Влада щебетала без устали: и намазывая масло на бутерброды, и разливая чай, и раскладывая перед Ковалевым пирожные – пожалуй, он был благодарен ей за этот непрерывный щебет. Потом предложила посмотреть какую-нибудь «хорошую картину», восхищаясь тем, что почти такой же видеомагнитофон был у неё в детстве, но она уже и не помнит, какой стороной в него вставляют видеокассеты.
– Будем валяться на двуспальном диване, как цивилизованные люди, и смотреть кино, а? – Влада заглянула ему в глаза снизу вверх.
* * *
– Главное, чтобы до понедельника речка не замерзла, – сказал Витька, глядя, как за окном падает снег. – А то как мы Бледную деву будем с днём рожденья поздравлять?
– Я знаю теперь, в каком месте она с моста прыгала, – сообщил ему Павлик. – Мне мастер спорта сам показал. Вить, а его теперь в тюрьму посадят?
– Нет, на зону отправят. Но, может, если заявление в ментовку написать, что это я двери закрыл, а не он, и вообще, что я его попросил тебя забрать, тогда не знаю…
– Давай напишем, Вить, а? Или тогда тебя на зону отправят?
– Не, меня не отправят, ты же мой брат. Разве что из санатория выгонят. Не, я не возражаю, напишем, конечно. Бабку Ёжку попросим передать в органы раздачи звездюлей, у неё папаша начальник здешний.
– Надо Люлю спросить, как заявления пишут, – обрадовался Павлик. – Она, кстати, сама меня мастеру спорта отдала, по-тихому, чтобы Зоя ничего не заметила.
– То-то я думаю, чего она так ругалась с Зоей, чтобы та ментам не звонила… А чё? Пошли спросим, а то она в полдевятого уйдет.
Люля рассмеялась сначала, но потом похвалила и Витьку, и Павлика, сказала, что они приняли правильное решение. Но писать ничего не надо, потому что мастер спорта уже давно дома, в милиции во всем разобрались и его отпустили. И про дверь можно никому не рассказывать.
– Годная телка ваша Люля, – сказал потом Витька. – Я слыхал, как она ментам звонила, когда уже тебя привели. Что безобразное поведение сотрудников отделения внутренних дел нанесло ребёнку непоправимую душевную травму, что теперь вместо защитников ребёнок, ты то есть, будет видеть в них врагов, равнять их с бандитами. Обещала жалобу написать.
– А я так испугался, Вить…
Однажды Павлика забирала милиция, вместе с мамой. Он тогда был совсем маленьким, помнил только, что его на всю ночь отвезли куда-то, он был уверен, что это и есть детская комната милиции. Он проревел всю ночь, потому что слышал, как в милиции говорили, что его у мамы надо отобрать насовсем. Маму отправили в трезвак, и она пришла за ним только утром, когда он уже ни на что не надеялся.
Теперь он, конечно, не боялся, что его отвезут в «детскую комнату». И драки он видел не раз и не два, если к маме приходили двое или трое человек, они дрались потом, бывало. И на улице видал, конечно. Но мастер спорта был совсем не из тех – не пьяный был, не лез ни к кому, не дрался и ничего не крал.
– Вить, а что, они думали, он мне сделает?
– Рано тебе такое знать, – вздохнул Витька снисходительно. – Вот вырастешь – поймешь.
* * *
Посмотрев кино, Ковалев вышел во двор и обомлел: выпал снег. Снежинки посверкивали в свете лампочки, освещавшей тропинку к калитке, сыпались густо и часто, пушистые и крупные, совсем зимние. Снег облепил яблони и сливы, росшие во дворе, и вместо черных ветвей, похожих на чьи-то костлявые пальцы, двор тонул в белом кружеве, посыпанном блестками. И такая тишина была вокруг – будто звуки тонули в снегу и вязли в заснеженных деревьях. Только собаки лаяли во дворах – Ковалев уже не замечал их лая, как в городе не замечал уличного шума.
Влада вышла вслед за ним и ахнула.
– Надо же, а красота-то какая… Где еще такое увидишь?
– В любом городском парке, – проворчал Ковалев.
– Ну, понимаешь, я не бегаю в любые городские парки по двадцать раз на дню. А вот так, чтобы открыл дверь – а за дверью сразу красота…
Снег шел всю ночь и не прекратился наутро. Вместо обрезанных сапог по двору надо было ходить в валенках. Ковалев поднялся с трудом, с трудом доковылял до удобств во дворе, но, одевшись, всё же решил расчистить дорожки – разогнать кровь. Лучшее лекарство от синяков – движение.
Сначала дело шло неважно: в первый раз согнувшись, Ковалев понял, что не может разогнуться… Выругался, сделал ещё одну попытку поднять лопату со снегом и подумал было, что они всё равно скоро уедут, зачем надрываться? Но… не хотелось, чтобы соседи думали (и говорили), будто он не смог даже снег расчистить после вчерашнего. Хорошо, что было темно и никто не видел, что он еле шевелится…
А в половине девятого к Ковалеву явилась Ириша. Её бас он услышал уже на крыльце, испугался, что Хтон может на неё кинуться, и был чрезвычайно удивлен, увидев, что Ириша треплет пса за уши, приговаривая что-то о хороших собаках…
– С добрым утречком. Доктора вызывали? – спросила она весело.
– Проходите, – сказал Ковалев. Не гнать же её прочь?
– Меня Татьяна к тебе отправила, – пояснила Ириша, снимая пальто. – Говорит, ты наверняка в травму не поехал.
– Не поехал, – поддакнула Влада.
– Напрасно. Знаешь, как бывает? Внутричерепная гематома, например. Кажется, всё нормально, а через сутки раз – упал и умер.
Влада уронила на пол ложки, которые мыла после завтрака.
– Я заметил, что жить вообще опасно: того и гляди умрёшь, – процедил сквозь зубы Ковалев. – Не от собачьего укуса, так от гематомы, или как у вас синяки называются?
– Бережёного бог бережет, – ответила Ириша. – Тебе Татьяна медосмотр назначила, без него на обед тебя не пустит.
– Я не пойду на обед. Мы уезжаем сегодня.
– Обиделся? А нечего обижаться. Я говорила, что это Алька порчу на тебя наводит.
– Наслала на персонал санатория острое желание позвонить в полицию?
– Какая Алька? – Влада навострила уши.
– Так Ангелина, Инкина мать, – без задней мысли объяснила Ириша. – А что ты хотел, когда забирал ребёнка? А если бы у него приступ случился по дороге? А если бы он поскользнулся и ногу сломал? Ты представить себе не можешь, сколько бы у нас было проблем и какая это ответственность. Оно нам надо? Мы родителям и то под расписку детей отдаём. А тут – чужой мужик ребёнка забрал!
От «медосмотра» отвертеться не удалось. Ириша сказала, что тошнота и рвота – стопроцентный признак сотрясения, но, судя по всему, нетяжелого. Посоветовала вместо поспешного отъезда дня три полежать в кровати. Поводила молоточком перед глазами, пощупала живот, постучала по коленкам и пояснице, спросила, нет ли крови в моче. Ковалев ответил, что понятия не имеет.
– А ты проверь, – сказала Ириша. – Хроником хочешь стать?
Спасибо, что не сюсюкала и не ужасалась… Но более всего её удивили ссадины недельной давности, оставленные челюстями сома…
– Это как тебе удалось так ободраться? Нарочно, что ли?
Говорить, что его укусила рыба, Ковалев не стал.
– В дырку на мостках провалился, когда из бани в воду нырял.
Ничего более правдоподобного в голову не пришло. Ириша не поверила, но спрашивать больше не стала.
Список лекарств она отдала Владе.
Через полчаса после её ухода, когда Влада собиралась в санаторий за Аней, у калитки появилась Татьяна Алексеевна собственной персоной. В отличие от Ириши, трепать Хтона за уши она побоялась, и тот, почуяв её страх, рычал зло и грозно.
Татьяна вежливо расспросила о самочувствии Ковалева, рассыпалась в извинениях за своих подчиненных, ни слова не сказав о своих связях.
– А кто такой Игорь Моисеевич? – всё же спросил Ковалев.
– Главврач областной больницы, – сдержанно ответила она. – Кстати, никто меня туда не вызывал. Я приехала, попила чаю и поехала обратно.
– Вы о моем самочувствии пришли узнать? – намекнул Ковалев, когда ушла Влада.
– Конечно нет, – улыбнулась Татьяна. – Я хочу поговорить с вами начистоту. И, наверное, стоило сделать это раньше.
Ангелина говорила, что Татьяна верит только в то, что трогала своими руками… Может, хотя бы у неё нет никаких странных фантазий?
– Ирина Осиповна сказала, что вы собираетесь уехать. Я пришла попросить вас не уезжать. Ну хотя бы до понедельника.
– Полежать в кровати, что ли? – фыркнул Ковалев.
– Я сомневаюсь, что вы будете лежать в кровати. Давайте я попробую вам всё объяснить. И начну издалека. Когда-то, очень давно, я дружила с вашей матерью…
– Да, об этом мне рассказала Ангелина Васильевна.
– Вряд ли она знает все подробности той ночи, когда погибла ваша мать. Дело в том, что мы с братом были у Наташки в ту ночь. И я, и Мишка… мы до сих пор считаем, что виноваты в её гибели. Пусть косвенно, но виноваты. За это ваш отец всю жизнь плевал Мишке под ноги… Меня он не винил, потому что я женщина и вроде как имела право испугаться, а Мишке не простил малодушия, так и не простил, хотя и не рассказывал об этом никому.
Ещё одно покаяние?
– И что же случилось той ночью?
– Понимаете, я до сих пор считаю произошедшее не совсем правдоподобным. Но я видела всё своими глазами. Я не верю ни в какие сверхъестественные силы, я вообще рациональный человек. Я доктор наук, наконец…
– Не оправдывайтесь. Я уже привык, что тут все немного чокнутые.
Татьяна не обиделась, лишь попыталась скрыть улыбку.
– Ваша мать приехала сюда после четырёхлетнего отсутствия. Раньше мы дружили вчетвером, но Зоя… Романовна просто её возненавидела, ещё раньше, до отъезда. А Ангелине, как вы уже знаете, бабка нагадала…
– Да, я слышал, что она насылает на меня порчу.
– Насчет порчи – это полная чушь, конечно. В общем, мы тогда раскололись, я поддерживала Наташку, а Ангелина – Зою. Я одна знала, что вашим отцом был наш Федька Смирнов, а не приезжий Валерик Орлов, царствие небесное им обоим. Но в те времена не было никаких тестов ДНК и доказать это Наташка не могла, тем более что Валерик раззвонил всем, что она с ним спала. Простите за грубость. Он нагло врал. Но дело не в этом, конечно. Она привезла вас сюда, чтобы все увидели, на кого вы похожи. Но, если честно, тогда сходство в глаза не бросалось. Так, как бросается сейчас. Мне довелось тетешкать вас на коленях, я помню вас славным карапузом. Завидовала Наташке: она моложе на два года, а у неё уже ребенок… А когда вы явились в санаторий, такой высокий, такой взрослый, с дочерью, я вас не узнала. Верней, я в первую секунду приняла вас за вашего отца.
0
0