Лаура наклонилась и подбросила в камин пару поленьев.
– Возможно, если меня не оставят в покое, я напишу мемуары. Но мне меньше всего бы хотелось продолжать эту войну.
Немного помолчав, Лаура посмотрела Хью прямо в глаза.
— Все люди мечтают о славе. Когда я училась в школе, я знала, что девочки хотят быть актрисами, мальчики – боксерами или футболистами. Но все они с удовольствием оказались бы на моем месте. Они все мне завидовали. Роскошный особняк со слугами, частые приемы, шикарные платьица и куклы в любой момент, стоит только попросить. Путешествия по миру, дни рождения в Диснейленде… А я завидовала им, моим одноклассникам. Мне хотелось прийти домой и увидеть мать за вязанием свитера, отца, который курит трубку и украдкой стряхивает пепел на ковер. Бабушку, приходящую в гости по выходным, да еще и с ароматными пирожками. Старшую сестру, которая будет делиться со мной первыми любовными тайнами. А у нас не было всего этого. Имелся только респектабельный фасад.
Лаура надолго замолчала, взяла велюровую тряпочку и стала машинально протирать на каминной полочке незамысловатые сувениры. Хью тоже не решался сказать ничего, он печально смотрел на Лауру и невольно любовался нежной грацией ее простых движений. Лаура снова присела на подлокотник кресла рядом с Хью.
— Знаешь, что было самым ужасным в моем детстве? – спросила она, и Хью отрицательно покачал головой. – Ты наверное думаешь, что это ожоговая клиника или сумасшедший дом? Нет, — Лаура тихо засмеялась и отошла к окну, рассматривая метельные узоры на стекле.
— Самым ужасным было для меня – жить в полном одиночестве два года в своем доме. Я не ходила в школу, я ни с кем не общалась, я не могла учиться, я прятала свои рисунки и книги. Я могла ходить на прогулки и к психиатру на приемы. И когда я шла по улице, то сзади меня тащилась старая Бо, которая скрипела зубами от ненависти ко мне, а прохожие на меня таращились и перешептывались: «Вон идет психопатка».
— От такого даже у взрослого человека шарики за ролики заедут, — в негодовании воскликнул Хью.
— И ты хочешь, чтобы я вернулась в тот дом, к Лилиан Майер и своей сестре, которые и пальцем для меня никогда не пошевелили? У этих людей я должна отобрать положенное мне состояние? Я должна стать одной из них? Моя мать попыталась – и очутилась в психиатрической клинике, я однажды попыталась и очутилась там же — Лаура с печальной улыбкой смотрела на Хью. А тот не знал, что и ответить, безвольно развалившись в кресле.
— Представь собаку, которая грызет кость. И человека, который пытается отобрать ее добычу. – Лаура была безжалостной в своих сравнениях.
— Мне понятно то, что ты хочешь мне сказать. Но как можно смириться с потерей богатства и столь высокого положения в обществе? Как можно не хотеть покарать обидчиков? – запальчиво выкрикнул Хью.
— Когда-нибудь ты поймешь, что деньги и общественное положение — это не главное. – серьезно сказала Лаура и продолжила уже шутя, — помнишь, как Малыш сказал Карлссону: «Эх, Карлссон, не в пирогах счастье».
Хью улыбнулся и поднял руки вверх, показывая, что он сражен и сдается. Лаура тоже улыбнулась ему.
— Следствие не установило причастности Миранды или Лилиан Майер к убийству Якоба Майера и поджогу виллы. Уилли проявил неожиданное благородство, сообщив, что действовал в одиночку.
— Предварительные слушания прошли, но это не конец, — заверил ее Хью.
— Сомневаюсь, что будут какие-то изменения. Я удивлена только тому, что ошиблась в Константе Смолланде. И мне очень жаль, что я подозревала его.
— Ты должна радоваться тому, что помогла Константу, так как не известно, что было на уме у Линдта и Юргена Баха.
Из соседней комнаты, опираясь на костыли, вошел Борис Казарин. Он чувствовал, что окреп за последние месяцы. Несмотря на перенесенные волнения и опасности, он словно стал тверже. Борис сел в кресло, Лаура подхватила костыли и поставила в угол. Борис потребовал чаю, и когда Лаура разрезала яблочный пирог, пахнущий корицей и мёдом, разговор возобновился.
— Мне только одно не ясно, почему старая Бо обвинила меня в поджоге, — закинув ногу за ногу сказала Лаура.
— Я тоже об этом думал, — прихлебывая чай ответил Борис. – но старуха сказала «Это дело рук малышки Майер». Возможно, она совсем не тебя имела в виду, а Миранду Майер.
— Вряд ли о причастности Миранды будут какие-то доказательства, — сказал Хью. – Юрген Бах дал показания только об Уилли Линдте. Миранда все отрицает…
— Мне так жаль стажера Никласа. Мало того, что он надышался эфиром, так еще и из полиции его выгнали. Не прошел проверку. – хихикнула Юджина.
— Поумнеет теперь, — возразил ей Хью. – что бы было, если каждый из нас допустил хотя бы малейшую ошибку? Например, если бы Юджина чихнула или Борис Казарин выглядел бы бодро и весело при встрече с компанией Майерши?
— А Ясмина Ленц какая хитрая, додумалась усыпить стажера эфиром, чтобы не путался под ногами.
Все дружно засмеялись.
— Как Виктору Шилову пришло в голову придумать историю с ревностью и бегством в горы? — спросила Юджина.
— О, Виктор не любит усложнять. Он считает, что из всех ситуаций есть простой выход, а то и два. Даже если тебя скушали, — сказал серьезно Казарин. – у нас была одна девушка и два мужчины. Нужно было сделать правдоподобным ситуацию, когда Юджина находится при смерти. Вот и возникла идея с конфликтом на почве ревности. Первое, что пришло в голову.
— Принцип кентавра, — добавил Хью Барбер.
— Что это означает, Хью? – удивилась девушка.
— Этот принцип – краеугольный камень нашей работы, — важно сказал Хью. – Если на дороге есть следы человека и копыт, но не надо искать кентавра, надо искать цыгана и лошадь.
Все снова засмеялись.
— Умно сформулировано, — отметил Казарин.
— В этом плане мне только одно не нравилось, сказал детектив, — что меня представили погибшим. Это плохая примета.
— Наоборот, — возразил ему Борис Казарин, — у нас, у русских, это означает, что сто лет проживете.
— А где Констант? — поинтересовался Хью.
— Я его позвал, — откликнулся Борис, — он, видимо, переодевается к чаю. Наш садовник приобрел аристократические привычки.
Хью замечал, что Борис относится к Смолланду с недоверием, не упуская случая поддеть его самолюбие, и высказывается в глаза и за глаза с ехидством и насмешкой. Хью это понимал. Неожиданное появление еще одного молодого мужчины, к тому же преданного Юджине и знавшего её с детства, нарушало хрупкое равновесие в семье Казарина. Если с появлением Хью Барбера Казарин смирился, то Констант раздражал старого художника любым своим словом и жестом.
0
0