— Да никто не сталкивал его и не изгонял, что за чушь! Не падал он и уж тем более не скатывался потихоньку! С неподходящей компанией связался, это было, но чтобы скатиться… Скатился по наклонной, придумают тоже! Ты бы лучше не повторял разные глупости, а попробовал вот этого паштета. Очень полезно для крови и цвета лица, а то что-то ты бледный сегодня.
Они сидели за небольшим круглым столиком у окна в Ее кабинете. В предыдущие дни никакого столика в этом кабинете не было, был только один стол, ближе к центру, большой и массивный. Письменный. И выглядел он так, словно был выточен из цельной малахитовой глыбы (впрочем, Азирафаэль ничуть не удивился бы, окажись этот стол действительно не сотворен Ею, а выточен человеческими руками — Всевышний любила подобные шутки). А маленького столика, да еще и уставленного разными вкусностями, не было и в поминею Как и мягких удобных кресел с двух сторон этого столика.
— С икрой, кстати, я бы тебе советовала не манерничать, а употреблять прямо ложкой и без хлеба, как и положено приличным таможенникам. Ты же был Стражем Восточных Врат! Страж на воротах — это же, можно считать, почти что таможня в каком-то роде, вот и веди себя соответственно, а не делай вид, что за державу обидно.
Если это и была шутка, то опять из разряда непостижимых. Азирафаэль уже давно бросил попытки понять большую часть из Ею сказанного.
Поначалу он не собирался сидеть в Ее присутствии, несмотря на настойчивое предложение (очень настойчивое, почти повелительное) и на то, что стоять после вчерашнего обморока было еще сложновато, ноги так и норовили подогнуться и в голове слегка плыло. Но… сидеть? Когда Она стоит?!
Впрочем, оказалось, что Всевышний уже сидит — во втором кресле, по другую сторону сервированного к позднему завтраку столика (хотя еще секунду назад Азирафаэль мог бы поклясться, что ни этого столика, ни второго кресла у окна не было).
“Ты слишком воспитанный ангел, чтобы указать Мне на всю возмутительную негостеприимность Моего поведения. — Улыбкой Всевышней можно было резать камни. — Ты столько времени терпишь Мою болтовню, а Мне даже в голову не пришло предложить тебе хотя бы чашечку чая с бисквитным печеньем. Что ж, лучше поздно, чем мимо цели. Присаживайся и перекусим, чем Я послала”
В подобных обстоятельствах отказываться от приглашения разделить трапезу явилось бы верхом неприличия и неблагодарности. Азирафаэль послушно сел в кресло и взял бокал с чем-то темно-бордовым. “Это сок. Гранатовый. Очень полезно. — Взгляд Всевышнего был непостижим, как всегда. — Или ты в это время суток предпочитаешь каберне совиньон?” Азирафаэль подумал и решил предпочесть сок: гемоглобин тот повышал ничуть не хуже красного вина, но после него не придется лишний раз щипать Гавриила для протрезвления.
— Сам он ушел. Сам. Обиделся и ушел. Он же гордый, как… — Всевышний хмыкнула и качнула головой, словно сама себе не веря, — как демон. Ну да тебе ли не знать? Все и всегда только сам.
При этих словах Всевышний раздраженно передернула плечами, и Азирафаэль порадовался тому, что Кроули этого не видит. Потому что Кроули точно так же ими передергивал, когда злился, и вряд ли был бы счастлив узнать, что точно так же делает кто-то еще. Тем более учитывая личность этого «кого-то» и их сложные взаимоотношения и до Падения, и уж тем более после.
— Да не было никакого Падения! Нет, ну кое-кого тогда пришлось выгнать, не без этого. Надо же было как-то остановить этот срач и развести наиболее драчливых по разным углам… Или этажам. Чтобы опять не сцепились. Но ты кушай, не отвлекайся.
Азирафаэль и не отвлекался. Разве что на дышать. И старался не думать.
Последнее, правда, получалось плохо.
— А Ад — его они придумали позже, потом, и поначалу у каждого он был свой, ведь придумывал его каждый сам для себя, понимаешь? И кто виноват, что у большинства он получился сходным? Их самые потаенные страхи и безумные фантазии стали реальностью, чего больше всего боялись, то и воплотили. Неподходящая компания? Ну, можно сказать и так, смотря для чего. Люцифер увел самых талантливых и креативных, тех, кто умел придумывать и творить лучше прочих. Вот они и сотворили… Каждый сам для себя, в качестве наказания. А потом воплотили, объединили и поверили, что это теперь для всех. И навсегда. Этот камень мне что, тоже надо было пытаться поднять?
Азирафаэль пил гранатовый сок пополам с благодатью, дышал и старался не думать (ну или хотя бы не думать слишком громко, если уж не думать вообще не получалось) о том, что вообще-то камни поднимать вовсе не обязательно. Можно было просто поговорить. Намекнуть. Объяснить. Дать возможность постичь то, что считалось непостижимым. Дать просто возможность… Ладно, пусть не всем, но хотя бы… Хотя бы тому, кто так и не успокоился, так и не перестал спорить и задавать вопросы, за шесть тысяч лет. Кто всегда так переживал, что Небеса ему не отвечают, хотя и никогда никому не признался бы в этом даже под пыткой. Все шесть тысяч лет. Спорил, ругался, богохульствовал, кажется, даже молился — если полагал, что его никто не видит и не слышит.
И никогда не получал в ответ ни слова..
Неужели в этом вселенском молчании был какой-то непостижимый смысл? Неужели нельзя было просто сказать, что все это ерунда и он может вернуться — просто вернуться, если (когда!) захочет?
Нет, Кроули не вернулся бы на Небеса, не после Потопа и Голгофы, Азирафаэль слишком хорошо его знал. Но вот сама возможность вернуться, сама неокончательность отлучения, небезнадежность… Это было бы для него подарком воистину бесценным. Просто возможность. Право выбирать самому. Право знать, что тебя слышат.
Неужели так трудно для Той, по шевелению чьего мизинца зажигаются звезды, дать какой-нибудь знак, намек, символ? Вроде той же радуги, например…
Всевышний поморщилась. Глянула остро, голос ее внезапно стал усталым:
— Умный, да? Думаешь, так просто заставить хоть что-то услышать того, кто не хочет слушать? Того, кто твердо уверен, что ему не ответят…