Он спустился к воде по старому кирпичному фундаменту возле моста – вода казалась маслянистой, густой, и хотя ветра не было, по ней всё равно бежала рябь. На другом берегу лаяли собаки и топились печки, горели фонари, а тут стояла полнейшая тишина… Никто не увидит, если Ковалев полезет в воду, никто не сочтет его сумасшедшим… Мысль была на удивление соблазнительна, хотя и безумна. И совсем необязательно переплывать реку, можно просто окунуться.
Ковалев присел и тронул воду рукой. Она была теплее воздуха, она не казалась такой уж ледяной…
– Не делай этого, парень, – раздалось позади, совсем близко, – из-за кирпичного фундамента.
Ковалев выпрямился и оглянулся: полная темнота. Сбоку послышался легкий всплеск – будто кто-то ступил в воду. Фонарик лежал в кармане, но Ковалев почему-то никак не мог его нащупать замерзшей рукой. А когда наконец зажег и посветил вокруг, то никого не увидел и решил, что голос ему послышался. Или это был внутренний голос?
Однако сама возможность чужого присутствия отрезвила – мысль поплавать около берега уже не казалась сто́ящей. Ковалев постоял ещё немного на берегу и пошел к мосту, не выпуская фонарик из рук.
Он надеялся, что «настоящее динго» снова встретит его на другой стороне, – не то чтобы Ковалев считал делом чести поймать собаку, но внутри свербело такое желание. Шаря лучом фонарика по кустам вдоль насыпи, он подумал, что это место и его сводит с ума, и недаром те, кто здесь живет, все как один нормальные. Не встретив собаку возле моста, Ковалев ещё немного побродил в темноте по берегу и только потом направился к дому.
Открыв дверь в кухню, он даже приостановился, не перешагнув порог: вместо бабы Паши за столом с чашкой чая сидела мать Инны.
Неужели ей тоже так скучно дома одной?
– А где баба Паша? – спросил Ковалев, от удивления забыв поздороваться. И судорожно вспоминал её имя-отчество. Вспомнил.
– Она пошла к себе, не хотела вам докучать. Вот ключ. – Ангелина Васильевна кивнула на буфет и милостиво предложила: – Вы раздевайтесь, не смущайтесь меня.
Можно подумать, Ковалев собирался раздеться совсем…
Она была моложава – настолько, что напомнила рекламу «как в пятьдесят выглядеть на тридцать пять», – чопорно одета и безупречно накрашена, будто пришла не в сельский дом, а в приемную министра. Но в голову почему-то лезло неотвязное: «Старая ведьма»… Не в плохом смысле, без неприязни, а, скорей, с некоторым опасением.
Ковалев под её пристальным взглядом повесил куртку на гвоздь, аккуратно поставил на коврик сапоги и одернул свитер. Инна была похожа на мать, но второй не хватало мягкости, округлости, способности обволакивать – черты ее лица казались точеными, и взгляд тёмных глаз словно резал пространство.
– Садитесь, – пригласила Ангелина Васильевна, будто это Ковалев был у нее в гостях, а не наоборот. Самое обидное, ничего больше не оставалось, кроме как сесть.
– Спасибо, конечно, – кивнул Ковалев, подвигая себе табуретку и ощущая невыносимую неловкость под её взглядом – на этот раз она рассматривала его совершенно беспардонно.
– Налить вам чай? – спросила она непринужденно.
– Спасибо, я налью сам. Вы о чем-то хотели поговорить?
– Да. Не будем ходить вокруг да около. Вы женатый человек, у вас ребёнок… Зачем вы дурите голову моей дочери?
– Чего? – Ковалев едва не просыпал сахар, который успел набрать в ложку.
– Не понимаете? – Она саркастически улыбнулась.
Старая ведьма! Натуральная, самая настоящая ведьма!
– Нет, не понимаю. Вы верно заметили, я женатый человек. И завтра сюда приезжает моя жена. Ваша дочь меня не интересует.
– Я не сомневалась, что услышу именно это. – Она снова улыбнулась, на этот раз доверительно.
– Тогда зачем спрашивали?
– Хотела убедиться.
– В том, что все мужчины одинаковые?
– В этом я уверена давно и твёрдо, ещё одно доказательство мне не требуется. Нет, я хотела посмотреть на вас поближе и убедиться в том, что вчера не ошиблась: с одной стороны, вы способны сделать мою дочь несчастной, но вряд ли вы станете её обманывать и что-то обещать.
– Послушайте, меня в самом деле не интересует ваша дочь, я не собираюсь делать её несчастной и уж тем более не буду ей ничего обещать. – Ковалева донельзя злил этот разговор.
– Вы не понимаете, о чем я говорю? – На этот раз её улыбка была милой.
– Наверное, нет.
– Это вы станете её жертвой, а не она вашей. Но хуже от этого будет только ей.
– И что вы от меня хотите? – поморщился Ковалев.
– Ну, может быть, чуть больше мудрости, чем у неё, чуть больше силы. – Ангелина Васильевна посмотрела ему в глаза не мигая. – Способности устоять перед соблазном…
Она не обволакивала – она втягивала в себя, словно водоворот, – Ковалев не мог оторвать взгляд от ее глаз и чувствовал тошнотворное головокружение. Старая ведьма! Опытная ведьма… Он попытался откинуть голову, отодвинуть лицо подальше, но забыл, что сидит на табуретке, и чуть не опрокинулся назад.
– А вы хотели, чтобы она нашла себе кого-нибудь побогаче, с положением, карьерой? – выдавил он сквозь зубы. – Чтобы у неё было всё, как у вас?
– Бог с вами. – Она рассмеялась, но не отвела глаз и не сморгнула. – Если бы я вышла замуж за Колю, сейчас главой администрации был бы Коля. Уверяю вас, счастье не в этом. И, насколько я понимаю, ваша карьера начинается блестяще. Вы во всех смыслах блестящий молодой человек, я нисколько не удивилась увлечению дочери. Но один-единственный недостаток перечеркивает все ваши неоспоримые достоинства: вы женаты.
Она усмехнулась и ненадолго прикрыла глаза – будто выпустила из своих когтей. И тут же продолжила, не дав Ковалеву опомниться:
– Это правда, что вы видели большую серую собаку?
– Правда, – с вызовом ответил Ковалев.
– Скажите, а раньше вы никогда её не видели?
– В смысле? Я приехал три дня назад, когда это «раньше» я мог её видеть?
– В раннем детстве, я имела в виду.
– Собаки столько не живут, – ответил Ковалев, вспоминая свой детский кошмар.
– Но вы её помните, разве я не права? Тогда вы наверняка думали, что это волк.
– Нет, я её не помню. Я вообще сомневаюсь, что когда-то здесь бывал.
– То, что вы здесь бывали, знает всё Заречное и сейчас активно это обсуждает.
Она посмотрела на Ковалева тепло, с какой-то материнской нежностью, – а он-то, дурак, решил, что она собирается его соблазнить… И вся его враждебность вмиг испарилась, он вдруг почувствовал себя легко и спокойно, расслабленно. И даже больше – он был готов довериться ей, рассказать о том, что мучило его в последние дни…
Старая, опытная ведьма!
Ангелина Васильевна потупилась и спросила:
– Вы позволите, я закурю?
Ковалев не любил табачного дыма, но попросить её выйти на холод было бы совершенной бестактностью. Некурящие бабушка с дедом считали, что выпроваживать гостя на лестницу или на балкон невежливо, всегда ставили курящим гостям пепельницу на кухне.
– Курите, – он пожал плечами и поискал глазами что-нибудь, что могло бы послужить пепельницей.
Она достала из сумочки пачку тонюсеньких сигарет и прикурила неожиданно нервно, поспешно. Ковалев счел консервную банку неподходящим предметом на чайном столе и выставил на стол глубокое блюдце. Ведьма кивнула, изобразив благодарность, и помолчала, затягиваясь сигаретой, будто нашла повод собраться с мыслями.
– Вы, наверное, заметили, что это место… немного странное. Оно не только порождает, но и притягивает людей с неординарными свойствами, способностями.
– Я заметил пока, что в этом месте слишком много людей… хм… со странными фантазиями… – проворчал Ковалев. Он хотел сказать «с психическими отклонениями», но решил, что это чересчур грубо.
– Я уже поняла, что вы закоренелый неверующий Фома. Что ж, давайте называть это странными фантазиями, которые определяют поступки фантазеров. Вряд ли вам интересна моя история, но в двух словах я поясню. В моей семье к религии относились скептически. Искренне, а вовсе не по велению времени. И если Инка скажет вам о наследственных способностях к ведовству – это вранье и её… странные фантазии. Всё наше ведовство состоит лишь в умении смотреть вокруг себя и видеть то, что остальные по тем или иным причинам замечать не хотят. Это не врожденный дар, а, скорее, жизненная позиция. Инка много выдумывает, не принимайте её слова за чистую монету.
То, что она сказала, понравилось Ковалеву. Может, он напрасно посчитал её ведьмой? Может, умение прикинуться ведьмой – это какая-то хитрая женская игра, вроде «стрельбы глазами»? Но тогда зачем она спросила о собаке?
– Вы совсем ничего не помните о той ночи, когда погибла ваша мать?
– Совсем, – кивнул Ковалев. – И я понятия не имею о том, как это произошло.
– Разве Коля не рассказал вам эту историю?
– Ну… да. – Ковалеву было неловко признаться, что конец истории он проспал. – Рассказал…
– Я дружила с вашей матерью. В детстве. – Ангелина Васильевна снова нервно затянулась несколько раз подряд. – Её самоубийство стало для нас настоящим потрясением, для всех нас…
– А это в самом деле было самоубийство? – Ковалев не хотел спрашивать, вопрос сам сорвался с языка.
– Вам трудно в это поверить, я понимаю. Особенно трудно поверить в то, что она хотела убить и вас тоже…
Значит, история о Бледной деве не врёт? Значит, эта дачница – в самом деле его мать? Тоскливо стало от этой мысли, странно тяжело, муторно. Захотелось закончить разговор, но Ангелина Васильевна продолжала:
– Я почти уверена: она не собиралась умирать и вас убивать не хотела. Знаете, от отчаяния девочки делают глупости, попытка самоубийства кажется им веским аргументом… Люди вообще плохо представляют себе, что такое падение в воду с высоты и что такое ледяная вода. Наташка плавала как дельфин и если бы хотела умереть по-настоящему, вряд ли выбрала бы такой сомнительный с её точки зрения способ.
Несмотря на печальный опыт, Ковалев тоже не сомневался, что не утонет, прыгнув с моста в ледяную воду. Но при всей уверенности в себе и своих силах он бы никогда не рискнул прыгнуть в воду с Аней на руках. Никогда.
0
0