Планета Аркадия. Вилла адвоката. Гостиная. Мартин перелетает через подоконник, совершает кувырок и прячется в кустах. Кеша в недоумении выглядыват из окна. В доме по-прежнему тихо.
Кеша(шепотом, забыв про внутренню связь): DEX, ты чего?
Мартин(тоже шепотом по той же причине): Беги!
Кеша: От кого?
Мартин: Это Валентина Сергеевна!
Кеша: Кто такая Валентина Сергеевна?
Мартин: Это Полинина мама!
Кеша: И шо? Она потребляет киборгов на завтрак?
Мартин: Хуже.
Кеша: Что может быть хуже?
Мартин: Она их кормит и заставляет копать. А потом грядки пропалывать.
Кеша (настороженно): Это больно?
Мартин: Очень, особенно, если неправильно.
Кеша: А кормит чем?
Мартин: Огурцами. И салатом из водорослей.
Кеша: Откуда знаешь?
Мартин: Ланс рассказывал. Он копал.
Кеша: А салат?
Мартин: Салат Дэн ел.
Кеша: И как? Выжил?
Мартин (мрачно): Ускоренное избавление от крайне токсичного содержимого. Режим «Транзит».
Кеша (задумчиво): Какая потрясающая женщина! Коня на скаку остановит, то есть, киборга. Но увы, это не она.
Мартин (выглядывая из кустов): А кто?
Кеша: Это мама Лелика.
Мертин: Кого?
Кеша: Лелика. Ну, в смысле, адвоката.
Мартин: Так его Лелик зовут? Лелик… (Пробует имя на звучение, как на вкус) А что? Звучит. Для козла самое оно.
Кеша: Вообще-то его зовут Леонард. А Леликом его зовет мама.
Мартин: Ты хочешь сказать, что его мама – киборг?
Кеша (нетерпеливо): Да нет! Его мама человек. А это (Он тычет пальцем в неподвижную фигуру) кибернетическая копия. Аватар.
Мартин, расхрабрившись, вылезает из кустов и подходит к окну. На всякий случай запускает боевой режим. Оглядывается и прислушивается.
Мартин: Зачем ему копия?
Кеша: Чтобы хорошо себя вел. Мама за ним постоянно приглядывает. Через видеотрансляцию.
Мартин (с явным облегчением в голосе): А почему она так похожа на Валентину Сергеевну?
Кеша: Потому что Валентина Сергеевна — архетип.
Мартин: Ты давай неприличными словами не выражайся.
Кеша (со вздохом): И еще эти DEX’ы удивляются, что их заставляют копать. Архетип – это такой универсальный символ. Вечный образ. Модель. Ну там Гамлет, Дон Жуан, дон Кихот, Шариков Полиграф Полиграфыч.
Мартин: А Валентина Сергеевна?
Кеша: А Валентина Сергеевна архетип «яжематерей». Все сверхзаботливые мамаши, в конце концов, становятся на нее похожи. Вот твоя Корделия еще пару месяцев с тобой понянчится и тоже начнет мутировать. (Копирует голос Корделии). Мартин, ну пожалуйста, ложечку за Дэна, ложечку за Тэда, ложечку за Станислава Федотовича!
Мартин взлетает на подоконник и хватает Кешу за шиворот.
Мартин: Дэн мне как-то рассказывал, что у Irien’ов очень хрупкая шея. И не только рассказывал, но и показывал. Проверим?
Кеша (придушенно): А кто с адвокатом разбираться будет?
Мартин: Сам справлюсь.
Кеша: Если ты… меня… придушишь, у Корделии… будут… неприятности…
Мартин: Вот если я этого не сделаю, у нее точно будут неприятности.
Кеша: Ты… не… знаешь как использовать… маму. Мама… лучшее средство для нейтрализации…
Мартин: А ты, можно подумать, знаешь.
Кеша: Знаю… Пусти.
Мартин его отпускает. Кеша отскакивает и потирает шею.
Кеша: Ну и ты и…
Подходящее случаю ругательство в голову не приходит.
Мартин: Держи свою конечность на привязи, октопоид.
Кеша: А ты свои держи, терминатор хренов. Василий Алибабаевич – нехороший человек. Редиска!
Мартин: Ты, плагиатор! Это Корделия так ругается!
Кеша: Пусть подаст на меня в суд за нарушение авторских прав!
Мартин переходит в боевой режим, но тут же его отключает. Закрывает глаза и делает несколько медитативных вдохов и выходов.
Мартин: Так, или мы делаем то, зачем пришли. Или я откручиваю тебе голову.
Мартин сопроваждает реплику выжиманием гипотетического полотенца. Кеша встряхивается, как потрепанный кошкой воробей.
Кеша: Учись, дексяра.
Приближается к неподвижной «Валентине Сергеевне». Небрежно опирается о спинку ее кресла.
Кеша: Вот вы, мама, интеллигентная женщина, по утрам программу «Здоровье» смотрите, а ваш сын, между прочим, курит, курит, курит.
Зажигается свет. Раздается вой сирены. «Валентина Сергеевна» оживает и хватает Кешу за шиворот примерно так же, как это минуту назад делал Мартин.
ВС: Что, так часто?
Кеша (придушенно): Нет, только когда выпьет.
ВС: Ах, он еще и пьет?
Кеша: Когда в карты много проиграет… DEX, помоги.
Мартин (удобно расположившись на подоконнике): По-моему, ты сам прекрасно справляешься.
Кеша (голосом пойманного беспризоника): Тетенька, отпустите, я так больше не буду.
ВС (грозно): Где мой Лелик? Вы в какой вертеп его заманили, уголовники недопойманные?
Кеша (голосом завзятогоо ябеды): А Лелик жениться пошел…
ВС от такого известия выпускает Кешу, который плюхается на пол и сразу отползает.
ВС: Что? Жениться? Оставить маму сиротой? Неблагодарный!
Мартин: Эту трагедию еще есть время предотвратить.
ВС: Я должна взглянуть в его глаза! Должна воззвать к его сыновнему долгу!
Кеша (подсказывая с четверенек): И всыпать по первое число. Сегодня как раз двадцать восьмое.
Мартин (с готовностью Сусанина): Мы покажем дорогу.
Сцена вторая
Особняк кузины Матильды. Все комнаты ярко освещены. Слышатся музыка, смех и звон бокалов. Публика нарядная и респектабельная. Все старательно ведут светские разговоры. В одной из комнат, по виду рабочем кабинете, сидит Корделия. Перед ней развенуто вирт-окно с биржевыми сводками. Появляется сияющая Катрин, с ней — импозатный мужчина лет сорока, с брюшком и залысинами. В руках у него изящный поднос с двуми бокалами и вазочками с ярко-красными ягодами. Вероятно, клубничкой.
Катрин (шебечущим светским тоном): Корди, дорогая, познакомься, это Леонард. Двоюродный племянник Матильды. Он прилетел с Новой Земли.
Корделия смотрит на мать долгим, очень долгим взглядом. В этом взгляде обещание санкций, пенсионная реформа, узурпация власти и кровавая диктатура.
Корделия (замогильным голосом): Рада познакомиться.
Катрин берет из рук мужчины поднос с бокалами, ставит на столик перед дочерью.
Катрин: Ну вы тут поболтайте, познакомьтесь. Я не буду мешать.
Выпархивает за дверь.
Мужчина: Надеюсь, я вам не помешал?
Корделия(не отрываясь от вирт-окна): Помешали.
В ответ Леонард лучезарно улыбается.
Леонард: А давайте о чем-нибудь поговорим.
Корделия (морщась): Давайте.
Мужчина: Вы грибы любите?
Корделия (от неожиданности отрываясь от сводок): Чего? Грибы?
Мужчина: Ну да. Планета Эдем. Представляете, теплый осений денек. Лес. Свинки хрюкают. Мы с вами идем по тропинке, а там…
Корделия: … красные сыроежки. Голодные.
Мужчина: Ну почему сразу сыроежки? Там и боровики есть, и лисички.
Корделия: Не, лисички неинтересно. Мне бы чего-нибудь посерьезней. Сыроежки, мухоморы, бледные поганки.
Мужчина (слегка обескураженный): Хорошо, я понял. Грибы вы не любите.
Корделия: Не люблю.
Леонард: А музыку? Вы какую предпочитаете?
Корделия (делая вид, что раздумывает): Мэрилин Мэнсон и Cannibal Corpsе.
Леонард продолжает улыбаться, но вид у него еще более обескураженный.
Леонард: Простите, но мне как-то не доводилось…
Корделия: Жаль. Много потеряли. Тексты у них таких… жизненные, отражают дух нашего беспокойного времени. Вот, например. (Напевает сипло-скрипучим голосом) We’re not gonna kill you! Just relax and enjoy it. Relax and enjoy the pain! There is pain involved. There is pain involved. Relax and enjoy the pain, okay!? There is pain involved! You like it, don’t you? Вы понимаете старые земные языки? Нет? Вам перевести? Там речь о взаимоотношения жертвы и ее мучителя. Расслабься и наслаждайся болью.
Леонард (нервно отпивая из одного бокала): Нет, нет, не надо. Я понял.
Корделия: Или вот еще. I watch your blood flow Rotten brains, I feed ’till I’m full Pressure building, the body starts to swell О, это уже о страданиях живого мертвеца. Это, конечно, метафора, вы понимаете. Это о нравственном падении, об отравленном алчностью и ложью разуме современного человека…
Леонард икает. Снова торопливо отпивает из бокала.
Леонард (слабым голосом): А как же Моцарт? Бетховен? Страдивари?
Корделия: Страдивари? А, знаю. Барабаны.
Леонард (снова икнув): Почему барабаны?
Корделия: Ну барабаны Страдивари. Очень известный бренд. Я как раз Мартину собиралась купить. Пусть порадуется пацан.
Леонард (с сомнением): Страдивари делал… скрипки.
Корделия: Ну да, скрипки. А для реальных пацанов – барабаны.
Леонард (все еще не теряя надежды): А как вы относитесь к стихам?
Корделия: Стихи? Стихи я люблю. Особенно классику. «Как из маминой из спальни, кривоногий и хромой, выбегает вдруг начальник и бежит к себе домой».
Леонард (смущенно): А как же Пастернак? Бродский? Ахматова?
Корделия: Пастернак это если следовать сюжету.
Леонард: Какому сюжету?
Корделия: Избитому.
За дверями слышится шум. Звон, грохот, крики. Откуда-то издалека доносится истошное: «Лелик! Где мой Лелик?» Леонард бледнеет. Корделия сначала с интересом прислушивается, затем переводит взгляд на адвоката.
Корделия: Ой, а что это вы так побледнели? С лица спали.
Леонард (севшим от ужаса голосом): Мама…
Корделия (с искренним сочувствием): Да, мама – это могила.
Корделия подходит к двери и распахивает ее. В огромной гостиной, где гости только что чинно распускали сплетни, царит хаос. Все мечутся, носятся, орут. В центре этого водоворота монументальная дама в бордовом халате таскает за волосы блондинку. У блондинки накаченные под завязку губы и бюст пятого размера. Рядом прыгает плюгавенький мужичонка в костюме за три тысячи единиц и пытается отбить силиконовую жертву.
Мужичонка: Отпустите мою жену!
Блондинка: Помогите! Она сумасшедшая.
ВС: Где мой Лелик?!
Корделия: Что, уже играем в шарады?
Леонард (выскакивая в гостиную): Мама, прекрати, я здесь!
Монументальная дама в халате оборачивается на его голос.
ВС: Лелик, сынок! С тобой все в порядке? Тебя не изнасиловали? Ты же знаешь, этим развратным созданиям нужно только одно! Они все хищницы. Но мама тебя защитит. Мама всегда с тобой.
Гости, разбежавшиеся по углам, начинают хихикать. Через застекленную дверь террасы в комнату заглядывают две очень знакомые физиономии. Пользуясь суматохой, Корделия пробирается через толпу и выходит на террасу с другой стороны. Крадется на цыпочках. Оба киборга так увлечены происходящим, так откровенно наслаждаются скандалом, что ничего не слышат.
Корделия: Ага, вот они, шахматные диверсанты! Стоять!
Оба киборга вытягиваются по стойке «смирно». Корделия смотрит на них с напускной суровостью.
Корделия: И кто это у нас такой креативный?
Киборги переглядываются, потом Кеша, с видом уличенного в христианстве мученика, делает шаг вперед.
Кеша: Mea culpa! Это я! Я во всем виноват! Накажиет меня. Казните меня. Сделайте мне больно. Розог мне! Розог!
Гордо вскидывает голову и выпячивает грудь.
Корделия: Кеша, не буди во мне предков. Они, если проснутся, тебе такое устроят, что Захер-Мазох обзавидуется.
Кеша (с жадным любопытством): С чулками и наручниками?
Корделия: С антикварной мухобойкой!
Кеша (растерянно): У меня такого в программе нет.
Корделия: Значит, будет. (Поворачивается к Мартину). А ты зачем в это вписался? Я же тебя предупреждала. Не слушай этого кибер Гапона. У него шило в одном месте.
Кеша (обиженно): Нету у меня никакого шила.
Корделия (не обращая внимания): И он в поиске приключений на это шило.
Мартин виновато втягивает голову в плечи.
Мартин (покаянно): Мы думали… мы думали, что этот адвокат… в общем, что нужно тебе помочь, спасти…
Корделия шумно вздыхает.
Корделия: Кого? Меня? Да я этих адвокатов на завтрак ем!
Мартин (оживляясь): Так это из них делают нюренбергских сосиски? Вкусно.
Корделия: Так, быстро домой. А то следующие сосиски сделают уже из вас.
Сцена третья.
Усталая Катрин возвращается домой. В своем ярком одеянии она похожа на бабочку, которую поймали, помяли, выпустили, и она, скособочившись, пытается лететь. Картин раздирают противоречивые чувства. С одной стороны, ей стыдно, а с другой, весело. Ее огорчает неудача и одновременно радует избавление от вероятного зятя.
В ее коттедже горит свет. Она входит и застает такую картину. Посреди гостиной на полу сидят Корделия, Мартин и Кеша. Все трое вооружены ложками. Перед ними стоит трехлитровая банка варенья. Уже наполовину пустая.
Корделия (призывно помахав ложкой): А, мама, заходи. Хочешь варенья? Клубничное.
Корделия уже в джинсах и футболке Мартина с надписью «Самый избалованный киборг в Галактике». Картин со стоном прислоняется к косяку.
Корделия: Извини, я тут покусилась на твои стратегические запасы. Но плохишам необходимо было срочно выдать награду. Бочку варенья и контейнер печенья. Печенья, правда, не нашла. Ты куда его запрятала?
Катрин (голосом умирающей): Нет у меня печенья. Я слежу за фигурой.
Корделия: Ой да ладно. Одной липосакцией больше, одной – меньше. Давай, присоединяйся.
Катрин всхлипывает. Корделия подбегает к ней, чтобы утешить.
Корделия: Мама, что за сырость? Ничего не случилось.
Катрин: Мне стыдно. Мне так стыдно.
Корделия: За что тебе стыдно?
Катрин: Прожила целую жизнь, а распознавать козлов так и не научилась.
Корделия: Ну что тут поделаешь. Не каждому дано. Надо было слушать Кешу. Уж он в козлах и овцах разбирается. На программном уровне.
Катри убегает.
Кеша, воспользовавшись тем, что Корделия отврелеклась, начинает тыкать в Мартина ложкой. Мартин стоически сносит первые три тычка, после чего пытается запихнуть голову Кеши в банку.
Кеша: А-а-а, хулиганы зрения лишают!
Корделия оборачивается.
Корделия: Да что же это такое! Да будьте же вы, наконец, людьми!
Кеша: Он первый начал!
Корделия: А если я логи запрошу?
Кеша: Тогда я первый начал. Я больше не буду. Раскаиваюсь. Готов понести наказание.
Мартин (хмуро): Можно я ему врежу?
Корделия садится на пол между киборгами. Успокаивающе гладит Мартина по голове.
Кеша: А я? А мне?
Корделия: Ты тоже хороший. Поганец, правда, но таким уж ты уродился. Вернее, таким тебя уродили, мать твою «DEX-company»…
Гладит Кешу по голове.
Возвращается Катрин. В руках у нее вазочка с печеньем. Раздаются радостные крики.
Корделия: Ну что, плохиши? Продолжим?
Конец
республика Магерия, город Варна
14 Петуха 606 года Соленого озера
Мама говорила, утро для женщины — самое важное время. Если ты упускаешь время между восходами, если на первом рассвете тебя не дозваться, хорошей хозяйки из тебя не выйдет. И еще тетушки кивали, не выйдет, нет-нет-нет, никогда.
Адельхайд села на постели, блаженно потянулась, щурясь ярким пятнами света на стене, запустила пальцы в спутавшиеся за ночь кудри. Она ненавидела вставать рано. Когда в детстве ее поднимали, одевали и волокли сначала на чтение Птичьей книги, а затем на легкий завтрак, маленькая Адель попросту спала с открытыми глазами, не споря. Когда стали требовать вставать самой и еще делать что-то осмысленное, долгие годы ненавидела оба солнца разом за слишком короткие ночи. Потом мама как-то нечувствительно удалилась в монастырь, и вдруг оказалось, что всем плевать, когда ты просыпаешься. Главное — явиться к полднику в столовую, а уж это Адельхайд легко могла сделать.
В данном случае еще задолго до полудня наверняка принесут ворох визиток, которые нужно будет разобрать и решить, с кем разделить трапезу. Адельхайд выглянула в окно, убеждаясь — чувство времени не подвело, большое солнце медленно поднималось над городом, малое еще только выпутывалось из облачных одеял. Второй восход. По меркам ночных жителей трущоб, пора самого глубокого сна, но Адельхайд все-таки жила не с ними.
Она успела набросить домашнее платье и заканчивала прическу — ее необычно светлые для Магерии локоны приходилось укладывать даже когда в моду вошел образ милой пастушки, просто чтобы самой в них не путаться и ни за что не цепляться — когда в дверь постучали.
— Войдите! — последняя шпилька перекочевала изо рта в волосы, надежно закрепляя башню из трех тугих кос.
Как Адельхайд и ожидала, пришел посыльный. Следом потянулась целая вереница юношей и изредка девушек почти детского возраста. Гора визиток на туалетном столике росла с устрашающей скоростью, Ада не успевала писать ответы, когда дверь распахнулась.
— Адель!
Они расцеловались с восхитительной Гретой Мейер, взаимно рассыпая комплименты. Достаточно искренние, хотя девушка по непонятным причинам раздавалась вширь все сильней. Адельхайд ни разу не видела, чтобы подруга хоть что-то ела, и подозревала, что дело в семейном лекарем Мейеров, приучившим без того здоровое семейство пить не только простые ромашковые отвары, но и настойки личного изготовления, которые сама Адельхайд в рот бы не взяла. Увы, отношения с лекарем у Греты были сложные, запутанные, и в целом скорее любовные, чем рабочие. Вот и сейчас, когда Адель спросила:
— Ну, что Иоганн?
Подруга только взмахнула полной рукой:
— Ой, я раньше состарюсь, чем он соберется с духом начать разговор не о примочках и настойках! И птицы с ним, благодаря тебе я от мужчин не завишу.
— Грета, я вовсе…
— Да-да-да, бегство моего дорогого брата из страны и признание меня дожем земель Мейеров конечно совершенно не связано с твоей трагически разорванной помолвкой! — Грета устроилась на заметно маловатом для нее кресле, сложила руки на коленях. — Рассказывай, кто у нас новый безумец? Кого через месяц перестанут звать на балы?
Адель вздохнула, села напротив. Уточнила:
— Мне нужно ответить на эту кипу записок, ты позволишь?
— Выкинь их, — тут же потребовала Грета. — Все равно в ратуше с полудня отмечают день рождения Зары, новой леди Бальдвина. Даже если тебя не успеют пригласить, мне положен кавалер!
— Грета, я очень люблю тебя, — улыбнулась Адельхайд. — Но нас неправильно поймут, если мы придем вместе. Тем более, если ты так меня представишь.
— Ладно, ладно, пиши свои ответы, только расскажи! Ротбауэр? Кайзер? Ланге? Он красавчик, так что ты смотри, если придется отказать ему от дома, на тебя прекрасная половина не только Варны, но всей Магерии обидится!
— Ройтер, — сказала, краем глаза следя за подругой. — Фриц Ройтер.
— Ройтер? — Грета вытянула губы трубочкой. — Я такого не помню. Он разве из Сотни? Или Герхард снизил планку?
— Говорят, девяносто восьмой.
Грета подставила ладони под полные щеки, покачала головой.
— Нет, точно не помню. Ничего себе! Дож из сотни, про которого я не слышала ни одной сплетни. Должно быть, ужасно скучный, Адель, как тебе не повезло! Ну хоть симпатичный?
— Как девушка.
Грета скривилась — у них полностью совпадали вкусы в мужской красоте. Когда у Аберхарда Мейера обнаружилась такая младшая сестра, Адель даже всерьез раздумывала, не согласиться ли на свадьбу. Однако дружить с Гретой было определенно лучше, чем жить в одном доме. Она была слишком громкой, заполняющей пространство, как запах розовой воды. Одна капля чудесна, но купаться в таком не пожелаешь даже самому надоедливому жениху.
Фриц оказался как раз из таких. Гулял ведь всю ночь по городу, разве нет? Но визитка с весьма изящным, в этом не откажешь, приглашением на праздник — вот она.
— У тебя такое лицо, словно ты зеленое яблочко укусила, — заметила Грета. — Что, твой сладкий и безгрешный Ройтер прислал визитку?
Адельхайд кивнула, подумала и написала на обороте, что согласна и будет рада встретиться у ворот ратуши за час до полудня. Собрала все ответы, выглянула в холл. Мальчик, околачивавшийся у порога, тут же подбежал к ней.
— Разнеси адресатам за ближайший час, — Ада сдобрила поручение парой монет, и посыльный умчался.
Знакомое лицо. Вряд ли ребенок из Гирова квартала, но стоит запомнить.
Остаток времени предстояло провести за сплетнями, в которых Грета была прирожденной мастерицей. Если бы они еще касались жениха! Увы, звучало так, словно Фриц выскочил потешным монахом из коробочки, за один день успев влюбиться в Варну и узнать тысячу подробностей о ней.
Невозможно. Он входил в Сотню, он приносил на рассмотрение прожекты, да, отклоненные, но о них тем более должны были болтать! Если бы он не собирался на праздник, можно было бы расспросить там, но он будет.
Кстати, а куда он планирует деть мага? Приведет знакомить с обществом или спрячет козырь в рукаве?
Ада улыбнулась и решительно отодвинула остатки бумаг — магазины тканей, сластей и украшений не требовали серьезного внимания. А вот Грета могла вооружить подругу темами для беседы на весь прием.
***
магреспублика Илата, город Илата
14 Петуха 606 года Соленого озера
— Получается, влезли здесь так же, как к О’Флаэрти, — кивнул Эдвард. — Небось и у О’Хили тот же почерк будет. Пошли пройдемся до канала, могли же остаться следы.
— Нет, — малявка с неожиданно обширным воровским опытом уперлась. — Я в трущобы. Рыжая права, кто-то это покупал. Спрошу у скупщиков и в харчевне, дурацкое дело, что взяли только еду. Непонятное.
— Эй, эй, а встретимся мы потом как? — Эдвард едва успел поймать уже собравшуюся уйти девчонку за плечо. Тут же охнул, отпустил, когда в живот прилетел маленький, но твердый кулак.
Обри тряхнула рукой, посмотрела исподлобья.
— Не трогай меня.
— Ладно, — выдохнул он, потирая место удара. — Ну ты, однако…
— Я из трущоб. Встретимся на рынке на первом закате.
Тряхнула темной гривой кудряшек и ушла. Рядом с ней шагал монах и девочка, помедлив, вдруг взяла его за руку. Эдвард хмыкнул, выпрямляясь.
— Бодливая коза, а все равно домашняя. Так что, идем?
Джейн покачала головой, взглянув на небо.
— Извини, нет. Канал на тебе, а я схожу на рынок сразу и в мелкие трактиры. На продуктах не написано, что они краденые, могли продать и так.
— Одна, в трактиры? — с сомнением протянул Эдвард. — Может, быстро пройдемся до набережной, а потом вместе?
— Не одна, — качнула головой портниха. — С подругой. Думаю, она с вами и встретится, а мне нужно к родным. Я не живу в городе постоянно, только приезжаю.
— Слушай, я тут подумал… Ты тоже из трущоб, да? Или из крестьян?
— Да.
— А записку Ястреба слету прочла, хотя почерк у него чисто как птица когтем писала.
Джейн улыбнулась уголком рта.
— У меня к тебе тоже есть вопросы. Но лучше мы оба сохраним свои тайны при себе, ты так не думаешь?
— Э, нет! Мне с тобой еще работать!
— Не со мной. Я же сказала, мне нужно уехать…
— Еще хуже! С кем-то, кого ты пошлешь вместо себя. Скажи просто, откуда ты такая умная взялась? Может, я поражен в самое сердце, щас дело кончу, отмоюсь, побреюсь и свататься приду!
Джейн фыркнула, покачала головой:
— Не стоит. Ладно, если тебе так любопытно, я работала проводницей для леди Гретхен Хольцман, дочери магерийского дожа. Она жила в Илате несколько лет назад, сейчас тоже иногда приезжает. Если захочешь проверить, спроси о ней в Зеленом маге, это трактир в купеческом районе, она снимала там комнаты.
— Да ладно, я верю. Хочешь, я тебе тоже что-нибудь расскажу?
— Не хочу. Мне пора идти. Удачи, Эдвард.
— И тебе не хворать!
Он недолго смотрел в спину второй уходящей женщины, потом передернул плечами, прищурился в небо. Ох ничего себе, сколько времени прошло! Удачно они разделились.
Он едва успел нырнуть в темный тупичок, когда рваная куртка вместе с распахнутой рубахой и разбойничьим ножом испарились. На глаза упала рыжая прядь, Кит отбросил ее назад.
Ладно. Все равно Эдвард ему уже поднадоел. На кого бы поменять…
Знакомые маски так и лезли под перо: Шей, выдуманный слуга господина О’Киф, Келли, служанка О’Флаэрти. А нужно было что-нибудь попроще, лоточник там бродячий, крестьянин или рыбак. Вот, точно, рыбак! Приезжий, например кто-то вроде вчерашней рейнарки, только парень. В механизмах он разбираться не будет, конечно, но любить может всем сердцем. И уши с портрета того пастуха, который свиней на рынок пригонял, чтобы запоминались.
Взмахнул пером, рисуя импровизацию сразу в воздухе, очертил профиль, косицу, дурацкий упирающийся в подбородок воротник.
Теперь волосы падали из-за ушей. Цвет вышел странный, почти красный, но достаточно темный, чтобы на него все-таки не оглядывались, зато лицо, судя по ощупыванию, удалось на славу. А звать его будут, например, Даниэле, как того парня, приглашавшего всех стать его учениками на рынке.
Плечи стали уже, рост меньше, руки получились жилистыми и бледными. Как-то ты плохо на рыбака тянешь, Даниэле. Ладно, будем говорить всем так, а кто не поверит, тем выдумаем историю получше.
Он потоптался на месте, приноравливаясь к новому облику, зашагал к задним окнам, из которых, если они все правильно поняли по дорожкам в пыли, вытаскивали добычу. Заодно изучил свое блеклое, искаженное отражение. Остался в целом доволен.
На камнях следов, конечно, не было. Писатель мог бы помочь, но у них тоже получалось не всегда, и в коллегах у него, то есть, у Кита, таких мастеров было мало.
Он мотнул головой. К птицам коллег, работу и вообще жизнь господина О’Киф! Даниэле — старый друг Эдварда, встретились на набережной, взялся помочь, потому что интересно же. Вот, отличная деталь, любопытство. Надо запомнить.
Мостовая шла под уклон, канавка посередине пахла отнюдь не цветами. Раз Даниэле едва увернулся от выплеснутых из окна помоев и сильно удивился. Каналы же. Ну ладно, канализация не везде, но со второго этажа-то зачем?!
Небольшая пристань оказалась прямо напротив переулка. Сейчас на ней никого не было, зато через полосу воды сидели люди с удочками. Почти под самыми стенами дворца, надо же. Впрочем, чему удивляться — те районы, хоть и красивые, засаженные старыми деревьями, мало отличались от трущоб что достатком жителей, что безопасностью по ночам.
Пришлось сделать крюк, выйти на главную улицу и по мосту добраться до дворца, а там уже по узкой набережной подойти к рыбакам.
— Хорошего дня.
С ним поздоровались неохотно, Даниэле даже порадовался, что пришел без удочки — показалось, будь он соперником, совсем бы прогнали. Подумал и взял козла за рога:
— Извините, а вы тут всегда сидите? Неделю назад, например?
Рыбаки переглянулись, усталая женщина поправила упертую в мостовую удочку, подошла к нему.
— А чего спрашиваешь?
— Просто подумал, вдруг вы видели, — он сделал шаг назад, оправдываясь. — Где-то между сегодня и неделей назад с того берега канала увозили мешки. Дом ограбили один. И я подумал, вдруг вы…
— Так увозили небось ночью, — кажется, его ошибка смягчила рыбачку. — А мы тут только с рассвета бываем. Да и откуда ты знаешь, что прямо оттуда везли? Может, с какой другой пристани. Вот там, например, вечно лодочки свободные. Дырявые малость, зато хоть ночью отвязывай и плыви себе куда хош.
— Точно! Спасибо, я туда схожу. Вы очень, очень помогли.
На самом деле пользы от идеи с городскими лодками было немного. Да, угнать эту дырявую лоханку проще простого, они для того и стоят у причалов, чтобы не обходить птицы знают как, если из края каналов в парк хочешь попасть. Но везти в такой муку, сахар? Разве что бандиты заранее починили одну из лодок.
Похоже, правда починили, и даже не одну — Даниэле нашел сразу две в ряду прочих стоящих на причале, которые, судя по виду, протекать не должны были. Обыскал обе, разве что не обнюхал, и был вознагражден маленькой, закатившейся под лавку картофелиной.
Не то чтобы она что-то доказывала. Но определенно обнадеживала.
***
Южная Империя, город Пэвэти
14-15 Петуха 606 года Соленого озера
Эш отступила из проема, мотнула головой. Ну почему он их послушался? Конечно она знала, что Рагнар работает на гвардию, ей говорили, он даже убивал для них, ну и что! Его ведь могут наказать, помешать пойти за Эриком. Это ведь их птицы летали над городом, было светло, как днем, и сладко екало в животе от восторга.
Все будет хорошо. Нужно было в это верить и нужно было делать — то и столько, сколько получалось. Помогать тем, кому она могла помочь. Искать Текамсеха, потому что решила, что хочет его найти. Хочет посмотреть в глаза человека, ставшего для нее воплощением гвардии, воли далекого и страшного Императора. Куда он мог исчезнуть? Зачем? Как так вышло, что гвардия ищет одного из своих командиров?
Эш плохо помнила его лицо, потому что тогда не присматривалась. Но имя и прозвище не забылись. А еще голос. Мелодичный, красивый, как толстые струны чаранга, как звонкое эхо внутри барабана.
“Именем великого Императора, избранника солнца…”
Она шмыгнула носом, обнимая саму себя, опустила голову, чтобы косички упали на лицо. Когда же ей наконец перестанет быть больно? Когда эта рана заживет. Тело всегда можно было поторопить, попросить, но с такой болью Эш справляться не умела и приходилось просто ждать. Потому что когда эта боль кончится, она сможет выйти на дорогу, ведущую на север. Пойти по ней в Цергию, потом в Магерию, Рейнарию. Оттуда на восходящее солнце, в Тривер и в Илату, и снова на юг, уже по другому берегу озера, в Зарицу. Там она остановится, дойдя до границы, не ступив на земли последней маленькой страны, которую исходила вдоль и поперек еще до Империи. Станет на высоком берегу лицом к озеру и наверное, наверное сможет что-то сделать. Что-то хорошее.
Лишь бы не каждая страна оказалась хищной птицей. Ведь если Эш оставит каждой по кусочку своего сердца, не останется ничего. Как тогда она будет любить?
— Да уж, — сказал Сикис рядом. Гвардейцы возвращались в комнаты, обсуждая случившееся, кто-то предлагал делать ставки, через сколько дней вернется Рагнар. Эш подняла голову, увидела, как отстраненно смотрит в пустой проем Отектей, коснулась его ладони. Он вздрогнул, оглянулся резко, отнял руку. Сказал:
— Сейчас многие будут в таверне. Это не моя специализация и не мой ученик, но я могу рассказать об анималистике и Эрике, который, вероятно, нарисовал огненную птицу. В ответ можем попросить рассказ о Текамсехе и его делах.
Сикис кивнул, первым направился к дверям вместе с многими другими.
Эш нравился здешний трактир, немного похожий на столовую Цитадели, но веселей, громче. И кормили здесь намного вкусней. Сикис сел на подушку у стены, махнул Отектею рукой. Тот на миг замер, пожал плечами. Опустился с кружкой на середину ковра.
— Он не вернется.
Сказал вроде негромко, но услышали все, и замолчали разом. Принимающий ставки лысый мужчина поинтересовался:
— Это еще почему? И тебе-то откуда знать, ты вообще кто?
— Цитадельский маг, здесь по заданию. Я больше тридцати лет жил под одной крышей с Рагнаром.
— Пф, как будто это значит, что ты его знаешь! Я слышал, у него выполненных заданий как у опытного гвардейца, и почти все — поимка беглецов.
Отектей поставил кружку рядом с собой, вытянул больную ногу. Эш прикусила губу. Он же не собирается…
— Простые беглецы — это одно дело. Но если сам учил человека, и учил хорошо, он превзойдет тебя.
— Слушай, — раздалось из толпы, вперед пробралась полуседая женщина с круглым восточным лицом. — Ты же Миражист! Плащ теней, да? Мы работали вместе, Дэлбэ, помнишь?
Отектей кивнул. Он был такой напряженный, с закаменевшей спиной, и Эш казалось, он сейчас, как и она каждый миг, лезет пальцами в собственную рану. Эш только не понимала, для чего. Чтобы потом расспросить о Текамсехе? Разве нельзя было сделать это иначе? Или ему, как ей, зачем-то это было нужно? Но что бы ни случилось с ним, это было очень давно, неужели его сердце так и не зажило с тех пор?..
Эш понимала, что да. Как его нога, которая навсегда осталась хромой, внутри он тоже был хромым. На месте ран не бывает обычной кожи. Там остаются шрамы, болезненные или бесчувственные, но всегда другие.
Неужели с ней будет так же?
Она привстала уже, чтобы подойти, обнять, но остановилась.
Наверное, он не обрадуется ее пониманию. Так же, как каждый раз отдергивает руки, словно ее прикосновение причиняет ему боль.
***
там же
Сикис глотнул еще кислого молока, наблюдая за сценой. Маг в самом деле завладел общим вниманием, его слушали, с ним говорили. Еще и старые знакомые нашлись, которых после можно будет расспросить подробней.
Пока говорили о совместных делах, об анималистике и учениках, с которыми всегда одна морока. У гвардии, предпочитавшей брать своих новичков детьми, оказалось много общего с цитадельским обучением, но разговор, перейдя на отдельные случаи из жизни, постепенно начал рассыпаться. Отектей заметил, сумел ухватить ниточку вопроса — что у него сейчас за задание. Ответ вернул потерянное было внимание.
— Пустынника? Из Золотых орлов, серьезно?
— Нашего командира, вы?
Подсел ближе молодой гвардеец, наклонился, внимательно изучая Отектея.
— Кто поручил?
— Канцелярия, — отозвался Сикис со своего места. — Задание дано мне, я собирал команду.
— Вот сушь, — гвардеец провел по волосам ладонью. — Я думал, у него отдельное задание или что-то такое. И у нас дело, я его бросить не могу. Меня зовут Шиай. Если получится хотя бы посоветовать что…
— Расскажи про Текамсеха, — попросила Эш. — Куда он мог деться?
— Да никуда, — Шиай передвинулся уже к ним. — Скорее его подземники достали, он вечно с ними танец с саблями отплясывал. К нему в группу попасть — это было птичьим везением, один из лучших командиров же. Никогда новичков не подставлял, только если вообще выбора не было. С тех пор, как я пришел, у нас только трое выбыло, один из них даже не посмертно, просто без пальцев остался.
Этот Шиай был лет на десять моложе Сикиса. Судя по перу и фляге — маг, а судя по складной речи и обожанию в глазах, в группе был уже не последним человеком. Такой долго в рядовых не задержится, может, пропажа командира в итоге окажется мальчишке еще и на руку.
Раздражение клокотнуло в груди, заставило перебрать пальцами по коленям. Плевать на чужую карьеру, надо собственную строить!
— С кем-то конкретным отплясывал? И как, сам, или с вами всеми?
— Со всеми, конечно, — гвардеец, похоже, даже обиделся. — Но говорил, все началось еще когда он одиночкой был. А с кем — угадай.
Сикис сощурился. Угадать? Из подземников? Не так уж много имен было известно из тех, кто еще не ушел к птицам с имперских площадей.
— Каам? — предположил, припомнив листовку в штабе. Этот подземник, прежде притворявшийся простым торговцем, которого не пугали пошлины, несколько лет назад вытащил шпиона едва не из-под пера палача. Ходили слухи, что с тех пор его видели еще несколько раз, хоть и не при столь впечатляющих обстоятельствах.
— Бери выше!
— Ну не с Кровавой же!.. — сказал и запнулся. Шиай кивал так, словно не было ничего обыденней, чем командир группы, ведущий личную дуэль с мрачной гвардейской легендой. — Говорят, те, кто ее видел, не остаются в живых.
— Говорят, озерная вода сладкая, — фыркнул гвардеец, не то гордый за командира, не то просто довольный удивлением собеседника. — Я сам ее видел, хоть и замаскированную, трижды упускали на рынке. Потом еще…
Запнулся, замолчал.
— Потом командиру отдельное задание дали, я не знаю подробностей, и вряд ли имею право говорить о них. Я потому и не удивился, когда он на сбор не пришел. Не в первый раз так: он ведь лучший, а мы умеем справляться сами.
Сикис молча слушал. Думал: чтоб мне живым к птицам попасть. Стоит ли того командирский пояс, если на пути к нему может оказаться Кадо Кровавая, сушью проклятая легенда? Сикис о ней только истории слышал, и очень надеялся, что они приукрашены. Хотя бы в той части, где говорится, что эта женщина, убившая своими руками едва ли не треть армии во время войны, еще и слепа. Потому что так не бывает. Не может быть. И Сикис не хотел расставаться с этой надеждой.
Однако если дело не в подземниках, то в чем?
А например, вот в чем.
— Чем вы последним занимались? Может его исчезновение быть связано с этим?
Шиай покачал головой, но все-таки начал рассказывать:
— Вряд ли. Обычное дело — цитадельский парень получил разрешение на путешествие, был у подземников, вернулся в Империю уже как их шпион. Мы его арестовали, получается, сколько, месяц назад, меньше?
— Три недели, — подсказал Отектей. — И два дня, насколько я помню.
— Ну да, вы же оттуда. Вот и все. Допрашивали его долго, правда, нам уже другое задание дать хотели, а мы все с ним возимся. Текамсех один заканчивал, все как обычно: получил признание, казнил на площади. У командира специализация боевая, так что помощь не требовалась. К нам вернулся, помог закончить дело — за одной бандой гонялись, что в трущобах залегла. Угнали армейского голема, так что послали нас, а не кого попроще. Мы их в драке положили, иначе не выходило. Пересчитали по приметам, точно всех, да и они просто грабителями были, такие мстить не станут.
Сикис кивал, слушая. Уточнил на всякий случай:
— А голем?
— Требовали доставить в целости, — Шиай скривился как от зубной боли. — Мы их тихо окружили, заняли точки для броска и меня послали жезл управления перехватить перед дракой. Только у меня специализация совсем не та, прятаться не помогает. — Помедлил, потирая ладони. Добавил спокойно: — Я бы там умер, если бы не командир. Когда меня заметили, он накрыл стоянку песчаной бурей. Иллюзия, дышать можно, а мы тренировались без зрения обходиться, так что справились. Жезл отдали канцелярии, голема даже исправлять не понадобилось — он слушался того, кто держит палку, и все.
— Ясно.
Разбойники в самом деле отпадали. Сикис поблагодарил неожиданного информатора, повернулся к Отектею.
— Что за парень из Цитадели?
— Айдан. Музыкант, уезжал на год для поиска шедевра. Вернулся даже раньше срока, сдал экзамен декану.
— Что именно?
— Не знаю. Я художник и предпочитаю не заниматься с детьми.
— Мог кто-то за него отомстить?
Отектей покачал головой.
— Даже если бы кто-нибудь хотел, они все в Цитадели.
— Мог завести друзей в путешествии, — заметил Сикис, но тут же сам оспорил предположение: — Прошло не так много времени, чтобы из-за озера узнали, что он казнен, да еще кем именно. Гвардия легко говорит с гвардией, но не с чужаками.
Ущипнул себя за нижнюю губу. Мысли вертелись в голове маленьким смерчем, обрывистым, полным мусора. Что-то то и дело выпадало из потока, продолжалось заново. Отектей прикрыл рот ладонью, Сикис зевнул тоже. Решил:
— Спать. Утром проверим дом Текамсеха и округу на предмет выходов подземников. Похоже, в подозреваемых у нас только они.
Если он прав, командирский пояс ему обеспечен. Но Кровавая… Впрочем, не обязательно ведь лично с ней сталкиваться. Эту женщину вся гвардия годами не может убить, никто не осудит Сикиса за осторожность. А найти вход в крысиные ходы, следы в них — одно это тянет по крайней мере на похвальную грамоту.
Пало.
Ферма на Болоте.
Женщина опустила руку. Но прежде чем онемевший Пало смог задать ей хоть какой-то вопрос (и, конечно, раньше того, как он сообразил, насколько неуместны сейчас любые вопросы), она кивнула на дверь:
— У кого есть Знаки на поиск? Проверьте, есть ли там еще эти… люди.
Слово «люди» женщина произнесла с некоторым сомнением. И, откровенно говоря, Пало ее чувства разделял. Правда менее странным поступок Ерины Архиповны от этого не становился. Они же не собирались никого убивать!
Да кто же она такая, Пятеро побери?!
Лицо женщины было в тени, а странная трубка непонятным образом исчезла из поля зрения — и от этого спрашивать трехименную почему-то было труднее.
— Ух, ну вы мастер! Так попасть… — послышался чей-то восхищенный выдох.
— А нас научите?
Вопросы помогли Пало собраться. Вопросы — и это ее спокойное: «Посмотрим». Она явно не видела в своем поступке ничего особенного. В конце концов, они сюда пришли за драконами. И Ерина действовала как могла, предупреждая возможную угрозу. Как могла… Эффективно могла, кстати.
Стоит выразить благодарность. Потом.
Вопросы тоже… потом. А пока…
— Вряд ли Знаки помогут. Близ драконов магия часто глушится или становится нестабильной. Очень магоемкие существа. Тройка, сливаем защитку.
— Фокус-центр кто?
— Я.
— Идет.
— Невидимость не подключаем, нужно, чтоб новички видели, где кончается линия защиты.
— Принято.
Из открытой двери несло жуткой вонью. Пало поморщился. Преступившие… Даже из драконятника способны устроить свинюшник. Или свалку… в свинюшнике хоть тухлятиной не несет…
Он плавно обвел по контуру Знак защиты, послал импульс энергии из сферы, насыщая его нужной силой, и толкнул всплывшее из-под кожи изображение. Золото мягко колыхнулось. То ли драконья магия здесь чем-то отсекалась, то ли сам Пало после достопамятной ночи нашествия двух драконохулиганов был более стабилен к чужому буйству энергии, но все получилось легко и правильно, как на полигоне. Знак плавно-невесомо поднялся на запланированную высоту, аккуратно-точно «расправился» в соответствии с заданными параметрами и завис изогнутым куполом. Края купола чуть пульсировали переплетенными «нитями» — в ожидании пополнения.
— Готово.
— Двойной делаем?
— С возможным отражением. Структура «шийш».
— А не слишком?
— На всякий случай.
— Принято.
Еще два Знака (Эвки и Когтя) встроились в общее плетение и заметно подросший (и уплотнившийся) щит повис перед людьми, прикрывая их спереди и сверху…
Внутри было сравнительно светло (потревоженный шумом покойный дежурный успел зажечь светильник), тепло (печь еще не погасла) и противно. Подобие постели у дальней стенки, прямо под навесным столом — и то, и другое порядком грязное, черепки, битое стекло, обломки тыквенных бутылей. Всеобщий хаос, царивший на ферме, в этом своеобразном преддверье был налицо. Наведением порядка сторож себя не утруждал, трезвым образом жизни тоже…
На полу, прикрытое ветхим одеялом, что-то слабо мигало.
На первый взгляд, никаких пакостных сюрпризов здесь не было. На всякий случай один из тройки Сауссли поворошил постель… и шарахнулся прочь со сдавленным криком.
— Шевелится!
Вельхо среагировали мгновенно: золотистый щит рывком уплотнился, воздух зазвенел от вмиг призванной в Знаки магии, шевелящийся и мигающий предмет немедленно спеленали в три разные защиты и придавили к серо-пятнистому матрасу. Миг… другой… третий… и напряжение разрядилось потоком нехороших слов (при Ерине Архиповне диверсанты старались выражать свои чувства сдержанно, но получилось не у всех). Предмет (напоминающий зеркальце размером в две мужские ладони) вел себя смирно и не брыкался, но вельхо все равно были немного…. удивлены.
— Картинка… срамная…
— Какая картинка, оно ж двигается!
— Она…
— Ага, это… эти у нее…. Короче да, она… точно…
— А чего она делает? — заинтересовался один, самый молоденький. Степень заинтересованности была видна невооруженным глазом — мальчишка даже маску стянул… Из-за его спины протянулась чья-то рука, и странная живая картинка исчезла в мешке вместе с «зеркальцем».
— Потом узнаете! — ледяным голосом пообещал досточтимый Поднятый Правитель города. — Лично объясню. Если понадобится. Вы не забыли, зачем пришли?
Но никто не забыл. Коготь уже проверял на чары тяжеленную дверь…
Маг тут и правда был паршивый. При драконах, при их-то сумасшедшей энергетике, при их щедрой магии, способной даже слабенького чародея превратить в высшего… Если уж с выходки одного (одного!) дракона полгорода в маги подалось — и не самого маленького города… а тут-то драконов больше десятка. Да здешний недоучка мог напитаться магией по макушку! Мог освоить самые энергоемкие Знаки! Мог опутать эту ферму такой сторожевой сетью, что они бы ее пятиху ломали всем составом!
И что?
А ничего. Кое-как сплетенная защитка на входе, криво брошенные атакующие. «Брайс» и… ах да, «Ленивец». И все. В самом «сарае» никаких других чар не обнаружилось. Похоже, бандитский маг был законченным лентяем, не утруждавшим себя работой. Любопытно, за что его из вельхо выгнали? Слабосилком вроде не назовешь, скорее, лодырем или неумехой. Или придурком? Тоже вариант. Хватило же у него дури камни ворочать и эксплози в землю тыкать, как семена в грядки тыквицы…
Тут Коготь наконец решился распахнуть дверь, из темного проема рванулись клубы сероватого пара, и все посторонние мысли пришлось срочно выбросить из головы. К такому вельхо оказались не готовы.
То, что заставило морщиться в жилищах преступивших, то, что раздражало в обиталище сторожа, то, что лишь слегка беспокоило рядом с принесенным в город дракончиком, показалось незначащей мелочью, пустяковой помехой.
Теперь в лицо спасателям ударила настоящая вонь. Удушающая в прямом и переносном смысле, обжегшая не только ног и гортань, но, казалось, даже легкие…
Вообще-то говоря, этого следовало ожидать. Если уж нелегальные драконоводы пренебрегали чистотой даже в своих собственных комнатах и постелях, то с чего им заботиться о таких мелочах в отношении пленных драконышей? Ингредиенты ведь и так купят? Редкий товар — дорогой товар.
Скорей всего, здесь не убирали никогда… возможно, с самого основания фермы.
Результат был ужасающий.
Маска могла защитить от многого, но не от этого. Пало отшатнулся, вслепую нащупывая Знак Чивье — он был предназначен для обострения чувств, но мог сработать и в обратную сторону… если… ох, Пятеро богов! Горло жгло и душило, глаза резало, на них мгновенно проступили слезы. Рядом кто-то закашлялся, но попытка набрать воздуху и отдышаться закончилась тут же — спустя миг несчастного, опрометчиво набравшего в грудь воздуху, уже мучительно выворачивало. Потом — еще кого-то…
Знак сработал только на счет «семь». Запах не ушел, он только ослабел, но, по крайней мере, Пало смог сосредоточиться в мере достаточной для того, чтобы подправить защитное плетение на фильтрацию примесей…
К тому времени у проклятой двери остались только Пало, Сауссли, достопочтенный правитель города и — удивляться у Северянина сил уже не осталось — Ерина Архиповна. Женщина совершенно хладнокровно поливала свою маску из тыквенной бутылочки. Взгляд она уловила правильно:
— Фильтр, — глухо прозвучал ее голос. — Меньше пропускать будет. Хотите?
— Пожалуй… благодарю.
Со двора уже возвращались «пострадавшие».
— Козлы… Вода у кого-то есть?
— Ты нас спрашиваешь или козлов?
— Вас. Здешних я если о чем и спрошу, то в каком месте болота их утопить… Есть вода или нет?
— Держи. Запах хуже, чем на бойне…
— Концлагерь, — непонятно обронила Ерина Архиповна.
Команда спасателей, бледная и помятая больше, чем после драки, шипя и отплевываясь, наконец собралась и, угрюмо пообещав здешним хозяевам что-нибудь хорошее (ночевку в этой помойке, к примеру!), столпилась у входа. Волноваться из-за возможного столкновения с кем-то из «фермеров» «спасатели» перестали. Наоборот, кое-кто об этом даже мечтал — по крайней мере, Пало именно так истолковал слова одного из юнцов, вслух пожелавшего, чтоб ему попался кто-то из этих «свинюков», мол, настроение как раз подходящее…
Кое-кто последовал примеру Ерины Архиповны и побрызгал на маску водой. Терпеть на лице влажный холод было неприятно, но что тут поделаешь…
Последние когти из груди и глаз убрались нескоро.
А за порогом была тишина.
Холодок тревоги мимолетно пошевелил волосы на затылке: живые существа не способны на долгую неподвижность. Они дышат, они переминаются с ноги на ногу, они могут закашляться или чихнуть. Даже во сне живые не находятся в неподвижности, постоянно меняя положение тела.
А здесь царила тишина. Абсолютная. И темнота…
Опоздали?
Неужели они опоздали?
Северянин снова коснулся запястья. Шарик света, почему-то слабого, непривычно желтоватого, спорхнул с кожи, неуверенно поднялся в воздух, несколько раз дернулся вправо-влево, точно выбирая куда лететь. И наконец, нехотя осветил черный неровный пол (под ногами хлюпнуло), переплетение каких-то толстых брусьев… откуда-то взявшийся здесь камень-валун причудливых очертаний — и зачем было тащить сюда эту каменюку — какие-то горшки с крышками, пучок цепей с огромными ошейниками…
И никого.
Коготь сблизил-разнял ладони, выпуская удвоенный светильник. С руки Эвки поднялся третий. Стало светлее… но не понятнее.
Драконов не было. Только ряды валунов.
Внутренность сарая представляла собой что-то вроде одной длинной комнаты, заполненной подобиями клеток. В таких крестьяне держат птицу — неплотных клетках, плетеных из веток… только вместо куриц на земле лежали камни — целые скалы. «Клетки» были заполнены неровно. Где-то пусто, а где-то сразу два камня. Обязательно два…
Пало прищурился на ближайшую пару. Два одинаково грязных черно-серых валуна, соединенных массивной цепью. Одинаково неподвижных. Совсем неподвижных.
Только один дрожит.
Камень?!
— Проклятье!
В давние личиночьи времена был у Пало один товарищ по убежищу, он любил мастерить игрушки и с «головоломками»: например, в картине-рисунке с изображением зимнего леса надо было отыскать спрятанных белок, а чертах человечьего лица и высокой прическе — затаившуюся жабу. Личинкам очень нравился тот момент, когда под взглядом картинка словно менялась, выпуская затаенное…
Так произошло и сейчас. Перспектива сместилась, что-то сдвинулось в сознании, и он увидел…
Клетки, и правда клетки — кое-как связанные из бревен и брусьев, неуклюжие, сами по себе вряд ли способные удержать драконышей… но в каждой из них лежал камень, с вделанной в него цепью, и ошейник на этой цепи плотно сжимал шею драконьего малыша.
Поэтому сами клетки деревянные — держали не они…
Поэтому особо не охраняли — как при таких условиях сбежишь?
Поэтому, наверное, их плохо кормили — чтобы не хватило сил на пламя, чтобы не могли пережечь или расплавить цепь… А уж тем более унести с собой свою «тюрьму».
И даже если получится… все равно кругом болота, не уйдешь. И не улетишь — детеныши не летают, крылья слабые.
Им не деться отсюда никуда. Только на ингредиенты.
«Нас было четырнадцать»… — всплыл в памяти хрипловатый голос драконыша.
«Напрасно я плохо подумал о здешнем вельхо, — отстраненно подумал Пало. — Сволочь — но не дурак, далеко не дурак»…
— Эй… ты живой?…
Дрожащий ком ничего не ответил, плотней вжимаясь в стену, и Пало шагнул вперед…
— Урхрррррррр!!! — грохотнуло над головой, и в стену влепился смолистый комок, тут же занявшийся огнем… — Не тронь малыша, урхгаур!
Сарай ожил:
— Твари! Кррррровохлебы…
— Храурррр!
— Арк, ниже целься, промазал!
— Харр? Испрррравлю!
— Малышей не трогайте, обещали же!
— Арк, подожди! Это не те!
— Все равно!
В сторону спасателей летит новый плевок…
— Свет! — рявкает чей-то полузнакомый голос. Женский. — Свет, все, кто может! Живо!
Иногда команды отдаются так, что мысли не послушаться не возникает. Это был именно тот случай. Светляки посыпались в воздух даже у тех, кто не слишком этот Знак освоил. Желтые, синеватые, диковато-зеленые шарики и сфероподобные объекты посыпались градом. Парочка столкнулась, посыпала искрами, но не погасла, а зависла над ближайшей клеткой…
Стало светло.
— Смиррррррно! — рыкнул тот же голос. — Силами общества драконоверов и примкнувших к ним диких магов (тихо, я сказала!!!) проводится спасательная операция драконьих детенышей! Спасенные будут доставлены в безопасное место и в перспективе — к сородичам. Клянусь в этом своим словом! У кого есть возражения?
Возражения были в основном у магов, которых ни за что ни про что обозвали дикими. Но вельхо благоразумно оставили их при себе. Драконыши помолчали.
— Не врете? — наконец спросил тот же ломкий голос, обладателя которого называли Арком.
Пало поискал понятные и убедительные слова….
— Пусть дракон заберет мою магию обратно, если вру.
Кар выкатил на Старую площадь. Как объяснил недавно гид, Старой она стала называться лет двадцать назад, когда после реконструкции центральных улиц в городе появилась еще одна площадка для массовых сборищ населения, которую без затей назвали Новой. На схеме навигатора старая площадь именовалась Ярмарочной. Обычно здесь шла вялая торговля сувенирами и одеждой местного производства. Площадь окружали приземистые здания типовой конструкции, явные казенные дома, одни из самых старых притом. Сегодня из-за жары торговцев было мало. Но все, какие и были, забыв про товар, наблюдали за тем, что происходило на площади. Их немногочисленные покупатели развлекались тем же.
Джет остановил машину и даже ослабил фильтры на стеклах, потому что посмотреть было на что. Город покидало большое семейство пустынников. Посреди площади, не загораживая проезда, стояли… ну, назовем это волокушами. Большие трехполозные сани, под завязку груженые разнообразнейшим скарбом. Вокруг саней суетился их хозяин, облаченный в голубой с красными полосками плащ.
Фабричные плащи от домотканых отличить легко. Они по отражающим качествам приближаются к амальгаме. Пустынники иногда такие использовали. А вот плащи клановых расцветок горожанам не получить никогда. Даже в качестве сувенира.
Кстати, в гримерке у Даны плащ был именно клановый…
Странно. Ну что кхорби делать в концертном зале? И ругнулся неизвестный самоубийца на базовом… значит, не кхорби? Тогда откуда плащ? Столько вопросов…
Надо отдать должное местному населению. Они всегда были честны с жителями городов и ни разу их вина в тех или иных преступлениях не была доказана. Вот и думай, наблюдатель, как отнестись к ситуации. Нет сомнений, что звезда Интерпола вцепится в плащик всеми коготками и не выпустит, пока не разочаруется в версии «пустынного следа».
Джет попытался вспомнить цвета плаща. Вроде, основным был желтый…
Тем временем пустынник успел привести из переулка лохматого и флегматичного науга. Рога зверя были выкрашены в красные и черные полоски, половину морды закрывала светлая тряпка. Джет краем уха слышал, что эти не то лошадки, не то безгорбые верблюды являются существами ночными, и плохо переносят прямой солнечный свет. Науга вблизи он еще не видел. А тот был красив! Два метра в холке, светлая шерсть цвета пустынного песка искрится в солнечных лучах. Лапы широкие, покрыты более густой шерстью.
Зверя сноровисто впрягли, и тот с натугой стронул волокуши. Пустынник что-то гортанно выкрикнул и двинулся вслед. Из переулка показалось его семейство — все в одинаковых плащах. И только по росту можно попытаться понять, кто здесь мужчина, кто женщина, кто ребенок…
Через полминуты площадь вновь была пуста. Торговля возобновилась.
Ну, вот, можно ехать… вроде бы.
Потихоньку браня недремлющую свою совесть и жару, Джет выбрался на улицу. Глотнул горячего воздуха, чуть не захлебнулся им и поспешил туда, где в узенькой полоске тени от ближайшего здания велась медленная торговля.
Джет выбрал в качестве жертвы своего любопытства торговца в сером плаще без узоров, устроившего лоток с левого краю. Придется что-нибудь купить… ну да ладно.
Торговец, в знак уважения к будущему покупателю, на несколько секунд откинул капюшон. Обветренное узкоглазое лицо принадлежало мужчине лет сорока. Волосы и брови были сбриты.
— Рад видеть уважаемый путешественник мой лавке! — улыбнулся он широко и редкозубо. — Что желаешь?
Переигрывал купец с акцентом. Скорей всего, он прилично говорит на базовом, а слова искажает исключительно для создания образа.
Джет окинул взглядом лоток. Обычные поделки-сувениры.
— А что посоветуешь? — решил схитрить он.
Торговец озадачился, и уделил разглядыванию клиента еще несколько секунд.
— Для себя, для друзей? — наконец спросил он.
— Для себя. Но так, чтобы пользу принесло.
— Чтобы с пользой? Возьми катхаи. Вот.
Катхаи оказалось ножом. Похоже, ритуальным. Похоже, из кости.
— Отлично. А для чего он? В чем польза?..
— Польза?
Казалось, удивлению пустынника нет границ.
— Лепешку резать — польза. Науга гнать — польза. Семью защитить — польза…
Значит, все-таки, просто нож. Но не успел Джет перевести дух, как услышал:
— Ты человек пустыни. Пригодится.
Угу. Замечательно. Прозвучало так, словно поход Джета в пустыню — дело решенное. Он криво улыбнулся, кивая торговцу, что намек понял. Спросил:
— И сколько этот нож стоит?
Стоил он немало, но вполне терпимо. Джет, однако, расплачиваться не спешил, хотя и достал из кармана наличность. К слову, хождение на Руте бумажных денег его сильно забавляло в первые дни.
— А скажи, уважаемый, что за семья сейчас покинула город?
— Это? Тан-тхи. Его род пришел с севера. Вчера приходил брат, звал обратно. Тан-тхи снялся. Хорошо. Тан-тхи нет — есть место в тени…
— Понятно. А не знаешь ли, какой клан носит плащи желтого цвета?
Повисла недолгая пауза. Потом прозвучал решительный ответ:
— Такого клана нет. Ну, уважаемый? Будешь платить?
Джет расплатился. Жара стала совершенно невыносимой, и продолжать беседу в таком же неспешном режиме не было никаких сил.
И совершенно ясно, что последний ответ был лишь полуправдой.
Забраться в салон кара, почувствовать, как вожделенная прохлада овевает лицо. Теперь домой!
Купленный нож Джет, не разглядывая, бросил на соседнее сиденье.
Кондиционер, включаясь, затрещал поломанной пилой — опять засорились фильтры.
И тут же на связь вышла Мелисса Робсон. Сразу перешла к делу:
— Я посмотрела ваш отчет. Мне кажется, дело касается центра Тордоса: тут точно замешены пустынники.
— Плащ еще ни о чем не говорит…
— Он клановый. Я посмотрела расцветку. Мужской, желтый с белым рисунком. В нашей картотеке такой расцветки не значится.
— Так может — подделка?
— Нет! Я не поленилась и сходила в концертный зал. Плащик-то никуда не исчез!
Не поленилась она… осмотр места происшествия, между прочим, входит в прямые обязанности агента Робсон.
— Понятно.
— Джет, у нас зарегистрированы все кланы, кочующие в нашей части материка. Откуда взялись эти желтые?
— Я бы порекомендовал запросить архив в Бэсте. Тем более что плащ у вас. Может, такого клана нет сейчас, а раньше он был.
— Значит, отказываетесь помогать?
Джет вздохнул:
— Не отказываюсь. Но вы пока и не сказали, что вам требуется помощь.
Джет представил, как мисс Робсон хмурится и кусает губы. Замечательно!
— Требуется, — проворчала она. — Так что завтра мы идем смотреть шоу вашей Даны. Возражения не принимаются!
Мелисса отключилась, а Джет наконец снял сандалии и улегся на кушетку. Ветер из все еще шуршащего кондиционера заставил смежить веки. Хорошо!
Сон подкрался на кошачьих лапах, заманил обещанием покоя.
Но обманул.
Во сне Джет бежал по темному-темному коридору, потому что до взрыва осталось пять минут, и старый генерал не уточнил, какова мощность заложенной взрывчатки. И он снова успел. И была победа, которая казалась слишком легкой. И Марта в том сне была живая, и радовалась вместе с ним… Но, каким-то образом он знал, что скоро сон кончится, и нахлынет неприглядная реальность. В которой не должно быть места ни той радости, ни той боли. Настала другая жизнь. Вот как бы войти в нее с каменным лицом и холодным сердцем? Не жалеть о прошлом, ничего не ждать от будущего…
Последнюю мысль Джет додумывал уже проснувшись. А разбудил его инспектор Гус. Что же, Боб не виноват, что господин наблюдатель свалился в дневной сон. А потому вежливость требует ответить.
— Я слушаю.
— Здравствуйте, господин Дага. Прошу прощения, что беспокою в такой поздний час…
А ведь верно. На улице совсем темно!
— Думаю, вы не стали бы отвлекать меня по пустякам. Я слушаю…
— Вот именно! Не стал бы! Это вы точно подметили. Несколько минут назад со мной связалась Дана Тэн. Она утверждает, что кто-то побывал в ее гостиничном номере. Я пытался поговорить с мисс Робсон, но у нее включена блокировка. Вы ведь тоже заинтересованное лицо, дело касается пустынников… я подумал, может, вы… посетите, так сказать. Мисс Робсон будет вам признательна…
Угу. Мисс Робсон в принципе не умеет быть признательной.
— А кого-то из своих людей вы можете послать?
— Кого? — страдая, спросил инспектор. — У меня в офисе только ночной дежурный. Все спать пошли.
— Ну, так разбудите кого-нибудь…
— Джет, я вас прошу.
— Ладно. Сейчас соберусь.
Джет обозвал себя мягкотелой тряпкой но, тем не менее, поднялся с кушетки и зашарил ногами по полу, выискивая обувь.
— Здравствуйте. Я ждала вас завтра, час уже поздний.
Дана смущенно улыбнулась, поправляя прическу. На взгляд Джета, попытка была заранее обречена на провал. Слишком уж отважно торчали в стороны рыжие прядки. Такие должны устоять и перед расческой и перед заколкой…
Образ клоунессы дополняли фиолетовые трико и оранжевая распашонка.
Поняв, о чем задумался поздний гость, Дана пояснила:
— Это один из моих старых костюмов для выступлений. Я вообще одежду почти не покупаю. Заходите.
Номер был самый обычный, типовой. На кухне горел свет, слышалась приглушенная музыка.
Чистая комната, застеленная постель, никаких признаков пребывания чужаков.
Дана жестом пригласила гостя присесть. Джет занял плетеное кресло возле окна.
— Я когда пришла, не сразу заметила, — начала она рассказывать. А потом… вот.
Она выдвинула ящик стола, в котором живописно перепутались самые разные предметы. Какие-то миниатюрные детали, псевдонейроны, упаковка инфодруз, косметика.
— Сама я такой бардак устроить не могла, а Бродяга — педант во всем, что касается чистоты и порядка. И еще, на кухне кто-то кофе пил. Не я. И сами понимаете, не Бродяга.
— Что-то пропало?
— Нет. Я специально проверила.
— А сами что думаете?
— Не знаю. — Она пожала плечами. — Ерунда какая-то. Сначала этот самоубийца… Теперь вот еще. Вы не торопитесь, Джет? Хотите, я вас чаем угощу?
— С удовольствием. А кстати, где Бродяга? Может, он заметил еще что-нибудь, что пропустили вы?
Дана широко улыбнулась.
— Он готовит снаряжение к завтрашнему шоу. У нас очень много специфического оборудования, требующего тонкой настройки и специального контроля. Но я его сейчас позову, чтобы вам не скучно было!
Бродяга, видимо, все слышал, потому что появился из кухни, не дожидаясь прямого распоряжения.
Спросил: «Чем могу служить?», и приподнял брови. Очень по-человечески.
— Может, вы что-то заметили, что пропустила Дана? Вообще, вы давно на планете?
Сказал, и только потом сообразил, что обратился к андроиду на «вы».
— Восемь суток. Полных. У Даны договор на три выступления. Два дня после прибытия мы готовили зал. Позавчера был дебют. Второе выступление сегодня вечером. И еще одно — через двое суток, но в другом зале и не в полном объеме. Что касается того, что я заметил, когда мы вошли в номер. Был нечеткий след на полу в прихожей, у кого-то с подошвы насыпалось песку. Находился человек здесь не менее часа, не спешил. В вещах копался скорей от скуки, кофе попил, оставил грязную кружку. Ушел незадолго до нашего возвращения. Если был не один, то другие ничем себя не проявили.
— Может, кто-то из обслуги гостиницы?
— Не вижe причин. Здесь много пустующих номеров.
— Могло так случится, что у Даны здесь, на Руте, появились недоброжелатели?
— Нет. Дана здесь впервые, и насколько я знаю, врагами обзавестись не успела.
Джет собрался было уточнить, не бывал ли на Руте раньше сам андроид, но тут в комнату вошла Дана с подносом. Над чашками чая вился ароматный пар, рядом разместилась сахарница и вазочка с печеньем.
— Угощайтесь! — сказала она, устраиваясь на вертящийся стул. Специально придвинула его к столу так, чтобы и до подноса дотянуться, и собеседника видеть.
Чай был по-настоящему хорош. Он пах мятой, и Джет, пожалуй, поспорил бы, что эта мята когда-то росла на грядке. Это не ароматизатор, это — настоящее. Такой чай когда-то заваривала Марта.
— Я бы мог попросить инспектора, чтобы вам выделили постоянную охрану… — предложил он.
— Зачем? — Дана развела руками. — Я не та персона, чтобы кто-то захотел…
— Неужели вы не боитесь? Хотя бы немножко?.. все-таки события последних дней заставляют задуматься о таких вещах, как безопасность.
— Простите, Джет, но — нет. Я не боюсь. У меня есть Бродяга. Он — лучший телохранитель, какого вообще можно пожелать…
Лучший телохранитель встал за спиной хозяйки и картинно насупил брови. Угу. Андроид с чувством юмора…
Если бы Джету не пришлось его недавно сканировать, он бы скорей поверил в то, что для типовой внешности «модели третьего поколения» нашелся человеческий двойник. Но Бродяга — действительно робот. Сомнений быть не может.
— Однако насколько я знаю, робот не может причинить вред человеку. А если вдруг придется вас защищать… я имею в виду — всерьез защищать… может возникнуть противоречие.
— Вы имеете в виду древние постулаты? Джет, похоже, вы раньше никогда не имели дел с андроидами, так?
Пришлось признать, что так. На Примуле, Гауфе и Земле их почти не применяют.
— Третье поколение разрабатывалось именно как армейская модель. Противоречие, на которое вы намекаете, действительно приводило бы к постоянным сбоям настроек сектора си. Сущность проблемы — в предельно обобщенных понятиях «человек» и «вред». В настоящее время психологи-роботехники упрощают себе задачу, закладывая в первичные установки робота всего один объект, имеющий доминирующую значимость, а именно — биологические параметры владельца…
— Как вы профессионально объясняете…
— Ну, это же как раз моя специальность. Я училась на психолога-программиста. Правда, только до третьего курса. Так что ваш любимый первый закон, если перевести с языка программы, на самом деле звучит так — робот не может причинить вред хозяину, или своим бездействием допустить, чтобы хозяину был причинен вред… ну и дальше в том же духе.
— Значит, Бродяга при необходимости может причинить вред человеку?
— Если мне будет угрожать непосредственная опасность. Да. Может. Но есть несколько граничных условий. На самом деле это отдельная и очень сложная проблема. У меня сохранились еще студенческие записи, но их оказалось мало… я уже говорила, над некоторыми вещами мы продолжаем работать.
— Я заметил. Он ведет себя, как человек.
— Правда похоже? — обрадовалась Дана.
— Не знаю только, хорошо ли это, — в голосе Джета скользнула виноватая нотка. — Как-то стирается грань. Все время приходится напоминать себе, что перед тобой не человек. Нет, мне, пожалуй, не нравится. Он словно притворяется человеком…
— Бродяга! Вот скажи: ты притворяешься? Только честно!
Бродяга положил ладони на плечи хозяйке. Вид у него стал торжественный и строгий.
— Честно? Я всегда отвечаю честно. Нет. Я не притворяюсь. Заданный в программе стиль общения слабо отличается от стандартного. Он менее функционален и часто приводит к логическим нестыковкам и проблемам понимания. Но его вполне можно использовать.
— Вот видите! — гордо заявила Дана.
— А мыслите вы образами или формулами, или как-то иначе? — Джет не упустил возможности расспросить объект своего маленького исследования непосредственно.
Тот невозмутимо ответил:
— Разве андроидам могут быть доступны возможности самоанализа? Очевидно, это свойство исключительно человеческого разума. — И подмигнул.
Да, соврать Бродяга не мог. Но сейчас продемонстрировал, что при необходимости вполне может уйти от четкого ответа.
Дана собрала посуду на поднос и вышла из комнаты. Джет, как мальчишка, дорвавшийся до интересной игры, продолжил расспросы:
— Я заметил, Дана к вам по-особому относится.
— Возможно.
— Вас это не настораживает? Мне кажется, это неправильно.
Андроид улыбнулся (он не человек, напомнил себе Джет).
— Почему неправильно? Уверяю, господин Дага, Дана трезво оценивает происходящее. Но ей хочется, чтобы рядом был друг и собеседник, а не слуга. Согласитесь, вполне человеческое желание.
Отчего-то вспомнилась сценка, подсмотренная утром в кабинете инспектора Гуса. Если бы не сканирование, подтвердившее, что андроид — это только андроид, Джет всерьез усомнился бы в честности Бродяги.
Дана вернулась и словно поставила точку в начатом разговоре:
— Бродяга — уникум. И воплощение моей девичьей мечты.
— …о прекрасном принце?
Она неискренне рассмеялась.
— Не так глобально. Всего лишь использовать в настройках моторные реакции, скопированные с живого человека. Раньше так никто не делал — незачем. А у меня получилось. Мимика, пластика, некоторые специфические навыки…
— А в качестве модели вы, конечно, использовали себя?
Дана мимолетно погрустнела и качнула головой:
— Нет. Тот человек давно умер.
Джет как-то сразу вспомнил, что время заполночь, и что пора идти. «Мустанг» ждет под окнами, завтра утром отчитываться об осмотре места происшествия перед звездой Интерпола.
— Я пойду. И так засиделся, мешаю вам отдыхать…
— Расстроила я вас? — Дана зябко поежилась. — Приходите завтра на шоу. Не заскучаете!
Когда за Джетом закрылась дверь, и он, наконец, остался один, вдруг привиделось: Дана медленно возвращается в кухню. Андроид садится в кресло, и девушка забирается к нему на колени, чтобы свернуться там калачиком, наподобие котенка, устроив голову на сгибе локтя. А Бродяга чуть меняет позу, чтобы ей удобней было лежать, и замирает.
Джета передернуло. Видение дышало патологией. Но он чувствовал, что так действительно может быть.
…когда Дана задремала, Бродяга осторожно отнес ее в постель. Поправил одеяло, притушил свет. Потом отправился в мастерскую, собирать «москитов».
«Покупайте землю, она уже не производится».
Марк Твен
Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
Провинция Ангон, город Ангистерн.
Год 1203 от заключения Договора, день 6.
Темнело, и на Ярмарочной площади запылали костры. Стража отступила в ратушу, и бунтовщики окружили здание плотным кольцом.
Магистр Фабиус прикинул, что внутри – от двух до четырёх десятков стражников, столько же членов торгового совета и трое магов, а из них – ни одного магистра. Борн, прислушавшись, уточнил, что маг в Ратуше всего один, двое же дерзнули утром выйти, чтобы успокоить толпу.
Фабиус вспомнил растерзанные трупы на церковной площади и кивнул. Демон не ответил. Он вглядывался в лица бандитов. У него был особенный интерес – инкуб подчитывал «своих».
Демон и маг с комфортом расселись на крыше дома префекта и смотрели вниз. А заодно – пили молодое вино, ели сыр со свежим хлебом.
Рука у Фабиуса больше не болела, конь его жевал сено в стойле, вот только… Алисса, встретив их во дворе, прикрикнула на инкуба совершено по-свойски. Мол, рубашка на нём снова побурела от жара, нельзя ли умерить? И тот тоже ответил что-то весёлое и дружелюбное, поразив этим Фабиуса в самое сердце.
О чём он думал, оставляя женщину с инкубом? Демон настолько же прекрасен, насколько желанен его внутренний флюид. Совокупление с инкубом даёт человеку силу и долголетие. Могла ли Алисса?..
– Тридцать четыре адские тушки, не считая твоего малолетнего помощника! – констатировал Борн.
– Хела?
– У него есть имя? – удивился демон. – Сомнительно. Имя дают при оглашении, когда юный сущий приближается к своему первому столетию, что, по сути, и есть его настоящее рождение. У нас рождение – это не грязь под ногами, а вхождение в свет. Твой же знакомец слишком мелок, даже на глоток не хватит.
– То-то он так боится тебя, – невесело усмехнулся Фабиус. – Неужто демоны пожирают своих детей?
– Что за чушь? – нахмурился Борн. – Я сказал расхожую колкость.
Он вдруг дёрнулся, словно заметил внизу что-то странное, и на лбу его выступили мелкие красноватые капли.
– У тебя – кровь сочится по поводу и без? – удивился Фабиус, тоже глядевший вниз и рассеянно дожевывающий горбушку, сыр с которой он съел в самом начале их позднего ужина.
Сыр был привозной, из горных поместий, где чудесно варят его. Маг давно не ел хорошего сыра, сиднем сидя на своём острове.
– Это не кровь, а выпот, – поморщился Борн, озираясь, чем же вытереть лицо. – У нас нет крови, хотя иногда, для удобства, мы употребляем ваше слово.
Не найдя ничего подходящего, инкуб вытер лоб рукавом рубашки. Белоснежная ткань тут же побурела и даже слегка задымилась.
– Хлопок тонковат, надо бы крапиву или лён… – покачал головой маг. – А от чего этот выпот? Ты потеешь? Или это результат напряжения мыслей? Я видел раньше, что у инкубов выступают на коже розоватые капли, всё-таки больше похожие на воду. Ты же потеешь по виду совершенной кровью. Ты так напряжён или это особенность жизни в более глубоком Аду?
– Напряжёшься тут… – казалось, Борн с сожалением разглядывает испорченный манжет, но на самом деле взгляд его уходил из-под руки вниз, в толпу на Ярмарочной. – Их уже тридцать пять! Тридцать пять, маг… Тридцать пять моих сородичей долгие годы живут здесь, в Ангистерне, нарушая Договор, подписанный самим Сатаной. И о чём они думают сейчас? О том, как вымолить себе прощение? Нет! Они хотят штурмовать Ратушу, чтобы захватить в городе власть. Гнев Сатаны может быть страшен, если они вернутся в Ад, но собираются ли они возвращаться?
Фабиус задумчиво посмотрел вниз:
– Что ж, по крайней мере, силы, противостоящие нам, ясны. Бунтовщики и их главарь, некто Барбр, представляют интересы Ада на земле. Крещёные – являются собственной силой, и оружие их – опасная ересь. Также есть обычные горожане, те, кто был обманут бунтовщиками, но таких на площади осталось сейчас немного.
– Противостоящие нам? – инкуб даже привстал от удивления. Ему бы и в голову не пришло поставить себя рядом с человеком. – А кого представляем «мы»?
– Я представляю магистерскую власть. Ты – мой союзник. Запертые в Ратуше – представляют власть гражданскую, которую мы не дадим уничтожить.
– Как просто… – хмыкнул инкуб. – А после?
– А после мы решим с тобой наши внутренние проблемы. Разве ты претендуешь на власть в мире людей?
Борн покачал головой.
Фабиус кивнул:
– Я так и полагал. Думаю, у тебя есть вопросы лично ко мне.
– Пожалуй, – согласился демон.
– Может, ты ищешь сатисфакции? Всё-таки я не безгрешен пред Сатаной…
Борн не ответил, но зрачки его вспыхнули, а потом и вся радужка налилась алым.
Фабиус, не желая реагировать на выплеск непонятных ему эмоций, перевёл взгляд на яркие цветы костров на площади. Раскаиваться он был не готов.
Да, ему исполнилось сорок, когда он убил своего первого инкуба. Всего же их было четверо. Инкубы казались магистру лёгкой добычей, он научился похищать их, как он думал, не оставляя следов. Но сколько верёвочке не виться… Тем более – теперь ему и не нужно бессмертие. Ему больше не для кого жить вечно.
Борн беззвучно окликнул Фабиуса, заставив того поднять голову, и заглянул в глаза:
– Но зачем ты убивал их? Это же бессмысленно? Соитие с инкубом питает женщин, тебе же пригодилась бы суккуб! Но и она не дала бы тебе вечной молодости. Тем более, мёртвая! Она сгорела бы в сосуде своего естества, не более! В чём польза, маг?
Фабиус криво усмехнулся:
– Это если убивать быстро. Но можно поступить умнее. Когда похищенный инкуб запирается в пентаграмме, его средоточие, медленно угасая, питает и обновляет твоё тело несколько дней. А потом…
Фабиус словно наяву увидел, как схлопывается тело инкуба, распятое в пентаграмме, выдавленное в небытие его собственным, разрушающимся естеством. Как молния поражает фигурку из соломы и тряпок, которую маг нарекал именем «похитителя» демона и обрекал на адскую месть…
Борн глядел, не мигая. Кажется, он не знал о таких обрядах, но увиденного ему было достаточно.
– Инкуб связывается с вызвавшим так, что лёгкие флюиды его постепенно перетекают в тело мага… – пробормотал он. – В конце концов, пленник сдувается, словно бурдюк, из которого выпили воду, и дыхание Серединного мира буквально выдавливает его пустую оболочку в междумирье… Но ведь для этого нужна эмоциональная связь? Проще всего её получить путём плотской любви… Неужели ты решался на соитие между тобой и инкубом, маг?
Фабиус пожал плечами:
– Чего не сделаешь ради бессмертия.
Борн замолчал, задумавшись.
Снизу, со двора, донёсся звонкий мальчишеский смех. Там, почти в полной темноте, Хел играл с кошкой. Фурия разошлась не на шутку, но юному демону вряд ли были страшны её острые когти.
Саймон сидел чуть поодаль на брёвнах, что привезли для укрепления ворот, и, пристроив рядом не гаснущую от ветра магическую свечу, перебирал травы в своей сумке, что-то раздражённо бормоча под нос, но в игру не вмешиваясь.
– Эти двое нашли друг друга, – невесело усмехнулся демон. – Демонёнок и кошка. По разуму они где-то сродни. Непровозглашённый сущий и Потерявшая облик. Смешно.
Губы его даже не попытались изобразить улыбку.
– Смешно, – так же безэмоционально согласился маг.
– Но это же противно понятиям людей о совокуплении? Мужчина и инкуб? – Борн глянул искоса и отвёл глаза.
– Совокупление с демонами вообще противно понятиям людей, – угол рта Фабиуса дёрнулся в неудавшейся усмешке.
– Ты так хотел жить вечно?
– А что может быть сильнее этого желания?!
– Сильнее? Желание просто жить, маг! Жить и дышать, как остальные. Делать глупости. Нарушать правила. Сходить с ума. Кем ты стал в своём бессмертии? Осталось в тебе что-то живое?
Фабиус тяжело вздохнул. Последние его годы текли всё утомительней. Он тяготился слугами, необходимостью есть и спать, одеваться, управлять хозяйством, даже зима и слякоть безмерно огорчали его. Всё, кроме изучения наук, он делал по обязанности и долгу. Ему казалось, что науки поглотили его всего.
Жил ли он? Если сумел пережить всё вокруг себя? Всех?
Он стал перебирать людей, живших и умиравших рядом с ним. Хорошо помнилось самое начало – смерть матери. Потом была пропасть, венчало которую…
Нет, этого он не будет вспоминать! Смерть жены до сих пор висит на его груди неподъёмным камнем. Не стоит демону знать об этом!
А мать… Мать уходила легко, будто кто-то, пробегая мимо, накрыл её лицо полою плаща. Губы её улыбались, и вдруг завяли. И весна её стала зимою.
Маленький Фабиус даже не плакал, пока ему не сказали, что маму по обычаю закопают глубоко в холодную землю. Он не понимал, зачем. Лишь видел, как нечто лёгкое ушло из её тела.
Смерть матери была неведомой жертвой, устроенной кем-то чужим. Отец Фабиуса не исполнил обряда и пощадил жену. После рождения сына он сгорел от лихорадки в считанные дни. Такова была плата за сильный дар, доставшийся Фабиусу. Жертвою должна была стать мать, но вышло так, что погибли оба.
А потом были его собственные первые жертвы. Бессмысленные. Неразумные. Так обучали мастерству в академии Магистериума. Поначалу это были лягушки и змеи, мыши. Наконец, учитель, в классе которого Фабиус был одним из самых младших, принёс в клетке пушистую рыжую лису.
Она была блестяща и гладка, шерстинка к шерстинке, а на хвосте – белое пятно. Её сущность следовало выделить из тела в магическом опыте. И именно это Фабиус и запомнил, как своё первое убийство.
Инкубы же… Их ласки казались настоящими, людскими, но кого он видел в них? Мышей или лягушек?
– А почему не суккуб? – поинтересовался Борн.
– Они слишком похожи на женщин, – машинально ответил магистр и пожалел. Потому что перед глазами всё-таки встал образ умирающей жены.
Тогда он уже знал, каково это будет. Ему хватило одной женской смерти. Смерти маленькой пушистой лисы с белым пятном на хвосте.
Больше он не хотел это пробовать, но бытию всегда всё равно. Оно говорит, – выбирай. И жизнь для него – не больше чем горсть песка, что сыплется на вечные весы воздаяния.
Песок падает на чашу, но весы эти никогда не качнутся. И никогда не наступит правосудие. Потому что никто и никогда не знает правых и виноватых. Нет таких богов, кто знал бы наверняка.
Вот так и маг знал, что ему не суждено понять, прав он или виноват. Может, соитие с инкубами и было противоестественным, а может быть, и нет. Инкуб – не человек. Его органы только кажутся похожими на таковые у человека, он не справляет естественных надобностей, не носит в себе семя.
Фабиус вспомнил смуглые тела своих любовников: невозможно гибкие и пахнущие пряностями. Кожа их была сродни дорогим тканям, дыхание – как мёд…
– Тебе понравилось? – спросил вдруг Борн и глаза его, потускневшие во время размышлений, снова вспыхнули и разгорелись.
– Что понравилось?! – вскинулся Фабиус.
– Соитие с инкубом?
Фабиус в раздражении приподнялся, отряхивая с камзола крошки, и… уронил хлеб. Горбушка полетела вниз.
Демон расхохотался.
Что-то в недрах земли отозвалось ему, и он замер, прислушиваясь.
– Пора, – сказал Борн. – Я думаю, раз ты знавал прикосновения инкубов, не смутят они тебя и сейчас.
Он крепко обнял магистра и шагнул с крыши.
Объявившись на пороге малого совещательного зала городской Ратуши внезапно, и невзирая на запертые двери, магистр Фабиус и инкуб Ангелус Борн ввели в ступор и без того измученных страхом членов городского совета.
Вялая беседа оборвалась, и в полутьме слышны были лишь треск свечей да перекличка стражников, рассредоточенных у входных дверей, на лестницах и в окнах второго этажа.
На первом же – все ставни были заперты изнутри. Тем не менее Фабиус и Борн успешно миновали и запоры, и стражу.
В Ратуше имелось несколько совещательных залов. В малом лучшие люди города сидели сейчас для экономии свечей. На столе, кроме свитков и амбарных книг, были вода, молодое вино да сыр, принесённый главой сыродельного цеха как образец для поставок в казармы.
Борн поморщился. Он, и не пробуя, понял, что сыр – отвратительный.
Членов городского совета присутствовало двенадцать – главы некоторых торговых гильдий, цехов, казначей и хранитель городской печати.
Фабиус знал, что полный совет составляет обычно от тридцати до пятидесяти уважаемых горожан. Видно, многие ощутили сегодня тревогу в утреннем воздухе и не решились прийти в Ратушу. Или у них нашлись иные причины отсидеться дома?
Магистр молчал, мрачно разглядывая людей. Людей ли?
Он искоса глянул на улыбающегося Борна: кого видит тот? Мага грызли сомнения.
Члены совета беззвучно томились за длинным столом из морёного дуба. Во главе нахохлился старенький заместитель председателя городского торгового совета мэтр Вабис – сухой, остроносый, губастый винодел. Сам глава успел с утра сказаться больным.
Молоденький тонконогий городской маг притулился с левого края стола, чуть в стороне от прочих. Он струсил и не пошёл на площадь вразумлять горожан. Теперь парню молча ставили в вину то, что он остался жив.
Рядом с ним страдал писарь. Бледный, трясущийся от страха. Этот был уверен, что уж его толпа точно не пожалеет.
Совет успел созвать префект, дабы представить лучшим людям города магистра Фабиуса. Город Ангистерн по обычаю Серединных земель был вассалом Церкви Сатаны, и Фабиус представляя здесь высшую законодательную власть. Покойный (уже лет двадцать) метр Грэ объявил его как столичного мага, образованного и наделённого особыми полномочиями. Он, видно, назначил эту встречу по обязанности, даже не предполагая, что маг сумеет явиться.
Разглядев лица, магистр понял, что префект правил в Ангистерне твёрдой рукой, допуская к кормилу лишь самых слабых из городской знати. Безвольные скошенные подбородки, плохо прикрытые растительностью, вялые челюсти… Мэтр Грэ тщательно следил за отбором нужных… кадров. Только двое цеховых мастеров – суконщик да оружейный кузнец – казались людьми крепкими. Ну и молодой маг был в меру вертляв и бодр. Магов голосованием не выбирают.
Борн глядел на людей с усмешкой и мешать Фабиусу в задуманном явно не собирался. На инкуба же члены совета взирали с ужасом.
Оправившись от несколько неожиданного появления незваных гостей, мэтр Вабис поднялся навстречу и заблеял что-то, подобающее моменту. Искренности в голосе старика не было. Как и почтительности – магов в городских советах никогда не любили, и если бы Фабиуса разорвала толпа… Но, к сожалению, не все проблемы решаются сами собой.
– … Высокое присутствие такого дорогого нам гостя и его гм… сопровождающего его…
Мэтр Вабис замер, уставившись на Борна, как лягушка на ужа.
– Я тоже благодарю Отца нашего Сатану, что сохранил вас всех в добром здравии! – отрезал магистр, усаживаясь напротив Вабиса. – Начнём же!
Скалясь, рядом уселся и Борн. И с удовольствием уставился на молодого мага, единственного, заподозрившего в госте нечто знакомое.
– Ждать штурма – бессмысленно, – начал магистр в лоб. – Один Ратушу я не удержу. В такой тесноте нет места избирательной магии, не думаю, что хорошо будет разрушить ратушу, чтобы уберечь её же от бунтовщиков!
– Но ч-что же т-тогда д-делать? – продребезжал Вабис и начал громко сморкаться.
– Нужно договариваться, – сказал Фабиус твёрдо.
– С б-бунтовщиками и бандитами?
– Да хоть с бесами, – усмехнулся магистр, вызвав у Борна приступ веселья.
– Но… – поднял, было, голос молодой маг, но тут же выпучил глаза и замер – рот его наполнился вязкой патокой.
Он сделал несколько глотков, дёргая кадыком. На глазах выступили слёзы.
Борн продолжал демонстрировать безупречные зубы.
– Я предлагаю вызвать главарей бунтовщиков в Ратушу и пообещать им безопасность, – сказал Фабиус.
– Э-э… было бы гораздо разумнее… – замялся Вабис.
– Перебить их здесь же? – сощурился маг. – Возможно, мы так и поступим.
Члены совета заёрзали неуверенно: конечно, нет ничего проще, чем наобещать черни с три короба, но ведь потом обычно меняют и голову, которая это наобещала.
– Выбора нет, – сказал Фабиус. – Иначе бандиты захватят Ратушу и изобразят здесь свою власть. А на следующее утро, едва откроют ворота, город захлестнёт волна беженцев, и начнётся уже настоящий ад.
– Б-беженцы п-покинули город, – проблеял Вабис.
– Кто сумер, те-то и покинули, – вклинился крепыш с эмблемой суконного цеха. – А кто живы остались – так те утекли к речке и вечеряют там.
– Как зовут тебя? – спросил Фабиус.
– Мастер Лойбуш, мейгир, – чуть наклонил коротко стриженую голову суконщик.
– Пойдёшь с нами, мастер Лойбуш, – кивнул Фабиус. – Мэтр Вабис выйдет к толпе и призовёт главарей на переговоры в Ратушу. Мы пойдём с ним, дабы поддержать его. Медлить больше некуда.
– Эй, Кибо? Не надоело вам тут торчать? Трубани-ка в свой горн, пусть откроют нам двери? Разве ж мы тронем кого-то, а, ребята?
– Гойда!
– Айдате по домам, служивые! – кричали бунтовщики стражникам, стоящим в окнах второго этажа и на балконе, с которого раньше частенько обращались к толпе префект и члены совета.
Почти все стражники набирались из таких же горожан, что осадили ратушу. Их знали в лицо, и особой злости к ним не питали. Но были в страже и наёмники. И вот этим костлявая серьёзно грозила снизу сухоньким кулачком.
Фабиус вывел на балкон мэтра Вабиса, поддерживая его под локоть – ноги у старика идти не хотели. Суконщик напирал сзади.
Никто и не заметил, что Борн исчез, растворившись в тёмном коридоре Ратуши.
Узнав мэтра Вабиса, толпа заревела:
– Прочь!
– Пришлых не нать!
Затрубил горнист, призывая к тишине.
– Свободные горожане! – тонко закричал мэтр Вабис. Его пальцы вцепились в плечо магистра так, что тому захотелось оторвать от себя старика и швырнуть вниз. – Город не примет беженцев, если таково слово ваше! Хотите вы их?
– Не-ет им!
– Не нать!
Откликнулась толпа.
– В Ратуше ждут тех, кто скажет своё слово за всех горожан! – рявкнул Фабиус, перекрикивая гул. – Пусть выберут пятерых! Они донесут ваше слово!
– А где префект? – заорал кто-то, и его поддержали рёвом.
– Префект болен! – крикнул Фабиус.
– А ты кто?
– Я – магистр Фабиус Ренгский! Присланный сюда Советом Магистериума! Полномочный решать, кто будет кормить беженцев из Дабэна!
Толпа зашумела. Внизу начался торг. Бесов предложение Фабиуса не устраивало совершенно, зато оно устраивало рискнувших бунтовать горожан. Нечисти нужно было время, чтобы перенастроить людей на свой лад, а лишнего времени сейчас не имелось ни у кого. И толпа пошла вразнос.
– Да пусть побухтят, ночь длинная! – раздавались крики.
– А пусть выходят сюда, к нам!
– Неча нам в ратушу итить!
– Гейте самя на площадь! На помост!
Фабиус прислушался к шаткому равновесию, понял, что настаивать на своём бессмысленно, и крикнул в ответ:
– Хорошо! Пусть пятеро от вас встанут на помост! Пятеро!
– А ваших скоко? – заорали из толпы.
– Наших – трое! – крикнул Фабиус и оглянулся.
Борна за спиной не было.
– Пойдёшь? – шёпотом спросил он суконщика.
– Дети у меня… – пробормотал тот.
В конце концов, сопровождаемые десятком стражи, из дверей Ратуши к толпе вышли магистр Фабиус и молодой маг. Между ними, поддерживаемый под локти, висел мэтр Вабис.
Его опустили на лавку, сооружённую кое-как на помосте. На другую лавку, напротив, уселись выборные из толпы. Но и знакомый Фабиусу бельмастый, и явные главари разбойников остались стоять внизу. Не увидел Фабиус в первых рядах и толстого бандита, покрытого бородавками, в коем подозревал Барбра. Неужели, и он струсил, заметив Борна?
Может, потому не стало единства в рядах бунтовщиков, что таинственный их главарь затаился?
Это сказки, что есть у разбойников особая гильдия, что знакомы им ранги и приказы. Слишком мало света оставляет в их душах жизнь на задворках. А без света – нет и сложно устроенных сообществ, лишь банды, делящие город, как каравай хлеба на куски по ширине ртов. И банды эти трудно собрать в одно.
Лихих людей можно использовать для разжигания пожара: словно дрова, они раскалят камни, которые потом долго будут держать тепло. Но дрова прогорают быстро. И как только исчез с горизонта загадочный Барбр, разбойники отодвинулись в тень. А вот ушлые цеховые мастера, коим не достало уже не хлеба, но сладкого пирога, мигом подослали к Ратуше подмастерьев понадёжнее.
Город был обеспокоен болезнью префекта, беженцами, что в зиму навязывал Магистериум, да и у цехов были давние споры за привилегии и торговые места. Вот почему почти все выборные из толпы оказались вдруг подмастерьями, чьи мастера не пришли сегодня в совет. Может, затесались среди них и бесы, но этого магистр разглядеть не смог.
Зато цеховой бунт был знаком ему хорошо. Фабиус уже видел, как лилась кровь, когда цеха не могли поделить своё и чужое. Знал и то, как нужно прекращать подобные свары.
Худо было, что горожане разграбили церковь, убили священника. Грех этот делал их особенно злобными. Но смерть можно было выкупить деньгами, перевести её в унылый торг, что он и намеревался сейчас устроить. Хотел и припугнуть, но тут некстати куда-то запропастился Борн.
Толпа гудела. Стражники то и дело сталкивали с помоста лезущих вверх.
Горожане выкрикивали угрозы, взирали на магистра яростно, отыскивая в его лице пороки, что толкнули их на такое неслыханное деяние, как церковный погром. Ведь не могли же они сами решиться на бунт против церкви? Значит, плохи были её магистры!
Фабиусу не помешал бы сейчас демон, чтобы прочесть их мысли. Лица были видны смутно, по ним метались тени, факелы слепили тьму, и не давали света.
Магистру стало страшно: справится ли он один с толпой в сотни глоток?
Он всегда избегал людей. Искал уединения. Ему казалось, что теперь перед ним встали все, чьи дела он должен был когда-то решить, но не решил. И вот они пришли к нему требовать ответа.
Он был готов сражаться за них на смерть, но нужно было не сражаться, а говорить.
Под утро Фурс опять удрал. Рик проснулся сразу же, сел, заполошно вертя головой в темноте – он всегда просыпался, если вдруг переставал ощущать в ногах привычную тёплую тяжесть. Фурс удрал, а сегодня… какой сегодня день? Сердце успело гулко ухнуть в желудок, прежде чем вспомнилось – всё в порядке, предпоследний, сегодня мир меняться ещё не будет.
Ффух…
Рик упал обратно на подушку. Ничего страшного. Можно спать дальше. Не очень, конечно, хорошо, что Фурс так полюбил убегать, но что тут поделаешь. Тёплая и безоблачная весна не так уж часто попадается, вот и ошалел бедолага. Пусть пока побегает, хоть до самой темноты. А вот потом надо будет в рюкзак посадить. На всю ночь. Или с рук не спускать, но это сложнее, Фурс отъелся прилично, да и нежностей сроду не любил, вырываться станет. Ну да не страшно, на одну-то ночь и привязать можно. Придётся украсть шлейку, вот и всё. Или даже…
Рик перевернулся на спину, чувствуя, как лицо расплывается в блаженной улыбке. Завозился, устраиваясь поудобнее.
Не украсть.
Попросить.
Если попросить ма Таисик – она не откажет. Она очень добрая ма и отличный ведомый, такие попадаются реже, чем сухая и тёплая весна, Рику на этой проходке повезло. Впрочем, ма Таисик и её Вэлу тоже повезло с ним, Риком, просто они пока об этом не знают ещё. Ничего, скоро узнают, сегодня последний день. Значит, именно сегодня всё и произойдёт, ведь не случайно же мир столкнул их на прошлом перекрёстке! Рик давно уже не маленький и знает, что никаких случайностей на самом деле не бывает. Если что-то случается – значит, оно кому-нибудь нужно. Вот так и с ма Таисик и её Вэлом – если бы не он, Рик, они бы сроду сюда не добрались через постоянно меняющиеся миры, они ведь совершенно не умеют ходить так, чтобы не бить стёкла, их бы сразу выкинуло куда подальше, может, даже и по разным автобусам разбросало бы. Рик тоже поначалу был таким неуклюжим, меняя мир по нескольку раз за день, но потом научился ходить осторожно. А ма Таисик и её Вэл всего второй месяц в дискрете, потому и не умеют ещё ничего толком. Да и не надо им, ведь сегодня последний день. Завтра Рик должен уйти, и ничего тут не поделаешь. Хорошо, что весна недождливая попалась – им будет несложно выбираться по своим следам, не заблудятся и в неприятности не влипнут.
Если быть честным, лето Рик любил больше, чем весну, даже такую тёплую. Летом полно грибов и орехов, весною же только почки. Впрочем, рыба есть всегда, даже зимой. Но зиму Рик не любил. Пока жил в городе, пытался перетерпеть, не везло наткнуться ежели, благо недолго, три недели всего. Если зима попадалась в приличном мире, с электричеством и машинами – можно было погреться в автобусах. Самых обычных, не тех, которые сами как мир. Автобусы Рик любил, это было чуть ли не единственное, что ему нравилось в городе. Когда перебрался в долину – стал зиму сворачивать по-быстрому, в первый же день. Слишком это муторно – строить жильё под снегопадом, и пытаться его обогреть, и сушить на костре вечно подмокающий спальник… нет уж. Куда проще заставить мир снова измениться и перескочить через разбитое стекло в другой автобус. И не так уж это и больно, если на то пошло…
Рик опять перевернулся – теперь на живот. Поболтал ногами, подкидывая лёгкое одеяло. Это одеяло дала ему ма Таисик, в первый же день, и при ней он даже не вытаскивал спальник из рюкзака – тот так и валялся на дне, сдутый и ужатый до размера некрупного яблока. Вытащишь – наверняка попросят объяснить, а объяснять не хотелось. Ма Таисик хорошая, лучше её не расстраивать заранее, тем более что всё равно поделать ничего нельзя.
Утро было близко – цветы пахли по-особому одуряюще, да и небо не казалось уже беспросветно чёрным, наливалось синевой, на фоне которой всё четче проступали верхушки сосен. Рику нравилось такое вот раннее предутреннее время, когда ночная контрастность чёрного неба и ярких звёзд теряет чёткость и кто-то невидимый словно бы размазывает звёзды большой мягкой кисточкой по всему небу, их яркие огонёчки становятся всё менее различимы, и постепенно совсем исчезают, а небо взамен светлеет. Как будто это именно звёзды, растворившись, отдали ему своё свечение.
Спать больше не хотелось – всё-таки последний день жалко тратить на сон. Ну а если не хочешь спать – валяться как-то глупо.
Рик аккуратно скатал спальный коврик вместе с одеялом и подушкой, запихнул получившийся рулончик в специальное гнездо над перилами. Спрыгнул с открытой веранды трейлера, на которой предпочитал ночевать, обошёл вокруг фургончика, постоял под приоткрытым окном. Конечно же, и ма Таисик, и её Вэл ещё спали – они вчера проговорили допоздна. Засыпая, Рик отчётливо слышал их голоса сквозь тонкие стенки. Слов было не разобрать, но голоса обычные, значит, ничего особенного они вчера так и не нашли. Жалко. Но ма Таисик больше не плакала, и это хорошо.
Рик её вчера сильно расстроил, и до сих пор ругал себя за это. Нет, ну мог бы немного подумать, прежде чем про свою настоящую ма рассказывать! Он ведь и сам немножко расстроился, когда понял, что они – не его настоящие и вовсе не за ним сюда пришли. Так, самую чуточку, но расстроился всё же. И это – Рик, привычный да опытный, сколько у него этих ведомых было-то? И не сосчитать!
В этот раз на перекрёстке он их первым увидел. И сразу понял, что они и есть его нынешние ведомые – на этом участке до следующей развилки. А потому не стал прятаться под деревьями и разглядывать парочку, спорящую над расстеленной на передней панели трейлера картой, просто вышел на поляну и спросил, может ли он чем-нибудь им помочь.
Они прекратили спор и уставились на Рика с недоверием и даже опаской, как на какое-то чудо. Ну, словно это с ними дерево вдруг заговорило, а вовсе не Рик. Но тут обиженный всеобщим невниманием Фурс быстро взял дело в свои лапы, мякнул недовольно, завозился, выкручиваясь из рюкзака, царапнул Рика по плечу и грузно шлёпнулся в пыль. Отряхнулся, брезгливо подёргивая кончиком хвоста, глянув на Рика укоризненно – он всегда считал именно Рика виноватым во всех своих неприятностях, – и деловито устремился метить новые приобретения в лице ничего не подозревающей парочки и их мобиля. Хорошо ещё, что людей пометил тактично, всего лишь потёрся лобастой башкой о ноги, а то с ним бывает разное.
Светловолосая женщина вроде как успокоилась и потянулась даже погладить, но Фурс ловко увернулся и быстро ушёл за мобиль, всем видом выражая недовольство и наградив Рика очередным укоризненным взглядом. Женщина посмотрела ему вслед и улыбнулась, поворачиваясь к Рику. В серых глазах её больше не было настороженности. Фурс, он такой, он сразу людей располагает.
– Мы ищем мальчика, – сказала она, глядя на Рика слишком пристально. Мужчина вздохнул и закатил глаза, но женщина повторила упрямо. – Сына. Я всё понимаю, прошло столько времени…
Нет, не то, чтобы Рик на самом деле понадеялся, но сердце пропустило удар. А потом стало очень жарко ушам, потому что женщина продолжила почти без паузы:
– Больше месяца уже прошло, я всё понимаю,, да, конечно, шансов мало, но… вот, взгляни, может быть, ты его видел?
Они искали сына, да. Но вовсе не Рика. Малыша трёх с половиною лет, носящего смешное имя Тавио.
Он потерялся во время экскурсии по Каналу Дискретного времени.
Светловолосый пухлощёкий бутуз со стереофотки был похож на Рика не больше, чем камень на дерево. Да и в Канале Рик сроду не был – все умные люди от него предпочитают держаться подальше, а Рик всё-таки не дурак. Нет, туристы, конечно, безумные деньги отваливают за подобные экскурсии, но на то они и туристы. А сам Рик туда и даром не пошёл бы, и даже приплати ему кто. Потому что всем известно – из Канала не возвращаются. А если и возвращаются – то вовсе не те, которые ушли. А уж ребёнка туда тащить – так это надо совсем умом тронуться.
Ничего этого Рик, конечно же, женщине не сказал. Она ему нравилась. Тем, что продолжала искать потерявшегося сына, когда все уже решили, что шансов нет. Рику было бы приятно, если бы и его настоящая ма вот так же искала его, Рика. Вот так же приставала бы к чужим мальчишкам и называла по имени.
Своё имя Рик любил – оно досталось ему как раз от той, настоящей. Рикки-Тикки – так она его называла, щекотала и потом сама же смеялась. Имя и тёплые руки – больше память не сохранила ничего. И зачем только он вчера рассказал об этом ма Таисик! Та, конечно же, ужасно расстроилась. У неё даже глаза стали огромные и чёрные, и губы задрожали. Она смотрела на Рика чуть ли не с ужасом, а потом убежала. И долго плакала в трейлере. И её Вэл тоже поглядывал укоризненно, не хуже Фурса, вздыхал, топтался рядом и говорил что-нибудь типа:
– Да, брат… вот оно как бывает… женщины, это понимать надо…
Рик понимал. И ругал себя.
Понятно, что ма Таисик сразу же о своём Тавио подумала. О малыше, которого некому приласкать, пощекотать, обозвать ласково. О малыше, у которого нет шанса уцелеть в канале дискретного времени.
Не выжить трёхлетке без посторонней помощи поблизости от Канала, тут и взрослым трудно, а он маленький и глупый совсем. Попадёт туда, где вулканы и нечем дышать – и что? Он же не сообразит, что надо быстренько мир снова поменять и перескочить в более приятный автобус. Да и не сумеет, Рик вон далеко не сразу всё сообразил и научился, сколько раз коленки расшибал, и не только коленки! А он постарше был, чем этот, на стереофотке. Но самое неприятное – ни в одном из уже пройденных миров Рик не видел в долине ребёнка, и даже не слышал о нём ни от кого. И не могло это значить ничего утешительного для ма Таисик и её Вэла, который не хотел, чтобы Рик называл его па. Ну и ладно, и самому не больно-то…
Не найдут они никого, и даже Рик не сможет им помочь.
Надо бы их как-то утешить, что ли. Порадовать напоследок. Ма Таисик вроде бы любит жареную рыбу, она говорила вчера, сетовала, что синтезатор даёт ненастоящую, не такую вкусную, а они слишком далеко от реки, не сбегать. Вот и хорошо. Это им далеко, потому что у них Важное Дело, и некогда им на пустяки отвлекаться. А у Рика всё равно никаких других дел на сегодня не припасено.
Стараясь не шуметь, Рик отошёл от вагончика к санблоку. Умываться не стал – раз уж собрался на речку, там и умоется! – но зубы почистил с удовольствием. Он любил чистить зубы, и каждое утро начиналось именно так – сначала вспомнить, сколько осталось дней, потом почистить зубы, и только после этого заниматься прочими делами. Этот ритуал тоже достался от ма, потому и соблюдался неукоснительно. Мир мог изменяться сколько ему угодно, но утренняя чистка зубов оставалась неизменной. Единственно неизменной в жизни Рика.
Правда, не так давно в этой жизни появилась и ещё одна неизменность – Фурс. Независимый, как и все коты, он пришёл сам после очередного перекрёстка, и сам же не пожелал изменяться, когда у того мира кончился срок годности.
Одеваться Рик не стал, натянул только шорты – день будет жарким, возись потом с рубашкой, которую всё равно снять придётся! А пока согреться можно и на бегу. Подхватил потрёпанный рюкзачок и побежал по уже отчётливо различимой тропинке.
***
Когда ожил браслет, Рик валялся на прогретом солнцем песке, подставляя нежарким пока ещё лучам облупленные бока и размышляя, стоит ли окунуться сейчас – или лучше малость погодить. Вода была ледяной, и он успел накупаться до синих губ и долго не проходившей дрожи.
– Ты где? – голос ма Таисик звучал встревоженно. И было очень приятно, что она вот так волнуется. Рик непроизвольно снова заулыбался. Браслет – это тоже она дала, чтобы всегда на связи быть.
– На речке. Я рыбы наловил. Восемь штук!
– Ты с ума сошёл! В такую даль – и даже не позавтракав! Как ты обратно доберёшься!? Да ещё с рыбой! Вот что – ты нас жди, мы за тобой слетаем!
– Не надо, я уже возвращаюсь! Буду через час.
Он выключил браслет, не дослушав возражений, и засмеялся. Мир прекрасен. И впереди ещё целый день. Ну, почти целый.
Вот только пояс…
Завязывая шорты запасной шнуровкой, Рик не мог о нём не вспомнить. Без пояса было неуютно, но не полезешь же к спящим ведомым. Сначала поясом заинтересовалась ма Таисик, пришлось объяснять про узелки – их Рик завязывал после каждого планового перекрёстка. Тут вдруг загорелся и подошедший Вэл, отобрал пояс, начал что-то подсчитывать и кричать про дискретную нелинейность, спирали Боггерса и прочую чушь. Он всё дёргал пояс и пытался объяснить на его примере концепцию года, упирая на то, что Рику это должно быть интересно. Рику интересно не было и хотелось лишь получить свою вещь обратно. Он почти и не вслушивался, готовый со всем соглашаться, лишь бы пояс отдали, и тут как раз разговор как-то неловко вывернулся на имена и матерей, а Рик даже и не сразу заметил, пока не стало поздно. Ну да ничего, сегодня ма Таисик вроде как успокоилась, да и рыбка вот опять же…
Пойманные рыбёшки давно упакованы в термоконтейнер и убраны в рюкзак, снасти тоже разложены по предназначенным им кармашкам. Теперь оставалось только закинуть рюкзак на спину и снова пробежаться по знакомой тропинке – навстречу людям, которые находят время побеспокоиться о нём, хотя у них есть куда более важный повод для тревоги беспокойства.
На семь недель раньше.
«Пару дней», — говорила Фара. Но шёл уже третий. Дирк растянулся на диване их агентства, уставившись в потолок. Он скользнул взглядом по оголённой трубе к тому месту, где она соединялась с воздуховодом. Соединение было окружено водяными разводами, и Дирк понятия не имел, протекала ли это труба или крыша. Здание, в котором располагался офис, было старым — оно не разваливалось, но состояние его было далеко не таким хорошим, как ему сначала показалось. Дирк задумался, позволит ли Фара нанять кого-нибудь, чтобы покрасить стены.
Он уже и сам взялся бы за кисть, чтобы хоть чем-то заняться. Дирк ненавидел ждать.
Он всё ещё ощущал волю вселенной, расплывчатое чувство, от которого бездействие становилось всё труднее переносить. Интуиция говорила ему, что надо выйти наружу и проследовать по нитям вселенной, которые приведут туда, где ему нужно быть. Если б только Тодд мог…
— Дирк, взгляни на это, — позвал из другого конца комнаты Тодд, прерывая его раздумья. Он быстро сел и увидел, что Тодд склонился над плечом Фары, оба неотрывно смотрели в экран её ноутбука. Что-то неприятно сжалось внутри.
Даже зная о том, что Фаре нравится совсем другой человек — а Тодд ни за что не обидит сестру — Дирк всё равно чувствовал себя не в своей тарелке, видя их рядом. Это было глупо и иррационально, да и не было у него никакого права испытывать подобные эмоции, но воспоминание о мимолётной влюблённости Тодда в Фару было достаточно свежим, чтобы заставить Дирка испытывать неуместную ревность. Дирк, как мог, загнал это чувство поглубже и непринуждённо отозвался вежливо-вопросительным мычанием.
— Похоже, твоё предчувствие не подвело, — Тодд обернулся через плечо и широко улыбнулся. Дирк нахмурился.
Его предчувствия действительно, как правило, не подводили, но эта фраза не говорила ничего конкретного. А так как Тодд, похоже, не собирался уточнять, это значило, что стоит посмотреть самому. Дирк поднялся с дивана, пересёк комнату и встал рядом с Тоддом.
Их плечи соприкоснулись. В этом не было ничего необычного, но Дирк невольно почувствовал удовлетворение. Удовлетворение и собственничество — чувства, которые обычно он себе не позволял, ведь Тодд — это Тодд, а Дирк… ну, Дирк. И обычно он контролировал себя лучше.
Тодд, не подозревавший о внутреннем смятении Дирка, одарил его ещё одной короткой улыбкой. Поймав его взгляд, Дирк подумал, что однажды это всё ему аукнется, причём в самый неподходящий момент. Но сейчас он не был к этому готов, поэтому обратил всё внимание на экран. И моргнул.
— Стой, это…
— Это твои фургоны, да, — ответила Фара.
— Ха! — воскликнул Дирк, триумфально тыча пальцем в экран. — Видите, я знал, что аквариум важен!
Изображение на экране было зернистым и чёрно-белым, но он всё равно мог различить на нем знакомое здание Аквариума. Фургоны стояли бок о бок прямо около здания и были точными копиями того, что врезался в почтовый грузовик. Это не могло быть совпадением.
Тодд, осознал Дирк, смотрел на него уже в открытую, и во взгляде читались одновременно привязанность и неприкрытое веселье. От этого взгляда внутри у Дирка всё перевернулось. Фара переводила взгляд с одного на другого.
— Насколько я могу судить, — сказала она, — они приехали с утра. Камера установлена на светофоре, и срабатывает только тогда, когда кто-то проезжает на красный. В 7:30 их ещё не было, а в 10:45 они попали на снимок.
Дирку этого было достаточно, Фара просто подтвердила то, что он уже и так подозревал. Он рискнул бросить быстрый взгляд в сторону Тодда, но тот больше не улыбался. Теперь он выглядел решительно, словно разделял нетерпение Дирка.
— Пойдём, Тодд, — произнёс Дирк, пользуясь случаем прикоснуться и потрепать того по плечу. Тодд ухмыльнулся, и Дирк на секунду забыл, что же им надо делать.
Они уже успели выйти на улицу, когда Дирк осознал, что трепетание в животе вызвано вовсе не присутствием Тодда. Чем ближе они подходили к машине, тем сильнее всё сжималось внутри, пока не переросло в непрерывную дурноту. Дирк замедлил шаг. Отдалённый звонок телефона эхом отозвался у него в голове.
— Ты в порядке? — явно беспокоясь, спросил Тодд. Он пристально смотрел на Дирка, и тот только сейчас понял, что стоит на месте, а Тодд в нескольких шагах впереди. Звон стал уже невыносимо громким.
— Чёрт, прости, — Тодд достал телефон, провёл по экрану, и звон прекратился. Нарастающая тошнота сменилась затягивающей неопределенностью, и хорошее настроение Дирка испарилось. Что-то происходило. Что-то было не так.
— Аманда? — сказал Тодд в трубку. Дирк поднял голову, внимательно прислушиваясь.
— Помедленнее, — последовала долгая пауза, Тодд слушал с недоверчивым выражением лица. — Стой, что случилось?
По дороге проехала машина, подняв веер брызг. Дождь прекратился час назад, но на улицах ещё оставались лужи.
— Аманда, Аманда, помедленней, — почти прокричал Тодд. Дирк слышал раздающийся в трубке голос Аманды, слишком громкий для обычного разговора.
— Что значит, Роуди исчезли? Все? Ты уверена, что они просто не…
Что бы ни говорила Аманда, Тодд выглядел чрезвычайно взволнованным и хмурился. Во взгляде, который он бросил на Дирка, отражались паника и вина. Дирк ответил слабой сочувствующей улыбкой.
— Слушай, я уверен, они в порядке. Люди не могут просто исчезать.
Тодд вздрогнул — голос Аманды стал ещё громче. Дирк слышал её урывками, но слова «исчезли» и «прямо на моих глазах» разобрал чётко и ясно.
— Ладно, ладно, успокойся, — произнёс Тодд. — Просто скажи, где ты, и я за тобой приеду.
Посмотрев вверх, Дирк увидел, что на втором этаже из окна выглядывает Фара, очевидно, привлечённая криками Тодда.
— Хорошо, хорошо, — говорил Тодд. — Я буду минут через десять. Просто оставайся на месте, ладно?
Он сбросил звонок и встретился взглядом с Дирком. На лице у него было виноватое выражение.
— Планы меняются? — спросил Дирк.
— Да. Хотя, нет, — Тодд покачал головой. — Аманда сходит с ума. Я думаю, что это может быть какой-то странный приступ. Или что-то ещё, не знаю. Но мне нужно к ней.
— Ладно, поехали, — без колебаний согласился Дирк, но Тодд снова покачал головой.
— Нет, тебе надо проверить фургоны. Мы не знаем, сколько ещё они там простоят.
Дирк осознал, что Тодд прав, но это не помогло унять всё растущую тревогу. Что бы ни происходило, дело не ограничивалось разговором Тодда с сестрой, гложущее чувство внизу живота никак не успокаивалось. У Дирка появилось искушение схватить Тодда и вернуться с ним в офис.
— Возьми с собой Фару, — распорядился Тодд. — И убедись, что она вооружена. Не делай никаких глупостей, пока я не приеду. Как только заберу Аманду, встречу вас на месте.
— Мы поедем на машине Фары, а ты бери прокатную, — предложил Дирк, гложущее чувство теперь явно предвещало что-то дурное. Хуже всего было то, что он не мог определить, что именно, ощущение не давало ему ничего конкретного. Должен ли он остановить Тодда? Должен ли пойти с Тоддом? Должен ли на время забыть про Аквариум? Взять с собой Фару? Не брать с собой Фару? Ничто из этого не казалось правильным, упорядоченный хаос вселенной был теперь перевёрнут с ног на голову.
— Ага, хорошо, — ответил Тодд, хлопая по карманам в поисках ключей. Найдя их, он бросил на Дирка встревоженный взгляд.
— Уверен, всё будет в порядке, — солгал Дирк.
— Просто будь осторожнее, ладно? — сказал Тодд. Он бросил взгляд через плечо туда, где была припаркована машина, и снова посмотрел на Дирка. — И серьёзно, не делай глупостей. Тебе запрещено ловить пули, пока меня нет рядом.
Что-то в том, как он это сказал, пересилило беспокойство Дирка, и, давая обещание, он почувствовал, как в груди разливается тепло. Тодд кивнул, взмахнул на прощание рукой, повернулся и направился к машине, явно думая уже только об Аманде. Дирк подождал, пока он не сел за руль, а потом пошёл обратно в здание. Беспокойство вернулось, не предвещая ничего хорошего.
Снова в настоящем
Было странно вести Тодда обратно в офис. Странно и при этом совершенно естественно, будто вселенная починила сама себя, будто Тодд должен находиться здесь. Возможно, Дирк романтизировал ситуацию, но он почувствовал, что впервые с тех пор, как здесь оказался, может назвать это место домом.
Всё было, конечно, не совсем так же. Другой Тодд взбежал бы по лестнице, полный решимости раскрыть любое дело. Этот Тодд неуклюже переминался с ноги на ногу, словно не зная, куда себя деть. Дирк одарил его, как он надеялся, ободряющей улыбкой. Тодд улыбнулся в ответ.
Дирку понадобились все силы, чтобы не засмеяться. Тодд был здесь. Он был здесь и верил Дирку, и он, похоже, хотел принять участие в событиях, возможно, только лишь для того, чтобы удовлетворить своё любопытство, но в этот момент Дирка устраивал и такой вариант. В любом случае, это не имело значения, потому что Тодд был здесь.
А ещё он всё так же бросал на Дирка косые взгляды, как будто не был вполне уверен, как между ними обстоят дела, но в принципе не возражал, чтобы продолжить всё по-старому. Внутри затрепетало, отчего Дирк замер у лестницы, глупо уставившись на Тодда, словно тот не звал его в офис, а вместо этого Дирк пригласил его, и это было завершение очень необычного свидания — того, что могло даже привести к…
Тодд прокашлялся. Дирк вышел из ступора.
— Прости, нам лучше… — с этими словами он двинулся вверх по лестнице.
Тодд следовал за Дирком, но не уверенным быстрым шагом, который обычно ассоциировался у Дирка с их расследованиями, а размеренной походкой. Дирк заставил себя поубавить ход и поднимался с одной ступени на другую, чувствуя, как напрягается всё тело. Дважды он оборачивался назад: один раз, чтобы поймать взгляд Тодда, а второй — чтобы убедиться, что тот всё ещё идёт за ним. Тодд поднимался, вцепляясь в перила так, что костяшки на руке побелели. Его взгляд был устремлён в темноту впереди.
— Она правда девушка моей сестры? — спросил Тодд на полпути к первой лестничной площадке, и сразу стали понятны его колебания. Дирк прикинул, как лучше всего ответить.
— Я не вполне уверен насчёт её статуса, но знаю, что Аманда часто ночует в квартире Фары, — сказал он в конце концов, а потом обернулся и успел заметить, как Тодд слегка прищурился. Казалось, эта мысль его очень смутила.
Дирк заметил, что Тодд к тому же сильно нервничал, и это выбило его из колеи. Тодд никогда не нервничал. Точнее, никогда не показывал, что нервничает. Дирк не лгал, когда говорил, что Тодд, возможно, самый храбрый человек, какого он когда-либо встречал. Решив рискнуть, Дирк опустил руку и скользнул пальцами по руке Тодда, легонько пожал, успокаивая.
Он ожидал, что Тодд отнимет руку, но, к его удивлению, Тодд повернул ладонь, переплетаясь с ним пальцами. Они остановились на окутанной тьмой лестнице, глядя друг на друга и держась за руки. Тодд слегка улыбнулся. Дирк тоже.
— Знаешь, — произнёс Тодд, не отпуская руки Дирка, — это всё кажется до жути знакомым.
Дирк перевёл взгляд на их руки, а затем снова на Тодда.
— Мы держались раньше за руки. Ну, не так, конечно, но… — Тодд прищурился.
— Нет, это нечто большее. Когда я впервые встретил тебя, ты тоже казался знакомым. А потом, когда мы были в аквариуме, было словно… я не знаю… дежавю? То же ощущение, как когда я в первый раз пришёл сюда, и снова, когда ты влез в моё окно…
— Ох, — разволновался Дирк. — Так мы познакомились.
— Прости? — Тодд был сбит с толку. Дирк почувствовал, как его щёки покраснели.
— Я имею в виду… в другой временной линии. Ну, вроде того. Произошла небольшая временная петля, так что я уже встречал тебя, но когда ты меня впервые увидел, я вламывался в твою квартиру.
— Ты вламывался в мою квартиру? — переспросил Тодд.
— По делам расследования! А ещё ты напал на меня.
Дирк видел, что Тодд хотел задать вопрос, его любопытство явно плескалось через край. Но секунду спустя лицо Тодда стало задумчивым, он покачал головой.
— Думаешь, я вспоминаю события из другой временной линии?
Дирк предполагал вовсе не это, но теперь, после слов Тодда…
— Это возможно, — ответил Дирк. — Я не до конца уверен, что ты тот же самый Тодд. И если твои воспоминания изменились, вполне возможно, что ты сохранил память о другой временной линии, пусть даже только подсознательно.
По виду Тодда нельзя было сказать, что его это полностью убедило. Но по-прежнему сомневающимся он не выглядел.
— Тут… так много нужно осознать, — сказал Тодд. Дирк не мог не согласиться.
До него дошло, что они всё ещё стоят на лестнице, держась за руки, достаточно близко, так что, если бы Дирк захотел, он мог бы преодолеть это расстояние и…
Где-то выше открылась дверь. Дирк вздрогнул от звука. Его поразило, что Тодд делал то же, что и он, так что они медленно приближались друг к другу, продолжая держаться за руки.
Разжав хватку, Дирк поднялся по оставшимся ступенькам. Тодд последовал за ним, держась напряжённо и прижав руки к бокам. Вместе они достигли лестничной площадки на третьем этаже.
Конечно же, это была Фара, замершая прямо у двери офиса. Она смотрела на них широко распахнутыми глазами.
— Тодд, — наконец произнесла она и тут же перевела взгляд на Дирка. — Дирк, почему Тодд здесь?
— Он знает, — просто ответил Дирк. Глаза Фары стали ещё шире, хоть она и не выглядела особо удивлённой. Дирк остро ощутил присутствие Тодда, который замер позади него, и на миг испугался, что тот может сбежать.
— Хо-рошо, — выдавила Фара. — Я просто… — она показала на лестницу, — собиралась спуститься в уборную.
Затем она проскользнула мимо них и пошла вниз, бормоча себе под нос. Дирк подождал, пока она спустится, прежде чем указать на открытую дверь. Слабый свет заходящего солнца окрасил комнату в алый цвет.
— Вот здесь я и живу, — сказал Дирк, стараясь держаться непринуждённо. Попытка, однако, с блеском провалилась. Тодд, надо отдать ему должное, издал одобрительный смешок. Он проследовал за Дирком в комнату.
И сразу же застыл, взгляд его замер на спальных мешках, а затем на пластинках, сложенных на стуле.
— У тебя хоть есть на чём проигрывать их? — спросил Тодд. Это не было осуждением. В его голосе звучало лишь любопытство, а также та самая нерешительность, которая проявилась после разговора на диване. Дирк неуклюже переступил с ноги на ногу.
— М-м-м… нет? — выдавил он.
— Тогда зачем ты их покупал?
Тодд всё ещё смотрел с любопытством, но, может быть, немного озадаченно, как будто он не знал, что теперь делать со всем этим, но не хотел обидеть. Дирк ценил это. Он действительно это очень ценил. А ещё он понятия не имел, как ответить на вопрос.
— Честно? — начал Дирк, поскольку искренность сейчас казалась лучшим выходом. — В основном это был предлог увидеть тебя.
Это вызвало заметную реакцию: глаза Тодда расширились, черты лица смягчились, и на лице появилась застенчивая улыбка. Он отвёл взгляд, но Дирк всё равно заметил, что тот очень доволен.
— Я немного разбираюсь в музыке, — Дирку всё ещё хотелось объяснить. — То есть, только ты мне про неё и рассказывал, так что это не считается, возможно, но…
Дирк замолчал. Тодд теперь качал головой. Он по-прежнему не выглядел расстроенным. Если уж на то пошло, Тодд явно был тронут, хоть и удивлялся, что Дирк пустился на такие меры. Дирк даже не попытался скрыть своё облегчение.
Тут он обратил внимание, что они до сих пор стоят на пороге. Дирк жестом пригласил Тодда в комнату. Тодд вошёл за ним, затем они встали рядом напротив листов картона на стене — тех, что Тодд хотел увидеть.
Фара снова повесила на стену лист, который порвал Тодд. Смятый, разорванный пополам картон склеили скотчем — почти незаметно. Тодд провёл рукой по своему имени. «Ходил в аквариум с Тоддом» — эта строка была почти в самом верху.
— Так что это такое, всё-таки? — спросил Тодд. Его прежний гнев испарился, уступив место чистому любопытству.
— Полагаю, это можно назвать делом. Я обычно не записываю события, но Фара любит это делать, и…
Взгляд, который бросил на него Тодд, дал понять, что вопрос был вовсе не об этом. Дирк сглотнул и подошёл к листу, который висел ближе всего к двери.
— Это список мест, где мы нашли изображения дельфина, — сказал он.
— Прямо как на картах Зенера, — сказал Тодд, вспомнив, о чём говорил Дирк тогда на диване.
— Да. Мы думали, они могут обозначать места испытаний.
Тод слегка кивнул, хотя и выглядел всё так же сбитым с толку.
— Значит, что бы ни вызвало это… изменение временной линии. Ты думаешь, что они сначала проверяли? А затем отмечали места? Зачем? Зачем отмечать места? И зачем использовать дельфинов?
Это были очень хорошие вопросы. Вопросы, над которыми Дирк размышлял. Вопросы, которые задавала Фара. Вопросы, на которые у них до сих пор не было ответа. Дирк пожал плечами.
— Ну, кто бы ни создал эту машину…
— Машину? — перебил Тодд.
— Допустим, что это машина. Обычно так и бывает. В наших делах часто встречаются машины, — ответил ему Дирк. Тодд кивнул. Дирк продолжил. — Кто бы ни создал её, думаю, сперва они захотели бы её испытать.
— Это всё равно не объясняет, зачем они отмечали места испытаний. В смысле, это типа выдаёт их, верно?
Дирк задумался. Это была интересная мысль.
— Ну, я полагаю, кто-то другой мог отметить эти места…
Дирк застыл, кусочек мозаики внезапно подошёл и оказался на своём месте. Он замолчал, пристально глядя на список адресов, где они нашли рисунки с дельфинами, будто увидел его впервые.
— О, Тодд, — сказал он, приходя в восторг. Он обернулся к Тодду, тот стоял к нему боком. Через секунду Тодд тоже повернулся к нему, и они оказались лицом к лицу. — Зачем кому-то посылать нам карточки с тем же изображением, что и на зданиях, если не для того, чтобы мы их нашли?
— Эм… незачем? — сказал Тодд.
— Именно. Итак, кто бы ни послал эти карточки, он же отметил те места. А значит, рисунки с дельфином относятся не к тому, кто поменял временную линию, а к тому, кто хочет, чтобы мы раскрыли эту подмену!
— Ладно… — Тодд совсем ничего не понимал.
— Разве не видишь? Здесь не одна загадка. Их две.
Он был так увлечён, что не заметил вернувшуюся Фару, пока она не прокашлялась. Дирк развернулся к ней, широко улыбнувшись.
— Фара, — воскликнул он, — Тодд раскрыл загадку!
— Эм, нет, я не раскрыл, — возразил Тодд. Дирк отмахнулся от его возражений. Он подозвал Фару к картонным листам. Она неохотно подошла. Тодд нервно улыбнулся Фаре.
— У нас уже была теория, что рисунки с дельфинами обозначали места испытаний в городе, — напомнил ей Дирк. Фара кивнула.
— Так, — сказала она, бросив искоса взгляд на Тодда. Тодд избегал её взгляда.
— Тодд, — продолжил Дирк, — заключил, что человек, который отмечал эти здания — это тот же человек, который отправил нам карты Зенера. То есть наш клиент. А вовсе не какие-то злодеи, заварившие всю эту кашу. Тут две загадки, Фара!
Он наблюдал, как Фара обдумывает эту информацию. Её глаза загорелись, когда она поняла, что он имеет в виду.
— Это всё упрощает, — сказала она. — Дирк, твоё первое предчувствие, когда у тебя оказались карты…
— Говорило, что надо идти в аквариум.
— И как раз там…
— Именно.
Дирк не оставил без внимания, как Тодд сейчас таращился на них обоих. Улыбнувшись ему, он снова взглянул на Фару.
— Значит, кто бы ни послал эти карточки, — продолжила она.
— Очевидно, знал меня очень-очень хорошо, — закончил Дирк.
Он взмахнул руками, а затем это же сделала и Фара, хотя обычно ей это было не свойственно. Тодд продолжал стоять рядом, переводя взгляд с одной на другого. Одарив Фару улыбкой, Дирк повернулся к нему.
— Прости, это был просто прорыв, — сказал он. Улыбка стала ещё шире. — Видишь, я же говорил, что ты очень хороший ассистент.
Тодд улыбнулся так же мягко, как тогда в коридоре, Дирка снова охватило желание поцеловать его. Не то чтобы это было неожиданностью. Желание поцеловать Тодда сопровождало его уже давно. Он уже позабыл те времена, когда не думал об этом. Его осенило, что он может взять и поцеловать его. Что Тодд, скорее всего, не возражает. Только присутствие Фары удерживало его, и некая скрытая неуверенность, продолжавшая прослеживаться на лице Тодда. Стоящая между ними Фара снова откашлялась.
— Эм, так что конкретно эта машина делает? — спросил Тодд, указывая на картонный лист со списками «Одинаково» и «Отличается».
— А, ну… — Дирк быстро взглянул на Фару. Это был вопрос посложнее. — Она, э-э-э… превращает одно в другое? — попытался ответить он.
— Точно, — сказал Тодд, как будто и не ожидал другого ответа. Дирк беспомощно оглянулся на Фару и обнаружил, что та подошла к столу и склонилась над ним, взяв ручку и бумагу. Вскоре она вернулась.
— Мы предполагаем, что она похожа на машину времени, — сказала она, передавая Тодду клочок бумаги. — Чем бы она ни была, мы нашли её в аквариуме. Она… будто бы взорвалась. Мы считаем, что именно поэтому оказались здесь.
Тодд взял бумажку, Дирк взглянул через его плечо. Это, несомненно, было довольно точное изображение того устройства. В отличие от машины Патрика Спринга, оно было большим. Вытянутая прямоугольная конструкция с серой поверхностью, на которой были различные циферблаты и переключатели. Из неё тянулись кабели, которые уходили под решётчатый пол. Тодд провёл пальцем вдоль рисунка устройства.
— Выглядит как изоляционный контейнер, — произнёс он.
— Как что? — переспросил Дирк.
— Как камера сенсорной депривации, — пояснил Тодд. — Они заполняются солёной водой или чем-то вроде… Я не знаю, в них погружаются и плавают. В больнице была одна такая. Она стояла в том же помещении, что и гипербарическая камера. В ней держали Аманду, пока её кожа заживала.
Дирк не сводил с него глаз. Он не хотел бы таращиться, но иногда Тодд говорил такие вещи, от которых разум Дирка отказывался верить в подобную удачу. Вселенная не могла быть так благосклонна к нему. Она не могла, никак не могла дать ему такого идеального ассистента с безграничными знаниями и уникальной способностью обнаруживать связи, которые Дирк случайно упустил.
Теперь он хотел немедленно обнять Тодда. Поцеловать его. Сгрести его в охапку и закружить. Вместо этого он покачался на пятках, расплывшись в широкой улыбке.
— О, — от радости перехватило дыхание. — Раскрыл. Я раскрыл дело.
Он скорее почувствовал, чем увидел, как Фара повернула к нему голову; как глаза Тодда слегка расширились. Он был слишком рад, чтобы немедленно отвечать на их очевидные вопросы. Всё сошлось. И всё сошлось благодаря Тодду! Улыбка Дирка стала ещё немного шире, когда он это понял.
Теперь у него были все части мозаики, и всё приобрело смысл.
Ночью одна из стен моей камеры превратилась в огромный голоэкран. Мне показывали Су Джин. Она была под релаксирующим наркотиком. К ней подошли двое голых людей — мужчина и женщина — с масками на лицах. И начали насиловать. Разнообразные позы, всевозможные способы. Это продолжалось несколько часов с комментариями и подробным объяснением технических деталей.
Я мог бы не смотреть. Я мог бы отвернуться к противоположной стенке, закрыть уши руками и внушить себе, что это хитрый видеомонтаж.
Я сидел и смотрел, как они проделывают всё это с моей женщиной. На них были маски, но я всё равно пытался запомнить хоть одну отличительную деталь. Из глаз у меня катились слёзы.
* * *
Следующим посетителем была Лидия Йео. Я вошёл в допросную еле передвигая ноги. Опущенные плечи, повисшая голова, пустой взгляд остекленевших глаз. Кажется, у меня даже капли слюны застыли на подбородке. Она светилась от счастья:
— Я искренне переживаю за вашу жертву, Эрли! Вы сами вчера всё видели. Её социализация ненормальна! Поведение бедной девочки не естественно!
Я сел на стул напротив твари и посмотрел в глаза. В них не было ничего кроме торжества и морального удовлетворения.
— Над несчастной Су Джин придётся долго работать. Привлекать лучших специалистов. Вот чего вы добились!
Кувырок через стол был стремителен. Силовая система просто не успела сработать, а парализаторы опоздали на десятую долю секунды. Они выстрелили только, когда я уже перелетал через голову Лидии Йео, ухватив её за лацканы пиджака. Дротик, попавший в человека, вызывает мгновенный паралич — и это только усугубило ситуацию. Моё безвольное тело рухнуло за спину Йео, в то время как силовые наручники, сковывающие руки, вошли ей в горло. От резкого рывка сломались шейные позвонки, из разорванных артерий фонтаном брызнула кровь.
Это была лёгкая смерть. Она такой не заслужила. Но убить её другим способом я не мог.
* * *
Теперь вид Мишель Гёсснер был не столь победоносен. Она отодвинула стул как можно дальше от стола, но всё ещё пыталась диктовать условия. К ручным силовым наручникам добавились ножные магнитные браслеты, а разговор затруднял силовой экран, разделивший комнату на две части.
— Вы усугубили своё положение, Майкл. Вам теперь не удастся избежать пожизненного заключения или многолетней реабилитации!
— Это так печально, — согласился я с её выводами.
— Но мы всё ещё можем исправить!
— Вы можете воскресить Лидию Йео? — удивился я.
Она непроизвольно сглотнула. Наверное, она никогда раньше не разговаривала с убийцей, и в её задачи никогда раньше не входило установление с этим убийцей доверительных отношений.
— Вам что-то от меня нужно? — подтолкнул её я.
— Это вам нужно! Вам нужно не сгнить в тюрьме пожизненно! — вызверилась она.
Да, земная дипломатия окончательно превратилась в клуб по интересам!
— Но я же совершил ужасный поступок! — трагично ответил я. — Вот этими самыми руками я убил человека. Я до сих пор чувствую капли крови Лидии на своих браслетах. Я должен понести заслуженное наказание! Или вы считаете, что человек, совершивший убийство, должен остаться безнаказанным?
Она глубоко открыла рот, пытаясь что-то сказать, но слов не было. Это были её козыри. Я совершил убийство. Я виновен. Я должен искупить. Ну так я готов искупать свою вину! В тюрьме. Пожизненно.
И что дальше?
Её же не за этим посылали. Сейчас она лихорадочно пыталась придумать, как же ей спасти карьеру и выполнить задание, которое сначала казалось таким пустяковым.
— Вы чудовище! — выдохнула, наконец, она.
Я не стал спорить. Ей нечего было мне предложить.
* * *
— Да, дружище, наворотил ты дел! — почти искренне сочувствовал моей ситуации Лерой.
Впрочем, он сел даже на несколько сантиметров дальше от меня, чем предыдущая гостья.
— Мне так стыдно, что я убил человека! — тем же задушевным искренним тоном ответил я, глядя ему в глаза.
— Чего ты хочешь? В пределах разумного, разумеется, — перешёл к делу Демпси.
— Я хочу своими руками убить людей, изнасиловавших мою женщину.
— Это не было изнасилование! Это часть программы реабилитации, — перебил меня Демпси.
— Этих двоих людей я хочу убить. Для начала. Потом можно будет обсудить условия. Передай своему начальству, Лерой, что у вас осталось двенадцать дней до принятия окончательного решения.
— Ты с ума сошёл! — не выдержал Демпси.
— Это что-то меняет? — пожал я плечами. — Я знаю, зачем нужен именно я. И без моей доброй воли ничего не получится. Нельзя выставить моего двойника, нельзя накачать меня психотропами или закодировать. Со мной можно только договориться по-хорошему.
— Ты слишком много о себе воображаешь! — не сдержался Лерой.
Я ничего не ответил. Это тоже психологический приём. Последнее осмысленное слово должно остаться за тобой — и тогда это будет небольшой психологической победой над противником. Так нас учили. Постоянно шаг за шагом одерживать маленькие психологические победы.
Лерой ждал моего ответа минуту. Пауза затягивалась.
— Ты хоть понимаешь, что будет дальше с Су Джин?
Этому тоже учили нас всех. Давить на больное место оппонента до тех пор, пока у него не начнут лопаться глаза от гнева и не пойдёт пена изо рта от собственного бессилия.
— Двенадцать дней, Лерой, — снова пожал я плечами.
Он возмущался ещё минут пять. Потом аргументы закончились.
— … Пять дней постельного режима.
— Но… Я себя отлично чувствую.
— Шеф, это не обсуждается.
Миу смотрит на нас круглыми глазами.
— Марта, сейчас столько дел требуют моего присутствия…
— Влад, можешь делать что угодно. Ты — начальник. Но если нарушишь постельный режим, я пишу заявление «по собственному желанию».
Это уже серьезно. Надо гасить конфликт в зародыше.
— Хорошо, понял, осознал, каюсь. Марта, что, все так серьезно?
— Именно так. Как я могу вас лечить, если никто не выполняет указания врача?
— Марта, я хоро-о-оший. Но я спрашивал о своей тушке.
— Твоя тушка хочет стать тушкой без мозгов? Нет? Тогда пусть не
напрягает мозги хотя бы пять дней. Или ты думаешь, я шутила, когда говорила о смертниках? Влад, ты просто не представляешь, какую страшную гадость ты ел. А я не хочу терять пациентов.
— Верю, убедила. Но в туалет-то сходить можно?
— Можно.
— А в мою комнату переселиться можно?
— Переселиться можно, работать нельзя. Любая химия противопоказана.
— Ма-а-ар, ну хоть что-то делать можно?
— Спи, отдыхай.
Приподнимаю одеяло и убеждаюсь, что на мне ничего нет.
— Миу, принеси, пожалуйста, мой халат.
— Слушаюсь! — выскакивает из-под одеяла в чем мать родила и — хвост трубой — уносится за дверь. — Хозяин проснулся! — ликующий вопль на весь коридор. Не проходит и четверти минуты, как возвращается с самым роскошным халатом — сплошная парча и золотое шитье.
— Спасибо, родная! — облачаюсь и спешу в комнату уединенных
размышлений. Выглядит Марта неважно. Не буду нарываться, подыграю ей.
База просыпается. (Еще бы — после такого вопля!) Оживленным табуном набиваемся в столовую. Голод зверский — словно неделю не ел. И, кажется, много пропустил. Народ увлечен театром и спекуляциями на ювелирном рынке. Шепотом выясняю у Миу детали. План сканирования библиотечных фондов одобряю. И, размахивая вилкой, вступаю в спор о сверхзадаче спектакля по
Станиславскому.
— Перед вами три задачи, а не одна. Первая — свой дом защищать до последней капли крови. Вторая — захват чужих земель до добра не доведет. И третья — рыжие тоже люди. Добьетесь, чтоб рыжим перестали рубить хвосты — считайте, жили не зря!
— Шеф глубоко роет! — одобряет Линда.
— Шеф как всегда прав, — подхватывает Стас. — Учитесь, жалкие, у гигантов мысли.
— Ну, поставить задачу любой может. А как ее решить — есть идеи? — интересуется Мухтар.
— Конечно, дорогой! Разумеется, есть, — отправляю в рот кусок мяса и тщательно пережевываю, выдерживая паузу. Все взгляды — на мне. Народ даже ложками работать забыл. — У вас всего две недели. Можно за две недели написать шедевр? Нельзя! Но надо. Какой вывод? Нужно взять готовое у классиков и адаптировать под местные реалии. Читайте классиков, господа! Что, у нас мало книг про войну? «Переправа, переправа, берег левый, берег правый, снег шершавый, кромка льда. Кому память, кому слава, кому темная вода, ни приметы, ни следа».
Минута мертвой тишины. Народ переваривает. Вообще-то, я пошутил, а они всерьез…
— А что, идея шикарная, — первым подает голос Стас. — Шеф, ты крут!
Только Твардовский не подойдет. Здесь снег лишь высоко в горах. А вот если на мотив «Каховки». Слушайте! Сарфа-хи уста-ло шагают по тру-пам… Миу, у вас есть кавалерия на сарфахах?
— Да, господин. Каждый сарфах несет двух бойцов. Правит тот, что спереди.
Процесс пошел. Все шумят, перебивают друг друга, перебирают
революционные песни, меняя детали на местные реалии. Подмигиваю Марте.
Вставай, подымайся, рабочий народ!
Иди на врага, люд голодный!
Раздайся, клич мести народной!
Вперед, вперед, вперед, вперед, вперед!
Поет Линда во весь голос припев из «Марсельезы».
— Припев можно, остальное нельзя, — замечает Стас. — Революции нам противопоказаны.
Когда завтрак подходит к концу, Мухтар приносит три полотняных мешочка размером с большой кошель. Стас выкладывает на стол кипу прозрачных застегивающихся пакетиков.
— Итак, девочки, по пятьдесят камней в каждый мешочек, — и высыпает перед каждой груду изумрудов. Нет, стразов. Как понимаю, это бренные останки бутылок из-под шампанского. Но какая огранка! С ума сойти! Три кучки — три размера, три типа огранки. Марта выстраивает линейкой десять камней в ряд как образец, чтоб не пересчитывать каждый раз. Споро выстраивает ряды и смахивает в пакетик. Миу и Линда берут с нее пример.
Хотел помочь, но на меня шикнули и отогнали. Стас маркирует фломастером пакетики. Пять минут — и товар упакован. Начинаю верить в идею Линды. Выглядят камни шикарно.
Звоню Владыке, прошу доступ для Миу в архив. Пока народ собирается на выезд, переодеваюсь в белый махровый халат. Специально, чтоб произвести впечатление на Марту. В этом халате я похож на ходячего больного, пусть док порадуется.
Марта еще раз берет с меня слово, что буду паинькой, чмокает в
небритую щеку. Я чмокаю в нос Миу, и вся компания отправляется вершить историю. Остаемся мы со Стасом. Первым делом перетаскиваем самый большой экран из гостевой в мою каюту. Подключаю его к своему компу и пускаю в окне какую-то древнюю комедию. Убираю звук и зацикливаю просмотр по кругу. Если неожиданно придет Марта, одно движение — и я культурно отдыхаю. Теперь можно установить видеосвязь со Стасом и продублировать на экране его пульт. Ничего серьезного, как и обещал, просто чтоб не скучно было.
— Вчера во Дворце была планерка, посвященная очистке и углублению каналов, — сообщает Стас. — Департамент оросительных каналов — это, как бы, враги Владыки. Показать интересный кадр?
И пускает видеоролик. Обычная производственная планерка. Непонятно только, что Шурртх на ней делает. Похоже, телохранителем Владыки подрабатывает.
Приглушенно гудит рация. Шурртх достает ее, несколько секунд
слушает, потом бросает: «Не сейчас». И дает отбой. Через несколько секунд гудит вызов на рации Владыки. Владыка поднимает руку, останавливая докладчика, достает рацию, подносит к уху и морщится.
— Говори, рыжая. — и опять морщится. — Твой хозяин жив?.. Остальное — после. — убирает рацию.
— Итак, Владыка иноземцев жив, здоров, в данный момент спит.
Продолжай, — плавный жест рукой в сторону докладчика.
— Это — первый эпизод, — комментирует Стас. — А вот — второй.
На экране группа всадников в сумерках движется из Дворца в город. Снято с высоты птичьего полета. Один всадник выезжает вперед, разворачивает скакуна. Группа останавливается. Стас дает увеличение. Теперь отчетливо видны лица.
— Вы все видели и слышали, — говорит тот, что остановил группу.
— Сын, что ты понял?
— Хитрый файрак сумел внедрить рыжую рабыню в дом иноземцев. Теперь он знает все, что происходит в оазисе.
— Это все, что ты понял?
— Да, отец.
— Хоть ты и мой сын, но болван, — всадник отцепил от пояса рацию и поднял над головой. — Все видели такой амулет? Сегодня ровно в полночь мы устроим обыск у всех наших стражников, слуг и рабынь. Если у кого-то найдется подобный амулет — он соглядатай Владыки. Все, кто имеют право на амулет, есть в списке, розданном Владыкой. Все прочие — вы поняли… Слушайте дальше. Каждый амулет имеет имя. Каждый амулет помнит, кто с
ним говорил, и с кем говорил он. Я объясню, как увидеть эти имена. Если найдете амулет, спишете все имена, но сам амулет оставите там, где он лежал.
— Дальше — не интересно, — комментирует Стас. — Во многих домах ночью был повальный шмон. Поймали одного вора и двух любовников в чужой постели. Шпионов не нашли. Лишних раций Линда не раздавала.
— Отличное качество звука, — пускаю я пробный шар.
— Разумеется, — соглашается Стас. — Почему-то обыватели упорно считают, что телефон работает только тогда, когда они по нему говорят.
— Может, раздать больше раций врагам Владыки?
— Палка о двух концах, — Стас задумчиво изучает потолок. — По прямому назначению рация тоже работает.
Пока не происходит ничего интересного, проверяю по тестовым
таблицам, много ли я усвоил. Как говорит Стас, грустное, душераздирающее зрелище. То есть, к первым трем информационным массивам интерфейс худо-бедно прорезался, к четвертому — частично. Остальные конгломераты недоступны. Считай, все муки — зазря. Впрочем, Марта предупреждала…
Сам виноват.
Возвращаюсь к наблюдению за группой. Миу сканирует толстые книги. Установила у окна треногу, на ней — видеокамеру объективом в пол. Положила на ковер талмуд и листает страницы. Иногда проверяет, хорошо ли видны страницы книги в видоискателе камеры. Случается, задерживается, рассматривая картинки или вчитываясь в текст. В остальное время мурлычет
песенку без слов. Слева от нее возвышается стопка книг чуть ли не метр высотой. А за спиной замер местный библиотекарь с очередным томом в руках. Но Миу об этом не подозревает. Увлечена работой.
— Девушка, ты успеваешь прочитать эти страницы? — спрашивает
библиотекарь. Судя по тому, как дернулась картинка, Миу подпрыгнула от испуга.
— Ау!!! Фых, господин, прости глупую рабыню. Я сейчас не читаю. Она читает — тычет пальцем в камеру. — Мне приказано ей страницы перелистывать.
— Поразительно! Но зачем?
— Бестолковой рабыне сказали, что если эта штука увидит книгу, эту книгу потом смогут прочитать сотни читателей.
— Перестань звать себя бестолковой. Ты же Миу? Я много лет вижу, как ты по Дворцу носишься. Но поясни, неужели эта шкатулка может переписать книгу?
— Рабыня не знает, — смутилась Миу. — Рабыня сейчас спросит.
Ладошка закрыла передний объектив ошейника.
— Меня кто-нибудь слышит?
— Да, непоседа, — тут же послышался голос Стаса.
Слушать лекцию по книгопечатанию желания нет. Поэтому переключаю пульт на Линду. И вовремя. Линда, Шурртх и Марта как раз ввалились к ювелиру. Шурртх кончил объяснять девушкам преимущества кованных наконечников стрел перед литыми и гаркнул во все горло:
— Есть здесь кто живой? Дамы не привыкли ждать.
— Уже бегу, — раздалось из-за плотного синего занавеса, делившего помещение пополам. — Что угодно господам?
В очередной раз убедился, что сидячая работа не способствует
стройности фигуры. Толстенький черный кот в бархатном фартуке,
налокотниках, с белыми кончиками ушей и белой кисточкой на хвосте смотрелся… колоритно. Особенно, когда разглядел гостей и застыл с открытым ртом.
— Уважаемый, ты об иноземцах не слышал? — потрепал его за плечо Шурртх.
— Слышал, но не видел. Не верил… Себе не верю… Такая честь для моего дома…
— Где здесь можно присесть? Я принесла камни на оценку, — Линда извлекла из кармана полупрозрачный пакетик со стразами. Глаза ювелира загорелись ярче драгоценных камней.
— Одну секунду, сейчас все будет. Мирра! Мирра! Наш дом посетили высокие гости! Быстренько организуй… Ну что я тебе объясняю? Ты лучше меня все знаешь.
Из-за занавески выплыла матрона такой же расцветки и комплекции, как хозяин. За ней — две рабыни, серая и рыжая. Моментально появился низенький столик, множество подушек для сиденья, блюдо рикта. Линда, Марта и Шурртх сели за столик. Линда потянулась за риктом, Марта остановила ее руку, взяла рикт, задумчиво прожевала и кивнула головой.
— Прости, уважаемая, ты та самая ночная тень, о которой столько говорят? — поинтересовался хозяин.
— Наверно, — легко согласилась Марта. — Я не знаю, что обо мне
говорят. Но среди нас только две девушки, поэтому ошибиться сложно.
— Я пфинефла фтпфавы, — произнесла с набитым ртом Линда и высыпала драгоценные камни на стол.
— Похож на изумруд, но иной. Какая огранка! Что это? — удивился
ювелир, осмотрев в лупу первый камень.
— Это стразы, — сообщила Линда, сглотнув. — Похожи на изумруды, но во много раз дешевле. У меня на родине их используют там, где нужно много… блеска. И подешевле. Вижу у вас на окнах цветные витражи. Ваши мастера умеют варить зеленое стекло?
— Нет, госпожа. Это лак поверх стекла.
— Жаль. Скажу тебе по секрету, сами стразы очень дешевы. Если б вы умели варить зеленое стекло, они стоили бы всего раз в пять-десять дороже. Вся цена в них — цена огранки. Стразы не очень прочны, хрупки как стекло и очень дешевы в нашем мире. Как видишь, я ничего от тебя не скрываю.
— Госпожа, откровенность за откровенность. Огранка твоих камней великолепна. Я вижу здесь три вида незнакомой огранки. Готов купить все эти камни. Сколько ты за них хочешь?
Линда хихикнула. — А сколько ты готов за них дать, уважаемый?
Ювелир рассортировал камни по размеру и типу огранки на три кучки, пересчитал, шевеля губами.
— Три малых золотых?
Линда опять хихикнула и ловко закинула рикт в рот.
— Четыре золотых?
Линда фыркнула, подавилась и закашлялась.
— Пять золотых? — почему-то перешел на шепот ювелир.
— Пусть будет три, — сразила его Линда. Теперь хихикнула Марта,
Шурртх издал непонятный звук, похожий на стон. — Уважаемый, не хочу драть с тебя три шкуры. Честность между партнерами — это основа бизнеса. Я же говорила, в нашем мире стразы очень дешевы. А теперь пересчитай эти три золотых на цену одного камня каждого вида. Нет, на цену комплекта из пятидесяти камней каждого вида.
— Поражен твоей честностью и… благородством, — склонился в легком поклоне ювелир. — Мирра! Мирра! Доску и мелки мне!
Подсчеты заняли минут пять. Наконец, цифры были получены.
— Предлагаю округлить. Полсотни больших — пять малых золотых, полсотни средних — три золотых и полсотни маленьких — два с половиной. Согласен? — предложила Линда.
— С тобой, госпожа, фантастически приятно вести дела. Ты округлила себе в убыток.
— Зато считать легко.
— Но в этих кучках не наберется пятидесяти камней.
— Это образцы для ознакомления. Я дарю их тебе. — Линда закинула в рот очередной рикт. — Хорошо приготовлен. Не хуже, чем во Дворце. Там рикт мягковат на мой вкус, а эти тверденькие. Шурр, не в службу, а в дружбу, принеси маленький мешок из-под сиденья моего байка. Большие не трогай, только самый маленький, неполный. Он должен сверху лежать.
Шурртх зафыркал, озорно сверкая глазами, и направился к двери.
— Прости мое любопытство, госпожа. Но байк — это та легендарная повозка, за которой не угонится ни один скакун?
— Идем, покажу. Могу прокатить, если не испугаешься.
Ювелир накрыл салфеткой камни на столике, кликнул серую рабыню, приказал не уходить из комнаты и поспешил за Линдой.
На улице Шурртх уже поднял вертикально сиденье байка, достал из багажника полотняный мешок, развязал, заглянул внутрь и мурлыкнул.
— А ты богатенькая.
Ювелир спал с лица. Линда забрала у Шурртха мешок, раскрыв горловину, позволила заглянуть внутрь ювелиру и передала Марте.
— О делах поговорим позже. А сейчас покатаемся.
— Это… все… они? — пролепетал ювелир, тыча пальцем в туго набитый пакет неприкосновенного запаса продуктов в багажнике байка.
— Нет, там снизу еще две пачки соли и фляга с водой. В пустыне без воды нельзя, — пояснила Линда, опуская сиденье. Внимательно посмотрела на застывшего столбом ювелира и, четко выделяя голосом слова произнесла:
— Это не на продажу!
Чтоб ювелир отмер, его пришлось потрясти за плечо. Линда объяснила, как сидеть на байке, куда ставить ноги, за что держаться. Прокатила несколько раз из конца в конец по улице. Вряд ли ювелир понимал, что с ним происходит. Мысли его были где-то далеко-далеко. И мысли эти были не веселыми.
Когда вернулись в дом, Марта оживленно беседовала с рыжей и серой рабынями. И все трое жевали рикты. При подходе ювелира Марта цапнула из блюда еще горсточку риктов, кинула по штучке рабыням и отослала их взмахом руки. Рабыни дождались подтверждающего кивка хозяина и скрылись за занавеской. Подождав, пока все рассядутся, Марта поставила мешок на центр
стола и закатала края, чтоб содержимое увидели все.
— Госпожа, ты хочешь все это продать? — безжизненным голосом
поинтересовался ювелир.
— Случилось так, что мне нужны местные деньги. Срочно. Хочу своему римму сделать подарок. Но это должен быть сюрприз.
«Шеф, закрой глаза и уши. Тебе сюрприз готовят», — пришло на весь экран сообщение от Стаса.
«Предупрежден — вооружен», — отписался я ему.
— У меня не хватит денег, чтоб купить все это, — простонал ювелир.
— Хорошо. Покупай сколько сможешь, остальное я продам другим ювелирам. Но им — в полтора раза дороже, чтоб у тебя было преимущество.
— Госпожа, в твоих словах звучит благородство, но ты не понимаешь, что говоришь. Ты погубишь нас всех.
— Не хочу я никого губить! Разъясни, в чем дело, мы найдем выход.
— Госпожа, если на рынок сразу выбросить столько драгоценных камней, он рухнет. Упадут цены не только на эти камни. Упадут цены на изумруды. А с ними — на рубины, агаты, бриллианты… На все! Закроются десятки ювелирных мастерских, обеднеют сотни домов, которые хранят накопления в ювелирных изделиях. Низкородные спекулянты заполнят рынок и по дешевке
начнут скупать драгоценности, чтоб продать их втридорога за границей. Воцарится хаос.
— Хаос нам не нужен! — решительно отмела Линда. — А если я продам камни в соседнем городе? В трех днях караванного пути отсюда?
— Хаос наступит на четыре дня позже. И только. Выбрасывать товар на рынок надо очень осторожно, маленькими партиями. Ювелирный рынок невелик. И он очень чуткий.
— Но я не могу ждать. Деньги мне нужны сейчас.
— Госпожа, может, я помогу решить тебе твои финансовые проблемы?
— Может… Знал бы ты, уважаемый, какую красивую затею ты сейчас погубил. Огромный театральный занавес — и весь в стразах… Чуть колышется и сверкает в лучах вечернего солнца…
— Что такое занавес, госпожа?
— Занавес — это занавеска вроде той, — Линда ткнула пальцем через плечо, — только во всю сцену Амфитеатра. Чтоб рабы могли менять декорации не отвлекая зрителей. Слушай, поклянись страшной клятвой, что все сказанное тобой — правда. Чем вы клянетесь?
— Пусть хвостом поклянется, — подсказала Марта.
— Поклясться насчет чего? — не понял ювелир.
— Ну, что мои стразы, — Линда ткнула пальцем то ли в сторону двери, то ли байка за дверью, — разорят сотни семей.
— Клянусь своим хвостом, — торжественно произнес ювелир, зажав в ладонях кончик хвоста, — что если ты выставишь на продажу свои камни разом, разорятся сотни семей.
— А сколько лет тебе надо, чтоб распродать эти камни, не нанося
урону рынку? — кивнула на мешок.
— Никак не меньше трех лет. А то и пять. Ты хочешь, чтоб я распродал их от твоего имени?
— У меня идея лучше! О тех камнях забудь. Обещаю, что в ближайшие пять лет их никто не увидит. Через пять лет решим, что с ними делать. Если решу пустить их в дело — обещаю, ты узнаешь об этом первым. А эти… Мы организуем совместное дело. Я вкладываю в него камни, ты — свой труд, поиск клиентов, заботы о сбыте и прочие затраты. Прибыль делим… Ну, скажем, пополам. Нет, поскольку с тебя еще оправы, две пятых мне, три пятых тебе. А сейчас ты решаешь мои финансовые проблемы — в счет будущей
прибыли. Ну как?
— Велики ли эти проблемы?
— Скоро в Амфитеатре будет представлен «День победы». Я должна снять и оплатить ложу для своего римма. Это раз. Потом у меня будут немалые расходы на эту мистерию. И, наконец, я хочу купить всех рабов и рабынь, участвующих в представлении. Всех до одного!
— Но зачем?
— Хочу подарить своему Владыке театр.
— Зачем Владыке театр? Разве у него мало других забот?
— Ты мудр! Но зато какой шикарный подарок! Разумеется, театр ему не нужен. Он тут же спихнет его на меня. И тут я развернусь! О моем театре пойдет слава по всему побережью, вот увидишь! Тут-то и понадобятся деньги от нашего совместного дела. Естественно, из моей доли. Ну как?
— Само небо послало тебя ко мне. Твоя душа широка как океан, а
таланты многогранны как этот камень! — пришел в восторг ювелир.
— Пишем договор?
— Пишем!
Я откинулся на подушку в немом восхищении. Линда целый час талантливо изображала блондинку, мастерски провела спектакль и уложила прожженного торгаша на обе лопатки. И после этого он же ей благодарен. Но зачем ей толпа рабов?
В дверь постучал Стас. Ногой.
— Дерни за веревочку, дверка и откроется, — крикнул я. Стас вошел спиной вперед, потому что в руках у него опасно покачивались два подноса, уставленных тарелками.
— Ты что, с ума сошел?
— Я твою шкурку спасаю. Марта приказала заботиться о лежачем больном. Вот и предъявишь ей фотодокумент. Лови поднос, сейчас уроню!
— Только не на меня! — выхватываю у него один поднос. Тем временем он опускает второй на тумбочку, пододвигает ногой стул и начинает есть.
— Э-э! А куда я этот поставлю?
— Твоя каюта, ты хозяин. Придумай что-нибудь.
Пока освобождаю угол письменного стола, Стас, не отрываясь от еды, хозяйничает с моим компом. На экране появляется два десятка новых окон.
— Маленький у тебя экран. Может, еще один подключим?
— А Марте что скажем? Что я сразу два кино смотрел?
— Ты же король импровизации. Придумаешь что-нибудь. Я тебя поддержу.
Осматриваю экраны. Миу сканирует книги и беседует с библиотекарем. Петр с Мухтаром руководят десятком рабов, сколачивающих декорации. Марта с ювелиром улаживают финансовые вопросы. Линда объясняет актерам их сверхзадачу по Станиславскому. Шурртх руководит тремя рыжими рабами,
выстругивающими деревянные мечи. Беременная рабыня красит серебрянкой готовые изделия. Все при деле.
— А Линда молодец, — подает голос Стас, облизывая ложку. — Вот
не думал, что можно пошатнуть экономику Столицы всего двумя бутылками шампанского.
— Попробуй узнать, каким кланам принадлежат ювелирные лавки? Нашим или оппозиции?
— Гильдии ремесленников. От кланов независимы. Ну, почти.
— Жаль. Второй курс обучения для Миу готов?
— Курс начальной школы? Готов. Я его одновременно с первым
составлял. Третий и четвертый тоже почти готовы.
— А с покушением на Владыку что-нибудь прояснилось?
— Заказчик внезапно умер от ножа в спине. Всего за час до ареста.
Следствие буксует.
— А ты?
— Я тоже. Ясно, была утечка из Дворца. Вся надежда на детектор
лжи. Желательно, бесконтактный. Но шерсть сильно мешает. Ни пульс, ни температуру дистанционно не снять.
Возвращаются мои родные и близкие. Оживленные и веселые. Марта с Миу направляются прямиком в мою комнату. А здесь — икебана! На экране крутится веселая комедия, на тумбочке — поднос с грязной посудой. И я в махровом халате лежу поверх одеяла.
— Наконец-то! — гашу звук кино и вскакиваю с постели.
— Рассказывайте, что было? Стас говорит, вы такой цирк устроили.
Подхватываю Миу на руки и чмокаю в нос.
— Все расскажем и покажем, — Марта зачем-то нюхает стакан из-под компота. — Сейчас сполоснусь под душем, потом займемся тестами.
— Только, чур, без фанатизма. Знаю я вас — людей в белых халатах.
— Сам подставился! Теперь ты мой, — смеется Марта.
Миу выскальзывает из моих рук, хватает поднос с грязной посудой и уносит на камбуз.
Тесты — те самые, которые я проходил утром. Результаты — чуть лучше. Это потому что помню часть ответов.
— Ничего не говори, сам все вижу. Идем ужинать? — сказал я Марте.
Ужин прошел под восторженные рассказы про борьбу с акулами крупного бизнеса. Я охал, ахал и хвалил всех подряд. Посоветовал сделать рыжим рабам отрывные хвосты, из которых бы после отрывания/отрубания текла жидкость, похожая на кровь. Народ творчески развил идею и придумал телескопически складывающиеся мечи. (Все посмотрели на Стаса с Мухтаром.
«Можно сделать», — подумав, согласился Мухтар.)
Наконец-то, услышал историю начала войны по версии авторов мистерии. Королевство рыжих отчаянно нуждалось в территориях. Горы да пустыня не могли прокормить растущее население. В результате дворцового переворота к власти пришел местный Наполеон. Переворот был вроде цветной революции — тихий и почти бескровный. Бывший Король, Королева-мать и подрастающий Наследник отправились в изгнание.
Узурпатор-Наполеон подчинил и объединил три-четыре мелких соседних государства, вступил в союз еще с тремя и решил, что сумеет одолеть крупного соседа. (А кого еще? Рядом одни союзники остались.) Война началась победоносно. Поскольку война шла за территории, местное население не столько порабощалось, сколько вырезалось чуть ли не под корень. И это
было ошибкой. Земледельцу по большому счету все равно, кому платить налоги. Но добровольно ложиться под нож он не хочет. Простой народ поднялся на войну.
Армия рыжих завязла. С обеих сторон была объявлена мобилизация. Союзники — один за другим — откололись, отозвали свои отряды и сосредоточили силы на укреплении границ. Случилось неизбежное — армия рыжих медленно, с тяжелыми боями начала отступать. Через полтора года война шла уже на границах территории рыжих.
Произошел второй дворцовый переворот. Узурпатора убили, на трон вернулся старый Король. Но войну остановить не удалось. Черно-серые признавали единственный вариант — безоговорочную капитуляцию рыжих. И Наследник возглавил армию. Народ его любил и поддерживал, но это не спасло. Еще через год война закончилась поражением рыжих. Король, Королева-мать и Наследник были доставлены в Столицу победителей и казнены
при большом стечении народа.
Рыжие хвостатые рабы, с которыми познакомилась Миу, как раз и должны были играть роли Короля, Королевы-матери и Наследника.
Разнарядка на следующий день — Миу продолжает сканировать книги, Стас с Мухтаром изготавливают мечи и хвосты. Стас еще изучает историю и корректирует сценарий. Линда работает с основным составом актеров, Шурртх с массовкой ставит батальные сцены. Марта ведет закупки тканей, руководит
шитьем двух занавесов, задника, костюмов и прочего.
Шеф отдыхает. Отдыхает! Без вариантов отдыхает, и это не обсуждается! Не хочет отдыхать — получит в задницу шприц снотворного и проспит весь день.
Ну есть на свете справедливость?
После общей планерки прошу задержаться Миу, Марту, Стаса и Мухтара. Разумеется, Линда с Петром тоже остаются.
— Миу, ты готова пройти второй курс обучения под шлемом? Клянусь, такого ужаса, как в первый раз, не будет.
Напугал до полусмерти. Задрожала, ушки повисли. Как же сильно ей в первый раз досталось.
— Если хозяин прикажет, рабыня согласна на все… — глазки в пол,
слезки капают.
Ох, боже мой. И что теперь делать?
— Миу, ты не рабыня, а где-то, как-то, моя жена. И приказать тебе я не могу. Ты сама решаешь. Получилось так, что в первый раз мы тебя обманули… — прижимаю дрожащую тушку к себе. — Но если ты не решишься на второй, то так и будешь бояться.
— Но мне страшно. Хозяин, прикажи.
Вот это оборот.
— Не могу, маленькая. Права не имею. Ты сама, только сама.
Линда вскакивает, со скрипом оттаскивает стол в сторону, становится на колени перед Миу.
— Хочешь, я первая сяду под колпак и получу твою запись? Ты увидишь, что ничего плохого со мной не произойдет. Ну, подними глазки.
— Если хозяин будет рядом… Будет держать меня за руку,
— пролепетала Миу и расплакалась в голос. Ох, боже-ж мой, мексиканский сериал… Пересаживаю Миу себе на колени и успокаиваю губами. Целую в носик, в глазки. Девочка доверчиво прижимается ко мне, и от этого чувствую себя подлецом.
— Я буду рядом. Ты готова?
— Ради хозяина рабыня на все готова. Рабыня хочет быть достойна хозяина, — опять слезы, шмыгание носом.
Поднимаю ее и несу… Нет, не в медотсек. На крыльцо. Сажусь на ступеньки, любуюсь закатом.
— Миу, никто не хочет тебе зла…
Сжав руку, она останавливает меня.
— Никто не хотел рабыне зла и в тот раз. Но зло случилось. Это
звезды… Рабыня забыла свое место, забыла, кто она. Звезды ей напомнили.
Рабыня боится, что еще не заработала прощения. Но ради хозяина она готова пойти на боль. Искупить вину… Если хозяин прикажет…
Звезды, значит. Ну, раз малышка адекватна, все намного проще.
— Миу, не знаю, как ты говоришь со звездами, но они уже простили тебя. Я точно знаю. На самом деле вторая запись уже была. Первая не удалась, тебе стало плохо. Я накормил тебя сахаром и ты уснула. После этого мы как следует поработали, исправили все ошибки и провели повторную запись, чтоб убрать вред от первой. Она удалась, и ты сразу пошла на поправку. А я — наоборот…
— Госпожа Марта правду сказала, что хозяину было больнее, чем
рабыне?
— Раз сказала, значит, так и есть. Я тебе говорил, что от этого
еще никто не умирал?
— Да, хозяин.
— Так вот, я чуть не стал первым! А-а, все это в прошлом. Посмотри, как красиво. Какое небо, озеро. Ты видела когда-нибудь такую красоту? А пальмы?
Но Миу смотрит не на пальмы, а вверх, в небо.
— Звездочка. Я загадала, если увижу звездочку, значит, все будет хорошо.
Рановато что-то для звездочек. Задираю голову. В лучах закатного солнца на высоте 20 километров сверкает наш антиграв-ретранслятор номер два. Пусть будет звездочка…
— Я тебе говорил, что ты чудо?
— Ночью.
— А теперь днем говорю.
— Хозяин, если мне этого не избежать, то пусть все быстрее кончится.
Старые рабыни говорят, ждать наказания страшнее, чем под плеткой у столба стоять. Только… будь рядом, прошу.
— Ох… — несу свою половинку в медицинский отсек. По пути захожу на камбуз, вручаю ей сахарницу, втыкаю в сахар столовую ложку.
— Марта! Мы готовы, — отпускаю Миу, забираю сахарницу и ставлю на почетное видное место. Миу, прижав локти к бокам, трусит в ванную, включает воду. Марта щелкает тумблерами, оживляя аппаратуру. Весь экипаж просачивается в комнату и рассаживается в ряд на кушетке. Пока Марта надевает на Миу шлем, пододвигаю к креслу стул и, как обещал, беру Миу за
руку. Настройки аппаратуры проверяют сначала Мухтар, потом Стас. И все это в мертвой тишине.
— Пускаю запись, — сообщает Марта.
Сама запись занимает совсем немного времени. Подготовка длилась дольше. Выждав минут пять, Марта проводит контрольное считывание.
— Сто процентов, — объявляет она и снимает с Миу шлем. — Завтра ты сможешь читать и писать по-русски. А сейчас лучше всего ложись спать.
— Как себя чувствуешь? — спрашиваю я.
— Думается легко и весело. Голова совсем не болит.
— Так и должно быть. Скоро заболит, — «утешает» Линда и уводит Миу в ванную сушить феном прическу.
— Парни, а вы что сидите? Кино закончилось, — вредничает Марта. — А вас, уважаемый шеф, я попрошу остаться.
Прохожу полный курс обследования. Теперь из зрителей на кушетке только Миу да Линда.
— Ну как?
— Удивительно! Шеф, или у тебя мозгов вовсе нет, или они из кости сделаны. Церебральным хворям угнездиться негде. Практически здоров. Еще день постельного режима, и выписываю, — сообщает Марта.
— Свобода! Нас встретит радостно у входа! — цитирую я не помню кого.
— Миу, как головка?
— Болит, но не сильно. Неприятно чуть-чуть.
— Максимум будет через час-полтора, — информирует Марта.
— Тогда идем спать.
Спать Миу не хочет. Выходим на крыльцо, любуемся звездами. Ночами в пустыне всегда звездно, но сегодня — особенно. Наверно, потому что местной луны нет.
— Вот там — девять звезд — звездный Сарфах, — рассказывает Миу. — А над ним — охотник. Он целится в файрака. Правда, глупый? Файрак хитрый и злопамятный. А с другой стороны неба — рыбак. Он забрасывает сеть.
Мы долго сидим, обнявшись. Я слушаю легенды о звездах и созвездиях, пока Миу совсем не замерзла, несмотря на полу махрового халата, которой я ее прикрыл. Ночи в пустыне холодные.
— Идем спать, пушистик.
В комнате Миу оглядывается на свой угол, но подстилки там нет.
Странно, я ее не убирал.
— Хочешь спать одна? Голова сильно болит?
— У хозяина одеяло слишком теплое.
— Что ж ты сразу не сказала? Возьмем тонкое. А как головка?
— Хозяин сказал правду рабыне. Звезды ее простили.
Рецензент, пытающийся судить о сериале по паре эпизодов (пусть их всего шесть), невольно оказывается в позиции героя басни Толстого «Царь и слоны». Не хочется спешить с выводами, но и промолчать невозможно: восемь лет этого ждали!
Первые ощущения—как от мхатовского капустника или встречи в баре со старыми друзьями. Знакомые все лица, душевно так… Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.
Были опасения, что на продолжение перекинется хроническая усталость и сумбур заключительных сезонов исходника. И, особенно, картины «Я хочу верить» 2008-го года. Та мрачно-снежная история про экстрасенса-священника-педофила и злых славян, вдохновленных академиком Павловым и «Головой профессора Доуэля», оставила по себе очень двойственное впечатление.
Боязно было, что на новые «Икс-файлы» повлияет окружающее ремейковое безумие, и попытаются все «ускорить» и «осовременить» (ни слова о лазерной гарде Кайло Рена и заливной рыбе Хабенского!).
Но создателям удалось нащупать другой путь. Об этом недвусмысленно заявляет пролог: закадровый голос Духовны вкратце пересказывает содержание предыдущих двухсот серий, на экране тасуются архивные документы и фото, мордашки сестрёнки Саманты и юного Фоксика в костюме Спока сменяют рожи криптид и мутантов… Потом все занимается пламенем. Картер сжигает мосты и начинает мести по-новому.
А когда включаются классические титры и начинает играть бессмертный трек Марка Сноу… Тут уже ясно: что в итоге не получится, оно того стоило. Мальчик, ты не понял, семечек нам принеси, мы к пришельцам летим!
Прошедшие годы, безусловно, отразились на характерах.
Экс-спецагенты, сошедшиеся в 2008-м, так и не смогли обрести счастье. Теперь опять живут порознь. Скалли по-прежнему работает в католическом госпитале, Малдер живет отшельником и недавно вылез из затяжной депрессии.
Они не вместе, но электричества между ними, учитывая накопившийся опыт, стало только ещё больше.
Остроумно отражено, как сильно проник во все сферы нашей жизни Интернет. Поводом к очередному воссоединению пары становится появление успешного видеоблогера (Джоэль Макхейл, главное украшение сериала «Комьюнити»), который в онлайн-борьбе с правительственным заговором заработал себе на студию, вертолёт и бронированный лимузин. Макхейл в характерной инкубовской манере пытается всех очаровать, и неясно, к кому его тянет сильнее — к ней или к нему?
Годы идут, мы не молодеем. На Дэвида и Джиллиан физические законы, понятно, не распространяются. Только причёски поменялись. Ещё у него голос как-то охрип (много курил в «Калифрении»?), а у неё в манерах добавилось созерцательной флегмы (до сих пор не отошла от «Краха» и «Ганнибала»?).
Скиннер до директора не дослужился, видимо, поэтому отпустил бороду. Оказалось, она у него совсем седая.
Сильнее всех постарел появляющийся в сумрачном камео Курильщик. Немудрено: при его-то нездоровом образе жизни!
Картер не пытается протянуть нити к тому, чем закончился исходник. Всех этих дурацких «суперсолдат» и «чёрных вертолётов» и Алана Дейла с зубочисткой будто не было, ну и слава Богу.
Зато флешбеки переносят нас к самому началу космического цикла: в Розвелл 47-го. Мы и раньше знали, где источник всех бед, но что конкретно там творилось, толком не видели. И вот, нам всё показали. Истина от этого ближе не стала.
Пришельцы есть? Есть. Заговор есть? Конечно! Но ясности как не было, так и нет.
Постоянная радость узнавания. Вот вам треугольный НЛО проекта «Аврора» (первый сезон, эпизод два!). Вот невероятные каблуки Скалли. Карандашики в потолке. Раздражённый Малдер топчет канонический плакат. Скалли только собирается выпить шампанского с симпатичным мужчиной, а тут телефон звонит…
Герои выросли. Малдер уже давно не тот романтик-крестоносец, бунтовавший против Системы. Он вживую видел и чупакабру, и человека-моль, и не испугался, только ещё сильнее захотел докопаться до Истины. Своей верой заразил даже скептика-напарницу (в переломном 6-м сезоне они забавно менялись местами: он разочаровался, она поверила). Но в 2016-м, когда по телеку Киммел и Обама шутят про Зону-51, он чувствует себя динозавром.
Человек прошел через болезнь, похищение НЛО, кому, похороны, воскрешение, наконец, военно-полевой трибунал… Революционная романтика осталась в прошлом. Идеализм рассеялся. К 55-ти годам Малдер, наконец, стал взрослым.
При этом мир вокруг него как будто напротив, ударился в детство. Эпоха инфоанархизма и нормкора. Кажется, разумные грибы, инопланетяне и постмодернизм заправляют тут всем. Асоциальные мизантропы превратились в ролевые модели. Паранойя стала таким же ходовым товаром, как айфоны и черничные маффины. Покинув виргинскую избушку, Малдер попал в мир, где всё устроено, как у него в голове. И почувствовал себя в нём чужим, посторонним…
Но «непрерывная правительственная шарада, призванная скрыть истину о существовании пришельцев…», про которую он как-то затирал под текилу симпатичной барменше, так никуда и не делась. Всё исправно функционирует, как убеждает героев красивая девушка Света (Аннет Махендру из «Американцев»), уверяющая, что была неоднократно похищаема и становилась предметом опытов с инопланетным ДНК.
А значит, надо снова стрелять в небеса и воевать с будущим. И гоняться с фонариком и пистолетом за зелёными человечками. Зачем? «Не уверена, что у нас есть выбор, Малдер…»
Со второго эпизода герои восстанавливаются на работе в ФБР и окончательно входят в былой ритм. Происходящее напоминает уже не дружеские посиделки, а, скорее, юбилейный концерт Роллинг Стоунз. А вот вам шутка про геев, а вот шутка про Сноудена. Вот инфразвук, а вот телекинез. А вот пугающие детишки-мутанты как часть закрытого проекта МинОбороны… В какой-то момент появляется Кейси Рол с огромным животом.
Своеобразно отражена рефлексия героев как несостоявшихся родителей (как мы помним, их совместного ребёнка Вильяма пришлось отдать на анонимное усыновление в 2001-м). В щемящих сердце «альтернативных» кусках нам показывают, какими папой и мамой могли бы стать Фокс и Дана. Хорошими! Только от неизбежной трагической развязки всё равно бы не спасло.
Картеровская социальная сатира выходит на новый уровень. Достаётся на орехи всем: и окончательно победившему обществу потребления, и Патриотическому Акту, и милитаризации полиции.
Высказываются авторы и про похолодание отношений с Россией. Её герои называют возможным прикрытием для момента, когда заговор вступит в горячую фазу: ахтунг, русские идут, вводим комендантский час и талоны на интернет! Тут-то и схлопнется ловушка, которую Курильщик и Ко так долго и мучительно строили.
Основная мысль Картера не нова, и уже высказывалась в исходнике. Главный наш враг — не инопланетяне, а политические элиты. Об этом Малдер твердил и раньше, но ещё никогда — с такой горячностью и убежденностью.
Пишут, что третий эпизод снял Дарин Морган (игравший Человека-Червяка и похотливого уборщика с хвостиком, автор незабываемых «Клайда Брукмана», «Розыгрыша», «Джо Чанга», «Копрофагов»). Уже одного этого достаточно, чтоб сказать: перезагрузка удалась.