В комнатушке достала спортивный коктейль, сухую закваску живого киселя. Развела, подержала над кормом ладони, наполняя пищу энергией, и принялась жевать склизкую массу. Из кухни парило бульоном.
Кое-как с помощью Таи нарисовали схему. Две развилки Вера проскочила неправильно. Но теперь, прозрачным осенним днём, у неё были все шансы попасть на трассу. Даст бог, к ночи будет в Питере.
Наскоро покидала вещи в сумку. Хозяйка стояла на пороге. Вера махнула рукой, повернула ключи зажигания.
Фокус молчал.
Она откинулась на спинку сиденья. Почему с утра, подспудно, она чувствовала, что так и будет? Открыла капот, почти с опаской, помня, как выглядела начинка автомобиля во сне. Все железки по местам, блестят на солнце. Вот только не пашут.
Ещё сто-пятьсот безнадежных попыток.
Словно пёрышком, мяконько, провели по спине — от затылка к хребту. Она обернулась, и показалось, что из глубины комнаты смотрительница за ней наблюдает.
И что теперь?
— Вы не волнуйтесь, — сказала Тая. — Приедет мой Виталий, посмотрит. Механик он. Погуляйте пока. Наше озеро — феномен! Жаль, редко кто приезжает, такой красоты не видят…
Оставив вертеться на языке сто первых ответов толстухе, куда ей засунуть всю красоту, Вера задумалась. Вариантов-то нет. А в лесу можно поймать шальную сеть, вызвонить коллег из города. Значит, подождём красномордого мужа. Достала из багажника резиновые сапоги, намотала любимый шарф и пошла по тропинке к озеру, держа мобильник, как сапер — миноискатель.
Озёрный феномен, вид сверху, был такой: вода стояла слоями, красным и желтым. Прямо коктейль, смешан, но не взболтан. Может, дело в подземных источниках? Болотные железистые воды — красный. Желтоватые ручьи — белый. Ламинарное движение. Действительно, круто.
На другом берегу, там, где во сне зеленели деревья, стоял мёртвый лес. Белые, как кости, ветки, клочья мха на ветру.
Вдоль воды шла девочка лет восьми в цветастой юбке с большой широкой корзиной. Униформа у них, тут, что ли? национальный костюм? Девчушка подбирала какие-то тряпки с песка и складывала в корзину. Вера окликнула её и стала спускаться, оскальзываясь на глинистом откосе. Девчонка обернулась, увидела её и быстро скрылась в прибрежном ивняке. Вымазав джинсы в глине, Вера съехала на берег и присвистнула.
Не тряпки. На песке лежали птицы. Чайки и галки. Вповалку, с раззявленными клювами, с застывшими пуговицами мертвых глаз.
Десятки.
Это что ж нужно сбрасывать в воду, чтобы птицы все передохли? Экологической катастрофой пахнет.
Судьба привела её сюда. Интуиция, фарт.
Все проблемы отошли на второй план. Она оказалась в родной стихии. Пробы воды нужно взять, сделать фотографии. Сейчас сбегает за пузырьками для проб, а пока… носилась по берегу, щелкая мобильником, снимая птиц, воду, и чувствуя, как разгорается в груди азарт. Время взять реванш после облома с лесорубами.
Заметила просеку: дорожка накатанная, прямо к озеру идет. Приезжает, к примеру, КАМаз, сбрасывает дрянь…Такую красоту загадили, сволочи. Надо расспросить местных, что да как… Скажут они, как же. Но попробовать стоит. Вот почему, если где-то появится что-то хорошее, придут люди и всё загадят?!
Не то, чтоб она не любила людей… Но почему-то им, с их дурацкими проблемами, дрязгами, деньгами и семьями никогда не хватало времени остановиться и подумать, что же они делают. Но кто-то ведь должен?!
Солнце висело в небе, как медная монета. Обманчивое тепло. И мошкара по-летнему раззуделась. Обратная дорога показалась ей короче. Для очистки совести прошла сквозь посёлок. Одни развалюхи. Только в паре дворов на неё лениво потявкали шавки.
Навстречу попался дед: в фуфайке, кепке «Олимпиада-80», совершенно беззубый, с бойкими нахальными глазами. Сходу назвал её красавицей. На расспросы про птиц, естественно, тут же оглох:
— Ась?
Мол, какие птицы? Не знает, не видел. Народу тут мало. Три бабки и он, Потап. Не считая «этой» — кивнул на музей. Сказал:
— Одни пионерки остались.
«Пионерками» звал старух. Вера спросила, часто ли приезжают сюда посторонние, дед понял по-своему. Обрадовал новостью: назавтра ждут автолавку. Если муж Таи не объявится, Вера попробует водителя уболтать подбросить её до райцентра.
Добралась до машины, ещё раз попробовала завести. Глушняк. В багажнике достала из сумки «патронташ» — кожаный пояс с кармашками. Возьмет пробы воды и песка. Хорошо бы птицу с собой прихватить, да она, скорее всего, стухнет дорогой.
Чудо-водитель, муж толстухи, так и не объявился. Тая пожаловалась:
— Хуже Ядвиге. Весь день не двигается. И молчит.
Из приоткрытой двери пахнуло нафталином и пылью. Старуха сидела, как палка, выпрямившись в кресле. Лицо неподвижно, и Вере почудилось, что она не дышит. Тот кошмарный возраст, тот каркас мышц лица, который живого делает мумией.
Нетушки. Лучше до этого не доживать.
Покивав сочувственно для приличия, сбежала. Вскользь спросила Таю, что на том берегу.
— Лесорубы Лоухи, — был ответ. — Присказка местная. А лес нехороший, мы не ходим туда. Зато здесь — грибы, ягоды! Брусника ещё висит, — вспомнив, что постоялица вегетарианка, хозяйка воодушевилась. — Витамины! Чистейшее всё!
Вот птицы у вас тут и мрут, подумала Вера. Спросила про девчонку на берегу — чья она.
Толстуха выпучила глаза:
— Первый раз слышу. Это вам дед Потап рассказал? Так он соврёт — не дорого возьмет. Нет у нас тут молодых. В деревне — три бабки и этот, прости господи, балабол. Остальные дома нежилые. Приезжают по лету дачники, а сейчас не сезон.
Гладко говорила Тая, да вот то, как она улыбалась, глядела в глаза, доброжелательно раскрывая гостье все карты, маячило: врет. И не краснеет. В самом деле, с чего ей краснеть перед этой малахольной из города? Как приехала, так и уедет. У них тут свои погремушки. Вера была уверена, что спроси она про птиц, толстуха так же искренне вытаращит глаза: что за птицы? Какой такой павлин-мавлин? Не видишь, мы кушаем?..
Проторенной дорогой вернулась к озеру. На вид и вкус вода была как вода. Наполнила пробирки, осмотрела птиц. Просто сдохли — ни ран, ни повреждений. Пошла в ивняк, по следам давешней девчонки.
Лес стал смешанным — это тебе не сосновый бор, где в тапочках можно гулять. Бурелом и чапыжник. Не полезла б туда, но увидела, как белеет что-то среди осенней рыжины. На обглоданные кости похоже.
Дерево. Такое же, как лес на том берегу. Единственное мертвое среди живого.
Пока пробиралась поближе, вышла к дому. Стоял среди леса: старый, рассохшийся, с подгнившей проваленной крышей и парой слепых окошек меж щербатых, в перхоти от краски, оконных рам. Сторожка охотничья? дом рыбака? Явно сто лет никто не живет. Избушка, избушка, стань к лесу задом…
Дерево росло за избой, над обрывом. Белое и мёртвое. На нём трепыхался, как сопля, кусок желтоватой выцветшей тряпки. Вёл себя как живой, неприятно диссонируя с выбеленными ветками. Вера нашла палку и брезгливо сдернула лоскут. Его тут же унесло ветром. Дерево стало белым, строгим и даже красивым.
Уходя, чувствовала радость человека, добавившего в мир немного гармонии.
Уже под вечер вернулась. Светилось окошко карги. За занавеской над столом склонились две тени.
Ужин: живые хлебцы, настоянные на местной воде. Хоть какой-то вкус появился у блюда. Жевала и думала о том, как вывести на чистую воду тихушников. Лес, скорей всего, отравили. В озеро льётся дрянь. Только надо действовать аккуратно. Хватит ей кирпичей на капотах.
Стемнело споро, будто свет выключили. Телевизор не работал. Об интернете тут слыхом не слыхивали. Видимо, вся связь с внешним миром держалась на Виталии, который так к вечеру и не вернулся.
Потушила свет, легла. Показалось, кто-то ходит за окном. Померещилось. Нервишки. Хотела распахнуть окно, чтобы впустить побольше пряного воздуха, но передумала. Спать.
Но захотелось жрать. Не заправляться энергонасыщенным коктейлем из питательного овсяного киселя, а именно жрать: кусок дымящегося мяса, зеленая петрушка, пельмешки…
Как они с Пашкой любили пихать в пельмень то жгучий перец, то лимон, то…
Так. Пора принимать меры.
Она задернула шторы и включила свет. Подошла к трельяжу с зеркалом, с наклейками импортных звезд советских времен. Сняла джинсы, стянула свитер. Стояла и смотрела на гибкое, поджарое тело, с крепкими танцевальными ногами, загорелыми руками, кубиками пресса, чуть намеченным животиком. Не бодибилдер деревянный, а мяконькая, беленькая, и есть, за что подержаться.
Зажмурилась и представила себя точно так же стоящую перед зеркалом в опустевшей квартире. Валики по бокам, ноги, как два столба, слоновые складки у задницы и круглая, зареванная морда. Представила, что сейчас откроет глаза и увидит все это. Что не взбежать по лестнице на седьмой этаж, что у нее растет сын… так, стоп, это из другой оперы…
Открыла глаза, головой потрясла, чтоб отогнать воспоминание. Плюс десять лет, минус тридцать килограмм.
Уфф. Но жрать уже не хотелось. Занавесила шторы, легла и заснула.
За окошком, в молочном тумане, стояла вчерашняя баба в цветастой юбке. Исчезни, сказала ей Вера. Это такой способ проснуться во сне. Женщина звонко расхохоталась и исчезла. Надо же, сработало! Только за спиной у неё оказалась девочка — та, с корзинкой. Исчезни, повторила Вера.
Девочка мотнула головой. Мол, нет. Не исчезну. Вера прошла по дому, приоткрыла дверь в комнату Таи. Она спала, одеяло валялось на полу. Необъятная ночная рубашка делала её похожей на облако. Глубоко дышала ртом, всхрапывала. На столе лежала коробочка со снотворным. Оно быка валит, Вера коробками изводила, когда Пашка… давно, короче.
Она вышла на улицу. Лунной зеленью светилась дорога к озеру. Протянула руку девочке. Ладошка была мягкой и горячей.
0
0