Лицо полицейского сделалось сухим и сдержанным, из позы исчезла вальяжность.
— Вы обвиняетесь по статье двести тридцать четвертой, пункт «Б»: незаконное копирование личности с целью наживы, — он постучал по снимку, — Этот человек во всём сознался и готов сотрудничать со следствием. Ваш бывший клиент понимает аморальность ситуации, в которую попал.
Мой бывший клиент — идиот. Он навредит Джессике и детям, разрушит налаженный бизнес и подставит многих хороших людей, которые теперь зависят от него, а не от меня. Зла не хватает на придурка.
— Я всего лишь тренер по личностному росту. Лестно, что он думает, будто я поменял его жизнь. Но это только его залу…
— Довольно!
Начался новый виток допроса, который «чистая формальность», в ход пошли крики и угрозы. Ему достаточно сломить сопротивление моих очень усталых мозгов, и я во всем признаюсь, лишь бы только замолчал.
Дурные мысли, которые Айван называет демонами, визжали в моей голове и вторили обвинениям. Да, я виновен. Незаконно выращивая тела, внедряясь в них, как паразит, и принуждая жить по нужному мне сценарию. Заставляя людей вести себя не так, как им бы хотелось, а так, как стоит себя вести. Очаровывая женщин и отдавая их после выполнения контракта всяким упырям. Зачиная детей от клонов. И вынуждая уничтожать изначальные тела, что делает клиентов фактически моими соучастниками в убийстве. Да, я виновен во всём этом! Да! Но что делать, если они не умеют жить, а я умею?! Если я им не нужен, то зачем ко мне приходить?! Да, я виновен! Но и все вы виновны не меньше! В вашем скотстве, ненависти, алчности! В вашей трусости! В вашем предательстве самих себя! Жалкие лицемеры, мне не в чем оправдываться. Я знаю, что виновен. А вы? Что вы о себе знаете, жалкие…
«Тогда признайся, — шипел на ухо злой голосок, — Признайся, будь смелым. Разве ты — Бог, чтобы решать, кому и как жить?»
Я не решаю… Все прописывается в договоре…
Запястья ныли от наручников, спину свело, головой хотелось удариться об стол, и разбить её ко всем чертям. Губы против воли зашевелились.
— Вы что-то сказали? — встрепенулся лейтенант, услышав мое невнятное бормотание.
Оглушительно хлопнула дверь.
— Мой клиент не станет с вами говорить, — невысокий седеющий мужчина в элегантном костюме вступил в комнату для допросов, и сила его харизмы словно заставила стены затрепетать. — Герр Мюллер, как вы себя чувствуете?
В ответном звуке выплеснулась вся скорбь мира. Адвокат по-отечески улыбнулся:
— Похмелье? Понимаю. Помню свою бурную молодость… И все-таки не дело, не дело.
— Простите… — попытался вмешаться полицейский.
— Ни в коем случае! Вы удерживаете моего клиента безо всяких на то оснований. Если есть доказательства вины, предъявляйте. Нет — мы уходим.
— Есть заявление мистера… мистера… — лейтенант принялся листать файлы в коммуникаторе.
У моего защитника есть удивительное свойство заставлять людей забывать важные имена, даты и события.
— Мистер-мистер, — передразнил он копа, будто учитель нерадивого школяра, — забрал свое заявление. У него был легкий нервный срыв. Случается и при хорошей жизни. А больше, насколько понимаю, вы ничем не располагаете.
Спустя пять минут, приняв кислые извинения, мы покидали здание участка.
— Куда катится мир? — громко рассуждал адвокат по пути, и каждый, кто слышал его, невольно краснел от стыда, — Какой-то зажравшийся богатей обвиняет простого человека во всех грехах, и в эту ложь верят. Без улик! Без доказательств! Верят те, кто должен охранять закон, а не слушать досужие россказни. Так любого можно притащить в тюрьму…
Двери за нами закрылись. Ступени высокой мраморной лестницы заливало весеннее солнце. Из кофеен доносился запах проклятого напитка, но слабо. Почти не раздражая.
— Филипп, не разоряйся. Ты не в суде.
— Извини. — Он сбросил маску праведного гнева и стал обычным — немолодым, но не лишенным некоторого очарования — мужчиной, — Не доглядели за этим. Но теперь вправили ему мозги. Чудик думал, что он чуть ли не единственный в своем роде.
— Чудики, они такие.
— Вызвать тебе такси?
— Сам справлюсь, спасибо. Бывай. — Я остался на месте, а адвокат легкой пружинистой походкой побежал вниз по лестнице, мне не нужно было окликать его, но не смог удержаться: — Филипп!
Тот обернулся — моложавое лицо, подтянутая фигура, ясный взгляд, по всему видно — счастливчик. Невольно начнешь завидовать. А узнав поближе, заработаешь на зависти язву.
— Как там Клэр и дети?
Он пожевал губами и чуть нехотя ответил:
— Все благополучно. Благодарю.
Варианты не любят, когда прыгун задает такие вопросы. Но тяжело делать вид, что совсем ничего не помню.
Как и два предыдущих дела, это закрыли за отсутствием состава преступления. Хорошо быть знакомым с генеральным прокурором.
Хотя всё равно пришлось переехать, слишком много внимания отдельные чины полиции начали проявлять ко мне во внеслужебное время. Весь придверный коврик истоптали.
Моя команда ещё раньше перевезла оборудование и биологический материал, обустроила новую базу и залегла на дно. Денег для жизни было более, чем достаточно. Ребята наслаждались заслуженным отпуском, нудели, что вместо океана приходится ограничиваться бассейнами, и вели жизнь робких заучек на каникулах. Но по их собственному мнению — отрывались по полной.
А я сидел в четырёх стенах, за задернутыми шторами и не выходил на улицу. День за днём смотрел глупые ток-шоу и не менее безмозглые сериалы. Пытался читать, но выдуманные персонажи быстро приедались. Мне не хватало своих — живых и настоящих — из которых можно творить кумиров и героев, любимчиков судьбы и счастливых сукиных детей.
Каждый писк коммуникатора заставлял сердце биться в предвкушении, но всякий раз это был всего лишь Айван, мечтающий вытащить меня из номера. Ему покоя не давало желание заставить меня жить. Что за глупость вообще?
После того как в битве с упаковками от фаст-фуда сломался третий робот-уборщик; после того как телевизионные глупости начали казаться вполне разумными, а голоса в моей голове с ними ещё и соглашались; после того как я застал себя разговаривающим с кофейной чашкой… После того как не смог вспомнить, откуда здесь взялось кофе… Короче, когда моя крыша уже собирала чемоданы, раздался наконец нужный звонок. Один из местных вариантов предлагал контракт.
— Наверное, зря вас беспокою. Финансовый интерес сомнительный… Едва ли не в убыток себе, брать такую работу…
Манера тянуть слова едва не заставила меня зарычать.
— Присылайте! — рявкнул я и сбросил разговор.
Она появилась на пороге, робея. Неловким движением убирала за ухо непослушную прядь. Стеснялась своей старомодной одежды, своей наивной мечты, самой себя. Немолодая, некрасивая, одинокая, серая. Огонь, горевший в ней когда-то, едва угадывался. Резкий взмах руки, прямая осанка, сомнение в глазах. Да, передо мной была не пустышка, а очаг, сгоревший попусту. Я почти влюбился… Без этого прыгуну нельзя.
— Вас что-то смущает?
Она замялась. Промолчала.
— То, что я мужчина?
Покрасневшие щеки ответили лучше слов.
— В нашем деле это значения не имеет. У меня разнообразный опыт. Итак, чего бы вы хотели?
Она рассказывала сбивчиво, готовая к обороне при малейшем намеке на насмешку. Хотя в поэзии нет ничего смешного. Милое и бестолковое увлечение… Для немногих избранных. Камерный зал, блестящие в полумраке глаза, её тихий голос, который боятся прервать неосторожным звуком. Льются сточки. В перерыве восторженный юноша дарит ей розу. «Милый мальчик», — скажет она про него другому юноше и, смеясь, долго будет успокаивать его ревность, думая: «И в таком-то возрасте я всё ещё хороша». Но будет не просто хороша, а восхитительна. Будет, никуда не денется.
Я едва слушал её, предвкушая, как проживу первый день этой прекрасной чужой жизни.
0
0