Жамах опять забирается ко мне под шкуры. Говорит, что пока Ксапы нет, это ее прямая обязанность. Я такие слова только от Ксапы слышал. Кажется, все хорошо. Снаружи дождь шумит, а нам тепло и сухо. Женщина рядом со мной. А мне все равно плохо. Ксапы нет, никто не сердится, что я засыпаю и ее истории не слушаю.
— Представь, что я Ксапа, — шепчет Жамах. Я представил. Хорошо у нас получилось. Аж сердце стучит как на охоте. А потом еще хуже становится. Слезы из глаз сами собой текут. Жамах меня утешает как я Ксапу — губами и теплыми словами.
Только засыпать стали, степнячка в вам тихонько пробирается. Мокрая и холодная как лягушка. Это я узнаю, потому что она одежку сбрасывает и хочет ко мне под шкуры залезть. Жамах электрический фонарь зажигает и такой ей РАЗНОС устраивает… Степнячка — в слезы. У них это так громко выходит — с подвываниями. Что, мол, никому она не нужна, все ее гонят, на улице дождь, ветер, а утром Жамах первая ее бить будет, А она ни в чем не виновата, что у всех уже есть женщины.
— Не ругайся на нее, — прошу я. — Она замерзла.
— Не ругаться? Да они все теперь так и лезут под бок к чужим мужчинам. Хотят, чтоб их забрали как Папу.
Мы так шумим, что просыпается Кочупа. Он молча подходит, молча берет степнячку за волосы, молча отводит к себе на шкуры и молча, но энергично согревает. Мужчины чубаров суровы и немногословны.
Между взвизгиваниями, повеселевшая степнячка жалуется ему на жизнь. Но теперь уже без слез, а как бы даже хвастается. Да еще на языке степняков. Не знаю, понял ли Кочупа хоть слово.
— Это — молоко?
— Сгущенное и с сахаром.
— Молоко не такое…
— А какое? Я уже не помню, когда мамкину титьку сосал.
Жамах ухмыляется весело, достает легкий прозрачный стаканчик, оголяет левую титьку и сцеживает молоко в стакан. Потом так же из правой. Как сказала бы Ксапа, немая сцена. Я первый из охотников догадываюсь рот закрыть. Сергей раздает охотникам стаканчики, и Жамах разливает по ним
молоко. Каждому достается по капельке, больше по стенкам размазалось. Но охотники долго пробуют на вкус, сравнивают со сгущенкой и делятся впечатлениями.
— Где же вы столько молока берете?
— Мы коров доим, — Сергей роется в ящике, находит банку мясной тушонки и показывает на картинке корову. — У коров молока много. Жамах стаканчик не смогла наполнить, а корова за один раз вон тот котел наполнит.
Охотники скептически косятся на котел у костра.
— Ты гонишь. За один раз не наполнит, — подает голос Вадим. — Только за два.
— А что такое сахар?
— Сахар — вот! — Сергей открывает синюю картонную коробку, кидает один белый кубик в рот, а коробку протягивает чубарам. Жамах первая берет кубик и, по примеру Сергея, сует в рот.
— Я такое в больнице ела. Его в воду кладут. Чай называется.
Охотники разбирают кусочки сахара. На лицах появляются улыбки. Я тем временем вскрываю ножом консервную банку. Думал, там мясо будет, но оказалось — сосиски. Точно такие, как на банке нарисованы. Мог бы сам догадаться. Вадим берет у меня две штуки, кладет на кусок хлеба и откусывает.
— Это называется бутерброд, — объясняет он, запивая из котелка горячей водой, в которой разболтал четверть банки сгущенного молока.
— Не очень вкусно, но зато быстро готовить.
Тут меня дергает за рукав Жук. Я отдаю банку Жамах и отхожу с ним в сторону.
— Кто тебе синяк на лоб поставил?
— Это неважно. Дядя Клык, можно, с нами Чанан полетит? Я ей обещал… Попроси Серь’ожу, он тебя послушает.
— Та-ак… А зачем ты ей обещал?
— Ну кто же знал, что она так здорово драться умеет? Ну, лопухнулся я. У нас спор был, кто лучший охотник. Кто знал, что какая-то шмакодявка…
— Не ругайся.
— Тете Ксапе можно…
— А тебе — нет! — рявкаю я. — Мал еще! Эта шмакодявка на полголовы выше тебя. Синяк на лбу — она поставила?
— Ну… Да. А я ей нос разбил, но она все равно…
Я задумываюсь. Жуку, конечно, надо шею намылить, как Ксапа говорит. Но он — из наших. Если он слово нарушит, всем нам позор.
— Идем к Сергею.
Сергей выслушивает нас очень внимательно, зовет Платона и остальных.
— Почему бы и нет? — говорит Вадим. — Культурные связи, дружеские отношения — это в русле политики, проводимой Оксаной. Надо только с ее родителями обсудить.
Зовем Жамах.
— Все только рады будут, если она совсем не вернется, — говорит Жамах, выслушав нас.
— Господа, не делаем ли мы ошибку? — усмехается Платон. — Жук, зови свое чудо. Жамах, все-таки, предупреди совет матерей.
Чудо прибегает моментально, стоит только Жуку свистнуть и махнуть рукой. Слегка напуганное, шмыгающее носом, взъерошенное, но готовое дать отпор любому. И, конечно, вся при оружии. Охотники с собой столько не носят.
— Жамах, переведи, — просит Платон. — Слушай меня внимательно. Ты в нашем обществе будешь самая младшая. Поэтому должна слушаться всех. Если кто-то скажет, что ты его не слушаешься, моментом на вертолет — и назад.
— Я охотница, — сердито заявляет чудо.
— Это здесь ты охотница. А у нас будешь Жука слушаться. Жук, ты за нее отвечаешь. Слушай дальше, Чанан. Пока живешь у нас, будешь учиться языкам вместе с Папой.
— Она степнячка! — возмущается чудо. — А я — охотница!
— Это здесь она была степнячкой. А теперь — женщина Сергея. Над тобой главная. А ты у нас пока никто. Жук, отведи ее к машине, покажи, куда вещи сложить.
А когда они отходят, вполголоса добавляет:
— Сергей, проконтролируй.
0
0