Те, кто воспитан при королевском дворе, имеют неоспоримое преимущество – они умеют скрывать свои чувства.
Ожидая удара молнии, герцогиня не изменилась в лице. Возможно, стала ещё бледнее, хотя её кожа цвета алебастра делала эту перемену незначительной. А вот Дельфина была испугана. Как существо ничтожное, она была суеверна. Отрицая веру истинную, ту, что приближает к Богу, Дельфина воспринимала Господа как городского прево, который непременно накажет, если поймает на воровстве, но если постараться, то от глаз стража можно и ускользнуть, а кто не пойман, тот, как известно, не вор.
Но тут был не кошелек, тут был мёртвый епископ, человек известный и знатный, служитель того самого небесного прево, который однажды явится с мешком и веревкой.
Герцогиня наблюдала за ней с отвращением. Исказившееся лицо придворной дамы, её до синевы натянувшаяся кожа и серые губы вызывали усмешку. Её высочество уже не чувствовала себя оглушённой и подвешенной в воздухе вверх ногами на потеху толпе. Она даже вспомнила, что следом за её экипажем волокут пленника.
В начале пути она ещё слышала его крики. Он звал уже мёртвого наставника, молил небеса о помощи, но крики скоро затихли. Ему приходилось следовать за увлекавшей его лошадью, и вряд ли у него хватило бы дыхания ещё и на мольбы.
При мысли о пленнике она вновь испытала приступ не то страха, не то ярости, и даже прикоснулась к пылающему горлу. Говорить она всё ещё не могла.
На неё впервые было совершено покушение. Она всегда была крайне осторожна, если и ввязывалась в заговор или интригу, то всегда держалась в тени, взвешивала каждое слово, отмеривала каждый шаг, чтобы не нажить врагов, желающих ей смерти. И вот — надо же! Едва не погибла от руки вероятного любовника.
Откинувшись на бархатную подушку, герцогиня закрыла глаза.
Что же теперь делать? Что делать? Может быть, надо было покончить с ним там, во дворе епископского дома? Все было бы логично и неподсудно. Она защищала свою жизнь. Убийца был схвачен на месте преступления. А если её слуги поторопились, так это свидетельство преданности. Никто бы её не обвинил.
Да и ради кого затевать следствие? Безродный, нищий студент, сирота, взятый на воспитание из милости. И зачем только вмешался этот старик!
И всё же, если бы она допустила гибель этого юноши, она утратила бы нечто особенное. Словами этого не объяснишь, но она терзалась бы сознанием бездарной ошибки. Смерть — это одно из тех фатальных решений, которое не пересмотреть и не отменить. Лишить преступника жизни она может и через час, и на рассвете следующего дня.
Сэр Уолтер Рейли, фаворит престарелой Елизаветы, ожидал исполнения приговора более пятнадцати лет. Почему бы и ей, подобно Якову Стюарту, не отсрочить казнь? Она будет держать жизнь приговорённого в руках и наслаждаться. День, два, три, неделю, год. Пока ей не прискучит. Пока забава не потеряет остроту.
И ещё месть. Она жаждет мести, её всю жжёт изнутри. Она желает расплатиться за каждый миг унижения, за каждый потерянный час, за каждый брошенный в её сторону насмешливый взгляд. Она ненавидит его, этого дерзкого красивого негодяя, с тем же багрово-красным накалом, с каким прежде желала.
Мужчина, забывший своё место и предназначение, зарвавшийся, грязный простолюдин!
Его крики заглушил грохот колёс и улюлюканье толпы. Пленник привлекал внимание, но вызывал не сочувствие, а злорадство.
Для толпы страдание — это зрелище. Толпа вдыхает запах дымящейся крови, будто стая голодного зверья. Со времен Нерона и живых христианских факелов ничего не изменилось. Чернь по-прежнему жаждет зрелищ.
Crucifige! Crucifige! Доказательств толпа не требует.
Когда экипаж загрохотал по мощёному двору Аласонского дворца, герцогиня всё ещё колебалась. Казнить или дать отсрочку? Она сошла с подножки и к досаде своей заметила на ступенях Анастази. Только не она!
Анастази в ипостаси Кассандры, отвергнутая, но одержавшая победу. Мрачная, неподкупная. Та, кого не улестишь и не запугаешь.
Но она всего лишь придворная дама, служанка, тоже когда-то взятая из милости, её удел — покорность. Почему же она, принцесса крови, испытывает такую гнетущую неловкость, почти стыд, при мысли о том взгляде, который бросит на неё эта служанка?
Может быть, потому, что Анастази, сформированная и закалённая адом, не знает, что такое страх? Ибо страх — это универсальное орудие власти.
Тот, кто боится, уже проиграл, он уже раб. Он становится послушным, угодливым исполнителем, ибо властелин наделяет его богатством и укрывает тенью собственного могущества. Завладев даже крупицей сокровища, смертный уже не в силах с ним расстаться, вернуться на прежнюю, безрадостную стезю. Неуязвим лишь тот, кто ничего не теряет.
Анастази из этой драгоценной и редкой породы. Ей нечего терять, её не запугать и не смутить. Она всё видела и всё знает. Она неподкупна, дерзка, неудобна, но герцогиня ей верит. Как никогда не поверит тому, кто льстит и угождает.
Однако, это не мешало ей испытывать раздражение. Она уже заранее злилась, как ребёнок, чья проказа обернулась бедой. Не в силах назвать вину собственной, герцогиня уже возвела напраслину на Анастази, как на не в меру правдивого пророка.
«Я прикажу его казнить у неё на глазах» — почти злорадно думала Клотильда, пока экипаж пересекал мощёный двор и катил к парадному крыльцу.
Анастази уже видела пленника. Лицо её не изменилось, но глаза мрачно сверкнули.
«Это знак торжества» — думала герцогиня. «Она победила».
Но Анастази не удостоила взглядом хозяйку, будто её и не было, она смотрела на полуживого от усталости преступника, который едва держался на ногах. И никакого торжества в этом взгляде не было. Казалось, она даже не замечала принцессу крови.
Герцогине пришлось совершить над собой некоторое усилие, чтобы сохранить на лице маску властной невозмутимости, а взгляд обратить в ледяной жезл воли, прежде чем она осмелилась выйти из кареты.
Ей необходимо сохранять почти презрительную твёрдость, явить безразличие, тянуть эту маску поверх гнева и ярости, будто узкий башмак на отёкшую ногу. Она будет небрежна и равнодушна, она подаст знак, чтобы приговор был приведён в исполнение.
Но ей также придётся набраться смелости и взглянуть на него.
Его ноги были сбиты в кровь. Ей всё-таки не удалось сразу заглянуть в это лицо, оказавшееся вновь пугающе близко. Но теперь он безопасен, её несостоявшейся убийца и любовник. Он жалок и беспомощен. Когда ослабили верёвки, он почти упал на колени. Его подняли и, как тюк с бельём, подтащили к крыльцу.
Она смотрела на него с высоты, с самой верхней ступени, на которую забралась, цепляясь и царапаясь о стену тошноты и ярости. Она уже не видела в нём ни молодости, ни красоты. Она видела только режущий стыд и позор.
Как она могла пожелать это грязное, отвратительное существо! Как могла она искать в нём утешения и страсти! Как низко она пала!
На самом деле он ужасен. Вот оно, его истинное лицо, которое ему так искусно удавалось скрывать! Лицо нищеты и смерти, в кровавых потёках. Его почти не узнать. Волосы слиплись, спутались, обратившись в отвратительные лоснящиеся обрывки. Он похож на мертвеца, извлечённого из могилы.
Но он и есть мертвец. Потому что он уже умер. Пусть он ещё дышит, пусть хватает воспалённым ртом воздух — его уже нет.
Но мгновение она всё же колебалась. Что ей мешает? Или кто? Анастази? Придворная дама рядом, на лице чувств никаких, но чёрным глазом косит.
Что с того? Что ей, госпоже, до гнева и отчаяния подданных? Сделать знак с патрицианским величием. Вот здесь, на глазах придворной дамы, посмевшей сомневаться и предостерегать. Кровь, дымясь, стечёт на камни, запятнав клинок. Он захлебнётся ещё тёплой кровью и больше уже не вздохнет. Он узнает миг раздирающего удушья, когда его горло лопнет.
То удушье, что испытала она — это только тень, жалкий набросок, по сравнению с той мукой, что обрушится на него. Это будет справедливая месть.
Однако, кровь замарает крыльцо. Густая, быстро чернеющая лужа. Кровь просочится сквозь камни. Прорастёт, смешается с землей, подточит и размягчит фундамент.
Кровь этого преступного существа. Нет, для таких, как он, умереть от клинка – честь. Он заслуживает петли, чтобы кровь не лилась на землю, не оскверняла и не оседала в корнях. Кровь безродных, кровь черни должна оставаться в их грязных телах, не касаясь земли, их кровь — это воронье лакомство. Пусть его прикончит палач. Как вора.
Она медлила, колебалась. Слова готовы были сорваться, но не срывались. Его, надломив, вынудили стать на колени. Один из лакеев, усердствуя, оттянул его голову так, что она видела беззащитное, ещё живое, подвижное горло. Так подручный мясника подводит жертву под нож.
К ней обращено лицо, измученное, почти неузнаваемое. Он почти в полубреде, но в сознании. Понимает и чувствует. Для него существует боль, и слепящее солнце, и гул голосов, и колокольный рокот. Он ещё жив. Его глаза, прежде ясные, безмятежные, с искрой смущения и любопытства, ещё широко открыты.
Но вряд ли он видит её, стоящую на ступенях, будто на пьедестале. Его молящий взгляд обращен к небу. Но молит он не о пощаде, он молит ангела смерти поторопиться. Он готов умереть.
Вместо страха – порождённый мукой экстаз, почти восторг умирающего, чьё освобождение близко. Ещё немного, капелька горечи, холодный миг удушья, и он соединится с той, которую потерял. Там, за бегущим облаком, где нет телесной тяжести, его ждёт жена. Они расстались всего несколько часов назад, она не могла далеко уйти, она рядом, ждёт с той же уверенностью и спокойствием владелицы, с какой держала его за руку в церкви.
А он слышит её, чувствует, и потому взгляд его так светел, без тени страха, а слёзы, катящиеся по щекам, размывая кровавые пятна, это скорее признак радости, чем скорби.
Слёзы предчувствия. В райском саду такие слёзы выпадают росой на цветах, которые взращивают ангелы. Ещё немного, и он обретёт покой. Он уйдёт и унесёт с собой все тайны, все порывы, колебания и страхи, мечты и надежды, и прежде всего он унесёт тайну этих слёз.
Пожалуй, это и решило его судьбу. Нет, это была не жалость, не корча великодушия. Скорее мстительное любопытство. И жажда.
Она хотела узнать вкус этих слёз. Ощутить на языке их прозрачную солоноватость. Если она сейчас отдаст роковой приказ, то эта жажда будет мучить её до конца жизни, и ей не утолить её. Не поможет осознанное, жаркое торжество мести. Торжество увянет, как сорванный цветок, а жажда останется.
Нет, она не может его убить. Это будет неразумным, непростительным расточительством.
Герцогиня взглянула на стоявшую рядом придворную даму. Анастази напоминала заждавшегося в засаде охотника. Со стороны могло показаться, что её гипотетический прыжок оберегает хозяйку от нападения.
Но герцогиня знала, что Анастази готовится защищать не её. Она готовится защищать убийцу.
— Отведите его вниз.
Голос звучал глухо. Горло всё ещё шершавое, в ссадинах и бороздках.
Анастази метнула в её сторону настороженный взгляд. И она добавила.
— Дайте ему воды. И поесть.
Больше она не произнесла ни слова. Отвернулась и медленно побрела прочь.
Хлопотал врач – прикладывал лёд. Процедура утратила необходимость, но она стерпела.
Кровоподтёки были заметны, как стигматы грешника. Ей придётся прятаться, скрывать шею за глухим, жёстким воротником, подобно чопорной испанской грандессе.
Её кожа была такой тонкой и нежной, полупрозрачной, как лепесток новорождённой лилии. И эта кожа была безжалостно и грубо измята. Её прекрасная лебединая шея напоминала захватанный жирными пальцами китайский фарфор.
А тот, кто виновен, кто попрал и разрушил, всё ещё жив.
Помимо воли она вернулась к событиям и потрясениям минувшей ночи. Остановить бег мыслей было непросто. Вновь полночная тишина библиотеки, смутный силуэт юного книжника, его неслышный шаг, дрожь возбуждения, полоска тени и крик. А затем этот утренний позор…
Касание смерти и хруст старческих костей. Как бы ей хотелось изгнать, забыть этот звук! Она слышит его повсюду, узнаёт, открывает пугающее сходство. Она укрылась в своей спальне и велела опустить на окнах портьеры, но где-то скрипнула половица, в каминной трубе прошелестел сквозняк, скрежетнул колёсный обод во дворе, и за каждым эти звуком являлся обломок кости, торчащей желтоватым клыком из растерзанного тела.
Ночью стало ещё хуже. Мысли продолжали одолевать. Уже другие, более трезвые и жестокие. Ей нельзя долго прятаться, ей придётся покинуть своё убежище и сделать шаг к судилищу.
Она стала причиной гибели праведника. Пусть причиной невольной, но всё же причиной непосредственной, доказуемой и бесспорной. Ей придётся выйти на свет и сыграть в покаяние.
Открыто никто не посмеет её обвинить, тем более, что на неё также было совершенно покушение, едва не пролилась королевская кровь, но репутация её будет безвозвратно загублена. Покушение будет скоро забыто, к тому же, преступник, молодой отец, лишившийся разом жены и ребёнка, будет оправдан в глазах черни, возможно, даже будет признан безумным, но ей, принцессе крови, смерть епископа не простят.
Её объявят новой Иезавелью, Иродиадой и будут повторять её имя с ужасом и проклятием.
Это все из-за него! Из-за него!
Но это ложь. Она играет в лицемерие, подобно закоренелому пьянице, который обвиняет дар Диониса, а не собственную страсть.
Причина несчастья — её каприз, её желание вновь ощутить себя живой. Ей показалось, что этот мальчик поможет вспомнить вкус её заиндевевшей молодости, оттаять и возродиться.
Ах, какое заблуждение! Какая чудовищная расплата за минутную слабость! Она поддалась искушению будто несчастная праматерь Ева в райском саду. Пожелала отведать запретный плод, познать тайны добра и зла. И так же, как Еву, её постигла кара Господня.
Ей предстоит искупление. «… multiplicado aerumnas tuas…“
Ну вот мы всё-таки сели за стол.
Прежде, чем начинать писать, определитесь, ЗАЧЕМ вам нужен этот текст, чтобы потом не ругать себя и его.
1. Текст может писаться с практической целью:
*на конкурс, *на продажу, *для конкретного издательства или журнала.
В таком случае вам нужно определиться:
*на конкурс:
с сеттингом конкурса – какая тема, правила, что можно, что нельзя. Кто в жюри, какие тексты пишут сами члены жюри, что им будет понятно? Иногда важны политические взгляды жюри, либерализм, патриотизм и т.д.
*на продажу:
посмотрите, что сейчас хорошо покупается, купите и почитайте пару-тройку популярных текстов у той группы читателей, которая вам ближе. Здесь вам важна будет вся эта нудятина про ЦА (целевую аудиторию) – что любят, чего не любят, где рыбу заворачивали. Важно сразу подумать про рекламу, про яркую обложку, про излюбленных героев.
*для конкретного издательства или журнала:
важно хорошо ориентироваться в политике издательства или журнала, знать, например, какие серии публикует издательство, постараться вписаться именно «в серию».
Не очень творческие вещи предлагаю? Так это же у нас «песни правильного соловья». Если вы вызываете сантехника, вы же не ждёте, что придёт учитель игры на гобое со своим инструментом? Ну вот и от вас на конкурсах, в издательстве, в ЦА, которая готова покупать, ждут тот текст, который нужен им, а не тот, что вам по ночам снится.
Да, может повезти, и ваше детище вдруг совпадёт с политикой редакции, темой конкурса и интересами ЦА. Но шансы не так велики, как хотелось бы.
2. Текст может писаться для развлечения. А почему – нет?
В таком случае вы можете делать вообще, что хотите. Ну вот вообще. Есть у нас на АТ забавные авторы-тролли, вроде Вобланда, которые ведут некую собственную «игру в писателя». Эпатируют, троллят своими текстами читателей и других авторов. Наверное, их строение личности таково, что им это забавно. Ну а почему нет, в конце концов? На АТ не интересовался, а на прозе.ру есть авторы, создающие себе стада клонов, все эти клоны что-то пишут… Чем бы дитя не тешилось – на то и интернет.
Или вот – написание пародий и фанфиков. Это же, в общем-то литературные игры.
Фанфики я не писал, а вот пародии – милейшая вещь. https://www.proza.ru/2010/02/18/902
А главное – я совсем не переживаю, что их как-то неправильно поймут. Ведь в основе их – не моя, выстраданная мысль, а чужая. И, выкладывая в сеть пародию, я… как бы… заранее прикрыт морально личностью автора пародируемого текста. И это – здорово. Даже если жертва пародии тебя попробует покусать – она же просто юмора не понимает, да?
А ещё проще играть с сюжетами мифов, сказок. Если далеко не углубляться и не вплетать что-то своё, любимое и дорогое сердцу – тоже очень забавляет. Попробуйте.
Я иногда сказки переписываю от скуки. Очень развлекает.
Ну, вот так…
Или – нет?
Нет.
Здесь, наверное, сказкам не место. Я их спрячу в лайфхак после этой главы, хорошо?
Вот сюда: https://author.today/reader/34403/270603
А пока – продолжим.
3. Текст может писаться для творческого познания мира и самоё себя.
Вот тут – самое сложное. Потому что здесь ценна ваша мысль.
Но. Чем она новее, свежее и интереснее… тем меньше шансов, что её кто-то сможет оценить.
Трудно мозгу создавать новые связи. Не любит он этого.
И вот для тех, кто придумал что-то своё, я и пишу эту книгу. Потому что им как раз есть смысл изучать все текстовые премудрости. Им хорошо бы знать правила построения текста, как отче наш. Чтобы облечь своё новое в хитрую, хорошо прошаренную форму. И тогда придут к вам хотя бы любители красивой формы, начнут копаться и, может быть, что-то найдут.
А, может, вам стоит изучить эту форму, чтобы красиво и с блеском… снести её ко всем чертям! И это – тоже искусство – выйти из рамок. Выйти красиво, изящно, а не так, как делают по незнанию, давя своей слоновой попой всю, привычную в литературе, посуду.
Да, если у вас есть МЫСЛЬ – вам стоит учиться литературе, как Искусству. У вас есть шанс, что если не современники, так хотя бы потомки…
Ну что, поехали?
Поговорим о том, кто что умеет делать?
За столом мы уже сидим.
И первое, самое важное, у нас уже есть – ЗАМЫСЕЛ.
Если нет замысла, то вам не в этот вагон. Литературе нужен не просто сюжет, сюжет-то вы придумаете. Важно, чтобы ваш замысел был раскрыт через этот сюжет.
Литературе от вас нужна некая идея, некий сверхсмысл. Ведь тропинки-то все уже хоженые.
Вы же и без меня знаете, наверное, что все
СЮЖЕТЫ МИРОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
уже кто-то юзал. Мало их, понимаете?
Ну, например.
1.
Хорхе Луис Борхес заявлял, что существует всего 4 сюжета и, соответственно, 4 героя, которых он и описал в своей новелле «Четыре цикла».
1 сюжет. Самая старая история – история об осаждённом городе, который штурмуют и обороняют герои. Защитники знают, что город обречён и сопротивление бесполезно.
Это история о Трое, и главный герой – Ахилл, знает, что погибнет, так и не увидев победы. Герой-мятежник, сам факт существования которого – вызов окружающей реальности. Кроме Ахилла, героями этого сюжета являются Зигфрид, Геракл, Сигурд и другие.
2 сюжет. Вторая история – о возвращении. История Одиссея, скитавшегося по морям десять лет в попытке вернуться домой.
Герой этих историй – человек отверженный обществом, бесконечно блуждающий в попытках найти себя – Дон Кихот, Беовульф.
3 сюжет. История третья – о поиске.
Эта история чем-то похожа на вторую, но в данном случае герой не является отверженным и не противопоставляет себя обществу.
Наиболее известный пример такого героя – Ясон, плывущий за золотым руном.
4 сюжет. История четвертая – о самоубийстве бога.
Атис калечит и убивает себя, Один жертвует собой Одину, самому себе, девять дней вися на дереве, пригвождённый копьём, римские легионеры распинают Христа. Герой «гибели богов» – теряющий или обретающий веру, находящийся в поиске веры – Заратустра, булгаковский Мастер, Болконский.
2.
Другой известный автор Кристофер Букер в своей книге «The Seven Basic Plots: Why We Tell Stories» («Семь основных сюжетов: почему мы рассказываем истории») описал 7 базовых сюжетов, на основе которых, по его мнению, написаны все книги в мире.
1. «Из грязи в князи» – название говорит само за себя, самый яркий пример, знакомый всем с детства – Золушка. Герои – обыкновенные люди, открывающие в себе что-то необычное, благодаря собственным усилиям или по стечению обстоятельств оказывающиеся «на вершине». Мы этот сюжет последнее время заездили.
2. «Приключение» – трудное путешествие в поисках труднодостижимой цели. По мнению Букера, сюда попадают и Одиссей, и Ясон, кроме того, в эту категорию попадают и «Копи царя Соломона», и «Вокруг света за восемьдесят дней».
3. «Туда и обратно». В основе сюжета попытки героя, вырванного из привычного мира, вернуться домой. Это и «Робинзон Крузо», и «Алиса в зазеркалье», и многие другие. Вот странно, но современных попаданцев домой уже как-то не тянет.
4. «Комедия» – Это не просто общий термин, это определённый вид сюжета, который развивается по собственным правилам. В эту категорию попадают все романы Джейн Остин.
5. «Трагедия» – кульминацией является гибель главного героя из-за каких либо недостатков характера, обычно любовной страсти или жажды власти. Это, прежде всего, «Макбет», «Король Лир» и «Фауст».
6. «Воскресение» – герой находится под властью проклятия или темных сил, и из этого состояния его выводит чудо. Яркий пример этого сюжета также знаком всем с детства – Спящая красавица, пробуждённая поцелуем принца.
7. «Победа над чудовищем» – из названия ясно, в чем заключается сюжет – герой сражается с монстром, побеждает его и получает «приз» – сокровища или любовь. Примеры: Дракула, Давид и Голиаф.
3.
Время шло, количество сюжетов росло, но весьма формально.
Наконец Жорж Польти, французский писатель, переводчик, литературовед и театровед, соученик знаменитого французского оккультиста Папюса, опубликовал в 1895 году свою самую знаменитую работу «36 драматических ситуаций».
Работа стала результатом анализа 1200 драматических произведений различных авторов и эпох. (Кстати, первым число 36 было предложено еще Аристотелем и намного позднее поддержано Виктором Гюго).
1. Мольба. Есть преследователь и преследуемый. И тот, кого надо умолять о защите.
2. Спасение. Здесь спаситель появляется неожиданно и спасает несчастного не колеблясь. (Бог из машины)
3. Месть за преступление. Кровная месть, восстановление справедливости. Пример: «Граф Монте-Кристо»)
4. Месть близкого человека за другого близкого человека. («Гамлет»)
5. Преследуемый. (Кто-то кого-то ловит).
6. Внезапное бедствие. (Постап, например).
7. Жертва. (Ну, тут простор любовным романам).
8. Возмущение, бунт, мятеж. (Эпос).
9. Дерзкая попытка. Примеры: похищение объекта («Прометей – похититель огня»). Предприятия, связанные с опасностями и приключениями (романы Жюль Верна, и вообще приключенческие сюжеты), опасное предприятие в связи с желанием добиться любимой женщины и т.д.
10. Похищение. («Кавказская пленница»).
11. Загадка. (Под страхом смерти разрешить загадку (Эдип и Сфинкс).
12. Достижение чего-нибудь. (Опять же хорошо для любовного романа, например).
13. Ненависть к близким. («Золушка»).
14. Соперничество близких. («Два Веронца»).
15. Адюльтер (т. е. прелюбодеяние, супружеская измена), приводящий к убийству. («Леди Макбет Мценского уезда»).
16. Безумие. («Доктор Джекил и мистер Хайд»).
17. Роковая неосторожность. (Библейская Ева).
18. Невольное (по неведению) преступление любви (в частности кровосмешение). («Эдип»).
19. Невольное (по незнанию) убийство близкого.
20. Самопожертвование во имя идеала. («Воскресение»).
21. Самопожертвование ради близких.
22. Пожертвовать всем – ради страсти.
23. Пожертвовать близким человеком в силу необходимости, неизбежности.
24. Соперничество неравных (а также почти равных или же равных).
25. Адюльтер.
26. Преступление любви.
27. Узнавание о бесчестии любимого или близкого.
28. Препятствие любви.
29. Любовь к врагу.
30. Честолюбие и властолюбие.
31. Богоборчество.
32. Неосознаваемая ревность, зависть. («Отелло»).
33. Судебная ошибка.
34. Угрызения совести. («Преступление и наказание»).
35. Потерянный и найденный. («Дети капитана Гранта»).
36. Потеря близких.
Уф. Какие-то примеры я нашёл или придумал, если нужно пояснить все – предлагайте, обсудим).
___________________________
Что дальше?
Наверное, дальше будет экспозиция. Предлагайте свои тексты – обсудим, у кого какая экспозиция.
Или сначала посмотрим на общее строение сюжета?
Another day another life
Passes by just like mine
It’s not complicated
Another mind
Another soul
Another body to grow old
It’s not complicated
Все сказки, даже самые прекрасные и волшебные, имеют одно отвратительное свойство — заканчиваться. И случается это, как правило, очень неожиданно, но вполне предсказуемо. На фоне начинает играть какая-то нежная музыка, которая как бы подводит итог всего случившегося, периодически могут мелькать черно-белые воспоминания — самые трогательные моменты, которые должны были запомниться и тронуть нежную душу слушателя и зрителя. На фоне красно-желтого закатного неба, по которому расползаются белоснежные набухшие облака, медленно начинают ползти титры. Не очень большим шрифтом, чтобы не отвлекать внимание от последнего самого сладкого поцелуя, который обещает, что дальше все будет только счастливо и очень-очень долго. И история заканчивается, дальше идут только благодарности спонсорам, авторам и прочим причастным к созданию красивой истории личностям. Но все-таки, что же там дальше, за титрами? Ведь для героев ничего не заканчивается. Солнце продолжает садиться, потом наступает ночь, а после — новый день. И история продолжается, минуты складываются в часы, часы — в дни, те в свою очередь — в месяцы и годы. Как же все там, куда уже не пробиться любопытному взгляду прохожих и зевак? Покажите нам ещё несколько дней, месяцев или лет, пожалуйста. Нам не будет слишком много, мы лишь хотим ещё чуть-чуть полюбоваться этим волшебным счастьем…
Человек, привыкший к формальностям, ищет их в своей жизни каждый день. Если нет страшной и тревожной музыки, значит темная безлюдная подворотня не может быть опасной, смело стоит ступать. Вот звонок телефона, который не сопровождается крупным планом имени звонящего, а время не замирает на несколько секунд, пока владелец идёт к нему — значит звонок не несёт в себе ничего тревожного, ничего печального или долгожданного, вполне себе обычный жизненный момент. И нет умного закадрового голоса, который может вовремя предостеречь или подсказать более правильное решение. А в произошедшем не всегда можно узнать последствия однажды совершенных поступков. И конечно, если на заднем плане ты не видишь медленно ползущих титров, значит это ещё не конец и впереди ещё столько времени, чтобы извиниться, признаться в любви, позвонить давно забытому человеку… И переход между какими-то событиями не умещается в один удачно взятый ракурс бушующего моря или летящих птиц, он тянется очень долго, день за днём, минута за минутой. Но возможно, в этом и заключается наше огромное счастье. Что в отличие от сказок, мы проживаем каждый свой день от начала и до конца, успеваем насытиться и пропитаться как болью, так и счастьем. Ощутить самое горькое отчаяние и терпкую сладкую любовь. Разве было бы это столь ценно, если бы наша история укладывалась в несколько часов экранного времени? Кстати о времени…
Демон медленно открыл глаза, мгновенно ослепнув из-за яркого солнца. Кожа на лице была безумно горячей, нагретая под последними летними лучами, которые щедро роняла на землю яркая горящая звезда. Окружающий их дом лес дышал осенью, вдыхал прохладный ветер и выдыхал ворохи цветных шуршащих листьев. Вечера становились все более промозглыми и некомфортными: теперь их уже не проведёшь на веранде в большом плетеном кресле, о нет, сэр, совсем нет. Теперь сумерки нужно было встречать в доме, на большом мягком диване, который со временем перестал быть таким модным и красивым, заимел пару округлых вмятин на подушках, пятно от красного вина на самой спинке и был обильно погрызен по краям. Если укрыть ноющие на приближающиеся холода ноги тёплым шерстяным пледом и вытянуть их на низкий пуф, то можно было понять, что значит истинное счастье. Но пока вечер только подкрадывался к ним на своих мягких лапах, бесшумно и незаметно. Кроули медленно сел, выпрямляясь на старых поскрипывающих качелях. Он был заботливо укрыт, а на кривоватом столике рядом, который он вырезал давно-давно собственными, будем честными, неумелыми руками, дымилась пузатая чашка с кофе. Красивой салфеткой с цветами было накрыто блюдце с очередными обязательными таблетками, которые должны были каким-то неведомым способом восстановить его изношенное древнее сердце.
— Дедушка Азирафаэль! Дедушка Кроули! — донёс с обратной стороны дома ветер звонкие детские голоса.
— О, нет, — притворно сморщился демон и все ещё ловким движением закинул в рот горькие разноцветные капсулы. — Опять они. Мы что, забыли переехать?
— Как-то запамятовали, мой дорогой, — мягкий, чуть усталый голос был таким уютным и родным, что сердце тревожно зашлось, больно ударяясь о грудь. — Наверное потому, что ты так сильно ждал этих выходных, что безостановочно проверял календарь.
— Наглое враньё и провокации… — Кроули поднялся на ноги и одернул растянутый на локтях свитер, натягивая его едва не до колен. — Просто ты слишком любишь местный мед.
Демон обернулся и увидел, наконец, своего возлюбленного мужа. Азирафаэль стоял в дверях, придерживая одну из них своей нежной ладонью. Было что-то бесконечно трогательное и хрупкое в том, как выглядела его рука, покрытая мелкими морщинками и худая. Такие же очаровательные морщинки украшали теперь его лицо: собрались в уголках глаз, изрядно потерявших свой насыщенный небесный оттенок, но все таких же прекрасных, пересекали высокий лоб, из-за того, что ангел всю свою жизнь очень искренне удивлялся. Одна из самых глубоких морщин залегла между бровей, потому что наравне с удивлением, Азирафаэль искренне переживал и волновался о тех, кого любил. Тёплая кофта с вышитыми вручную на ней змеями висела на любителе книг большим мешком, ещё больше подчеркивая, каким хрупким и худым он стал. Седина поселилась в его волосах. Казалось бы, как можно было поседеть, если твои волосы и так белоснежные? Но это был другой цвет, серебряный, такой щемяще прекрасный. Седые пряди переливались на солнце и ослепительно сияли, когда на них падал свет звезд.
— Снова мучает мигрень? — тревожно спросил Кроули, заметив чуть поджатые губы и дрожащие ресницы.
— Это ерунда, — отмахнулся Азирафаэль, на секунду опуская взгляд, как делал уже миллион раз, и демон любовался этим словно в первый. — Сейчас мы получим свою порцию детской любви, и все пройдет.
Он протянул руку, приглашая возлюбленного пойти следом.
— Кстати, — его губы растянула хитрая и лукавая улыбка, которая совсем не присуща небесным созданиям. — Варлок привёз познакомиться свою новую пассию.
— О, нет! — демон постарался скрыть своё любопытство. — Мало мне Адама с его семейством!..
— Дедушка Кроули! — сопровождаемый топотом детских ног, крик оглушил супругов, стоило им шагнуть обратно в дом.
— Сьюзи! Эммет! Мои любимые! — в секунду помолодевшим голосом отозвался Кроули, стараясь не замечать, с какой счастливой улыбкой за ним наблюдал ангел.
~~
— Между прочим, — Варлок долил своей спутнице вина и откинулся на стул. — Он притворялся моей няней! Никогда не забуду этих жизнеутверждающих колыбельных.
Адам засмеялся, закрывая ладонями лицо. Он, хоть и с опозданием на одиннадцать лет, все же успел вкусить заботы своих непостижимых крёстных. Хорошо ли это, что рос он вдали от всей кутерьмы с апокалипсисом, или нет, но парень вырос вполне счастливым и довольным жизнью. И за этим усердно наблюдали две пары внимательных глаз — небесно-синяя и ядовито желтая. Сьюзи, его младшая дочь, нагло устроилась на коленях демона, болтая ногами в разноцветных носках и скармливая «любимому дедушке» все, что не хотела есть сама — горох, оливки и огурцы. Не сказать, что Кроули был в восторге от них, но послушно жевал, за что получил в подарок игрушечную корону с розовым мехом.
— Эй, — отозвался он, пытаясь прожевать адскую смесь всего самого невкусного. — Между прочим, мне очень шло то платье.
— Да уж, — Варлок усмехнулся и посмотрел на тех, кого с самого детства приравнивал к семье и очень расстроился, когда они исчезли из его жизни. — Нашему садовнику тоже очень нравилось.
Азирафаэль привычно покраснел самыми кончиками ушей, комкая в руках свою салфетку, после чего покачал головой и улыбнулся, прекрасно понимая, что крестник просто дразнится.
— Вашему садовнику ещё очень нравилось, когда десерт подаётся до того, как совсем развалится на составляющие, — улыбнулся ангел и поднялся на ноги, но вдруг покачнулся и уронил на пол стоявший рядом графин с вином и свою тарелку.
Дети вскрикнули и испуганно заозирались, а Адам подался вперёд, подхватывая небесного воина под локоть. Азирафаэль зажмурился, чуть покачивая головой из стороны в сторону.
— Все хорошо, хорошо… — повторял он тихо, вцепившись побелевшими пальцами в спинку стула.
— Кажется, тебе лучше прилечь, — Варлок одним движением поднялся на ноги и подошёл, помогая своему названному брату удержать крёстного. — Ты сегодня мерил давление?
— Чуть ниже, чем следует, — послушно кивнул Азирафаэль, отдавшись на милость двум сильным мужчинам, в которых превратились его любимые мальчишки буквально за одни миг. — Ерунда, скоро придут холода. Меня всегда валит это с ног.
— Дедушка… — напряженно позвала девочка, приближаясь к дивану и крепко сжимая в руках подол своей юбки. — Тебе станет лучше, если я отдам тебе свою куклу?
Подмышкой у Сьюзи была зажата самая любимая из тряпичных подружек, с яркими рыжими вихрами и странным драконьими глазами. Ангел улыбнулся устало и чуть покачал головой, приглашая девочку забраться на диван рядом. С другой стороны тут же оказался Эммет, отвоевавший дополнительный кусок колбасы и теперь старательно жующий за обе щеки.
— Нет, нет, она оберегает тебя, — голос Азирафаэля был усталым и слабым. — Давайте вы лучше расскажите мне, как прошли ваши каникулы?
Варлок перевёл взволнованный взгляд сначала на Адама, а после на Кроули, который не мигая смотрел на супруга. Ангельская благодать могла в считанные секунды вылечить Азирафаэля, вернуть ему молодость и силы, наполнить синим цветом глаза и окрасить здоровым румянцем молочного цвета щеки, но… Но давно-давно, когда Адам впервые прибежал к ним и в панике признался, что влюбился, они решили, что шесть тысяч лет это слишком долго. Одна мысль, что однажды им придётся присутствовать на похоронах этого удивительного улыбчивого мальчишки или Варлока, который перетаскал у Кроули все кассеты с классикой мировой музыки… Азирафаэль знал, что, по крайней мере у него, разорвётся сердце. И все силы были отброшены. В один миг они превратились в самых обычных, заурядных людей, у которых оказалась аллергия на апельсины и предрасположенность к ангине посреди зимы. Жалели ли они? Ни разу. Слишком тёплыми и уютными были их вечера — наедине или вот так вот, в окружении близких. Знали ли они, к чему все это идёт? Определенно да. Родители — опекуны, крёстные, дедушки, на крайний случай — не должны хоронить своих детей. В этом ангел и демон были уверены абсолютно точно.
— Думаю, мы поедем, — тихо сказал Адам, когда Кроули встал ему навстречу. — Вам нужно отдохнуть.
— Будьте внимательны к себе, пожалуйста, — Варлок обнял демона крепко, не обращая внимания ни на свою девушку, ни на улыбающегося брата.
— Мы не сможем убегать от этого, ты ведь понимаешь? — серьезно спросил Кроули, его изрядно потускневшие, но все такие же удивительные глаза неотрывно смотрели на подопечных.
— Ты мне обещал, — парень насупился. — Что вы дождетесь, пока у меня не родятся дети.
— Ну раз уж я обещал, — демон привычно щелкнул пальцами.
Когда он вернулся, проводив своих гостей, диван в комнате был пуст. Секундная паника накрыла Кроули, но после он заметил приоткрытую дверь на веранду. Азирафаэль бесконечно любил закаты. Это зачаровывающее зрелище полноправно завоевало своё отдельное место в ангельском сердце. Мужчина поспешил наружу, захватив на всякий случай тёплую куртку с меховым воротником. Небеса уже окрасились всевозможными цветами: солнце кидало последние лучи, прорезая ярким желтым цветом подступающий сумрак. Казалось, что вселенная коснулась своей ладонью маленькой планеты, позволяя увидеть всю прелесть звездного неба. Азирафаэль сидел на качелях, отталкиваясь одной ногой от деревянного пола. Демон опустился рядом, набрасывая на чужие плечи сначала плед, который так и остался валяться на улице, после чего куртку. Его супруг привалился к тёплому родному плечу, зарываясь носом в старый изношенный свитер.
— Что ж ты так пугаешь, ангел? — пожурил его Кроули, обнимая привычным движением маленькое хрупкое тело. — Мог бы и сказать, я уверен, они приехали бы позже.
— Но ты так сильно ждал этих выходных… — Азирафаэль нашёл чужую руку, ещё более худую, чем раньше, и переплел их пальцы. — Как я мог лишить тебя их?
— Ты решил, что лишить меня себя будет лучше? — горько отозвался демон, зарываясь носом в мягкие, все ещё такие мягкие волосы.
— Ну… — ангел легко рассмеялся и устало положил голову на худое плечо. — На этот фокус у меня ушло чуть больше времени… Ты ведь однажды его пожелал.
— Не исчезай… — тихо попросил демон, кусая губы. В груди неприятно заныло, словно кто-то точно воткнул острый нож ему в спину, в самое сердце. — Пожалуйста, пожалуйста… Не исчезай, ангел.
— Ты все ещё не умеешь веселиться, мой дорогой… — тихо упрекнул возлюбленного Азирафаэль. — За столько лет так и не научился.
Кроули бросил украдкой взгляд на заходящее солнце. Никаких титров, никаких одиноких надписей, перечисленных актеров и музыки, которая была использована на протяжении стольких лет. Где-то очень далеко одиноко пел соловей, провожая лето печальной трелью, а может и не только лето. Ангел в руках змея задышал чаще, и весь напрягся, словно собирался подняться на ноги и снова побежать хлопотать по дому.
— Я закрою глаза ненадолго. Что-то я устал…
Демон сжал его крепче, целуя прохладный, покрытый испариной лоб, серебряные пряди, нежный висок. Азирафаэль в его объятиях был таким волшебным, словно сотканным из звездного света и пыли. Его лицо, впервые за много-много лет, было удивительно спокойным. Ангел словно спал, едва заметная улыбка застыла на его губах. Чужое сердце ещё несколько раз толкнулось в горячую ладонь, которая замерла на спине любителя блинов и самых древних книг. И наступила оглушительная тишина. Весь мир словно застыл, дрожащий, на самом краю, готовый вот-вот сорваться в бездну. Никаких титров на небе все ещё не было, ни грустной музыки, ни обрушившихся флешбеков, ничего. Только закат, осенний лес и пустота на месте вырванного старого сердца.
Наверное, нужно было позвонить кому-то. Адаму, Варлоку, кому угодно. Начать что-то делать, но Кроули не мог разжать напряженных рук. Вдруг стало невыносимо страшно, что эта реальность, все это вокруг — пустой холодный дом, расстеленная постель в их спальне, неубранный стол после обеда — его мир, оставшийся теперь навсегда, без чужих странных словечек, брошенных через плечо, без ночных перекусов посреди темной кухни, без горячих споров о каком-то новом фильме… Все шесть тысяч лет казалось, что если этот взбалмошный ангел исчезнет, то все станет проще, понятнее, правильнее.
Что-то тяжелое навалилось на демона, вжимая его в качели. В грудь будто упёрся кто-то грязным ботинком, выламывая ребра и сплющивая лёгкие. Глаза, удивительные янтарные глаза, заслезились, голова загорелась. Воздуха стало катастрофически нехватать. Кроули только крепче сжал человека, которого обнимал все это время. Как же глупо было — умереть от горя — для демона его уровня. Для демона может быть и глупо, но для влюблённого человека, который остался сидеть на старых скрипучих качелях — вполне можно. Ой, идите вы все к Габриэлю в его белый стерильный кабинет… Он может в конце-концов хоть умереть так, как сам считает нужным? Да, спасибо.
Закат все ещё горел перед глазами, постепенно выцветая. Веки, тяжелые, почти свинцовые, опускались. Но до последнего вздоха Кроули очень крепко прижимал к себе ангела, мечтая только об одном — иметь возможность укрыть его своими крыльями…
~~
Сознание вернулось резко, будто кто-то столкнул Кроули в ледяную воду. Кислород взорвался в легких, мысли заметались в голове, ударяясь о череп. Мужчина рывком сел, сдирая одеяло со своих плеч и с того, кто лежал рядом.
Лежал. Рядом.
Демон обернулся, натыкаясь на внимательный и чуть насмешливый взгляд таких глубоких сапфировых глаз. Мягкие розовые губы, чуть влажные после сна, улыбались, ласково и нежно. Пушистые белоснежные волосы топорщились в разные стороны, словно перья попавшей в бурю совы. Ангел чуть осунулся, видимо, из-за потраченных сил, но выглядел вполне довольно. Настойчиво потянул обратно и наглого любовника, и вероломно украденное одеяло, забираясь в тепло. В спальне было темно, рассвет только-только загорался где-то вдалеке. За окнами проносились первые машины — люди спешили на работу. Ну, или с работы, кто как. В квартире наверху глухо трещал телевизор, первые утренние новости призывали проснуться и бодро встретить новый день. Кроули осоловело моргал, пытаясь осознать себя в пространстве, смотрел на совершенно идеальные руки, на подтянутый живот, на абсолютно гладкое лицо напротив.
— Любопытный свиток, не правда ли? — расслабленно и немного хрипло поинтересовался Азирафаэль, обнимая демона за плечо двумя руками и касаясь тёплыми губами выступающей косточки.
— Никогда, ангел, — глухо ответил Кроули и прочистил горло, натягивая одеяло обратно на круглые молочного цвета плечи, укутывая ангела. — Никогда больше, слышишь меня?
— Прости меня, мой дорогой… — Азирафаэль коснулся подушечками пальцем загорелой щеки, провёл по переносице и попытался стереть морщинку между бровей. — Я забыл следить за своими силами, слишком внезапно они закончились…
— Плевать… — проворчал змей, обнимая возлюбленного под руками и очень крепко притискивая к себе. — Убери его подальше и больше не приноси в мой дом.
«… в ближайшее время» — почти сорвалось с его раздвоенного языка, но Кроули вовремя его прикусил.
Под подушкой завибрировал его телефон. Демон не глядя протянул руку и вытащил его, чтобы знать, кого точно нужно проклянуть, чтобы неповадно было писать под утро смс-ки, когда он занят. Яркий экран почти ослепил чувствительные глаза, Кроули тихо зашипел и вдруг почувствовал на лице чужую нежную ладонь, которая осторожно накрыла его глаза, защищая от подсветки. Из дрогнувшей руки тут же забрали смартфон.
— Адам интересуется, все ли у нас в порядке, — сказал Азирафаэль, и демон ощущал, как резонирует в груди рядом его голос. — Ему приснился странный сон, и он теперь переживает.
Телефон звякнул ещё раз, вырвав от неожиданности вздох у ангела. Секунду он молчал, поглаживая пальцами лоб любовника, стараясь его успокоить, а потом едва слышно засмеялся.
— Варлок пишет, что мы безответственные крёстные, и если мы ещё раз умрем у него во сне, он сожжет твою машину… — посмеиваясь, поделился ангел.
— Мы вырастили монстров… — подытожил Кроули, освобождаясь от плена ладони и перекатываясь на возлюбленного, устроился сверху и недвусмысленно толкнул колено между чужих бёдер.
— Мне кажется, меньше десяти минут назад ты умер от инфаркта, — чуть свёл брови Азирафаэль, но послушно прогнулся в спине и устроил свои руки на острых выступающих лопатках Кроули.
— Мне нужно реабилитироваться, — хрипло ответил демон и, наконец, накрыл такие желанные губы поцелуем, наслаждаясь до мурашек по спине, и едва не умер ещё раз, когда ему ответили.
Перед тем, как погрузиться в такую манящую глубину и забыть обо всех тревогах, Кроули бросил мимолетный взгляд на окно, туда, где постепенно светлело высокое небо. Убедившись, что никаких титров там нет, и никто не поёт душевно на фоне под гитару, мужчина мотнул головой и толкнулся, выбивая у любовника громкий довольный стон.
Каким бы ни был их счастливый конец, главное, чтобы их ладони всегда были соединены, а души звучали в унисон. И тогда не страшна ни старость, ни заключительные титры, ни грядущие бури.
Do you ever wonder if stars shine out for you?
Float down
Like autumn leaves
And hush now
Close your eyes before the sleep
And you’re miles away
And yesterday you were here with me
К концу дня Пало устал до… хотя нет. Устал он примерно к полудню. К концу дня это уже было «вымотался до предела». А дел еще было прилично.
Просмотреть и одобрить очередной доклад Виды своему «покровителю». Попытаться ободрить коллегу, нарваться на мрачный взгляд и запланировать разговор на потом, когда (и если) они оба будут в более спокойном состоянии. Еще раз просмотреть и положить в «шкатулку» (секретное устройство, выдаваемое Нойта-вельхо под ответственность лично Главе города) собственный «донос». Ничего особенного: жалобы на хлопоты с бестолковыми «дичками», доносы на коллег по Руке — с каждым разом их все сложнее выдумывать — намеки на интриги и наглая просьба о поставках продовольствия…
Словом, все, чтобы его «доброму другу» поменьше захотелось лезть в это недоброе место. Пало давно привык давать информацию не целиком, а в измененном и урезанном виде. Привык врать и выкручиваться. Может быть, «покровителю» даже стоит сказать спасибо? Без этого — вне всякого сомнения полезного — навыка он, возможно, и не дожил бы до своего нынешнего возраста. И уж точно упустил бы ситуацию в этом веселом городе.
Просмотреть сводку происшествий… хвала Богам, за исключением внезапно появившейся «хрени», странной металлической статуи диковатого вида (смесь ежана с медузой), ничего такого больше не случилось. Сходить посмотреть на «статую». Кажется, обычный металл, без магии, без какого-либо заряда. Обычный безвредный «отпечаток».
Вдобавок и на сердце было смутно и тревожно, хотелось куда-то идти, что-то делать, притом делать срочно. А что? Северянин посмотрел на почти угасший закат и решил пройтись. Сводка сводкой, а личные впечатления — это личные впечатления.
Заодно и побеседовал с почтенным главой города о «запечатке» и прочих веселых вещах, как оказалось, водившихся у сектантов.
Понаблюдал за тренировкой «сектантоненавистник обучает сектанта».
Веселое зрелище.
Сам Знак Шага нанести довольно просто. Церемония, обычно имевшая для новичков почти сакральное значение, сейчас, в их… необычных условиях… дивно упростилась. Намучавшись с первыми экспериментами и столкнувшись с тем, что сложные рисунки не доступны и вряд ли когда-либо будут доступны пекарям, быкарям, сторожникам, вельхо плюнули на неписаные традиции и смело ввели в обиход нанесение Знаков чужими руками и по готовым образцам. Вида смастерил специальные пластинки с прорезями, паренек из ювелиров освоил набивку татуировок за считанные часы. Так что вместо суток процедура теперь занимала одну-две долгие минуты. Подходишь к магу, подставляешь руку. И, пока он набивает тебе картинку, впитываешь взглядом очертания, стараясь при этом касаться своей сферы. Нанесенный рисунок словно протаивает в кожу, впечатывается, его золотая «тень» отделяется от истока, плывет вниз, к средоточию силы — сфере и закрепляется. Рисунок, если смотреть на него через магию, выглядит двойным: один Знак на коже, один на сфере, и светящаяся нить связи между ними. Остается только научиться активировать его. Так что все просто, если есть глаза, внимание и фантазия.
Трудность в том, чтобы его правильно активировать. Особенно в первый раз. И особенно такие Знаки, которые оперируют не малым количеством магии.
И сейчас Пало наблюдал довольно забавную картину: почтенный градоправитель вместе с соратниками и подчиненными общим количество пятеро лиц бодро скакали по снегу, точнее, по специальным линиям, размеченным зеленой краской.
Шаг — трудный Знак…
Сначала необходимо освоить перемещение вообще. Первый раз лучше «шагать» вместе с более опытным вельхо, чтобы тело ощутило, как это — «уходить» в энергию и «выходить» из нее. Два-три таких перемещения — и тело приноравливается к необычным действиям, как привыкают дети к катанию на ходнях. Потом, когда первичный навык отработан, следует натренировать навык перемещение в Шаг на открытой местности в пределах прямой видимости. Для этого на полигоне размещают «метки», специально заряженные магией камни или плашки — и «ученик» как бы получает путеводный ориентир. Заодно и приучается соразмерять расстояние и прилагаемую для перемещения силу. Для этого и нужны прыжки и бег по размеченным линиям.
А когда и это пройденный этап, то метка выносится за пределы видимости… а потом и вовсе убирается, чтобы привыкнуть «Шагать» по желанию и личным «приметам».
Пока команда будущих Шагателей проходила, судя по всему, второй этап… а зрители (на Полигоне их сегодня было непривычно много) развлекались вовсю. В последнее время горожане почему-то полюбили собираться вечером именно тут. Обменивались новыми достижениями, болтали, сбрасывали напряжение, заряжали Гэрвину многочисленные амулеты. И с удовольствием наблюдали за чужими тренировками.
Белого лиса, судя по всему, горожане уважали — но все равно, видеть градоправителя прыгающим по снежку…
Кто такое выдержит? Ну а те, кто выдержал это зрелище, сдался на прибытии его самозваной «внучки» с ее пушистым другом. Шустрая девчонка гонялась за меуром, требуя с него какие-то бусики, а тот прилежно улепетывал, прячась то на чьей-то голове, то у поварши под фартуком.
— Штуша, вернись!
— Чирк!
Пало бы и сам с удовольствием посмеялся, но ему не давало покоя то смутное ощущение тревоги. Что-то было не так, что-то странное ощущалось последние полчаса, неясное, смутное…
Непонятно.
Гэрвина, что ли, спросить…
А где Гэрвин?
Стоп!
Вчерашнее вечернее заседание, где Гэрвин высказался об исследовании каких-то контуров, снятых с покойного вторженца. А потом обсуждение свернуло на возможное прибытие драконов.
Прямого запрета не было. Прямого запрета не было… Гэрвин мог посчитать, что ему дана свобода отправиться в эту «исследовательскую экспедицию». Он же любопытный, как истинный исследователь… неужели он выбрался за барьер?
Откликаясь на наступившую темноту, налились сиянием закрепленные на столбах зачарованные светильники. И, будто отозвавшись на этот свет, на полигоне дрогнула вода.
В нем поселилось сосущее чувство тревоги. На празднике Исли был рассеян, приглядывался и прислушивался. Воздушные стены королевского шатра были сшиты из белой и зеленой с золотом ткани. Не обращая внимания на тосты, которые поднимали его люди, Исли время от времени смотрел на колышущийся на ветру свободный край полога и видел вместо него игру света и тени по дороге в ущелье.
Он даже не удивился, когда, повернув голову, обнаружил, что стул рядом с ним пуст.
– Где принц-консорт? – негромко спросил Исли, поманив к себе лорда-распорядителя.
Тот торопливо приблизился, оторвавшись от стола с пирогами и зажаренной птицей.
– Ваше величество, ваш супруг изволил отбыть в замок, – сказал он, вытирая жирные руки. – Изъявил пожелание подготовиться к вашему возвращению. Конечно, он уехал не один, а в сопровождении воинов…
Среди придворных поднялись крики и суматоха. Кто-то надрезал высокий запеченный пирог, и из него с шуршанием вылетели живые голуби и принялись оголтело носиться под крышей шатра.
Подбрасывая в руке нож, Исли смотрел, как они мечутся, а потом приказал:
– Командира ко мне. Пусть соберет солдат: я возвращаюсь в замок.
Пока конь нес его вверх по лесной дороге, в голове у Исли стучало: все-таки сбежал-сбежал-сбежал.
Хорошо бы, конечно, узнать, что мальчишка здесь, что уехал, не попрощавшись, потому что просто взял себе много воли, но Исли не был уверен, что все так просто.
По мосту он въехал первым, далеко обогнав своих людей. Конь прогарцевал по двору, дернул головой, фыркнул, косясь налитым глазом. Чья-то рука схватила его под уздцы. Исли посмотрел сверху на незнакомого парня в кольчуге и спросил:
– Где конюх?
И тогда на воротах опустилась тяжелая решетка, отделяя его от приехавших с ним людей.
Исли не стал спрашивать, что происходит. Он пнул незнакомца в лицо так, что хрустнули кости, выхватил меч и пришпорил коня, заставляя его перескочить телегу, которой перегородили двор – нарочно, должно быть. Со стороны ворот слышались удивленные окрики и проклятья: рыцари Исли сердились и колотили по решетке, но все равно оказались не готовы к тому, что из замка их осыплют градом стрел. Недоуменные оклики сменились воплями боли и страха, а из-под моста и из других укрытий к воинам Исли бежали спрятавшиеся норфларцы. С топорами, мечами и вилами. Они наваливались на рыцарей кучей и стаскивали их с седел. Пронзительно ржали раненые лошади. Кому-то удалось ускакать, но за ними тут же пустилась конная погоня.
У Исли дела были не лучше: двор в мгновение ока заполнился людьми, высыпавшими, казалось, из всех щелей, из дверей, из-под телег, даже из колодца. Первого же наскочившего на него Исли сбил конем. Он озирался, но нигде не видел никакого намека на помощь. Молчала кордегардия, и на галерее было тихо. Никто не кричал: «Смотрите, там убивают короля!» Никто вообще не кричал.
– Срублю башку каждому, кто ко мне сунется, – предупредил он. – Позовите вашего командира. Должен же у вас быть командир?..
Он блефовал, понимал, что в этом дворе он в ловушке. Они могли навалиться числом и растерзать его на клочки. Но плотная масса людей неожиданно зашевелилась, и вперед вышел один из его норфларских вассалов.
Он вежливо поклонился и церемонно сказал:
– Соблаговолите сдать оружие, ваше величество. С этого часа у вас больше нет власти над этой землей.
Исли смотрел на толпу, сжимавшую вокруг плотное кольцо. Люди напирали на него, глядели исподлобья – в абсолютном молчании, неестественном для распаленной толпы. Он видел: из дверей кухни выполз растерзанный солдат в вестфларской тунике. Он поднял лицо, увидел Исли и протянул к нему руку. Позади него шла повариха в мятом фартуке. Она деловито тыкала солдата в спину большим ножом для разделки мяса и улыбалась задумчиво и спокойно.
– Сдавайтесь, – повторил лорд.
«Надо поддаться, – подумал Исли. – Схитрить, обмануть их». Но вышло так, что они оказались хитрее: когда его оттеснили под навес галереи, сверху мягко опала большая вязкая сеть. А дальше все было несложно: его окружили, стащили с коня, прижали дюжиной рук. Распутали, вздернули на ноги.
Он ждал ударов, проклятий, пинков, плевков в лицо, но ничего этого не было. Бывшие подданные только обыскали его, забрали меч и кинжал.
Ему заломили руки за спину, связали и повели. По-прежнему не произнося ни слова, без зуботычин и насмешек. Норфларцы обходились с ним удивительно. Как будто он был в их замке дорогим гостем, а не арестованным узурпатором. Вот только конвоировали его так, чтобы он не сбежал.
Везде лежали трупы. Исли их узнавал. Все это были его вестфьордские воины, те, кто пришел с ним из-за моря. Те, кому он дал вестфларское дворянство и новую жизнь в этих чертовых землях.
Они шли через галереи замка, и Исли видел следы чудовищной резни. Порубленные, истыканные стрелами тела, обезглавленные, выпотрошенные, приколоченные к дверям, сброшенные из окон. Под ногами через весь коридор тянулась широкая красная полоса, которая закачивалась разваленным надвое телом – удар был так силен, что из верхней половины вывалились кишки. Еще один труп висел, перекинутый через балконные перила; под ним натекла лужа крови, наверное, живот был вспорот. Старуха-норфларка, поставив рядом с ним бадейку, невозмутимо подтирала каменные плиты тряпкой, как будто кровь была водой.
Насколько он мог понять, в замке не осталось ни одного его соотечественника.
– Сюда, ваше величество, – сказал один из конвоиров. Он даже склонил голову, словно Исли по-прежнему мог отдавать ему приказы. У дверей тронного зала, как раньше, дежурила стража. Они тоже молча поклонились, после чего его втолкнули внутрь.
Факелы не горели. Бледный дневной свет струился из стрельчатых окон, но его было слишком мало, чтобы осветить такое большое помещение, и стены тонули в сумраке. Исли сделал глубокий вдох и двинулся к возвышению в центре. Он уже видел очертания двух человеческих фигур на тронном кресле, но разум отказывался верить глазам, хотя чутье кричало: да, да, ты знаешь, что это правда.
На троне сидел Ригальдо. Он не смотрел на Исли, потому что все его внимание поглощало переброшенное поперек подлокотников тело, которое он придерживал, чтобы не сползло. Грузный мужчина, лежащий лицом вниз, бессильно обвисший, руки и ноги которого казались неестественно вывернутыми, как будто его что-то перекрутило, переломало. Туника у него на спине была порвана, и Ригальдо, склонившись, что-то делал с ним. Его голова ритмично двигалась. Издалека казалось, что он покрывает эту спину поцелуями.
Исли шагнул, чувствуя, что ноги отяжелели, будто на каждой из них пудовые кандалы. Заслышав его, Ригальдо молниеносно поднял голову.
Он был непривычно румяный, и его аккуратный рот из-за своего ярко-алого цвета казался нарисованным на лице, и подбородок тоже был красным, выпачканный в чем-то густом и лаково-блестящем, как будто Ригальдо неаккуратно пил брусничный сок или вино.
Глаза заполняла чернота без отблесков.
Исли сделал к нему еще один шаг, и Ригальдо немедленно пошевелился в кресле. Исли показалось, что он сейчас выставит зубы и предупреждающе зашипит, как сколопендра, поднявшаяся на хвосте.
Но вместо этого Ригальдо сунул в рот выпачканные пальцы и медленно и с удовольствием их облизал. А потом, положив руки Финиану на спину – теперь Исли видел, что это именно Финиан, он узнал эту бычью шею и перекинутые наперед волосы – сказал нормальным человеческим голосом:
– Отец был трус и дурак. Ему стоило объяснить мне все раньше. Сдерживаться нужно далеко не всегда.
Его пальцы вновь погрузились глубоко в рану на спине Финиана, он очень ловко отдирал там куски мяса, как будто щипал солонину или вяленую рыбу. Исли смотрел на него, примерзнув к полу, и думал, что у Ригальдо всегда были на редкость красивые, ослепительно-белые и ровные зубы. Только правый клык был сколот – это его так неудачно били после переворота по лицу. Исли любил обводить языком эту выщербинку, когда они целовались.
Сейчас у Ригальдо с клыками все было в порядке, насколько он мог рассмотреть.
– Кто ты? – спросил Исли и удивился, почему еще может внятно говорить. – Что ты такое?
На мгновение Ригальдо застыл, а потом его руки снова пришли в движение.
– Я – хозяин Норфлара, – хрипло ответил он. – Кровь от крови болот. И наш род правит этой землей уже довольно давно. Почему-то здесь очень отзывчивые нашему зову люди. Мы справедливо обходимся с ними и защищаем их от гнева болотных богов и чудовищ. Правда, иногда нам требуется их есть.
И тогда Исли все понял.
Слепое, безумное обожание: пекарь, благодаривший за отсечение пальцев, колышущаяся в едином ликующем реве толпа, стража, послушная принцу так, что казалась одурманенной. Запертые комнаты в подземельях за железными дверьми.
Король Норфлара вовсе не был безумцем и не мучил людей впустую.
«Говорят, в болотных землях есть камень, который притягивает железо», – когда-то сказал ему отец. Исли видел такой камень – магнитная руда, вот как его называли добытчики в шахтах. Говорят, есть люди, от которых лучше держаться подальше, потому что они притягивают к себе других людей. Молодая королевна Ингрид, сестра его отца, оказалась мудра не по годам, отказав норфларскому королю, чутьем ощутив эту сатанинскую силу, гнилое нутро, даже не понимая толком, что это такое. «Я за него не выйду, – сказала она брату, – он плохой человек. Не заставляй меня, не то прыгну со скалы».
– И все это время, – медленно сказал Исли, – ты все это время знал и скрывался…
И вот тут Ригальдо наконец зашипел.
– Господи, ну конечно, нет! – он пинком сбросил тело Финиана с колен. – Стал бы я церемониться с вашим лошадиным родом, если бы знал!..
Труп скатился с тронного возвышения, перевернулся несколько раз и упал под ноги Исли. Одежда Финиана оказалась разорвана и на груди, и выломанная грудинная кость позволяла увидеть: внутри ничего нет. Последнему из побратимов Исли Ригальдо вырвал сердце.
Лица на Финиане тоже не было.
Ригальдо тряхнул головой и вздохнул. Закинул ногу на ногу, положил руки на подлокотники кресла, на которых до сих пор были вырезаны химеры. Когда он снова взглянул на Исли, тот увидел, что чернота в его глазах отступает, уступая место прежней холодной прозрачности.
– Все это время я был как ребенок, – сказал он тихо. – Блуждал в потемках, не понимал, что со мной происходит. Отец не спешил мне открыться. Теперь-то я знаю, почему: он боялся. И жадничал, не хотел, чтобы мне досталась хоть капля… Потому что… ха-ха, мне даже неловко говорить это вслух… Мы чувствуем, когда нас любят, представляете? И чем сильнее нам преданы, тем больше в нас новой силы, чтобы привлекать, притягивать новых людей. Получается круг!
Лихорадочная краска на его щеках тоже поблекла. Теперь Ригальдо выглядел как хорошо знакомый Исли юноша. И этот юноша задумчиво разглядывал его, покачивая носком сапога.
– При жизни отца любили все в нашем замке, – сказал он шепотом. – Кроме меня; я видел, что с ним что-то не так. Он время от времени делал разъезды, останавливался в замках вассалов. Теперь я знаю, что это он так обновлял свою власть над людьми. Рядом с ним они теряли волю, а он тянул из них эту любовь, и пил их кровь, и пользовался их благами, и брал их женщин, а они даже не знали об этом. «Это был ангел»!
Ригальдо рассмеялся и сказал:
– Я тоже теперь так могу.
Он развел руки и засветился. Исли не мог отвести от него взгляда. Кожа Ригальдо стала пронзительно-белой, и он отчетливо засиял – холодным и ясным светом, так сильно, что черты его лица сделались на мгновение неразличимы, как будто сюда, на трон, действительно сел отдохнуть один из небесных ангелов. Исли вспомнил, что смутно видел что-то такое, когда сражался с прежним королем.
И еще он почувствовал, как эта самая сила, которую излучает Ригальдо, испытывает его исподволь, пытаясь прогнуть ему хребет: увлечь, обворожить, поставить на колени, покорить. Его тянуло к источнику этой силы, и он вспоминал: перекошенные, бессмысленные, обожающие лица горожан, слуги, которые понемногу проникались к Ригальдо симпатией, стража, во время болезни Исли позволявшая ему вольности…
Черт знает, как Ригальдо удалось пробудить в себе эту силу, но теперь, как подозревал Исли, он уже был могущественнее своего отца-упыря. Тряхнув головой, как пес после купания, Исли с сожалением сказал:
– Ригальдо, на меня это не действует.
Все оборвалось. Он по-прежнему стоял в центре залы. Ригальдо по-прежнему сидел в кресле и разглядывал Исли в упор, только теперь в его руках был кинжал.
– Да, – произнес принц, и непонятно, чего в его голосе было больше – сожаления или облегчения. – На вас, островных, это почему-то не действует. Поэтому я приказал, чтобы в моих владениях не осталось ни одного живого вестфьордца. Мне ни к чему подданные, которые меня ненавидят. К тому же я слишком устал от всего этого конского сброда в моем замке.
Он только что был на троне – и вдруг оказался в паре шагов от Исли. Господи, как же быстро он двигается, подумал тот. Как же он силен.
Как яростно, должно быть, он меня ненавидит.
Не глядя под ноги, Ригальдо небрежно переступил труп Финиана. Теперь они с Исли стояли лицом к лицу.
– Так странно, – еле слышно сказал мальчик. – Все как тогда, на болотах, когда мы встретились. Только тогда я был связан, а вы держали кинжал.
Он покачал головой и деловито сказал:
– Повернитесь, ваше величество. Ваши веревки мешают мне наслаждаться победой.
Исли медленно развернулся к нему спиной. Жар дыхания Ригальдо обжег ему ухо:
– Задумаете выкинуть глупость – я вам башку оторву.
Он рассек путы, и Исли скривился: руки занемели.
– У тебя кровь, – сказал он, не оборачиваясь.
– Что?..
– На подбородке. Кровь.
Ригальдо фыркнул. Обернувшись, Исли увидел, что он утирается рукавом.
– Простите, – чопорно сказал мальчик и по-волчьи сверкнул глазами. – Мои манеры оставляют желать лучшего.
Исли подумал: я могу на него напасть. Вырвать кинжал, замахнуться. Может быть, тогда моя участь будет милосерднее и быстрее, чем та, которую он мне наверняка уже приготовил.
Будто подслушав его мысли, Ригальдо сказал:
– Вы задаете удивительно мало вопросов, мой господин. С вами все хорошо?..
– А девушка? – перебил его Исли. – Ты и ее прикончил? Она не из болотных земель, значит, тоже не чувствует над собой твоей власти.
В нечеловечески красивом лице Ригальдо что-то дрогнуло, и он с неудовольствием сказал:
– Пока нет. Девчонка заперта у себя в комнате вместе с лекарем, – он скривил губы. – Я еще не решил, как с нею поступить. Вы плохо знаете южан, государь Вестфьорда, и эту их удивительную покорность судьбе. Абу Али давно называет меня «дэви». Я посмотрел в библиотеке – это значит демон-людоед.
– Откуда?.. – вскинулся Исли.
Ригальдо улыбнулся.
– Он же меня лечил. Сказал, что у меня сердце справа. И стучит вот так редко: тук, тук.
Он два раза громко хлопнул в ладони. Входные двери тут же распахнулись, и стража встревоженно заглянула внутрь. Они смотрели на Ригальдо с таким искренним обожанием, что Исли чувствовал холодок, бегущий по хребту. Казалось, никого не волнует, что на полу лежит труп, и то, что туника принца вся пропиталась чужой кровью.
– Они потом об этом забудут, – еле слышно сказал Ригальдо, поймав взгляд Исли. – Теперь я умею и так.
Солдаты мрачно смотрели на Исли. Он понимал: у стражи он один здесь сейчас вызывал беспокойство.
– Вы знаете, куда отвести его величество, – велел Ригальдо. – Смотрите хорошенько, чтобы он ничего не сделал с собой. Следите за своим оружием: он может его вытащить. Но не причиняйте ему вреда, не то я разгневаюсь.
Он улыбнулся, на мгновение сверкнув белоснежным клыком.
– А мне еще нужно подкрепиться, – сказал он, глядя в глаза Исли. – Такой жуткий голод, никак не утолить.
Почему звёздная гонка не превратилась в повторение лунной, я не понимаю до сих пор. Начиналось очень похоже — кто первый выскочит в космос, не израсходовав ни грамма химического топлива, кто первый сядет на Луну или Марс на машине нового поколения, кто первый обогнет Юпитер и вернётся на Землю на постоянной тяге в 1″g»…
Но на этом гонка резко закончилась. Начался всплеск политической активности. Десятки встреч на высшем уровне, совещания экспертных групп, длящиеся сутками — и при этом минимум выхлопа в прессу. Большая политика творилась тайно, под ковром. А потом началось сотрудничество. Осторожное такое, с оглядкой, с утаиванием мелких секретов, но сотрудничество. Не всех, конечно, а «звёздного клуба».
То есть, России и Америки. На подходе — Китай.
«Мячики»? Наши «мячики» позаимствовали у иноземных форму, размеры, массу и несколько технологий. Хотелось бы больше, но увы… Принцип связи гостей на сегодня так и не распознали. На чем она основана — непонятно.
Электромагнитная отпадает. Установили только, что скорость света для неё предел. Подробностей не знаю.
В общем, наши «мячики» разворачивают антенны и общаются между собой по радио. Просто, надёжно и очень по-земному…
Сижу за пультом, готовлюсь к испытанию активаторов. Все не так! Во-первых, невесомость. Во-вторых, холодилка молчит. Психологов — повесить! Хоть бы фонограмму пустили. Я бы сам пустил, но вся начинка корабля новая, записей джампов в бортжурнале нет. В-третьих, экраны черные, а шкалы приборов даже не зеленые, а серые. Пустые!
Ну да, по всем законам здесь производной ноль быть не должно. Солнце — вот оно, Сатурн — вот, центр галактики — за Солнцем. Но что мы знаем о физике пространства? Научились делать активаторы – слизали конструкцию, и делаем. А вдруг они сработают? Куда меня забросит?
Бах! Бах! Бах! Бах! Бах! Бах! Бах! Бах! — корабль сотрясается от пулемётной очереди тяжелых ударов. Мурашки по коже, душа в пятках.
Потому что удары идут реже, чем на моей старой лошадке. На малую долю секунды, но реже. Сам так настроил — активаторы-то мощнее. Но к этому привыкнуть надо…
Верчу головой. Солнце на месте, приборы в норме, только шкала заряда активаторов пылает красным. До нуля вычерпал накопители. Знаю, что так и должно быть, но все равно мурашки по коже… Никогда у меня пустых накопителей не было. Ну и ладушки. Отмучился, пора домой. Программа испытаний завершена.
Ложусь на курс, даю два «же» по главной оси и бреду в каюту. Надо будет ещё сверить хронометры, но это позднее.
— Пап, мама задумала страшное, — ошарашивает меня Зинулёнок, как только Лариса уходит в магазин. И тянет из-под кровати чемодан.
— Что в нём? — хриплым голосом спрашиваю я.
— Наши вещи. Она развод задумала…
Бред какой-то… Лариса — и развод… В голове не укладывается! Не потому, что наша семья крепка и дружна. Какие тут могут быть иллюзии? Но Лариса любит быть на первых ролях. А без меня выйдет облом… Ни денег, ни положения. На это Лариса не пойдёт никогда… если не найдёт эквивалентную замену. А о таком Вадим бы меня предупредил.
Это не все знают, но наши внутренние органы не дремлют. Звездоходы — и их семьи — под ненавязчивым наблюдением. Узнал я об этом недавно и случайно. Старик подтвердил. Позвал Вадима, и с меня взяли ещё пару расписок о неразглашении.
Бразилия тоже решила выйти к звёздам. Собирает технологии и информацию всеми доступными способами. В том числе, вербуя пилотов. В большой политике все средства хороши. Теперь я — посвященный. Так что, если б у Ларисы появился мужчина, я узнал бы об этом первым.
— Бред какой-то, — вслух говорю я.
— Мама придет — спроси у неё сам, — Зинулёнок сердито запихивает чемодан обратно под кровать.
— А жить вы где будете?
— У бабушки.
Да, это вариант… Моя уважаемая теща в последний год здоровьем ослабела. А характером — железная женщина. Знаю, жилплощадь завещала Зинулёнку. До её совершеннолетия распорядителем назначила Ларису. Так что технически вариант реален. Может, она Ларисе мозги вправит?
Нет, все равно не укладывается в голове. Нужно знать Ларису.
Моя половинка всегда знала, чего хочет. Известности, славы, денег. И трезво оценивала свои данные. Добиваться самой — мало шансов и слишком хлопотно. Но у женщин всегда есть запасной путь наверх.
Понимала Лариса и вторую прописную истину: чтоб стать генеральшей, выходить замуж надо за лейтенанта. Я и стал тем лейтенантом. А что? Лариса
сказочно красива. А как готовит… Да мне весь курс завидовал! И первые годы всё шло по ларисиному плану. Я стремительно делал карьеру. Так же стремительно росли зарплата и благосостояние семьи. По-существу, все планы Ларисы сбылись.
Но, как часто бывает в жизни, результат оказался далёк от мечты. Да, я заработал имя, мировое признание и широко известен… в узких кругах. До славы эстрадного идола мне — как до неба. Да, в смысле секса мы с Ларисой идеально подходим друг другу. Но на Земле — на Земле, а не дома — я провожу от силы три месяца в году. Чаще — два. А деньги… Деньги волнуют только тогда, когда их не хватает. Как только приход стабильно превышает расход хоть на копейку, нормального человека они перестают интересовать.
Наверно, Лариса на подсознательном уровне осознала всё это — и ищет новую линию жизни. Не по-мужски — взвесив, обдумав и спланировав, а по-женски. Бросаясь из крайности в крайность, методом проб и ошибок. Видимо, скоро начнутся настоящие скандалы. Лариса будет строить повод для развода. А я не знаю, как этому противодействовать. Более того, не знаю даже, нужно ли спасать наш брак.
Только бы это всё не ударило по Зинулёнку…
Поднимаюсь по лестнице к Старику на доклад. Вприпрыжку, через три ступеньки. Почему не на лифте?
Да чтоб медикам досадить. Ноги тренирую. Обещал на велотренажере уделать Гришу-велосипедиста. Ляпнул, что два «g» тренируют ноги лучше любых земных нагрузок, теперь надо отвечать за базар. Гриша выходит из отпуска через неделю, и ещё не знает, что ему медицина доверила честь института.
В длительном поединке мне его не одолеть. Велосипед — это долгое постоянное напряжение. Не готов я к такому. Но игра пойдёт по моим правилам. Устрою ему горный этап. То есть, нагрузку на тренажерах выставим максимальную, как при езде в гору, и если он не сойдёт с дистанции через пятнадцать-двадцать минут — я проиграл…
А с чего бы ему не сойти с дистанции, если сейчас он где-то на Алтае на надувнушке по речке спускается. На надувнушке веслом работают, если какую мышцу и качают, то бицепсы-трицепсы. А я — по лестницам вверх-вниз бегаю. Лучшей имитации горного этапа придумать нельзя… Если победю — пойдёт ещё одна легенда по институту про стальных парней, несокрушимых звездоходов… Ради легенды неделю можно помучиться… Уффф! Вот он — мой этаж.
Смотрю на часы — до срока пять минут. Можно успеть ещё заход – до чердака, вниз и обратно. Старик спросит: «Ты чего такой мокрый?» А я ему: «Я очень торопился к назначенному сроку». Он заинтересуется, но уточнять не станет.
Всё, верхняя площадка. Дальше некуда — железная лесенка, люк на крышу и амбарный замок. Ноги дрожат и подгибаются. Легкие из груди выскочить хотят. Теперь — вниз неторопливой рысцой. Ноги только какие-то трудноуправляемые… Главное — не споткнуться. Неверно, товарищ звездоход!
Опыт показывает, что споткнуться можно. Главное — не упасть. Ага, первый этаж. Теперь — снова вверх, как в последний решительный! Ско-о-оренько так…
Ноги идти не хотят, тяну себя вверх руками. Мощными рывками за перила. Останавливаюсь на этаж ниже, чтоб отдышаться. Через неделю я должен буду одолеть Гришу, а он ведь за страну выступал… Правда, это уже четыреста какой-то этаж за сегодня, но ведь с перерывами… Четыреста с гаком умножить на три с половиной — мама родная! Полтора километра. Завтра я с кровати не встану. А ещё Зинулёнка с югов встречать…
Этажом выше хлопает дверь, и на площадку, судя по голосам, выходят два человека. Судя по этим голосам, у меня даже есть время отдышаться. Потому что один из них — Старик. Второй — Кузьмич. Видная фигура в нашем муравейнике. В молодые годы сам летал. Не к звёздам, правда. К звёздам тогда ещё не летали. Сейчас — второй после Главного по летсоставу. Однако, я не знал, что они курят.
— … Потому что он всегда возвращается, — продолжает начатый ранее разговор Старик. — Талант у него такой — всегда возвращаться.
Замираю, затаив дыхание. Нехорошо подслушивать, но я не виноват. О ком они, интересно? О Степане?
— … Ты же помнишь, как заводчане его машину расколошматили. Он на больной машине всю полётную программу выполнил, не поморщился. А как обычный пилот сел — весь космос в осколках! А помнишь, как у американцев на «Миссури» главный ходовой в системе Сатурна отказал? Что они сделали? Сели на шлюп и бросили корабль. Он же его на маневровых вытащил! Четыре гравитационных маневра вокруг спутников. Научную программу спас, непрерывный ряд наблюдений не дал порвать.
Вот незадача! Разговор-то обо мне.
— «Паганель» будет флагманом нашего флота, — убеждает Старик. — И я хочу, чтобы он всегда возвращался. Ты понимаешь, ВСЕГДА!
— Я что, безлошадным его оставляю? У него «Ушаков» есть. Пойми меня, капитан флагмана — это лицо космофлота. А он — мальчишка. Бывают пилоты
опытные, бывают рисковые. Но опытных рисковых пилотов не бывает. Ты же его в последнем полете вел. «Прошу разрешения порезвиться» Было? Было! Как хочешь, но я буду настаивать, чтоб «Паганель» отдали Гаркулову.
Понимаю, что я в полной жопе. Ещё понимаю, что Кузьмич о «мячике» не знает. А раз не знает, значит, знать ему не положено. Психологи, гады, доигрались с репликами! Я уже «Паганель» своим считал. Банкет в ресторане, год снабженцем между заводом и Землей мотался… Глупо-то как! Боже мой, как глупо…
Хлопаю дверью, будто только что вышел на площадку и топаю наверх. Показываю Старику часы:
— Я минута в минуту.
— Молодец. Вижу, что торопился, вижу, что успел. Только я сейчас занят. Через час зайди.
— Хорошо, — говорю я и оборачиваюсь к Кузьмичу. — Валерий Кузьмич, поскольку разговор шел обо мне, внесу ясность. Вот Солнце, — рисую пальцем на стене круг. — Вот Сатурн. Здесь, между ними, я должен испытать активаторы. Самые мощные в Системе активаторы. Вас в этой картине ничего не пугает?
Кузьмич морщит лоб, потом кивает.
— Продолжай.
— У меня самые мощные в мире активаторы, — с напором повторяю я. — А в этом районе притяжение Солнца почти уравновешивается притяжением Сатурна. И я боюсь… До дрожи в коленках боюсь словить производную ноль. Потому что фокусирующей массы звезды нет, и вылететь я могу куда угодно!
— Тогда почему вы не доложили по всей форме на Землю? – Кузьмич переходит на официальный тон.
— А что я доложу? Что мне страшно? Мы же не знаем, почему работают активаторы. Мы их слепо скопировали. А вдруг Земля сочтет, что бояться нечего? Получу с Земли клизму скипидара в качестве успокоительного. Или другой вариант. Я не прав, а Земля отнесётся к моим словам очень даже серьёзно. Клизму скипидара получат ребята, которые мой полёт готовили. Мои друзья, между прочим. Что мне делать? Я пускаю в эфир пулю, что хочу порезвиться, и лечу сюда! — тычу пальцем в пустое место стены. – Здесь безопасно! По-любому безопасно!
Кажется, сорвался. Не стоило на Кузьмича голос повышать. Но хоть душу отвёл. Старик пытается испепелить меня взглядом.
— Крым, через час у меня в кабинете.
Надо понимать так, что меня просят удалиться. Склоняю голову, щелкаю каблуками и удаляюсь… Противно. Так убедительно врал, что сам поверил.
Тело Лианны плавало за прозрачной стеной в вязкой, маслянисто взблёскивающей жидкости цвета растворённого жемчуга. Лицо её выражало абсолютный покой. Глаза были закрыты, в сосуды рук и ног ныряли тонкие трубопроводы, приносящие к телу цветные жидкости и отводящие шлаки. Рядом стояли резервуары с телами дочерей, девочек-погодок.
Все они казались спящими, но сколько он ни смотрел на них, так и не заметил ни единого шевеления, ни единого вдоха. Несомненно, они были живы, излучая бесконечно слабую ауру телесного тепла — но не было даже легкой пульсации невидимого человеческим глазом свечения.
— Они живы, — он просто констатировал факт.
— О да.
— Зачем был нужен весь этот спектакль?— спросил он, глядя на покачивающиеся в жидком жемчуге тела и вспоминая лужу крови, которой хватало как раз на троих — взрослую женщину и двоих детей.
Собеседник пожал плечами.
— У нас есть твой психопрофиль. Мы знаем твои больные места, твои триггеры, твои табу. Знаем, на что надавить, чтобы получить нужный нам результат.
— Получили?
— Ну, ты же здесь.
Он молча смотрел на свою спящую семью.
— Им не было больно,— сказал у него за спиной хозяин башни.— И страшно им тоже не было. Когда они проснутся, будут помнить странный сон, и только.
— И когда же они проснутся? — спросил он, с трудом артикулируя речь. С челюстями творилось нечто невообразимое.
— Зависит от тебя, — ответили ему. — Если мы придем к пониманию — то скоро.
Он умолк — теперь уже надолго.
— И они увидят меня?— спросил он потом. — Таким?
Человек помедлил с ответом.
— Ты будешь всесторонне изучен, и не исключено, что у нас появится возможность нейтрализовать мутацию или хотя бы локализовать её на приемлемом уровне. Вычленить полезные и функциональные изменения… хотя ты и в таком виде более чем функционален.
Он дёрнулся, поцарапав пол хитином когтей. Веселье хозяина сразу перешло в разряд натужного.
— Шучу, шучу, не напрягайся так,— поспешно сказал тот. — Про полезность некоторых изменений я вполне серьёзно. Из тебя должен был получиться модифицированный киллер, но чтобы такое… Способность к инстинктивному тотальному контролю сети — нечто удивительное. Этого никто не ожидал.
— Глаза, — сказал он. — Теперь я вижу. Вижу по-настоящему. Насквозь.
— Тогда ты должен видеть и то, что у тебя нет выбора. Это не шантаж, поверь мне. Это условия сотрудничества. Ты и твои новые способности помогают нам, мы помогаем тебе, твоя семья помогает нам держать тебя под контролем. Все старо, как мир, видишь сам. Я честен с тобой. Соглашайся. У тебя нет другого выхода. Ты должен это понимать. Ты ведь разумный человек.
— Уже нет, — сказал он, оборачиваясь. Нижняя челюсть выстрелила вперед и откусила голову человеку, который вращал мир.
Мониторы слежения координационного центра поднебесной башни продолжали показывать сидящим в напряжении громилам в боевой броне, как их хозяин продолжает вести неспешную беседу с чудовищем.
Камеры долго ещё будут транслировать репортаж о реальности, которой нет.
Столько, сколько ему будет нужно.
***
Он разглядывал нового себя в одном из огромных зеркал на внутренней поверхности сферы. То, что он видел, казалось странным, но уже не уродливым и отвратительным. Он продолжал изменяться, но темп изменений постепенно падал. Организм полностью перестроился, и человеческих черт в нем практически не осталось.
Он больше не мог говорить, но сохранял полный контроль над всеми слоями реальности. Инфопространство полностью подчинялось ему. Пустив потоки информации нужным ему образом и произведя ряд перестановок в штате служащих небоскреба и команде человека, которому он ещё недавно принадлежал, от лица хозяина, он долгие годы сможет пребывать в безопасности в этом уютном гнездышке в поднебесье, в самом центре империи, созданной его предшественником.
Он — вершина пищевой цепи. Способность поедать плоть представителей доминирующей на Земле расы позволяет ему возвыситься над человечеством и править им — сначала тайно, потом, когда все приготовления будут проведены и общественное мнение подготовлено, придет время выйти под лучи солнца.
К тому времени он будет уже не одинок. Со временем он найдет способ создать фертильных самок своего вида.
Нового вида.
Моя семья поможет мне. Не может не помочь, подумал он.
Войдя в грёзы жены и дочерей, он принялся нашептывать им нестрашную сказку о чудовище, которое добро к людям и всегда готово помочь тем, кто ему дорог. Придет время, и они проснутся. Проснутся и поймут, насколько сильно он их любит.
Это будет позже, когда он всё подготовит — и сам будет готов к этой встрече.
Главное сейчас — оставаться человеком.
Он расправил прозрачные крылья с густой сетью жилок, переступил шестью ногами по перилам балкона, оглядывая серую полусферу неба и горячее многоцветье далекой земли в поисках добычи. Голод и охотничий азарт переполняли его.
Время хищника, подумал он.
Моё время.
И шагнул в пустоту.
Вопрос с богами решился как-то достаточно быстро. За один присест из черной пустоты удалось выловить очень интересных созданий.
Первым был бог… не пойми чего. Седой парень с грустными блеклыми глазами просто замер посреди морозильника. Это был единственный пока что случай, когда на меня в пустоте особо не реагировали. У большинства душ все же сохраняются реакции, свойственные им при жизни, эмоции, например. И, в случае пришествия чего-то необычного, души все же эти эмоции проявляют. Кто-то смотрит с удивлением, кому-то любопытно, кто-то испытывает страх, поскольку видел, как других попавших в пустоту сожрал блудный пожиратель. Кто-то опасается, разумно понимая, что за все удовольствия, в том числе за жизнь, придется платить.
Этот же парень просто стоял и смотрел сквозь меня. Будто меня и нет. И такая реакция заинтересовала. Значит, с ним произошло что-то такое, что перебивает все внешние раздражители. Да и вообще, кто ухлопал бога? Снова паразиты активировались, что ли?
Осторожно касаюсь его плеча. Достаточно крепкий дух, просто… разочаровавшийся и отчаявшийся.
— Пойдешь со мной? — седая голова приподнимается, он смотрит тусклыми, невыразительными глазами цвета рыбьей чешуи. И не серые, и не стальные, вообще какие-то блеклые…
— У меня есть выбор? — пожимает плечами бог, но от энергии не отказывается, получая свои стабильные капли. Как же мало ему нужно, пьет как котенок молоко из огромной миски… Никогда не думала, что когда-то моего резерва хватит, чтобы напоить пантеон богов и не запариться…
— Можешь остаться здесь, — развожу руками. — Но я дважды не предлагаю. Думай.
Определить, бог чего именно это был, практически невозможно. Для бога любви и разврата слишком он забитый, да и не настолько смазливый, на бога войны не похож, водой тоже не тянет. Охоты? Домашнего очага? Так это бабы, чаще всего, должны быть… Бог ремесла? Вполне может быть, руки у него рабочие, не изнеженные. Но тоже сомнительно… Бог воров? Взгляд совсем не плута — прямой, спокойный… Кто же ты, странное божество?
— Что от меня потребуется? Какова плата за… жизнь? — наконец спросил он, едва разомкнув губы. Я подала флягу с водой.
— Сказать, богом чего ты был. И дальше быть богом, работая на совесть. Помогать тем, кто в тебя верит, набирать новую паству, являть всякие знамения… Ну сам знаешь, тут я не указчик.
— Да кем я только не был! — отмахивается странный тип и возвращает пустую флягу. — Даже богом девственниц…
Я подавилась и прокашлялась… Мужик и бог девственниц! Вот это поворот…
— Хорошо, ты подумай, чем хочешь заниматься, а пока отъедайся и отдыхай. Пойдем домой…
Прохладный лоб уткнулся мне в плечо. Вся та непомерная усталость и боль, которую копил этот странный парень, рухнула на мои плечи. И смылась волной, уходя в небытие. Ласково касаюсь рано поседевших волос, будто запорошенных пеплом. Пей, странный бог всего, пей, ты мне нужен забирать на себя то, что мне явно лишнее. Пусть молятся тебе, пусть строят храмы, пусть приносят цветы и воду к алтарю… пусть слагают песни и выдумывают обряды… А мне этого всего не надо, я ведь не бог. От божественной силы меня плющит как наркоманку. Лучше своим ходом набирать мощь, привычным методом потеряшек.
Уже на корабле во время обеда предлагаю ему:
— А давай ты будешь богом приключений? И не скучно, и множество народа будет молиться, и заняться будет чем…
Он удивленно отрывается от еды, даже отставляет миску, внимательно смотрит на меня так, будто я ему предложила проповедовать у осьминогов, а потом вдруг соглашается, разом отрубая все сомнения.
— А давай!
Приключения ведь бывают разные. Сухопутные, морские и космические. Любовные, воровские, творческие. Домашние и вокругсветные. Всякие, какие только душа пожелает. И каждый приключенец будет возносить молитвы, получать отклик, помощь, совет… Это усилит его веру и в следующий раз нашему богу прилетит еще большая порция праны… А уж он ее переработает в силу, силой поделится с нами, ведь это наш бог, наша потеряшка и наше сокровище. От переработанной силы даже меня плющить не будет. И ему вернем это все сторицей, тратя эту же силу на создание храмов, всякие рукотворные и не очень чудеса, и поиск его же последователей. Круговорот силы в природе!
Таким же образом я подобрала еще одну красавицу, только уже из жарильни. Пушистая белая лиса как нельзя лучше годилась в богини для наших фурри — и рожей похожа, и повадки такие же.
***
Презентация двух разных богов была обставлена довольно красиво. Собрали всех желающих посмотреть «шоу», наняли новоявленных жрецов, чтобы было кому вещать волю божеств, подыскали места для храмов. Лису представляли на Приюте, поскольку там была самая большая община фурри. Она продемонстрировала свои возможности, хоть и сильно бухтела, что приходится заниматься фокусами.
Но белая человекообразная лиса, эффектно улыбающаяся своей будущей пастве — достаточно привлекательное божество. Особенно красиво одетая, подтянутая, свежая и способная действительно помочь. Да, согласна, богам такие презентации в новинку, но как еще доказать людям, что эти боги есть? Являть чудеса без разбора? Так поди угадай, что кому понравится. Что человеку из технического мира чудо чудное и диво дивное, то демону из магического мира обыкновенное явление, как восход и закат. А так все видят, все могут оценить могущество новых богов.
Такие презентации с исцелениями, выполнениями желаний, ответами на самые разные вопросы пришлось провести во всех наших мирах. Для лисы — только в тех, где поселились фурри, для приключенца — во всех. Польза от этого была несомненной — наши потеряшки получили новых божеств, которых будут задалбывать молитвами и заливать праной. Ну, а я… получила в своем роде интересный опыт рекламирования богов. Что поделать, времена меняются и истово верить все эти сметные или почти бессмертные будут только в одном случае — когда их вера подтверждается.
Я сама прекрасно убедилась на личном опыте — без каких-либо материальных или хотя бы зрительных доказательств вера иссякает. Как можно верить в то, что есть только в твоей голове? Это еще один шаг к сумасшествию. А вот когда и ты сам, и твоя семья, и соседи, и еще несколько десятков знакомых видели одно и то же… вот тогда уже можно смело говорить о чудесах, знамениях, божественном вмешательстве.