В квартире свет погашен и тишина… Заглядываю в комнаты, бреду на кухню.
— Замри! Не двигайся!
Встаю поустойчивей, замираю. Шарю глазами, ищу признаки движения. Ага, в тёмном окне отражается отблеск оптики над кухонным пеналом. Когда отблеск приходит в движение, резко разворачиваюсь и подхватываю Зинулёнка подмышки.
Ух ты, тяжёлая! — с трудом удерживаю на вытянутых руках, но нас разворачивает, правый тапок Зинулёнка проходит в опасной близости над поверхностью стола, сметая что-то стеклянное…
— Щас нам от мамы попадёт! — громким шепотом сообщает Зинулёнок.
— Давай спрячемся под стол?
— Давай!
Спрятаться не успеваем, загорается свет. В дверях, прислонившись к косяку, скрестив руки на груди, стоит Лариса.
— А вот и мы! — притворно радостным голосом поясняю я. Зинулёнок сдвигает на лоб очки ночного видения. А я оцениваю ситуацию.
Стол накрыт по-праздничному. Почти… По диагонали прошлось что-то тяжёлое, сбитое нами. Видимо, кувшинчик морса. Потому что морса на столе много, но самого кувшинчика нет. Тапок Зинулёнка соединяет мостом салат оливье и селедку под шубой.
Лариса молчит. Странно. Наконец она отклеивается от косяка, подходит к столу, двумя пальцами брезгливо поднимает тапок. Опускаю Зинулёнка на пол.
— А знаешь, откуда пошла пословица «лаптем щи хлебали»? – пускаю я пробный шар.
— Быстро тряпку, веник и совок, — командует Лариса, протягивая Зинулёнку трофей. — И приведи стол в порядок. Можешь не торопиться, всё остыло ещё вчера.
Влечёт меня за руку в спальню. Чувствую себя пятнадцатилетним пацаном, получившим неожиданный подарок. Кажется, что тут необычного? Жена соскучилась по мужу.
Но надо знать Ларису. Если не считать мелкой шпильки насчет вчерашнего обеда, Лариса ведет себя идеально. К чему бы это?
В самый неподходящий момент мой мобильник начинает завывать мартовским котом. Мяу-яу-яу-яу, мяяяу-яу-яу-яу.
Таким звуком он отзывается только на звонки начальства.
— Ааа-аа, ааа-аа! Не бери! Ааа-аа… — стонет подо мной Лариса.
Стараюсь не обращать на мобильник внимания, но незаметно подстраиваюсь под его ритм. Кончаем одновременно. В смысле, Лариса, я и мобильник.
Пару минут лежим в изнеможении, потом целую Ларису и смотрю, кто звонил. Вадим. С чего бы? Набираю его номер.
— Вадим, ты знаешь, который час?
— По моим расчетам ты должен был только-только до дома добраться. Не вешай мне байки, что уже спишь.
Лариса выхватывает у меня трубку:
— Здравствуйте, Вадим. Он в постели, но не спит. — Отдает трубку мне.
— Лариса, это вы? Лариса, простите меня великодушно, — слышу смущенный голос Вадима.
— Говори, в чем дело.
— Крым, у психологов какие-то вопросы к тебе. Зайди к ним завтра с утра, хорошо?
— Хорошо, зайду. — Даю отбой и укоризненно смотрю на Ларису.
— У тебя здорово получалось в ритме мяу-мяу, — холодно сообщает она.
В дверь стучится Зинулёнок.
— Пап, мам, если вы закончили, пора за стол.
— Большая у нас дочка. Совсем взрослой стала. Всё понимает.
— Зачем ты её в космос тянешь? Разве ей там место?
— Я не тяну. Она уже большая, сама выбирает. — Разговор старый как заезженная пластинка. Были такие, ещё до компакт-дисков.
— Ладно, проехали, — неожиданно соглашается Лариса. Что-то новое в наших отношениях…
Из психологов меня курирует Тимур. Молодой парень, года на четыре моложе меня. Гуру из себя не строит, но отличный рассказчик. И великолепно готовит плов.
— Привет! Что за проблемы? — вызов не нравится, навевает тревогу, поэтому я решил вести себя как самурай: атаковать.
— А-а, Крым, садись. Хочешь растворимый кофе? У меня черный и три в одном. Тебе какой? — сделал вид, что обрадовался, Тимур.
А может, на самом деле обрадовался. После трёх месяцев одиночки я как-то неадекватно оцениваю эмоции окружающих. Слишком контрастно, что ли? Подмечаю мельчайшие детали. Люди кажутся мне актёрами, которые безжалостно переигрывают.
— Давай три в одном, — располагаюсь с комфортом в его вращающемся кресле.
Пока пьём, в комнату просачиваются три парня и две девушки. Делают вид, что заняты своими делами. Ну что ж, слушайте байки дальнего космоса.
— Почто вызвал-то?
— Это не я, это они, — Тимур показывает глазами на потолок. – Люди в белых халатах.
— Я их боюсь, — серьёзно говорю я. — Они звери. Один раз в детстве зашел к зубному — знаешь, что они со мной сделали? Зуб выдрали! Было очень больно. Ну так в чем дело?
— У тебя аномальная реакция перед последним джампом. Вот смотри, — перегнувшись через меня, Тимур елозит поинтом по экрану компа, вызывает кучу графиков. — Это пульс, это частота дыхания, это потоотделение, это энцефалограмма. Ну и так далее. Сначала всё шло как всегда. Чем ближе джамп, тем больше ты волновался. Но вдруг ты абсолютно успокоился. Такого никогда ни у кого не было. Объясни.
— Добавь времянку маневров корабля, чтоб я сориентировался.
Тимур колдует над компом, и на экране появляются ещё два графика: с акселерометра и джамп-активаторов. Теперь всё понятно. Вспоминаю, что вышел из рубки поесть и забыл о джампе. Такого на самом деле никогда не было…
Но публика этого не узнает. Склероз не лучшая болезнь для звёздного следопыта. С восхищением рассматриваю графики и толкаю Тимура локтем:
— Ты смотри, полный самоконтроль! Алмазные нервы, железная воля. Ай да я!!! Хорошие у вас приборы.
— Как тебе это удалось?
— Вспомнил одну древнюю тибетскую методику. Показать?
— Покажи! — ловится Тимур на подначку. Зрители забыли про свои дела, ушки торчком, взгляды, естественно, на мне. Встаю, сплетаю пальцы плетёнкой, вытягиваю руки вперед, закрываю глаза и мычу сквозь сомкнутые губы:
— Мммммм.
— И что?
— И всё. Я спокоен, абсолютно спокоен. Видишь графики? — указываю на экран. — Мычать, вообще-то, не обязательно. Но так проще сосредоточиться. Знаешь, перед второй мировой был такой летчик-испытатель Амет-Хан Султан. Говорят, это он к нам методику занёс.
Байка рождается легко и свободно. Недаром у меня заслуженная слава историка-любителя двадцатого века. Тимур поражен, а я продолжаю комментировать, водя поинтом по графикам.
— Вот здесь я пообедал. Вымыл посуду и за полторы минуты до маневра вернулся в рубку. Здесь началось торможение на трех «g».
— А здесь ты волноваться начал…
— У меня температура в красное полезла, — перебиваю я. — А здесь корпус резонанс поймал. Мне сразу стало не до тибетских методик. Когда ныряешь в звезду, а корпус собирается развалиться, нормальные люди должны испытывать легкое волнение. Я даже что-то вслух сказал.
Глаза девушек сияют.
— Расскажите… — просит одна, но её перебивает телефонный звонок.
Тимур снимает трубку, но через секунду протягивает мне.
— Тебя, начальство.
Беру трубку и получаю выговор за то, что оставил мобильник дома. Вообще-то, у меня в кармане другой мобильник, но он для своих. Начальству о нём знать не нужно. Вежливо посылаю Вадима к черту, напоминаю, что у меня послеполётный отпуск.
И тут слышу, что моя лошадка взорвалась при швартовке в заводском доке. Док поврежден, имеются жертвы. Начато следствие, и я должен дать показания.
Возвращаюсь домой за чемоданчиком. Лариса на кухне, готовит что-то сложное и вкусное на обед. Она всегда берет отпуск, когда я из полёта. Зинулёнок в школе.
— Ларис, я улетаю. Меня вызывают наверх.
— Так быстро?
— Ненадолго, недели на две.
— Знаю я твои две недели. Поесть успеешь?
Смотрю на часы. До самолета три часа. Минус полтора на дорогу, минус полчаса на регистрацию…
— Успею.
Собираю вещи и слышу, как Лариса говорит в трубку:
— Зина, если хочешь успеть попрощаться с отцом, спеши домой.
— Зачем ребёнка пугаешь? Я же сказал, всего на две недели лечу.
— Знаю я твои две недели. Короткие командировки — они самые опасные. Опять кого-то спасать?
— Никого спасать не надо. Моя машина в заводском доке взорвалась. Безлошадным я остался.
— Слава богу! Хоть ночью с криком просыпаться не буду. Да о чем я? Тебе новую дадут. Другому бы не дали, а тебе — дадут! — заводит сама себя Лариса, расставляя тарелки и постепенно переходя на крик. Обнимаю её сзади за плечи и получаю острым локтём в живот.
— Опять забыл на диктофон записать, как ты ругаешься, — шепчу ей в ухо. — Вот улечу далеко-далеко, за три звезды, соскучаюсь, включу запись — и сразу себя дома почувствую.
Опять получаю локтём в живот. Но уже без злобы.
— Когда ты так накачался? Весь локоть об тебя отшибла. Иди руки мой.
Не успеваем приступить к первому, как врывается Зинулёнок. Ещё из-за двери слышу:
— Пап, чего так быстро? Тебе даже трюмы не успели загрузить.
— Я недалеко и ненадолго! — кричу в ответ. — Ближе, чем до Луны.
— На завод, значит? — с ходу вычисляет Зинуленок. — А здесь ни одного корабля… С Плесецка летишь?
— Ага.
— А я с математики убежала. Прямо с контрольной.
— А я без машины остался. Взорвалась прямо у заводской стенки.
Зинулёнок морщит лоб, потом расплывается в улыбке:
— Значит, ты целый год дома будешь?
— Вряд ли больше девяти месяцев.
— Но «Невский Проспект» только через год закончат. А «Стерегущий» ещё позднее.
— Это наши. А про мерикосов ты забыла. «Вирджиния» через неделю на ходовые выходит, а через семь месяцев — «Колорадо».
— Так тебе мерикосы свой корабль и отдадут! У них своих пилотов море!
— Может, хватит?! — рявкает Лариса. С удивлением смотрим на неё и послушно замолкаем. Пару минут слышно только бряканье ложек о тарелки.
— Пап, я тебя до аэропорта провожу, а? — просит Зинулёнок.
На выезде из города застреваем в пробке. Поэтому за городом заклиниваю зубочисткой клаксон и вдавливаю педаль газа в пол. Под вой клаксона и визг резины на ста пятидесяти выписываю змейку по всем четырём полосам шоссе. Зинулёнок блокирует дверцы и покрепче вцепляется в ремень безопасности. Из поворота на аэропорт выхожу на двух колёсах.
Здесь движение слабее. Увеличиваю скорость сначала до ста восьмидесяти, а потом до двухсот двадцати. Жму на тормоза метров за двести от главного входа, а в последнюю секунду из лихости тяну ручник. Машину разворачивает на сто восемьдесят. Моя дверца теперь со стороны тротуара.
Народ шарахается в стороны, но доблестные гибддшники и охрана аэропорта — ко мне.
— Я космонавт Крымов. В космосе авария. Отгоните мою машину домой, — сую ключи зажигания ближайшему. — Дорогу Зина покажет.
Парнишка вытягивается по стойке «смирно», отдает честь и расплывается в улыбке. По глазам вижу, что узнал и хочет взять автограф. Увидев такое, двое охранников теряются, но третий командует:
— Коля, Миша, проконтролируйте и помогите товарищу!
И мы втроем рысью несёмся к стеклянной двери. Клаксон за спиной смолкает. На бегу оглядываюсь — Зинулёнок перочинным ножиком копается в руле. Бежим к стойке регистрации дальних рейсов. Охранники вежливо оттирают пассажиров, предъявляю паспорт, узнаю, какое место мне забронировано.
Без досмотра прохожу контроль, пожимаю руки Коле и Мише, по рукаву-гармошке топаю на борт самолета. До окончания посадки две с половиной минуты. Хороший старшОй у Коли с Мишей. С полуслова разобрался в ситуации, оказал содействие… У них это называется «взял ситуацию под контроль».
На моём месте у окна сидит Вадим. Сидит — и держит у уха милицейскую рацию. Кивает мне на соседнее кресло.
— Ты превысил скорость в два раза. Нехорошо.
— В пробку попал.
Вадим увеличивает громкость рации, чтоб я тоже мог слышать. Ребята пробивают по базам номер моей машины. Машина действительно моя, в угнанных не числится, и у меня действительно есть дочь Зина. Ещё узнаю свой домашний адрес и номера обоих мобильников.
Кто-то обсуждает, как проверить, была ли авария в космосе. Кто-то предлагает отогнать машину на штрафную стоянку. Зинулёнок против. Вадим усмехается и подносит микрофон ко рту.
— Говорит генерал-лейтенант Калмыков, космические войска. Информацию подтверждаю, авария имела место. Космонавт Крымов следует в Плесецк, в настоящее время находится на борту самолета. Он выражает вам искреннюю благодарность за понимание и содействие. Конец связи.
Самолет уже выруливает на взлётную.