! Отчего-то собакам моя стряпня особенно нравится, — улыбнулся хозяин, протирая стол.
— Что правда, то правда, — подтвердил щупленький паренёк, сидевший за ближайшим к бару столом. — Я с трудом перевариваю его шедевры, а король назначил личным поваром.
— Вот такие мы разные, — покачал головой изрядно захмелевший старичок, сидевший с парнем за одним столом.
— Знаете, Айзек, — вновь обратился молодой хозяин к псу. — Могу помочь вам дельным советом. Не знаю, как у вас получится, но всё же… Завтра Эдвард устраивает охоту на лис. Победитель вправе попросить короля о любой услуге. В этот раз, правда, полковники охотничьих войск будут сражаться за лапу его любимой дочурки, но вы можете в случае победы затребовать у него освободить вашего друга. И он не вправе будет отказать.
Айзек вновь оторвался от еды и уставился на человека. Его хвост застучал по табурету, а в глазах мелькнул огонь.
Голубые глаза Лэта смотрят на меня проникновенно и чересчур искренне. Дракон стоит совсем рядом, только руку протяни. Прекрасный кровавый дракон, одетый только в собственные длинные, спадающие каскадом волосы. Теплый, мягкий… мой.
Осознание того, что он мой до мозга костей, вышибает дух. Я могу все… могу делать с ним все, что угодно. Но я всего лишь касаюсь шелковых волос, они рассыпаются, струятся под моими пальцами. Красиво, необыкновенно, божественно… В душе бурлит давно подзабытое чувство…
Я люблю этого дракона. Как и тех, остальных. Как тех, которые не были драконами. И даже тех, которые не были моими. Но я люблю. И Лэт это знает, иначе с чего бы ему стоять голышом и красоваться передо мной?
Кровавый опускается передо мной на колени и целует мне ладони. По очереди, жарко, страстно, будто уже забыл все свои проблемы и страхи. Будто его прошлое разом исчезло и отпустило беднягу. А потом поднимает потемневшие от желания глаза — два темно-голубых бездонных блестящих озера-омута… и шепчет:
— Иди ко мне…
И я наклоняюсь над ним, ласково зарываюсь пальцами в густые волосы цвета свежепролитой крови. Целую высокий лоб, чуть порозовевшие щеки, смешно сморщенный нос, нежные розовые губы. Слегка кусаю самым краешком клыка нижнюю губу замершего Лэта, осторожно провожу по укусу языком.
Дракон выдыхает, цепляясь руками за мои плечи. Куда-то исчезает вся моя одежда, но я не думаю о ней. Здесь и сейчас есть только одно важное для меня — мой драгоценный кровавый дракон. Я ласково почесываю его шею, медленно спускаясь вниз. Стоять так неудобно, потому опускаюсь на колени перед ним. Кровавый млеет под поглаживаниями, я прохожусь пальцами по выступающим позвонкам. Некоторые из них от возбуждения заостряются и выпирают уже полноценными шипами. По шее и рукам дракона выступает алая, яркая, блестящая чешуя. Она то проявляется, то исчезает, чтобы появиться где-то в другом месте, выступить как раз под моими пальцами, покрывает его шею вслед за поцелуями, старается появиться там, где я касаюсь дракона.
Лэт балдеет от ласки. Подставляет шею — самое беззащитное место, поворачивается, сжимает и гладит меня. И смотрит так, что я понимаю и, наконец, осознаю: да, это действительно Шеат. Несомненно, другой, чужой, параллельный и вообще… но он — мой. Он смотрит точно так же, как Шеат. Склоняет голову, подается под моими руками, углубляет поцелуй — как Шеат. На нем точно так же выступает чешуя, режется хвост, он точно так же подставляется под руки, требует ласки. Точно так же вся спина покрывается шипами, на шее уже целые островки прочно укрепившейся чешуи…
Он — Шеат. И он — не Шеат. Другой. Кровавый алый дракон, совсем иной клан и вид. Совсем другая история, другая жизнь, другая судьба. Похожая и различная, чужая и родная до боли.
Дракон проводит языком по моему соску, заставляя кожу покрыться мурашками. Ластится под руки и одновременно зацеловывает шею, от чего я хватаюсь за него, рискуя просто свалиться от удовольствия. Это чертовски приятно — когда он шершавым языком касается шеи у самого уха, а потом лижет все выше и выше, поднимаясь по ушной раковине. Проходится влажными припухшими губами по щеке и снова возвращается к шее. На миг отрывается, чтобы поцеловать губы, чуть куснуть, обозначить свое якобы главенство.
Лэт подтягивает меня к себе ближе, приникает к груди.
— Не покажешь ли ты мне свой… демонический облик? — шепчет кровавый в самое ухо. А мне уже все едино, демонический так демонический, смотри.
Плазма прячется внутрь, обнажая возвращенное демоническое тело. Коричневая кожа, рыжие волосы, острые черные когти на руках. И взвившийся хвост с острым треугольным наконечником. Такой же коричневый, как и все тело.
— Ты прекрасна… — улыбается дракон и робко касается моего хвоста. — Это восхитительно!
Он ласково касается губами самого шипа, медленно скользит выше, у меня по нервам бьет ток. Я не помню, чтобы это тело реагировало… так. Оно всегда было спокойно, это плазма вечно бесится, точнее, бесится сознание, а бедная плазма не знает, в какую сторону метаться.
Лэт страстно целует грудь, плечи, ключицы, снова грудь. Его заводят необычные коричневые соски, смешная дорожка чешуи на животе. Черной чешуи. Он изучает мои локтевые шипы, на пробу кусает, будто пытается узнать, из чего они состоят. Я и так скажу — кость и чешуя… Скользит языком по моему животу, будто пробует на вкус новое блюдо.
— То, что я тебе сейчас скажу, тебе, возможно не понравится, — хрипло шепчет кровавый, накрывая мои губы поцелуем и закрывая мне весь обзор своим водопадом волос.
— Я стремная, да? — возвращаю обратно свой привычный облик. Вот тебе белая кожа, вот тебе розовые соски, вот и шипы убираю, чтоб не поранился.
— Нет, ты прекрасна… — усмехается Лэт, демонстрируя заострившиеся клыки. — Вот только твое второе тело…
Он замялся, на несколько секунд прерывая разговор поцелуем, будто пытался умолчать о чем-то важном.
— Да, оно слабее дракона, — покаянно склоняю голову и пытаюсь достать уворачивающийся от рук драконий хвост.
— Слабее, конечно, вот только не в это дело. Ты в нем невинна… — улыбается дракон, а потом чуть сильнее кусает мою шею, прижимаясь всем телом и ясно давая понять, что готов к большему уже давно, а я тут зря политесы развожу.
— Что? — доходит до меня слабо. Да и свое демоническое тело я берегу пуще плазменного. Это что-то вроде запасного бункера на случай атомной войны. Оно — мой последний оплот после крестражей. Если кто-то уничтожит абсолютно все крестражи, ну совсем все, даже заныканные там, где я не знаю, то тело демона — мой последний шанс. Как говорится, говно не тонет. Я страхую себя со всех возможных сторон. Очень уж не хочется умирать… в очередной раз, и начинать все с нуля.
— Твое демоническое тело — девственно, — спокойно объясняет Лэт и усаживает меня к себе на бедра. Чуть приподнимается, будто выполняет приседания, дает мне возможность упереться ногами в пол. Да уж, высшая акробатика, чтоб ее… — Так что кому-то из нас повезет… если ты, конечно, разрешишь…
На несколько секунд я подвисла… кажется, он прав. Сразу по появлении в этом теле я в Замке не задерживалась, потом во вселенной ужаса было совсем не до интима. Живущие там твари желали по большей части жрать, по меньшей — убивать, о размножении речи не было. Выживание там было отличным уроком, но на это все и закончилось. А потом была новая вселенная Викуси, получение плазмы и… все. Демоническое тело осталось спрятанным где-то внутри меня про запас. Я и подумать не могла, что с ним что-то не так…
Дракон легко толкается бедрами, плазма воспринимает это как данность, воссоздает все необходимое сразу же и Лэт судорожно выдыхает, полностью погрузившись в податливую плоть. Толчок… я вдруг осознаю, что меня тянет куда-то в темноту.
Толчок уже другого рода — кто-то влупил мне пяткой в грудь. Зараза! Потираю ушибленное место, скинув блудную ногу. Так, это у нас Энари бесится от собственных снов. И улеглась же поперек всех! А Лэт… оглядываюсь на кровавого — впервые он спит спокойно, роняя капельки слюны на подушку. Ну что ж, супруг драгоценный, сладких тебе эротических снов… блин, они меня реально когда-то доведут до кондрашки.
Все так реалистично, что просто ужас. Не проснись я сразу… ну веселый сон мне был бы обеспечен. Не зря же кровавый слюни пускает…
Ладно, поспали и будет. Надо идти выгребать завал из черной пустоты, надо пойти в Приют помочь с полноценными порталами, надо, надо… вечно что-то надо. Я поднимаюсь с кровати, выпутываясь из чужих рук и ног, и показываю мелкой дракошке язык. Обломщица фигова… ну ничего, ты тоже когда-то подрастешь, вот тогда и узнаешь, что такое обломы в интимной сфере…