После полдника Ковалев повел Аню в дом тети Нади, собираясь переодеть всё ещё мокрые сапоги.
– Представляешь, пап, оказывается Пушкин написал сказку не про попа, а про купца! – весело щебетала Аня по дороге.
– Чего? Про какого купца? Калашникова?
– Нет, ну сказка про Балду! Оказывается, Балда был работником у купца.
– Как это? Сказано же: «Пошел поп по базару…»
– Вот я тоже так знала. Я в тихий час девочкам эту сказку рассказывала, а они мне сказали, что это был не поп, а купец.
– «Жил-был купец – толоконный лоб»? Нескладушки-неладушки.
– Вот и я так сказала, – вздохнула Аня. – А на самом деле «Жил-был купец Кузьма Остолоп по прозванью осиновый лоб».
– Очень интересно, – фыркнул Ковалев. – Кто ж это из воспитателей так исхитрился?
Он вспомнил о старухе в черном, которая вызвалась помогать ему по дому, только когда открыл калитку, пропуская Аню вперед. И вдруг испугался: кто знает, может, старуха тоже ненормальная, как все они тут. Что ей надо, в самом деле? Если скучно и одиноко, шла бы Коле помогать…
Из дома дохнуло сухим теплом, стоило только открыть дверь. И ещё запахом ягод и пирогов.
Старуха стояла посреди кухни, без черного платка на голове, в засаленной вязаной кофте, – белоголовая, как одуванчик, маленькая и худая. Лицо у неё было виноватым и испуганным, и руками она теребила пуговицу на кофте, будто не знала, куда их деть. И Ковалев устыдился своих мыслей о злом умысле с её стороны, когда старушка улыбнулась Ане.
– Ань, это баба Паша, – подтолкнул ее Ковалев. – Она наша соседка и помогает мне по дому.
Взгляд его скользнул по столу: в глубокой тарелке лежала горка блестящих пирожков, парил заварной чайник с ситечком в носике, скатерть сияла чистотой, а на газовой плите кипятился начищенный до блеска чайник.
– Здрасте, – смущенно сказала Аня, разглядывая старушку.
– Здравствуй, детонька. – Баба Паша снова улыбнулась, и Ковалев заметил слезы в её глазах.
Впрочем, это могло ему и показаться, потому что старушка тут же засуетилась, помогая Ане раздеться и усаживая её за стол, и пока Ковалев переодевал мокрые носки и брюки, Аня перестала смущаться, – когда он вышел из комнаты, она рассказывала бабе Паше о своей жизни в городе.
Его мокрые сапоги уже висели над дровяной плитой, насаженные на два толстых металлических стержня, – а он-то недоумевал, зачем эти штуки стоят на плите рядом с кочергой!
– Вот эти с ягодкой, – показывала баба Паша пирожки, – вот эти с яблочком, эти – с картошечкой… Какой ты хочешь?
– С ягодкой! – недолго думая ответила Аня. – А там в пирожке одна ягодка?
– Нет, там их много.
– А почему с ягодкой, а не с ягодками?
– Ань, здесь так говорят, – ответил за старушку Ковалев, тоже садясь за стол. – Мы ведь тоже говорим: пирог с картошкой.
– Картошки большие, а ягодки маленькие. Ты же много картошек в пирожок не положишь, только одну картошку, – возразила Аня.
– Это пирожки с черникой. Попробуй-ка сосчитай, сколько там ягод!
Пирожки оказались на редкость вкусными, и тесто было какое-то особенное, легкое и тонкое. Бабушка редко пекла пирожки, только «фирменный» слоеный пирог с капустой, – ей лучше удавались торты и печенье. Влада как-то попробовала поставить настоящее дрожжевое тесто, провозилась всю субботу, но оно так и не поднялось – с тех пор она покупала готовое тесто в супермаркете.
Напившись чаю, Аня побежала играть во двор, и Ковалев собирался пойти за ней, поблагодарив бабу Пашу, но когда одевался, она вдруг спросила:
– Серёженька, а правда, что ты вчера Федю видел?
– Я и сегодня его видел, – ответил Ковалев, снимая куртку с гвоздя.
Старушка прижала обе руки к губам и помотала головой:
– Не может быть… Не может… Чтоб мой Федя… Не может…
– Почему не может? – пожал плечами Ковалев, отметив про себя «мой Федя».
– Так он же утонул. В запрошлую весну ещё.
Ковалев замер, так и не натянув второй рукав куртки. Вот как? Почему незнакомец назвался Павлику дядей Федей? Впрочем, может, это совсем другой Федя, не тот, который утонул?
– А… он ваш сын?
Старушка закивала.
– Я, наверное, видел кого-то другого, мне просто сказали, что его Федей зовут.
– Да… Да… – рассеянно ответила баба Паша. – Конечно…
Жалко её стало: потерять взрослого сына… Наверное, этот Федя и внуков ей не оставил, раз она готова помогать первому встречному, лишь бы не быть одной.
Выходя во двор, Ковалев вдруг вспомнил слова Инны: «Когда я увидела вас в первый раз, мне показалось, что вы прибыли ему на смену».
* * *
Витька всегда говорил, что Люля лучше Тамары, и был прав – она спокойно разрешала Павлику сидеть с Витькой в старшей группе, правда, только до отбоя. Тамара же верещала про тихие игры и из группы Павлика не выпускала. Нянька Люле что-то такое сказала, но та спокойно ответила, что нельзя запретить Павлику проводить время с братом, и какой бы Витька ни был – он всё равно Павлику родной брат.
В холле был включен телевизор, и как только дежурная воспиталка уходила, его тут же переключали с «Приключений Электроника» на ТНТ, но Витька всё равно смотрел «Техасскую резню бензопилой» на планшете у Аркана Дмитриева, и Сашка Ивлев тоже с ними смотрел – и ржал вместе со всеми. Вайфай в санатории работал неважно, и фильм всё время выключался и докачивался.
– Кинцо днем надо качать, чтобы потом спокойно смотреть, – сказал Витька Аркану, и тот начал жалко оправдываться, что на планшете нет места.
– Порнуху потри, и будет место, – посмеялся Витька.
– Я лучше завтра карту памяти побольше куплю, – засопел тот.
– А завтра в райцентр поедем? – радостно спросил Сашка.
– Чё ты так возбудился, унылый? Думаешь девок пощупать? Так тебе нельзя. Вырви глаз, если он тебя искушает. Но лучше отруби правую руку – будет надежней.
– Вот ты ржешь, а на самом деле не знаешь, кто такие рептилоиды… – изрек Сашка с чувством.
– А кто такие рептилоиды? – притворно заинтересовался Аркан.
Но Сашка Ивлев посмотрел сначала на Витьку – вроде как спрашивал разрешения.
– Давай, пропагандон. Грузи про рептилоидов, – позволил Витька.
Сашка набрал в себя побольше воздуха, прежде чем заговорить.
– Рептилоиды – это атеисты с биологической точки зрения. На самом деле у Адама и Евы было три сына. Их среднего сына звали Атей, он согрешил с обезьяной, и от него пошли полуобезьяны-полулюди, которые поклонялись дьяволу, пока не кровосмесились с рептилиями. И тогда им передалось дьявольское семя. Они ходят по земле и маскируются под людей, но в венчанный брак они вступить не могут, потому что не могут войти в церковь. – Сашка перевел дух – так запальчиво говорил, что запыхался. – Но они используют телегонию: заманивают юношей и девушек в добрачный блуд, чтобы разносить дьявольское семя. И они правду про себя говорят, что произошли от обезьян, – все атеисты происходят от обезьян. И чтобы рептилоиды не размножались, нельзя вступать в добрачный блуд.
– Ну, тогда можешь дрочить спокойно – и никакие рептилоиды тебе не страшны, – кивнул ему Витька.
– Вить, а что такое телегония? – потихоньку спросил Павлик.
– Это гнать фуфло по мобиле или по зомбоящику, – фыркнул Витька.
– А как рептилоиды её используют?
– Рептилоиды – не знаю, а унылый гонит по диагонали зигзагом.
А Аркан вдруг ухватил Сашку за нос и выкрутил его в сторону.
– Но если ты, гнида приютская, будешь каяться в грехах и опять что-нибудь про нас с Витькой ляпнешь, я тебе яйца вот так же отвинчу, понял, задрот?
Сашка заныл гнусаво и неразборчиво.
– Да ладно, пусти его, унылого… Он и так на всю голову ибабахнутый. – Витька чувствительно подтолкнул Аркана в бок. – Зато талантливый…
Они ещё немного посмотрели кино, а когда закачка опять остановилась, Витька предложил пойти в сортир покурить. Курить пошли на первый этаж – в туалете на втором тянуло анашой, и Витька решил, что не надо подставляться. И по дороге сказал как бы между прочим:
– А вы заметили, где менты Пашку искали?
– Где? – спросили хором Аркан и Павлик.
– На болоте. Где по их недоразумению домик с частоколом должен стоять. Зоя говорила, что на речке надо искать, а менты ей не поверили.
– И чё? – не понял Аркан.
– А то, что менты про этот домик знают. Не просто же так… Ты что ж, историю про бабку Ёжку не слышал? Так я расскажу… – осклабился Витька с угрозой.
Они зашли в туалет, где уже курили двое ребят из третьей группы. Аркан хотел их выгнать, но Витька, поморщившись, разрешил им остаться.
– Пусть тоже про Бабу-ягу послушают. – Витька зевнул и похлопал ладошкой рот.
И Аркан, и эти ребята были в санатории первый раз и истории про бабку Ёжку не слышали.
Один из третьей группы изобразил на лице презрение:
– Это сказку, что ли?
– Ага. Сказочку, – снова поморщился Витька. – В самый раз в сортире рассказывать. Это восемь лет назад случилось, я в младшей группе был. И вот три парня из старшей группы собрались ночью в райцентр за водкой. Туда на автобусе доехали, а такси тогда не было, не успел до последнего автобуса – или там ночуй и с Татьяной на одном автобусе утром сюда возвращайся, или пешком двенадцать кэмэ топай. Ну, эти три енота решили с Татьяной на одном автобусе не ехать и пешком потащились. Тут один говорит, что двенадцать километров впадлу топать и что есть короткая дорога, через лес, а потом через болото. Она в самом деле есть, деревянная, из бревен, только сгнившая давно, – в общем, можно пройти, но не ночью и не осенью, когда грязища по колено. Второй согласился, что идти лучше короткой дорогой, а третий послал их на хрен и пошел по асфальту.
Павлик слышал эту историю много раз и каждый раз надеялся, что она кончится как-нибудь по-другому…
– Болото тут сразу за шоссе начинается. То есть через болото перешел – и, считай, уже в санатории. Если не заблудишься, конечно, и в трясине не увязнешь. В общем, этот третий среди ночи вернулся и спать завалился – типо, устал на свежем воздухе. По дороге еще дернул, конечно.
– А за что он дернул, Вить? – спросил Павлик.
0
0