Кроули (шокированно):
— Ангел, что это?!
Азирафаэль (кротко):
— Это я, Кроули.
— Не делай такое постное праведное лицо! Ты понял, о чем я. Что это на тебе надето?!
— Это рубашка, Кроули.
— А почему она… такая?
— Она белая. Я всегда ношу белое, мой дорогой, ты же знаешь.
— Она… блестит!
— Это люрекс. Подумал, что стоит немного проследить за модными тенденциями, раз уж нового тела мне так и не выдали. То хотя бы гардероб слегка…
— Люрекс был в моде лет тридцать назад!
— Я чту традиции, Кроули.
— И это… это что? Стразики?!
— Настоящий Сваровски, мой дорогой, я бы попросил…
— И брюки!!!
— Белые.
— Брюки… Гос… Сат… Ангел!
— Что, Кроули?
— Почему они клеш?!
— Дай-ка подумать, мой дорогой. Ну, может быть, потому, что такой фасон мне идет?
— Какой идиот тебе это сказал?!
— Ты, мой дорогой. Вчера, в клубе. Ты сказал, что в таких штанах моя задница выглядела бы как две пышные аппетитные…
— Так! Проехали! Лучше сядь! Ты же не собираешься в этом выходить на улицу?! Конечно нет!
— Конечно да, мой дорогой, иначе бы зачем я их надел?
— Чтобы я их с тебя содрал!
— Не сейчас, мой дорогой. Мы же собирались на выставку в Челси.
— Гос… Сат… Кто-нибудь! Образумьте этого глупого ангела! Чтобы он окончательно не пал в глазах всего Лондона!
После короткой паузы, с нервным смущенным покашливанием:
— Ангел! Ес-сли это была попытка окончательно меня выбесить и посс-ссориться, то она провалилась. Я вс-се равно буду тебя любить, яс-сно? Что бы ты там на себя ни напялил!
— Я знаю.
— Хотя…
— Что — «хотя»?
— Я тут подумал… У моего терпения тоже есть предел, знаешь ли! Вот, например… с-с-стринги…
— Что стринги?
— Мужс-ские с-стринги. С перьями. Белые.
— Хм… Звучит интригующе.
— Ангел! Я бы на твоем месте не рис-с-сковал. Это точно за границами моей выдержки!
— Угрожаешь?
— Ис-с-скушаю
магреспублика Илата, город Илата
15 Петуха 606 года Соленого озера
Он ненавидел музыкантов! Обломки пера лежали на земле, Кит сломал его, когда не получилось нарисовать задуманную вазу. Или когда Роксан упал с крыши? Теперь не вспомнить.
Голова гудела, как после жуткой многодневной пьянки. Монах уже разгребал руины рухнувшего дома, птица улетела. Кит от души пожелал ей удачи. Может, хоть она, почти неподвластная магии, сумеет набить этому сушью взятому музыканту морду. То есть, выцарапать глаза, конечно.
Чтобы встать, пришлось вцепиться в стену дома, ладонь провалилась в дыру в двери. Обри сказала, ее пробили чьей-то головой. Кит суеверно отдернул руку, едва не потеряв равновесие, хотя кровь на дереве давно высохла. Да и было ее как-то мало. Вроде из лица же много должно хлестать, разве нет?
Поделиться мыслью было не с кем. Кит побрел к разваленой их стараниями хибарке, мысленно благодаря птиц, что, похоже, нынче в трущобах не принято выходить и смотреть, что происходит.
Безумцы шли на звуки? Искали ли они людей? Нет, Обри говорила, какие-то дети спаслись, спрятавшись в подвале. Значит, убивали всех, кто попадался на глаза, но специально не искали. Кто мог заставить людей сделать подобное? Зачем? Музыкант наверняка с этим связан.
Кит потер лоб. Ему и раньше прилетало мелодиями, даже часто получалось сопротивляться им, просто слыша музыку, а не испытывая наведенные чувства. Да и что тех чувств? Ну кажется чья-то речь более вдохновляющей, или в драке уверен, что вы ну очень сильные и сейчас всех победите, или наоборот, и все!
Такого, как сделал этот парень, Кит не испытывал никогда. Он вообще не знал, что такое возможно.
— Нужно спросить Мег, — пробормотал себе под нос. Потянул дверь, предупреждающе заухал монах, Кит поднял голову.
— Что? Не открывать? А, вижу, на ней все держится. Ладно, сейчас поищу окно.
Нашел не окно, а сразу брата, вылезающего из него. Роксан посмотрел мрачно, спросил:
— Что ты тут делаешь? — у него на лице еще оставались пятна грима, но они больше не складывались в лицо Ольги. Просто краска. У Кита был коллега, который делал так же, но что так умеет Роксан!..
— А ты? — вырвалось само.
Брат скривился, оглядел двор. Присел на корточки, подобрал штуки, изображавшие грудь, повертел в руках. Завернул в остатки рубашки вместе с париком.
Кит топтался рядом. Он не понимал примерно ничего. Спросил:
— Ты знал, кто такой Ямб?
— Знал.
— Поэтому хотел перекупить контракт? А просто взять у него задание почему не мог? А если бы не был знаком с Обри и не пришел с ней?..
— Джейн знакома, — зачем-то поправил Роксан, словно не было очевидно, что Джейн тоже его маска. Остальные вопросы вообще проигнорировал. Встал, посмотрел на хибарку с проломленной крышей. — Где Обри?
Уже подошедший к ним монах написал ответ, показал. Роксан кивнул, Киту пришлось самому забирать бумагу, читать.
— Побежала за музыкантом. Одна?!
Монах изобразил ладонями крылья, сцепив большие пальцы. Кит сначала взбесился — вот только светлой птичьей помощи им не хватало! — потом понял, что имеется в виду вполне конкретная птица.
— Пойдем за ними, — решил Роксан. Ожесточенно потер лицо, запустил пальцы в волосы, вытягивая заколки.
Он все равно был на себя не похож. Роксан О’Тул — идеально одетая сволочь, которая стоит так, словно палку проглотила, и смотрит на тебя сверху вниз с презрением. Даже если из хвоста выбивается прядь, падая на лоб, кажется, что это специально сделано, как на портретах придают живости образу. А сейчас. Полуголый, в широких серых штанах и высоченных сапогах — птицы, они же вдобавок на немаленьких таких каблуках! Как он по крыше в них скакал? Как вообще. Все.
Слова закончились уже даже в мыслях, Кит просто смотрел и пытался решить, что ему больше хочется: вцепиться в брата, которого словно впервые за пятнадцать лет увидел, или ударить его. Джейн! Ольга! Роксан знает про Ямба, значит, тоже работает на тайную службу, и Кит ничего про это даже не слышал?!
Решать ничего не пришлось — вернулись Обри с птицей. Девчонка выдохнула, вытирая текущую из разбитого носа кровь:
— Упустила, до улиц Циркачей бежала, но их там ждали. Что вообще…
Не договорила, замерла, уставившись на Кита. Он ответил:
— Музыка. Птицы знают, откуда тут маг!
— Не просто маг, — поправил Роксан. Голос у него был, словно они в дворцовых коридорах встретились! — Гений. Надо доложить Ямбу и выяснить, откуда он взялся.
— И дом О’Хили осмотреть, — напомнил Кит.
— Это ждет.
Негромко ухнул монах, Кит оглянулся к нему. Перевел взгляд на Обри, которая так и смотрела в упор, почему-то сжимая кулаки.
— Мы вообще на тайную службу работаем, — объяснил. — Ну и маги, так что лицом светить нельзя.
Что-то она ему смутно напоминала. Опять. Только одежда неправильная…
— Ты у О’Флаэрти работала? — спросил.
— Да, — ответила мрачно. Улыбнулась криво, одними губами. — И навела на него банду, да. Это Сид туда залез, договорился с Домовыми. Хороший куш.
— Зачем? — равнодушно спросил Роксан.
Киту было интересней, почему тогда ее нанял Ямб. Не может быть, чтобы шеф не знал, что в его собственном доме происходит! Намекал на что-то? Зачем?..
— Из-за тебя.
Кит удивленно посмотрел на уткнувшийся в него палец.
— Эй, а я-то тебе что… — и вспомнил. Был хреновый день. Хреновая неделя скорее, или даже больше, а шеф потребовал прийти. Кит приперся зачем-то в полдень, хотя было сказано на закате, поцапался с Меган, надеялся переспать с ней же, но она его отшила. Тогда он выпил еще, бродил по кругу в охотничьем зале, пялился на картины в дорогих рамах — вроде, и вычурных до отвращения, а вроде и красивых. Поцеловал какую-то служанку…
У нее тогда волосы были длинней. Он помнил, как зарывался в них носом, и как из-под кудрей выглядывали маленькие груди над стянутым до пояса платьем.
— Ты же не сопротивлялась, — брякнул, ничего не понимая.
Щеку обожгло резкой болью, голова мотнулась вбок.
— Ауч, — Кит накрыл горячий след пощечины. Обри стояла перед ним, сжимая кулаки, маленькая, яростная. Сколько ей лет? Ну не пятнадцать же, правда? Если ее к О’Флаэрти взяли, значит, все-таки взрослая. Просто выглядит так.
Совсем не в его вкусе.
— У меня остались шрамы от тех камней, — выдохнула тихим, дрожащим голосом. От злости? Ну сказала бы тогда, он бы подвинулся… Наверное. Все-таки пить надо меньше.
— Ну, извини.
Среагировал в этот раз быстрее, перехватил руку.
— За что?!
Монах закрыл лицо ладонью, потом взял Обри за плечо. Она вздрагивала. Тоже от злости, что ли? Почему, что происходит вообще?!
Обри швырнула ему под ноги кошелек.
— Можешь вернуть своему Ямбу или как там его на самом деле. Я не стану с тобой работать.
Как-то часто он смотрит ей в спину. Повернулся к Роксану.
— Ты что-нибудь понял?
Роксан убрал заколки в кошель, тряхнул головой, заставляя зализанные раньше волосы рассыпаться по плечам.
— Не имеет значения, — оперся о стену, начиная расшнуровывать высокие сапоги. — С музыкантом была Ида.
— Кто?
Брат посмотрел снизу вверх, кивнул чему-то, продолжая разуваться. Опять ужасно захотелось его ударить.
— Мы команда, — напомнил Кит сердито. — Обри — наша напарница. Нельзя ее бросать!
— Скажи это ей. Ида — наша сестра. Ты, очевидно, не помнишь…
Мама с круглым животом. Много смеется и всегда рядом, каждый день. Киту разрешают потрогать, а под кожей что-то шевелится. Страшно. “У вас будет сестра!” “А может, брат?” — ревниво спрашивает Рок. Мама смеется, гладит по голове. “Ваш папа все посчитал и уверен, что родится девочка. Такая же рыжая, как мы с Китом”.
Папа все время ходит с бумагой, что-то пишет. Это называется нумерологией. Папа архитектор, он строил Илату. Он верит в цифры больше всего.
Потом мама долго болеет. Кит ее почти не видит, а когда один раз спрашивает о сестренке, мама плачет и скоро уезжает. После этого она почти не бывала дома.
— Ребенок же умер, — сказал медленно. Вцепился в брата, тряхнул, повторил: — Она умерла! Я помню!
Лицо у Роксана было неподвижное, как на портретах.
— Отпусти. Мне надо снять сапоги Ольги.
— К птицам твои сапоги! Она умерла! Родилась мертвой, я теперь понимаю!..
— Она родилась живой, — брат все же отцепил Кита от себя, вернулся к своей сушью проклятой обуви. — Просто отец высчитал, что она будет бездарной. И заплатил повитухе, чтобы та сказала, что ребенок мертвый. Я видел бумаги и подслушал разговор.
— Не может быть. Папа бы не стал!.. — запнулся, тяжело дыша. Папа. Киан О’Киф. Всегда с пером, терпеливо учащий сына рисовать линии и завитки. Он когда-нибудь говорил не о магии?
Кит сглотнул. Спросил глухо:
— Что они собирались с ней делать?
— Не знаю, — Роксан не смотрел на него. — Я решил не ждать. Мы тогда в городе жили, если помнишь, так что я взял девочку и отнес в монастырь.
Кит сел на землю. Он не понимал. Не хотел понимать. Не хотел видеть, как ровно складывается картинка, щелкают кусочки головоломки, выстраиваются обрывки воспоминаний. Прошептал:
— Зачем? Ну не было бы у нее магии, ну и что.
— Не “и что”, — уверенно ответил Роксан. — У О’Тулов был родной сын, сбежал из дома в двенадцать лет, но его не стали искать, потому что он был бездарным. Гомер — сын Фэй О’Герман, но работает домоправителем. Бездарный не может наследовать фамилию и имущество одаренных родичей, заседать в совете, владеть землей в размере более трех государственных полей. Бездарный — прерванный род. Бездарный — пятно на репутации хуже бастарда. Конечно, тебе плевать, герб О’Киф все равно уже не отмыть после твоих выходок.
Кит все-таки врезал ему. Попытался. Роксан легко ушел из-под удара, остановился в шаге.
— На правду не обижаются.
Кит шагнул было вперед, нащупывая на поясе перо, выругался, вспомнив, что сломал его. Замер.
Роксан был каким-то не таким. Немного ссутуленная спина, босые ноги, голова опущена, вжата в плечи, но не испуганно, а как у барана, собирающегося боднуть несимпатичного наездника. Он был похож сейчас не на себя и даже не на Ольгу, а на грузчика со складов.
— Эй. Ты чего?
Роксан отступил еще на шаг, вынул из кошелька какие-то железные банки. Сел на порог дома Обри.
— На кой ты тут красишься?!
— Потому что Роксан О’Тул не может идти через город в таком виде, а вещи Ольги испорчены.
— Давай я на тебя портрет нарисую! Или тихо проберемся задворками до реки, умоешься, я за нормальной одеждой сбегаю.
— Нет, — он даже не задумался над предложением! — У Ольги есть приятель, Диллон. Грузчик, вышибала, как повезет. Живут вместе в заброшенном доме за стенами.
Большое родимое пятно на щеке. Брови гуще и темней, почти сросшиеся посередине. Лицо кажется шире. Накладка из бумаги, краска закрывает края, и вот уже тонкий нос становится кривым, много раз переломанным.
Кит помотал головой. Какая разница, как брат делает свои маски?! Ида. Сестра, которая, наверное, даже не знает, что она их сестра.
— Как ты ее узнал? — он еще надеялся, что Роксан что-то напутал, ошибся.
— Копия матери. Только глаза серо-синие, как у нас с отцом.
— Почему ты не сказал? — спросил наконец, поняв, что грызло с самого начала разговора. — Не мне, плевать на меня! Маме. Я был маленьким, но даже я видел, как ей плохо!
Роксан помолчал, заканчивая грим. Встал.
— А какая разница? Они в земле давно. У нас тут работа.
Кит моргнул. Перед ним стоял незнакомый мужик, даже голос у него был другим. Вскипело внутри, взорвалось:
— Прекрати! К птицам твои маски! Я спрашиваю Роксана! Почему ты не сказал?!
Все равно что со стеной говорить. Этот человек пожал плечами, развернулся, бросил:
— Я этому доложусь. Ямбу.
Кит вцепился себе в волосы, взвыл. Он думал, он хороший масочник? Вот, посмотри, как работают профессионалы! Ничего лишнего — ничего личного! Ничего прошлого. Ничего вообще.
Ты так не умеешь? На помойку тебя. Из-за тебя развалилась команда. Лучше бы герб разбили. Его все равно уже не отмыть. Мама бы никогда не позволила такого.
Нужно было выпить. Все равно от него никакого толку. Он всегда все делает только хуже.
***
там же
Далеко она не ушла, так, попетляла немного, села за чьим-то домом — кажется, Гарри, но ему уже все равно, как многим другим — уткнулась лицом в колени и разревелась, как маленькая.
Маги. Оба. Ей не понравилась Ольга, ей было плевать на Эдварда и Даниэле, но с Джейн она работала! Портниха была настоящей, ее семье, живущей к северу от Илаты, сочувствовали — калека-отец, болезненная мать, сын старается, но у него своя семья, а у Джейн жених умер во время засухи, и она теперь навсегда одна. Кто-то вроде бы даже ездил туда, говорил со всеми. Точно, Нэнси ездила. Ее уже не спросить. И что теперь, никому не верить?
И этот рыжий господин. Когда Обри решилась пойти в служанки, Молли предупреждала, что с господами нельзя спорить, надо отвернуться к стене и ждать, пока они уйдут. А Сид послушал, как ей это рассказывают, сплюнул. Сказал, чтобы если что, давала в морду, как всегда. Плевать, что уволят, они нормально раньше жили и дальше так же проживут.
Она так и собиралась. Не совсем понимала, что может случится, хотя Сид объяснял, но была уверена, что сможет дать отпор хоть даже магу.
Не смогла. Замерла в чужих жадных руках, как тупая зайчиха, прижала уши и не то что не ударила, даже не пискнула. Просто не смогла. Она вообще разозлилась только когда эта старая тетка, как ее, уже не вспомнить, рявнула в служебном коридоре, где Обри сидела в слезах, «Не стеклянная, не разобьешься! Отряхнись и иди напитки господам отнеси. Привыкнешь еще». Тогда Обри рявкнула в ответ, отряхнулась и ушла. К Сиду. Сказала «Найдешь, с кем на дело пойти? Богатый дом, я там все знаю». Он нашел. Он не только нашел, он вернулся тем же утром с разбитыми кулаками, целовал и шептал, что проучил этого господина.
Она радовалась, но скорее тому, что раз у Сида сбиты костяшки, значит, бритву он не доставал. За убитого мага всем трущобам досталось бы. За избитого тоже могло, но обошлось.
А теперь Сида нет. Никого нет, ни его, ни Макса, ни Молли, ни Нэнси, ни Гарри, только дети, с которыми Обри не знает, что делать, и Тара Бреслин, хозяйка мастерской. И денег не будет, потому что ну не может она работать с человеком, который сделал с ней это! Не может и не станет. Можно простить драку, даже кражу можно, но не это. Никогда.
Знакомые тихие шаги рядом, звуки мирно сидящей на тюрбане птицы. Обри прерывисто вздохнула, вытерла лицо о плечо.
— Я уже не с вами. Видел?
На колени упал кошелек, Обри уставилась на монаха непонимающе. Повторила:
— Я не с вами. Ты что, не понял?
Он жутко выглядел, когда улыбался. Провел по своему поясу — пустому. Это он не тот, ее кошелек подобрал, а свой отдал. Обри тут же протянула подарок назад.
— Я не возьму. Тебе ведь тоже нужно.
Монах опустился перед ней на корточки, достал бумажку. Обри следила, как он корябает слова палочкой, медлит, пишет дальше.
“Мне не нужно. Не на что тратить, незачем. У меня есть еще, я долго жил, и могу заработать. Я хочу сделать лучше тем, кто здесь выжил”.
Обри вела пальцем по буквам, шевеля губами.
— Так не бывает, — сказала.
Ястреб усмехнулся. Забрал лист, написал еще что-то.
“Ты сказала, узнала одного по одежде. Как ему разбили голову?”
— О дверь, — она содрогнулась, обняла себя за плечи, вспоминая. — Он лежал лицом в эту дырку, и там совсем ничего… Только кровь, кости, совсем все.
“Крови мало”
— А? — Обри посмотрела на монаха. — Там по всей улице были пятна!
“Череп разбили?”
— Ну да, там мозг тек…
“В доме он был?”
Она задумалась. Кровь была в комнате, где убили Молли и Нэнси. На пороге правда было чисто. Только на углу дома сзади были пятна. Точно, если бы там приложили головой, вышло бы именно так.
Дыхание сбилось, она впилась ногтями в ладони. А ну не реветь! Взрослая дура, нечего тут плакать. Поздно уже. Похоронили всех.
А у Сида рубашка была задом наперед.
Обри моргнула. Посмотрела на монаха.
— Он может быть жив?
Медленный, внушительный кивок.
Подскочила.
— Тогда он у Циркачей! Они на нас напали тут, мальчишка ихний! Точно, они хотели Сида нанять тогда, он отказался, и они из-за этого!..
Задохнулась от ярости.
— Пошли! Их район там, я знаю, как обойти.
Монах придержал ее за плечо, вывел туда, где сидели эти два господинчика. Подобрал с земли брошенный кошелек, сунул в руки. Обри оскалилась. Им настолько деньги не нужны? Ну и отлично. А ей пригодятся. Один спрятать в доме под полом, второй на пояс, напоказ. Если не получится пробраться тихо, то она Сида выкупит. Тут денег как с грабежа, и еще со скупщиком собачиться не надо!
Все получится. Обязательно получится.
***
республика Магерия, город Варна
15 Петуха 606 года Соленого озера
Когда после долгого бала и захвативших первый рассвет разговоров с подругами леди заказывает доставку завтрака из трактира, это никого не удивляет. Выбор разве что мог показаться странным — «Бараний рог» был далеко не самым престижным заведением, идти туда лично так и вовсе было небезопасно для репутации. Шелковая улица рядом, любая здравомыслящая леди обойдет подобное место за сто шагов.
Адельхайд лично и не ходила. А что в записку вложена вторая, никому знать не обязательно.
Поспать пока не удалось, так что голова болела, ныли натанцевавшиеся ноги, да и лицо отнюдь не сияло. Увы, у сорока лет есть объективные недостатки, а не только общественное мнение, что ты уже стара и надо замуж срочно, пока не стало окончательно и бесповоротно поздно.
Адельхайд сдержанно улыбалась в ответ на подобные восклицания, которых вчера пришлось выслушать немало. Тетушки начали петь о безвозвратно уходящем времени, когда Аде едва исполнилось двадцать пять. С тех пор «окончательно и бесповоротно поздно» было уже пятнадцать лет, и увы, женихов это ничуть не останавливало.
В дверь тихонько постучали. Три удара, долгая пауза, пока посыльный переминается с ноги на ногу, а Ада делает вид, что полностью погружена в неразобранные вчера визитки и ничего не слышит. Еще два тихих удара и один громкий — посыльный решился побеспокоить покой леди.
Отлично.
— Завтрак для леди Зальцман, — пискнул ребенок, закутанный в платок так, что не понять было, оно мальчик или девочка. Адельхайд улыбнулась.
— Спасибо, дитя. Заходи, мне найдется, что разделить с тобой.
Забота о нищих и убогих, все аплодируют и умиляются.
В комнате ребенок поставил поднос на стол, стащил тряпку с головы, оказавшись темноволосой девочкой, посмотрел деловито.
— Да, детка, я правда знаю Гирея, — улыбнулась Ада. — И даже знаю, почему его зовут Безродным, но только это очень большой секрет.
— Мне не нужны секреты, — девочка вытерла вздернутый нос рукавом. — Адрес дайте и приметы человека, и мы будем смотреть.
Адельхайд все же сначала достала из-под тарелки записку, прочитала.
Писать Гир стал заметно лучше. Неужели тренировался, находил время? Теперь это была уже не детская попытка повторить прописи, а вполне пристойный почерк. И ошибок не так уж много, хотя концепцию запятых не в качестве пауз в разговоре Гирей так и не понял.
Все верно, описать триверца и примерное место, где он живет, девочке, которая, как оказалось, откликалась на имя Циска. Ада подвинула ребенку тарелку.
— Ешь и слушай. Запомнишь лучше.
Гировы дети найдут жилье Фрица и Аластера если не к полудню, то к первому закату. Как раз когда те приведут себя в порядок после бала и отправятся изучать трактиры, которые Адельхайд вчера расписывала триверцу.
И наконец можно будет действовать.
Циска ела со сдерживаемой жадностью, раздирая руками копченое до расходящихся волокон мясо. Адельхайд, очертив круг поисков и для верности набросав лица Фрица и Аластера на листе, присоединилась к трапезе. Понюхала вино, коснулась губами, прислушиваясь к себе — разбавить могут все, и самой дешевой водой, но нет. “Бараний рог” держал свое слово, и по крайней мере ей вино приносили хоть и плохонькое, но не долитое. Спросила девочку:
— Откуда ты?
Циска посмотрела исподлобья, но вопрос “а вам какое дело?” все же не задала. Ответила:
— Здешняя. Родители уехали на заработки в поля и не вернулись. Нас с братом выгнали из дома. Он младше, поэтому я работаю за нас обоих.
— Хорошо, что ты попала к Гиру.
Девочка серьезно кивнула, облизала пальцы, спрятала за пазуху портреты.
— Спасибо, леди Зальцман.
— Ада, детка. Для таких, как ты, просто Ада.
Проводила ребенка с опустевшим подносом до порога, улыбнулась, закрывая дверь.
Эта девочка очень напоминала Гирея, такого, каким он был, когда они впервые встретились. Голодный, злой, решительный мальчишка, который схватил ее за руку и уволок с Шелковой, прямо из-под носа пары бандитов постарше, которые не то всерьез решили, что дорогое платье и вежливый отказ это такие способы привлечь к себе внимание, не то были достаточно пьяны, чтобы забыть, что надругаться над дочерью дожа верный путь на виселицу. Уволок прямо в “Бараний рог”, у которого тогда еще не было названия, но была та же хозяйка, сквозь пальцы смотрящая на чумазых детей, шныряющих по кухне, пока те не таскали со стола еду, не отработав ее.
Адельхайд тогда еще все знали только как юную леди Зальцман, и сокращали имя разве что в любимое матерью и старшим братом Адель. Для девочки, которая бегает по опасным кварталам и помогает банде подростков находить правильные цели, такое имя совсем не подходило, и они с Гиром придумали новое. Конечно, после того, как перестали шипеть друг на друга парой котов, несколько раз вместе спаслись от смерти, и подкинули страже улики против первого Адиного жениха, который по совместительству оказался убийцей Гирова хорошего друга.
Гирей Безродный, мальчик со шрамом от ошейника, сирота. Наверное, он тоже не ожидал, что так сдружится с девчонкой из богатых, и тем более что она поможет ему стать не просто лидером детской банды, но главным в немалом квартале.
Ада потянулась, оглянулась на окно. Солнца поднялись высоко, но весь золотой свет Варны гулял всю ночь, и можно было надеяться, что никто не пожелает нанести ей визит. А на вечер у нее были планы, которые подразумевали бодрость и собранность.
– Ни в чём нельзя быть уверенным, когда имеешь дело с джи.
– Ты вечно преувеличиваешь. С дельфинами же нормально прошло!
– Они – не дельфы, пойми. И не шимпы. Они слишком похожи на нас. Из-за этой похожести легко забыть, что они не люди. И логика у них иная, нечеловеческая. Я никогда не мог понять, о чём они думают…
С дельфами основная сложность была в разработке скафандра, а дальше уже всё пошло как обычно. Это сейчас на предназначенных к дальним перелётам «касатках» есть бассейны с искусственной гравитацией, а поначалу ничего подобного и не планировалось, слетал, отработал – и обратно, а пару дней можно и в скафандре перетерпеть. И дельфы не возражали, они вполне нормальные ребята и правильно всё понимают. Чего не скажешь про джи.
Ким вспомнил свои занятия с отобранной группой, их странные изящные тела, такие похожие и непохожие одновременно, тонкие и гибкие руки, находящиеся в непрестанном движении, высокие щебечущие голоса, постоянные пересвистывания, перещёлкивания, переглядывания. Они ни секунды не могли усидеть на месте, и молчать они тоже не могли – всё время двигались, вертелись, пересмеивались звонкими птичьими трелями. Они странно одевались – казалось, в этом переплетении многослойных полупрозрачных паутинок, ленточек и перьев невозможно передвигаться, но они как-то умудрялись, причём довольно уверенно.
А еще они пахли.
Запах не был неприятным – скорее, наоборот, что-то лёгкое, сладковато-цветочное, еле уловимое, будоражащее…
Даже сейчас, при одном только воспоминании об этом запахе кожа покрылась мурашками, и заныли зубы. Кима передёрнуло.
Нет.
Никогда больше!
Никогда больше он не даст себя уговорить, пусть другие их обучают, а с него хватит.
Это же просто выше сил человеческих, целыми днями быть рядом, но держаться на расстоянии. И помнить, всё время помнить, что они – не люди, и если поддашься магии запаха, голосов и движения – просто сойдёшь с ума, как сошли уже многие, кому по долгу службы приходилось часто общаться с джи, и кто не сумел удержаться на расстоянии.
Конечно же, сами джи ни в чём не виноваты, просто очередная насмешка Аллаха, создавшего их такими привлекательными для людей – и такими опасными. Но можно понять предков, объявивших их исчадьями ада. Хорошо ещё, что не истребили полностью, как собак, когда научные достижения позволили обходиться без вынужденного симбиоза. Предков можно понять, им даже и в голову не приходило, что космос должен быть открыт для всех, в том числе и для джи.
– О! – воскликнул Али, раздувая ноздри. – Твоя Перлита сейчас гулять пойдёт. Пошли, глянем!
Ким обернулся, посмотрел встревоженно. Но Али особой торопливости не проявлял, просто отлип от перил и теперь миролюбиво ждал, ссутулившись и почти касаясь бетонного пола пальцами длинных рук. Вроде бы никаких признаков волнения, только вот ноздри по-прежнему расширены.
Али – из новошимпов последнего поколения, у них сильно развита интуиция, даже по сравнению с исходным видом. И расширенные ноздри – естественная реакция организма на неосознанную тревогу. Рефлекс, своего рода атавизм, вроде бы и ненужный уже, но сохранившийся.
Если новошимпа последнего поколения что-то тревожит, лучше пойти проверить.
Дверь в зал связи была кодовой, дань паранойе и маразму. Ну откуда здесь, на тупиковой смотровой галерее, превращённой сотрудниками в курилку, взяться посторонним? Так нет же – будь любезен предъявить ДНК и на входе, и на выходе.
Ким не стал плевать на карточку, как это сделал Али, просто потёр её пальцами. Микрочастиц кожи вполне достаточно. Дверь, подумав немного, снисходительно убралась в стену. Нежно-голубенькую такую, припахивающую свежей краской.
В центре управления оказалось довольно спокойно – во всяком случае, не более нервно, чем обычно. Народ, конечно, напряжён, но по-рабочему так, деловито. Голоса несколько повышены, но истерики в них не слышно. Вон и Дёмыч из угла улыбается и кивает на большой экран – всё в порядке, мол.
Он всегда улыбается, такой уж он.
Он улыбался и тогда, когда суставчатая хватательная конечность младшего райра протянулась в сторону кривой надписи на стене дежурки, а голос из автопереводчика благожелательно поинтересовался:
– Это что? Понимать как?
***
Оба райра оказались чудовищно любопытными, но младший особенно. Все восемь его верхних конечностей постоянно указывали то на одно, то на другое, сопровождаясь неизменным:
– Это что? А это? Что?
Если что-то в ответе казалось ему непонятным, украшенная длинными шипами птичья голова склонялась к левому или правому плечу, круглый глаз на секунду затягивался мутной плёнкой, и тут же следовало уточнение:
– Понимать как?
И приходилось повторять всё сначала – но уже другими словами, стараясь говорить медленно и чётко.
Может быть, остальные Наблюдатели были такими же приставучими занудами, но этого Ким не знал, поскольку младший райр полностью поглотил всё его внимание. Имя похожей на карликового слона птички звучало в неразличимом для человеческого уха диапазоне, а из перевода понятным оказалось лишь слово «младший». Ким так его для себя и окрестил: «младший райр».
И объяснял, стараясь не выдавливать слова сквозь зубы, что да, они сейчас проезжают мимо памятника тёмным векам. Тогда на этом месте находилась резервация для джи, времена были трудные, к джи относились плохо, считали вампирами, высасывающими из людей жизненную силу, и потому содержали в специальных заведениях (видите, мы не скрываем!) Да так и понимать — джи тогда были совершенно бесправны, не то, что сейчас, их могли купить, продать, держать дома или выгнать на улицу, если поведение джи чем-то не устраивало хозяина. Как кошек… Кошка – это зверёк такой. Домашний, многие любят. Нет, не разумный. А джи – разумные, мы это признали давно, но тогда были тёмные века, совершалось много ошибок. Сейчас всё совсем не так, вот, посмотрите, мы как раз выезжаем на границу… Это птица. Нет, она неразумна, просто летает. Это граница с территорией джи, разделение пока ещё существует, но оно далеко не такое жёсткое, как было раньше… Да, это они, видите, совершенно спокойно ходят и по нашей части города, в тёмные века подобное было бы невозможно, а сейчас… Это дерево. Ну, дерево, растение такое… Это мячик. Игрушка. Это намазхолл, там на рассвете люди собираются, вам потом эфенди лучше объяснит… Это степь. Трава. Нет, она не разумная, просто растёт. Это завод, он далеко и почти весь под землёй, поэтому и кажется таким маленьким, там топливо делают для наших ракушек. Это? О, а это мы уже приехали! Это цветы, ими гостей встречают, обычай такой…
Они уже выгружались из спецавтобуса, и Ким был так рад окончанию все нервы вымотавшей экскурсии, что не сразу понял, почему вдруг так побледнел обернувшийся к нему Король Лёва. Король смотрел куда-то мимо Кима, чуть выше плеча, медленно круглел глазами.
– Это что? – благожелательно спросил младший райр. – Понять как?
И ткнул суставчатым двупальцем туда, куда смотрел Король.
Вот тогда-то Ким и обернулся, ничего ещё не понимая. И обмер, увидав на стене будочки дежурного кривую надпись.
«Запердолим джи!»
Это был конец.
Можно хоть до посинения доказывать, что люди стали другими, что времена дискриминации и рабства в прошлом, но два напшиканных каким-то уродом слова перечёркивают все доказательства. И мысли сразу понеслись куда-то в сторону – Ким понял, почему надпись не заметили ранее: при закрытых створках тыльная стена дежурки почти вплотную прилегает к воротам, остаётся щель сантиметров десяти, а обе створки целиком открывают редко, лишь по таким вот торжественным случаям, обычно одной лишь левой пользуются, и дежурка остается под прикрытием, она же справа расположена…
Это конец…
– Это наш слоган. Правда, хорошо получилось?
Дёмыч стоял и улыбался, спокойно так, словно ничего особенного не происходит. Посматривал то на любопытных чужих, то на надпись, и выглядел при этом таким довольным, словно это он сам её сделал и теперь любуется впечатлением.
– Понять как? Что есть слоган?
– Девиз нашего Проекта. Джи – это сокращение от их самоназвания. А запердолим… это такое слэнговое, труднопереводимое… ближайшие аналоги одного из значений – закинем, забросим, вытолкнем.
Райр по-птичьи склонил шипастую голову, словно прислушиваясь. Уточнил:
– Есть другие?
– Конечно! – Дёмыч улыбался по-прежнему, глядя на райра честными глазами. – Доставим, так сказать, всеобщее удовольствие.
Самое главное, что он не соврал – ложь райры чувствуют. И очень не любят.
***
Сейчас один из райров восседал в огромном кресле у стены и зорко бдил, поворачивая голову на тонкой шейке то влево, то вправо. Больше чужих в ЦУПе не было – оба дзелка взирали с орбиты, йо и второй райр дежурили на посадочной площадке, а где обретались прочие, Ким не знал, да не очень-то и стремился узнать. Ему и одного райра вполне…
– Красиво, правда?
Али смотрел на большой экран, где упакованная в неуклюжий серебристый скафандр фигура неторопливо выдавливала себя из овального люка на чёрный бархат открытого космоса. Спиралевидный модуль действительно напоминал морскую раковину. Да и шарообразная астронавтиха в отливающем перламутром скафандре вызывала однозначные ассоциации, так что назвавших её Жемчужиной можно понять. Свои-то имена у джи вообще кошмарны – эту, например, Лапусиком звали. Конечно же, нельзя было допустить, чтобы первый космонавт-джи вошла в историю под таким именем. Когда стало понятно, что эта опережает прочих на порядок – имя поменяли. Задним числом оформили новые документы, и теперь она везде проходила как Жемчужина. Слишком помпезно, кто спорит, но Лапусик-то и вообще ни в какие ворота!
Серебристая фигура меж тем разогнулась, слегка оттолкнулась от борта модуля и поплыла к выносной консоли с распылителями. За ней тянулись пуповины тросов и кабелей, Ким отметил, что их количество удвоено. Ну да, конечно, мы за безопасную показуху.
Жемчужина достигла консоли и остановилась, ловко использовав ранцевый выхлоп. Умничка. Теперь закрепиться, вот так, правильно, двойная крепёжка для гарантии. А теперь достаём ключик и снимаем крышечку…
Ким поймал себя на том, что проговаривает её действия чуть ли не вслух, представил, как выглядит в круглых выпученных глазах всё подмечающего райра, и смутился. Краем глаза он продолжал следить за действиями на экране, но старался не увлекаться. Тем более, что пока там всё шло по плану. Жемчужина сняла защитный кожух и установила трафарет, после чего закрепила его, используя все инструменты по очереди. Тоже показуха, конечно, всё можно сделать одной кувалдой, но мы же не дикари…
Крепёж возвращён и проверен, все инструменты рассованы по надлежащим кармашкам, клапаны защёлкнуты. Фигура неловко поворачивается лицевой пластиной к камере, делает отмашку левой рукой и начинает потихоньку подтягивать себя обратно к люку.
Ким судорожно вздохнул. Стрельнул настороженным взглядом по лицам коллег – понял ли кто? Все смотрели на экран в прежнем напряжении, но при этом ни возмущения, ни оторопи, ни даже простого удивления не выражал никто. Дёмыч скалился из своего угла, рядом сопел Али, раздувал ноздри, но молчал.
Может быть, показалось?..
Фигура уже до пояса скрылась в люке – по старинке, ногами вперёд, ей ведь модуль специально выбрали старый, проверенный, по-другому влезть в него и не получится, зато никаких неожиданностей. Вот она погрузилась по грудь, над поверхностью модуля видны только руки и шлем, вот левая рука взмывает в прощальном салюте, и джи проваливается в люк полностью, вот на место встаёт заслонка…
Не показалось.
Перчатки у скафандра высшей защиты толстые, неудобные, пальцы раздуты и сгибаются плохо. Но при прощальном взмахе было отчётливо видно, что на махавшей руке до конца распрямлён лишь один палец – средний, а остальные слегка поджаты в древнем и совершенно недвусмысленном жесте.
Ким быстро огляделся.
Похоже, заметили далеко не все – лишь сверкал глазами покрасневший юнец из аналитиков, да хмурился и жевал губы замолкший на полуслове Король Лёва. Остальные увлечённо занимались своими делами – бубнили в микрофоны, выясняли что-то, щёлкали тумблёрами, а на большой экран если и поглядывали, то лишь со вполне объяснимым любопытством. Король же смотрел настороженно.
Али вдруг хихикнул.
– Молодец! Не теряется. Была бы из наших – эх, я бы её по возвращении…
Он, похоже, успокоился окончательно, и ноздри больше не раздувал.
Вот и правильно.
Ничего особо страшного не случилось. Ну, пошутила девочка. Грубо пошутила, кто спорит. Но поставь себя на её место – небось, ещё и не так пошутить захочется! Ничего фатального, просто выразила своё о вас мнение, вот и всё. Райр наверняка ничего не понял, до большинства землян не дошло, куда уж этой слоноптичке! Сидит вон в своём кресле, поглядывает благосклонно, шипами кивает да клювом пощёлкивает.
Осталось меньше сорока минут. Сейчас будет показательное распыление, потом ориентация и посадка. Хотелось курить, но Ким решил ещё немного понаблюдать, как разворачивается модуль, вытягивая раздвижную консоль с раструбами. Над солнечной стороной это выглядело красиво, словно у ракушки вдруг вырастало веерообразное крыло.
Вообще-то, это тоже было показухой. Проект освещения ночной стороны планеты при помощи искусственно созданных в верхних слоях атмосферы серебристых облаков давно отвергли как экономически невыгодный, и новые модули больше не оснащали баками и консолями распылителей. Уже лет десять. Но этот модуль был как раз тех времен, когда носились с созданием облачного зеркала и превращением ночи в день. Вот и решили воспользоваться, тем более, что зрелище это эффектное, пусть чужие полюбуются. Ким тоже захотел лишний раз полюбоваться, а потому и увидел.
Как дрогнул модуль, когда из раструбов распылителя ударили серебристые струи, а с противоположной стороны заработал компенсаторный движок, удерживая задергавшуюся ракушку на месте.
Как схватился за сердце бледный до синевы Король, прислонился к стене и начал вдруг сползать по ней.
Как рванулся к нему медик и – почти одновременно – почему-то ребята из охраны, а молоденький аналитик всё кричал что-то непонятное, и рвал на себе волосы, пока Ашот не залепил ему пощечину.
И как щёлкал клювом райр в своём углу, до предела вытянув длинную шею, чтобы лучше видеть поверх мечущихся людей происходящее на экране…
***
Ким не помнил, чья это была идея, устроить на этот раз не просто показательное создание никому ненужного, но красивого облачного зеркала, а ещё и прогнуться перед чужими, распылив реагент структурированно, через специальный трафарет, а не стандартными полубесформенными блямбами, как это раньше делалось. Чтобы воссияло над всей планетой воззвание Федерации, её основное требование: «Открытый космос для всех».
Трафарет изготовили немного косым, аналитики рассчитали, что именно при такой форме начальных струй достигшие верхних слоев атмосферы буквы будут выглядеть с земли наиболее ровными и правильными.
«Открытый космос для всех» – лишнее подтверждение толерантности землян и их готовности к сотрудничеству. Четыре слова должны были читаться практически на всех широтах северного полушария и светить несколько ночей, пока окончательно не рассеются.
Но сейчас слов было два – их контуры отчётливо проступали на фоне ночной стороны планеты, перевёрнутые, правда, и под не слишком удобным углом видимые с орбиты, но наверняка очень хорошо различимые с поверхности Земли. Слов было два, и второе – намного короче первого, словно состояло оно всего из двух или трёх букв.
Хочешь рассмешить Аллаха…
***
– Почему ты сразу предполагаешь самое худшее? Может, они просто пошутили? В ответ! Они же не могли не видеть… ну вот и поддержали шутку. Они пошутили – мы посмеялись, делов-то… Смех – первый шаг к пониманию…
Али стоит рядом, голос у него несчастный. Он и сам не очень верит тому, что говорит, но ему нравилась Жемчужина, и смириться с её предательством непросто. А кому, скажите, она не нравилась, эта подлая джи по имени Лапусик?
– Как она смогла протащить? – шипит Ким сквозь зубы, крепко стискивая перила пальцами. Если сжимать очень сильно – руки почти не дрожат. Резь в желудке постепенно отпускает, давно пора, Ким только что высосал двухдневный запас анестезирующего геля. – Как она смогла протащить трафарет, её же обыскивали? Она же последний месяц была в карантине, никаких контактов и постоянное наблюдение!
Али сопит виновато, словно это именно из-за его недосмотра подлая джи сумела так ловко плюнуть с орбиты всем землянам в лицо.
– Понимаешь, Кимри, там такое дело… внутренняя обслуга карантина для этой группы… она ведь целиком из джи состоит. И досматривали её они же…
Вот оно как, значит.
Не просто безумная одиночка. Заговор.
Зачем?! Им что, космос совсем не нужен? Ну ладно, может быть, и не нужен, пусть, но пакостить-то зачем?!
Желудок опять скручивает, но на этот раз не так сильно, и внутренности больше не пытаются выбраться наружу – гель начал действовать. Приступ удаётся переждать, просто глубоко дыша.
Глупо задавать вопросы. Они джи. И этим всё сказано. Их логику не понять ни одному нормальному человеку, а если кто вдруг попытается – перестанет быть нормальным.
– Да не переживай ты так, Кимри! Наблюдателям всё объяснили. Они поверили, что мы тут не при делах, просто джи пошутили, и всё. Внизу столы накрыли уже, пошли! Скоро трансляцию начнут…
На противоположной стене ангара техники действительно уже почти закончили монтаж экрана, и теперь настраивали звук и угол поворота, чтобы голограмму было одинаково хорошо видно со всех углов превращённого в банкетный зал Ангара. Скоро начнётся трансляция, а потом сверху доставят эту дрянь, народную героиню, первую джи, побывавшую в космосе не в качестве пассажира. И надо будет ей улыбаться, и праздновать, и делать вид, что рад – а при этом ни на секунду не забывать, что из-за её паскудной выходки ничего ещё не решено. Из-за её дурацкой проделки землян вполне могут и не принять в Федерацию Свободных Миров. А, значит, не будет никакого дальнего космоса, открытого для всех, кроме ксенофобов…
– Я лучше здесь постою.
– Ну и как хочешь! Держи вот тогда, не давись своей бурдой всухую! – буркнул Али напоследок, ставя к ногам Кима булькнувший пакет. И быстро потопал к выходу с галереи.
В пакете обнаружилась куча бананов и две банки пива. Закуска, конечно, специфическая, но Али есть Али. Ким достал банку с перечёркнутой виноградной гроздью на этикетке и пропечатанной мелкой вязью сурой из Корана. Сура была какая-то смутная – об уважении.
Вообще-то, алкоголь законом вроде как бы запрещён, и эфенди не уставал напоминать об этом при каждом удобном и неудобном случае, но тут имелось целых четыре «но».
Во-первых, перебродившего виноградного сока в пиве не содержалось, что подтверждала этикетка, пророк же, если дословно цитировать, запрещал к употреблению именно его. Во-вторых, всё, что происходит под землёй, по определению скрыто от взора Аллаха, потому и курильни с запретным в подвалах располагаются, а трудно найти подвал более глубокий, чем их бункер. В-третьих, воинам и путешественникам всегда полагались послабления, и по части намазов, и по всем прочим частям. Ну и в-четвёртых, как любит повторять Али, – Аллах не фраер!
Ким вскрыл банку, но пить не стал – не хотелось, да и желудок всё ещё ныл. Просто ему нравился запах пива. Хлопнула дверь, и по галерее снова забухали тяжёлые шаги. Похоже, Али не выдержал долгой разлуки с бананами и решил вернуться. Техники как раз включили экран – сначала он был полупрозрачный и шёл радужными полосами, но постепенно настроился, картинка прояснилась и стала чёткой. Показывали центральную площадь Шахри, золочёную арку Ворот Славы и зелёную ковровую дорожку, по которой предстояло пройти сегодняшней героине. Толпа волновалась за оцеплением и сдержанно гудела – сначала Ким принял её гул за гудение аппаратуры, но тут же опомнился – чтобы здесь кто-нибудь позволил экрану настолько разладиться?
Первая всепланетная трансляция в реальном времени, между прочим. Надо бы радоваться. И с Королём вроде всё обошлось, медики приступ купировали и говорят, что до инфаркта дело не дошло, а им можно верить, ребята правильные, зря врать не станут.
Радости не было.
Скрипнули перила рядом – Али опять навалился на них всей тушей. Повздыхал, посопел, переступая с ноги на ногу. Наверняка не мог понять кимова поведения – держит банку в руке, но не пьёт. Сам Али никогда такой нерешительностью не страдал. Усмехнувшись, Ким развернулся и протянул ему вскрытую банку.
Он хотел сказать что-нибудь весёлое, какую-нибудь старую шутку – Али их обожает, просто сам не свой до бородатых анекдотов. Но слова застряли в горле, а рука замерла, не довершив движения – Али на галерее не было. А рядом с Кимом, опираясь всей слоновьей массой на жалобно поскрипывающие перила, сопя, вздыхая и перетаптываясь, стоял райр.
Ким замер с вытянутой рукой. Он никак не мог вспомнить, можно ли предлагать райрам еду или питьё – или это является смертельным оскорблением.
Райр вывернул голову набок, разглядывая одним выпуклым глазом протянутую ему банку, другим самого Кима. Щёлкнул клювом.
– Алкоголь, – донеслось из коробочки универсального переводчика, висящей у основания длинной шеи. – Запрет. Символ дружественности. Лёгкий алкоголь – лёгкий запрет. Мужчины совершают запретное действие совместно – и становятся друзьями. Я не пью алкоголь, и я не мужчина в вашем понимании этого слова, но символика мне понятна. И принята с уважением.
Или это был не тот райр, что доводил Кима всю дорогу от дельфийского космодрома однотипными вопросами – или за прошедшие два дня он умудрился существенно расширить понятийно-языковую базу своего переводчика.
Или же тогда он просто притворялся…
Зачем?
У Кима зашумело в ушах. Райр смотрел с интересом, поворачивая голову то вправо, то влево. Снова пощёлкал клювом.
– Волнения излишни, два образумленных вида говорят сами за себя. Нам просто было… заинтересованно. Интрига. Зачем? Обычно молодой разум не терпит конкурентов даже в соседних мирах, а тут… Четыре разумных вида на одной планете. Вам не тесно?
– Не знаю… – Ким осторожно поставил банку на перила. – Я не специалист. Вы бы лучше кого из наставников спросили, я же просто пилот-испытатель, меня в учителя временно…
– Вы продолжаете волноваться. Почему? Информация была искажена? Воспринята неправильно? Говорю снова – решение принято. Вас можно поздравить. Всех вас – людей, дельфов, шимпов и джи. Вы приняты. Скоро об этом объявят официально.
Восторженный рёв толпы на площади перекрыл последние слова райра – показался заваленный цветами спецавтобус. Он медленно полз по краю трассы вдоль волнующегося человеческого моря, а с ближайших домов на него продолжал сыпаться цветочный дождь. Ким вцепился в перила – ноги держали плохо. И понял, что улыбается, провожая автобус взглядом.
Получилось.
Значит, не зря он столько мучался со своей группой, если даже несмотря на выходку этой дуры всё получилось…
– Вы не любите джи, – сказал райр, глядя на Кима левым глазом, и это был не вопрос, а утверждение. – Не любите, но учите. Помогаете. Признаёте равными. Поговариваете о возвращении симбиоза. Почему? Уничтожить проще.
– Не люблю, – подтвердил Ким легко и радостно. – Но они же не виноваты, что не люди. А возобновление симбиоза – это навряд ли, это политики что-то там совсем намудрили. Никто на это не пойдёт. Мы слишком разные.
– Вы их боитесь, – на этот раз прозвучало почти вопросом. Киму стало смешно.
– Ага!.. До джинчиков. Ну и что?
Какое-то время они молчали, только райр пощёлкивал клювом что-то непереводимое и разглядывал человека по очереди то левым, то правым глазом. Автобус медленно тащился сквозь цветочный дождь, люди кричали восторженно.
– Возможно, в этом всё дело, – райр щёлкнул клювом как-то особенно решительно. – В разрыве симбиоза. Родительское чувство. Новый разум, разум-ребёнок… Продолжатель. Я понимаю.
Внизу кто-то пытался произнести речь, но его перебивали взрывами хохота.
– У меня есть реализованный несовершеннолетний потомок, – сказал райр, помолчав. – И ещё трое вероятных. А у вас есть дети?
– Двое.
– Кто за ними следит, пока вы учите джи?
– Брат. У него нет своих, вот и приглядывает за племянниками.
– Разумно устроено. Мой у побочных родителей. Тоже разумно.
Автобус всё полз вдоль площади со скоростью ленивой улитки. И словно бы даже не приближался к зелёной ковровой дорожке.
– У нас были сомнения, – сказал вдруг райр. – Серьёзные сомнения. Два образумленных вида – это, конечно, важно, но джи… И ещё этот слоган. Ваш коллега был с нами не до конца откровенен. Понятно и объяснимо. Дело не в этом. И даже не в глаголе, хотя он может иметь негативный и уничижительный смысл. Дело в определении. Оно не от самоназвания изначально произошло. От ругательства. Джеляб. Было у вас когда-то такое ругательство. Очень грязное. Так ваши предки называли предков тех, кого вы сейчас зовёте джи. Не знали? Вы молодой, могли и не знать. Но мы – Наблюдатели, и мы не могли не проверить. Не подготовиться. К тому же вы слишком близки. Почти едины. И такой негатив… Вам знакомо понятие шизофрении?
Райр снова защёлкал клювом, и Ким вдруг понял, что чужой так смеётся.
– Космос открыт для всех, да. Но не для тех, кто хочет его лишь для себя. Очень неприятно. Детская болезнь, да. Детям надо сидеть на своих планетах, пока не станут взрослыми. Космос не для детей. Два образумленных вида, да, но ведь и дети могут завести детей, так и не став взрослыми. У нас были сомнения. Серьёзные сомнения. Этот ваш девиз оскорбителен для джи. И то, что вы пытались говорить с нами на нашем языке, присвоив наши слова… Детям свойственно повторять чужие слова, не имея собственных. Мы сомневались, да. Но мы ошиблись. То, что случилось сегодня, развеяло все сомнения.
Райр долго щёлкал клювом и покачивал головой. Потом резко уронил её вниз, прогнув шею, и снова вздёрнул в обычное положение.
– Вынужден принести извинения. – Голос переводчика не изменился. – Я более других был убеждён в скрытой оскорбительности этого слогана. Более других настаивал на дополнительной отсрочке и анализе. Я был неправ. Если сами джи не находят ничего оскорбительного и готовы принять просто как шутку – то как я могу настаивать на обратном? Это было бы неразумно… Как у вас говорят – «пытаться быть правоверней Аллаха».
И он снова защёлкал клювом.
Ким смотрел на экран – ведь надо же было куда-то смотреть. Уши горели, но оставалась надежда, что райр не понимает таких мелких реакций человеческого тела. Или хотя бы видит в другой части спектра. Автобус дополз-таки до зелёной дорожки. Распахнулись дверцы, наружу высыпала охрана, торопливо разбежалась и застыла вдоль кромки ковра. Грянули первые такты гимна.
И, наконец, неловко путаясь в сразу же подхваченной ветром парандже, навстречу восторженному рёву толпы и нацеленным объективам репортеров из автобуса спустилась она – сегодняшняя героиня. Переименованная в Жемчужину джи по имени Лапусик.
Женщина – как они сами себя называют.
Рубедо – брак Меркурия и Серы. Четвёртая и последняя стадия Великого Делания.
Она связана с планетой Юпитер и Солнцем, с четвёртой лунной фазой. Продуктом рубедо является философский камень, он же магистерий, ребис, эликсир философов, жизненный эликсир, красная тинктура, великий эликсир, пятый элемент. В описаниях средневековых алхимиков это реактив, необходимый для успешного превращения металлов в золото, а также для создания эликсира жизни.
Символом рубедо является Двуглавый Коронованный Орёл, он же Красный Феникс.
Не каждый маг может преодолеть в себе страх и дойти до состояния рубедо. Ведь страх этот не имеет даже названия. И это – не ад. Ад – ничто в сравнении с ним.
— Возвращаемся? — Спросил Майкл.
Калымов кивнул. Квартиру они осмотрели несколько раз, единственное, что удалось выяснить, хозяйку из дома забрали, причем вероятней всего, в тот же день, когда отсюда бежали Игорь и Ламиэни. Вероятней всего, в момент похищения, если это было похищение, Сашка была жива.
Уходить не хотелось. Игорь напоследок еще раз заглянул в кухню. Забрал со стола сигареты, на них похитители не позарились, хотя марка считается здесь чуть ли не элитной. Что еще? В холодильнике пусто. Слова хозяйки о том, что в этом доме еда больше никому не понадобится, оказались пророческими. Глаза скользнули по простенькому кухонному синтезатору, по довольно приличной кулинарной установке, название которой переводится на русский как «умная печка», по двери, которая, по логике, ведет в подвал. На подоконнике умирало местное комнатное растение, похожее на помесь белого кактуса и перекати-поля. Полить? Все равно цветочек обречен. Не будем продлевать агонию.
— Игорь, ты скоро?
— Иду.
Когда вышли на улицу, Майкл вдруг поднял вверх руку, загораживая проход. Другой рукой молча показал под ноги. На крыльце, поверх их уже изрядно запорошенных следов, появился еще один отчетливо видимый отпечаток.
— Мне это не нравится, — сообщил он задумчиво. — Интересно, эти квартиры как-то совмещаются?
Новая цепочка следов тянулась от флаерной стоянки. Человек подошел, потоптался немного, потом… потом пошел к соседнему крылечку.
— Внизу есть общий холл. Входная дверь, потом дверь прямо — собственно в квартиру, и еще дверь налево, а с той стороны соответственно направо, это и есть вход в холл, — прояснил ситуацию Игорь. — Кстати, мы не проверили, там может быть и открыто. Хотя, после того, как мы с Ючи здесь появились, дверь эту Саша сразу заперла. От любопытного соседа.
— Я посмотрю… — Калымов вновь скрылся за дверью.
Игорю на соседней крыше помстилось какое-то движение, но ничего сказать он не успел.
Пиу-у-у, клацнуло по коричневому пластику двери у самого плеча. Получился мокрый след, пахнущий аптекой.
Майкл, не тратя слов на пояснения и ругательства, впихнул Игоря обратно в дом.
— Милая прогулка получается, — хмыкнул Калымов, выслушав короткий рассказ о случившемся. — Начинаю верить, что без Сандры тут не обошлось. В любом случае, то, что происходит в этом поселке…
— …дурно пахнет, — перебил начальника Майкл. — Как будем выбираться?
Калымов вытащил из сумки карманный терминал, одним нажатием ввел какой-то код, ответ прозвучал почти мгновенно.
— Курт слушает. Вак, ты? Нашли свою потерю?
— Я. Засеки мои координаты. Похоже, нас тут ждали.
— С ума сошел? Нет, я вижу, где вы. До вас с ближайшей моей точки минимум десять минут лету. Вы как?
— Десять минут продержимся. Наверное. Пока что некто просто бьет парализатором по двери, не выпускает нас наружу. И как минимум один человек проник в здание с другого входа. Короче, жду от тебя помощи.
— Будь на связи. Это не игрушки, эй, ты хоть понимаешь, что это не игрушки?
Майкл тем временем уже баррикадировал дверь в холл шкафом для верхней одежды, позаимствованным у Сашки в прихожей. Игорь по мере сил помогал. Однако, что дальше? Круговую оборону держать не получится. Слишком мало народу. Ладно, десять минут — не полчаса. Может быть, все и устроится…
Не устроится. Первый выстрел лишь чудом никого не зацепил. Неизвестный противник вооружился солидно, принес с собой что-то серьезное и огнестрельное. Возможно даже, бронебойное: выходное отверстие в шкафу напоминало мочалку (стреляли сквозь дверь и шкаф).
А у нас? Игорь посмотрел на Калымова. Может, у него под пальто тоже спрятано что-нибудь крупнокалиберное?
Не спрятано. Зато у Майкла есть бинк, и он его даже достал из кармана, и даже проверил заряд. Встретив взгляд Игоря, усмехнулся:
— На двенадцать полноценных выстрелов. Не больше. Если по нашу душу здесь сосредоточена армия…
Калымов вытащил из глубин пальто шокер, покатал его на ладони и задумчиво изрек:
— Пожалуй, не пригодится…
Надо хоть нож на кухне взять, хмуро подумал Игорь, взглянув на арсенал товарищей по прогулке. Майкл озвучил эту светлую мысль. В этот момент наверху звякнуло стекло. Отчетливо так звякнуло, не оставляя сомнений, что кто-то уже проник в эту половину дома.
— Я к лестнице, — шепнул Майкл, — по-другому ему вниз не спуститься. А вы…
Игорь вспомнил:
— Мы на кухню. Там есть дверь, надеюсь, в подвал.
— Хорошо, я догоню.
Дверь была заперта, однако замок оказался декоративный, Игорь без труда выломал его, просто рванув дверь к себе. Чутье не подвело, за дверью и впрямь оказалась узкая лестница, ведущая вниз.
Где-то в доме что-то разбилось, кто-то отчетливо выругался, по лестнице покатилось тяжелое, должно быть, Майклу повезло выстрелить первым… а вот и он.
— Чего стоите? Спускаемся.
— Что внизу? — Спросил Калымов, впрочем, уже преодолев половину лестничного пролета. Майкл в это время прикрыл дверь, стало темно.
— Не знаю, не был, — коротко ответил Игорь. — Надеюсь, не тупик.
Спустились. За поворотом кромешная тьма, Откуда-то слышно слабое гудение.
— Держимся правой стены, — шепнул Майкл, — Я последний.
Первым оказался Калымов. Игорь слышал, как он шаркает в двух шагах, шепчет под нос что-то невразумительное.
В подвале сухой, теплый воздух, с легким намеком на движение.
— Здесь поворот, — все так же шепотом проинформировал Калымов, и Игорь убедился, действительно поворот. За ним та же тьма, но сквозняк ощущается отчетливей. К тому же…
— Впереди свет. Смотрите, внизу…
Тусклый луч светил из-под какой-то двери.
Калымов остановился так резко, что Игорь не успел затормозить и налетел на него.
— Действительно. Шум — оттуда, — поделился наблюдениями замдиректора первого отдела, — Проверим?
В этот момент вспыхнул яркий свет, откуда-то сзади отчетливо зазвучали шаги. Все трое, не сговариваясь, рванули вперед по коридору, слишком длинному, чтобы находиться целиком под таким сравнительно небольшим домом. Коридор несколько раз изогнулся, к тому же по пути им стали попадаться ответвления и лестницы.
Непонятно, как Майкл выбирал дорогу, но они если не совсем оторвались, то изрядно обогнали неизвестных нападавших.
— Настоящий лабиринт, — Усмехнулся Калымов, когда они на минуту остановились передохнуть. — Вот Курт обрадуется, когда это обнаружит! Чует мое сердце, мы случайно отыскали ту часть пен-рит программы, которую местные начальники усиленно пытаются от нас скрыть. Однако с размахом здесь все устроено. Могу поспорить, эта часть лабиринта — только предбанник. Служебные помещения.
— Гудит… — заметил Игорь.
— Гудит система подачи воздуха. Здесь должна быть и электростанция, и много что еще. Но лучше бы пока воздержаться от находок…
Помолчали, прислушиваясь. Но было тихо. Неужели те отстали? Не верится.
— Теперь нас точно постараются не выпустить, — равнодушный голос Майкла нарушил паузу. — Мы теперь ко всему — нежеланные свидетели.
Стены в коридоре серые, неровные, из бетона. И пол бетонный. Не песок. Это тоже может быть доказательством, что там, внизу, есть еще какие-то помещения. Лампы висят на стенах на равном расстоянии, все они в полном порядке, должно быть, их регулярно проверяют.
— Куда дальше? — Поинтересовался Калымов. — У меня нет желания играть здесь в кошки-мышки.
Игорь заметил:
— Вероятно, лестницы вверх ведут в коттеджи. Можно попробовать пройти через какой-нибудь дом.
— Не нарваться бы… — с сомнением заметил Майкл, и вопреки собственному скепсису направился к ближайшей лестнице.
Лестница привела к белой пластиковой двери, точно такой же, как у Саши. С той стороны, вроде бы, было тихо. Майкл отодвинул пальцами язычок у замка, дверь без скрипа отворилась. Все трое вышли в кухню, похожую на ту, из которой только что поспешно удирали.
— Интересно, здесь кто-нибудь живет? — шепнул Игорь.
— Лучше бы нам об этом так никогда и не узнать, — хмыкнул Калымов, выглянув в окно. — Смотри-ка, снова снег пошел.
— Интересно, почему нас не ждали прямо под лестницей в подвале? — спросил у пространства Игорь.
— Может, не успели добежать. Или в темноте коттеджи перепутали. Гадать можно долго.
— Вак, вы бы там не светились!
— На улице пусто. Далеко мы убежали…
— Тихо!
Со стороны подвала что-то хлопнуло, прошуршало. В щели под дверью мелькнул свет. Все трое замерли, затаили дыхание.
От самой двери кто-то крикнул:
— Да вроде тут тоже никого…
Майкл тихонько потянул из кармана бинк, Калымов удивительно ловко перетек от окна, из зоны прямого обстрела, Игорь вжался в стену.
— Да? А датчик говорит, что где-то здесь.
— Сейчас проверим…
Щелкнул язычок замка, кто-то отпирал дверь тем же способом, что и Майкл недавно. Отпер. Появилась узенькая щель, в которую выставилась рука с фонариком. Вслед за фонариком появилось дуло мерга, ощетинившееся двумя навесными снарядами. Игорь решил, что именно таким снарядом размочалило Сашкин шкаф. Хотя, возможно, после такого выстрела и от шкафа и от коттеджа вообще ничего бы не осталось. В какой-то момент Игорь вовсе перестал видеть Калымова, а Майкл, занявший удобную позицию у самого выхода, как-то незаметно стал частью обстановки. Склеился намертво со стеной, складчатой шторой, с криво стоящим табуретом. Садовая скульптура, а не Майкл.
Наконец дверь распахнулась во всю ширь, и человек с фонариком вошел в кухню.
— Я же говорил, пусто!
Именно этот момент выбрал Калымовский ком, чтобы пискнуть, привлекая к себе внимание. Парень, демонстрируя некоторый опыт в подобных делах, выстрелил на звук. Одновременно с ним Майкл выпустил часть заряда бинка.
Зашипел разряд, хозяин многофункционального автомата повалился на пол, его напарник за дверью выругался, поспешил скрыться в лабиринте.
— Вак? — переспросил Майкл из-за шторы.
— Здесь, — последовал лаконичный ответ.
Пока Майкл подбирал автомат, Игорь склонился над упавшим, пощупал живчик на шее. Дышит? Дышит.
Убедившись, что оба магазина полны, что израсходован один из пяти «ежей» и что вся эта убойная стрелялка вполне дееспособна, хмурый сотрудник Первого отдела изрек:
— Не бойся, не встанет. Ему этого хватит часа на два.
За что получил осуждающий взгляд бывшего доктора. На который, впрочем, не обратил особого внимания.
В это время Калымов с огромным сожалением распотрошил свой коммуникатор. Вытащил из него блок питания, подумав, отсоединил насадку навигатора.
На немой вопрос своего сотрудника ответил:
— Вероятней всего по нему нас и вели. Все, уходим.
— Может, не стоит оставлять такую хорошую позицию? Любой, кто сунется, будет как на ладони.
— Зуб даю, — возразил Игорь, — они уже вычислили, в каком мы коттедже, и попытаются подойти с обеих сторон.
Калымов махнул рукой в сторону двери.
Дело осложнялось тем, что все коттеджи поселка совершенно одинаковы, стоят в геометрически правильном порядке и никак не пронумерованы. И метель. Из-за снега на улице настоящие сумерки. Игорь подумал: на снегу будут хорошо видны следы. По ним нас и найдут. Однако вскоре убедился — следы, это не проблема. Снегопад и ветер быстро законопатят их, сравняют со снежной целиной. Проблема — это глубина сугробов, которые несколько дней не расчищались. В снегу вязнут ноги. А надо не идти, бежать, и бежать как можно скорей, за еле видимым впереди силуэтом Майкла, который выбирает дорогу. То, что к «их» коттеджу подлетел флаер, стало понятно по звуку. Итак, охота продолжается. Майкл махнул Игорю рукой, дескать, не мешкай, сам остановился возле угла очередного дома, снял с плеча трофейный мерг. Калымов продолжал двигаться вперед, хотя и существенно сбавил скорость. Игорь счел за лучшее его догнать.
Оказалось, до окраины поселка осталось всего ничего. Два дома, а за ними — голый, заметенный снегом пустырь. За пустырем частокол леса, но толку? Туда без флаера не добраться.
За спиной глухо прозвучала короткая череда выстрелов.
— Дрянь эти мерги, — заметил воинственный Калымов. Редкие волосы у него на голове встопорщились, на них блестели капли растаявшего снега. — Выглядят устрашающе, а на самом деле…
— Нам сейчас лучше мерг, чем ничего.
Ответа не последовало. Вновь стало относительно тихо. Только ветер шумит…
Куда теперь? Очевидно, не на пустырь. Надо как-то обходить место боевых действий. И желательно при этом двигаться в сторону флаерной стоянки, а не от нее.
Майкл появился быстро и тихо. Устрашающего мерга при нем больше не было.
— Заклинило, — невозмутимо сообщил он. — Но «ежей» я выпустил. Так что хана их флаеру. А может, и кому-нибудь еще.
Вновь взяв руководство на себя, Майкл повел компанию между домами и сквозь метель. Уже через полминуты Игорь полностью потерял направление. Однако, как оказалось, этот конфуз случился с ним одним, потому что Калымов и Майкл изредка останавливались, дабы посовещаться о дальнейшем пути. Через какое-то время вновь стали слышны выстрелы, но на этот раз сие событие вызвало даже легкое воодушевление в сердцах беглецов: стреляли где-то недалеко, да. Но не в них. Это могло значить, что подоспели ребята из Второго отдела и что появился шанс выбраться из этой переделки живыми и без потерь.
Впрочем, обрадовались они рано: стреляли как раз от флаерной стоянки.
— Наша машина, скорей всего, выведена из строя… — грустно вздохнул рачительный начальник Майкла, — Неустойку платить…
— Пусть виновники платят, — отозвался не менее рачительный подчиненный. — Мы, что ли, эту кашу заварили?
— И то верно. Все же, надо как-то выбираться. Стар я уже, по сугробам бегать. У нас три варианта. Уйти пешком. Но это отпадает: я устал. Связаться с Куртом. Но тут нас могут засечь по сигналу кома. Ну, и угнать что-нибудь, способное быстро летать.
— Все не замечательно, — вздохнул Майкл. Но в этом случае я — за угнать. С Куртом свяжемся, когда будем в воздухе.
— Простите, что перебиваю, — самым невинным голосом вклинился в беседу Игорь, — но почему бы нам просто не вызвать такси? Здесь это практикуется. Отойти подальше от событий, и нажать на кнопочку у крыльца. Пен-рит не так изолированы, как вам кажется, и имеют возможность поддерживать связь с внешним миром.
— И как скоро может прийти твое такси?
— Ну, минут десять-пятнадцать, максимум. Тогда за Сашей очень быстро прилетели…
Как ни странно, эта бредовая идея сработала. Не прошло и получаса, как к крыльцу выбранного для эксперимента коттеджа подлетела старенькая машина, обшарпанные борта которой говорили красноречивей слов о долгих годах интересной и насыщенной жизни.
Водитель поприветствовал их и сразу назвал цену.
А через пару минут, когда поселок надежно скрылся из глаз, Калымов собрал коммуникатор и связался с коллегой из Второго отдела.
— Ну, слава богу, — высказался Курт, — мы уж решили, что вас там на консервы пустили.
— Лучше скажи, что у вас за пальба.
— Так ваши друзья оказали активное сопротивление международному контингенту. Мы зажали их на стоянке, не выпускаем. Я все жду, что кто-нибудь решится вести переговоры. Вы где, вас подбирать не надо?
— В воздухе. Направляемся в город.
— Хорошо, разберемся с этой шушерой, я с тобой свяжусь. Объяснишь, что за ерунда у вас происходит…
За время полета ничего серьезного не случилось, и водитель высадил компанию на привокзальной площади.
Почему-то говорить не хотелось, каждый думал о своем. Игорь — о том, что улетать сейчас нельзя, что это преступление — улететь сейчас, так ничего доподлинно и не выяснив, ничего не сделав. Что надо обязательно разыскать Гилоиса, он единственный, кто может дать вразумительный ответ о том, что же произошло пять дней назад в поселке пен-рит.
Когда подошли к телепортатору, он решительно сказал:
— Я остаюсь.
Калымов покачал головой:
— Второй отдел это дело теперь так не оставит, помяни мое слово. Пойми ты… мне эта девочка тоже не чужая, я чем угодно клянусь, мы ее найдем. Из-под земли достанем. Выловим твоего Гилоиса, расспросим его. Если не поможет, еще раз расспросим…
— Я остаюсь.
— Игорь…
Но последний аргумент Калымова так и остался не озвученным: Со стороны входа раздался топот и шум, а потом случилось сразу несколько событий. В полутемный зал влетела группа споков в своей обычной серой форме, первый тут же выстрелил. Майкл дернул Игоря в сторону, и успел. Но второй заряд бинка, пусть не в полную силу, задел обоих. В голове у Игоря в тот момент словно взорвалась бомба. Боль в первую очередь ударила почему-то по глазам. Потом мир померк.
А в это время Калымов все никак не мог активировать кабину телепортатора. Синий огонек оповестил, что кабина свободна, только когда началась пальба. Валентин Александрович, демонстрируя немалую сноровку, подхватил за талию одного своего спутника, за ворот пальто — другого и с силой толкнул обоих в только что освободившуюся кабинку. Третий Заряд бинка пришелся уже в пустоту.
Я не много знаю, мы и знакомы-то были от силы — год. Да какое, меньше года…
Девчонки-медсестры прозвали его Птенцом. И даже не так — Птенчиком. За внешность. За худобу, черные волосы «ежиком», черные, «птичьи» глаза. И нос у него был такой… колоритный. Потом прозвище трансформировалось в «Птёху»
Он не обижался: девчонки были языкастые и всем давали прозвища. Сергея Лазарева, например, окрестили Гуру за умение сказать вовремя то, что надо, а так же за энциклопедические знания и спокойствие. Только Умберто остался при родном имени. Умберто Лопес — красавчик, душа компании.
Сергей, Птенчик и Умберто с одного курса, и на практике оказались в одном госпитале, их даже прикрепили к одной бригаде. Умберто сразу стал центром общего внимания. Серьезный такой парень, чувствуется — специалист. Да он и был отличником, из тех, кто заканчивает все учебные заведения с золотыми медалями. Гошка-Птенчик тянул максимум на санитара. Несерьезный, остряк… а было им лет по двадцать. Никак не больше. Третий курс… а, да. Про Примулу… Вы там бывали? Нет? Ну, в двух словах.
Примула относится к одной из центральных веток, зона в те времена считалась безопасной, к тому же, там собиралась одна из ударных флотилий Солнечной, и транспорты поддержки шли непрерывно.
У поверхности на Примуле прохладней, чем на Флоре, в среднем градусов на семь, и гравитация ниже. Какие там хвойные леса были… Идеальное место для развертывания медицинского корпуса. Три госпиталя, клиника орбитальной станции спасателей. Тут же склад оборудования.
Ближе к теме? Ну, ближе, так ближе.
Десять лет прошло, дайте сообразить. Сообщение о прорыве в пространство Примулы флота гведи прозвучало, как гром среди ясного неба. Объявили эвакуацию. Парни должны были сопровождать корабли с людьми и оборудованием. А там большинство — раненые, их же со всех межевых узлов свозили сюда, из всех охваченных боями систем.
Откуда подробности? Кому ж их еще знать, как не руководителю студенческой практики? Таких птенцов у меня знаете, сколько было? Да не отвлекаюсь я. Сейчас.
Умберто ушел с первым транспортом. Второй стартовал от орбитальной станции следом и застал как раз тот момент, когда гведи решили не церемониться с гражданскими космолетами и ударили по группе сопровождения. Короткий бой и все, нет ни транспорта, ни летного крыла, которое прикрывало отход. До сих пор диву даюсь, как гведи прорвались к самой планете…
Потом, конечно, наши подоспели. Но поздно. С первого корабля никто не спасся. Второй в последний момент прорвался к выходу из зоны. Лазарев ушел на нем. А вот Птёха остался. Не то, чтоб они с Умберто были такими уж друзьями. Не знаю точных причин. Подошел ко мне. Сказал, что готов выполнять любую работу, но только здесь. Ну, и отправил я его на одну из наших военных баз. Вот где парень набрался самой… разнообразной… клинической практики.
Один эпизод могу рассказать. Прошло несколько недель после прорыва, Птёха стал уже считаться за своего. От дела не отлынивал, наоборот даже. Напросился в рейд… вот там-то все и произошло. К тому времени уже было ясно, что в этой зоне корабли ФСМ не удержатся. И гнали их так, что перья летели…
Но отступление прикрывалось, и прикрывалось хорошо. И гведи нечего терять, и наши, обозленные такой выходкой, не хотели врагу давать спуску.
В результате каждый раз после боя отправлялись поисковые катера с медицинской бригадой на борту — искать выживших.
Уже и время поиска почти вышло, а вот нашли они,- команда, в которой и Птёха был,- жутко искореженный кораблик. Их, гведианский. Ну, то есть фээсэмовский. Каким образом, не могу сказать. Не знаю. Может, по маяку, может еще как… И добрались до пилота. Смотрят — а он жив. Только ноги передавлены из-за деформации оборудования. И перелом ли там, или сдавливание, не поймешь. Одно ясно — так просто пилота не вытащить. Придется металл резать. А кому оно надо, гведи недобитого спасать? Так вот, Птёха чуть не разругался с командиром, а своего добился. Там еще одна сложность была — пилот оказался подключен к инфосети. Полное погружение в виртуальность, как вам, а? Вполне возможно, парню до последнего казалось, что он ведет бой. Выжил ли? Ну, Птёха его вытащил. И до базы дотянул. Вот только без толку. Почему? А прирезали его. В палате прямо и прирезали. Не знаю я, кто. Не спрашивайте. Скорей всего, кто-то из беженцев. Их через ту базу много прошло. Да и время такое было, не стал бы никто расследовать это убийство. Ну, что еще вам рассказать?
Когда он был маленьким, ещё до «Чёрного крыла», а его интуиция была источником постоянных промахов, Дирк сделал вывод, что в один прекрасный день всё сложится в одну понятную картинку. Однажды он проснётся, и увидит смысл, которым наполнена вселенная.
Конечно, это было тогда, когда он ещё думал, что такие способности, как у него, есть и у всех остальных. Он заключил, что нужно много времени для того, чтобы научиться считывать знаки вселенной. Ему казалось, что это похоже на изучение иностранного языка. К тому времени, как он понял, что только у него такое… восприятие вселенной, его мамы уже не было, а её место в жизни Дирка занимало «Чёрное крыло» и делало это отвратительно. Он был заперт в комнате без окон и общался только с появлявшимся время от времени учёным, который исследовал его. Дирк всё отдал бы, чтобы избавиться от этих способностей. И вот, впервые за всю жизнь, он их лишился, и если честно, теперь ему их не хватало.
Нет, он скучал не по тому, как вселенная втягивала его в хаотичные и откровенно кошмарные происшествия. Скорее, он скучал по той определённости, которая приходила, как только он делал верный выбор. По уверенности в том, что любые дальнейшие события каким-то образом сработают, ведь вселенная, если и не была предупредительной, то хотя бы была достаточно последовательной, чтобы указывать ему верное направление.
Например, сейчас Дирку бы очень пригодились его способности. Он стоял на верхней ступеньке очень крутой и тёмной лестницы внутри того бетонного строения, в котором жил их… подозреваемый. По сути это был внешний проход в Аквариум.
Он знал, что Аквариум важен для их расследования.
— Эм… — произнёс Дирк в нерешительности.
— Давайте, — поторопил Тодд, первым шагая на лестницу. Фара последовала за ним. Дирку пришлось идти замыкающим, как ни хотел он этого избежать. Но сперва он вынул свой телефон и переключил вспышку в режим фонарика. Двери строения захлопнулись позади.
Лестница привела их к техническому тоннелю, по которому снова проходили синие и жёлтые трубы. Шагов через двадцать они добрались до большого помещения, света фонарика не хватало, чтобы увидеть дальний конец этого зала. Их проводник подвёл Фару к панели на стене. Он щёлкнул каким-то рычагом, и помещение залил яркий свет. Дирк зажмурился. Знакомое тихое гудение флуоресцентных ламп было неприятным.
Как выяснилось, помещение было заполнено насосами и различными контейнерами, все они были соединены множеством труб. Красные вентили разных размеров дополняли эту систему. Несомненно, именно отсюда поступала большая часть воды для Аквариума.
Странно, что там никого не было, будто бы туда заходили лишь по одной причине — в случае каких-то неполадок. Дирк заметил у дальней стены стол, а под ним кучу газет, напоминающую гнездо. Он сам был бездомным достаточное время, чтобы понять: именно там спал их подозреваемый. Это место вполне годилось, чтобы начать их разговор.
— Ну что… довольно неплохо, — сказал Дирк, когда они подошли к столу. К нему обернулись и вытаращились сразу две головы. — Ну или не очень, — признал он.
— Может, просто пропустим эти предисловия? — сказал Тодд, жестом указывая Фаре усадить их гостя на один из стульев. Фара так и сделала. Мужчина был вынужден сотрудничать поневоле — с такой же неохотой, какую демонстрировал Тодд в первые дни их знакомства. Дирк приветливо улыбнулся ему. Мужчина моргнул. Тодд прищурился.
— У тебя имя есть? — спросил он.
Дирку сначала показалось, что мужчина не собирается отвечать. Его взгляд метался от одного к другому, нижняя челюсть была выпячена, как показалось Дирку, в знак протеста. Лишь то, как плотно были сжаты губы, выдавало его напряжение. Дирк начал тревожиться, что этот разговор ни к чему не приведёт.
— Моё имя — Тодд, — сказал Тодд, как-то театрально закатывая глаза. — С Дирком ты уже познакомился, а вот это — Фара, — он указал на обоих по очереди. — Они помнят изначальную временную линию.
Мужчина, у которого по-прежнему не было имени, приподнял голову. Похоже, эти новости его удивили. Тодд раздражённо выдохнул, и этот звук был Дирку знаком. Он не смог сдержать улыбку.
— Эмершан, — вдруг сказал мужчина. Его взгляд скользнул к Фаре. — Ты держалась за меня?
— Прошу прощения? — переспросила Фара с оскорблённым видом. Дирк кашлянул.
— Наверное, он имеет в виду тот момент, когда всё произошло. И нет, не держалась. Хотя возможно! Мы касались той штуки, типа контейнера. Полагаю, ты находился внутри?
Мужчина — Эмершан — кивнул.
— Тот, кто… держится за меня, всегда помнит. Всё, что я изменяю. Он запоминает. Доктор… Она считала, что для этого надо находиться рядом.
— Она? — спросил Дирк. Уже второй раз Эмершан упомянул какую-то «её», и Дирку было чрезвычайно любопытно. К его удивлению, Эмершан стиснул зубы, лишь услышав это местоимение, а его взгляд уплыл куда-то далеко. Дирк хотел бы сказать, что не узнаёт это выражение.
— Разумеется, ты можешь не рассказывать о ней, если не хочешь. Хотя тебе стоило бы знать, что мы не имеем отношения к «Чёрному крылу». Я…
Если реакция Эмершана на слово «она» была заметной, то, услышав про «Чёрное крыло», он отреагировал и вовсе драматически. Он немедленно вскочил, его стул опрокинулся и с грохотом упал на пол. Его взгляд больше не туманился, он выглядел, как зверь в клетке, отчаянный и готовый к драке. Дирк отступил на шаг. Как и Фара. Тодд лишь прищурился.
— Да, разумеется, эта тема может очень задеть, — сказал Дирк. — Но я уже сказал, что мы на них не работаем.
Он уже видел, как Тодд повалил и усмирил Эмершана без заметных усилий, так что вряд ли они втроём не смогли бы с ним справиться. Ростом Эмершан был примерно как Дирк, но по весу едва ли не вполовину меньше, с тем типом худобы, который бывает в результате выборочного питания и без того строгой диеты. И всё же Дирк был наготове, потому что Эмершан выглядел так, будто в любой момент может прийти в бешенство.
— Откуда вы знаете это название? — спросил Эмершан, теперь всё своё внимание он сосредоточил на Дирке. И не только он.
— Я… — Дирк покосился на Тодда и обнаружил, что тот внимательно слушает. Дирк нервно сглотнул. — Я был у них некоторое время. Я… Я вроде тебя. То есть не совсем вроде тебя. Я другой.
Как будто кто-то открыл клапан и выпустил воздух из плотно накачанной камеры — очень медленно Эмершан расслабился, теперь в его взгляде было размышление.
— И тебя держали в маленькой комнате без окон? — спросил он. Дирк изо всех сил постарался не вызывать в памяти ту комнату. Прекрасно отдавая себе отчёт в том, что рядом Тодд, он стиснул пальцы в кулаки, чтобы руки перестали дрожать.
— Да, — ответил он. Эмершан поднял голову.
— Они ставили на тебе эксперименты?
Ещё один быстрый взгляд на Тодда дал понять, что Тодд заметно переживает. Он выглядел так, будто хочет пробраться внутрь воспоминаний Дирка и разнести это «Чёрное крыло» на мелкие кусочки. Дирк оценил его настрой.
— Да, — сказал он, на этот раз более спокойно.
— Тогда ты поймёшь, почему я не хочу возвращаться назад.
Дирк замотал головой прежде, чем сам это понял. Он закусил губу, тоже дрожащую.
— Мы не отправим тебя туда. Я обещаю.
Эмершан бросил в него саркастичный взгляд.
— Но вы же хотите, чтобы я вернул всё назад. А если я это сделаю, они меня найдут. И заберут.
Дирк снова покачал головой, не понимая, что ещё сказать, чтобы убедить Эмершана в том, что этого не случится. Ведь в действительности такое могло произойти. Дирк иногда опасался, что агенты «Чёрного крыла» объявятся у него дома — вряд ли они не знали, где он поселился — а значит, они могли появиться и забрать его среди ночи, и никто бы даже не узнал. То, что они не пришли за ним после того, как Тодд провернул дерзкую операцию по его вызволению, было просто невероятно, и Дирк подозревал, что это просто какая-то хитрость, и как только он потеряет бдительность…
Похоже, Фара в точности знала, о чем он подумал. Она шагнула вперёд и оказалась у края стола, Эмершан переключил внимание на неё. Дирк с облегчением позволил себе расслабиться.
— У нас хватает средств. Обеспечения. Мы можем вывезти тебя в другую страну, — сказала Фара.
Внезапно Дирк понял, что именно этого и хотел тот, кто прислал Дирку карты с дельфинами. Он хотел, чтобы Дирк нашёл Эмершана и забрал его из «Чёрного крыла». Новый кошмар зародился где-то глубоко внутри Дирка. Его не устраивало, что он не знает всех игроков. Ему определённо не нравилось, что у него нет ответов на все вопросы.
— А есть ли другие варианты? — спросила Фара. — Будешь жить тут вечно? — она взмахнула рукой, обводя помещение. Эмершан проследил за её взглядом. Помотал головой.
— Всё должно было быть иначе, — сказал он потерянно. — Я просто хотел убраться от неё.
С этими словами он сжался, ссутулился, подбородок почти упёрся в грудь. И это тоже было знакомо Дирку — безнадёжная неуверенность, которой сопутствует единственное желание — вырваться на свободу. Он ясно помнил те первые несколько месяцев после «Чёрного крыла», когда у него вообще ничего не было, и жил он примерно в тех же условиях, что и Эмершан сейчас, постоянно озираясь в страхе, что за ним придут. И этот страх до сих пор его до конца не оставил. Но хотя бы здесь…
— Фара права, — услышал Дирк свои слова. — У нас есть обеспечение. Мы поможем тебе скрыться, — Эмершан вскинул голову.
— Вы полагаете, что я смогу вернуть всё, как было, но я не уверен, что тут это получится. Всё взаимосвязано, но я больше не чувствую этих связей. Будто бы они вообще не существуют.
Ну вот это как раз Дирк понимал. Он тоже не мог увидеть эти связи, а у Тодда и Аманды не было парарибулита, и Захария Уэбб не создал свою машину времени. На этом всё и закончилось бы, но всё-таки, несмотря ни на что, всё по-прежнему было взаимосвязано. Всё, что они делали, так или иначе привело их сюда. Может, рассмотреть связи у них и не получалось, но эти связи были. Вселенная осталась такой же.
— Я уже говорил, что я такой же, как ты, но я несколько отличаюсь, — начал Дирк. — Я не могу изменить принцип устройства вселенной, но я могу увидеть, как она устроена. У меня бывают предчувствия, и иногда, когда их набирается достаточно много, я вижу, как все эти маленькие кусочки складываются в одну большую картинку. И ты прав в том, что здесь это не выходит. Разве что иногда случаются небольшие проблески. Что-то, похожее на эхо, но это не сравнить с настоящей интуицией. По-моему… что бы ты ни делал… это будто ты скидываешь вуаль, которая скрывает вселенную. Но вряд ли ты можешь убрать её полностью. Вряд ли это вообще возможно. И ещё мне кажется, что если ты сконцентрируешься, то может, способности вернутся. Стоит попробовать, ведь правда?
Эмершан, до этого момента продолжавший стоять, наконец поднял и поставил свой стул и умостился на его краешке. Настороженное выражение покидало его лицо, и вместо него проступала тень надежды. Дирк постарался воспользоваться моментом.
— Ты помнишь, что сделал в прошлый раз?
Эмершан помотал головой.
— Тогда я не думал. Я был… в панике. Она закрыла меня в том контейнере. Я…
— Всё хорошо, — сказал Дирк, хотя это всё усложняло. Но теперь возникал важный вопрос. — А почему именно в контейнере? — спросил Дирк.
— Иначе я… отвлекался, — разъяснил Эмершан. — До этого меня просто помещали в звуконепроницаемую комнату, но в какой-то момент выяснилось, что вода действует надёжнее. Это… сложно объяснить.
— Всё хорошо, — сказал Дирк. — Я знаю это чувство, — сколько раз в своей жизни он пытался объяснить? Тодд был первым, кто не убежал с воплями в неизвестном направлении. — А если бы мы смогли воссоздать такие же условия? Как думаешь, тогда бы ты…
Эмершан замотал головой, недослушав.
— Того контейнера больше нет. Когда я попал сюда, то оказался на полу, и помещение изменилось. А без него я не могу…
До этого момента Тодд, казалось, решил оставаться в стороне, поодаль, и просто слушать. Но теперь он нетерпеливо выдохнул, и Дирк с Фарой одновременно повернулись к нему. Вскоре к нему обернулся и Эмершан. Тодд закатил глаза.
— Может, конечно, вы не заметили, но мы сейчас в Аквариуме. И тут полно аквариумов, которые можно наполнить водой. Как и воды. Чёрт, да тут наверху океан вообще-то, — сказал он, взмахивая рукой в сторону океана. Предложение было очень даже заманчивым.
— А может, нам надеть на тебя акваланг? — спросил Дирк.
— Я не полезу в океан, — побледнев, сказал Эмершан. Дирк не собирался его осуждать.
— А в один из выставочных аквариумов? — спросил Тодд. Дирка насторожила настойчивость в его голосе. Впервые с момента, как они здесь оказались, он заставил себя посмотреть, по-настоящему посмотреть на Тодда, и был поражён решительностью, отразившейся в его взгляде.
— Вы хотите натянуть на меня акваланг и засунуть меня в аквариум в надежде, что я смогу вернуть всё как было, — сказал Эмершан с изрядной долей скептицизма.
— Ну, можно и так сказать, — ответил Дирк, хотя план был определённо не худшим.
Эмершан покачал головой. Его взгляд блуждал по помещению. Дирк дал ему время на раздумья.
— И вы правда можете увезти меня от них? — наконец спросил Эмершан.
— Правда можем, — сказал Дирк, надеясь, что так и есть.
— Хорошо. Можем попробовать. Только вот где мы возьмём акваланг и как вы засунете меня в аквариум?
Дирк счёл оба эти вопроса очень уместными. И он непременно собирался на них ответить, осталось лишь разобраться, как именно.
~*~
— А вдруг он собирается сбежать? — спросил Тодд, когда они вышли из музыкального магазина. Это не был магазин Альфредо. Это был какой-то его конкурент мелкого пошиба, и его магазин вообще был не достоин тех пластинок, которые Тодд когда-то продал Дирку. К несчастью, прокат акваланга стоил денег, а как раз денег у них и не было. Зато они смогли выручить примерно триста долларов за пластинки, и им было нужно осуществить свой план до наступления ночи.
По причинам, назвать которые Тодд по-прежнему не смог бы, всё происходящее определённо казалось ему знакомым. Странно: его жизнь вдруг настолько изменилась, буквально перевернулась с ног на голову, но ни малейшего недовольства он не испытывал. Происходящее подходило ему как нельзя лучше, жизнь, которую ему предлагал Дирк, была именно такой, какой он и должен был жить с самого начала.
— Если бы он сбежал, тебя бы это расстроило? — спросил Дирк как-то встревоженно. Тодд взглянул на него и обнаружил, что Дирк всматривается в Тодда с сомнением и беспокойством, будто опасается его ответа.
Как же объяснить? Этим утром предчувствие привело их к Аквариуму, и они вскоре отыскали того чувака. И они не только нашли его, но и каким-то образом убедили попробовать отменить то, что он сотворил. Шансы, что получится что-то из этого, были исчезающе малы. Шансов, что произойдёт и то, и другое, и вовсе не было.
Помимо этого исправление временной линии поможет обеспечить Аманде лучшую жизнь, а сам он из практически безработного одинокого неудачника, который едва справляется с оплатой жилья, уж не говоря об аренде акваланга, превращался в человека, умеющего достаточно, чтобы участвовать в работе детективного агентства, и… Ну в общем да, он, пожалуй, расстроился бы, если бы Эмершан сбежал.
— В любом случае, ты можешь об этом не тревожиться. С ним же Фара. Я в ней ничуть не сомневаюсь.
Господи, да ведь всё это взаправду, подумал Тодд. Они действительно собирались это сделать. Но им ещё нужно было раздобыть акваланг, дождаться закрытия Аквариума, и наверное, он должен позвонить Аманде и…
И что? Проститься с ней? Это именно так устроено? Тодд с опаской покосился на Дирка и, к своему удивлению, обнаружил, что Дирк с несчастным видом пялится на свои ботинки. Тодд замедлил шаг, и они оба остановились. Вообще-то времени на это у них не было, но всё-таки…
— Ты голоден? — спросил Тодд. Дирк посмотрел на него.
— Разве нам не надо поскорее вернуться к Фаре?
— Это же быстро. Можем и для них прихватить что-то с собой, — сказал Тодд, указывая на кафе через дорогу, где подавали лапшу. Дирк поразмыслил над этим.
Наконец, он кивнул. Они перешли улицу и вошли в кафе, женщина за стойкой взмахом руки предложила им присесть, где вздумается. Вечер ещё не наступил, и больше половины столиков были свободны, так что Тодд выбрал столик около окна, выходящего на улицу. Дирк уселся на скамейку напротив Тодда, и по-прежнему выглядел каким-то потерянным.
— Всё в порядке? — спросил Тодд.
— Вроде бы это я тебя должен спрашивать, — ответил Дирк.
Накануне вечером они уже обсуждали это, и Тодд принял решение — а Дирк согласился — но несмотря на это он понимал опасения Дирка. Всё происходило головокружительно быстро. Пожалуй, Тодд не был к этому готов. Но не идиот же он. Он прекрасно заметил изучающий взгляд Дирка, то, как он то и дело косится на Тодда, будто продолжает ожидать, что он вот-вот передумает, и будто он был бы не против, если бы Тодд передумал. Нельзя было сказать, что сам Тодд совсем не переживал. Он очень боялся, но не собирался менять своё решение.
— Помнишь, что сказал Эмершан насчёт того, что надо быть рядом с ним? Если я буду его касаться… или скорее, контейнера или аквариума, в котором он будет в это время… то я смогу потом всё это вспомнить, да?
Было похоже на то, как после ужасного шторма облака наконец расступаются, открывая ясное небо. Тодд был поражён тем, сколько радости отразилось во взгляде Дирка. Он смотрел на Тодда, сидя напротив, он то открывал, то закрывал рот, будто никак не мог решить, что ответить.
— Это ничего? — спросил Тодд. — В том смысле, что… если ты вдруг хочешь, чтобы я ничего этого не помнил…
— Нет, — взволнованно сказал Дирк. — То есть… — он замялся, на его лице на мгновение отразилось страдание, но тут же сменилось какой-то робкой улыбкой. Тодд знаком попросил пока не подходить к ним официантку, и ждал. — Я не хочу, чтобы ты об этом забыл, но при этом я хочу, чтобы ты вспомнил…
— Вы же через многое прошли вместе, — сообразил Тодд. Повисла пауза, Тодд не знал, что сказать. Теперь, заметив невдалеке официантку, он взмахом руки подозвал её.
Они заказали суп, и оба молчали, пока девушка не скрылась за стойкой, отделявшей зал от кухни. За ней мужчина в белом поварском костюме нарезал пласты теста на лапшу различной формы.
— Фара считает, что мы — это вся наша память, — сказал Дирк. — Но пожалуй, я в это не верю. Да, я совершенно так не считаю. Мне кажется, что если это твой выбор, то ты в любом случае останешься собой, но если бы выбор делал я, то я всё равно хотел был, чтобы ты это вспомнил, тем более, что ты принимаешь решение, и вряд ли будет справедливо просить тебя уступить место… ну, другому тебе. Но если честно, то строит признать: я хочу, чтобы ты запомнил всё это не из чистого альтруизма.
Он умолк, официантка принесла их напитки. Она поставила их на стол и снова ушла. Как только она отдалилась, Дирк продолжил.
— И ещё, если быть откровенным, я должен сказать, что начинаю думать, что у нас ничего не выйдет. Раньше… когда я думал, что все изменило какое-то устройство… Мне казалось, что отменить изменения будет легко. Но сейчас я уже в этом не уверен.
Нельзя сказать, что Тодд не рассматривал такую возможность — само собой, он об этом тоже подумал — но он был совершенно уверен, что Дирк ошибается. Слишком много всего сложилось воедино, чтобы теперь их постиг провал. Он сам не мог понять, была ли это вера или слепая самонадеянность — так или иначе, он покачал головой, мягко улыбнувшись.
Впрочем, тут же он улыбнулся более явственно. Кажется, Дирка это удивило. Без раздумий Тодд сполз пониже на своём сиденье, и его колени коснулись под столом коленей Дирка. И опять Дирк выглядел удивлённым, но быстро справился с собой, разве что лёгкий румянец теперь сопровождал его ответную улыбку.
— Давай просто будем… решать проблемы по мере их возникновения, — сказал Тодд. Глаза Дирка расширились, но он кивнул, так ничего и не сказав, потому что им наконец принесли еду.
~*~
Планы Дирка обычно в каком-то роде срабатывали, даже если всё шло не совсем так, как предполагалось. Как там он сказал Фаре? Спорная эффективность. Это утверждение и сейчас оставалось справедливым. Если подумать, эту формулировку и правда стоило добавить на вывеску.
Конечно, и сейчас был шанс, что их ждёт грандиозный провал. Им ведь ещё нужно было найти способ попасть в Аквариум, не потревожив систему безопасности. Если, конечно, она там была — Дирк сомневался, что кому-то могло прийти в голову украсть аквариум, полный рыбы. Но там точно было видеонаблюдение, так что им понадобится не попасть в поле зрения камер, и если у них это получится, то им ещё будет нужно надеть на Эмершана акваланг и поместить в аквариум, и…
А вот что будет дальше, он точно не знал. И конечно, теперь, когда он выстроил всё в голове, он вообще не понимал, о чём думал раньше. Шансы на то, что у них всё получится, были просто исчезающе малы.
— Так он ведёт…
— В сервисные тоннели, — сказал Эмершан. То, что он по-прежнему был здесь, так и не попытавшись сбежать, впечатляло. Не то чтобы Фара не смогла бы удержать его, но Дирк не удивился бы, обнаружив потрепанного Эмершана, и Фару… ну, скажем, раздражённую несколько сильнее обычного. Захваченная из ресторана лапша определённо пригодилась. Им всё равно ещё предстояло ждать закрытия аквариума.
— А как же… охрана?
— Насколько я понял, Аквариум нанимает стороннюю организацию. Они появляются каждые пару часов, проверяют периметр и уезжают. Снаружи расставлены камеры, но внутри всего одна над кассами и ещё одна над лестницей.
Эмершан пожал плечами, как будто это было общеизвестно. Дирку удалось удержаться и не сказать, что он-то не жил в подвале Аквариума на протяжении семи последних недель.
— Значит, мы сможем незаметно проникнуть внутрь? — всё же уточнил Дирк. Эмершан кивнул.
— До сих пор я постоянно входил и выходил. Уверен, что все, кто меня видел, решили, что я тут работаю.
Он указал на комбинезоны, на нагрудном каждого кармане был принт с надписью «Сиэтлский Аквариум». Дирк не стал спрашивать, где Эмершан взял комбинезоны, или почему решил остаться здесь, хотя мог бы уйти куда угодно.
Путь, который выбрал Эмершан, вёл ко второй лестнице через обещанные технические тоннели. Дирк подозревал, что они проходили где-то поблизости от того самого помещения, где Дирк и Фара впервые обнаружили контейнер Эмершана. Как и тот коридор, они заканчивались единственной дверью. Эмершан смог её открыть, и они вышли в зал, ведущий в подводную экспозицию. Но они направились в противоположную сторону.
— А мы знаем, куда идти? — спросил Дирк. Впереди шёл Эмершан, рядом с Дирком шёл Тодд с аквалангом, взятым напрокат. Фара предпочла идти замыкающей. Кроме них, в Аквариуме вроде бы никого не было.
Верхнее освещение было выключено, но рассеянного света аквариумов хватало, чтобы ориентироваться. Эмершан провёл их к концу зала и потом ещё через несколько дверей к следующей лестнице. Они поднялись наверх.
Теперь они увидели перед собой несколько сервисных эстакад, окружавших верхние части самых крупных аквариумов. Снизу они были не видны. Дирк с любопытством взглянул в сторону Эмершана.
— Смотрю, ты и правда тут много ходил и выходил, — сказал он. Эмершан пожал плечами.
— Это со скуки, — ответил он.
Дирк задумался, в скуке ли было дело. Может, трава за забором вовсе не оказалась зеленее, чем бы это ни было в случае Эмершана. Может, последние семь недель он провёл, сожалея о своём решении. Дирк бы не удивился.
— Вот этот — тропический, — сказал Эмершан, останавливаясь возле верхушки одного из аквариумов. Аквариум возвышался над эстакадой, и к его открытому верху вёл отдельный пандус. Просвеченная огнями вода казалась удивительно голубой. Дирк заметил нескольких рыб, таких ярких, что их было хорошо видно несмотря на толщу воды. — А ещё в нём они проводят своё подводное представление, так что я практически уверен, что там не будет никого, кто мог бы меня убить, — продолжил Эмершан. С этими словами он хмыкнул, будто был не против, если бы нашлось что-то убийственное. Дирк прищурился. Тодд подошёл к Эмершану и протянул ему акваланг.
— Вот, — сказал он. — Ты хочешь, чтобы мы остались тут? Или нам лучше смотреть снизу?
— Вам нужно остаться, — сказал Эмершан, натягивая гидрокостюм. — Если всё получится, вы поможете мне выбраться, и нужно будет убегать.
Он сказал это с таким выражением, будто не верил, что это может понадобиться. Будто он считал, что у него вряд ли получится. При этом он вовсе не выглядел потерянным — скорее, ироничным.
— Как мы поймём, что у тебя получилось? — спросил Тодд. Эмершан ухмыльнулся.
— А ты и не поймёшь. Пойму я. Он… — Эмершан указал на Дирка. — Может, тоже поймёт.
— Раньше ты говорил, что они запомнили ту временную линию, так как касались твоего контейнера. А сейчас это сработает? Мы сможем всё вспомнить, если будем касаться воды в аквариуме? — Эмершан пожал плечами.
— Да, наверное, — ответил он. Тодд прищурился. Эмершан, похоже, этого не заметил. Он был поглощён переодеванием в гидрокостюм, добытый Тоддом. Сняв свой комбинезон, он натягивал гидрокостюм, а Тодд ожидал, пока Эмершан не облачился полностью, после чего пристегнул к его спине баллон с кислородом. Теперь он был готов, а Дирк не мог понять, что делать дальше. Без явных предчувствий он даже не мог быть уверенным в том, что они движутся в верном направлении.
Впрочем, это было не так уж важно, потому что Эмершан уже забирался в аквариум, будто так всегда и собирался, будто это не был план, наскоро изобретённый за половину суток, прошедших с момента их встречи с Эмершаном. Дирк размышлял, произошло ли так по воле вселенной, или по другим причинам. Он видел лишь одно объяснение тому, что Эмершан согласился сотрудничать с ними, тому, что он был готов вернуть их туда, откуда прежде сбежал.
Дирк наблюдал, как Эмершан соскользнул в аквариум, исчезая в воде. Обернулся на Тодда, ища его взгляд. Тодд ободряюще кивнул в ответ.
— Нам нужно… — Дирк указал на аквариум. Он не совсем представлял, что именно им нужно делать, но предположение Тодда, что им будет достаточно касаться воды, было вполне разумным. Пандус вокруг аквариума был расположен так, что, лёжа на животе, он мог достать ладонью до воды. Она была неожиданно тёплой. Он ощутил солёный запах.
Справа от него расположилась Фара, от кончиков её пальцев, опущенных в воду, расходилась рябь. Дирк взглянул влево.
Тодд лежал на животе, его рука накрывала поверхность воды. На лице было выражение спокойного созерцания. Что бы ни происходило сейчас в его голове, вряд ли это можно было бы назвать приятным.
— Что теперь? — спросил Тодд.
— Теперь… ждём? — предположил Дирк.
Он не представлял себе, как они поймут, что у Эмершана получилось. В прошлый раз была вспышка ослепительного света, а интуиция кричала ему о чём-то неправильном задолго до того, как всё случилось. Теперь он чувствовал лишь странный дискомфорт, будто вселенная пыталась ему сообщить о чём-то на незнакомом языке. Впервые в жизни он всё отдал бы за одно из своих предчувствий.
Вместо этого он ждал.
Ждал и ждал, пока не начал волноваться, не пора ли вытаскивать Эмершана из аквариума, пока у него не закончился кислород, или пока Аквариум не открылся для посетителей. С того места, где они находились, было невозможно увидеть, что делает Эмершан — Дирк с трудом мог рассмотреть, где он: тёмное расплывчатое пятно с световыми разводами вокруг головы. Насколько Дирк мог понять, Эмершан просто завис на месте в толще воды, ожидая, пока…
Огни в Аквариуме мигнули.
Дирк мысленно ахнул, теперь он почувствовал. Что-то происходило. Что бы ни делал Эмершан, у него получалось. Дирк взглянул на Тодда, намереваясь торжествующе улыбнуться, но, к его удивлению, Тодд смотрел в аквариум так хмуро, будто крайне расстроен увиденным. Дирк снова посмотрел на Эмершана, но тот продолжал маячить в глубине неясным пятном.
Дирк слишком поздно понял, что рука Тодда больше не касается поверхности воды.
Вместо этого она зависла в десятке сантиметров над ней с напряжёнными, будто в страхе, пальцами. Дирк открыл рот, чтобы попросить Тодда, напомнить ему, что воды нужно касаться, но слова улетучились, его замутило. В голове поплыло. Что бы ни происходило, что бы ни делал Эмершан, это было прямо сейчас. Теперь они были вне времени.
«Нет, — подумал Дирк, — пожалуйста!», но было поздно, вселенная вокруг сменилась, и теперь Дирк снова слышал её голос.
Мой корабль стартовал от Земли через сутки. В запасе оставался ещё один день, который я мог бы провести с Су Джин. Но у меня просто не хватило духу увидеть её после всего, через что она прошла из-за меня.
Я пробыл Диктатором меньше суток, но уже вошёл во вкус. Отдал приказ о физическом уничтожении всех сотрудников центров полового воспитания. А также о физическом уничтожении всех создателей этих программ. Алекс выслушал меня не моргнув глазом и уточнил:
— Вместе с генетическими потомками?
— Нет, — пожал я плечами. — Мы же люди, а не бариты.
— Когда вернёшься, объяснишь разницу, — поставил меня в известность Алекс.
Я не стал ему говорить, что не вернусь.
За час до отлёта доставили кейсы с восьмьюдесятью семью мнемокристаллами и запечатанными капсулами. Алекс рассказал, что есть ещё три цели: девочка десяти лет, парень лет пятнадцати и девушка лет двадцати пяти. Он обещал решить проблему в течение трёх-пяти часов. Я приказал прекратить. Мы всё-таки люди.
Мнемокристалл с записью убийства моего сына я подвесил на цепочке на шею.
Уже в полёте я запросил информацию, скольких людей убили по моему приказу. Двадцать две тысячи семьсот пятьдесят трёх человек. Включая стариков, женщин и детей.
Это мне помогло.
* * *
Я снова был в том самом баритском храме, где одиннадцать лет назад подписывал договор с отсталой космической расой от лица всего прогрессивного человечества. Четверо человек, поставивших подписи вместе со мной, догадались умереть раньше.
Специально для землян в ограниченном объёме внутреннего помещения храма была воссоздана земная атмосфера. Это какая-то хитрая разновидность силовых полей. Напротив меня сидел барит. Тот же самый, что и одиннадцать лет назад. Наверное, большинство землян сочло бы его отталкивающим существом, но сейчас я видел только глаза, умные и всё понимающие. Одиннадцать лет назад мне приходилось сдерживать рвотные рефлексы. Сегодня его внешность меня не интересовала.
— Вы Майкл Эрли, заключивший с нами договор от лица человечества? — начал разговор барит.
— Да, — спокойно ответил я.
— Человечество нарушило условия договора. Вы признаёте этот факт?
— Да, признаю.
Наш диалог транслировался на открытой волне, к которой мог подключиться любой корабль в радиусе светового часа. То, что происходило сейчас, видели представители десятка космических рас.
— Вы готовы нести ответственность за нарушение условий договора? — простой вопрос. Интонации барита не изменились. Не проявилось ни гнева, ни торжества, ни какой-либо другой эмоции.
Те самые строчки договора, которые обычно пишут мелким шрифтом на последней странице. «В случае если переговорщик, выступающий от лица своей расы, не обладает должными полномочиями для гарантирования выполнения своей расой условий договора, он должен наказать себя вместе со своими генетическими потомками, для аннулирования договора. В противном случае вся ответственность за нарушение договора ложится на расу переговорщика.»
Тогда, одиннадцать лет назад, это всё казалось нам обычными ритуальными фразами, и наши переводчики подобрали неверное значение баритского слова. На самом деле, читать надо было «наказать смертью». Чего ещё ждать от варваров, которые настояли на подписании договора в религиозном храме?
Вот это и было ловушкой. Мы считали себя на голову сильнее баритов. И мы готовились постепенно шаг за шагом расшатывать те условия, которые нам казались неправильными, и на всю катушку использовать те пункты, которые выгодны нам. Просто потому, что слабый всегда будет уступать сильному. Надо только не загонять его в угол и всегда оставлять пространство для манёвра, чтобы поражение не казалось ему абсолютным, и чтобы невыгодный поступок авглядел меньшим из двух зол.
Никто не задумался о нашей части сделки. Никто не собирался давать реальные гарантии соблюдения договора землянами. А если вдруг придётся отыгрывать всё назад, тогда пожертвуем пешкой. Вроде тех двух стажёров-дипломатов, которых я убил в тюрьме. Им ведь объясняли, что в последний момент их обязательно спасут. Надо только достоверно сыграть свою роль, и их ждёт великое будущее и блестящая карьера.
Ну да. Именно. Каково это — всю жизнь считать себя умным, и только перед самой смертью понять, что всё повторяется. Одиннадцать лет назад вся моя жизнь была спланирована за меня. Впрочем, это не имеет отношения к делу.
В итоге всех наших шажочков и мелких побед через одиннадцать лет земляне незаметно сами для себя нарушили одно из основных условий договора. Мы выставили баритам ультиматум, который не имели права выставлять. Но к этому времени мы уже столько раз отодвигали граничные условия, что ещё один шаг в сторону казался чем-то естественным.
Для баритов последний день нашего ультиматума означал только одно — автоматическое объявление войны Земной Федерации.
Или …
Перед баритом лежал кейс с мнемокристаллами и капсулами с генетическим материалом.
— Здесь доказательства наказания всех лиц земной расы, которые принимали участие в подписании договора с нашей стороны, и их генетических потомков.
— Здесь все причастные? — спросил барит, указывая на кейс.
— Не хватает трёх генетических потомков. Но они достойны продолжить свой род и не отвечать за ошибки своих родителей.
— Среди этих трёх есть ваш генетический потомок?
Простой вопрос. Без эмоций.
— Нет, — я достал мнемокристалл с записью убийства моего сына. — Моя ошибка непростительна.
— То есть, вы тоже должны быть наказаны? — а вот теперь у барита появилась эмоция. Это был интерес.
— Да. Я тоже буду наказан до истечения срока ультиматума, который человечество не имело права выдвигать. Прошу принять моё наказание как извинение за непозволительные действия моей расы.
— А разве вы вправе просить извинений за всю свою расу?
Я уселся на пятки, достал кусунгобу, обнажил живот и грудь, демонстрируя нейросенсорные датчики, облепившие тело.
— На данный момент я являюсь Диктатором Земной Федерации. Надеюсь, в вашем языке есть соответствующее понятие?
Именно ошибки перевода стали одной из причин, загнавших человечество в эту ловушку. Храм, в котором я находился, посвящён не богу, а Истине. А другие храмы посвящены Справедливости и Закону. Сплошные философские понятия, сформировавшиеся в законченные этические концепции. Бариты не отстали от нас в развитии, они просто никогда не шли нашим путём. Человечество только заигрывает с этими тремя понятиями, постоянно проверяя Истину, Справедливость и Закон на соответствие общественной морали и заявляя то одно, то другое, то третье единственно верным. Общественная мораль для нас намного важнее философских максим. Именно поэтому мы не могли понять, насколько серьёзную бумагу подписываем. То, что для нас сплошное пространство для манёвра — для баритов тонкая красная линия.
Мне надо было сделать всё правильно с первого раза. Интересно, на что вообще рассчитывали наши умники, готовя из меня козла отпущения?
Кусунгобу вошёл в моё тело практически без сопротивления. Я провёл две полосы, горизонтальную и вертикальную, стараясь не задеть печень и почки. Нейросенсоры транслировали боль моих нервных окончаний.
Я начал объяснять бариту, сидевшему напротив меня, какие причины толкнули человечество на подписание договора. Как именно мы хотели обмануть его расу. Зачем нам это было надо. Кто именно из землян придумал план. Боль была на удивление терпимой. Надо только не двигаться. Я думал, что у меня будет полчаса. От силы час.
Народ, придумавший когда-то на земле этот вид извинений, возводил в ритуал практически любое действие. Вот только обычно лучший друг отрубал голову извинившемуся, даруя прощение. Этот народ участвовал во Второй Мировой Войне и проиграл. В конце войны один из адмиралов для спасения своей страны создал специальные отряды смертников. Не тех смертников, которые всегда вставали в первые ряды армий, надеясь выжить и стать героями. А тех смертников, которые осознанно и добровольно отдавали свою жизнь. Он убил четыре тысячи своих подчинённых. Когда его страна проиграла, он, извиняясь, отказался от помощи друга и умирал двенадцать часов.
Я убил больше двадцати тысяч. Я тоже спасаю свою страну. Разве я имею право на прощение?
К концу первого часа я закончил говорить правду. Социал-дарвинизм является неотъемлемой частью всех трёх этических концепций у баритов. Если какая-то особь не в состоянии признать элементарную истину, она уничтожается вместе со своим потомством, потому что у всех разумных видов дети в первую очередь копируют своих родителей. А мыслителей, вопиющих о слезинке ребёнка, у баритов как-то исторически не возникло.
В конечном итоге я заплатил за свою ошибку одиннадцатилетней давности. Я подвёл жизненный итог. Бариты не такие, как мы. Человеческая мораль к ним неприменима. Можем ли мы порицать их за это? Наш разговор видели представители десятка рас. Теперь война не начнётся. А если и начнётся, то не нас объявят агрессором.
Жизнь наладилась! Никогда не жила так ярко, весело и счастливо! И больше не попадусь звездам так глупо, как в первый раз. Способ знаю! Уже спрашивала у Стаса, когда следующий урок под железным шлемом смогу выучить? Он сказал, почти все готово. Дня на два работы осталось. Как только со спектаклем закончит, так сразу…
В Амфитеатре меня встретили как родную. Среди народа там — те самые рабы, что через наш оазис проходили. Они меня обнимать бросились. А раз для них я своя, то и остальные признали.
Смешно получилось. Чтоб не завидовали, я надела ошейник с кольцом для цепи. Так все за меня перепугались, что хозяин меня из доверенных рабынь выгнал. Пришлось опять фантазировать, мол, на рынок собираюсь сбегать. На секунду сняла ошейник, всем показала, снова надела. Только тогда поверили. Но запретили даже нос за ворота высовывать — чтоб хвоста не лишиться.
В первом акте я играю танцовщицу. Танцую перед Узурпатором и тремя королями соседних королевств. Узурпатора играет низенький толстенький кривоногий сапожник. Весь спектакль он в сверкающей кольчуге, шлеме, при мече и кинжале. И с повязкой на левом глазу. Выглядит очень грозно!
Здесь в театре всех звали не по родным именам, а по именам
персонажей, которых они играли. А если персонаж без имени, то по роли.
Меня тут же прозвали Танцовщицей. Но Миу короче, и Танцовщица не прижилась.
Поскольку из всех рыжих хвосты только у четверых, остальные носят хвосты из веревок. К спектаклю Стас обещал сделать хвосты как настоящие.
Что забавно, короли сидят не лицом к лицу, а полукругом, чтоб
зрители их всех видели. А танцую я к ним спиной. Так Линда велела — танцевать не для них, а для зрителей. И размашистей работать хвостом.
Потому что мелкие движения с последнего ряда не видны.
Как только заканчивается мой танец, Узурпатор жестом руки отсылает меня, начинаются переговоры. Снова на сцене я появляюсь только в третьем акте. Не поверите — играю свою маму. Командую женским заслон-отрядом. Мы целые сутки держим переправу. Потом подходит сам Стратег со своим знаменитым отрядом серых — и проходит сквозь наш заслон, будто нас вовсе
нет. Обидно, но так в летописях записано.
На первой репетиции я получила деревянным мечом по макушке — и чуть на самом деле сознание не отбросила. Больше без шлема не репетировала.
С боевыми доспехами тоже забавно получилось. Петр, Стас и Мухтар изготовили всем театральные доспехи. По виду — как настоящие, но тонкие и легкие. Проминаются даже от удара деревянного меча. И через несколько репетиций мы стали выглядеть как настоящие ветераны — доспехи во многих
местах помяты и наспех выправлены. Линда посмотрела на это — и решила, что на премьере первый акт будем играть в новых, ни разу не надеванных доспехах, а начиная со второго — только в старых, «боевых».
Возможно, я появлюсь на сцене еще раз — уже без хвоста, в колонне рыжих рабов. Но еще не решено, войдет этот эпизод в спектакль, или нет.
Устаем жутко. Домой возвращаемся со звездами. Зато как это здорово, когда все вместе делаем одно большое важное дело!
Но сегодня мы на репетицию не пойдем. Сегодня едем на охоту!
Неожиданность первая — Марта велела всем облачиться в броню. И хозяин Марту поддержал. Хоть броня и легкая — не тяжелей театральных доспехов — но все-таки!
Неожиданность вторая — мне приказано одеться как всем. В броню вместо невесомой полупрозрачной ткани. К вечеру шерсть сваляется, я буду выглядеть как солдат после боя!
Но вовремя вспомнила о звездах и равновесии. Хорошего и плохого должно быть поровну, только тогда в душе наступит гармония. Почему одежда рабыни должна быть лучше, чем у Марты или хозяина?
Оделась как все. А если спросят — был прямой приказ хозяина.
Посмотрела, как люди собираются. Марта с Линдой самые толковые. Багажник байка под завязку забили. Мужчины догадались лишь оружие проверить.
Сбегала в свою комнату, позвонила Шурртху.
— Шурр, иноземцы никогда на нашей охоте не были. Не знают, что нужно из припасов брать.
— Ты умница, Миу. Правильно сделала, что позвонила. Я обо всем позабочусь, — и отключился.
Мухтар помог мне поверх брони ремни застегнуть. Хозяин на эти ремни кучу вещей повесил. Фляжка, звонилка, кинжал — понятно. Ой, звездочки ранние! Что же хозяин делает? Мне — кинжал… А, скажу, кухонный нож. Пусть докажут, что не так!
Прилетели во Дворец. Я и раньше на охоте бывала, но при кухне. Кроме кухонных котлов да немытых мисок ничего и не видела. А сегодня мне конюх скакуна подводит и по попе хлопает. Хлопнул — и удивленно на свою ладонь уставился. На мне же броня! Оборачиваюсь и улыбаюсь ему.
— И ты от иноземцев научилась, — ворчит он. — Говорил мне Шурртх…
Трусь щекой об его плечо, чтоб не сердился. А хозяин цепляет к
моему седлу лук и колчан со стрелами. У конюха глаза на лоб лезут.
— Это для вида, — говорю я на языке рыжих. — Нас мало, хозяин велел мне одеться как всем и толпу изображать.
Конюх фыркнул, подмигнул и ушел. Скоро сначала конюшня, а потом и весь Дворец будут знать, как я толпу охотников изображала.
Выезд через четверть стражи. Жалобно смотрю на хозяина. Он меня без слов понимает.
— Беги, только не опоздай!
Чудо, а не хозяин. Со всех ног несусь на кухню. Шурртх тоже чудо!
Не забыл распорядиться — и меня уже ждут две тяжелые седельные сумки с продуктами. А раз так — можно с девочками поболтать. Беру нож, доску, помогаю нарезать овощи. Рабыню, которая работает, с кухни никто никогда не выгонит. Узнаю все дворцовые новости. Рассказываю о спектакле. Тут спохватываюсь, откладываю нож, вытаскиваю из ножен кинжал. Нет, это,
все-таки, нож. Тяжелый, страшный, хищный! И острый-острый. А я им овощи для салата крошу. Если спросят — так честно и отвечу — на кухне овощи резала, девочки подтвердить могут. А других ножей у иноземцев нет, только такие. Поругаются, но ничего мне не сделают!
Все кухонные застыли, на меня уставились.
— Ну, Миу, ты даешь… — восхищенно так.
— Вы, девочки, меня в мистерии не видели. Я там заслон-отрядом командую.
— Миу, поторопись, — слышу тихий голос Стаса из ошейника. Облизываю нож, кидаю в ножны, подхватываю сумки.
— До встречи, девочки!
Успеваю как раз вовремя. Хозяин увидел сумки, улыбнулся мне и помог водрузить их на скакуна. А потом одним легким движением забросил меня в седло. И тут же мы тронулись.
Когда заняли свое место в колонне, Петр и Мухтар прикрыли меня с боков. Еду прямо за хозяином, охотничьи байки слушаю. Не знаю, на кого они охотились, но в нужных местах фыркаю, в нужных — пугаюсь. А мужчинам больше ничего и не надо, только бы их слушали и восхищались. Так нас учили. Отрегулировала ошейник, чтоб говорил погромче. А то в гомоне толпы голос Стаса совсем не слышно.
А Стас рассказывает нам, что делает и с кем беседует папа. Прошу у Петра прощения, что прерываю, и спрашиваю, откуда Стас знает, кто что делает. Он же в железном доме.
— Посмотри на небо, — говорит Петр по-русски. — Видишь птиц? Это глаза Стаса.
— Ближе к площади вижу на крышах лучников и арбалетчиков в форме стражников Дворца. Обмениваются сигналами флажками. Ведут себя спокойно, — говорит Стас.
— Открой ИПБ. Береженого бог бережет, — советует Петр.
— Линда, скачи вперед, найди Трруда, спроси, посылал ли он лучников на крыши, — приказывает хозяин. Линда бросает скакуна вперед, но тут жеоборачивается.
— Я не знаю Трруда.
— Стас подскажет.
— Но! — кричит Линда и ударяет скакуна пятками. Скакун обиженно взрыкивает и уносит ее к голове колонны.
— Кортеж Владыки проходит под стрелками на крышах. Стрелки ведут себя спокойно. — Смотрят вниз, но за оружие не хватаются, — рассказывает Стас.
— Может бестолковая рабыня спросить, что такое ИПБ?
— ИПБ — это информационное поле боя, — объясняет Петр и всматривается в дома по сторонам. — Подожди немного, потом объясню.
— К бою! Прикройте Владыку! — кричит Стас. Я испуганно прижимаю уши. А хозяин вскакивает ногами на седло и прыгает на отца. Отец, не ожидавший нападения, падает из седла спиной на твердую, утоптанную как камень глинистую землю. Хозяин упал бы на него сверху, но одна нога застряла в стремени. И он повисает животом на седле папиного скакуна. Хватается рукой за луку седла, дергает ногой. Умные скакуны, лишившись
своих седоков, останавливаются.
Толстый арбалетный болт бьет хозяина в руку выше локтя, пробивает и уходит в ребра по самое оперение. Хозяин кричит и падает на землю. Я тоже кричу.
Мухтар объезжает остановившихся скакунов и, поравнявшись с отцом, выхватывает из футляра подмышкой железку, которую люди зовут огнестрелом, прижимает к затылку скакуна.
БА-БАХ! Летят в стороны кровавые брызги. Скакун оседает на брюхо на подкосившихся ногах. Мухтар спокойно перешагивает упавшее животное, хватает отца за одежду и одним рывком бросает к вздрагивающей в агонии туше скакуна. В землю, где миг назад лежал отец, вонзается арбалетный болт. И сразу же — еще один.
Бах! Ба-бах! — гремит огнестрел в руках Марты. И снова: — Бах!
Ба-бах!
Краем глаза замечаю, что два воина с арбалетами в руках падают с крыши трехэтажного дома.
Мухтар бросается на отца сверху. Длинная стрела из боевого лука бьет ему в спину, отскакивает и вонзается в брюхо папиному скакуну. Скакун взвивается на дыбы. Под ним пробегает Петр с огнестрелом в руке.
Бах! Ба-бах! — гремит огнестрел в руке Петра. Лоб скакуна разлетается красными брызгами. Петр хладнокровно помогает скакуну упасть вплотную к отцу. А после и сам ложится, прикрывая своим телом ноги и живот отца. Длинная стрела бьет в него, но отскакивает. Петр кричит ругательные слова. Только сейчас понимаю, что иноземцы не нападали на отца, а, наоборот,
прикрыли его от стрел своими телами и телами скакунов.
Бах — бах — бах — бах — ба-бах — бах! — почти без пауз грохочет
огнестрел в руках Марты. Еще одна стрела отскакивает от спины Мухтара. Кричат и вздымаются на дыбы скакуны.
— Миу! Миу, отзовись!!! — уже давно взывает ошейник голосом Стаса.
— Рабыня слушает. Рабыня просит простить ее.
— Залезь на что-нибудь как можно выше! Мне нужен твой ошейник!
«Прибамбасы» — с ходу понимаю мысль Стаса, бью пятками по бокам скакуна и направляю его к забору. Вскакиваю ногами на седло и прыгаю грудью на доску, проходящую по верхней кромке забора. Больно! А если встать на нее? Доска шатается. Три быстрых шага вперед, до столба. Теперь можно стоять одной ногой на заборе, другой на столбе. Только вниз смотреть не надо!
— Умница, Миу! Если можешь, голову подними!
Бах — бах — бах — бах — бах! — размеренно грохочет огнестрел в руках Марты. Летят стрелы. Падают фигурки на крышах. Но их так много!
— Линда, отдай ствол Марте! У нее патронов нет, — голос Стаса.
Откуда-то появляется Линда и бросает огнестрел вверх. Марта парит на байке выше самого высокого сарфаха. Выпускает из рук свой огнестрел и ловит тот, что бросила Линда.
Фигурки стражников прыгают с трехэтажного дома на крышу двухэтажного. Бах — ба-бах. Одна фигурка переламывается в воздухе. Два воина выбегают из дверей дома и спешат через сад к воротам. Один замечает меня, останавливается, перезаряжает арбалет, целится в меня. В ужасе машу перед собой раскрытыми ладошками. Показываю, что оружия у меня нет. Но кому нужен свидетель?
Бах — одна из досок забора разлетается щепой. Бах — кровавыми
брызгами разлетается голова воина. Ба-бах! еще одна доска разлетается в щепки, и второй воин, бежавший к воротам, падает.
Кричит запретные слова Петр. Бах — бах — бах — бах! — грохочет
огнестрел в руках Марты где-то за моей спиной. Из дверей дома выбегают еще три воина.
— Вот они! — кричу я.
— Вижу, милая, — доносит ошейник напряженный голос Стаса.
Ба-бах, ба-бах, ба-бах — летят щепки из досок забора и три тела
корчатся на земле.
— Цели из первоначального списка закончились, — говорит Стас спустя несколько вздохов. — Линда, дай Марте ствол Петра. Я подключил его к ИПБ. Перезаряди пустые. Миу, подежурь пока, у тебя идеальная позиция.
— Можно, я сяду на забор?
— Можно.
— А что с хозяином?
— Черт!!! Линда, замени Марту! Мухтар, помоги Марте!
Я села верхом на забор и огляделась. Как начался бой, большинство господ спешились, прижались к заборам, прикрылись телами скакунов от случайных стрел. Все наши скакуны и три-четыре из сине-голубого клана лежат, утыканные стрелами. Пристрелили их только из-за того, что закрывали
обзор стрелкам с правой стороны улицы.
Мухтар оттаскивает скакуна, придавившего хозяина. Петр все еще лежит на моем отце и ругается. Марта склонилась над хозяином.
— Стас! Машину срочно! И готовь операционную.
— Понял. Вы в автономе.
Линда поднимает байк выше трехэтажного дома. И кружит как хищная птица. Я сижу на заборе. Прибегают стражники эскорта Владыки.
— Там раненые убийцы, — кричу я им, показывая за забор. Меня узнают, четверо стражников вышибают калитку, осматривают тела во дворе.
— Один еще живой, но отходит, — докладывают своему римму.
— Допросить!
С другой стороны забора поднимается Петр, помогает подняться отцу. Отец стряхивает пыль с одежды, Петр ругается и с треском материи вырывает застрявий в штанах арбалетный болт. Крови нет, но он хромает.
Опускается летающая машина. Петр бросается к ней, открывает все дверцы, опускает спинки сидений. Потом они с Мухтаром заносят в машину хозяина, в заднюю дверцу. Марта им помогает. Все трое садятся в машину и улетают.
— Господин Стас, что делать бестолковой рабыне? — скулю я.
— Охраняй Владыку. Вместе с Линдой.
Откуда-то сверху опускается байк Линды и зависает рядом со мной.
— Садись, — приказывает Линда. Перелезаю с забора на байк. Линда резко дергает машину и приземляется рядом со стражниками, окружившими отца.
— Владыка, твой скакун убит. Садись за моей спиной. Мне приказано доставить тебя домой.
— Раз приказано, — усмехается отец. — Такую девушку нельзя подводить.
Я соскакиваю с байка, уступая папе место, склоняюсь в поклоне,
положив ладошки на плечи. Но резкий окрик прерывает.
— Миу, прикрой Владыке спину. Быстро!
Кое-как размещаюсь на кончике сиденья, охватываю отца за талию и оглядываюсь. Стражники уже стаскивают трупы в одно место и укладывают в ряд вдоль забора.
— Готовы? Полетели! — байк вертикально идет вверх. Так быстро, что закладывает уши.
— Триста метров. Теперь ни одна стрела не достанет, — кричит Линда и посылает машину вперед. Кажется, несколько вздохов — и мы уже снижаемся у ступеней парадного входа Дворца. Стражники берут на караул. Здесь, во Дворце, еще не знают о бойне на городской улице.
— Владыка, прости, но мой римм тяжело ранен, я должна быть рядом с ним.
— Если так — поторопись.
— Миу, ты остаешься или летишь со мной?
— Если хозяин ранен, место рабыни у его ложа, — жалобно смотрю на отца.
— Правильно, дочь, — тихо говорит он, чтоб не услышали слуги. — Лети к нему.
Взлетаем, летим очень быстро. Линда ругается нехорошими словами, что генератор греется, что грохнемся посреди пустыни, но скорость не снижает.
Садимся у крыльца, бежим к страшной комнате. У двери топчется Петр.
— Линда, под душ, белый халат и туда, — приказывает он. — Миу,
отдыхай.
И садится на корточки, спиной к стене. Сажусь рядом.
— Хозяин сильно ранен?
— Стрела вошла в рукав бронежилета, порвала в клочья трицепс,
пробила ребра, верхушку легкого и опять пробила ребра. Хорошо, что второе легкое не задето, а то бы не довезли. Но правое легкое он может потерять. А пока клон выращивают, пока подсаживают… Опять же, правая рука… В общем, нескоро он сможет в баскетбол играть.
Я поняла только одно. Хозяин жить будет, но досталось ему сильно. Он получил стрелу, предназначенную моему папе. Спас уже второй раз. А я была рядом — и даже не догадалась прикрыть папу своим телом. Мухтар и Петр догадались, а я — нет.
Врачевали хозяина долго. Три или четыре стражи. Я вся извелась, а Петр сидел как скала. Только один раз предложил мне сходить перекусить.
Наконец, дверь открылась и вышла Марта. За ней — Стас и Мухтар.
— Как он? — спросил Петр.
— Живой. Будет жить. Можете взглянуть, но близко не подходите и ничего не трогайте.
— Сейчас отдохнем, а через два часа — разбор полетов, предупредил Стас.
Я вслед за Петром вошла в страшную комнату. Половина была отгорожена голубой полупрозрачной занавеской. Там на кровати лежал хозяин, а рядом в кресле сидела Линда с планшеткой на коленях. Лицо хозяина закрывала маска, от которой отходили два толстых белых шланга. Линда криво улыбнулась мне и подмигнула. Я хотела подойти к ней, но Петр удержал, не дал пройти за
занавеску.
— Марта сказала: «жить будет». Так что идем, покушаем, — и вывел меня из страшной комнаты.
Разбор полетов проходил в аналитическом центре. Чтоб Линда тоже могла видеть и слышать, Мухтар поставил рядом с ней большой экран.
— Начнем с главного, — начал Стас. — Владыка жив, и мы все живы.
А теперь — разбор ошибок. Основная. Кто у нас был за главного?
— Разве не Влад? — удивился Мухтар.
— Влад еще не отошел от удара по мозгам. Марта запретила ему
напрягать извилины.
— Ты в доме. Выходит, я. Но я об этом не знал, — сознался Мухтар.
— Я тоже только сейчас осознал. Мы пустили дело на самотек, и в этом корень всех ошибок. Ошибка первая — на жилетах не было видеокамер. Если б не Миу, я не смог бы построить ИПБ. Ошибка вторая — огнестрелы не были объединены в сеть. Я перед боем успел подключить к сети только стволы Влада и Марты. Влад вышел из игры первым. Цели я указывал в режиме реального времени. Потом, в ходе боя подключил ствол Линды. И уже после
боя — ствол Петра. То, что не открыл заранее информационное поле боя — это целиком моя ошибка. Теперь — ваши. Один ствол остался на поле боя. Я даже не могу его запеленговать. Видно, кто-то из местных прибрал к рукам. Магазин в нем пустой, но все же…
— Если речь об огнестреле Марты, то я сунула его в бардачок байка, — подает голос с экрана Линда.
— Понятно. Корпус байка железный, экранирует. Спасибо, Линда. Вопрос снят. Следующая ошибка — не взяли боеприпасы.
— Как не взяли? Я лично в багажник грузил, — удивляется Петр.
— Они до сих пор в багажнике. Это — критическая ошибка. Нечем было перезарядить стволы. Спасло нас то, что Марта села на байк. И в бою все действовали четко. Молодцы, одним словом. Но мелких ошибок — море. Кажется, только Миу не сделала ни одной. Продукты взяла, насчет шатра договорилась. В бою не испугалась и четко выполняла приказы. Хотя, одна ошибочка есть. Не надо было кричать: «папа, папа». Кто-то мог услышать и запомнить.
— Мы тоже продукты взяли, — подает голос Линда.
— Вы взяли пять кило продуктов, пять кило соли и двадцать литров воды. А там река рядом. Потом Линда, Владыка и Миу сели втроем на байк и на дикой скорости помчались во Дворец. В результате перегрузили и спалили генератор. Опять автопилот отключила?
— Я эвакуировала Владыку из горячей точки, — обижается Линда.
— Аргумент веский. Принимается, — соглашается Стас.
— Генератор я заменю. Минутное дело, — кивает Петр.
— Теперь о самом бое. Целей было двадцать две. Поражена двадцать одна цель. Одна скрылась, пока я подключал к ИПБ ствол Линды. Раскладка такая: девятнадцать целей — мы с Мартой, две — стража Владыки. Троих последних я пытался только ранить, но они, гады, померли. Языка взять не удалось, и это тоже критическая ошибка. Моя ошибка. Теперь — наши потери. Скакунов считать будем?
— Ну их, к чертям собачьим, — ругается Петр.
— Тогда один тяжелый и трое отделались синяками. У меня — все. Будут дополнения?
— Будут, — поднимает руку Петр. — К жилеткам надо было капюшоны приделать. Лежу на Владыке, уткнувшись мордой в жопу Мухтара, и одна только мысль: сейчас как присвистит болт! В ухо войдет, в глаз выйдет! Как у сибирского охотника, чтоб шкурку не портить.
— И карманы!
— Принято. Мухтар, это к тебе. Капюшоны, длинные рукава, карманы и системы мониторинга на жилетах.
— У меня вопрос. Что будет со спектаклем?
— Думаю, шеф нас не поймет, если на полпути все бросим. Но Марте придется завтра-послезавтра дежурить у постели шефа. Дальше будет видно.
Хотела с Мартой наедине поговорить, но она сначала занялась спинами Петра и Мухтара. На спинах мы насчитали девять синяков и ссадин с кровоподтеками. Три от арбалетных болтов, и шесть оставили стрелы лука.
Петр сказал, что еще один есть, но не покажет, пока я не отвернусь. Марта смазала все синяки резко пахнущей желтой мазью, приказала мужчинам полчаса лежать на брюхе, и мы пошли в мою комнату. Тут Марта разделась, и я смазала четыре синяка на ее спине. Синяки были крупные, от стрел лука, но не такие страшные, как от арбалетных болтов.
Постучался в дверь Стас.
— Входи, если только очень надо. Я голая, — крикнула Марта. И легла на мою кровать лицом вниз.
— Честное слово, надо. Но твою красивую спинку я уже… Ух ты…
— Такой ты меня еще не видел. Но я пристрелила негодяев, — Марта показала Стасу язык. Стас покачал головой и сел на стул верхом.
— Есть такая мысль. Пустить слух, что убить хотели не Владыку, а
нас. То ли из-за того, что Влад в прошлый раз Владыку спас, то ли из-за спектакля. Миу, позвони папе и выясни, какой вариант лучше.
— Сделаю, — четко ответила я и ударила себя кулаком в грудь.
— Если все будут считать, что покушались на нас, мы сможем активней играть в политику. Дальше. Нас вчера предупредили, и мы все надели под одежду кольчуги. Миу, пустишь такой слух завтра во Дворце и в Амфитеатре. Про бронежилеты никому знать не надо. Пусть думают на кольчуги. Это привычно, это знакомо.
— Но болт пробивает кольчугу.
— У нас сталь хорошая. Нашу ни один не пробил, — улыбнулся Стас.
— Так всем и расскажи. Марта — телохранитель Влада. Когда Влада ранили, взбесилась и всех на месте положила.
— Господин, ты говоришь так, будто не Марта их убила.
— Их убили мы трое, — Марта повернула голову ко мне. — Ты была
глазами. Я — рукой. Наводила ствол приблизительно туда, куда надо. А Стас выбирал, в кого стрелять и стрелял. Думаешь, как бы я сквозь забор стреляла, если б ты врагов не увидела. Стас, покажи потом детенышу поле боя твоими глазами.
— Вот мы и подошли к третьему пункту. Шеф меня убьет, — погрустнел Стас.
— За что? — одновременно удивились мы с Мартой.
— За то самое. Шеф запретил мне записывать видео с Миу. Миу не давала согласия на запись и использование видео с ошейника. Но ИПБ я построил именно на нем. Птички только дополняли.
— Ну, мальчики, девочки… Стас, ты же аналитик! О чем твоя голова думала? У нас на борту раненый. И куча трупов в зоне контакта. Будут разборки. Если это всплывет, самое малое, что тебе грозит — строгач с занесением. Сколько у тебя их?
— Три незакрытых.
— Вылетишь же из космоса. А что мы без тебя делать будем. — Марта машинально села на постели, взвизгнула и прикрылась подушкой. — Миу, надо спасать парня. Только ты можешь спасти охламона.
— Рабыня готова. Но не знает, как.
— Перестань звать себя рабыней, — фыркнула Марта. — Ляпнешь при посторонних — твой Влад таких звездюлей огребет… Я вижу только один выход. Ты сейчас пишешь заявление о приеме на работу. Пишешь на своем родном языке. Дату ставишь — следующий день после совершеннолетия. А мы говорим, что придержали заявление потому что…
— Потому что в заявлении нужно указать данные паспорта. Паспорта у Миу пока нет. И вообще, лучше заявление писать по-русски. Вот и придержали, — предложил Стас. — Дальше Миу подписывает стандартный контракт контактера на пять лет…
— Ограниченный, — перебила Марта. — На три года. Девочке учиться надо.
— Хорошо, ограниченный. Направления?
— Услуги эскорта, посредник, переводчик, Эксперт-консультант,
контактер. Хватит?
— Курьер, историк, кулинар. Для ограниченного контракта — за глаза. Текущий статус — стажер, — добавил Стас.
Следующий час мы занимались фальсификацией документов. Я выяснила главное — три года меня не смогут разлучить с хозяином. Даже если его отзовут на родину, я имею право поехать вслед за ним. Потому что я теперь не рабыня, а воспитун и стажер. А еще — прогрессор. Специализация — контактер. В универ смогу без экзаменов поступить. Завтра спрошу у Линды, что это такое.
Писанины оказалось много. Потому что мне пришлось переписать на нашем языке все бумаги, которые подписываю. И в конце добавить фразу:
«Оба экземпляра имеют одинаковую юридическую силу».
Так, неожиданно для себя, я стала прогрессором.
Всю ночь ворочалась, не могла уснуть. Под утро встала, взглянула на себя в зеркало — ужас! Шерсть так и не улеглась как надо. Бесшумно прокралась по коридору, приоткрыла дверь страшной комнаты. Так и есть, Марта спит в кресле. Знакомо попискивают приборы, играют зелеными отблесками на потолке маленькие экраны. Ночным зверьком шмыгнула за синюю занавеску и присела у изголовья постели. На лице хозяина по-прежнему черная маска с белыми трубками. Грудь ритмично вздымается. Правая рука залита застывшей пеной, и в эту пену уходят тоненькие трубки. Понюхала руку — запах не понравился. Незнакомый, не живой.
Обошла кровать, стараясь не шуметь и не задеть белые ящики, к
которым идут трубочки. Хотела понюхать дыхание, но оно все под маской.
Не удержалась и лизнула в висок. Самым кончиком шершавого языка. Ну да, дура! Разбудила. Хозяин открыл глаза, скосил на меня и улыбнулся. Я по морщинкам у глаз поняла, что улыбнулся. Слизнула откуда-то взявшуюся слезинку и тоже улыбнулась ему.
Хозяин сделал вопросительное выражение лица, и я шепотом начала рассказывать самое главное.
— Ты спас папу, и в тебя попала стрела. Тебе нельзя двигаться. Марта сказала, будешь жить. У нас все живы-здоровы. А всех врагов Марта со Стасом перестреляли. Папу Линда и бестолковая стажерка отвезли во Дворец. Завтра я полечу на репетицию и всем скажу, что стреляли не в папу, а в тебя. Так папа со Стасом договорились. А еще я подписала контракт на три года. Но у меня нет паспорта, поэтому контракт вовремя на Землю не отправили. Вот все новости.
Хозяин опять улыбнулся и показал глазами на Марту.
— Разбудить Марту?
Хозяин сказал глазами «да».
— Она заругается.
— «Да».
— Все равно разбудить?
— «Да».
Тихонько прокрадываюсь к Марте, трогаю за руку. Просыпается сразу.
— Госпожа Марта, хозяин хочет с тобой говорить.
— А ты как здесь оказалась?
— Стажерка проснулась и почувствовала, что нужна хозяину.
— Ох, только телепатии нам для полного счастья не хватало.
— поднялась, приблизилась к изголовью. Хозяин показал глазами на дальнюю стенку. Я проследила за взглядом.
— Хозяин сказал, что хочет в ванную или туалет.
— Не до ванной сейчас. Хочешь в туалет?
— Хозяин сказал «да».
— Так действуй. На тебе надеты памперсы и такая хитрая трубочка — идет прямо в утку под кроватью. Утка на три литра, так что действуй смело. И незачем было будить девочку.
Так и знала, что если разбужу, Марта меня прогонит. Вернулась в свою кровать — и сразу заснула.
Утром все из рук валилось. Завтрак проспала бы, если б не Линда. Грязную посуду убирала — стакан и тарелку разбила. На репетиции батальную сцену взятия переправы повторяли — споткнулась на мосту, упала прямо под ноги Стратегу. Он об меня споткнулся, тоже упал. Мои девочки его мечами для порядка потыкали и народное ликование устроили — мол, победа, рыжие
отстояли переправу. Вся труппа смеется, мне от стыда утопиться хочется.
Только как утопиться? Река не настоящая. Полотнище черной материи на полу — вот и вся река. Шлем под мост закатился.
— Стоп, стоп, стоп! — кричит Линда. — Чтоб такого больше не было!
Делайте что хотите, но по сценарию побеждают серые! Нельзя переписывать историю.
Мои рыжие Стратега подняли, пыль отряхнули, меч-щит подали и в ноги ему бухнулись — мол, сдаемся на милость победителю.
Разве что крысы в подвале не смеялись.
Линда объявила перерыв, приказала всем сесть вокруг нее и начала рассказ о высоком искусстве импровизации. Это когда во время спектакля на сцене случилось что-то неожиданное, надо вести себя будто так и задумано, включить неожиданное в действие спектакля. И плавно выходитьна нормальное течение сюжета. Описала удивительные примеры импровизации
мастеров. А потом мы разыграли несколько сценок, где Линда вводила неожиданное событие, а мы выкручивались. Как весело было!
Перед обедом пришли кузнецы и всем рабам начали менять ошейники.
Новые — вроде моего. Одним движением снимаются, стоит только на защелку надавить. Это чтоб рабы могли свободных играть.
В обед Линда куда-то удалилась, зато вернулись рабыни с рынка. ВсяСтолица шумит. Все разговоры о нападении и сорванной вчерашней охоте.
— Миу, ты же там была. Расскажи!
Хотела отказаться, но вспомнила приказ Стаса.
— Я даже не знаю, с чего начать. Еще позавчера хозяина предупредил один ку… Не буду говорить, кто, что слышал пьяный разговор, будто на наш клан хотят напасть. Верить или нет — непонятно. Но хозяин велел всем надеть под одежду кольчуги. Даже мне. Кольчуга — чудо! Звенья маленькие, все заваренные. Наденешь — словно вторая кожа. Но тяжеленная — жуть.
В нападение никто не верил. Ехали весело, охотничьи истории
вспоминали. Вот враги хозяина и ранили первой же стрелой. Я за ним ехала, все своими глазами видела. Хозяин рукой взмахнул, и стрела прямо в рукав кольчуги вошла. Руку пробила и по ребрам прошла вдоль всей груди. Крови было!..
Огляделась — и рабы, и свободные про тарелки забыли, мне в рот смотрят. Боятся слово пропустить.
— В тот момент госпожа Линда вперед ускакала, хотела с господином Шурртхом поговорить. А к нам Владыка подъехал и с хозяином беседовал.
Когда враги хозяина ранили, он Владыку со скакуна столкнул и сам на землю соскочил, чтоб от стрел за телами скакунов укрыться. И все наши так сделали. А враги решили всех скакунов перебить, чтоб нам негде было прятаться.
Не успела глазом моргнуть, только я и госпожа Марта в седлах
остались. Что тут началось! Враги по скакунам стреляют, раненые скакуны на дыбы встают. А госпожа Марта как разъярилась!!! Она словно молния!
Быстрая как порыв ветра. Хищная! Стреляет то туда, то сюда — и ни разу не промахнулась! Что ни выстрел, то убитый враг.
Чтоб меня скакуны не затоптали, я на самый высокий забор залезла. Не спрашивайте, как. Стою на нем, он узенький, шатается. Я руки в стороны раскинула, сама не знаю, каким чудом не упала. Тут вижу, один арбалетчик в меня целится. Завизжала во все горло. Госпожа Марта сразу все поняла. Доску из забора вышибла и врагу прямо в голову, с первого выстрела! А потом еще четверых пристрелила. И враги кончились. Я на забор села,
осматриваюсь, как слезть, не знаю. Все наши скакуны убиты, хозяин ранен. Господа Мухтар и Петр с земли поднимаются, застрявшие стрелы из одежды выдергивают. Помогли Владыке подняться. Госпожа Линда со стражниками прискакала, меня с забора сняла. Госпожа Марта ругается страшными словами.
Говорит, один враг сумел уйти, двух стражники убили. А остальных всех — она в ярости пристрелила. Надо было хоть кого-то для допроса оставить, но она всех положила. Второй день такая злая ходит, к ней подходить страшно. Девятнадцать сволочей убила, один убежал, допросить некого.
— Так с вами Владыка был?
— Ну да!
— Может, это его убить хотели?
— Скажешь тоже! Хотели бы — убили. Владыка был без кольчуги. На нем — ни царапины. А у нас? Хозяина ранили, думали, убили. У господ Мухтара и Петра по пять здоровенных ссадин и синяков от стрел. У госпожи Марты четыре синяка во всю спину. Даже меня хотели убить. Кольчуги у хозяина великолепные, но от синяков не спасают. Одна госпожа Линда легко отделалась, потому что вперед ускакала.
— Так за что вас хотели убить?
— Хозяин говорит, кому-то дорогу перешел. Как узнает, кому — одним засранцем станет меньше. Госпожа Линда думает, что или из-за нашего спектакля, или как раз на нее охотились. Из-за ее древнего рода и фамильных драгоценностей. У госпожи Марты тоже мысли есть. А мужчины при мне не говорят, но ни с хозяином, ни с Мартой не согласны. Выходит так, что каждый свое думает.
— А ты что думаешь?
— Я думаю, это враги Владыки. Хотели сорвать охоту и опозорить
Владыку. Мои господа недавно здесь. Кому они могли помешать?
Вернулась Линда. И гаркнула:
— Радуйтесь, рыжие бездельники! Завтра привезу вам хвосты — как настоящие! И мечи будут как настоящие!
— Барра! — прокатилось над столами нестройным хором.
Линда отозвала в сторону хозяина Амфитеатра и ювелира. Потом позвала рыжих хвостатых — Наследника, Королеву-мать и Короля. Нас четверых уже прозвали «Хвостики». Вот она и крикнула: «Хвостики, ко мне!» Я, конечно, знала, что не меня зовут. Но было так любопытно! Если что — я не виновата, госпожа сама позвала. Накрайняк, прогонит.
Но Линда посадила меня рядом с собой.
— … Вот этих троих. Пока они с хвостами. И кто разболтал про мои бриллианты? Ты? — уставилась на ювелира.
— Как можно? Члены нашей гильдии умеют хранить чужие секреты.
Линда посмотрела на меня. Как репетировали дома, я потупилась, сжалась и прижала ушки.
— Что еще разболтала? Ладно, молчи, знать не хочу! Значит, всем ясно. Вы, уважаемые, договоритесь о цене. Подробности меня не интересуют. Но мне нужна ВСЯ труппа. Эти трое — обязательно с хвостами.
Домой возвращались довольные. Стас сообщил, что хозяин идет на поправку, и мы обе сыграли свои роли на пять! Я первым делом бросилась в страшную комнату. Хозяин лежал уже без маски. И Марта разрешила ему говорить. Но строго-настрого запретила мне обжималки-прижималки. Потому что у хозяина куча ребер сломана и наскоро склеена. И ему еще три месяца нельзя будет тяжести поднимать. Для непонятливых — меня на руках носить.
Так и объяснила.
Я внимательно выслушала. Сильный и здоровый хозяин мне нужнее, чем кому бы то ни было! И ночами рядом с хозяином буду я дежурить. Никому не доверю. Сходила к себе за постельным бельем, застелила кушетку. Марта за мной задумчиво-задумчиво наблюдала. Думала, выгонит сейчас. А она подозвала к себе и начала объяснять, зачем какой прибор нужен, что делает,
и когда хорошее показывает, а когда — плохое. И главную кнопку показала, чтоб ее быстро вызвать.
Линда прикатила столик на колесиках, заставленный горячей едой. Думала, хозяина кормить будем, оказалось, это все мне. Хозяина прибор через трубочку кормит. И ему вообще до завтра лучше не двигаться. А то мышцы на руке плохо срастутся, и на коже некрасивые шрамы останутся.
Девушки по очереди чмокнули меня в носик и оставили наедине с хозяином. Я хотела по-быстрому поесть, но еда не лезла в горло. Накрыла столик салфеткой, отодвинула в дальний угол, легла, укрылась тонким одеялом. Так захотелось прижаться к хозяину, почувствовать себя в его сильных руках, что даже горло перехватило.
— Миу, еду убери куда подальше. Так пахнет — сил нет, — подал голос хозяин.
— Сейчас. Я быстро! Хозяин, а может, тебя покормить?
— Не сегодня. Глотать больно.
Покатила столик в столовую. Все уже спали, в коридоре горел неяркий зеленоватый ночной свет. Сгрызла по-быстрому кусок мяса, чтоб не пропадал, запила чаем. Остальную еду сбросила в утилизатор, посуду загрузила в мойку. И бегом вернулась в страшную комнату.
Хозяину не спалось. Болели раны. Как только он начинал засыпать, так стонал и просыпался.
— Хозяин, я Марту позову. Даст снадобье, чтоб боль ушла.
— Не надо. Не хочу на лекарствах жить. Организм, знаешь ли,
привыкает к химии. Лучше расскажи, как ваш спектакль.
И я начала рассказывать, как сегодня на репетиции споткнулась и сбила с ног стратега. И чем это кончилось. Как мой заслон-отряд взял стратега в плен.
— Расскажи про заснон-отряды, — попросил хозяин. И я начала рассказ.
— Заслон-отряды придумали серые. В этих краях жило мало черных. Когда войска отступали, с ними отступали все — землепашцы, скотоводы, ремесленники. Огромные медленные обозы не могли двигаться так же быстро, как войска. Старосты деревень собирали ополчение и ставили заслоны на дорогах, чтоб задержать врага и дать время отойти обозам. Но что такое
сотня-другая плохо вооруженных крестьян для опытной победоносной армии? Развлечение на час. Повод потренировать молодых солдат. Заслоны вырезали подчистую. А в обозах становилось все больше вдов.
И как-то эти отчаявшиеся женщины сами собрали отряд. Произошло чудо. Женский отряд задержал рыжих на сутки. Не потому, что они хорошо сражались. Сражаться они не умели вовсе. Рыжие солдаты, месяцами не знавшие женщины, старались захватить их живыми. Так и шла битва. Женщины бились насмерть, а с ними играли. Выбивали оружие, хватали за руки, за
одежду, утаскивали за линию щитов и вязали. Кто одолел — того рабыня. Ночью праздновали победу, насиловали пленниц. Мало кто вернулся из того заслона. Но из мужчин вообще никто не возвращался. А врага они задержали надолго. Так и пошло. А через пустыню в объединенные королевства потянулись караваны рабынь. Стало модным держать в доме рабыню, взятуюв бою на меч.
Но прошло время, и теперь уже рыжие отчаянно защищали свою землю. И рыжие женщины вставали заслон-отрядами на пути серо-черной армии. А серым отчаянно нужны были рабы. Поля зарастали травой, их некому было обрабатывать. Стране грозил голод. И караваны рабынь потянулись через пустыню в другую сторону.
А в спектакле я маму играю. Это для меня потрясением было. Попросила Шурртха по летописям проверить — все так и есть. Мама была женщиной-воином, и ее выбрали риммом заслон-отряда, прикрывавшего переправу. Мама все очень правильно организовала, ее отряд день и ночь продержался. Но серым очень
нужна была переправа. На следующий день Стратег лично со своим отрядом прискакал… И маминого заслона не стало. Что делать с плененными рабынями, никто не знал. Стратег увел армию вперед и не оставил указаний. Поэтому их всех отправили в Столицу, в ставку военного правления. Там необученных рабынь первым делом направили в школу рабынь. Что было дальше, мне
недавно Кррина рассказала. Мама лишилась в школе хвоста, решила попасть во Дворец, выбрать момент и убить Владыку. А если повезет, то еще Стратега и кого получится из военачальников.
Первая часть ей удалась. Она хорошо показала себя в школе и попала во Дворец. Во Дворце тоже работала упорно и старательно. И через полгода уже не из конюшень навоз выгребала, а мыла полы в залах самого Дворца. Выбирала удобный момент, ждала приезд во Дворец Стратега, чтоб убить Стратега и Владыку разом. И тут поняла неожиданное. Если кто-то и защищает рыжих, то это Владыка.
В это время случай свел ее с Крриной. Слуги из свободных что-то натворили, разбили какую-то вазу и решили свалить вину на молоденькую рабыню. Ну, запороли бы девчонку до полусмерти, велика беда… А если и умрет, никому не жалко. Вот тут мама и устроила папе «проверку на вшивость». Кррину уже растянули для наказания между двух столбов, когда мама бросилась наперерез кортежу Владыки с криком: «Что же ты делаешь? У тебя невинных детей убивают!»
Владыка остановил кортеж и быстро разобрался. Кррина была спасена, несколько слуг из Дворца исчезли. Маме назначили десять плетей, чтоб не смела заговаривать первой с Владыкой. Но палач бил совсем несильно, для вида. И шепнул, что это распоряжение сверху.
С этого дня мама взяла Кррину под крыло. А вскоре ее назначили старшей над уборщицами внутренних покоев Дворца. Казнь Владыки она отложила на потом, потому что Владыка пробивал очень важный для рабов закон. По новому закону статус и судьба детей рабынь определялись в первую очередь их окрасом, во вторую — волей отца. Но не статусом матери. То есть, если рыжая рабыня родила черного или серого ребенка, он мог стать свободным, если так желал его отец.
Следующим законом был закон, запрещавший рубить хвосты рыжим до совершеннолетия. Мама опять отложила казнь на неопределенный срок.
А потом был День Победы. Владыка обнаружил в одной из комнат рыдающую в голос рабыню. И закрутилось… Первые четыре года мама на ребенка не соглашалась. Боялась родить рыжую девочку. А папа мечтал о сыне. Сын должен был родиться серым. И папа сумел уговорить маму. Но родилась я…
Мама предупреждала папу, что не переживет позора, если родит дочь на горе и унижение. Но ведь так хочется верить в лучшее. На второй день после родов она выхватила из ножен одного из стражников меч и с криком: “защищайтесь!» бросилась на других. В первый момент стражники растерялись. Они все хорошо знали маму. И хорошо к ней относились. Мама имела право входить в покои папы в любое время. Выхватили мечи, но очень быстропоняли, что мама не хочет никого из них убивать. Била мечом только по щитам или их оружию. А сама раскрывалась под удар. Началась игра. «А ну убей меня!» — со смехом кричали стражники и обнажали грудь. Мама отскакивала и делала вид, что атакует другого.
Все кончилось бы десятком плетей на конюшне. Кто-то из воинов просто подошел бы и отобрал у мамы меч, но тут закончилось заседание совета кланов, распахнулись двери и в коридор вышли папа и представители кланов.
«Ха, рабский бунт! Рыжая схватилась за оружие!» — обрадовался один из папиных врагов. И это был приговор маме. Свидетелей преступления было слишком много. По закону за нападение на свободного рабыню медленно сажали на кол.
«Убей быстро!» — приказал папа дяде Трруду. Тот взмахнул мечом и срубил маме голову… Мама умерла как хотела — с мечом в руках.
— Твоя мама была отважной женщиной. Гордись ею, — сказал хозяин.
— Теперь я играю ее в мистерии, — я всхлипнула.
— Будь достойна ее. Тебе есть на кого равняться. И отец твой мудрый правитель. А теперь постарайся уснуть. Завтра рано вставать.
Мне опять захотелось прижаться к хозяину крепко-крепко.
Утром позвонил Шурртх, разбудил меня и хозяина. Мне было так
неудобно… Схватила звонилку и выскочила в коридор. Голышом! И тут же в коридор вышли Марта и Стас. Я ойкнула, села у стенки, прикрылась ладошкой.
Новости оказались плохие. Служба закона и порядка нашла последнего нападавшего на Владыку. Именно что нашла. Голову отдельно, тело отдельно. На самой окраине Столицы. Голова насажена на кол забора, а на теле — лист пергамента приколот ножом: «Так будет с каждым, кто поднимет руку на Владыку!»
Стас попросил у меня звонилку, сделал громкий звук и задал много вопросов.
А вторая новость — сегодня Служба закона и порядка будет проверять наш спектакль. Нет ли там искажения истории или подстрекательства к бунту.
— Насчет этого не бойся, — успокоил меня Стас. — От вашего сценария я сильно не отклонялся, только оживил его эпизодами. Все факты — реальные, из хроник и летописей. Распечатаю тебе три экземпляра со ссылками на первоисточники. Отдашь их проверяющим. А вот что с трупом делать?
— Ничего ты с трупом не сделаешь, — сказала Марта. — Ну, найдешь по отпечаткам пальцев того, кто его убил. А что ему предъявишь? Эта записка любое обвинение на ноль помножит. Честный человек убил бандита. Не признался, потому что боится мести других бандитов. Все!
— Возможно, этого «честного» тоже убили, — задумчиво произнес Стас. — Он слишком много знал…
Отдал мне звонилку. и отправил досыпать. Я вернулась в страшную комнату, завернулась в одеяло и пересказала все новости хозяину.
— Ускользнул, гад, — сказал хозяин и тоже отправил меня в постель.
Мечи, что Стас с Мухтаром изготовили — чудо! Когда острием в стену упрешь, надавишь на рукоять, лезвие вглубь себя уходит, вдвое короче становится. Кажется, что меч в каменную стену ушел. А когда отводишь, пружина лезвие назад выталкивает.
А еще в меч стакан воды можно залить. Как бы, кровь, если
подкрасить. И когда лезвие выходит, четверть стакана выливается. Будто кровь из раны. Линда раздала всем мечи и приказала потренироваться. Через четверть стражи все были с головы до ног мокрые! Взрослые, а как дети, тыкали друг в друга мечами и кричали: «Падай, ты убит!» Линда смотрела на это и кусала губы. Потом подозвала меня.
— Как ты думаешь, что будет, если в мечи вместо воды краску налить?
— Ой, они с ног до головы в краске будут. Они же следующую сцену играть не смогут.
— Вот и я так думаю. Что делать будем?
— Надо за кулисами помывку устроить.
— А мокрые играть смогут?
— Нет. Надо вытереть, высушить. Феном долго. А большой фен можно сделать? Чтоб сразу с ног до головы обдувал?
— Большой фен — это будет ветродуй с подогревом. Расскажи об этом Мухтару, а я пока хвосты раздам.
Я побежала к Мухтару, но Линда меня окликнула.
— Миу! Полы тоже будут все в крови. Подумай, что можно сделать?
Мухтар сначала выругался, потом похвалил меня, что вовремя подумала. Позвонил Стасу, и они вдвоем начали думать. Решили, что энергию надо брать от трех байков. И, если постараться, то до премьеры можно успеть все сделать.
Я побежала помогать Линде раздавать хвосты, но пришли чиновники из Службы закона и порядка. Линда с ними вежливо поздоровалась, подозвала меня, представила как доверенную рабыню хозяина и поручила рассказать и показать все, что заинтересует господ. А также позаботиться о них в обеденное время. Я положила ладони на плечи, поклонилась ей и гостям,
хотела уже вести гостей за декорации, как Линда резко меня окликнула.
— Ты ничего не забыла? — Я виновато прижала ушки. — Надень нормальный ошейник. Ты не на сцене.
— Прошу простить бестолковую рабыню — подбежала к своему байку, подняла сиденье, достала ошейник с мелкими рубинами. А грубый, с кольцом для цепи, бросила в багажник.
— Прошу простить бестолковую рабыню за задержку.
— У вас рабы сами выбирают себе ошейники? — удивился римм.
— Это театр, господин. Какая роль, такой костюм, такой ошейник.
После представления мы все надеваем те, которые положено. За этим строго следят.
Я показала гостям много удивительного, и они задали множество вопросов. Но дошло и до сути представления.
— Если господа подождут пару вздохов, я принесу сценарий мистерии.
Сценарий — это описание всего, что будет происходить на сцене с картинками и комментариями.
Принесла… Только сценарии оказались написаны на русском языке. Я-то уже русский выучила, мне все равно. Рабы, в большинстве, вообще читать не умеют. Им тоже все равно. А среди чиновников никто русского не знает. Только мои переводы песен да сканы страниц летописей прочитать могут.
— Это рабский язык? — спрашивает римм.
— Что вы, господа, как можно? Это язык иноземцев.
— И как мы поймем, что здесь написано?
Я взяла книгу из его рук и начала переводить прямо с листа, ведя пальцем по строчкам текста.
— Ты знаешь язык иноземцев?
— Да, господин. Рабыне было приказано выучить его очень быстро. Иначе рабыня не могла выполнять обязанности доверенной рабыни, — я низко склонилась, положив ладони на плечи.
— Я пришлю писцов, будешь им диктовать, — решил римм. И комиссия удалилась.
Через стражу явились три писца, и я до глубокой ночи диктовала им перевод сценария. Когда в комнате стемнело, Линда посоветовала мне зажечь фары байка и направить их свет в потолок. Стало светло как днем. Писцы сначала обрадовались, потом огорчились. Я охрипла и осипла. Но мы все же закончили работу. Я накормила их оставленным для нас ужином и проводила до выхода из Амфитеатра. Поболтала с Наследником, немного
покатала его на байке над спящим городом, а потом полетела домой. Если б хозяин был здоров, попросила бы разрешения переночевать в Амфитеатре. Но сейчас мой долг быть рядом с ним.
Домой летела опять по звездам, хотя Линда научила включать
автопилот. Когда умеешь читать по-русски, бегать пальцем по пунктам меню очень просто. Завела байк в стойло, протерла от пыли. И услышала, как за полуприкрытой дверью разговаривают Стас и Линда.
— … Нужна вторая очень сильная фигура. Это будешь ты.
— Но почему я?
— Не надо было со стразами выпендриваться. Ювелир пустил слух, что ты сказочно богата. И ты покупаешь драгоценности только у него. А также наняла его своим поверенным.
— Ну-у-у… Половина правда. Но…
— Никаких «но». Кто, кроме тебя? Марта — Ночная тень. Телохранитель Влада. Она имела право перебить два десятка местных хулиганов. Это ее работа. Влад имел. Насчет Мухтара с Петром — закон не так однозначен. Их бы оправдали, но помурыжили. В общем, Марта вписалась в роль. Темная фигура — Мухтар. Но он не представлен при дворе. На формирование образа нужно время. Времени нет. А ты уже в образе. Быть тебе дочкой сильных мира сего. Кем хочешь быть? Принцессой или герцогиней?
Тру тряпочкой бок байка. Скоро, наверно, до дырки протру. Опять я в чужие тайны влезла. Ну за что мне все это?
Догадалась развернуться, протираю соседний байк. Темно-зеленый. Машина Марты. Когда же они отойдут от двери, чтоб я выйти могла?
Дверь сдвигается в стену, и Линда замечает меня.
— Вернулась, лягушка-путешественница! Рассказывай, чем с комиссией закончилось?
— Бестолковая стажерка перевела весь сценарий спектакля. Писцы все записали. Завтра уважаемые члены Службы порядка сравнят новый сценарий со старым, проверят по летописям битвы и подвиги и вынесут вердикт, можно ли выносить действо на всеобщее обозрение.
— Оперативно! Молодцы. У нас бы проверка на неделю затянулась.
— Миу, у меня к тебе серьезный разговор, — Стас взял меня за локоть.
— Если будет возможность, пусти слух, что родители Линды — очень знатные господа. Не знатные, а ОЧЕНЬ знатные. Но это — тайна. И никто не должен этого знать. Хорошо?
Такое облегчение, словно в кошмар попала, и вдруг проснулась.
— Девять поколений знатных предков по линии отца и семь по линии матери, — пролепетала я.
— Ты это откуда взяла? — удивилась Линда.
— Папа сказал.
Линда удивленно посмотрела на Стаса.
— Я ничего такого никому не говорил, — улыбнулся тот.
— Не дальний космос, а какая-то большая деревня. Всем все про тебя известно. Ладно, проехали. Буду знатной дамой под прикрытием. Миу, брось тряпки, идем ужинать.
Я, конечно, первым делом заглянула к хозяину. Он уже не лежал, а как бы сидел. То есть, как бы, лежал, но кровать под ним изогнулась.
— А, вернулась! — обрадовался он. — Как поешь, зайди, расскажи
новости.
— Слушаюсь, хозяин!
После ужина разбор полетов решили провести в страшной комнате. Стас рассказал, что нападавшие были наемниками и прибыли из соседнего города за два дня до нападения. Один из десятников раньше в Столице не был замечен, зато второй всегда жил здесь. Тот самый, который сбежал, и которому голову отрубили. Стас запустил поиск его лица по всем старым
видеозаписям, и несколько раз нашел его на рынке. А еще четыре раза видел, как он входил в дом главы Службы оросительных каналов. Причем, с заднего хода.
— Немного же мы узнали, — огорчился хозяин.
Потом я рассказала о том, как чиновники Службы закона и порядка осматривали Амфитеатр. Стас добавил, что глава Службы старается сохранять нейтралитет, не вступать в политические блоки и не ввязываться в заговоры. Поэтому автоматом получается, что он за Владыку. Не единомышленник, но
естественный союзник. Желательно поддерживать с ним дружественный контакт.
Спать я опять осталась в страшной комнате. Марта строго-настрого запретила лезть к хозяину в постель и обниматься-прижиматься. И мы опять проговорили с хозяином полночи.
Наконец-то настал этот великий день! Мы все летим на спектакль. Кроме Стаса. Он, как всегда, нас страхует. Марта разрешила лететь даже хозяину, взяв с него слово, что он будет послушным мальчиком. Всю машину забила медициной. Поэтому в машину сядут только Петр и хозяин, а мы все — на байках. И все, кроме меня, в бронежилетах. Стас сказал, что Амфитеатр может стать очень удобным местом для нападения. И хозяин с ним согласился. А Мухтар изготовил для папы броню в виде халата с богатой отделкой и чудным стоячим воротником.
Глава Службы закона и порядка тоже обеспокоен. Поэтому порядок в Амфитеатре будут охранять двести пятьдесят бойцов в форме и еще пятьдесят одетых как простые зрители.
Вылетели утром, чтоб на месте последний раз все проверить. Машину поставили, как всегда, на заднем дворе. Петр затенил стекла, а хозяин не стал из нее выходить. Поэтому никто даже не узнал, что он здесь.
Мой байк подключили к ветродую, а байки Мухтара и Линды — к
нагревателям воздуха. Проверили. Длинный широкий коридор, в котором могла разом поместиться половина труппы, стал сушилкой. Я сбегала на второй этаж и убедилась, что огромные бочки для помывки актеров полны воды. Бочки рядом со сценой тоже полны воды — есть, чем смывать «кровь» с пола.
Проверила, у всех ли рыжих в порядке «отрывные» хвосты. Если такой хвост натянуть рукой и ударить в нужное место мечом, он оторвется, а из места обрыва три-четыре вздоха будет бить фонтанчик «крови». Это — для сцены отрубания хвостов рабам. У Хвостиков, кроме отрывных хвостов в комплекте были еще «пояса верности», куда прятался настоящий хвост. Я свой на всякий случай тоже взяла. И три ошейника взяла! Мало ли?
Все в полном порядке, но Линда, труппа, массовка и все остальные очень волнуются. Я держу хвост в ладошках. Его выпустить нельзя, предателя такого! Как тянется время!..
В полдень прибежали непорочные девы, потискали меня, постелили на стол салфетку и высыпали пол корзинки подгорелого рикта. Но на нашу толпу получилось только по два кусочка в руки. А чуть опоздавшим рыжей и серой рабыням ювелира уже не досталось. Хитрый проныра сдал своих рабынь напрокат в массовку за место в третьем ряду. Кто был бы против! Как бы еще девочки увидели спектакль?
Линда хотела еще раз прогнать несколько сцен, но махнула рукой.
— Давайте, споем, что ли. Что-то я волнуюсь. — И запела тихонько. А мы подхватили.
В удачу поверьте — и дело с концом!
Да здравствует ветер, который в лицо!
И нет нам покоя! Гори, но живи!
Погоня, погоня, погоня, погоня в горячей крови!
Погоня, погоня, погоня, погоня в горячей крови!
Хорошо спели, душевно. Потом — еще одну. Которая в спектакль не вошла, но очень зажигающая: «Словно степной пожар ярость ночных атак!» И еще, и еще. И я вдруг поняла, что не боюсь спектакля, а с нетерпением жду. А еще поняла, что в себе запуталась. Спектакль о том, как разбили рыжих. Я — рыжая. А за кого я? Три четверти моих друзей — серые и черные.
Я родилась на этой земле. Да, шкурка моя рыжая, но в душе я какая?
Нет, нельзя сейчас думать о таких вещах. Я вышла в круг и
воскликнула:
— Госпожа, ритм!
Линда поняла меня, и я начала танец. Не тот, что в спектакле,
другой. Но тоже быстрый, дерзкий и возбуждающий. А потом — медленный.
А потом Линда попросила Мухтара поставить музыку и начала учить нас танцевать вальс. Прибежала Марта, перемигнулась с Мухтаром, и они показали, как на самом деле танцуют вальс. А затем… Это было незабываемо! Они исполнили танго! Горячее танго с резкими отточенными движениями.
Но Узурпатору танго не понравилось.
— Почему? — удивился Мухтар.
— Танго — это страсть. Она обжигает. Первый танец был любовь. Любовь теплая. Согревает, но не жгется. А страсть сжигает, она скоротечна, после нее ничего не остается. Только боль от ожогов.
— Надо же! Ты мудрый человек, — удивился Мухтар. — Я запомню твои слова. В них есть смысл.
За три стражи до начала спектакля начала собираться публика. В основном, на задних рядах, где билеты самые дешевые, без мест. Чтоб не скучали, Мухтар посадил двух чтецов поочередно читать летописи о войне. Чтецы были старые, читали тихо. Но большие черные ящики Мухтара усиливали звук так, что даже на последних рядах было отчетливо слышно. Каждые четверть стражи бил гонг и громкий голос оповещал: «До начала осталось
столько-то».
За полстражи Линда послала нас переодеваться.
За четверть стражи до начала прибыл Владыка со свитой. Хозяин тоже поднялся в свою ложу. Ходил он медленно, осторожно. И правая рука была на широкой перевязи. Марта помогла ему сесть в широкое мягкое кресло, которое Стас изготовил специально под его фигуру. Владыка перешел в ложу хозяина, сел рядом, и они начали что-то увлеченно обсуждать. Так любопытно, только из-за кулис не слышно, что говорят.
Зашел Шурртх. Непорочные девы и я бросились его обнимать. Но тут заиграли трубы.
— Слушайте, слушайте, слушайте! Начинается мистерия «День победы»! Слушайте, слушайте, слушайте!
И опять заиграли трубы. Вздрогнул и поплыл в стороны первый занавес, который черный. Перед вторым, темно-красным занавесом стоят два старых воина, серый и рыжий.
— Кто это? — спрашивает рыжий, обводя суровым взглядом Амфитеатр.
Черные ящики Мухтара усиливают его голос, разносит по всему Амфитеатру.
— Наши потомки. Наше будущее.
— Наблюдают за нами. Не видели настоящих героев?
— Молчат. Пришли посмотреть на героические деяния. На великих бойцов.
— Какая вежливая тишина. Грядущее поколение. Вот они какие. Это ради них мы проливали кровь?
— Да. С разных сторон фронта, но мы бились за то, чтоб наши потомки жили лучше нас, счастливее.
— Поймут ли они нас? Наши мечты и надежды? Не повторят ли наши ошибки?
— Поймут. Для этого они здесь. Смотрят, внимают…
— Тогда пусть смотрят. Пусть увидят ярость битв и горечь побед.
Смотрите, потомки. Смотрите и запоминайте. Вы должны знать, как это было!
Воины разошлись в стороны, раздвигая полотнища красного занавеса, открывая покои дворца Узурпатора. Сам Узурпатор и три короля сидят на подушках за низкими столиками. Серые рабыни наливают вино в их кубки. Под тихую музыку кружусь в танце я — свободная рыжая танцовщица.
Внезапно музыка меняется, набирает силу, и я исполняю танец живота. Зал — в немом восхищении. Я вижу, чувствую это. Но танец кончается, и Узурпатор жестом руки отсылает меня. Летящей походкой танцовщицы убегаю со сцены.
— Хорошее вино, — произносит один из королей.
— Когда твои сарфахи пройдут по улицам их городов, у тебя будет сколько угодно такого вина, — улыбается Узурпатор.
— Ты умеешь находить неотразимые аргументы, — смеется король. — Но к делу. Чтоб моя армия перешла пустыню, нужна вода. Много воды.
— У тебя будет сколько угодно воды на этом краю пустыни. Мои рабы четыре года рыли каналы и насыпали дамбы. Теперь река Таррва течет в пустыню и исчезает в ее песках. До поселений серых всего пять дневных переходов по безводным землям.
Короли и Узурпатор делят будущую добычу и земли, а я спешу в ложу к хозяину. В первом акте моя роль закончена. Меня дружно хвалят.
Закрываются оба занавеса. За ними торопливо меняют декорации. А перед ними через всю сцену под барабанную дробь марширует рыжая армия. Шесть воинов катят небольшую катапульту на толстых колесах. Пехота в новых блестящих доспехах. Идут весело, шутят. Уходят со сцены. Открывается
первый занавес. Пограничная застава серых. Спокойная, мирная жизнь. И первая батальная сцена. Заставу вырезают за долю стражи, и армия рыжих идет дальше. Закрывается черный занавес. Опять через сцену шествует колонна захватчиков. А суровый голос диктора называет даты и перечисляет сожженные города и поселки. Вот на пути рыжих стал первый хорошо укрепленный форт. Распахиваются оба занавеса. Гремят барабаны. Та самая
батальная сцена взятия крепостной стены, что Линда показывала моему отцу. С правой стороны сцены — стена форта как бы в разрезе, с левой выбегают лучники рыжей армии, осыпают стену стрелами. И сразу — атака группы шестовиков. Тут случается первый нежданчик. Каскадер, держась за шест, взбежал по стене до самого верха, его уже почти втащили на стену серые, но что-то пошло не так. И он с высоты в два полных роста упал вниз. Спиной
об землю. Вздох ужаса прокатился по залу. Слава Петру, постелившему у основания стены толстые мягкие маты. Слава Линде, тренировавшей нас на “нежданчики». Защитники стены устроили «бурное ликование», а шестовики подхватили «убитого» и быстро откатились назад. Но на штурм стены идет уже вторая группа шестовиков. Три вздоха — и рыжий воин на стене. Сражается двумя мечами с целой толпой серых защитников.
Линда нас учила сражаться по-театральному. Нужно просто махать мечами вверх-вниз. Как можно быстрее. И тот, кто стоит против тебя, делает то же самое. Но этот парень на стене бился за двоих, поэтому махал мечами как птица крыльями. На репетициях я такого ни разу не видела!
А атакующие уже приставили к стене две штурмовые лестницы. Лезут на стену как волна. Несколько вздохов — и герой убит, а форт захвачен. Теперь уже рыжие ликуют на стене. Действие спектакля «вошло в колею».
Занавес закрывается. Перед ним снова два ветерана у откуда-то
взявшегося костра. Они вспоминают битвы и осады, ненавязчиво рассказывая зрителям ход войны.
Извинившись перед Владыками, я спешу за кулисы. Обе армии дружно меняют декорации. Линда обнимает героев. И того, что упал, и того, что сражался на стене.
— Как зал вздрогнул, почувствовали?! — радуется она. — Все молодцы!
Играем дальше, не расслабляться! Ставка Владыки! Занавес!!!
— Глупая рабыня думала, ты ругаться будешь.
— Миу, ты на зал посмотри. Все подумали, что так и положено. У нас никто не убился, никто не покалечился. Значит, все идет как надо! Как говорили древние, шоу маст гоу он!
— Шоу должно продолжаться, — подсказал ошейник. Но что такое шоу?
Спектакль тем временем идет своим чередом. Сцены планирования операций в штабах армий сменяются батальными сценами, после которых солдаты обеих армий дружно бегут отмываться и сушиться. А незанятые в действии хватают ведра, тряпки и смывают с пола «кровь». Серые выдавливают
агрессоров в пустыню, союз рыжих распадается, а накал политической борьбы нарастает.
И тут случается второй нежданчик. Сменили декорации, пошел занавес, а одна рабыня замешкалась, отмывая пол, и не успела убежать за кулисы.
И вот такая мизансцена: Ставка серых, сейчас генералы будут планировать операцию, а у стола с картами — рабыня с ведром, шваброй и тряпкой пол
моет… Оглянулась, а на нее весь зал смотрит. Ужас! Но не растерялась. Еще больше сгорбилась, ссутулилась, шваброй пол драит и на весь Амфитеатр:
— И ходют, и ходют, и ходют!
Тут генералы на сцену выходят. Стратег ей небрежно так:
— Ушла, быстро.
— Слушаюсь, — подхватила ведро и убежала со сцены. Линда от смеха в три погибели согнулась. Потом обняла рабыню, в нос чмокнула и умницей назвала.
Приближается мой выход. Облачаюсь в доспехи, пристегиваю меч к портупее. Выходим на сцену. Заслон-отряд выстраивается за моей спиной. Последние секунды — и вот занавес пошел. Шагаем особой театральной походкой. Как бы идем вперед, но медленно-медленно. Справа и слева, нам навстречу — потрепанные отступающие войска. Выходят из-за кулис, полукругом проходят и скрываются за задником за нашей спиной. Мы, женский заслон-отряд, идем на войну. Пока мы держим переправу, войска
должны закрепиться на новом рубеже. Мужской хор поет.
Ах война, что ты сделала, подлая,
Стали тихими наши дворы
Наши девочки головы подняли —
Повзрослели они до поры.
На пороге едва помаячили
И ушли на войну воевать,
До свидания, девочки, девочки,
Постарайтесь врага задержать.
Я плакала, когда переводила эту песню. Когда мама вела свой отряд, никаких песен не было. Все было проще и грубее. Но я хочу, чтоб они, в зале, знали и помнили мою маму.
Мы отыграли свою сцену чисто. Отмылись, высушились под ветродуем, расчесали шерстку, надели ошейники. Насухо протерли и высушили доспехи.
В этом представлении они нам больше не понадобятся. Девочки отстегнули хвосты. Я, наоборот, надела «пояс верности», самые грубые шальвары и ошейник с кольцом. Слишком много народа видели мой хвост, лучше теперь не привлекать внимание.
А спектакль идет. Рыжая армия разбита, Наследник, Королева-мать и Король взяты в плен и посажены в клетку на колесах. Готовится сцена “караван рабов идет через пустыню». Вдруг все помещения заполняют солдаты. Нас древками копий прижимают к стене. Серых гонят по лестнице в подвал, ошейники рыжих приковывают короткими цепями к общей цепи. И меня тоже!
Я же не играю в этой сцене! Но молчу, как говорит Линда, ветошью
прикидываюсь. По сценарию рыжих рабов и должны были приковать к цепи. Но не настоящими замками, а театральными. А тут — все на самом деле. Что же это?
Было бы совсем страшно, но ошейники на нас театральные. В любой момент можем отстегнуться и убежать. Где же Линда?
Нажимаю кнопочку на ошейнике и шепчу:
— Господин Стас, слышно меня?
— Слышу, Миу. Только без паники и слушай мои команды. Я всех
предупредил. Предупреди своих.
— Девочки, без паники. Слушайте мои команды. Передай по цепочке, — шепчу я ближайшей. Вдоль цепи побежал шепоток.
— О чем шепчетесь? Говори! — десятник схватил за горло Терру, рыжую рабыню ювелира.
— Слушаюсь, господин, — громко, во весь голос. — Она мне сказала:
«Танцовщица велела не бояться и выполнять команды.» Танцовщица плохого не посоветует, господин.
— Кто из вас танцовщица? — рявкнул десятник. Ой, звездочки ясные, прямой приказ!
— Я танцовщица, — воскликнула рабыня за моей спиной, не успела я и рта раскрыть.
— Я танцовщица, — откликнулась рабыня передо мной.
— Я тоже танцовщица.
— И я!
— И я!
— Я тоже могу танцевать. Меня учили, господин! — подаю голос я.
— Встать спиной к стене и ждать. Сейчас пойдете на сцену,
— успокаивается десятник. — Идите по сцене как вас учили, не вздумайте сорвать мистерию. Никакого своеволия! Делайте как положено, и все будет хорошо. Вам ясно?
— Ясно, господин, — нестройным хором отвечаем мы.
Ничего не понимаю. Кто-то хочет сорвать спектакль? Наследник задумал убить папу? Он же поклялся. Что происходит?
— Рабыни, на выход, — скомандовал грубым голосом какой-то солдафон и потянул за конец цепи. Одет в парадный доспех, как полагается по роли, но явно не из наших.
— Девочки, только на лестнице не спотыкайтесь, — воскликнула я.
Рабыни поняли правильно, и наш караван потянулся на сцену. Роль простая. Под завывание пустынного ветра усталым караваном пройти перед занавесом, пока за ним меняют декорации. А когда занавес откроется — тоже просто. Выйти на сцену справа, расположиться вдоль задника, встать на колени, склонить головы. Мы — военные трофеи в сцене триумфа победителей. Постоять
на коленях, пока на переднем плане идет действие. В конце — подняться и уйти за кулисы слева. Простая роль, ни слов, ни действий. Только почему за нашими спинами три десятка воинов в парадных доспехах и при настоящем оружии? Что происходит?
Кончилось чествование Стратега. Поднимаемся и уходим со сцены. За кулисами проходим мимо Марты. Она — в полном доспехе камуфляжного цвета, который выглядит как обычная одежда иноземцев. Только куртка с длинными рукавами, штаны — до ботинок, а подмышкой — огнестрел в кобуре. Лицо хмурое, злое. Но молчит.
У лестницы в подвал, куда нас ведут, Линда ругается с главой Службы закона и порядка. Тоже злая и в доспехе.
— … Ты меня понял? Если хоть один волос с моих рабов… СТОЯТЬ!
Наш строй замер. Линда расстегнула ошейник на рыжей рабыне ювелира, и тот повис на цепи. А на шее рабыни застегнула… МОЙ ОШЕЙНИК! С мелкими рубинами и прибамбасами внутри.
— Бегом к хозяину! Знаешь, где он сидит?
— В третьем ряду, госпожа.
— Быстро!
Рабыня убежала, а нас увели в подвал и заперли в просторном
полутемном зале с узкими зарешеченными окошками под самым потолком.
— Миу, слушай, — прозвучал из ошейника голос Стаса. — Сейчас для вас в подвале самое безопасное место. Ничего не бойся. Когда ситуация прояснится, мы вас выведем.
— Девочки, ничего не бойтесь. Сейчас здесь самое безопасное место, — оповестила всех я. — Проверьте, чужих среди нас нет?
— Нет, — ответила старшая рабыня после недолгой неразберихи.
— Тогда проверьте, у всех ли снимаются ошейники?
Как только рабыни поняли, что могут одним движением освободиться от цепи, настроение с панического сменилось истерически веселым.
— Надеваем ошейники и отдыхаем, — приказала я и первая села у стенки.
Жаль, окна выходят на задний двор. Не видно и не слышно, что делается на сцене. Батальные сцены все идут под барабанный бой, но война уже кончилась. По времени должна идти сцена казни. Там будут и барабаны, и трубы.
Внезапно за дверью послышалась грубая ругань, странный свистящий звук, короткий звон металла. Дверь распахнулась, и Мухтар втолкнул в зал стражника, сжимавшего в руке обломок меча.
— Девочки, не обижайте его. Миу, на выход!
— Не могу, господин. Я на цепи.
— Ах, да… Закрой глаза, — Мухтар подошел ко мне, взял в руку
замок, провел мимо него зажатым в другой руке цилиндром. Раздался тот самый свистящий звук, и половина замка упала на пол. Пользуясь моментом, стражник выскочил за дверь и лязгнул засовом.
— Вот дурак! — удивился Мухтар. Подошел к двери и быстро провел своим цилиндром крест накрест. Потом медленно вдоль косяка там, где запор. И еще раз перечеркнул дверь. Подмигнул мне и сильно ударил ногой в центр. Дверь не только распахнулась, но с треском рассыпалась на несколько кусков.
— Я тебе что сказал? Иди к девочкам, и не смей носа за порог
высовывать! — рявкнул стражнику.
— Мухтар, подстрахуй Линду и Марту. У них проблемы, — услышала я голос Стаса из ошейника. — Вверх, направо, налево.
Мы побежали. Когда завернули налево, под ноги Мухтару выкатился стражник. Богато одетый чиновник врезался головой в стену и стек на пол. У другой стены, скрестив руки на груди, стояла Марта.
— Ты сукин кот! Ты посмел испортить моих рабов! Защищайся! — кричала Линда в лицо главе Службы закона и порядка.
Мухтар перешашнул вяло шевелящегося стражника, перевернул чиновника лицом вверх. Тот застонал и неуверенно завозился.
— Живой, — удовлетворенно отметил Мухтар. Прислонился спиной к стене и тоже скрестил руки на груди. При этом рука его легла на рукоять огнестрела.
— Драться с девкой? Я прикажу выпороть тебя на конюшне!
— Парень, извинись, пока не поздно, — потрясающе громким, но каким-то ленивым голосом произнес Мухтар. — По сравнению с ней ты бродяжка с улицы. Нищий и безродный.
— К фурргу извинения! Защищайся, или я тебе уши отрежу! — выкрикнула Линда. Этого знатный вельможа уже не вынес. Выпустив когти, он с рычанием бросился на нее. Линда перехватила его руки и опрокинулась на спину,
уперев ногу ему в живот. Перелетев через госпожу, вельможа с отчетливым стуком врезался головой в пол, перевернулся и приложился копчиком о лепнину на стене. Наверно, очень больно, потому что он взвизгнул и совсем не изящно завалился на бок. Линда схватила его за хвост и вытащила на центр коридора.
— Ты будешь защищаться, или нет? — мощной оплеухой сбила на пол поднимающегося вельможу. — Защищайся, а не ползай как червяк! — удар ногой в лицо вновь опрокинул его на пол.
— Лин, может, просто прибьешь его? Не будешь мучить? — спросила Марта.
Линда обошла тело на полу, схватила обеими руками халат за ворот и рывком стащила до пояса. Рукава халата при этом вывернулись наизнанку и связали локти вельможи у пояса.
— Ты представляешь, этот глист навозный отрубил хвосты трем моим рабам! Как он посмел?! Во всех законах прописано, только я распоряжаюсь своими рабами!
— Хорошо на публику работаешь. Еще добавь гнева, — по-русски сказала Марта. Я оглянулась. Коридор перегораживал отряд из двух десятков стражей порядка. На лицах растерянность, но руки на рукоятях мечей. Захотелось в подвал к девочкам. Семенящими шагами я приблизилась к воинам и низко поклонилась, положив ладошки на плечи.
— Это поединок, господа. Пожалуйста, не вмешивайтесь. Поединок без оружия, достаточно двух свидетелей.
Насчет двух свидетелей не уверена. Не думала, что дуэльный кодекс мне когда-нибудь пригодится, вполуха слушала. Со старанием учила только врачевание после дуэли. Но сейчас главное стражей разговором задержать. Чтоб растерялись, чтоб не бросились спасать своего римма. А то ведь Марта поубивает всех.
— Он же мне слово давал, что с моих рабов ни один волос не упадет! Он слово нарушил! И меня вынудил слово нарушить! — негодует Линда.
— Глист навозный освободил руки, сбросил халат и сейчас нападет на тебя сзади, — по русски предупредила Марта. И ловко отскочила в сторону.
Я думала, Линда тоже отскочит, но она нагнулась и ударила ногой назад. Удар пришелся между ног и был так силен, что даже подбросил вельможу. Перелетев через Линду, тот врезался в стену. Линда снова оттащила его за хвост на середину коридора, наклонилась, видимо хотела схватить за руку, но получила пяткой в глаз. Зря надеялась, что дуэль уже кончилась. Она только началась. И вельможа оказался хорошим бойцом. Но Линда еще лучше! Потому что когтей у нее нет, кажется, бери ее голыми
руками. А не выходит! Сколько раз вельможа на нее бросался — и каждый раз по воздуху летел. А падать на каменный пол больно!
Стражи меня к стенке отодвинули, чтоб вид не заслоняла. Стоят,
смотрят на диковинные приемы. И Мухтар с Мартой смотрят. Я не сразу поняла, что Линда просто играет с вельможей. А может, хочет побольше раз его об пол шмякнуть.
Наконец, после очередного падения вельможа не смог подняться. Линда вывернула ему руку до затылка, придавила спину коленом.
— Ты приказал отрубить хвосты трем моим рабам. Как думаешь, будет справедливо, если я отрежу тебе хвост и оба уха?
— Девочка, не зверствуй, — вновь попросила Марта. — Просто убей.
— Убить? — Линда удивленно взглянула на Марту. — Но как же «око
за око, зуб за зуб»? Хорошо. Ты, чмо, назови три причины, почему я не должна тебя убить?
— Я выполнял свой долг, — просипел вельможа.
— Поэтому ты чуть не сорвал мне мистерию и испортил лучших рабов.
Ладно, еще две причины.
— Я выполнял свой долг!
— Это мы уже слышали. Другие причины есть? Хорошо, попробуем по другому. Ты запер в подвале полсотни рыжих рабынь. Если хоть одна за тебя заступится, я тебя прощу.
— Миу, заступись за него, — зашептал в ошейнике голос Стаса. — Я
тебя очень прошу. Нам нельзя портить отношения со Службой закона и порядка.
Ох, я попала… Не приказ, а просьба. Они нам хвосты рубят, сама в любой момент могу хвоста лишиться — и я должна его спасти. Чтоб каждая рабыня потом мне в лицо плюнула? Звездочки рассветные, что мне… Нет, только не звезды…
— Госпожа Линда, не убивай его, пожалуйста. Тебя рабыня просит. Ох, что я несу? Звезды, вразумите бестолковую! Госпожа Линда, этого убьешь, другой на его место придет. Этот непутевый, но у него долг на первом месте, а другой придет — только о кошельке будет думать. Я не знаю, как объяснить, но убьешь его — только хуже станет.
Упала на колени и заплакала. Линда моментально возле меня очутилась. По голове гладит, утешает. А у самой такой синяк, что глаза почти не видно. И царапина на щеке. Скула в крови, красная капля проложила дорожку на подбородок.
Вельможа поднялся да как гаркнет на своих:
— Чего встали? Делать нечего? — и побрел, прихрамывая, по коридору.
— Лин, я к твоим подопечным, — Марта отклеилась от стены и потрусила по коридору в сторону сцены.
— Ох, как я им в глаза посмотрю, — Линда схватила меня за руку и
потянула следом.
Спектакль уже закончился, оба занавеса закрыты, зрители расходятся. Четыре работника сцены из свободных уже разбирают задник. Десяток стражей охраняют Наследника, Королеву-мать и Короля. Все трое стоят на коленях, прижавшись спиной к заостренным столбам. Связанные за столбом руки не дают
им упасть. И столбы эти залиты НАСТОЯЩЕЙ кровью. Марта выхватила нож и разрезала веревку на руках Королевы-матери. Я едва успела ее подхватить. Иначе упала бы лицом на доски эшафота. Марта подхватила и усадила на пол Наследника, которому Линда освободила руки, и мы втроем бросились к
Королю.
— Быстро в машину! — приказала Марта, подобрав отрубленные хвосты.
Быстро идти бедняги не могли, но потихоньку мы довели их. Петр уже опускал спинки задних сидений, а на переднем сидел хозяин. Кое-как трое рыжих заползли в салон и легли животами на опущенные спинки сидений. Марта пристроилась в проходе на полу. Машина взлетела, а мы с Линдой остались.
— Идем освобождать пленных? — криво усмехнулась Линда. — Сволочи!
Такой праздник испортили. Как в душу насрали.
Странно, но в здании Амфитеатра не встретили ни одного стражника.
— Стас, где Мухтар? — спросила Линда.
— Увез Владыку во Дворец. Скоро вернется.
Первым делом спустились к рыжим. Девушки оживленно обсуждали что-то, но стражника с ними уже не было.
— С вещами на выход! — приказала им Линда. И мы отправились
разыскивать серых. Нашли их через две двери. Выстрелом из огнестрела Линда снесла замок.
— Госпожа, вот ключ, — указала я. Ключ висел на крючке рядом с
дверью.
— Семь бед — один ответ. Блин! — только и сказала Линда. И поковыряла пальцем в ухе. Огнестрел в каменном коридоре — это ОЧЕНЬ громко.
Серые и черные забились в угол и плакали. Хотя никто их цепью не сковал.
— Разыщите мужиков и готовьте столы к ужину, — приказала Линда.
— Можно выходить? — спросила главная «поварешка».
— Нужно!
Мужчин тоже вскоре нашли. Их загнали в две соседних комнаты, не разделяя на серых и рыжих. Сначала они перестукивались, потом выбили камень из тонкой стенки и переговаривались через дыру.
— Сейчас ужинаем и отдыхаем. А все дела оставляем на завтра,
— сказала им Линда.
Дольше всего разыскивали хозяина Амфитеатра и других свободных.
Нашли на втором этаже в пошивочной мастерской. Дверь была не заперта, но выходить они боялись.
В зрительном зале неожиданно обнаружился ювелир с рыжей рабыней. Они сидели не на сиденьях, а между рядами, притаившись. И дожидались серую рабыню. Линда им очень обрадовалась и усадила за стол на почетное место.
Ели в подавленном молчании.
— Нет, может, кто-нибудь объяснит мне, что им было надо?
— воскликнула Линда, оттолкнув миску. — Они же доиграли спектакль за нас
по нашему сценарию. Ну, почти. Сцену казни запороли. Зачем?..
— Сцену казни показали так, как было в прошлые разы, — пояснил
хозяин Амфитеатра.
После ужина Линда попросила ювелира и хозяина Амфитеатра задержаться.
— Не уходите, есть серьезный разговор.
— Очень серьезный?
— Да.
— Тогда не здесь. Здесь я боюсь. Тут даже стены теперь могут иметь уши, — фыркнул ювелир.
— Ты мудр, — согласилась Линда. — Слетаем в пустыню.
Мы отцепили от байков провода ветродуев, посадили пассажирами хозяина Амфитеатра и ювелира и улетели в пустыню. Сверху отлично видно, что никого вокруг на десять тысяч шагов.
— Ты уже заплатил за Хвостиков? — спросила Линда ювелира, когда мы сели.
— Это важно?
— Очень. Миу, поднимись на бархан, посмотри, чтоб нам никто не мешал.
Понятно, Линда отсылает меня, чтоб свободные не опасались ушей рабыни. Но бархан такой высокий, под ногами осыпается. Когда я еще на него поднимусь. А воздух такой жаркий… Я вскочила на байк и мигом взлетела на вершину.
— Умница, — одобрил Стас. — Хочешь услышать, о чем они говорят?
— Да, господин. А можно?
— Нужно! А то еще не то ляпнешь. Всем будет плохо.
И я услышала. Линда убедила обоих оформить сделку на куплю рабов утренним часом. Если не оформить сделку, то она просто избила главу Службы. Хозяин Амфитеатра допустил драку, держал рыжих рабов с хвостами, и вообще, занимался неизвестно чем вместо мистерии. Если сделка заключена до начала представления, то получится, что Линда дралась с главой Службы
закона и порядка за своих рабов, хозяин Амфитеатра абсолютно ни причем, а ювелир просто поверенный. И так ни в чем не виноват. Пришел мистерию посмотреть.
Еще четверть стражи прикидывали разные варианты. По-любому выходило, что Линда в своем праве. Никто не имеет права чужих рабов под замок сажать. И, тем более, хвосты рубить. Договорившись обо всем, подозвали меня, и мы быстро вернулись в Амфитеатр. Здесь ювелир оформил бумаги, Линда с хозяином Амфитеатра подписали, каждый забрал по экземпляру.
— А если они завтра утром потребуют показать деньги? Таких денег у меня нет, — забеспокоился хозяин Амфитеатра. Но Линда и тут нашла выход. Оставила в залог мой парадный ошейник с рубинами и бриллиантами.
— Деньги, а точнее, рубины, будут завтра, — улыбнулась она.
Так, в один день я лишилась двух лучших ошейников. Один у хозяина Амфитеатра, второй — на Терре, рыжей рабыне ювелира. А на мне — ошейник с кольцом для цепи. Здорово, да?
Линда очень боялась возвращаться домой. Надо будет потом спросить, что такое пистон, и куда их вставляют. Наверно, что-то вроде колокольчиков в уши.
Первым делом я побежала менять ошейник с кольцом на скромный, без украшений. И столкнулась с Наследником, Королевой и Королем. Они дожидались меня в моей комнате, лежа на синих подстилках вроде той, на которой я провела первую ночь. Култышки хвостов были залиты белой пеной и напоминали теннисные мячики людей. Ни на ком из них не было ошейников.
— Сестренка, разговор есть, — поднял голову Наследник.
— Да, если недолго. А то кушать очень хочется. Вы уже поели?
— Мы тебя ждали.
— Этот умник решил, что без тебя нас обязательно отравят, — фыркнула Королева. Я тоже фыркнула. И повела всю компанию в столовую.
Линда, увидев Хвостиков, погрустнела.
Стулья пришлись очень к месту. На полу рыжие сидеть не могли
— култышкам хвостов было больно. А на стульях верхом — самое то. Я усадила рыжих за стол, выбрала простые, известные всем блюда из своего меню, объяснила, чем людские ложки-вилки отличаются от наших.
— Миу, поторопись. Сейчас будет разбор полетов, ждут только нас, — сообщила Линда.
— Что у тебя с глазом, госпожа? — спросила Королева.
— Подралась с одним гадом, — буркнула Линда и осторожно потрогала кончиками пальцев царапину на щеке.
— Госпожа избила того, кто приказал отрубить вам хвосты. Теперь мы ждем неприятностей, — пояснила я.
— Сильно избила? — тут же заинтересовался Наследник.
— Своими ногами ушел, — Линда сжала кулаки.
— Хозяин запретил госпоже убивать главу Службы закона и порядка, — опять влезла я.
— Миу, хватит. И так тошно. Парни, простите, если можете. Я не
могла спасти ваши хвосты, не устроив кровавую бойню. Меня как девочку провели. Что бы ни сделала — стало бы еще хуже. Вы случайно попали в чужие разборки. Атака была направлена на нас. Хотели нас убрать из Дворца и из Столицы. Это почти удалось. Если б меня не остановили, полилась бы кровь. И нас бы изгнали с позором.
— Госпожа Линда, — грубо прервал Наследник. — Я не хочу лезть в
ваши проблемы. У нас своих хватает. Что случилось — то случилось. Нам нанесено оскорбление, которое можно смыть только кровью.
— Не надо крови. Хватит!
— Не перебивай. Так я считал две стражи назад. Но госпожа Марта сказала, что наши хвосты живы, и она может пришить их назад. Это шутка?
— Такими вещами не шутят. Мы умеем пришивать оторванные конечности, если успеваем довести их до больницы, пока они не умерли.
— Вы на самом деле можете пришить нам хвосты? — переспросил Король.
— Я — нет. Марта может.
— И они будут как раньше?
— Чуть покороче. Один-два позвонка могли раздробиться, когда вам их отрубали. Останется шрам, и первые полгода хвосты будут плохо двигаться. Чувствительность кожи тоже вернется не сразу.
Трое рыжих переглянулись.
— Какая плата? Что вы с нас за это потребуете? — зло спросил
Наследник.
— Пуррт, о чем ты говоришь? Посмотри на себя. Что у тебя есть кроме набедренной повязки?
Оказывается, Наследника зовут Пуррт. А я и не знала. Королеву зовут Амарру, Короля — Ктарр, это слышала.
— У меня есть свобода.
— Никуда твоя свобода от тебя не убежит. Если хочешь, сейчас все брошу, отвезу вас троих домой.
— Без хвоста — не хочу. Но что нас тут ждет? Где мы будем жить, что есть, чем платить за кров и хлеб? Чем нам заняться?
— А я знаю? Никто не ожидал, что вы сюда попадете. Давай, завтра подумаем. Сейчас мне не до этого. Сейчас мой Владыка будет меня морально убивать. Медленно и с особым цинизмом.
Убивать Линду хозяин не стал. Хотя выглядел мрачным и очень
задумчивым. Дал задание Стасу изготовить мне два новых ошейника взамен утерянных. И наштамповать Линде рубинов для передачи ювелиру. А также изготовить серию простых, но изящных ошейников с регистраторами для внедрения в дома враждебных кланов.
— Хозяин, но если с моего ошейника нельзя было писать видео, то почему с их ошейников будет можно? — спросила я.
— Ты своя, они враги.
— Рабыни?
— Их хозяева.
Чуть не замурлыкала.
— Линда, твои соображения по поводу атаки во время представления? — продолжил хозяин. — Цель, смысл, организаторы?
— Ничего не знаю, ничего не понимаю. Они заставили труппу доиграть спектакль. По концу пьесы дружно и организованно свалили.
— Выходит, это нападение было направлено не против спектакля?
— Выходит, так.
— Против нас?
— Возможны варианты. Но тоже не похоже. Стражники вели себя с нами вежливо и корректно. Глава Службы очень не хотел драться со мной, я долго его доводила, но он терпел до последнего.
— То есть, ты думаешь, его подставили. Вслепую.
— Наверно… Очень похоже на это.
— А помнишь, что он во время драки говорил?
— Что-то насчет долга.
— Вот именно. Что он выполняет долг. Почему бы не поверить ему?
— Но тогда получается…
— Тогда получается, ему было важно, чтоб спектакль прошел без
эксцессов, точно по сценарию.
— Кто-то нашептал ему в уши, что рабы готовят бунт?
— Это ты сказала.
— Шеф, какой ты скользкий
— А у тебя есть другие варианты?
— У меня и этого не было. Стас, что молчишь?
— У меня пока нет фактов ни за, ни против. Придется уделять ему
больше внимания. Шеф, может, выпишем с Земли двух-трех толковых специалистов?
— Здесь цивилизация первого уровня, третьей ступени. Получишь двух оболтусов-стажеров без опыта работы на поверхности. Полгода будешь в курс дела вводить. Легче из местных воспитать.
— Миу, а ты что думаешь? Хвостики согласятся помогать Стасу?
— Не знаю, госпожа. Наследник с радостью согласится. Только ему верить нельзя. Для него война еще не кончилась. Как получит байк и оружие, скроется в пустыне и начнет вершить справедливость. Я даже представить боюсь, сколько народа он может вашим оружием убить.
— Хорошо, а Король? — заинтересованно спросил Стас.
— Ничего не могу сказать. Он как мутная вода. Слушает всех очень внимательно. Сам молчит, первым ни с кем не заговаривает. Если его спрашивают, отвечает кратко, односложно, или дает уклончивые ответы. Никто о нем ничего не знает.
— Королева-мать?
— Добрая, отзывчивая женщина. Но простая, неграмотная, в чем-то наивная. Не знаю, сможет ли она разобраться в дворцовых интригах, но такая работа будет ей не по сердцу.
— А среди твоих рыжих подходящие есть?
— Там такие интриганки есть! Только читать всего две умеют. Среди рыжих парней грамотных вообще нет. Среди серых есть, но они не продаются.
— Нам нужны будут учителя для школ. Рыжие подойдут? — поинтересовался Петр. Хозяин надолго задумался.
— Впоследствии — да. Сейчас — не знаю.
Дальше, наверно, много обсуждали. Но, стыдно признаться, я уснула. Так и не узнала, получила Линда пистон, или нет.
А как в комнату вернулась, хотела обучить Хвостиков, как жить в
железном доме, они меня ошарашили.
— Слушай, сестренка, ты можешь с иноземцами поговорить, чтоб нам разрешили спать на улице? — встретил меня Пуррт.
— В доме же лучше.
— Кому как. Ну можешь или нет?
Я сбегала за Линдой.
— Именно сейчас приспичило? До утра подождать трудно? — заругалась на них Линда. Но Хвостики стояли на своем. Тогда Линда позвала Мухтара, Петра и Стаса, и мы устроили «переселение народов. В свете прожекторов развернули и установили большую палатку, натащили туда самого необходимого
из мебели, а также посуду, канистры с водой, запас еды на три дня в холодильном ящике и много всяких полезных мелочей.
Под конец Линда опять поворчала, что мы все устали как негры на плантации, а рыжие заставили нас еще и ночью работать. Думаете, спать отправились? Как же! К Стасу в аналитический центр. Интересно же послушать, что о нас будут говорить.
— … Буду гончаром работать — убеждал Пуррт.
— Здесь глины нет. Один песок, — возразил Ктарр.
— Могу кузнецом, стеклодувом.
— И за год всю рощу на дрова пустишь?
— Но что-то делать надо.
— Ты пустыню перейти сможешь? Так, чтоб на серых не наткнуться.
— Не знаю.
— И я не знаю. Но Амарру точно не сможет. Так что сиди, не дергайся.
Здесь тебя никто не съест.
— С чего ты взял?
— Головой думай. Линда с тобой водой поделилась. Не со мной, не с Амарру, а с тобой. Еще тогда на тебя глаз положила, да выкупить не смогла.
— Зачем я ей нужен?
— А это уж ты думай. Припомни, она тебе хоть раз в чем-то отказала?
— Вроде, ни разу.
— Вот именно. Даже сейчас — поругалась, но твою просьбу выполнила.
Тут я опять уснула. Разбудила меня Марта, когда все уже расходились. Столько ночей провела с хозяином в страшной комнате, что она мне в чем-то родной стала.
Хозяин где-то задержался. Ненадолго, правда, но вошел грустный и расстроенный. Поминал детский сад и штаны на лямочках. Я вскочила с кровати и помогла ему лечь. (Превратила его кровать в кресло, а когда он сел, снова в кровать.) Лизнула в щеку и побежала искать Линду.
Так и есть. Сидит на коврике, коленки в стороны, и молча плачет. Села рядом.
— Шеф запретил мне заниматься театром, — пожаловалась Линда.
— Совсем?
— Сказал: «Найдешь себе замену — играйся сколько хочешь. А пока замены нет — ты ведешь программу».
— Кошмар какой…
— Знаешь, что самое страшное?
— Нет.
— Он во всем прав. Иди спать, пушистик. Нам завтра рано вставать.
Утром, проведя очередное обследование хозяина, Марта сказала, что уже можно делать вторую операцию. Первая была срочная, чтоб спасти, чтоб не умер. А теперь надо сшить все правильно. Чтоб как раньше было. Еще надо что-то подправить чтоб рука могла нормально работать. Поэтому Петр, Линда
и я будем работать в автономе. Я спросила, что это значит. Стас ответил, это значит, никто нас страховать не будет. То есть, меня с Линдой будет страховать Петр, а вот его уже — никто. И мы должны рассчитывать только на себя.
После завтрака я вспомнила о Хвостиках, нагрузила поднос едой и отнесла им. Нехорошо получилось, они еще спали, а я их разбудила.
— Сестренка, зачем ты ошейник носишь? — спросил Пуррт. Этот простой вопрос поставил меня в тупик. Про прибамбасы говорить нельзя. Здесь, в оазисе могу смело ходить без ошейника. А эти трое уставились на меня и ответа ждут. Тупо хлопаю глазами, а время идет.
— Чтоб хозяин не забывал, что у него есть лучшая в мире наложница, — неуклюже выкрутилась я.
— Он не разрешает тебе ошейник снимать?
— Напротив, каждый раз снимает, когда я с ним ложусь. А утром я снова надеваю.
— Помню, в лицее я тоже был влюблен в молодую учительницу, — фыркнул Ктарр.
Меня как по голове тюкнуло.
— Ктарр, ты мог бы работать учителем?
— Я и сейчас могу.
— Пуррт, а ты?
— Разве что по военному делу.
— Амарру, а ты можешь учить детей?
Королева покачала головой и поморщилсь. Видно, дернула култышкой хвоста в жесте отрицания.
— В войну я, еще девчонкой, помощницей лекаря работала. Потом — роды принимала, нянькой в нашем поселении работала.
— Вы отдыхайте пока. Мы с Линдой сейчас в Амфитеатр летим, а вечером поговорим, ладно? — Я оставила Хвостикам поднос с едой и умчалась делиться новостями.
Какие у Пуррта уши. С ума сойти от таких ушей. Хозяину бы такие… Я представила хозяина с ушами Пуррта и зафыркала.
Петр вел машину, а мы с Линдой летели на байках. Почему-то Линда решила, что так будет лучше. На четверть стражи сели у Дворца, Линда доложила Владыке, что с хозяином все хорошо, выздоравливает. Я в новом ошейнике скромно стояла за ее плечом. Стас за ночь изготовил мне еще два ошейника, точь в точь как те, которых я лишилась.
Папа пожелал хозяину скорейшего выздоровления, побранил слегка Линду за драку, и мы полетели дальше. На самом деле Линда заглянула во Дворец чтоб меня папе показать. Убедить, что я живая, здоровая, с хвостиком, и вчерашнее приключение обошло меня стороной.
В Амфитеатре нас ждали. Труппа и рабы расположились на сцене, среди полуразобранных декораций, а важные господа — на двух последних рядах зрительного зала, что в тени стены.
Линда направилась к господам, а я побежала к артистам. Меня
встретили радостными возгласами, приличными и не очень шутками. Но в воздухе витала тревога. Всех беспокоило будущее. А что я могла сказать?
— Подождите, госпожа Линда все вам расскажет.
И села рядом с Террой. Парни сразу заметили, что мы с ней в
одинаковых ошейниках — блестящих, с несколькими мелкими рубинами.
— Миу, Линда просит очистить сцену от декораций и расставить столы, — услышала я голос Петра. — Сейчас будет краткий брифинг.
Терра вздрогнула, подняла уши и отстранилась от меня. Я забыла отрегулировать громкость ошейника.
— Все слышали? Госпожа Линда велела очистить сцену и расставить столы, — выкрикнула я. Рабы решили, что столы — это к завтраку. И с голодным энтузиазмом принялись за дело. Скупой владелец Амфитеатра решил, что раз продает бОльшую часть труппы, то кормить рабов не имеет смысла.
Столы расставили, но котлы для еды пустые и холодные… Ну да,
господа сами расселись и начали говорить о своем. А мы спрятались за кулисами. Лишний раз попадешься на глаза господам — работой загрузят. Непорочные девы Шурртха, рабыни ювелира Терра и Берра и я образовал кружок сразу у выхода на сцену, за легким полупрозрачным занавесом. Нам господ видно, а им нас — нет, мы в тени, за темной сетчатой занавеской.
— Миу, как этот ошейник расстегивается? — вполголоса спросила Терра.
— Мы вчера с хозяином измучились, но снять не смогли. А ты это одним движением делала.
Я расстегнула ошейник и показала ей, как надо нажимать на защелку. Весь секрет в том, что защелка с внутренней стороны. Надо подсунуть палец под ошейник.
А потом мы задумали мелкое хулиганство. Раз мы обе рыжие, одеты похоже, в одинаковых ошейниках, то… В общем, я наскоро обучила ее и всех, кто рядом был, движениям и жестам рабынь высшего света. Как подходить, как кланяться, как садиться и вставать. Какие слова говорить. Ничего сложного, но простых рабынь изысканным манерам не обучают.
— Кушать хочется… Что они обсуждают? — поинтересовался черный раб, который играл римма ночных разведчиков.
— Подводят итоги представления, расплачиваются друг с другом по кредитам, решают, что будет с нами, — пояснила я.
— А кормить нас будут?
— Надо спросить у госпожи Линды, — тут я вспомнила, что сегодня Стас нас не страхует. Но попробовать можно… Схватилась обеими руками за ошейник спереди, чтоб не поняли, что я на кнопочки давить буду, подняла лицо к небу. — Это Миу говорит. Слышит меня кто-нибудь?
— Слышу тебя, Миу, — тут же отозвался Петр.
— Господин Петр, рабы со вчерашнего дня ничего не ели. Как глупой рабыне об этом с госпожой Линдой поговорить?
— А рацию дома забыла? Сейчас свяжусь с Линдой.
Я на самом деле глупая рабыня. Рация лежит в бардачке моего байка. А Петр щелкнул чем-то, и я услышала, как он передает мои слова Линде. Выглянула из-за занавеса. Линда не оборачиваясь подняла руку, щелкнула пальцами и негромко приказала:
— Миу, ко мне.
Если б не ошейник, я с такого расстояния ничего бы не услышала. Но вот настал час нашего хулиганства. Дернула рыжую за руку, мы поднялись и бок о бок вышли на сцену.
— Левой, левой, левой, — негромко командовала я. Подошли, четко замерли на полвздоха за левым плечом наших хозяев, положили ладони на плечи, поклонились господам и сели. Все это одновременно изысканно. Обе рыжие, красивые, в одинаковых ошейниках. И в один голос доложились.
— Рабыня по вызову явилась.
Линда знала, что я приду, а ювелир удивился. Но вида не подал.
Кивнул, будто так и должно быть.
— Когда артисты ели последний раз? — негромко спросила меня Линда.
— Вчера, госпожа, — так же негромко ответила я. Хоть и тихо говорили, но нас услышали все. Потому что после нашего выхода все смотрели только на нас.
Линда повернулась к ювелиру и так же вполголоса:
— У меня с собой нет мелочи. Разменяй это на деньги и распорядись, чтоб купили на привозе продуктов и накормили всех.
Достала из кармана и высыпала перед ювелиром десяток ограненых рубинов — как у меня на парадном ошейнике.
Ювелир уже привык к выходкам Линды. Поэтому и усом не повел. А просто отвязал кошель, небрежно бросил рыжей на колени и распорядился:
— Все слышала? Передай Берре, чтоб занялась обедом, а сама
возвращайся сюда.
— Слушаюсь, хозяин, — отозвалась Терра, поднялась, поклонилась, четко развернулась и ушла, покачивая бедрами. Все как я учила.
Только после этого ювелир достал небольшой пустой кошель, небрежно ссыпал в него рубины и убрал за пазуху.
— Продолжаем, — хозяин Амфитеатра проводил рыжую задумчивым взглядом.
— На чем я остановился? Ах да. Остаток тканей. Можешь их забрать, уважаемый, со скидкой десять процентов, как договаривались.
Один из купцов молча поклонился.
— Ненужные декорации ты, уважаемый, обещал забрать на дрова. Кто их будет разбирать, пилить и колоть? Твои или мои? Если мои, то цена на треть выше.
— Имей совесть, уважаемый! Разобрать и распилить — и за это поднять цену на треть?
— Хорошо, на четверть.
— Не больше, чем на пятую. Четверть! Они что, золотые, эти доски?
И в таком духе — полстражи. Сколько заплатить хозяевам рабов,
которых пригласили на массовку, сколько — оркестру, сколько водовозам, сколько уборщикам мусора. С некоторыми казначей тут же рассчитывался, и народа за столом становилось меньше. Шурртх тоже получил небольшую денюжку за аренду непорочных дев и, не считая, ссыпал в кошель. Но не ушел.
Берра вместе с десятком рабов отправилась на рынок. На ту половину, что называется привоз. «Поварешки» растопили печи, поставили котлы с водой на огонь, а мы с Террой все сидели за спиной хозяев как истуканчики. Нас во Дворце тренировали подолгу сидеть, но Терра вся извелась.
Наконец, все посторонние были отпущены, остались только самые уважаемые. И почему-то — два чиновника Службы закона и порядка. Указать им на выход никто не осмелился. Думала, сами уйдут, когда один поднялся и направился к выходу. Но он вернулся с главой Службы закона и порядка. Мне стало страшно. А тут очередь говорить как раз дошла до Линды.
— Первое и главное. Театра не будет! Вчера мне здесь доходчиво
объяснили, — Линда осторожно потрогала царапину на щеке, — что я взялась не за свое дело. Второе! Все обещания и финансовые обязательства — относительно покупки рабов и прочего — я выполню. Как и договаривались, сегодня оплачу месяц аренды сцены Амфитеатра и служебных помещений. Я сказала.
Я сидела и хлопала глазами. Это же хозяин запретил Линде держать театр. А теперь все думают, что виноват глава Службы закона и порядка. Так ему и надо!
— Госпожа Линда, вчера произошел один неприятный инцидент. Намерена ли ты обратиться в суд в качестве истца? — подал голос один из чиновников Службы закона и порядка.
— Нет, если меня не вынудят к этому. Я долго думала вчера, и пришла к выводу, что ваш римм не хотел нанести мне оскорбления. Чьи-то злые шептуны напели ему в уши, чтоб поссорить нас. И им это почти удалось.
— Теперь я должен задать тот же вопрос тебе, уважаемый, — развернулся чиновник к своему римму. — Намерен ли ты обратиться в суд?
— Нет, — сухо ответил тот.
— Слова сказаны при свидетелях числом более трех и были услышаны.
На этом наше дело закончено, и мы удаляемся.
Оба чиновника поднялись, развернулись и ушли. Даже жеста прощания хвостом не отмахнули. Остальные гости тоже начали расходиться. Но глава Службы закона и порядка подошел к нам и вежливо попросил Линду уделить ему четверть стражи на разговор без свидетелей. Я бы ни за что не согласилась, но Линда пошла. Шурр понял по моему лицу, что что-то не так, сел рядом, положил руку на плечо. Только успела ему пожаловаться, как
услышала в ошейнике голоса. И начала скупо ему пересказывать.
— Извиняются перед друг другом. Он спрашивает, сколько должен за испорченных рабов. Госпожа говорит, что чужое горе в золотых не измерить. Опять извиняются. Госпожа спрашивает, кто нашептал ему в уши. Он не хочет называть, говорит, сам разберется. Ой! Он хочет со мной поговорить. Меня госпожа зовет.
— Не ходи, — посоветовал Шурртх
— Надо…
На ватных ногах, зажав в кулаках хвост, иду на вызов.
— За эту рабыню я отвечаю перед своим Владыкой, — негромко
предупреждает главу Линда.
На секунду отпускаю хвост, кланяюсь самым учтивым поклоном и вновь вцепляюсь в этого предателя. Он дергается, вырывается. Да что со мной? Чего я боюсь? У меня у самой папа Владыка. И хозяин Владыка. А этот — всего лишь глава… Не помогает.
— Следуй за мной, — хмуро бросает он и идет по направлению к ложам.
А хвост у самого… Бежать нужно от такого хвоста. Бежать и прятаться. Бросаю взгляд на Линду. Госпожа кивком подтверждает приказ. Подруга называется… Не может быть подруг среди господ, правильно мне говорили. Ну и пусть! Я тоже не хвостом сделанная. Моя мама воином была!
Господин заходит за угол и резко останавливается. Знаем мы такую шутку. Рабыня налетает на господина — и идет прямиком на конюшню получать пять плетей. Нас даже тренировали на это. Тело само среагировало. Скользящий шаг вперед и в сторону, чтоб его плечо не задеть, разворот лицом к господину и шаг назад для создания положенной по этикету дистанции. Замерла, ушки — сама скромность, глазки на его плечо смотрят. А он даже не оглянулся. Стоит столбом, только хвостом нервно хлещет. Думает. Размышляет…
— Вчера ты спасла мою жизнь и честь. Проси награду.
А сам даже не обернулся. Стыдно ему признавать, что чужой рабыне чем-то обязан. Тут во мне такая злость поднялась, что даже страх куда-то пропал. А что сделала бы мама на моем месте?
— Награду или подачку, господин? — голос ровный, негромкий, как и положено рабыне. Зато как он встрепенулся, когда дошло, что я сказала. Развернулся, взглядом жжет, когти выпустил. Так бы и полоснул по щеке.
— А ты дерзкая рабыня. Но я тебе обязан. Терпеть не могу быть кому-то обязанным. Говори, чего желаешь?
А в меня словно злой дух вселился.
— Дорого ли господин ценит свою жизнь? — голос скромный, негромкий. Ох, доиграюсь…
— Дорого. Очень дорого, дерзкая рабыня. Кого-то ты мне напоминаешь? Уж не Владыка ли твой отец? Отвечай.
— Миу, не отвечай! Запрещаю отвечать! Так ему и скажи! — звучит в ошейнике голос Линды. Но во мне столько злости. И мы в стенах Амфитеатра, где я только вчера играла свою мать-воина! Прости, госпожа, ты сама учила меня искусству импровизации.
— Пятнадцать лет назад Владыка сказал два слова, и голова моей
матери покатилась по каменному полу дворцового коридора. Мне тогда было два дня от роду, но я знаю, кто и за что убил мою мать. — Голос ровный, без интонации. И ни одного слова неправды. Как хочешь, так и понимай.
— Хватит играть словами. Говори желание.
Легко сказать… А что ты можешь дать рабыне? Свободу? Скажу слово хозяину — он в ту же минуту снимет с меня ошейник. Деньги? У рабыни не должно быть своих денег. Еду? Знал бы ты, какие деликатесы я в железном доме каждый день кушаю.
И тут в голову как молнией ударило. Хозяин же нас учил, а я
бестолковая… Медленно опустилась перед господином на колени, коснулась лбом пола, выждала положенное время, прогнулась, подняла глаза. Поза униженной просьбы.
— Господин, сделай так, чтоб не рубили рыжим хвосты. Я знаю, ты можешь. Хотя бы детям, которые на этой земле родились. Они уже после войны родились, они ни в чем не виноваты. Не проливали они вашу кровь, не захватывали вашу землю. Нету у них другой родины, кроме этой земли. За что им позор на всю жизнь?
Как господин разозлился. Глазами молнии мечет, хвостом хлещет. Но молчит. Мне показалось, целую стражу надо мной простоял. Потом сказал:
— Я слышал тебя, дерзкая рыжая рабыня.
Развернулся и ушел, ни разу не оглянувшись. А меня затрясло. Линда с Шурртхом подбежали, утешать начали. Но куда там. Еще и слезы полились. Который уже раз за последний месяц. Линда вдруг говорит:
— Шурр, тащи ведро холодной воды. Будем приводить в чувства по методике шефа.
— Это как? — удивился Шурртх.
— Сейчас увидишь. Я, дура, еще ругалась на него.
Наверно, я уже пришла в себя, потому что поняла замысел.
— Госпожа, не надо меня водой обливать. Я ничего плохого не сделала.
— А хорошего? — ухмыляется во весь рот Шурртх.
— За хорошее как раз попадает больнее всего, — вздыхает Линда.
— Идем, там, наверно, уже обед готов.
Обед еще совсем не готов. Только мясо в котлы бросили. Я сбегала к байку, достала из багажника свой хищный ножик и присоединилась к рабыням, которые чистили и крошили овощи. Это чтоб нервы успокоить. Господ осталось совсем мало, только те, что каким-то боком связаны с Амфитеатром. Линда отошла к ним, пошепталась и начала по одному подзывать к себе серых
рабов. Когда двое первых вернулись, мы узнали, что все серые и черные получат свободу. Линда расспрашивала их, чем займутся, Обещала на первое время помочь деньгами и с обустройством.
Новость ошеломила. Рабы забыли об обеде, разбились на несколько кучек, строили планы, спорили. Некоторые перебегали от кучки к кучке.
— Чего радуешься? — осадила я одного рыжего. На языке рыжих спросила, чтоб чужие уши не поняли. — тоже хочешь ошейник снять?
— Хочу! — горячо ответил он.
— И долго ты здесь без ошейника проходишь? Тут ведь из свободных только ворам хвосты рубят. А раз хвост кончился — иди или в рабы, или на каменоломни. Тебе где больше нравится?
— А ты-то чему радуешься? Сама рыжая.
— Тому и радуюсь, что ошейник иноземцев ношу. Пока им служу, хвост при мне. А продадут местным — как тебе, под корень оттяпают.
Парень задумался, похлопал меня по спине и пошел советоваться со своими. Вскоре серые и рыжие разбились по разным кучкам.
Наступило время обеда. Последний раз кушали на сцене и за одним столом с господами. Поели быстро. После обеда Линда велела мне принести из багажника байка планшетку, скинула файл и велела переписать на пергамент на языке прраттов. Да, кто не знает, файл — это острая палочка на подставке, на которую чиновники отработанные документы накалывают. А на планшетке файл — он вроде свитка. Его на экране читать можно. Но там буквы
русские, а из всех прраттов по-русски только я читать умею.
В файл Линда записывала, кто из серых рабов чем хочет заняться, и чем ему нужно помочь. Кому — лавку купить, кому — инструмент, кому — посодействовать вступить в гильдию. И сколько это примерно будет стоить. Некоторые рабы решили объединиться. Причем, не только серые, но даже серый с рыжим — два горшечника. Разумеется, с рыжего ошейник никто не снимет.
Надеюсь, ошейник будет только для вида, и они останутся друзьями. Многие рыжие рабыни из массовки попросили отдать их серым. А три серые барышни, стесняясь, просили отдать им рыжих парней. Линда переговорила с каждым и заявила, что все, что делается по взаимному согласию, делается к лучшему.
Удивило меня, что довольно много серых и несколько рыжих захотели остаться в Амфитеатре. Серых я понимаю. Они теперь наемные артисты. В любой момент могут уйти. Но от рыжих ни разу не слышала, чтоб раньше им при Амфитеатре хорошо жилось.
Опросив всех по первому разу, Линда начала подзывать по второму, уже по несколько парней сразу и пристраивать рыжих девиц.
В конце концов этот тяжелый бесконечный день закончился. Остались непристроенными восемь рыжих, трое серых и одна черная. Линда решила пока отвезти их к нам и поселить вместе с Хвостиками.
Список я отдала ювелиру. Он обещал нанять на следующий день толпу поверенных и заняться делами освобожденных серых.
— Себя тоже не забывай, — улыбнулась Линда. — Любое дело должно приносить если не радость, то хотя бы доход.
— Очень правильные слова, — одобрил ювелир.
Линда поднялась и хлопнула несколько раз в ладоши, как на
репетиции.
— Слушайте все! Первый месяц можете жить в Амфитеатре. Это оплачено. Но за месяц вы должны подготовить себе жилище и слинять отсюда! Со всеми вопросами — к нему! — указала на ювелира. — Живите дружно, не обижайте друг друга. Услышу, что ссоритесь — при всех за уши оттаскаю! А сейчас — прощайте. С вами хорошо, но дома меня грандиозный нагоняй ждет.
Двоим самым толстым Петр велел сесть пассажирами на байки. Но как остальных в машину затолкал — это надо видеть! На коленях друг у друга сидели. А две худенькие девушки — даже в багажнике. Зато всю дюжину пассажиров за один раз перевезли.
Сели у железного дома с последними лучами солнца. Я побежала готовить еду новеньким. Заглянула к хозяину, но он спал. И уже в темноте мы ставили вторую палатку для вновь прибывших. В общем, не помню, как до постели добралась.
Сразу бросается в глаза, что в ходе расследования убийства Алек Сневар дважды (на с. 98 и 173) виноватится, что сказал Мозесу лишнего: сначала про убийство Олафа Андварафорса, а потом, что пресловутый чемодан забрал инспектор Глебски. Но, может быть, случайность?
Вспоминаются два факта из начала повести. При первом же знакомстве (то есть в первой реплике, обращенной к инспектору) Мозес точно называет «специализацию» Глебски.
«— Инспектор,— проворчал Мозес. — Фальшивые квитанции, подложные паспорта…» (с. 27)
И кто в отеле это знал? Только сам Глебски и хозяин, который спросил у инспектора (см. с. 11).
А чуть ниже инспектор болтает и сплетничает со Сневаром. Речь, конечно же, заходит о Мозесе. Глебски предполагает (не всерьёз, спьяну и для поддержания разговора), что Мозес — фальшивомонетчик, и Сневар мгновенно отвечает:
«— Отпадает,— с удовольствием сказал хозяин. — Билеты у него настоящие». (с. 30)
Гм, а что у (хотя бы) фальшивомонетчика все деньги (то есть билеты) фальшивые? Наивно как-то… Разговор о Мозесе и его жене продолжается. И вскоре уже Сневар уверенно заявляет:
«— /…/ А вы знаете, Петер, у меня есть довольно веские основания предполагать, что никакая она не госпожа и вовсе не Мозес. /…/ По-моему, Мозес её бьёт. /…/ У Мозеса есть плётка. Арапник». (с. 32)
(Отметим, что первая фраза хозяина очень точно «выстроена». Это явно не экспромт, а «домашняя заготовка».) Только что защищал, и сразу наушничает? Или пикантной, но безобидной новостью отвлекает внимание от гипотетического фальшивомонетчества (и вообще мошенничества) Мозеса?
Связь очевидна. Сневар работает на пришельцев. И, быть может, именно он вступил с ними в первый контакт.
==Предварительные итоги==
Напрашиваются кое-какие выводы:
1) Никто из землян не воспринимает «чужаков» как пришельцев из космоса. Все предпочитают более «земную» версию нечистой силы.
2) Всё общение с пришельцами ведется либо из желания урвать свою большую (Чемпион) или малую (Сневар) долю выгоды, либо по служебной необходимости (Хинкус).
Выводы для нас неутешительные. Контакта нет. Вот почему, наверное, пришельцы пошли на последнюю отчаянную авантюру в «Отеле «У погибшего альпиниста». Чтобы дать землянам ещё один маленький шанс.
Проверка гипотезы
Начинаются собственно события в отеле.
И в первую голову происходит проверка лиц, которые уже вступили в контакт. Кроме Чемпиона, с которым для пришельцев всё ясно. Итак, вражеский наемник Хинкус. И свой помощник, хоть и наёмный, Сневар.
По идее Хинкус, как лицо незаинтересованное (а его босса рядом нет), при первой же серьёзной угрозе (а я с трудом поверю, что можно бояться больше, чем Хинкус боялся Вельзевула) должен сбежать. Хозяин же отеля должен оказать пришельцам настоящую, реальную помощь. Что же происходит на самом деле?
Как это ни парадоксально, именно Хинкус проявляет в этом контакте «человеческие черты». Гангстер прекрасно знает, что имеет дело с ужасной «поганью» (с. 170). И эту самую погань сторожит и не пускает из долины. И, не боюсь этого слова, с честью справляет с задачей. Даже героически выдерживает пытки:
«Как я там со страха не подох, как с ума не сошёл — не понимаю. Три раза в отключку уходил, ей-богу…» (с. 168)
(Кстати, господин Мозес, это что же получается: убивать людей нельзя, а пытать и доводить до сумасшествия, а то и до смерти — запросто. Какие же вы гуманные, о пришельцы.)
Несмотря на муки, страх смерти и сумасшествия (причем неизвестно, что хуже) Хинкус не покидает свой пост. И даже придумал легенду, почему так ужасно выглядит:
«— Туберкулез у меня,— сообщил он вдруг. — Врачи говорят, мне всё время надо на свежем воздухе… и мясо черномясой курицы…» (с. 57)
Понадобилась грубая неженская сила госпожи Мозес, чтобы остановить бандита. (Интересно, а ведь беднягу Хинкуса освободили практически случайно, его должны были найти не раньше следующего утра. Он что, за это время не мог помереть? Или сойти с ума?) Не знаю, как вы, но я, при всей своей нелюбви к тому, что делает Хинкус, не могу не уважать его за то, как он честно исполняет свой долг.
А что же Сневар? Хозяина отеля никто не пытает, не сводит с ума, не пугает до полусмерти. (Разве что Глебски грозит некими абстрактными «неприятностями», но несмотря на то, что Сневар сломал ему ключицу, их так и не доставляет.) Да помоги же ты пришельцам, чего тебе стоит?
Однако поступки хозяина весьма двусмысленны.
С одной стороны, он передает бразды правления в руки Глебски. А с другой—делает инспектору очень странные намеки. И даже не совсем намеки.
«Почему-то все время так получалось, что версия хозяина — единственная и безумная — всё время находила подтверждение, а все мои версии — многочисленные и реалистические — нет…» (с. 148)
Но что же все-таки хочет сказать хозяина отеля?
«Надо быть разумным. Не одним законом жива совесть человеческая». (с. 188)
«Я чувствую только одно, Петер. Вы заблуждаетесь. /…/ Мне кажется, что в этом деле обычные понятия вашего искусства теряют свой смысл…» (с. 122)
Это важные, но общие мысли. А в частности?
«Такое явление реального мира — мёртвый человек, имеющий внешность живого и совершающий, на первый взгляд, вполне осмысленные и самостоятельные действия,— носит название зомби». (с. 125)
Что-то начинает проясняться. Хозяин намекает, что Олаф вот-вот «восстанет из мёртвых». И далее:
«— Вы всё-таки ещё не созрели, Петер /…/. А вот, /…/ когда я увижу, что вы готовы, тогда я вам кое-что расскажу». (с. 122)
Когда же Глебски «будет готов»? Очевидно, при виде воскресшего Олафа. И тогда хозяин кое-что ему расскажет и, главное, поможет замять это «уродливо-бессмысленное дело». Вот почему Сневар так покровительствует инспектору. Глебски дотошен, но не слишком умён и, главное, незлобив. И согласится на любую версию, лишь бы не стать объектом насмешек. Версия же будет простая: «Великий» инспектор «слегка перебрал, и ему почудилось Бог знает, что…» Что же касается самого воскресения Олафа Андварафорса, то Алек Сневар перекладывает ответственность за это дело исключительно на плечи Мозеса. Им, стало быть, выкручиваться, а хозяин, так и быть, «наложит окончательный глянец».
Всё бы хорошо, но ситуация обостряется. Мозесу нужен чемодан, добыть который он не может без помощи Сневара. Об этих событиях повесть Стругацких умалчивает, но, в принципе, суть и так понятна. Есть одна косвенная улика:
«/…/ И только однажды [хозяин отеля], пряча глаза, признался, что тогда его больше всего интересовала целость отеля и жизнь клиентов. Мне кажется, потом он стыдился этих слов и жалел о своем признании». (с. 195)
С чего Алеку Сневару стыдиться? Человек исполнял свои обязанности. Но раз стыдился, значит, исполнил не все. Подвёл доверившихся ему пришельцев. Скорее всего, на их просьбу о помощи хозяин, как обычно, дал уклончивый ответ. В смысле, я бы рад, но вот этот чертов инспектор полиции запрещает. Нет, он какие-то усилия, конечно, обязательно приложит.
Например, поговорит с Глебски:
— Отдайте вы им чемодан, и пусть они убираются с ним прямо в свой ад, откуда они вышли». (с. 174)
А инспектор, естественно, отмахнётся в ответ. И тогда хозяин отеля решит зайти с иной стороны.
Но это уже немножко другая история.
Интересная новость всколыхнула наше мирное затишье. Отыскался тот, чьей идеей было поставить временные ловушки, из-за которых пострадали Шеат и некоторые студенты. Им оказался… один из преподавателей Академии, причем работавший там еще с самых первых дней ее существования.
Точнее, это было существо, сожравшее самого преподавателя и очень точно скопировавшее его. Мимик. Название смешное, а вот сама раса страшная. Сдается мне, это тоже какая-то ветвь Хаоса, пошедшая в разнос.
Мимика вычислили совершенно случайно, как обычно все и происходит. Он преподавал в новой группе, в которую зачислили среди всех прочих и девочку-эспера с развитым даром телепатии. Беда в том, что девочка свой дар не слишком контролировала и нуждалась в качественном обучении. Ну и нечаянно подслушала странные мысли преподавателя и проговорила вслух… Девчонку еле отскребли от стенки, мимика скрутили и утащили потрошить.
Злобствующий Шеврин вместе с Шиэс расстарались. И не удивительно, ведь никто не ожидал удара изнутри. Искали шпионов, агитаторов, всяких подрывников… но чтобы учитель и наставник… да еще и хороший знакомый Шеврина и Ворона…
Ворон запил. Это был действительно сильный удар как по защите Академии, так и по самолюбию ее главы. Ведь самое галимое то, что этих мимков никак не вычислить, ну разве что только дождаться, пока он расслабится и натравить телепатов. А поскольку народу в Академии с каждым днем все больше, угадать, который из них мимик нереально. Честно могу сказать, что я не мимик, поскольку в самой Академии обретаюсь редко. Меня, наверное, когда-то туда пошлют учиться, но не раньше, чем я завершу свою «очистку кармы», так что рыпаться еще рановато.
Еще один действенный способ вычислить мимика на начальной стадии его внедрения в образ — у такого существа будет периодически полностью неметь лицо — сотрутся все эмоции и будет стеклянный взгляд. Но это только в первые дни. Наш же мимик, судя по его словам, проторчал в Академии полгода, а за это время натворить можно было много чего…
Самое паршивое, что на пороге смерти этот выпотрошенный Шиэс наглец всех нас «обрадовал» тем, что он не единственный. То есть да, план ловушек он придумал, но навсегда унес с собой в могилу то, кто же их поставил. И это очень плохо.
Панику в Академии поднимать не стали. Не тот уровень у нас. Просто ввели занятия для всех, начиная с первого курса, по предмету «Хаосные существа и как их выявить». Легонько, ненавязчиво тренировались на синерианах — эти ребята и не скрывали, что они хаосные, могут изменять внешность, рост, вес и даже превратиться в табуретку и цапнуть садящегося за зад — между прочим, поначалу это развлечение было популярно, пока не огребли от наставников.
Я смотрела на понурого Шеврина и искренне ему сочувствовала. Академия — фактически его детище, смысл его жизни. Ворон ею заведует, но горбатится то за всех именно Шеврин. А сейчас его ударили в самое больное место — в то, над чем он трудился уже дольше года, недосыпая, недоедая и порой сутками напролет гоняя студентов. Он действительно хотел, как лучше. А получилось, как всегда…
— Мы его найдем, — тихо говорю ему на самое ухо и привычно чешу шею, убрав в сторону толстую черную косу.
Дракон не сопротивляется, только болезненно кривится. Он не отвечает, только подставляет голову под чешущие пальцы и тихо прищуривается, как большой кот на солнышке. Большой черный кот, задерганный жизнью.
Не знаю, как повернется дальше, но найти мимика — очень важная задача. Плохо, что я в этих детективных делах не помощник, но и хорошо одновременно. Значит, не облажаюсь в самый ответственный момент. И не испорчу ребятам маленькую победу.