Музыка дня слагалась из хаоса и страшного шума. Ремботы круглыми циркулярными пилами разбирали остатки кабины. Лорик полдня печатал на клавиатуре, вбивая расчетные данные, а потом чертил новую конструкцию, пританцовывая в такт одному ему слышимой мелодии. Эмбер, ходившая с датчиком, проверяя обломки шаттла, вернувшись, с удивлением и скептицизмом взглянула на это.
̶ И где мы будем плавить титан? Не вижу тут супер-современного завода по строительству космических кораблей.
̶ Оставь это мне. ̶ Усмехнулся мужчина. ̶ Ты сильно недооцениваешь возможности модуля, а то я бы тут не проторчал столько… кхм… лет.
Эмбер вздохнула задумчиво и недовольно. Ее недоверие росло с каждым часом пребывания здесь, а единственный родной человек вел себя странно и не замечал никаких странностей.
Девушка приблизилась к нему, подняла подбородок пальцами и взглянула:
̶ Твоего лица глаза. Твоего лица рот. Вот эти самые брови, сдвинутые в негодовании. Эти ресницы, пушистые, обгоревшие на кончиках и прозрачные… шрам… Фил! Его нет!
– Ничего удивительного, Эль, я столько раз был в регенерационной капсуле. – Лорик почувствовал, как потеют его руки. Совсем не вовремя вспомнились тайные полосы на стене…
– Но ведь шрам не угрожал твоей жизни.
– Знаешь, однажды, у меня в открытом космосе треснул шлем… – Фил вздохнул, не очень желая продолжать, и, обдумывая детали, которые можно рассказать. – Он не просто треснул, он получил полиповреждения в результате дождя из микроскопической космической пыли. Она на бешеной скорости встретилась со стеклом и изранила мое лицо… в общем, я хотел сказать, что, если бы технологии, которые тебя так пугают, стояли на месте, то меня бы тут не стояло.
Девушка взяла его за руку. В ее лице нельзя было прочитать всю гамму эмоций: выражение вообще было странным. Она, с задумчивым, но решительным видом, приложила эту руку к солнечному сплетению у себя на груди и сказала:
– Я мало чего понимаю сейчас, ты прав. Ничего не понимаю. Но я доверяю тебе! Доверяю твоему огню, что прорывается сквозь серость и обыденность, в твоем ясном взгляде. Я уверена, что ты знаешь, что делаешь. Только не мучь меня!
– Хорошо, я не буду. – Казалось, что брови ползти выше просто не могут, вызывая в невыспанной голове боль, подобную мигрени. Лорик абсолютно не понимал, о чем идет речь, но портить момент откровения просто не мог. Девушка оглянулась, заговорщицки притянула его ближе, и, касаясь его уха, щекоча каждым словом, спросила:
– За нами следят? – Лорик попытался отстраниться, от обиды и удивления, чтобы громко и парадно сообщить, что нет никакой слежки, но она продолжила. – Я имею ввиду кого-то кроме Олис. Я слышала голоса… Мигни с задержкой, если это так!
Лорик был настолько шокирован, что не сразу сообразил, как ему реагировать. Его округленные глаза, действительно, на пару секунд забыли, что им положено моргать, к большому удовлетворению Эмбер, списавшей все странности на официальность общения под пристальным надзором «кого-то их».
– Думаю, что нам пора съехаться! – сообщила через полчаса бодреньким голосом девушка, присаживаясь округлым задом на край стола, и, попивая сок. Второй стакан был вручен ему.
– Мы же вместе живем. – Удивленно среагировал мужчина. – Я готов к разным неприятностям и, в случае чрезвычайных происшествий, тебя сразу придется поместить туда.
– Каких чрезвычайных? – удивилась Эмбер. – Ты со мной бегаешь, как с китайской вазой, эпохи кху-ям! Чего со мной должно случиться?!
– Но ведь парасимпатическое нервное расстройство… мы тебя собрали из такого маленького кусочка! Восстановили…
– А-а-а, – протянула она, – так ты переживаешь из-за регенерации. Я в полном порядке! Честно. Даже самой интересно, насколько и в каких местах мой организм-м-м восстановился целиком-м-м…
Лорик не мог понять, о чем ее речь, и почему она подвинулась ближе. Весь его разум заняла срочная и важная идея.
– Эль, иди скорее сюда! Скорее. Да. Садись. Давай мне руку. Да, какая, к черту, разница которую! Ты потом и не вспомнишь. Главное, не бойся. Сейчас покажу…
Светящееся в ампуле зелье медленно и туго входило в иглу шприца. Сквозь
полупрозрачные стенки свет просачивался, создавая поистине завораживающее зрелище. Фиолетовое мерцание и шаг в бездну…
– Фил, ты уверен, что ширяться на космо-модуле – хорошая идея?! – возмутилась Эмбер. – Я не сомневаюсь в продвинутости твоих технологий, но ты же знаешь, я всегда с предупреждениям относилась к синотикам.
– Эль, это нечто совершенно другое. Просто доверься. – Прошептал мужчина, для большей убедительности, глядя ей прямо в глаза, и, не отводя взгляда. Девушка прижалась к нему губами, взволнованно дыша.
Вена пульсировала, так же показывая ее волнение. Фил погладил тонкую полупрозрачную кожу, затем сделал полосу антисептика и воткнул иглу. Исторический момент не должен был омрачиться неловкостью, поэтому, он старался вводить препарат медленно и аккуратно.
– Олис не разрешила сразу использовать на тебе это. Сказала, что возможны нежелательные побочные, да и ты могла не выдержать в том состоянии. Но теперь-то все в порядке. Поверь мне.
– Кстати, где сейчас Олис? Ее совсем не видно и не слышно, а рег капсула заперта вторые сутки. Не стану сегодня ночевать в кухонном отсеке, так и знай! Сегодня сплю у тебя.
– Действительно, непонятно. Обычно, я днем и ночью слышу ее механическое щебетание, а сегодня тишина и шум. – Лорик все еще вводил экстракт бессмертного мха и не мог поднять взгляд, занятый этим, когда почувствовал оцепенение своей подруги.
– О-о-у, Фил! – голос был низкий и вибрирующий гортанный, но, определенно, человеческий. Женский. – Я воплотила в жизнь твою симбиотическую модель. Это стало возможным после опыта восстановления женского организма. Полученный результат очень помог…
Фил, мало соображая, повернул голову и увидел женщину. Кисть дернулась. Эмбер отмерла и взвизгнула, отнимая руку.
Их вниманию предстала красивая красноволосая девушка, с двумя железными полосами по скулам, и в серебристом форменном комбинезоне.
Лорик, забыв обо всем, подлетел к ней и схватил за руку:
– Спав вместо костей? Это повышает КПД. Все по схеме, тут модифицировала? Отлично. Как ощущения??? Знаешь, это просто потрясающе, Олис! Просто супер!
– Все органы хорошо работают? – со сдерживаемой злостью спросила Эмбер.
– Да, все системы в норме. – Отчиталась система. – Все, положенные человеку с кибер-модифицированной начинкой.
– Будешь спать в рег капсуле! – и дверь в шлюз закрылась так резко, будто умела хлопать…
Хозяйка оказалась полноватой женщиной средних лет, в длинной домашней юбке из крашеного льна, в льняной же сорочке с простым узором по вороту.
Ян долго думал, что сказать, переминался с ноги на ногу… но оказалось, ничего говорить не надо. Хозяйка ахнула и посторонилась, пропуская его в прихожую.
Где-то в глубине дома умиротворенно звучала музыка, отсветы свечей ложились на предметы. На добротную мебель, полосатые коврики, скатерти и стекла буфета.
– Извините, я… просто шел по улице и…
– Ничего не говорите, сударь. Проходите, проходите в дом. Кристиан! Кристиан, поди сюда, негодник. Кристиан, это мой племянник, сударь. Он проводит вас в гостевую комнату и поможет раздеться…
Говорила она быстро и то и дело поглядывала на дверь, которую Ян прикрыл неплотно, собираясь сразу уйти.
– Вы меня, должно быть с кем-то перепутали.
Она замерла в удивлении, а потом строго спросила:
– И с кем это я вас могла перепутать?
– Ну.. не знаю… с кем-нибудь знакомым. Я только что приехал, и очень удивился…
– Чему?
– Пустоте улиц. Ведь уже день.
– Да?
– Ну… Я гулял несколько часов. Были сумерки. А сейчас наверняка уже день. Да вот, взгляните на часы.
Часы показывали половину десятого.
Она боялась чего-то. Эта женщина в старомодной синей юбке чего-то боялась так сильно, что плохо слушала и отвечала невпопад.
– Понимаете, мне даже стало немного не по себе.
Кристиан как две капли воды оказался похож на мальчика с улицы. Ян даже вздрогнул, впервые его увидев. Такой же бледный и щуплый. Да нет, просто такой же, точно близнец. Может, он и есть близнец?
– Скажи, Кристиан, а у тебя нет братьев?
– Нет у него братьев, – проворчала хозяйка. – Чего встал, горе мое? Иди, проводи… как вас зовут?
– Ян.
– Проводи господина Яна в гостевую комнату.
– Конечно, тетушка. Идемте, господин Ян. Я провожу. Не надо, не снимайте обувь. Нам наверх. Там вам будет удобно.
– Я мог бы пойти в гостиницу…
Но женщина сделала вид, что не слышит.
За окнами был мрак. Полный, глухой, ночной.
Зачем я сюда пришел? Я шел… Я шел по следам. За мальчиком.
Мальчик. Все время этот мальчик. Как его зовут? Кристиан? Зденек?
Он сжал пальцами виски и попытался поймать очень важную, но ускользающую мысль. Я здесь не просто так. Я зачем-то рвался сюда. Мне было нужно… увидеть? Нет. Узнать. Что-то узнать.
Память услужливо показала темный вонючий подъезд какой-то ночлежки. Фары автомобилей, яркая реклама на проспекте…
На проспекте. Мы шли с Ингрид и разговаривали о психологии.
Она сказала банальность о том, что нельзя долго смотреть в глаза тьме… или ночи.
У Ингрид черные глаза. Это я помню хорошо. Мы шли, она курила, хмурилась… говорила, что я псих, но как раз в тот вечер я был нормален до противного. И все-таки, причем тут мое желание вернуться домой? Я же хотел вернуться. Нет, мне просто нужно было вернуться…
Почему-то в комнате не было зеркал. Ни одного зеркала.
Ян умылся, полистал томик Диккенса, что одиноко лежал в кресле, с закладкой на странице двести двадцать семь, а потом спустился вниз.
Нужно было что-то делать. Срочно что-то делать. Даже не важно, что именно. Может, наколоть дров хозяйке, или помочь Кристиану-Зденеку выполнять школьные задания.
Что-нибудь.
Почему-то ломило виски.
– Эй, Кристиан. Извини, пожалуйста, что отвлекаю…
Мальчик тащил куда-то большой рулон бумаги.
– Ничего, господин Ян. Я не тороплюсь.
– Скажи, ведь Зденек твой брат?
– Не знаю таких. А он кто?
– Он очень похож на тебя. Там, на улице. Я встретил его в парке.
– Не стоит в сумерках гулять по парку.
– Я знаю. – Ян усмехнулся. – Но я большой и сильный. Мне не страшны никакие грабители.
Мальчик критически оглядел фигуру Яна. Не поверил. Мало кто верит, что такой невысокий и щуплый человек может постоять за себя. Аж целых метр шестьдесят восемь росту, шутка ли.
– Слушай, Кристиан… а у вас в доме можно найти зеркало?
– Зеркало? А вам зачем?
– Посмотреться в него. Зачем еще нужны зеркала?
– Кому зачем, – непонятно, но осуждающе ответил пацан и потупился. – Значит, вы не нашли зеркала? Это ничего. Можно еще смотреться в начищенный чайник. У нас есть на кухне. Проводить? Только вы в нем будете сплюснутый…
– А вы-то сами как? Без зеркал?
Кристиан пожал плечами точно так, как ими пожимал Зденек.
– Ужинать будете?
Они мало разговаривали и не садились спиной к окнам и дверям. Они упорно не желали отвечать на вопросы, но при всем том оставались радушными хозяевами.
Ночью Яну снились странные сны. В них он кому-то объяснял про глаза бездны и опасность, которая в них заключена. А потом проснулся и с ужасом понял, что ничегошеньки не помнит. Ни о причинах своего возвращения, ни о самом возвращении. Ведь была же дорога, должна была быть. Сколько-то часов, а может и дней, он провел в поезде. А до этого, наверное, был вокзал, путь из дома. А какой он, тот дом? Где? Чем он там занимался? Кто такая Ингрид? Жена?
Нет, не жена, он бы помнил.
Ингрид – единственное ясное воспоминание. Черные глаза, влажные волосы, нервные движения. Сигареты.
Надо начать все с начала. С самого начала, с горгульи под шапкой белого снега.
– Проходите в дом, не стойте на пороге!
– Ох, вы весь в снегу, заходите быстрей!
– Сударь, ну разве можно в такую погоду торчать на улице? Пойдемте, скоро ужин!
– Заходите. У меня не прибрано, но вы не стесняйтесь.
– Ух ты! Вы все-таки пришли к нам… не уходите! У нас праздник. День рождения Вандочки!
– Черт, вы вовремя. Поможете мне починить проводку! Проводка барахлит. Уже третий день…
Совершенно разные люди. Совершенно разные голоса. Разные дома. Крохотные квартирки с обшарпанными стенами. Огромные усадьбы. Уютные домики на отшибе. Числа им не было. Но одна общая черта оставалась.
Все очень радушно и настойчиво звали его в дом. Заманивали. Приглашали. Один раз настойчивый усатый дядечка даже попытался вовлечь его к себе за рукав куртки. Правда, сделал это очень робко, и сразу отступился, лишь натолкнувшись на хмурый взгляд Яна.
– Почему вы меня приглашаете? Я ведь чужой человек.
– Но как же не пригласить? На улице вон, мороз, холод…
– Вы замерзли и устали.
– Грех это, не обогреть путника в такую ночь…
– Говорю же, помощь ваша нужна. Мне.
– Так будет правильно.
Тысяча ответов – и ни один даже близко не подводит к истине.
Таари промолчала. Акайо понимал — она сейчас отчаянно думает, пытаясь найти выход из тупика. Но какой? Разве что броситься в воду, хоть прямо здесь, надеясь, что река вынесет их из западни. Вдруг тихонько вскрикнул Тетсуи, указал рукой.
На доме, перед которым они остановились, было выведено «Симото».
— Добро пожаловать, — мягко поздоровалась с ними невидимая за ширмой женщина. — Меня зовут Симото Ран, и я утолю любые ваши горести.
Совпадение, подумал Акайо. Само по себе слово «симото» переводилось как «иней» и вполне могло стать для кого-то фамилией. Тем более для чайного домика в Цветочном квартале, где подойдет любое красиво звучащее слово. Он наклонился к Таари, чтобы сказать это, но она взмахнула рукой, останавливая его. Сказала негромко:
— Мы знали Иноэ Симото.
Тишина. Шорох ткани, тень пробежала по бумажной ширме, словно женщина за ней подалась вперед.
— Её казнят сегодня, прежде чем я зажгу фонари по углам дома, — глубокий голос резанул, словно острые камни на дне спокойной реки. — Что вы знали о ней, путники?
— Мы спасли её от стражи в Яманоко, — начала Таари. Две женщины вели разговор, одна, скрытая стенами паланкина, рассказывала, вторая, невидимая за ширмой, слушала. Мужчины стояли вокруг, ожидая, как этот разговор решит их судьбу.
— Она допела все песни три дня назад и решила покинуть нас. Мы понимали, что она ищет смерти, но нам нужно было спасти одного из своих. Мы попрощались с ней.
Ширма отодвинулась, на террасе в полный рост стояла женщина, назвавшаяся именем ушедшей подруги. Вскинула голову, дернула верхней губой, на миг обнажая зубы в оскале.
— Вы позволили ей уйти. Может, и вы заслуживаете свою судьбу, чужаки?
Она возвышалась над ними, словно выносящий приговор судья, темные глаза сияли гневом. Она не белила лицо и волосы заплела в простую косу, но казалась красавицей — как кажется прекрасным хищный зверь за миг до прыжка.
— Может быть, — отозвалась Таари, так же откидывая плетенку и становясь на землю. — Тебе выбирать, Симото Ран.
Казалось, их взгляды превратились в стрелы, и в этом поединке выстоит лишь одна. Но Таари вдруг сказала:
— Ты говоришь, её казнят вечером. У тебя есть план?
Ран, поколебавшись, чуть заметно кивнула. Отступила в тень, делая знак идти за ней.
Позади дома терраса превратилась в причал, нависающий над водой. Женщина замерла в углу, где путь на улицу преграждала удивительно аккуратная груда ящиков. Сказала:
— У меня есть план. Но зачем это вам, чужаки?
— Нас ищут, — улыбнулась Таари. — Симото ведь рассказывала тебе о другой стороне границы, правда? Значит, ты уже поняла, кто я. Иначе не звала бы нас чужаками.
Та только фыркнула, явно зная, о чем идет речь. Акайо переглянулся с остальными. То, что не он один ничего не понимал, немного утешало.
— Я не смогу вас спрятать, — отрезала Ран.
— Мы и не просим. Но вы помогали сбежать невестам и бродяжкам. Мы хотим сбежать так же, как это делали они.
Теперь женщина рассмеялась, негромко, но выразительно. Взмахнула рукой, указывая на пенящуюся реку.
— Её зовут Ши, — сказала раздельно. — Смерть. И сейчас она в полной силе. Думаете, это будет легко?
Таари качнула головой.
— Конечно, не легко. Но ты ведь сама собиралась сбежать именно так, когда спасешь любимую? Вам с ней нечего терять. Нам тоже.
Ран снова по-звериному наморщила нос, резко дернула подбородком в сторону домика.
— Входите. Вы поможете мне спасти её. После этого я расскажу вам, как выжить в Ши.
***
В чайном доме было тихо и пусто, Ран задвинула за ними дверь, кивком указала на циновки. Села сама, сложила руки на коленях. Тонкие белые пальцы чуть подрагивали на темной ткани кимоно.
— Ей отсекут голову. В центре города, перед судом. Дом моего клиента там, на углу, это он сказал мне о будущей казни и пригласил посмотреть. Он думает, я ненавижу её. Все так думают, я постаралась. Я приду к нему. Когда её приведут, я подожгу дом от фонаря. В поднявшейся панике я проскользну сквозь заслон и выведу её.
Акайо переглянулся с остальными, Иола чуть нахмурился, буркнул Джиро:
— Не выйдет. — Пояснил в ответ на вопросительный взгляд: — Солдаты не паникуют. Как только они увидят дым, сомкнут строй, чтобы никто не подобрался. А если она прыгнет с балки к тебе, обеих тут же убьют.
— Хорошо, — сдержанно выдохнула она. — Что предлагаешь ты?
— Мы никого не будем убивать, — быстро поставила условие Таари.
Вздохнула Тэкэра, кивнула, соглашаясь. Закатил глаза Джиро, и это было таким эндаалорским выражением неодобрения, что Акайо улыбнулся, не удержавшись. Ран смотрела недоуменно, но молчала, давая им время придумать план.
— Лучше не в последний момент, а по пути, — подал голос Тетсуи. — Там будут меньше следить, и меньше чужих глаз. Её же из Тоджихара поведут, от казарм?
— Отвлечь охрану, наброситься, схватить Симото и бежать? — неуверенно уточнил Юки.
— Нет, — Тэкэра явно загорелась идеей спасения от казни. — Отвлечь, оглушить, переодеться в их одежду, увести её.
— На табличке будет место и способ казни, — заметил Иола. — Не получится. А на ней наверняка знак осужденной, его сложно будет спрятать.
— Мы можем достать чистую табличку? — спросил Акайо.
Ран, подумав мгновение, кивнула.
— Да. Думаю, я смогу, если уйду сейчас. Но я не успею вернуться.
— Мы можем встретиться в городе, — предложила Таари. — Там передашь нам табличку.
— Не «нам», — отрезал Джиро. — Всем идти глупо. Там будет семь человек охраны, все солдаты. Юки тоже, ты не похож на кадета.
Тот смущенно кивнул, соглашаясь. За последние дни, когда они все время шли и почти не ели, он сильно похудел, но скорее движения, чем фигура, выдавали его.
Акайо перевел взгляд на Ран, посмотрел, как она чуть щурится, не уверенная, что может доверять им. Вспомнил об ещё одной проблеме плана, спросил:
— Как будем отвлекать охрану?
И сам предложил, вспомнив цветные вспышки в небе:
— Фейерверк. Мы можем запустить фейерверк?
Насмешливо фыркнула Ран:
— Конечно. Это же Цветочный квартал. — Поймав непонимающие взгляды, удивленно подняла брови: — Их делают и хранят у нас. Я достану два, это по дороге.
Встретиться договорились на окраине, в половине пути от квартала гейш до казарм.
— Нам нужно войти в город, где нас уже ищут, — заметил Кеншин. — Как мы собираемся это сделать?
В повисшей тишине — они в самом деле не подумали об этом — негромко засмеялась Ран.
— Вы чужаки. Значит, я могу предложить вам то, что здесь считается невозможным.
Встала, отодвинула ширму, закрывающую полки высокого шкафа. Достала что-то, аккуратно завернутое в бумагу, встряхнула. Шелк кимоно скользнул мягкой волной, развернулся картиной с журавлями.
Сдерживая смех, согласилась Таари:
— Идеально. Идут шесть мужчин, переодетых женщинами, и Тэкэра.
Акайо судорожно сглотнул, замерев перед розовой тканью, как перед змеей. Рядом вскочил Джиро, его поймала за запястье Тэкэра.
— Хороший план.
Все оглянулись на спокойно кивнувшего Иолу. Он чуть заметно улыбнулся, добавил, словно не замечая смятения товарищей:
— Парики у вас, госпожа Ран, тоже есть? И достаточно красок, чтобы сделать лица луны, и достаточно ветоши, чтобы мы взяли ее с собой. Нужно будет быстро стереть макияж, когда мы будем переодеваться в кадетов.
Она вместо ответа сделала знак следовать за ней.
Следующие несколько часов запомнились обрывочными картинами, смутными, как отражения на поверхности воды, и такими же яркими. Бадьи, в которых сидели они все, и цветочные лепестки неприятно липли к коже. Хищная улыбка Таари, которой доверили белить им лица. Тяжесть первого парика, из-за которой казалось, что стоит наклонить голову, и эта сложная конструкция свалится, смех Ран: «Нет, это даже ему не подойдет». Странное ощущение нанесенной на кожу маски, необходимость по команде Тэкэры моргать, не моргать, смотреть вверх или вниз.
Он даже не заметил, когда исчезла, умчавшись весенним ураганом, хозяйка дома, занятый попыткой правильно надеть хотя бы основу кимоно. Тэкэра и Таари одевали их по очереди, выравнивали воротники, накручивали широкие пояса, но с нижним, более простым платьем, каждый пытался справится самостоятельно.
Акайо старался не смотреть на других, ставших незнакомцами под белым гримом, не думать, как выглядит он сам, не гадать, кто сейчас стоит, разведя руки, между женщинами, облаченный в нечто пестрое, на чьей спине распускаются алые цветы. Когда настал его черед, едва не зажмурился, но Тэкэра, рисовавшая его лицо, строго запретила гримасничать.
И только тогда, глядя на деловитую Таари, покорный её рукам, признался себе — это не потому, что он считает переодевание унизительным или всерьёз его боится. Он старался отвлечься от скользящего по коже шелка, от запахов, от слегка стягивающей кожу краски только потому, что они ему нравились. И потому, что он был здесь не один. Это была не сессия, а их общий план, и он просто старался привести свои чувства в соответствие этому. Не хотеть опуститься перед ней на колени. Не ревновать к остальным.
Таари скользнула пальцами по толстому поясу, прошептала отстраненно:
— Очень красиво, — тут же улыбнулась. Заметила, проведя ладонями по гладким отворотам на груди: — Хотя тебе не идет. Наверное, лучше всего смотрелась бы военная форма.
— Мы вернёмся в одежде кадетов, — тихо ответил он.
Таари только покачала головой.
— Вы вернетесь с преследователями на хвосте. Будут другие дела, более важные, чем желание полюбоваться тобой.
Посмотрела в глаза. Зеленое море требовало оставаться на берегу, и Акайо, глубоко вдохнув, остался. Пообещал:
— Я вернусь.
Таари дернула плечом:
— Конечно, ты вернешься, — отвернулась к остальным. — У нас есть время, поэтому теперь все будут учиться правильно держаться. Пока вы не гейши и даже не шлюхи, а бродячий цирк.
***
Когда небо начало темнеть, они уже стояли недалеко от моста. Днем столица отгораживалась от соблазнов Цветочного квартала, позволяя покидать его лишь тем, кто был одет обычными горожанками. Вечером все менялось.
— Пора, — шепнула Таари, слегка подталкивая его в спину.
Акайо кивнул было, но замер на середине движения. Закончил уже иначе, так, как его только что учили.
«Представь, что ты листок, танцующий на ветру. Очень легкий, очень плавный… Вот так».
Он представлял себя пером в пальцах каллиграфа, и у него получалось.
Он все еще старался не смотреть на других. Вернее, не всматриваться, не узнавать.
Тот, кто стоял слева, вцепился в ладонь, словно ища поддержки, и тут же отстранился. Тот, кто был справа, сказал голосом Иолы:
— Идем.
И они пошли.
Их пропустили легко, как и многих других девушек, выскальзывающих из квартала в поисках клиентов. Акайо вел, узнавая улицы, каждый миг помня, что идти надо не так, как хотели ноги, пытавшиеся привычно печатать шаг кадета, а скользить.
— У меня съезжает грудь, — еле слышно пожаловались сзади. Ветошь, которую они проложили между слоями одежды, у всех норовила или выскользнуть из запаха, или съехать куда- то подмышки.
— Не видно, — шепотом отозвался сбоку Наоки.
Шикнул на всех Джиро, замыкавший строй. На него хотелось посмотреть сильнее всего — Акайо до сих пор казалось, что за Джиро он отвечает больше, чем за других, и, что важнее, Акайо подозревал, что тому сложнее всего будет справиться с ролью.
— Кормить меня тоже с рук будешь? — хмыкнул Саат. Он прекрасно видел, как Риммеру этого не хочется.
— Вообще не буду кормить, — отозвался тот. — Сам все съем. Мне, в отличие от тебя, никто еду не прислал.
— Понимаю. Приятного аппетита. Который час?
— Скоро рассвет. Только проку все равно нет. Снаружи буря.
— Да ну?
— Эннет злой, как черт. Говорит, можем не продержаться.
— Так и будет. Сейчас полицейские окружат здание. Потом, под прикрытием бури, подберутся к воротам и высадят их. Потом проникнут внутрь и передушат вас, как курей.
Риммер зябко поежился. Сказал:
— Ты-то все равно об этом не узнаешь. Тебя убьют раньше.
— Да. Скорей всего.
Опухоль на лице пустынника слегка опала, а синяк пошел разноцветными разводами. Выглядело это теперь еще безобразнее, чем раньше. А толку?
— И что, совсем не боишься смерти?
— Не смерти, Риммер. Того, что жил зря.
Велли недоверчиво хмыкнул. Распечатал упаковку сухих консервов, залил водой. Консервы зашипели, нагреваясь.
— Почему зря?
— Хотелось сделать куда больше, чем получилось… а, не о чем говорить. Вот ты сам. Представь, что ты завтра умрешь. И у тебя всего одна ночь времени. А делать ты можешь все, что угодно. Что бы ты сделал?
— Напился бы, — рассеянно ответил тот. — И, наверное, начистил рыло Пабло. Это мой старший брат…
— Н-да. Давай, доедай быстрей. И уматывай. Сейчас твой взводный явится, и…
Уговаривать Риммера не пришлось. Он какую-то секунду раздумывал, не скормить ли, и вправду, последние две ложки горячей каши пленному с рук. Но побоялся. Доел сам и вышел.
Взводный сменщика не привел. Посмотрел на Риммера скептическим оком, заглянул в комнату.
Потом сказал:
— Будь готов. Возможно, полицейские попытаются проникнуть в здание под прикрытием шторма. Большой бури, похоже, не будет.
— Понял.
— Ладно. Жди команды. Без команды никуда не уходи.
Машина за Даной все же пришла. В ней уже сидели Джет, Мелисса, и вчерашний «специалист по подземельям» Максим. Ну, и водитель.
Доехали до приземистого здания на окраине.
Операция началась.
Это был старый контрольный узел системы автоматической подачи грузов. Узел оказался не у дел после реконструкции посадочных площадок для малотоннажников атмосферного класса. Теперь челноки садились гораздо дальше и от Руты и от вокзала, и их работу обеспечивали совсем другие автоматы.
Максим с пульта открыл тяжелую дверь. За дверью было темно, как будто там начинался космос. Мелисса поежилась и пробормотала себе под нос:
— Это туда лезть?
Ее услышал Джет. Уточнил:
— Освещения, я так понимаю, не предполагается?
— Скажите спасибо, что его вообще не засыпали. Эти тоннели представляют опасность. В том плане, что могут обвалиться. Если бы сверху были дома, муниципалитет, думаю, выделил бы средства на демонтаж старых коммуникаций… а так…
Джет хмыкнул — что ни делается, все к лучшему. Во всяком случае, на этом этапе.
Здание было темное, низкое, пустое. Из стен кое-где торчали обрывки кабелей и обрезки труб. Кроме единственной двери — входа в тоннель,- взгляду зацепиться было не за что.
— У-у-у! — крикнула в темноту Дана. Не во всю силу, а так, легонько. Проверила, проснется ли эхо. И если проснется, насколько будет громким. Эхо проснулось, заворочалось, дохнуло холодом из темноты. Холодом и гулким пространством.
Максим включил сильный фонарик. Луч заплясал по гладким стенам, по рельсам — направляющим, бегущим не только по полу, по стенам и потолку тоже.
— Пошли?
Идти вчетвером оказалось не страшно. Кишка коридора не имела ответвлений, и хватало одного фонарика, чтобы осветить ее метров на сто вперед — стены хорошо отражали свет.
— …Только холодно. — Мелисса словно вслух продолжила разговор с кем-то незримым.
Максим ответил:
— Мы под землей, и чем дальше, тем глубже забираемся. У бывших посадочных площадок глубина будет около двухсот метров. А температура воздуха около нуля по Цельсию. Но нам так далеко не надо, до здания вокзала гораздо ближе.
— С-сколько примерно?
— Еще минут пять ходьбы, судя по плану. Мелисса, возьмите мою куртку.
— Спасибо, Джет. Я не думала, что здесь так…
Ответвление появилось неожиданно — просто рельс, бегущий вдоль правой стены в одном месте оборвался и возник из стены метра через четыре. В этом промежутке намечалась неглубокая ниша, которая на поверку оказалась дверью. Максим открыл ее, чуть надавив внутрь и откатив в сторону. Объяснил:
— Здесь нет такого песка, как наверху, так что все механизмы работают нормально.
Джет подумал, что за месяц привык к дверям, которые открываются, вращаясь на петлях, а не вдвигаются в стену. А раньше это казалось диким анахронизмом.
— Я здесь раньше не был. В основном, если случалась какая-то серьезная поломка и возникала необходимость в диагностике, мы заходили со стороны зданий порта. Или от диспетчерской, или от администрации. А этим проходом, такое чувство, с момента постройки никто не пользовался…
— А зачем строили?
— Тут все системы продублированы по нескольку раз… какой-нибудь вспомогательный кабель кидали, наверное.
— Понятно… а, черт.
— Джет, осторожней, вы нам еще нужны! — ободрила идущая последней Мелисса.
Джет посветил под ноги и обнаружил, что запнулся за небрежно свернутый моток толстой проволоки. Впереди таких мотков валялось еще много.
Дана внезапно остановилась, уставившись в кусочек схемы на компакте.
— Тут должна быть развилка. А я не вижу.
Максим обернулся:
— Сейчас за поворот зайдем, и будет развилка…
Коридор сузился так, что идти рядом стало невозможно.
— Вот, пожалуйста вам.
Развилка. Служебный коридор уходил вправо. Из-под потолка в него спускались влажные разноцветные трубы, и тянулись дальше вдоль стены, оставляя для прохода совсем мало места. Если идти, то только боком.
— Очаровательно, — хмыкнула Мелисса. — Это займет куда больше времени, чем я думала.
— Особенно если учесть что, судя по схеме, нам наверх, — вздохнула Дана. — Интересно, эти красивые трубы меня выдержат?
Протиснулась мимо Максима, положила ладонь на покрытый каплями пластик. Под поверхностью ощущалась едва заметная вибрация. Ну что же, до щели в потолке она дотянется, а дальше, очевидно, придется ползком. Если, конечно впереди не встретится какое-нибудь неожиданное препятствие.
— Может, есть другой путь? — Мелисса все еще ежилась от холода, и перспектива ползти куда-то, прижимаясь к ледяным трубам, ее не радовала.
Тем временем Дана уже взобралась на колено самой толстой из труб, и придумала, как быть дальше. Трубы крепились к стене скобами. Вот эти-то скобы она и использует в качестве ступенек. Главное — дотянуться до края отверстия. А там останется подтянуться. Дело техники.
— Эй, — позвал снизу нетерпеливый Джет. — Ну, что там?
— Как ни удивительно, трубы. Здесь, пожалуй, и вы пролезете. Но вот, что там за поворотом… я крикну, если найду достаточно пространства, ладно?
Поворот оказался сложным изгибом трубы, которая теперь снова шла вверх. Пространства между ней и стеной едва хватило, чтобы Дана попробовала подняться туда, как по толстому канату. Дело оказалось не из легких. Но, кажется, трюк может получиться.
Присела у дыры, из которой только что вылезла, сообщила:
— Дальше, наверное, из вас только Мелисса пролезет. Остальные застрянут. Вы слишком большие.
Эхо размазало голос, сделав его гулким и неживым. Ответа с той стороны Дана не разобрала. Лезть обратно не хотелось.
— Так я пошла дальше?
— Погодите! — Из дыры показалась сначала рука, а потом и голова мисс Робсон. — Я сейчас…
— Я поднимусь, чтобы освободить место! — поспешно сказала Дана. Было очевидно, что вдвоем они займут тут все пространство, и может быть, даже застрянут.
С трубы вниз посыпались ошметки пыли и грязи. Дана торопилась добраться до отверстия в потолке. Была у нее надежда, что там, по ту сторону перекрытия, можно будет нормально стоять. Перекрытие оказалось неожиданно толстым. Повиснув на руках Дана испытала даже легкое раскаяние, что потащила за собой Мелиссу. Ей наверняка будет трудно…
Однако Мелисса доказала, что обладает всеми качествами тренированного полицейского, и быстро вскарабкалась следом. Правда, нельзя сказать, что лицо ее при этом лучилось радостью.
Девушки оказались в небольшом зале, Три из четырех стен которого занимали стального цвета ящики, а в центре клубком удавов, наглотавшихся карандашей, красовались трубы. Их было намного больше, и уходили они и в стены и в пол, и в потолок.
— Сетевой терминал, — заметила Мелисса, кивнув на нишу в стене. — Интересно, он тоже заглушен, как внешние каналы?
Не дожидаясь ответа, она пристроила шлем на голову, и сразу стала похожа на большое черное насекомое. Куртка Джета, наброшенная на плечи — словно хитиновые крылья…
— Пусто, — вздохнула, снимая периферию. — Но попробовать-то стоило?
Дана изучала схему.
— Если не ошибаюсь, мы уже рядом. Осталось пройти вот этот тоннель и подняться на два уровня. Надеюсь, таких шкуродеров больше не будет…
— Вы, наверное, жалеете, что прилетели на Руту?
— Самое время об этом поговорить! Думаю, нам сюда. Хм. Заперто…
Дана недоверчиво толкнула дверь в обе стороны и даже вверх. Но результат был тот же.
Мелисса подошла, осмотрела дверь и вынесла вердикт:
— Заперто с той стороны, чего и следовало ожидать… ну что, будем возвращаться?
— Погодите. Может, можно как-то обойти…
Мониторчик бесстрастно показывал сплетения труб, коробов, туннелей и технических коридоров. В этой путанице без специалиста разобраться было практически невозможно.
— А вентиляционная шахта где? — с надеждой спросила Мелисса на исходе десятой минуты.
— Их три. Но ни в одну из них ни я, ни вы не пролезем. Давайте я попробую обойти поверху. Там вообще-то где-то должна быть электростанция… Если получится обойти, открою дверь, если нет…
— Пойдете дальше. — В голосе мисс Робсон мелькнули стальные нотки. — Это куда важнее. А если получится, я полезу за вами.
— Именно это я и хотела сказать. Попробуем?
Дана с уверенностью, которой вовсе не чувствовала, шагнула к переплетению труб.
Подъем стол ей трудов но, в конце концов, Дана исчезла из поля зрения Мелиссы. Та, для верности обождав с минуту, полезла следом. Однако лаз оказался слишком узким. Нужно обладать комплекцией Даны и ловкостью кошки, чтобы преодолеть этот подъем…
– А с каких вдруг херов бабка Ёжка тебе это сказала? – поинтересовался Аркан.
– Она не мне сказала, а мастеру спорта. Я просто мимо проходил и слышал.
– А мастер спорта чё? – продолжал спрашивать Аркан.
Павлик поднял голову – ему тоже было любопытно.
– Зассал. Поржал и сказал, что даже не собирается.
Павлик вздохнул. Наверное, тогда придётся креститься…
– Потому что к холоду нельзя привыкнуть, – гнул свое Сашка.
– Да он просто холода боится.
– И с каких херов мастеру спорта холода бояться? – не поверил Аркан.
– Вашу Машу… – вздохнул Витька. – С таких херов. Вот я читал про детские страхи, что если в детстве какая хурма с человеком приключится, то он потом её всю жизнь будет стрематься. А мастер спорта – сын Бледной девы, она с ним вместе с моста сиганула. Типо, большой всплеск эмоций. И на всю жизнь ссыкотно.
– Вить, как ты думаешь, дарить мне открытку Бледной деве или лучше не надо?
– А чего ж не дарить? – Витька пожал плечами.
– Так Зоя говорит, это страшный грех.
– Да и хрен ей в розовые губки. Небось, ведьмы в таких делах получше православнутых разбираются.
– Я тут подумал: может, она обидится даже, если ей только одну открытку подарить и больше ничего, – вздохнул Павлик.
– Хурма. Главное не подарок, а внимание.
– А как мне ей открытку отдать?
– Когда бишь у неё день рождения? – оживился вдруг Витька.
– В понедельник.
– Вот и славно. На понедельник и назначим поздравление. – Витька потер руки. – С воскресенья на понедельник. Ровно в полночь. В час, когда силы зла властвуют безраздельно. И не ссы, после этого она к тебе больше не придет.
Павлик не понял, почему у Витьки стало такое решительное лицо и почему тот соскочил с подоконника, не докурив сигарету до конца, будто куда-то торопился.
* * *
На автобусной остановке около вокзала было гораздо тише, нежели по пятницам. Посидев на скамейке минут десять, Ковалев решил, что веселей убивать время в теплом универмаге, – к вечеру подморозило, а до автобуса оставалось минут сорок.
Большинство отделов уже закрылось, однако игрушки работали до девяти. Автотрек, конечно, пока никто не купил, и на этот раз его с восторгом рассматривали двое мальчишек лет по двенадцать. Им, в отличие от Селиванова, не хватило наглости попросить продавщицу запустить трек, но понятно было, как им этого хочется. Ковалев снова протянул продавщице полтинник на батарейки и попросил показать детям игрушку.
Мальчишки жали на кнопки пультов с такой радостью, что Ковалев перестал ругать себя за потраченные неизвестно на что деньги. И делать всё равно было нечего…
– Мальчиков любишь? – раздался вдруг негромкий, подозрительный голос.
К автотреку незаметно подошел немолодой капитан, которому две недели назад Ковалев под протокол рассказывал, где и как он нашел Павлика. Тот самый, похожий на мышь и таракана одновременно.
– Вы с ума сошли? – Ковалев при всём желании мог смотреть на капитана только сверху вниз. И, наверное, стоило ответить как-то иначе, но эта фраза сама собой сорвалась с губ.
– А что ты тогда тут делаешь?
– Я встречаю жену с автобуса.
– Что-то незаметно, – хохотнул капитан. – Документы покажи.
Документы Ковалева капитан уже видел, даже записывал данные в протокол. И, судя по первому вопросу, об этом вовсе не забыл. Надеялся, что Ковалев не носит с собой военный билет? Напрасно надеялся.
– Так зачем же ты, гражданин майор, деньгами тут разбрасываешься? Мальчиков игрушками завлекаешь?
Стоило определенных усилий сдержаться и не послать подальше представителя власти при исполнении. Вспомнилась приписка на афише дома культуры, что лица старше тридцати лет не допускаются на дискотеку. Интересно, выявление педофилов – это указание сверху или в этих местах вправду водится так много извращенцев?
– Автобус моей жены придет только через полчаса, – взвешивая каждое слово и стараясь остаться спокойным, пояснил Ковалев. – На остановке холодно и скучно. Я просто убиваю время. В тепле.
– Зарабатываешь, что ли, много? – Капитан продолжал держать в руках открытый военный билет и мерил Ковалева тяжелым взглядом.
– Мне хватает, – процедил Ковалев сквозь зубы.
– Смотри у меня. Тут тебе не город, всё на виду.
Капитан еще раз оглядел Ковалева с головы до ног и вернул военный билет.
Ковалев не ожидал, что так обрадуется приезду Влады. Дело даже не в том, что он скучал по жене, – попросту когда она была рядом, он, оказывается, чувствовал себя гораздо уверенней. На неё можно было опереться – хоть что-то по-настоящему твёрдое, без оговорок.
Хтон тоже обрадовался – выбежал к калитке встретить Владу, прыгал вокруг неё, махал хвостом и поскуливал. Догадался, кто в этом доме готовит собачью еду и стелет коврики на крыльцо.
Баба Паша деликатно ушла, не досмотрев кино, хоть Влада и уговаривала её остаться и попить чаю с пирожными.
– Слушай, Серый, а почему мы спим на этой узкой скрипучей кровати, когда в соседней комнате стоит полноценный двуспальный диван?
– А… он двуспальный?
– Ну да. Я думала, он не раскладывается, а баба Паша показала мне его маленький секрет.
Ковалев почему-то сразу выбрал маленькую комнату и панцирную кровать. И, судя по рассказам Коли, маленьким он спал именно в этой комнате. И ему почему-то не хотелось, чтобы там спала Аня.
– Давай завтра переставим диван в маленькую комнату, – предложила Влада. Будто прочитала мысли Ковалева. – Как думаешь, отдадут мне ребёнка завтра после процедур?
– Отдадут. По четвергам тут молебен, мы с Аней всегда уходим гулять. И процедуры кончаются на полчаса раньше.
Ковалев вспомнил о крещении Павлика Лазаренко. Не хотелось впутывать Владу в это дело…
– На завтрак я, пожалуй, не пойду – меня никто не приглашал. Но к концу процедур прийти ведь будет нормально, правда?
И Ковалев хотел сказать, что сам приведет Аню домой, но вдруг подумал, что если Влада её заберет, у него будут развязаны руки и он сможет дождаться начала молебна, проследить, чтобы Павлика не тащили креститься насильно. Он, конечно, уповал на Инну, но как бы там ни было, а она там работала и Зоя была её начальницей.
* * *
Мчится по кромке воды серый зверь – то ли волк, то ли пёс, – ловит носом ветер, высматривает в темноте бледный силуэт, сотканный из тумана, ищет следы босых девичьих ног на холодном речном песке. Речная девка пахнет рекой – темным илистым дном, где жизнь кончается смертью, а из смерти рождается жизнь.
Не знает серый зверь, за что не любит он бледных девиц, сотканных из тумана, но летом забавно ему загонять их обратно в реку, как забавно выслеживать водяных крыс, – пищат девицы, теряют томную негу, прыгают в воду лягушками.
Дождливой осенней ночью зверю не до забав, и неприязнь оборачивается вдруг ненавистью, черной злобой, которая клокочет в глотке и не дает уснуть. Он знает, он чует, что речная девка вышла на берег. Он знает, зачем она вышла на берег. Он чует, куда она пойдёт.
Бьется пёс в запертую дверь, мечется вокруг высокого остроухого дома, где от страха не спит ребёнок, – его страх для речной девки, как для зверя путеводная нитка запаха в движении ветра: страх влечет её и ведет к ребёнку коротким путем.
Когда нитка страха окрепнет, речная девка потянет её к себе, на темное илистое дно, где жизнь кончается смертью. Из смерти потом родится другая жизнь, но зверю нет дела до жизни и смерти, ненависть его безотчетна и не имеет причин. Речная девка должна сидеть в реке, ребенок должен спать в постели – только так, а не иначе. В дремучих закоулках звериного сознания нет места для сомнений.
И тот, кого зверь любил всей душой и будет любить до последнего вздоха, был со зверем согласен.
* * *
И все же Ковалев не вполне доверял Хтону, а потому, прежде чем уйти на завтрак в санаторий, посадил его на цепь – кто знает, как пес поведет себя, если хозяина не будет дома? Вдруг переклинит ему мозги, ведь бросался же он на Ковалева…
Хтон нисколько не обиделся, будто понял, о чем ему толкует хозяин. И даже смотрел виновато: «Понимаю, я доверия не заслужил. Кусался, рычал на людей и пугал ребятишек в санатории».
За завтраком Инна появилась, прикрывая нос платочком, и, увидев её, Зоя Романовна тут же зашипела:
– Вы с ума сошли, явиться на работу с таким насморком? Немедленно отправляйтесь домой лечиться!
– Зоя Романовна, это сенная лихорадка. Аллергия. Это не заразно.
– Я в этом не уверена. Вызывайте врача, пусть он определяет, заразно это или нет.
– У меня аллергия на книжную пыль, я вчера неосторожно перетряхивала старые поваренные книги, мама попросила найти рецепт творожного печенья.
– Инна Ильинична, немедленно отправляйтесь домой, – чуть громче повторила Зоя.
– Хорошо. Я сейчас уйду. – Инна, должно быть, была готова к такому повороту и больше спорить не стала. – Сергей Александрович, проводите меня до выхода, пожалуйста.
Столь странной просьбы Ковалев не ожидал…
– Извините, что пришлось… так… – сказала Инна, когда они вышли в холл. – Эта аллергия случилась совершенно некстати! Так и знала, что меня сразу выгонят домой… Я должна обязательно вам сказать: мама говорит, что и однократное введение сильного препарата может сделать Павлика стероидозависимым. Она, правда, уверена, что никто с ним такого не сделает, но я, если честно, не знаю, чего от них ждать. С одной стороны, тот же Владимир Петрович перед Зоей выслуживается, потому что ему давно на пенсию пора, с другой – все они верят, что добрый боженька исцелит Павлика, стоит макнуть его головой в святую воду… Вера творит с людьми настоящие чудеса – никакое высшее образование от них не спасает.
– Не волнуйтесь, болейте спокойно. Я прослежу, чтобы никаких уколов Павлику не делали, – ответил Ковалев. – Влада приехала, она Аню заберет, и я смогу задержаться.
– Вы драться с ними будете? – улыбнулась Инна.
– Нет, я с батюшкой поговорю. Мне показалось, он тут один вменяемый человек.
Лицо полицейского сделалось сухим и сдержанным, из позы исчезла вальяжность.
— Вы обвиняетесь по статье двести тридцать четвертой, пункт «Б»: незаконное копирование личности с целью наживы, — он постучал по снимку, — Этот человек во всём сознался и готов сотрудничать со следствием. Ваш бывший клиент понимает аморальность ситуации, в которую попал.
Мой бывший клиент — идиот. Он навредит Джессике и детям, разрушит налаженный бизнес и подставит многих хороших людей, которые теперь зависят от него, а не от меня. Зла не хватает на придурка.
— Я всего лишь тренер по личностному росту. Лестно, что он думает, будто я поменял его жизнь. Но это только его залу…
— Довольно!
Начался новый виток допроса, который «чистая формальность», в ход пошли крики и угрозы. Ему достаточно сломить сопротивление моих очень усталых мозгов, и я во всем признаюсь, лишь бы только замолчал.
Дурные мысли, которые Айван называет демонами, визжали в моей голове и вторили обвинениям. Да, я виновен. Незаконно выращивая тела, внедряясь в них, как паразит, и принуждая жить по нужному мне сценарию. Заставляя людей вести себя не так, как им бы хотелось, а так, как стоит себя вести. Очаровывая женщин и отдавая их после выполнения контракта всяким упырям. Зачиная детей от клонов. И вынуждая уничтожать изначальные тела, что делает клиентов фактически моими соучастниками в убийстве. Да, я виновен во всём этом! Да! Но что делать, если они не умеют жить, а я умею?! Если я им не нужен, то зачем ко мне приходить?! Да, я виновен! Но и все вы виновны не меньше! В вашем скотстве, ненависти, алчности! В вашей трусости! В вашем предательстве самих себя! Жалкие лицемеры, мне не в чем оправдываться. Я знаю, что виновен. А вы? Что вы о себе знаете, жалкие…
«Тогда признайся, — шипел на ухо злой голосок, — Признайся, будь смелым. Разве ты — Бог, чтобы решать, кому и как жить?»
Я не решаю… Все прописывается в договоре…
Запястья ныли от наручников, спину свело, головой хотелось удариться об стол, и разбить её ко всем чертям. Губы против воли зашевелились.
— Вы что-то сказали? — встрепенулся лейтенант, услышав мое невнятное бормотание.
Оглушительно хлопнула дверь.
— Мой клиент не станет с вами говорить, — невысокий седеющий мужчина в элегантном костюме вступил в комнату для допросов, и сила его харизмы словно заставила стены затрепетать. — Герр Мюллер, как вы себя чувствуете?
В ответном звуке выплеснулась вся скорбь мира. Адвокат по-отечески улыбнулся:
— Похмелье? Понимаю. Помню свою бурную молодость… И все-таки не дело, не дело.
— Простите… — попытался вмешаться полицейский.
— Ни в коем случае! Вы удерживаете моего клиента безо всяких на то оснований. Если есть доказательства вины, предъявляйте. Нет — мы уходим.
— Есть заявление мистера… мистера… — лейтенант принялся листать файлы в коммуникаторе.
У моего защитника есть удивительное свойство заставлять людей забывать важные имена, даты и события.
— Мистер-мистер, — передразнил он копа, будто учитель нерадивого школяра, — забрал свое заявление. У него был легкий нервный срыв. Случается и при хорошей жизни. А больше, насколько понимаю, вы ничем не располагаете.
Спустя пять минут, приняв кислые извинения, мы покидали здание участка.
— Куда катится мир? — громко рассуждал адвокат по пути, и каждый, кто слышал его, невольно краснел от стыда, — Какой-то зажравшийся богатей обвиняет простого человека во всех грехах, и в эту ложь верят. Без улик! Без доказательств! Верят те, кто должен охранять закон, а не слушать досужие россказни. Так любого можно притащить в тюрьму…
Двери за нами закрылись. Ступени высокой мраморной лестницы заливало весеннее солнце. Из кофеен доносился запах проклятого напитка, но слабо. Почти не раздражая.
— Филипп, не разоряйся. Ты не в суде.
— Извини. — Он сбросил маску праведного гнева и стал обычным — немолодым, но не лишенным некоторого очарования — мужчиной, — Не доглядели за этим. Но теперь вправили ему мозги. Чудик думал, что он чуть ли не единственный в своем роде.
— Чудики, они такие.
— Вызвать тебе такси?
— Сам справлюсь, спасибо. Бывай. — Я остался на месте, а адвокат легкой пружинистой походкой побежал вниз по лестнице, мне не нужно было окликать его, но не смог удержаться: — Филипп!
Тот обернулся — моложавое лицо, подтянутая фигура, ясный взгляд, по всему видно — счастливчик. Невольно начнешь завидовать. А узнав поближе, заработаешь на зависти язву.
— Как там Клэр и дети?
Он пожевал губами и чуть нехотя ответил:
— Все благополучно. Благодарю.
Варианты не любят, когда прыгун задает такие вопросы. Но тяжело делать вид, что совсем ничего не помню.
Как и два предыдущих дела, это закрыли за отсутствием состава преступления. Хорошо быть знакомым с генеральным прокурором.
Хотя всё равно пришлось переехать, слишком много внимания отдельные чины полиции начали проявлять ко мне во внеслужебное время. Весь придверный коврик истоптали.
Моя команда ещё раньше перевезла оборудование и биологический материал, обустроила новую базу и залегла на дно. Денег для жизни было более, чем достаточно. Ребята наслаждались заслуженным отпуском, нудели, что вместо океана приходится ограничиваться бассейнами, и вели жизнь робких заучек на каникулах. Но по их собственному мнению — отрывались по полной.
А я сидел в четырёх стенах, за задернутыми шторами и не выходил на улицу. День за днём смотрел глупые ток-шоу и не менее безмозглые сериалы. Пытался читать, но выдуманные персонажи быстро приедались. Мне не хватало своих — живых и настоящих — из которых можно творить кумиров и героев, любимчиков судьбы и счастливых сукиных детей.
Каждый писк коммуникатора заставлял сердце биться в предвкушении, но всякий раз это был всего лишь Айван, мечтающий вытащить меня из номера. Ему покоя не давало желание заставить меня жить. Что за глупость вообще?
После того как в битве с упаковками от фаст-фуда сломался третий робот-уборщик; после того как телевизионные глупости начали казаться вполне разумными, а голоса в моей голове с ними ещё и соглашались; после того как я застал себя разговаривающим с кофейной чашкой… После того как не смог вспомнить, откуда здесь взялось кофе… Короче, когда моя крыша уже собирала чемоданы, раздался наконец нужный звонок. Один из местных вариантов предлагал контракт.
— Наверное, зря вас беспокою. Финансовый интерес сомнительный… Едва ли не в убыток себе, брать такую работу…
Манера тянуть слова едва не заставила меня зарычать.
— Присылайте! — рявкнул я и сбросил разговор.
Она появилась на пороге, робея. Неловким движением убирала за ухо непослушную прядь. Стеснялась своей старомодной одежды, своей наивной мечты, самой себя. Немолодая, некрасивая, одинокая, серая. Огонь, горевший в ней когда-то, едва угадывался. Резкий взмах руки, прямая осанка, сомнение в глазах. Да, передо мной была не пустышка, а очаг, сгоревший попусту. Я почти влюбился… Без этого прыгуну нельзя.
— Вас что-то смущает?
Она замялась. Промолчала.
— То, что я мужчина?
Покрасневшие щеки ответили лучше слов.
— В нашем деле это значения не имеет. У меня разнообразный опыт. Итак, чего бы вы хотели?
Она рассказывала сбивчиво, готовая к обороне при малейшем намеке на насмешку. Хотя в поэзии нет ничего смешного. Милое и бестолковое увлечение… Для немногих избранных. Камерный зал, блестящие в полумраке глаза, её тихий голос, который боятся прервать неосторожным звуком. Льются сточки. В перерыве восторженный юноша дарит ей розу. «Милый мальчик», — скажет она про него другому юноше и, смеясь, долго будет успокаивать его ревность, думая: «И в таком-то возрасте я всё ещё хороша». Но будет не просто хороша, а восхитительна. Будет, никуда не денется.
Я едва слушал её, предвкушая, как проживу первый день этой прекрасной чужой жизни.
И этот чужак пытается убить Полторашку! Ту самуюПолторашку, которую должен убить Яма, только Яма и никто другой, кроме Ямы! Его! Законную! Добычу!!!
Подобная несправедливость была столь вопиюща, что Яму буквально взорвало изнутри. Взревев, словно гиппопотам, сам себе на собственной же свадьбе отдавивший самое дорогое, Яма вскочил и обрушил на голову чужака всю мощь последних разработок военной науки и техники. Прикладом – держать за ствол оказалось удобнее.
Чужак хрюкнул и обмяк. Но на Яму уже прыгнул кто-то со спины, из темноты. Прыгнул, надеясь врасплох застать. И тоже нарвался на прикладом в зубы. Разворачиваться Яма умел стремительнее коралловых змеек, а застать врасплох охотника-марона? Ха! Размечтались.
Второе тело улеглось в пыль рядом с первым – Яма мельком успел отметить ту же самую длинную надписьна продавленном шлеме. Хороший приклад у штурмовой винтовки! Прочный, главное.
А дальше стало не до раздумий и отмечаний – из темноты забарачного угла попёрли массово, и пришлось попотеть, отмахиваясь. Проход там узкий, и больше, чем по трое, им никак не получалось. Да и то кто-то в разобранный сортир таки сверзился, ругался потом. К тому же поначалу нападавшие ещё пытались соблюдать тишину и не стреляли. Хотя какая может быть тишина, когда у Ямы дрянолин из ушей прёт?
А приклад у винтовки действительно хороший был – только на шестом шлеме треснул. Но к тому времени Яма уже разжился чьим-то огнемётом и возрадовался – тяжёлыми баллонами бить оказалось куда сподручнее, и удар получался знатный, враз нападавшего сносило. Винтовкой, как ни старайся, так не получится – весу в ней маловато.
Яма только-только во вкус вошёл, когда какой-то придурок стрелять начал и стало кисло.
Нет, поначалу, вроде, сирена была. Но Яма и сам ревел не хуже, а потому не заметил. А потом пришлось падать носом в пыль и прятаться за трупами, благо их Яма немало вокруг навалил. Чуть поменьше бы – и хана, импульсы шли над самой землёй, длинными очередями. Яма лежал, нюхал вонь горелого мяса, слушал шипение обугливающихся тел, за которыми прятался, и гадал – на сколько ещё попаданий хватит того жирного, которого он завалил последним? Мощный был мужик, сгорит не сразу. Ещё выстрелов пять выдержать должен. Четыре… вот ведь снайперит кто-то, нет бы чтобы мимо…Три… Да что им там неймётся-то? Нету тут живых давно, нету!.. Два…
Спасла его Полторашка – сдёрнула за ногу в сортирное углубление, в котором сама давно уже стрельбу пережидала. И откуда только силы взялись? Яма-то ведь поначалу даже сопротивляться пытался, не разобравшись. Повезло – сортир глубоким рыли, на совесть. Нырять не пришлось, даже когда над краем прокатился огненный шквал – кто-то из защитников решил перестраховаться. Хорошо, что тут всё такое высокотехнологичное и узконаправленное – оказалось достаточным просто пригнуться. Опалило немножко затылок и спину – и всё. Со старым добрым напалмом такие шуточки не проканали бы.
Яма не сразу и понял, что Полторашкадавно уже что-то ему говорит. Включился на середине где-то.
– …здесь обрыв триста метров, никто не думал! И разломы сплошные, туман всё время. Это ж совсем безбашенным надо быть… вот и не ждал никто. А они как знали! Самый тёмный угол! Ха! Мы с тобой герои! Если бы не я… я поссать сюда бегаю, а чего, ближе же, ночью не охота до кабинок тащиться… Если бы не я, да с голой жопой… разведчик ихний, что первым лез – придурок полный! Поразвлечься решил, ха! Придурок. Придушил бы по-тихому сразу – и развлекайся, пока тёплая. Никаких проблем! Так нет же – живую ему подавай… ха! А с живой – проблемы, это же и ёжику… Ловко ты его! По-божески!
Вот тогда-то Полторашка и сказала Яме, что он – бог смерти. Ну или имя бога носит, не важно. Всё равно приятно. Поскольку получается, что Яма всё равно немножечко бог, если имя такое носит. Потому что случайностей в этом мире не бывает и всё такое. Это тоже Полторашка сказала. С почтением так. С уважением даже. Яме сразу и убивать её расхотелось – зачем убивать, если всё справедливо и с уважением? Умная женщина. Не всем же красивыми быть.
А потом стрельба как-то совсем неожиданно прекратилась. И сверху раздался знакомый спокойно-равнодушный голос. Словно спрашивающему было совершенно не интересно, что именно ему ответят.
– Нарушаем?
Яма вскинул голову, обмирая. Сержант стоял на краю сортирной… ну ладно, пусть тоже побудет ямой – всё-таки жизнь спасла! Так вот – на краю этой самой выгребной ямы сержант и стоял, чуть склонив голову к левому плечу и рассматривая находящегося в яме Яму с неподдельным интересом. Смотрел сверху вниз – но сейчас хотя бы обоснованно, не придерёшься. Его фигура, подсвеченная сзади штабелем горящих досок, почему-то не казалась чёрным силуэтом на фоне огня. Наоборот. Светло-серая форма его словно бы светилась. А, может, это светился сам сержант – с него станется.
Интереса в сержантских глазах было столько, что Яму продрало до печёнок. Но Яма обмер ещё больше, когда разглядел, что в левой руке сержант держит его местами подпаленный рюкзак, а в правой – штурмовую винтовку с погнутым стволом и треснувшим прикладом. И покачивает ею слегка, словно бы укоризненно…
– Никак нет! – ничего не подозревающая Полторашка опять тихонько заржала. – Тут просто место опасное. Свалились вот. Засыпать бы надо, а то вдруг ещё кто свалится!
Пару ударов сердца сержант рассматривал с интересом уже Полторашку, продолжая покачивать винтовкой. Покорёженный ствол равномерно ходил влево-вправо. Потом вдруг замер.
– Вот и займётесь, – сказал сержант негромко и равнодушно. – Вычерпать и засыпать. Вдвоём. Завтра. А пока – приведите себя в порядок.
И пошёл себе мимо. Словно и не было только что героически отбито подлое нападение четырёхбуквенных, словно и не валялись по всей базе обгорелые трупы чужаков
– Вот же блин! – Полторашка досадливо сплюнула. – Сама себе работёнку спроворила, надо же… ну ладно – я, у меня язык без костей, но к тебе-то он чего прицепился? Не повезло, одно слово. Пошли, что ли, мыться? А то до завтра времени почти и не осталось, да в таком виде нас в казарму и не пустят!
– А я тоже сюда нассал, — сказал вдруг Яма невпопад, сам не зная, зачем. – Когда разбирал. Ну и… сейчас. Тоже вот.
Полторашка сначала взглянула непонимающе, а потом заржала по своей извечной привычке:
– Это что – мы с тобой ко всему ещё и друг друга обоссали? Гы! Два зассанца!
Сначала Яма ужаснулся.
На какую-то пару секунд – но до полной одури. До оторопи, до полуобморочного состояния, до судорожного спазма в мошонке, которая в панике словно попыталась втянуться внутрь тела. Почему-то он сам никак не воспринимал ситуацию с этой точки зрения – пока Полторашкавслуз не сказала, сама не понимая, что говорит.
Обмен водой тел, никакому шаману не расплести.
Так что же это теперь получается?..
Она что – намекает?..
И только когда Полторашка снова начала ржать, скаля неровные жёлтые зубы и запрокидывая лицо – белое, словно брюхо у дохлой рыбы, – до Ямы вдруг дошло.
Она – не из его деревни. Она вообще не из маронов.
Ей неоткуда знать про подобные обычаи.
Других маронов в Зоне нет, Яматогда единственный прошёл отборочный тест. Так что не знает она ничего и ни на что намекать не может. И никто ей не объяснит, не расскажет – просто некому рассказывать да объяснять. Сам Яма – уж точно не станет. Не дурак же он.
От облегчения ли, от недавней ли близости смерти или от чего другого, но Яму тоже на ржач пробило. Жив остался после такой переделки – да одного этого уже достаточно для полного счастья. А тут ещё и от уже практически свершившейся женитьбы на этой колченогой уродине отвертелся! Радость, однако? Конечно же, радость!
Странным было только, что к радости этой почему-то примешивалось лёгкое сожаление. Но Яма решил не забивать себе голову подобными пустяками.
Так вот, о нежной душе. В субботу утром (только прошла первая неделя кастинга) в мою еще не обжитую комнату в пансионе «Азалия» вплыла подобная фрегату Люси и велела заканчивать щелкать клавишами, потому что «жизнь не ждет». А раз не ждет, мы идем купаться. Море холодное, но это не беда, для нормальных людей давно придумали бассейны, горки и прочие радости жизни.
Купальник есть, плавать люблю, потрепаться с Люси – святое дело, а сегодняшнюю норму текста я написала еще вчера ночью. Значит, бассейн!
– Аквапарк, – поправила меня Люси.
День в аквапарке мы провели просто чудесно! И не вдвоем, а вчетвером. С Люси был тот самый мальчик-официант из «Зажигалки» с истинно арийским, под стать внешности, именем Гюнтер, а для меня она припасла еще одного, из того же заведения, но чуток постарше и темненького. В смысле, мулата или квартерона. Красавчик! Мы с ним отлично покатались с горок и поиграли в салочки, потом он очень эротично кормил меня виноградом и жаркими взглядами обещал великолепную ночь.
Ну а что, мальчик красивый, чистый (Люси клятвенно заверила, что все мальчики Дика проходят медосмотр каждую неделю и не связываются с кем попало). Жиголо? А хоть бы и так. Нет у меня времени на полноценный роман, да и не с кем. Милорд улетел и весточки не подает, Джерри – козел, Том – гей и любимый мужчина лучшего друга, ни с кем из артистов я не познакомилась толком, тупо не было времени. Соблазнять сына хозяйки пансиона? Нет уж, латиносы в рабочих комбинезонах – не мой формат. Конечно, еще полгода без секса, и я на сантехников бросаться начну, но пока все не настолько плохо-то (про эротические сны с участием Джерри умолчим, это пока еще не клиника).
В смысле, все было бы хорошо и даже отлично, если бы я не забыла о климате и креме для загара. Это Люси и Майку (квартерону) пофиг на солнышко и температуру, у них кожа и не к таким прелестям климата приспособлена. Гюнтер тоже живет в ЛА не первый год и загорел чуть не дочерна. А мы, северные фиалки, горим. Вот я и сгорела. Где-то часам к пяти вечера начала покрываться красными пятнами и падать в обморок. Разумеется, ни о какой бурной ночи и речи быть не могло! Мальчиков Люси отправила восвояси, а меня отвезла домой.
Как мне было хреново! Я и забыла, что такое перегрев и обгоревшая кожа. Последний раз такое со мной случилось лет в двенадцать, на Крите, когда я самостоятельно пошла на пляж и там уснула.
Героическая Люси поила меня водичкой, мазала кремом и подставляла тазик. Даже ночевать со мной осталась:
– Муж в командировке, а детки за меня не волнуются. У них свои взрослые дела, – вздохнула она с явным сожалением.
В этот раз о детях Люси я не узнала ничего, не до того мне было. И более-менее пришла в себя только к вечеру воскресенья. Проснулась от скрипа кресла-качалки, несколько минут не могла понять, кто я и где я, потом разглядела в полумраке Люси.
– А, проснулась. – Она подсела ко мне, помогла сесть в подушки. Я поморщилась: кожа горела и скрипела, так что шевелиться было больно, и касаться простыней – больно, и жить тоже было больно. – Ничего, завтра будет намного лучше. Пей.
Вручив мне кружку прохладной воды, Люси взяла со столика у кровати какие-то бумажки, повертела в руках, хитро улыбнулась.
– Ирвин Говард, значит. У тебя хороший вкус.
Я вопросительно булькнула: что Ирвин?
– Билет в Милан на сегодняшнюю ночь, бизнес-класс. Приглашение в Ла-Скала на послезавтрашний вечер, премьера «Турандот», Калафа поет Андреа Бочелли.
– Сегодня?.. – Я приподнялась, но тут же легла обратно. Голова кружилась так, что я не то что до самолета, до туалета не дойду. – Вот же…
– Ничего, мужчину полезно немного помурыжить, – сочувственно вздохнула Люси. – Чтоб больше ценил.
Я согласилась. А что было делать? Плакать, что моя давнишняя мечта послушать Бочелли вживую почти осуществилась, но я такая дура, что обгорела и не могу поехать в Милан? Дура… если б я знала!.. А Ирвин тоже хорош. Билет на ночь воскресенья, опера – во вторник, между прочим, у меня работа. И он знает об этой работе. И знает, что гениям плевать на билеты в оперу, у гениев печеньки кончаются и кофе варить некому.
Козлы. Ненавижу.
Я все же хлюпнула носом и разревелась от жалости к себе.
Меня, может, никогда больше лорд не пригласит в Ла Скала! А они, они… особенно Джерри!..
Минут десять я вдохновенно рыдала, жалуясь на несправедливость жизни и больную голову, а также руки, ноги, спинку и животик. Люси гладила меня по волосам, утирала нос платочком и отпаивала минералкой.
– Все, успокоилась? Вот и умница. Пошли-ка умываться.
После умывания, прохладного душа и намазывания горелой меня лечебным кремом я в самом деле успокоилась и даже начала немножко соображать. К примеру, что к билетам могла прилагаться записка… с чем-нибудь приятным… ну там фламинго, то-се…
Записка в самом деле была: «Том и Джерри не погибнут без вас за четыре дня, а если погибнут – сами виноваты. Ирвин».
И все. Ни слова на тему «хочу видеть вас, моя прекрасная Роза», или там «скучал, думал о вас». Без небылиц, да? Торговец базарный! И не особо-то мне хотелось в Ла Скала!
Скомкав записку, я швырнула ее в открытое окно и тут же услышала хмыканье Люси.
– Вот теперь я за тебя спокойна. Жить будешь.
– Не дождутся! – Я откинулась спиной на подушки и зашипела от боли. – Как думаешь, если я не выйду на работу завтра, они умрут с голоду?
Люси засмеялась:
– Пострадают, сожрут полдюжины пицц и начнут ценить свое счастье. Может быть. Недолго. А ты не вздумай высовываться на солнце. И купи себе крем с фильтром сто, для младенцев.
– Агу! – согласилась я.
В следующие два дня на работу я не пошла: Фил выдал индульгенцию до выздоровления. И вестей от Ирвина не получила. Зато, наконец, вдоволь натрепалась с Манюней по скайпу: если не надо рано вставать, можно допоздна сидеть в сети. Поделилась с ней шоком от найденного в тапке скорпиона, пожаловалась на местный отвратительный фастфуд и еще более отвратительный общественный транспорт, выслушала новости о кое-каких наших приятелях и очередных Манькиных перипетиях со строительством дачи… В общем, почувствовала себя почти что дома. Правда, об Ирвине я не рассказала, Манюнюэль б мне голову откусила за то, что отказала мужчине, о котором все ушли ей прожужжала. Я так и слышала ее укоризненное: «Дурище принципиальное, думаешь, кто-то оценит твою высокоморальность? Ладно, я понимаю, пока была замужем за своим Козлокобыловым, но сейчас-то что тебе мешало получить удовольствие? Так и помрешь, не узнав, что такое оргазм».
Нет уж. Обойдемся без нравоучений. Зато байки о гениальных козлах и прочей артистической живности пошли на ура, и Манюня строго велела не телиться, а выбрать себе вменяемого мужика и не страдать фигней.
Еще б найти его, этого вменяемого мужика! Учитывая, что на китайцев, латиносов, негров, панков и инвалидов меня не тянет, а белых и здоровых (в смысле не инвалидов) граждан мужского пола и традиционной ориентации в ЛА меньше процента.
И что я отказалась от ночи с Ирвином? Дурище!
***
В среду, явившись на очередной кастинг, первым делом я выслушала стоны Тома и вопли Джерри насчет моей безответственности, дурости и прочая, прочая. В отместку я им сообщила, что кофемашина сломалась, и кофе теперь будет только из автомата на первом этаже. Оба заткнулись, переглянулись и велели приступать к работе, а то там за дверью опять куча дебилов.
Через пару часов (без итальянского мата и жалобных стонов) кофемашина сама собой починилась, и кастинг пошел своим чередом. Без мата! Джерри даже на первую чашечку капучино буркнул что-то вроде «спасибо». Хотя, наверное, мне показалось.
В пятницу к обеду кошмар под названием кастинг завершился полной и безоговорочной победой гениев над жестоким и несправедливым миром. Нашелся даже Крысолов в лице белобрысого официанта из «Зажигалки». Его привела Люси (кто бы сомневался) и даже растолкала Тома, чтобы он проснулся. У Гюнтера оказался отличный голос, непонятно, что он в официантах делал.
– В «Зажигалке» с левыми подработками он получал намного больше, – просветила меня Люси несколько позже. – Однако славы-то хочется.
Угу, на славу он и смотрит влюбленными глазами, а Люси тут вовсе ни при чем. Верю!
А пока, то есть после окончания кастинга и сытного обеда в ресторане небезызвестного синьора Пьетро (мужчины всегда добреют после обеда, это доказано британскими учеными), я решилась снова поговорить с Джерри. Извиниться. Я же не нарочно, а он? Принеси, подай, пошла вон… обидно, между прочим.
Я даже момент подкараулила, когда Том отлучился куда-то, а Джерри завис у стойки с текилой, и сразу ухватила быка за рога.
– Слушай, мне жаль, что так получилось. Очень жаль. Извини меня, пожалуйста. Не злись.
Он уставился на меня поверх бокала. Так внимательно, что я чуть не поверила, что все-таки простит. Конечно, глупо надеяться на что-нибудь вроде «мир-дружба-жвачка», но… я все-таки надеялась. Даже дышать почти перестала.
А у него заледенели глаза. Но почему? Что я такого сказала?
– Злиться на тебя? Чушь, – уронил он. Поставил бокал на стойку.
И уставился на мой бюст. Потом на ноги. И снова на бюст. Измерил, взвесил, признал годным к употреблению. Криво ухмыльнулся.
– Уговорила. К среде подойдет твоя очередь.
Хлестнуло, как пощечина. Лицо загорелось. И уши. Перехватило горло. Все мысли исчезли. Раньше так бывало только во сне – и как во сне, я схватила со стойки бокал и плеснула ему в лицо.
Он вовремя зажмурился, спасая глаза, и поймал мою руку. На ощупь или на слух, понятия не имею. Хватка у него оказалась – словно капкан. Синяки останутся. Правда, боли я не почувствовала.
– Не делай так больше, – холодно и спокойно сказал он, открыв глаза. Заставил меня поставить стакан обратно, и только тогда выпустил мое запястье. На замочившую ворот рубашки текилу он не обращал внимания.
– А то подашь на меня в суд? – мой голос был так же ровен и спокоен, зато его немножко перекосило, словно кислого хлебнул, а в глазах зажегся совсем уже нехороший огонек. Но Остапа понесло: – Это ж любимое развлечение суперзвезд вроде тебя.
На миг мне показалось, что меня сейчас убьют прямо здесь, у барной стойки, на глазах изумленной публики. Но спас меня Том. Выскочил как черт из табакерки, плюхнулся на табурет рядом с Джерри, отпихнув меня (не по злобе душевной, просто не заметил). И как ни в чем не бывало продолжил прерванную речь о постановке. Кажется. Честно говоря, я не стала слушать, а сбежала.
От Тома, от Джерри, и вообще из ресторана. А телефон отключила.
Вот как мне дальше с ним работать? Не с телефоном, конечно, с Джерри. Вообще, сможем мы вместе работать? Или я при следующей встрече оболью его уже не текилой, а кофе? Ага, а он уронит на меня софит. Или настучит Филу, или подаст на меня в суд.
Сволочь, какая же он все-таки сволочь! Мало ему было! Надо было врезать по этой козлиной харе, так, чтобы в ушах зазвенело!
В палате невыносимо скучно: телевизор смотреть нельзя, читать можно только полчаса, а радио Ричард в принципе терпеть не может. Остаётся только лежать, маяться бессонницей и думать. С тех пор, как его напарником назначили Келли, грязная, но понятная служба превратилась то ли в сборник городских легенд, то ли в дешёвый роман в мягкой обложке. Ричард никогда не верил ни в Человека-Мотылька, ни в крокодила в канализации, но сложно не поверить в то, что бьёт тебя головой о стену…
Злиться, правда, на Келли не получается: он, в принципе, неплохой… человек, во всяком случае, куда больше человек, чем та тварь из-под моста, и, как может, бережет напарника от этой стороны. И, как ни странно, Келли надёжен: если уж обещает что-то, то наизнанку вывернется, но слово сдержит.
В дверь стучат — кто б это мог быть? Ночь на дворе, да и лечащий врач с подозрительной фамилией О’Коннор никогда не утруждает себя стуком.
— Войдите! — кричит Ричард и даже не удивляется, увидев на пороге Эйдана — в белом халате, с бумажным пакетом в руке и скейтом под мышкой. Келли выглядит лучше: отлежался, похоже, и пришел в себя. Тень смирно лежит на полу и послушно повторяет движения, черты лица не плывут, и даже глаза выглядят человеческими, с белком и радужкой.
— Ты как сюда попал? — спрашивает Ричард и отодвигает с прикроватного столика газету и лекарства. Эйдан ставит на освободившееся место две тёмные, еще запотевшие бутылки.
— Ты же знаешь, если хватит глаз, чтоб на меня не смотреть, я везде пройду, — шутит Келли в ответ, — и я обещал угостить тебя пивом. Правда, пришлось брать безалкогольное, тебе обычное ещё нельзя, наверное.
— Мне и такое нельзя, готов поспорить, но больше на больничной диете я не выдержу, — шутит Ричард, бутылку берёт и делает глоток. Пиво и вправду отличное, пахнет жжёным сахаром и кофе, на вкус сладковатое, а послевкусие, наоборот, горчит, как и положено. Наверняка с частной пивоварни очередного троюродного дядюшки, который единственный и знает рецепт. Норвуд отпивает ещё раз, ставит бутылку обратно и смотрит на Келли — тот вертит в руках какую-то мелочь и к своему пиву даже и не притронулся.
— Вот только не говори, что ты пришёл исключительно ради пива, — говорит Норвуд, — это могло и подождать.
— Могло, — соглашается Эйдан, — но я не люблю быть должным, да и подумал, ты тут со скуки умираешь…
Он ловит чужой взгляд и вздыхает, понимая, что уйти от разговора не выйдет:
— И, если ты перевода просить будешь, лучше сейчас, пока шеф благодушный. Мне-то что, он чем больше орёт, тем лучше, а вот тебя и не перевести может.
Ричард снова делает глоток, держит пиво во рту пару секунд, прежде чем проглотить, и смотрит на Келли. Тот сидит с ногами в кресле для посетителей, упорно отводит взгляд и выглядит почти виноватым. Сегодня он кажется совсем человеком, только уши и выдают, и то если приглядываться, и явно устал. Похоже, вся доза выволочек и бумаг, которые они обычно делили пополам, свалилась на одного Эйдана.
— Слушай, — говорит Норвуд, — я в ваших ночных законах не очень понимаю, но сволочи типа того урода из-под моста — кстати, кто это был?
— Тролль, — спешно подсказывает Эйдан, — совсем одичавший тролль.
— Так вот, сволочи вроде этого тролля по нормальным американским законам преступники, и должен их кто-то искать и ловить. А у меня вроде неплохо выходит. Лучше, чем ловить мальчишек за езду под травкой.
— Гораздо лучше, — соглашается Эйдан и выдыхает. Ему только надписи «ПРОНЕСЛО» над головой не хватает, мигающей неоном.
— Только пообещай мне одну вещь, — продолжает Ричард и ловит подозрительный взгляд. — Ты не будешь утаскивать меня под мост, под холмы или куда у вас там принято утаскивать зануд-напарников?
— Не буду, — Келли заразительно хохочет и салютует бутылкой, — клянусь рецептом эля прадедушки!
— Доброго дня!
Азирафель вздрогнул от неожиданности, услышав этот грубый голос, но быстро взял себя в руки.
— Добрейшего, Аластор. Надеюсь, у вас всё в порядке, а то я вас давно не видел.
— Подготовка к учебному году занимает слишком много времени, но я помню о вашем приглашении на чай.
— О! Я буду очень рад вашей компании.
Аластор криво усмехнулся, принимая любезность. Впрочем, его изрезанное шрамами лицо выглядело бы криво в любом случае, а вот вращающийся глаз здорово действовал на нервы. Не исключено, что так и было задумано.
— Приятно иметь дело с воспитанным человеком, — стеклянный глаз наконец замер, уставившись куда-то в сторону. — Обычно всё заканчивается пожеланием здоровья.
— Это слишком банально, — улыбнулся Азирафель.
— И на чай меня тоже никто не торопится позвать, — Аластор взял из рук Азирафеля кусок хлеба и швырнул им в утку.
— Люди перестали ценить традиции, — посетовал Азирафель. — Всё время спешат, а жизнь так скоротечна. Не успеешь оглянуться, и…
— Но на вашем месте я бы всё-таки оглядывался. Вас так легко захватить врасплох. Был бы на моём месте Пожиратель Смерти, вы бы почувствовали разницу.
Аластор закашлялся и снова приложился к фляжке, борясь с приступом. Азирафель решил, что лёгкая помощь страждущему не нарушит Соглашения с Кроули, к тому же демон наверняка и сам не соблюдает его до последней буквы. То ли формализм вообще был чужд демонической природе, то ли не присущ отдельному демону, но факт оставался фактом — некоторые нюансы здорово зависели от их интерпретации.
Лицо Аластора исказила улыбка, которую вполне можно было счесть блаженной, но, похоже, он сам не ожидал от себя такой реакции, а потому быстро насупил брови. За прошедшие века Азирафель уже насмотрелся, как по-разному люди принимают благодать, и не испытал ни капли удивления.
— К моему счастью, вы не Пожиратель Смерти, а просто приятный собеседник.
— Приятный? Я бы так не сказал.
— Давайте отнесём ваши слова на счёт лёгкого кокетства.
Азирафелю хотелось вернуться к своим размышлениям, поэтому он и постарался смутить не привыкшего к комплиментам Аластора, но обижать его он не собирался — интерес к этому странному профессору никуда не делся. А то, что небольшое бесконтрольное чудо поможет наладить контакт, подтверждалось многочисленными примерами.
За ужином Азирафель сидел рядом с Кроули за профессорским столом, с интересом разглядывая учеников. Церемония распределения по факультетам показалась странной — было бы проще и честнее тянуть жребий! — а вот соревнование между факультетами напомнило старые времена. Разумеется, Кроули был не в восторге. Азирафель даже не сомневался, что вечером тот раскритикует систему, но пока ему хватало благоразумия молчать. Или не хватало. Потому что после короткого формального представления Дамблдора Кроули встал и, постучав вилкой по бокалу, начал:
— Прошу внимания!
Когда демон хотел произвести впечатление, он это делал. Ученики мгновенно перестали жевать и уставились на нового профессора маггловедения. Кроули дождался тишины и даже выдержал небольшую паузу, прежде чем обольстительно улыбнуться:
— Как вы уже услышали, я ваш новый профессор маггловедения. Как успел услышать я, мой предмет не обязательный для изучения всеми, и я вижу здесь некоторое противоречие. Как вы думаете, что это такое? — Кроули достал из кармана телефон, помахал им над головой и, не замечая поднятых рук, продолжил: — Это прогресс! Тот самый прогресс, благодаря которому магглы пересели с неудобных лошадей на автомобили и самолёты…
— Но в Хогвартсе это не работает!
Азирафель не понял, кто из рыжих близнецов додумался перебить Кроули, но мысленно пожелал смельчаку удачи и, наверное, здоровья. Лишним не будет.
— Да неужели?!
Кажется, Кроули ждал этого вопроса, потому что быстро набрал какой-то номер, и под сводами Большого зала Хогвартса зазвучало бодрое:
— Вы сами знаете, что делать. Сделайте это стильно!
Разумеется, это говорил автоответчик одной лондонской квартиры, хозяина которой Азирафель знал слишком хорошо, чтобы поверить в случайность.
— По-моему, всё прекрасно работает, — усмехнулся Кроули.
Очевидно, эта штука была того же порядка, что и стрелка уровня бензина на приборной панели «бентли», неизменно стоящая на отметке «ноль». Причём это обстоятельство вовсе не мешало Кроули гонять по дорогам и иногда бездорожью, изредка нарушая правила.
— Так вот, я буду рад увидеть на своих уроках тех, у кого прогресс вызывает желание вкусить его плоды. Спасибо за внимание.
Кажется, профессорам здесь не принято было аплодировать, но когда Кроули смущали такие мелочи? Он благосклонно кивнул студентам, решившим поприветствовать его ещё и свистом, после чего уселся за стол.
— Зачем ты это устроил? — едва слышно прошептал Азирафель. — Теперь у тебя не будет отбоя от учеников, и останется совсем мало времени для дел, которые гораздо важнее.
— Важнее чего? — ехидно переспросил Кроули.
— Твоего самолюбования! — Азирафель не собирался ему потакать. — И желания покрасоваться.
— Тебе тоже понравилось? — довольно усмехнулся засранец. — Учту.
Азирафель промолчал, всем своим видом показывая, что думает по этому поводу. Дамблдор вновь взял слово и сообщил новость о проведении «Турнира Трёх Волшебников», встреченную тоже довольно тепло, но без явного ажиотажа. Оставалось гадать, была ли она просто секретом Полишинеля, или же Кроули произвёл более сильное впечатление. А может, и то и другое сразу.
Вечером Азирафель напрасно прождал Кроули, разглядывая глупых овечек. Похоже, тот обиделся на вполне справедливое замечание. Поговорить им, конечно, стоило, однако к нему в комнату Азирафель не пошёл, чему было много причин, углубляться в которые просто не хотелось. Поговорить можно и завтра, и через день, и даже через неделю. По сравнению с былыми временами, когда ответных реплик приходилось ждать годами, это очень даже неплохо.
Через три дня Азирафель узнал, что на уроки Кроули записалось рекордное количество студентов за всё время существования Хогвартса, а ещё через пять дней собственными ушами услышал, как две семикурсницы обсуждали Кроули в том самом смысле! Не то чтобы Азирафель был ханжой, но профессор совершенно точно не должен вызывать подобных желаний у учениц! Хотя о чём это он?! Это ведь демон-искуситель! Во всей красе! Именно поэтому Азирафель наступил на горло собственным принципам и отправился после ужина в логово соблазна. Направить, так сказать, на путь истинный.
— Кроули, это переходит уже все границы!
— Ангел! Мне жаль. Прости. Что бы я ни сказал, я не это имел в виду.
Азирафель опешил:
— Ты сейчас о чём?
— А ты? — Кроули невозмутимо почесал бровь. — Выпить хочешь?
— Конечно, нет!
— А блинчиков с черникой?
— На ночь?
— С какао? — продолжал искушать демон.
Он явно знал ответ, потому что немедленно вызвал Винки и усадил Азирафеля на диван. Можно было бы и возразить, но зачем? Эта леди-эльф отлично готовила, а без какао обходился уже второй вечер.
— А я выпью, — Кроули кивнул каким-то своим мыслям.
— Ты демон, тебе положено, — Азирафель строго взглянул на своего не-приятеля. — А ведь всё так хорошо начиналось.
— Я тебя не понимаю, — Кроули снял очки. — Что случилось?
— Мы договаривались с тобой заняться делом. Не отвлекаясь на искушения, между прочим.
— На благословения тоже, — парировал Кроули, едва заметно улыбнувшись.
— Но ты переходишь границы, — Азирафель чувствовал себя строгим учителем, распекающим нерадивого ученика. — Ты забываешь о деле!
Кроули недовольно поморщился.
— Как раз таки я помню, и пока ты отсиживался среди книг, я раздобыл личное дело того мальчика, которого ты заподозрил в родстве со мной.
— Так это же прекрасно! Тебе удалось договориться о встрече с ним? Или…
— Или. Он умер в тюрьме почти десять лет назад.