Неудачи являются регулярной частью терапевтического процесса. Такой профессионал, как Обри Тайм знала, что стоит ожидать их и относиться к ним как к возможности. Когда клиент сопротивлялся, или начинал отстраняться, или проявлял нерешительность там, где раньше этого не делал, это означало, что работа становится важной. Это означало, что клиент сталкивался с проблемами, с которыми ему действительно нужно было столкнуться. Мрак гуще всего перед восходом, и всё такое.
Что касается ее клиента, Кроули, Обри Тайм не чувствовала, что недавние неудачи были возможностью. Что-то было не так, но она не могла понять, что. Он был таким далеким, каким не был раньше, даже тогда, когда они только начинали. Она чувствовала раздражение, постоянно работая с ним. Она плавала в раздражении.
Она знала, что её профессиональной обязанностью было допросить это чувство раздражения. Она должна была оценить, что оно значило для неё, её работы и её собственных терапевтических потребностей, что она чувствовала себя расстроенной и раздраженной выходками Кроули. В конце концов, её работа не позволяла собственным личным эмоциям подавлять её профессиональные способности. Это был признак того, что что-то не так, особенно с ней.
Было бы одно, подумала она, если бы он просто лгал. Она могла справиться с ложью. Она могла работать с ложью. Но проблема, насколько она могла это понять, в том, что он, похоже, больше не хотел лгать. Он хотел быть правдивым. Она чувствовала, как сильно он хотел сказать ей правду, как удушающее облако, каждый раз, когда он заходил в её офис. И все же он не станет. Каким-то образом ей так и не удалось сделать правду возможной для него.
Она не понимала, что делает не так.
Насколько она видела, хорошие новости заключались в том, что любые ошибки, которые она делала, можно было исправить. Это центральное убеждение, разделяемое многими профессиональными терапевтами, такими как она: честное взаимодействие в терапевтической обстановке может устранить прошлый вред; непоколебимое принятие сострадательной истины может привести к ухудшению отношений, несмотря ни на что. Даже самый худший перелом в терапевтическом альянсе может быть исцелен с достаточным количеством честности, сострадания и тяжелой работы.
Пока её клиент Энтони Кроули продолжал возвращаться, у неё была возможность прекратить так сильно лажать. Она просто должна была выяснить, как.
***
«Я бы хотела поговорить с Вами сегодня о том, что Вы недавно сказали», — сказала она.
«Ну, это хороший способ заставить меня замолчать», — сказал он, и она восприняла это как хороший знак. Это может быть такая же недоделанная лажа, как и всегда, но это также было признанием того, что у него есть чувства, что на него повлияло то, что она сделала и сказала. Это было больше, чем он иногда давал ей.
«Недавно, — сказала она, и она могла бы быть более точной в отношении сроков, но она решила, что было бы лучше оставить их расплывчатыми, — Вы сказали мне, если бы я действительно знала Вас, Вы мне бы не понравились».
«Ага.»
«Вот о чем я хотела бы поговорить».
«Понял».
Она ждала. Он начал качать одно колено вверх и вниз. Он постучал пальцами по подлокотникам. Пятнадцать секунд.
«Хорошо?» — Наконец он сдался. — «Раз хотите поговорить об этом, так говорите».
«На самом деле, — сказала она, хладнокровно и спокойно, целенаправленное противоядие от его волнения. — «Я надеялась услышать больше от Вас по этому вопросу».
Он застонал. Старый добрый театральный Кроули, — подумала она.
«Что Вы хотите, чтобы я сказал?» — спросил он.
«Всё, что приходит на ум, всё, что хотите сказать».
«Так всегда говорил Фрейд».
«Вы не отвлечете меня этим».
Он усмехнулся ей, и она интерпретировала это как дружеское выражение лица. Она ждала. Она улыбнулась. Она смоделировала спокойную и расслабленную позу, чтобы он мог приспособиться. Полминуты, и он снова уселся на своё место.
«Я. Делал. Вещи. В прошлом», — сказал он с осторожным акцентом.
Обри Тайм услышала этот акцент, и она решила быть очень осторожной со своим ответом. Она могла ответить несколькими способами, и каждый из возможных ответов мог иметь терапевтическую ценность при разных обстоятельствах. Она могла бы пошутить: Боже, я не просила целый роман. Возможно, это было бы уместно, если бы она хотела наладить отношения. Она могла бы умолять: продолжай, у тебя отлично получается. Возможно, это было бы уместно, если бы она думала, что ему нужна поддержка. Она могла бы попросить разъяснений: какие именно? Если бы она хотела больше фактов.
Но в этот конкретный момент, с этим конкретным клиентом, который, как она знала, был очень сердитым человеком, с доступом к значительному богатству, с татуировкой на лице и со всем остальным, что она знала и не знала о нём, разум Обри Тайм подошел к её юридическим обязанностям.
«Прежде чем продолжить, — сказала она, сохраняя этот ровный и прохладный тон, надеясь, что она не звучит поспешно, опасаясь, что это может разрушить его скудную попытку сказать правду. — «Позвольте мне Вам напомнить, когда я по закону обязана нарушать конфиденциальность… Если вы помните…»
«Тссс!» — прервал он её с раздраженным взглядом. — «Я помню. Я подписал информированное согласие, верно? — Ещё на первой сессии после разговора об эдиповых комплексах и методах заземления. То, как он подписал его, всё еще было чем-то, что она не понимала — но подписал так подписал. — «Это вообще тут не причем. Если хотите, чтобы я говорил, дайте мне говорить».
«Хорошо», сказала она. Она кивнула, словно сказала, я вся во внимание. И она ждала.
«Делал. Вещи», — повторил он, с тем же акцентом.
Она снова кивнула.
Видя, что она слушает, он откинулся на сиденье еще дальше. Он положил шею на спинку стула и посмотрел в потолок. Он начал говорить.
«Я принял решение. Вместо людей. Или, ну, я подтолкнул их к решению, когда они не знали лучше. Безотзывному решению. Я не должен был его принимать. Это было не правильно. Ну — может быть. В конце концов, все получилось, по-моему. На самом деле я горжусь этим. И я бы сделал это снова, учитывая все обстоятельства. Но… оглядываясь назад, всё прошло не так, как хотелось бы».
«Понятно», — тихо сказала она, хотя на самом деле не сказала.
«Я беспокоюсь о том, что сделаю то же самое снова».
«Принять решение вместо людей?» — попыталась она.
«В меньшем масштабе, на этот раз. Ну… — он переместился, все еще глядя вверх. — «Я думаю, это зависит от того, как посчитать. Последствия будут меньше, в этом я уверен. Но сам акт…»
«Кроули».
Это иногда случалось. Он легко отвлекался. Но он очень редко обижался на неё, за возвращение его внимания в исходное состояние. Он отвел взгляд от потолка, чтобы посмотреть на неё.
«В общем, есть вещи, о которых Вам лучше не знать». — Он сделал жест руками, жест, который она узнала — её собственный. Это был жест, который говорил, вот всё, что я могу предложить.
«Это общее «вы» или конкретное «вы» ? — спросила она.
«Оба подходят». — Он пожал плечами. — «Есть вещи, о которых вам лучше не знать».
Обри Тайм подумала об этом, и она нахмурилась.
Её обучали с моделью ученого-практикующего. Это означало, что ее научили профессионально понимать себя как ученого и практикующего. Она была практикующей в том, что она практиковала: она работала с клиентами, она применяла психологическую теорию к конкретным случаям. Она была ученой в том смысле, что она формулировала гипотезы и проверяла их: она принимала психологическую теорию только в той мере, в которой она соответствовала эмпирическим данным, и она брала на себя ответственность за пересмотр своих предположений и убеждений всякий раз, когда они вступали в противоречие с доступными данными.
Но был другой смысл, более глубокий смысл, в котором Обри Тайм понимала себя как ученого. Обри Тайм верила в правду. Она верила в погоню за правдой. Она верила в её способность исцелять и обновлять: она практиковала, в конце концов, помощь людям распознавать и принимать истины своей жизни. Она верила в её доброту. Она понимала знание как самоценное, как достойную цель.
Это означало, что Обри Тайм, как человек, который отождествлял себя с научными предположениями, из которых строилась её профессия, не подходила для того, чтобы признать, что бывают знания, которые лучше не знать.
«Я в это не верю», — сказала она.
«Вы бы и не стали», — пробормотал он. «В этом весь смысл. Вы не знаете, что не знаете».
«Вы пытаетесь защитить меня, — подытожила она, — прячась от меня».
«Я стараюсь не принять за Вас решение, которое должны принимать только Вы сама».
«Так позвольте мне принять его». — Она пожала плечами. Это было небрежное пожатие плечами. Оно было небрежным, потому что для Обри Тайм решение принять знание всегда принималось небрежно. — «Мое решение. Я несу за него ответственность».
Он не выглядел впечатленным.
«Нет, серьезно», — повторила она снова, хотя её тон не стал менее легкомысленным. — «Это ведь моя работа, верно? Я этим занимаюсь. Это то, на что я подписалась».
Он покачал головой, не принимая ее доводы.
«Если это мое решение, то позвольте мне принять его».
Она его не убедила. Она не повлияла на его мыслительные процессы. Он просто продолжал качать головой, и она начинала чувствовать раздражение, неуважение. Обри Тайм была профессионалом, и она не ценила когда кто-то умалял её профессиональную способность обращаться с правдой.
«Знаете, не принимать чье-то решение — это то же самое, что принимать его за него», — сказала она.
Он посмотрел в сторону. В эти дни он выглядел несчастным совершенно определенным образом. Он ничего не сказал.
«Вы не можете рассказать мне о себе ничего такого, что заслуживает такого рода страданий», — сказала она и верила в это. Она сказала это, чтобы попытаться заставить его поверить в это тоже.
Она ждала. И ждала. Она не сводила с него глаз. На её лице было умоляющее выражение, на случай, если он оглянется на нее. Он не оглянулся. Он жевал губы.
«Позвольте мне делать свою работу, Кроули».
«Вы не знаете, что не знаете», — пробормотал он снова.
Она не была удовлетворена. Она рискнула надавить ещё раз. — «Что мне сделать, чтобы Вы доверились мне?»
Он выдохнул и, по крайней мере, посмотрел на нее. «Я подумаю», — сказал он.
Кроули только тяжело вздохнул:
— Ангел, ну почему тебя не интересует политика? Или азартные игры?
— Зато я выяснил, кто стучит по ночам.
— Боюсь себе даже представить, чем тебе пришлось для этого пожертвовать, — пробормотал Кроули, взяв со стола бутылку. — «Шатонёф-дю-Пап», ну, конечно…
— Дорогой, не мог же я угощать гостя твоим коньяком?
— Хоть что-то моё осталось, — ворчливо отозвался Кроули, но быстро прикусил язык: — Прости, ангел, это сильнее меня.
Азирафель на несколько мгновений накрыл его ладонь своей и слегка погладил запястье:
— Всё хорошо, дорогой. Так о чём ты хотел поговорить?
Настроение Кроули мгновенно улучшилось:
— О любви, — ехидно начал он и хмыкнул: — У меня так не получится, я же не ангел.
— Да, не ангел, — согласился Азирафель. — Ты — Кроули.
— Демон…
— Нет. Просто Кроули.
Несколько мгновений Кроули молчал, а потом потрясённо уставился на Азирафеля.
— Ангел, — его голос дрогнул, — так далеко ты ещё не заходил.
— Наверное, — Азирафель постарался улыбнуться как ни в чём не бывало. — И что же ты хотел сказать?
— Я встречался с Малфоем, — хрипло начал Кроули и прокашлялся, прежде чем продолжить. — Основные Департаменты Министерства контролируют наши люди.
— Ты хотел сказать «твои»? Ты же их Лорд.
— Ну, да… Мы ждём первого промаха Фаджа, чтобы его сместить. Дамблдор должен остаться во главе Визенгамота, чтобы обеспечить паритет.
— А что Малфой?
— Очень лоялен, — Кроули усмехнулся. — А вообще хочет, чтобы я возглавил хотя бы Отдел Тайн, раз уж не собираюсь занимать кресло министра.
— Ты ведь пока не собираешься его расстраивать?
— Пока нет, — Кроули отпил из бутылки и улёгся на диван, пристроив ноги на спинку. — Как тебе, кстати, последняя статья Скитер?
— Ты редактировал? — Азирафель всё-таки налил себе какао и теперь с удовольствием грел ладони о чашку. — Чувствуется рука мастера.
— Я, — Кроули перевернулся на бок и подпёр голову рукой. — Но пишет она всё равно отлично. С фантазией и огоньком.
— Это да… «Взгляд небесно-голубых глаз Л. Малфоя лучился светом и уверенностью», — процитировал Азирафель. — «Сила, мощь и природное обаяние выгодно выделяют Л. Малфоя в любой толпе».
— Ты забыл про его ум, — Кроули снял очки и положил их на стол.
— Точно! «Ум и дипломатичность прирождённого политика…»
— Поменьше сарказма, ангел. Смертным такое нравится.
— Кому из наших знакомых, Кроули? Дамблдору? Флитвику? Снейпу?
— Зато Блэк бы точно оценил! И Поттер! И братья Уизли… Смертные разные, ангел, а статьи в этой газетёнке рассчитаны на некоего среднего читателя, которому нужны слова погромче, чтобы привлечь внимание. Публика любит цирк, а не артхаус.
И когда только Кроули всё это узнал? Неужели Скитер просветила?
— Не буду спорить.
— Ещё бы… Так кто всё-таки стучит по ночам?
Раньше Азирафелю казалось, что Кроули слишком спешит, меняя темы разговора, иногда это даже раздражало, но сейчас почему-то хотелось улыбаться. Потому что это было настолько в его стиле… как и его поза на диване… как и азартный блеск глаз…
— Блэк, — Азирафель постарался не смотреть на губы Кроули.
— Что «Блэк»? — Кроули замер, словно перестав дышать.
— Стучит.
— В смысле? — Кроули выглядел немного ошарашенным.
— Ты спросил меня, кто стучит по ночам, я сказал, что Блэк, — попытался объяснить Азирафель.
— А-а… ты об этом… — кадык Кроули нервно дёрнулся.
— Да, — Азирафель не понял, почему понизил голос почти до шёпота.
— А зачем он стучит? — Кроули тяжело сглотнул.
— Привлекает Снейпа. Говорит, что так бьётся его сердце.
— Сердце… конечно… — Кроули зажмурился. — Ангел, пожалуйста, перестань.
— Но я ничего…
— Вот именно. Ты — ничего, а я…
Так действительно было нечестно! А ещё Азирафель вдруг понял, что не хочет прекращать это безумие. Он представил, как пересаживается на диван и берёт Кроули за руку. Осторожно. А потом гладит нежную кожу запястья, кончиками пальцев ощущая, как заполошно бьётся его сердце. Дальше фантазия отказывалась работать, потому что не было никакого «дальше». Для них не было — они ведь не смертные. Они ангел и демон. И есть долг. А они не имеют права выбирать. Им его не дали, и страшно даже подумать, если вдруг… вдруг…
— Пойдём к Блэку, Кроули, — Азирафель устало потёр лицо, пытаясь избавиться от наваждения.
— Зачем? — Кроули наконец взглянул на него.
— Отберём у него этот чёртов барабан, и всё будет хорошо.
— Мне нравится твой оптимизм.
Кроули усмехнулся и поднялся с дивана одним пружинящим движением. Красиво. Хотя сам бы он назвал это «стильным». Кроули, не оглядываясь, дошёл до двери и вышел в коридор, уверенный, что Азирафель идёт следом. Но разве он был не прав?..
Выручай-комната, открывшись, предстала им складом заброшенных вещей, в центре которого стояла кровать с мрачным Блэком.
— А, это вы…
— А вы кого ждали, Сириус? — Кроули мгновенно преобразился, и от его трогательной открытости не осталось и следа. — Неужели Снейпа?
— Ну, для разнообразия не отказался бы! — оскалился Блэк. — Вы же понимаете, тут совсем плохо… со всем тут плохо. Вы мне даже гулять запретили. Впору на луну завыть.
— Или постучать в барабан? — ехидно усмехнулся Кроули. — Какого чёрта, Сириус? Может быть, вам стоит напомнить о розыске?
— Да кому я сейчас нужен! — отмахнулся Блэк. — Это вам Снейп наплёл про барабан?
— Мне — нет! — Кроули склонил голову, словно пытаясь разглядеть в Блэке что-то новое. — А разве он знает? К примеру, на собрании у Дамблдора он старательно делал вид, что отлично спит по ночам и даже не подозревает, что в эту пору в замке бывает шумно.
— Да?
Блэк оскалился улыбкой дворового пса, увидавшего здоровый кусок мяса. Для полного сходства ему не хватало постучать хвостом. Кроули снисходительно фыркнул:
— Да. Но барабан всё-таки придётся у вас забрать.
— Это джембе, — вдруг оживился Блэк. — У Шеклболта был такой. Не удивлюсь, если это его — он показывал мне, как правильно держать ритм и отличать басы от простых ударов пальцами. Хотите, покажу?
Его надо было срочно отвлечь чем-то мирным.
— А кто такой Шеклболт? — поинтересовался Азирафель.
— Он из наших. В смысле, тех, кто за Дамблдора. Он аврор, на хорошем счету и сейчас охраняет премьер-министра. Маггловского. Дамблдор пытался сделать его главой Отдела Тайн, но вы же знаете Фаджа?! Зассал и поставил туда Ричардсона. Это приятель Боуда, но даже Боуд справился бы лучше…
Блэк продолжал рассказывать о «бардаке в Министерстве», который «развёл» Фадж, потому что при Багнолд такого не было, а Азирафель поймал вопросительный взгляд Кроули. И, в принципе, не согласиться с ним было нельзя! Для баланса в расстановке сил Дамблдора стоило усилить, и если главу Аврората должен был назначить Малфой, то Отдел Тайн вполне можно было отдать Шеклболту… разумеется, если знакомство окажется перспективным. Азирафель медленно кивнул, и Кроули бесцеремонно перебил Блэка:
— Сириус, а разве по протоколу Шеклболт не должен посещать состязания Турнира?
Блэк задумчиво поскрёб отросшую щетину на шее.
— Должен вроде.
— А на первом туре он был?
— Не знаю, я же тогда ещё сам в лесах отсиживался, — Блэк вздохнул и доверительно добавил: — В нечеловеческих условиях.
— Понятно, — Кроули задумчиво походил по комнате, пробираясь среди завалов вещей, и протянул руку: — Давайте уже свой барабан.
— Это джембе, — Блэк безропотно достал из-под кровати потрёпанный жизнью инструмент с сильно потёртой кожаной мембраной, на которой была нарисована фигура в мантии, отдалённо похожая на Снейпа. — Хотите, я вам сыграю?
— Упаси боже, — улыбнулся Азирафель, и, покосившись на «украшение» барабана, решил дать пару советов. — Знаете, Сириус, если вы, конечно, рассчитываете на большее, чем просто гонять Северуса по коридорам, то вам стоит немного изменить тактику.
— Да?!
На Азирафеля с интересом уставились две пары глаз, и если во взгляде Блэка была надежда, то Кроули выглядел удивлённым.
— Да, — кивнул Азирафель. — Для начала попробуйте на него не давить. Позвольте его симпатии вырасти, попытайтесь стать его другом, со всем уважением. И не спешите, он обязательно оценит ваше чувство.
— Только я этого уже не увижу, — вздохнул Блэк. — Потому что сдохну от старости.
Коридоры Хогвартса навевали на Азирафеля смутное чувство тревоги — то ли из-за мерцающего света факелов, от которого за последний век он уже успел отвыкнуть, то ли из-за гулкого эха шагов, заставляющего прислушиваться и быть готовым, что кто-то подойдёт сзади. Впрочем, это-то как раз случалось часто: вот прямо сейчас Азирафеля догнал Снейп и пошёл рядом, будто они не договорили. На всякий случай Азирафель припомнил всё, что обсуждалось на собрании, но так и не смог угадать, чем сумел задеть «коллегу». А раз так, то лучше было спросить.
— Северус, вы что-то хотели?
— Поговорить, — кивнул тот и снова замолчал.
Очевидно, его дело не стоило обсуждать в коридоре, где, как уже удалось убедиться, у стен были уши.
— Вам удобнее у меня в комнатах или в библиотеке?
Снейп ненадолго задумался и решил:
— В библиотеке.
Азирафель с грустью подумал о заказанных Винки рулетиках из утиной грудки в сырно-брусничном соусе, фаршированных грибами, но вовремя вспомнил, что стол можно сервировать и в рабочем кабинете, поэтому настроение снова улучшилось. Тем более что Винки явно за ним следила, потому что появилась прежде, чем он успел закрыть за собой дверь.
— Хозяин пригласит гостя на ужин? — пропищала леди-эльф, шаркнув ножкой.
— Да, конечно. Мы будем в кабинете. Вы же, Северус, не против разделить со мной трапезу?
Снейп был, определённо, не против. Может, он и считался аскетом, но Азирафель был глубоко убеждён, что вынужденно. Да и иным развлечениям он не особо противился, если вспомнить хотя бы гавот. Таким темпераментом можно было гордиться. А вот со столовыми приборами Снейп обращался с некоторым напряжением — он словно пересчитывал зубцы на вилках, опасаясь досадного промаха. Всё-таки уверенности в себе ему явно не доставало.
— Вина?
— Не откажусь.
Похоже, он собирался сообщить что-то действительно важное. Азирафель разлил по бокалам вино и незаметно поделился со Снейпом благодатью, отчего тот немного расслабился и даже попытался улыбнуться. А как ещё расценить дрогнувшие уголки губ и на мгновение потеплевший взгляд? Азирафель заговорил об обнаруженном недавно трактате о ядах, чтобы Снейп почувствовал себя лучше. Тот оживился и сразу же раскритиковал автора, указав на его неточности, которые могут стоить начинающему отравителю жизни.
— Похоже, вы знакомы с предметом не понаслышке? — улыбнулся Азирафель.
— В молодости каких только глупостей не натворишь, — уклончиво отмахнулся Снейп и заговорил, наконец, о том, что его волновало. — Скажите, вы уже вышли на его след?
— Простите?
— Ну, в смысле, вы же догадались, кто этот идиот?
Выражение лица Снейпа не оставляло простора для фантазии.
— Блэк?
— Ну, конечно! По-моему, все уже знают и только из вежливости…
— Северус, о том, что Сириус в замке, знаем только мы.
— А так же мистер Кроули, Поттер и… — он на мгновение замялся, — мистер Малфой.
— Вы сообщили ему об этом, — догадался Азирафель.
— Я не мог иначе. Блэк — родственник его супруги и… — Снейп прикусил губу. — Лю… Малфой всё равно не мог отправить его к дементорам.
— Но мог выпроводить из замка.
— У него есть дом! — возмутился Снейп. — Я до сих пор не понимаю, почему он не там… хотя, наверное, просто там не так весело.
— Очевидно, — улыбнулся Азирафель.
— Ну да, этот идиот никак не может повзрослеть. В юности мы вместе учились и не очень ладили, но это не повод, чтобы продолжать…
— Что именно?
— Он меня преследует.
— И вы не можете с этим справиться? — Азирафелю, и правда, было интересно. — Я ведь видел вашу дуэль… он, конечно, сильный противник, но не сильнее вас, Северус.
— Не в этом дело! Просто… я бы понимал, если бы я был хотя бы в его вкусе. Это оскорбительно, наконец!
— Попробуйте стейк из форели. В белом соусе Винки готовит его просто изумительно.
— Что? — Снейп уставился на Азирафеля, будто тот заговорил на редком шумерском наречии.
— Угощайтесь, дорогой.
Снейп решительно подвинул себе тарелку с рыбой и принялся кромсать её, как старого врага. Наконец, когда удалось немного успокоиться, он отправил в рот маленький кусочек и, тщательно прожевав, продолжил:
— Он не перестанет стучать, пока я не соглашусь с ним «встречаться». Мне кажется, это всё, что стоит знать о Блэке. Он идиот!
— А почему именно барабан? — Азирафель обильно полил утку соусом и прикрыл глаза, наслаждаясь изысканным вкусом.
— Не знаю, — опешил Снейп. — Может быть, потому что он недавно нашёл его в Выручай-комнате? И вот все эти звуки… он говорит, что так стучит его сердце.
— Да он романтик, — улыбнулся Азирафель. — А вы?
— А я не собираюсь идти у него на поводу!
— И в то же время вы его не выдали на педсовете.
— Лично я просто перерос старую вражду. И оттого, что его отдадут дементорам, я не получу никакой награды.
— Даже орден за поимку преступника?
— Как я уже говорил, Блэк родственник супруги моего… старого друга…
— Но в прошлом году вас это не остановило.
— Тогда я винил его в смерти Поттеров, — Снейп покраснел. — Он оказался невиновен, и отправлять его на казнь…
— Жалко, — подсказал Азирафель.
— Не то чтобы очень, но согласитесь, это не самое подходящее наказание за ночной перестук.
— Хуч не высыпается, — невинно заметил Азирафель.
— Да она просто возвращается под утро. И, кстати, очень довольная жизнью.
— Откуда вы знаете?
— Видел, — уши Снейпа покраснели. — Понимаете, у меня и так бессонница, а ещё этот шум…
— Понимаю, — согласился Азирафель. — А чего вы хотите от меня?
— От вас?
— Ну да. Зачем-то же вы пришли. Или всё-таки вам просто нужно было пожаловаться на Блэка?
— Конечно, нет. Я хотел вас попросить пресечь это безобразие. Просто отберите у него этот чёртов барабан!
— А вам не кажется, что тогда он отыщет другой способ сообщить вам о своих чувствах?
— Чувствах? — Снейп натужно рассмеялся. — Вы о чём? Это же Блэк.
— Он всего лишь человек, Северус. И ему не чужды человеческие чувства.
— Но не ко мне же!
— Почему? Вы как никто другой достойны любви. Попробуйте белый соус. Винки приготовила его с такой пикантной остринкой.
— Чушь какая-то… — Снейп казался потрясённым. — Этого просто не может быть.
— Оно есть, Северус. Даже если вы отказываетесь это замечать.
Снейп болезненно поморщился и доел рыбу, явно не чувствуя её вкуса. Он словно забыл о присутствии Азирафеля, уставившись в одну точку и лишь изредка отрицательно покачивая головой. Мыслительный процесс явно был не простым, и Азирафель решил ему не мешать, с удовольствием перейдя к десерту. Он даже отказался от какао в пользу сочетания вкусов и, макая ломтики фруктов в нежный шоколад, запивал их кофе. Божественная композиция. Наконец Снейп отмер:
— Мне пора, — скривился он в попытке улыбнуться. — Всё это, конечно, хорошо, но я могу рассчитывать, что вы его остановите?
— В музицировании — безусловно, а вот в остальном… я не буду вам ничего советовать, Северус. Это только ваше дело. Ваше и Сириуса.
— Нет у нас никаких дел, — буркнул Снейп и, кивнув на прощанье, поспешил уйти.
Азирафель вздохнул, не понимая, как можно быть настолько слепым. И ведь у Снейпа с Блэком нет никаких противоречий, они оба на одной стороне и вполне могут позволить себе быть счастливыми. Но почему-то этого не делают. Получается, не в противоречиях дело? Тогда в чём? И подходит ли это решение кому-то кроме смертных? Азирафель не успел погрузиться в раздумья, как ощутил лёгкое движение воздуха от открывшейся двери.
— И чего он хотел? — мрачно поинтересовался Кроули. — Или ему мало Блэка?!
— Ты изучал Карту! — догадался Азирафель.
— Конечно. Когда ты не вернулся с собрания. А мне, между прочим, скоро уходить. А мы с тобой ещё не всё обсудили. Так зачем он приходил?
Азирафель сейчас мог сполна оценить деликатность Кроули, который не стал мешать беседе, а дождался её окончания. С ним сразу же захотелось поделиться произошедшим.
— Поговорить о любви, — улыбнулся Азирафель.
Высокая башня Чёрного замка затмевала заходящее солнце на подкрашенном кровавым закатом небе, порождая вокруг мрак и холод. Но всё это не остановило усталого Героя — и в окованные чёрным железом ворота требовательно ударило копьё.
После третьего удара из приоткрывшихся створок выглянула заспанная физиономия стражника.
— Ну? Кто там? Чего надо?
— Я хочу биться с твоим господином, — глухо прозвучало из-под шлема.
Стражник скользнул взглядом по немолодому коню, посечённым устаревшим доспехам, когда-то неплохим, и щиту с ныне позабытым гербом. Сплюнув, потребовал:
— Рожу покажи!
— Чего-о-о? — не понял рыцарь, от удивления его голос сорвался на полтона выше.
— Забрало, говорю, подними, а то мало ли — мож, ты девка какая-то! Победишь тебя, а потом позора не оберёшься…
Кипя от гнева, рыцарь поднял забрало и продемонстрировал юное лицо. Весьма неказистое. Полные щеки, конопушки, маленькие светлые глазки, нос картошкой и редкая бородёнка, чтобы казаться старше. Всё это мелькнуло и вновь скрылось за полосой серого металла.
— Удовлетворен, деревенщина? — голос юного Героя клокотал от возмущения. — Ну! Открывай!
Стражник со вздохом распахнул ворота. Копыта коня гулко простучали по тёмным камням мощёного двора. Чёрный Властелин уже ждал. Он выдвинулся навстречу из-под высокой колоннады у подножья башни. На вороном пышногривом коне, облачённый в чёрные глухие доспехи и со здоровенным мечом, притороченным к седлу. На его черном щите не было герба, зато на груди блеснул амулет в виде черепа, который недвусмысленно оскалился в издевательской ухмылке. Единственный светлый блик на сотканной из мрака фигуре.
Из верхнего окна башни высунулась несчастная похищенная девица, она призывно махнула спасителю платком. Вот ветер вырвал его из тонких пальчиков и отнес прямо на седло юного рыцаря. Он явно счел это хорошим знаком, подхватил и засунул за пояс. Черный. В зловещей тишине Властелин заставил своего коня попятиться, давая скакунам место как следует разогнаться. Девица в окне восторженно взвизгнула, и всадники сорвались с места. Тишина взорвалась лязгом и топотом копыт.
Поединок начался.
Копья ударили в щиты и противники развернули коней для второго захода. Было заметно, что юному рыцарю и удержать-то копьё нелегко, не то что верно его направить, а вот копьё Черного Властелина било именно туда, куда он хотел. От второго удара о щиты копья разлетелись. В последний момент Чёрный Властелин чуть придержал удар, но и этого хватило — противник вылетел из седла. Молодой человек прокатился по земле, хватая грязь латными перчатками в безуспешной попытке остановиться. На мгновение замер, мотнув головой, но тут же вскочил, поправляя щит и доставая меч.
Чёрный Властелин тоже спешился, с невозможной гибкостью перебросив ногу через переднюю луку седла. Он отбросил щит и взялся за огромный изогнутый клинок. Такой же чёрный, как доспехи и лошадь. В прорезях шлема полыхнуло багровое пламя, меч взлетел в руках, как пушинка, обрушился вниз — и взрыл землю там, где только что стоял юный рыцарь. Следующий удар Герой принял на щит и сразу осознал — это была ошибка. Его швырнуло к колоннам, щит распался на части, рука отозвалась резкой болью. Чёрный Властелин, впрочем, ошибкой не воспользовался, а громко демонически расхохотался, запрокинув голову. Это дало время защитнику невинной девы оправиться, сообразить, что пользы от расколотого щита мало и, отбросив его, ринуться в атаку. Мечи столкнулись, высекая искры. Чёрный Властелин отражал град ударов уверенно, руки, державшие огромный меч, казались выкованными из железа. Рыцарь быстро выдохся, спотыкался, один раз даже упал на колено. Но Чёрный Властелин опять не нанёс удара. Он дождался, пока противник поднимется, и возобновит атаку.
Девица нервно смотрела сверху на бой. Её пленитель был явно сильнее. Он красовался, каждым шагом подтверждая своё превосходство. И она решилась — швырнула из окна медный таз для умывания. Разумеется, она не попала, но Чёрный Властелин лишь отвлёкся, обернувшись на грохот, и меч героя ударил в его доспехи. Тёмная фигура рухнула в пыль и, полыхнув ярким синим пламенем, исчезла. С крыши башни сорвался ворон. Пронзительно крича, он пропал в небе…
Всё ещё не веря в случившееся, победитель сбил цепь, закрывающую дверь башни. И, взбежав по ступеням, подхватил на руки наследную принцессу — свою будущую невесту…
Прошли годы. Сетуя на неизменное бездорожье и необходимость обходиться без королевской кареты, он приблизился к воротам. Чёрная башня высилась незыблемо, как всегда. Некоторое время посетитель смотрел на неё с безмолвным упрёком, потом всё-таки постучал рукояткой меча. Приоткрылась створка, выглянул стражник. Тот же, что и семнадцать лет назад, хотя казалось, что прошла целая вечность…
— Ну, чего надо? — приглядевшись, поспешно поправился: — А, это вы, Ваше Величество, ну проходите!
— Он?
— Конечно, Он вас ждет.
— А…
— Разумеется, Он — в курсе. Проходите, Ваше Величество…
Зал был освещён десятками свечей и факелов. Ковровая дорожка, истертая бесчисленным числом ног, небрежно струилась от двери. В углу стояли страшные воронёные доспехи без единой вмятины или царапины. Увидев хозяина замка, Король, ныне похожий на весьма откормленного поросёночка, недружелюбно уставился на него.
Чёрный Властелин, сидевший на троне с ногами и, казалось, вовсе не обращал внимания на посетителя, сосредоточившись на пузатом металлическом бочонке. Властелин оказался среднего роста, худощавый, с тёмными волосами, собранными в солидный хвост. А ещё он был очень молод, молод просто до безобразия. Совершенно не то, что представлял себе король все эти годы. Приходилось утешаться тем, что тут явно не обошлось без колдовства. Правда, одет Властелин был во всё чёрное, да и знакомый медальон-череп болтался на цепочке, хоть что-то совпадало с воспоминаниями и напетым в балладах образом. Укрытая чёрной перчаткой рука чуть шевельнулась, и кресло само пристроилось под упитанный королевский зад.
— Горячего вина, Ваше Величество? Как ваша супруга и дочь?
— Да, вина — пожалуйста…. Подозреваю, оно у вас превосходное…. Собственно, я как раз по поводу дочери!
— Так. Как я понимаю, затруднения с замужеством?
— Ну да, хотелось бы, так сказать… ну, вы понимаете?
— Конечно, — Чёрный Властелин одобряюще кивнул, — она не красавица, да и королевство не очень богатое.
— Полтора оврага! А красота…. Да ты же видел её мать! — Воскликнул Король. — И я сам тоже….
— Вижу. Значит, желателен: молодой рыцарь, потомок древнего рода…
— При этом — не состоящий с нами в родстве! Храбрый, красивый!
На последнем слове король запнулся под насмешливым взглядом Чёрного Властелина.
— Ну, хоть немного симпатичный, ты же колдун!
— Злой Колдун, Похищающий Невинных Девиц! — хищно уточнил Чёрный Властелин. — Хорошо. Сундук золота!
— Но это же грабеж!
— Ваше Величество, — с упреком сказал Чёрный Властелин, — «грабеж» — на Большой дороге, а это — коммерция! Ну подумайте сами: мне надо пристроить некрасивую девицу с плохой фигурой. А если у неё ещё и характер, как у мамочки? Да? Я угадал?! А ведь мне с ней в одной башне жить!
— А я с ней всю жизнь живу! — завопил король, вскакивая, — Да ты просто не представляешь себе, что это такое!
— Представляю. Потому прошу только один сундук, а не два. Исключительно из сострадания. Мне же ещё оплачивать менестрелей — знаешь, сколько берут? Доспех и конь — это тоже не дешево. А моральный ущерб? Я от последней Невинной Девы только месяц назад избавился! Крикливая попалась и такая стервозная…. Всю посуду перебила, слуг замучила.
По хлопку в ладоши вошел давешний стражник. Сел на пол, разложив рядом письменные принадлежности.
— Как всегда, Рили, — вздохнул Чёрный Властелин и повернулся к королю: — Или есть особые пожелания, Ваше Величество?
— Да, в принципе, никаких, ну там род познатнее… Кстати! Вот скажи, а почему ты сам не женишься?
— Женюсь, — отмахнулся Черный Властелин. — Как только найду девицу хоть чуть умнее коровы и красивее виверны. Но за всю мою многолетнюю практику такие ещё не попадались. Возможно, они просто не нуждаются в моей помощи. Так. Башню желаете посмотреть?
— Да видел же, хоть и давно, — усмехнулся король, — деньги тебе доставят завтра, а дочь…
— Дочь — отправь через три дня гулять с подругами, на луг под стены. Можно в окружении каких-нибудь ненужных солдат, так будет драматичнее. А дальше — жди её домой с женихом.
— Благодарствую!
И Чёрный Властелин пожал протянутую руку.
Проситель ушёл. Чёрный Властелин подошел к доспеху и сел возле него на пол. Доспех послушно опустился рядом.
— Ну вот, опять тебе проигрывать, старый друг!
В глазницах шлема полыхнуло алым. Старинный артефакт поднял руку и коснулся плеча владельца.
— Не скучаешь? — продолжал Властелин. — Тебя же создавали армии в бой водить, пока хозяин отсиживается в замке!
Шлем качнулся из стороны в сторону. Алый блеск сменился ледяным синим.
— Ладно, делай пока что хочешь, только орков не убивай, они тебя и так боятся. Понадобишься — позову.
Прорези шлема вспыхнули ослепительным светом и доспех исчез.
— Куда он все-таки девается? — Спросил стражник тихо.
— Не знаю, Рилиан! Может быть, его где-то ожидает какая-нибудь симпатичная кольчуга? Или бальное платье? Кто знает эти древние артефакты? Пни там слуг, пусть готовят покои! Я потом зайду, освежу заклинания от физического ущерба помещений — если у принцессы характер, как у мамы, то они понадобятся!
Хотару аль-Терна — 7 секретов мастера Ломастера. БОНУС вне игры в «засекречивание»!
Когда на первой обложке автор объединила две ипостаси одного персонажа, появились вопросы: А почему нарисовано половинками? А целиком арт будет? Что ж, просьба засчитана)))
Заходим в группу «Три билета до Эдвенчер» https://vk.com/clubthreebileta,
заглядываем в альбом:
https://vk.com/album-156052173_277680665
И оба бонусных арта в отличном качестве уже там!
Мы верим в то, во что сами хотим верить. Легче обмануть человека, чем убедить его, что он был обманут. (Неизвестный источник)
_________________
Понедельник, говорят, день тяжёлый, но я поднялся легко и даже чуть раньше будильника, причём проснулся бодрым и отдохнувшим. Чудеса! А по факту – прошлым вечером будто в пустоту и безвременье на всю ночь провалился. Пока завтракал, размышлял о природе и возможностях наших перемещений. Есть ли всё же какая-то взаимосвязь между телом на Земле и телом в других мирах или нет её? Например, даже если засыпаешь пораньше, то не всегда перемещаешься сразу. По поводу возвращения – свои особенности. Разбудить с Земли бывалого астральщика обычными способами побудки сложно, но всё же возможно, а вот новичка будить практически бесполезно. Чтобы «разбудиться» из миров вне Земли, нужно задействовать искусственное возвращение — сложное в исполнении заклинание. К слову, в дневное время вообще не стоит засыпать с намерением переместиться – в Академии рассказывали о случаях летаргического сна. Застрять между мирами без возможности вернуться в своё первое или второе тело – куда уж хуже. Зато в это время отлично идут перемещения с другой, ночной на данный момент, стороны земного шара.
Мне даже интересно стало – а никто, случаем, не экспериментировал с «кругосветной погоней за ночью»? Вот доберусь до Нодзомира – попробую узнать. Наверняка не один я таким вопросом заинтересовался.
И чем больше я торчу в Лиаре, тем более сомнительным мне кажется согласие на авантюру с перемещением, чем я вообще думал, когда соглашался? Как-то странно всё. Словно было что-то ещё, повлиявшее на меня. Ведь сам я совершенно не рисковый человек и не должен бы на подначки так реагировать. Впрочем, что сделано, то сделано, назад не отмотаешь.
Как ещё можно продлить своё нахождение вне Земли? Точно слышал, что в Академии был такой случай: астральщица-новичок впервые материализовалась, а на Земле до этого ударную дозу снотворного приняла. Так вот, просыпаться-то она, конечно, не просыпалась на Земле день или два. И из Нодзомирраума никуда не исчезала. Но вторым телом чувствовала себя всё хуже и хуже, чуть не загнулась окончательно. Пришлось и возвращение искусственное проводить, и на Земле подстраховывать. Имён не называлось, но кто-то впоследствии точно эксперимент со снотворным устраивал – не сработало, видимо только при первой материализации подобное возможно. Итого — вариант отметаем.
И, получается, земное тело всё же может влиять на «астральное»: например, не посылает сигнал к побудке – не проходит возвращение. Интересно, а если человек в коме лежит, может ли он переместиться? Вон по весне говорили, что мужик в коме тридцать два года пролежал, уже отключать хотели, но очнулся, дождалась жёнушка. А абсолютный рекорд подобной «лёжки» вообще тридцать восемь лет. Если пересчитать на Нодзомирское время – ух! Столько бы всего наворотить можно было успеть.
Или же как раз наоборот? Чем больше времени на работу даётся, тем больше находится способов поотлынивать? Так и откладываешь всё на потом, до последнего срока. Не все люди такие, конечно, но о себе точно могу сказать – у меня время от времени включается какое-то внезапное желание поэкономить ресурсы и возникают мысли в стиле «Может, мне вообще не надо ничего делать, а оно всё как-нибудь само, а?» А иногда наваливается вагон и маленькая тележка дополнительных дел – и тогда точно пиши пропало.
Магия, эх, магия, иногда кажется, что ты решаешь проблемы, но чаще всего, решив одни, создаёшь какие-то свои, дополнительные. Это всё-таки не «щёлк» пальцами, чтобы валились на тебя из небытия какие-нибудь «плюшки», и даже не мозголомная тарабарщина, сопровождаемая взмахом волшебной палочки, магического посоха, убер-дрына, нужное подчеркнуть.
Вот почему нельзя на Землю каким-нибудь хитрым способом перетащить учебник лиарского?! Когда мне язык с такой загруженностью изучать?! Следующая земная ночь опять будет впустую истрачена, и это весьма и весьма плачевно. Пока что максимум, что я запомнил – так это местные аналоги слов «Здравствуйте», «Спасибо» и «До свидания»…
_________________
— До свидания, леди Варамис, хорошей Вам дороги и приятного путешествия, — попрощался Астер Ломастер, помогая донести дорожный чемодан до ворот. А бедняга Ту-Дзик уже не провожал гостью подтявкиванием и вилянием хвоста, пёсик был унесён в дом и устроен на подстилке рядом с очагом и напоен из пипетки целебным отваром.
Целительница очень спешила, даже от еды отказалась, хотя завтрак в доме Ломастеров в этот день и так оказался очень и очень ранним. Но в комнаты к спящему Сану и к спящему же его соседу она не преминула заглянуть, дабы убедиться, что дела у них обоих без особых изменений.
«Написать или не написать студенту, что его обидчиков ещё в ночь на двадцатое сентября вывели на чистую воду? Всё же за ними и другие огрехи водились, а этот стал последней каплей. Как поняла, их на «исправительные работы» отправили в подземелья Центрального Замка, а это – с концами… Нет, сообщать пока ничего не буду, во-первых, придётся по-нодзомирски или по-русски писать, а это уже очередной «артефакт» иномировой письменности получится, а во-вторых, про «исправительные работы» вообще лучше не заикаться. Чем меньше людей знает, куда деваются нерадивые студенты, тем лучше».
Элисса в нетерпении выглянула из-за входной двери и, убедившись в том, что астральщицу скрыл от глаз окружающий дом кирпичный забор, поспешила в комнату Безымянного. Женщина не могла начать лечение пострадавшего своими методами до отъезда «Варьи» из дома, иначе бы сразу, с потрохами, выдала себя. А вот «нехорошесть» и остаточный след от иномировой магии вообще мало кем ощущается, так что их уборку-подчистку заметить тоже проблематично, Элисса провела чистку в первую очередь для собственного комфорта и спокойствия.
— Ох, бедолага, — присела женщина на стул у изголовья выздоравливающего, сняла широкие браслеты и засучила рукава, — Пусть здесь и не Лесной Край, помогу, чем смогу.
Она провела рукой по волосам спящего парня.
— Гармонизация – дело нехитрое, но уж слишком тонкое и неспешное…
Астер тихо приоткрыл дверь, увидел, что окутанные мягким светом руки жены касаются лба паренька и покрываются зелёным пигментом до локтей, а может уже и выше. Даже волосы Элиссы начали отливать зеленью на макушке и этот цвет постепенно распространился до кончиков. Мастер не стал прерывать гармонизацию и так же тихо закрыл дверь. Предстояло как можно быстрее продумать систему обучения и вплотную заняться рабочей частью механоида. Пусть это и тяжело, с такой-то срочностью, но нужно справиться.
_______________
А ещё – по-настоящему тяжело сейчас Мии. Она ведь не знает, что Элиан все-таки жив. Ей просто неоткуда узнать об этом.
За прошедшую ночь тучи излили, наконец, всю накопленную ими влагу, и сейчас резво бежали по небу рядами кучерявых барашков. В угловой комнатке циркового жилого корпуса было светло – так и не закрытые в этот раз портьерами окна – не до них было – легко пропустили внутрь розовые и алые лучи рассвета. А уж они постарались и расцветили, как смогли, тихое убежище. Девушка всю ночь просидела за столиком, то обнаруживая у своего отражения напротив гипнотическую притягательность, то выискивая в нём черты настоящего чудовища, а то и вовсе ничего не видя перед собой из-за слёз или глубокой погруженности в воспоминания. Но сейчас рассвет так мягко и ненавязчиво замаскировал бледность лица и круги под глазами, что принцесса цирка увидела себя в зеркале совершенно по-новому.
«Всё намного проще», — подумала девушка, ахнув, — «Ответ пришел только сейчас, как запоздалое озарение. Все мои маски давно стали частью меня, и это значит, что они уже не маски. И только поэтому я так спокойно могла делать вид, что лишь «плодотворно сотрудничаю и дружу», хотя всё это время знала о своих настоящих чувствах. Я всегда скрывала их за слоями грима, тканей и прочей мишуры как можно тщательнее, играла и… проигрывала. А теперь – поздно. Кем ты хочешь меня видеть, мир? У меня много острых граней. На выбор. Не порежься только! А ведь я всего лишь хотела делать что-то красивое и нужное. Вместе с Элианом. Но теперь я одна… да, одна… Вот только это не отменяет ни моих желаний, ни моих амбиций!».
Мия вскочила, метнулась к двери, распахнула её и чуть не столкнулась с Боннитой.
— А? Доброе утро… – выдавила девушка.
— Да, и тебе тоже, — танцовщица стушевалась, словно это и не она только что планировала зайти, — Я бы заглянула на минутку?
— Хорошо, — принцесса цирка отступает на три шага, впуская подругу.
Боннита закрывает дверь и глухим, непривычным для неё самой голосом сообщает.
— Слушай, Мия. Я долго размышляла, сказать тебе или нет. Но кое-что не сходится. Просто… вчера, когда управлющий распорядился положить… тело Элиана у черного входа, спустя совсем немного времени он попросил меня вызвать катафалк. Но… в общем, я отвлеклась, меня окликнула напарница, всё как-то завертелось, просьба у меня из головы вылетела, а когда вспомнила… Мия, я была уверена, что мне точно влетит, потому что, когда я вспомнила, прошел уже как минимум час. И тела на месте не было. Я даже вышла на улицу посмотреть, вдруг вообще куда-нибудь за порог вынесли. Потом я подумала, что управляющий попросил ещё кого-то и почти успокоилась. Но… никто из наших не вызывал черной кареты. Я их всех утром по-тихому расспросила.
Танцовщица воззрилась на Мию, но та лишь помассировала виски да плечами пожала.
— Значит, вызвал сам управляющий. Вот и всё. Прости, но мне плохо даже от мыслей обо всём этом.
— А, ну да, понимаю…
— Извини. Мне пора.
— Куда?
— На завтрак. Я его почти пропустила, но очень надеюсь, что наши цирковые не всё подчистую умяли.
— Да, точно ведь. Слушай, неужели ты специально ждала, чтобы попозже выйти и не попасть под перекрёстные сочувствующие взгляды?
— Э-э-э, нет, так случайно получилось. Кстати, Боннита, — Мия придвинулась, спрашивает полушепотом – А не подскажешь, как там наш управляющий? Ты его видела утром?
— Да без понятия, какая его на этот раз муха укусила! — ответила с раздражением танцовщица, не собираясь вдаваться в подробности ночного «подай-принеси» с водой, а так же утреннего выговора за то, что затребованный Дакиром Алабасом букет ещё не отправлен адресату.
— Спасибо, думаю, тогда я попозже зайду к нему, чтобы под горячую руку не попасть.
— Ну и мне тоже пора, ещё увидимся на репетиции, — танцовщица помахала ручкой и отправилась исправлять собственную досадную оплошность.
_______________
Работа в мастерской так и кипела, Астер Ломастер вновь «поймал» ту воодушевляющую эйфорию деятельности, когда даже возникновение проблемы ни на минуту не останавливает процесс, так как мозг тут же оперативно и верно подбирает решение. Не скрепляется напрямую – а мы его на поворотном шарнирчике! Шестерни по размеру и расстоянию друг до друга не сошлись – так можно дополнительную между ними из каких-нибудь часов поставить, или и вовсе блочную тягу прикрутить! Нет под рукой кожаной полосы нужного размера – точно, вырезаем прямо из спинки кресла!
— Ты быстро учишься, Безымянный. Назови на этот раз… второй и десятый трюки. Минута на размышление, время пошло.
Параллельно с разговором Астер примеряет на парня механические части, закрепляет-открепляет, проверяет на гибкость сочленений. Половину лица уже скрывает стимпанк-конструкция в виде шлема-маски, осталось достроить по аналогии вторую часть. Чертежи с подписью циркового управляющего закреплены прямо на стене во всю её длину и тут же дорисовываются по ходу дела в стиле «так и было задумано».
Элисса стоит чуть в стороне и то сминает, то расправляет платок в руке, нервно покусывает губу. За физическое здоровье парня она уже не опасается, а вот за умственное — вполне… Столько всего запомнить, да ещё и так быстро!
— Второй: рычаг при сгибе левого и правого локтя, высвобождает пружины левого и правого ботинка соответственно, обеспечивает прыжок на полтора метра вверх. Несовместим с первым и двадцать вторым трюком. Десятый: поворот шестерни на запястье, раскладывает наплечники до состояния небольшого купола, создает исключительно внешний эффект при нахождении на земле, позволяет плавно опуститься при нахождении в воздухе. Несовместим с третьим трюком.
— Всё верно.
Ломастер снимает с парня все механоидные заготовки и крепит на полноростовой деревянный манекен.
— Сейчас ты идёшь в пристройку, доучиваешь вторую и третью десятку трюков. Как настрою и скреплю основу, будем практиковаться с первой уже «вживую», а не теоретически.
— Да, Мастер.
— Остальное расскажу позже.
Безымянный кивает и выходит из мастерской, а Астер берет в руки очередные «неприкаянные» детали со стола и начинает скреплять между собой.
— Неспокойно мне, милый, — произносит тихо Элисса.
— У нас всё получится, не волнуйся…
Фразу прерывает далёкий стук молоточка у входной двери и Элисса Ломастер спешит посмотреть, кто же это пожаловал…
Молодой курьер мнётся у ворот с большим букетом цветов.
— Госпоже Элиссе просили передать.
— Точно? Ничего не напутано?
— И адрес этот же указан.
— Странно…
— Распишитесь в получении.
Элисса внимательно вчитывается, перед тем, как поставить требуемый росчерк. Запись в курьерской книжке однозначно гласит, кто получатель. А вот кто отправитель…
— Вы принимаете заказы даже с такими неразборчивыми надписями?
— Мне некогда разбираться, спешу. Моё дело доставить.
— Хорошо, сейчас ворота открою. – Элисса возвращает документ.
— Мне не принципиально, могу даже через обрешётку передать, — улыбается курьер, — Или поверху перекинуть.
Женщина всё же сдвигает створку, принимая букет.
— Вот только кто же отправил такую красоту?
Парень пожимает плечами, садится на свой колёсник.
Ну да, курьера, как и волка, ноги кормят.
Элисса закрывает ворота и входит в дом, рассматривая присланное со всех сторон.
— И кто там? Или что там? – выглядывает в коридор Астер, а меж тем из букета выпадает записка и мягко опускается на пол.
_______________
— Кто там? Впрочем, неважно, входите! – слышит Мия голос управляющего в ответ на свой стук.
— Это я, Мия Дильмеро, – мягко открывает дверь девушка и входит в комнату.
Парочка бумаг из бо-ольшой такой кипы на платяном шкафу уже планирует вниз, кувыркаясь в воздухе.
— Проклятые сквозняки, — хрипло бурчит под нос господин Дакир с дивана.
— Простите, если отвлекаю от важных дел…
— И от важных размышлений, к тому же, – комментирует мужчина благосклонно, — Но я всё же выслушаю тебя, красавица. Да-да, даже со впалыми щеками и без макияжа ты всё ещё мила. Наконец-то наша Принцесса Цирка вышла из комнаты, а то я уже скучать по ней начал.
Мия чувствует, как её лоб постепенно покрывается испариной – всё же волнение, да и душновато в комнате, ни одной открытой форточки не наблюдается.
— Это… у меня к Вам просьба. – робко начинает девушка, — Вы ведь в любом случае будете нанимать дополнительный персонал… Так вот, я уже знаю многие трюки из репертуара Элиана, кое-что мы тренировали вместе, он рассказывал мне обо всех секретах мастерства. Поэтому я прошу…
— Продолжай.
— Прошу разрешить мне выступать и с его номерами. Дополнительно к моим. И с его оплатой в дополнение к моей, — сообщает Мия, решительно и чётко произнося слова.
Управляющий кашляет в кулак, поднимается, подходит.
— Что ж, я поразмышляю над твоим предложением. Хотя эти размышления будут уже не такие важные, как предыдущие, — треплет Дакир девушку по щеке, — Ступай, репетируй пока…
Мия поворачивается к выходу, а мужчина продолжает задумчиво.
— Но ведь тогда получается, что у тебя был… мотив!
— О… о чём Вы? – спрашивает принцесса цирка, несколько оторопев, а управляющий, с улыбкой смакуя момент, приобнимает её за плечи.
— Секреты все передал. Если что ценное было — наверняка уже подарил. Так зачем ещё нужен, верно? Не переживай, Мия, я тебя не выдам. – Голос мужчины прозвучал вкрадчиво, размеренно, даже убаюкивающее, — Ты ведь была в тот момент у каната, присела ещё так, помнишь? Я видел. Но никому не сказал. И не скажу. Если ты тоже кое-что для меня сделаешь…
«Что за странное ощущение, почему я всё это время запрещала себе об этом думать. Ещё одна маска? Умение убедить себя в том, что совершала и в том, чего не совершала? Защитная реакция, чтобы для собственного успокоения считать себя непричастной?»
— А что именно нужно сделать? — произносит Мия севшим голосом.
— Во-о-от, это уже другой разговор, – дружески похлопывает по плечу Дакир, — Я же всё понимаю, стресс, состояние аффекта… Знаю, что хочется всё забыть и сделать вид, будто ничего не было. Конечно же, я тебе помогу, мне совершенно не улыбается терять такую талантливую артистку. Живи спокойно, выступай. Всё проходит и забывается, пусть люди по-прежнему считают произошедшее несчастным случаем. А ты – ни в чём не виновата. Запомнила? Ни в чём.
_______________
— Вот, подкрепи силы. И не смотри на меня с такой укоризной, милый, я ни в чём перед тобой не виновата, — Элисса принесла корзинку с фруктами прямо в мастерскую, укрыла полотенцем. – Пока всё идёт по твоему плану, Сан проснулся, я выяснила у него, что нашего Безымянного зовут Элиан, он гимнаст и упал с каната. А ещё, судя по разговору, подслушанному нашим юным астральщиком, управляющий цирка и кто-то ещё из сотрудников даже порадовались его «гибели», а несчастный это случай или на самом деле всё подстроено, так и не ясно.
— В какой-то мере это нам на руку, версия с проникновением под прикрытием очень хорошо вписывается. Чем Сан сейчас занят?
— Отправила с разбитой статуэткой к мастеру Ульфиону, дабы восстановить или заменить, это первое, что пришло мне в голову.
— Хорошо, как вернётся, я поговорю с ним, и с Безымянным до этого разговора Сану пока пересекаться не стоит.
— Понимаю. А как дела у Элиана? Когда ты заговариваешь с ним о цирке, он не начинает что-то вспоминать?
— Не замечаю никаких особых реакций…
И тут молоточек у входной двери опять несколько раз стукнул по пластине. Астер почувствовал, что начинает ненавидеть и это устройство в целом, и его стук в частности.
— Ну и кто на этот раз ошибся адресом?
Элисса встрепенулась.
— Я открою.
Мастер идёт за ней, отставая на несколько шагов. Жена проходит по коридору, открывает входную дверь, спускается по ступенькам крыльца, идёт к воротам. Астеру слышен её приглушенный голос.
— Вы ошиблись. Да, действительно ошиблись. Можно вернуть отправителю. Нет, в этом доме нет человека с таким именем. Да, до свидания.
— Представляешь, ты прав, снова посылка, не имеющая к нам никакого отношения. – возвращается к мужу Элисса.
— Снова цветы? Или уже конфеты?
— Не знаю, я даже не смотрела. Надеюсь, что этот бред скоро закончится.
— Один раз не считается, два раза — совпадение, три — уже закономерность. Но шестой раз — по-моему, уже чересчур, ты так не считаешь?
— Астер, милый, ты же дал слово не поднимать тему этого недоразумения.
— Верно. Но я очень нервничаю и боюсь в чём-нибудь ошибиться. Эти неведомые посылки просто раздражают!
— Ты столько лет знаешь меня. И я тебя прекрасно знаю. Эти события – как волны, захлёстывающие крепкую скалу. Шумят, накатывают, пусть, ведь они не в силах её повредить.
— Да, но «Вода камень точит».
— Очередная поговорка от леди Варамис? Может, тебе стоит общаться с ней пореже, а то я к ней ревновать начну.
— Глупости какие!
— Вот именно, давай останемся здравомыслящими. А потом, как всё завершится, уедем в Лесной Край, там наш дом, да и дети помогут.
— Только влажность высокая, частые туманы, механизмы быстро ржавеют, да и мне негде там развернуться, ты же знаешь, – Астер обнимает супругу, гладит её по спине.
— Знаю, милый, ты так редко выбираешься туда со мной.
Но вредный молоточек опять начал отбивать удар за ударом.
— Курьер? – процедил сквозь зубы Мастер.
— Нет, дорогой – выглянула Элисса в окно, — Это полисмен…
— Сударь, — с отчаянием повторил Максимилиан.
Господин Геро вздрогнул и поднял голову. Страшные, потемневшие глаза смотрели на Максимилиана. Смотрели и не видели.
— Откуда это? – услышал мальчик неузнаваемый голос. Хриплый, больной. Неживой.
Он понял, что отец Марии спрашивает его про книгу.
– Где ты её взял?
— У священника, — прошептал Максимилиан.
В глазах господина Геро что-то промелькнуло. Фиолетовая пустота обозначилась искрой.
— У священника? У какого священника?
— У отца Марво. Вы же сами послали меня к нему.
Снова искра. Не то воспоминания, не то вопроса.
— Это священник, кюре дал тебе… дал тебе эту книгу?
Максимилиан вдруг испугался. Он сглотнул. Он хотел солгать. Очень хотел. Произнести спасительную ложь в эти ужасные, прекрасные и несчастные глаза. Но не мог.
— Нет, господина кюре не было дома.
— Тогда кто же? – Губы господина Геро чуть шевелились. Губы стали почти белыми, с синевой.
— Госпожа. Там была госпожа. Дама.
— Как она… выглядела?
— Она была… красивая. Очень.
— Одна?
— Нет. С ней была… такая, со злыми глазами. – Максимилиан задумался. Он же слышал имя! – Её звали… её звали… Вспомнил! Дельфина!
Книга упала. Господин Геро закрыл лицо руками и застонал.
— Вам плохо, сударь? Вам плохо? Я кого-нибудь позову!
— Нет! – резко приказал его наставник. И встал.
Его пошатывало, будто он был пьян. Губы по-прежнему белые. С каким-то мучительным усилием заставил себя улыбнуться этими губами.
— Нет, Максимилиан, пожалуйста, не надо никого звать. Это сейчас пройдёт.
Потом он заметил стоявшего в растерянности мальчугана с пылающими ушами.
— Максимилиан, друг мой, окажите мне услугу. Поиграйте с этим малышом и отвлеките Марию, если она будет меня искать.
— Да, сударь, конечно, я сделаю всё, что вы скажете. Что мне ещё сделать? Как вам помочь?
Господин Геро покачал головой.
— Мне нельзя помочь.
Он стоял у окна. Предзакатное небо, как юный жонглёр, впервые призванный, не обделённый талантом, но растерянный от испуга и вдохновения, швырнувший разом все цветные шары вверх, расцветилось пылающими мазками всех глубин и оттенков, раскидав розовые, оранжевые, фиолетовые пятна по теснящимся облакам, чтобы заворожить искушённого зрителя, увлечь, заманить. Но тот, кому это зрелище предназначалось, зритель у окна, не замечал усилий поднебесного жонглера.
Взгляд его синих глаз, ясных и молодых, был неподвижен и пуст. Рассеян. Он не видел творящихся предзакатных чудес, он не различал красок. Он был слеп. Нет, его фиолетовые зрачки по-прежнему чутко отвечали вторжению света, то тесня небесно-синюю радужку, то сжимаясь до чёрных звезд, и предметы, их очертания, их цвет, их пространственные категории, их близость и удалённость по-прежнему безупречно отражались в этих глазах, поставляя пищу ненасытному мозгу.
Зрения лишилась душа. В отличии от тела, которое пребывало в апогее молодости. Порыв ветра коснулся его щеки, как нежная ладонь. Шевельнул тёмную шелковистую прядь. Цветы бросили в окно свой аромат, листья зашелестели. Его тело не отказывалось от даров и знаков. Молчала лишь душа.
— Кончилось, — сказал он, обращаясь не то к небу, пытавшемуся его развлечь, не то к цветам, не то к ветру, вкрадчиво назойливому, как преданный пёс, не то к самому себе. – Вот и кончилось.
Он отошел от окна и огляделся. Это была всё та же комната, куда он вошёл несколько месяцев назад, когда Жанет придумала эту «ссылку». Он тогда первым делом подошёл к окну и подивился, что на нем нет решётки.
Рассудком он понимал, что решётки и быть не могло, что его скользящий жест вдоль рамы здесь неуместен. Его толкало к этому жесту что-то более могущественное, чем рассудок, чьи доводы питали лишь его глаза.
А глаза, как известно, свидетель ненадежный. Они порой видят то, чего нет, или скрывают пеленой то, что есть, что им данное время неугодно. Глазам верить нельзя. Есть нечто, обладающее знанием непререкаемым, подтверждённым, есть опыт и память тела, есть ощущение в холодеющих пальцах, которые день за днём цеплялись за оконные прутья.
И пальцы помнят, и тело. Глаза этой многодневной памяти не соперник. Вон он и проверил, чтобы перебить эту память новым ощущением. Вместо чугунной решётки его пальцы коснулись плюща, его брошенных в каменные неровности нежных, зелёных усиков, таких хрупких, что надломить их хватило бы и озорства ребёнка, и таких несокрушимых под порывами ветра.
Он немало времени проводил в этой комнате. Комната стала его убежищем. Он прятался, как раненый зверь. И вновь рассудок твердил, что бояться нечего. Вновь он соглашался, вновь пытался принять слабые доводы, а то могущественное, оснащённое памятью, грудами воспоминаний, закованное в них, увеличенное в росте, твердило об обратном.
И едва он пытался сделать шаг, ступить на траву, подставить лицо предзакатному солнцу, как чей-то мимолётный взгляд, без угроз и посягательств, взгляд, лишь слегка подкрашенный любопытством, ранил его, как вонзившийся клинок. И он снова бежал, снова прятался, находил здесь убежище.
Он всё же боролся с тем чудовищем, многоруким, в колючих доспехах, с копьями и мечами, что сторожило у дверей. Он обманывал этого стража и учился заново жить. Он учился смотреть сам и встречать любопытные или ласкающие взгляды.
После одной из своих прогулок, которые он назначил себе, как испытание, он обнаружил, что и убежище его ненадежно. Кто-то побывал в его комнате. В керамической вазе благоухал букет полевых цветов. А на столе – фаянсовое блюдечко с лесной земляникой. Эти дары вызвали противоречие чувства.
Первое, инстинктивное, от того хранилища воспоминаний: «Ты по-прежнему несвободен! У тебя нет убежища».
А второе уже от рассудка: «Это всего лишь дружеский знак. Тебя любят».
Было и третье, уже от сердца, так давно молчавшего, безъязыкого, покалеченного — тихая благодарность. Это чувство от сердца было таким робким, таким прозрачным, как едва услышанный аромат на зловонной улице, но он все же ухватился за это чувство, стал искать его, как далёкую звезду, идти за ним.
И со временем стало легче. Взгляды уже не ранили, не отвращали слова.
Он учился жить. Учился жить один. Без Марии. Он всему должен был учиться. Он ничего не умел. Он даже любить не умел. Жанет его учила. Геро потрогал полог аккуратно застланной кровати. Откинув покрывало, простое, без вышивки, коснулся подушки. На этой кровати они с Жанет любили друг друга. Здесь он столько раз засыпал счастливым.
Погладил подушку и вдруг отдернул руку. Больше этого не будет! Не будет! Он даже отступил и отшатнулся. Потому что кончилось. Всё кончилось.
Счастье кончилось. Вот оно, желтеет и жухнет, как листья тополя. Он первый предчувствует осень. Зелень ещё буйствует, ещё плодоносит и хвастает изобилием лето, но осень уже рядом. Уже метит жёлтым приговором обречённых. Кончилось. Всё кончилось. Он испил свою чашу радости до дна.
– Ты мог бы прислать кого-нибудь, я бы отправил за тобой карету, – проворчал Глаголен, сверху увидев Войту, еле ковылявшего по лестнице. И Войта неожиданно подумал, что совсем не боялся возвращаться к Глаголену, имея вид и ощущения побитого пса.
– Спасибо, я дошел сам.
– Немедленно ляг в постель, я пошлю за лекарем.
– В этом нет никакой нужды.
– Осел и есть осел, – проворчал Глаголен. – Ты не удосужился вытереть подбородок, а кровь изо рта – признак серьезного внутреннего повреждения, которое может быть смертельно опасным.
– Бросьте, Глаголен. Ничего серьезного.
– Можешь сам заплатить лекарю, если хочешь… – хмыкнул тот.
Когда лекарь наконец убрался, Глаголен вошел в спальню Войты, решительно сел на стул возле постели и деловито осведомился:
– Тебя тоже сочли предателем своего клана?
Войта кивнул, с трудом проглотив ком, вставший вдруг в горле.
– Я надеюсь, это не помешает тебе выступить на сессии.
Войта покачал головой:
– Не помешает.
– Я рад, что ты определил значение наших с тобой научных изысканий, перестал обманывать самого себя и принял взвешенное решение.
– Я еще не принял решения, – вспыхнул Войта, понимая, впрочем, что Глаголен прав.
– Ты принял решение. Потому что зализывать раны пришел именно сюда. И если тебе свойственно ослиное упрямство, то непоследовательности курицы я за тобой пока не замечал.
– Прекрати закладывать руки за спину! Положи руки на кафедру, если они тебе мешают. Поставь ноги вместе! Не задирай подбородок. И не смотри исподлобья.
– А как еще смотреть, если не задирать подбородок?
– Прямо смотреть. Иначе слушатели решат, что ты считаешь их врагами.
– А они мне разве друзья?
– Кроме вражды и дружбы есть и другие отношения. Или ты об этом не догадывался? А впрочем, ты не различаешь оттенков и оперируешь только крайностями.
К недоумению Войты, доклад имел шумный успех. И если поначалу его слушали с любопытством совершенно иного свойства, нежели интерес к математике, то по мере изложения материала оживлялись все больше. Войта видел, как загораются глаза слушателей, как выпрямляются спины и лица подаются вперед, слышал скрип грифелей, щелчки пальцами, вздохи изумления… Конечно, было немало и тех, кто остался равнодушен (или сделал равнодушный вид), но не большинство. И если поначалу Войта смущался, запинался и кашлял, то под конец ощутил азарт и забыл о волнении.
Вопросов задали очень много, некоторые и с подвохом, но ни разу не поинтересовались социальным статусом Войты. Некоторым он ответил чересчур резко, однако и это вызвало одобрение большинства.
Глаголен потом прятал в усах улыбку, но ему это удалось не вполне.
– Чтобы ты не очень радовался, скажу: принимать решение о докторской степени будут не те, кто слушал тебя с восторгом, а те, кто помалкивал.
– С чего вы взяли, что я очень радуюсь? – хмыкнул Войта. Он, скорей, чувствовал облегчение от того, что все наконец закончилось, нежели радость.
– Да ладно. Я не ожидал такого успеха и был уверен, что ты будешь мямлить и заикаться. А то и сбежишь, не закончив доклад. Хвала Предвечному, в этой секции было много заинтересованных слушателей.
– То есть, моей заслуги в успехе вы не находите, я правильно понимаю?
– Не передергивай. Прочтение доклада не может идти в сравнение с разработанной тобой теорией, в этом твоя заслуга, а не в том, что мне удалось силком вытолкнуть тебя на кафедру и заставить прочесть доклад. Но… так и быть, я признаю, что и это тебе удалось неплохо.
На следующий день, после обильных возлияний в обществе Глаголена и его кафедры накануне, Войта спустился к завтраку поздно и с сильной головной болью.
– Доброе утро, доктор Воен, – как ни в чем не бывало поприветствовал его Глаголен.
– Доброе утро, – ответил Войта и зевнул, пропустив обращение мрачуна мимо ушей.
– Я знаю, ты много о себе думаешь и не сомневаешься, что заслужил степень доктора. Но мог бы отметить и предпринятые к этому мои усилия.
Только после этого Войта сообразил, как его назвал Глаголен.
– Ох… Простите, господин Глаголен, – он согнулся в шутовском поклоне, – право, я в растерянности… Но то, что вы сегодня явно проснулись задолго до полудня – вот истинное усилие, за которое я буду благодарен вам много лет.
– Я просто не ложился, – ответил Глаголен с улыбкой в усах.
– Едрена мышь, Глаголен… – Войта сел за стол. – Я в самом деле доктор?
– Да. Обсуждение прошло еще вчера вечером, но узнал я об этом только сегодня. Хвала Предвечному, до принятия окончательного решения. Скажи, а ты часом не знаком с человеком по имени Достославлен?
– Я встречался с ним. А что?
– Мне бы хотелось знать, при каких обстоятельствах ты с ним встречался. И вовсе не из любопытства.
– Если не из любопытства, то я встречался с ним в трактире «Ржаная пампушка» несколько дней назад.
– В умении наживать себе врагов ты можешь сравниться только с собственным сыном, – фыркнул Глаголен. – И чем же ты так обидел господина Достославлена, что он приложил столько усилий к тому, чтобы ты не стал доктором?
– А мнение господина Достославлена учитывается Северским научным сообществом? – кашлянул Войта.
– Еще как.
– Тогда я скажу, что это на редкость глупое, презренное, подленькое и трусливое существо. И когда я предложил ему выяснить отношения, он не побоялся применить против меня удар чудотвора, за что и получил по зубам. Не от меня, к сожалению.
Глаголен сложил губы в нитку и покачал головой.
– У меня нет слов… Это мне говорит доктор математики? Не школяр, не наемник, не пьяница из городского отребья?
– Я тогда еще не был доктором математики.
– Доктор Воен, ты болван, – пробормотал мрачун, закатив глаза к потолку. – Достославлен относится к разряду людей, умеющих без масла влезть в любое отверстие. Несмотря на то, что он чудотвор, ему благоволит даже ректор университета.
– Вот как? Тогда расскажите ректору, что Достославлен назвал научное сообщество старыми пердунами и в ближайшее время собирается сделать их мальчиками у себя на посылках. Кстати, он и вам кое-что передавал: вы должны дрожать в своем замке, ибо недолго вам осталось устраивать световые представления и заседать на сессиях университета.
– Увы, даже если я расскажу об этом ректору, он мне не поверит. Кстати, о световых представлениях… Через три дня состоится большой прием по случаю завершения сессии, и меня попросили показать световое представление над Лудоной. Мое согласие решило твою судьбу, без него ты бы не увидел степени доктора как своих ушей. Да, я соглашался не посоветовавшись с тобой, а потому ты волен мне отказать, поскольку просьба моя может тебя оскорбить или поставить в унизительное положение перед твоими соплеменниками. Я не подумал об этом сразу.
– Вы хотите, чтобы я зажег вам солнечные камни, что ли? – хмыкнул Войта. – Меня это не оскорбит, на мнение соплеменников мне плевать, но лучше бы это представление не было таким грандиозным, как обычно бывает в замке, потому что мои возможности не беспредельны.
– Разумеется. Надеюсь, ты делаешь это не из благодарности, а с осознанием вины за ссору с Достославленом.
– Еще одно слово, Глаголен, и я заберу свое согласие назад.
– Да, ты тоже приглашен на этот прием и присутствовать на нем должен обязательно, – Глаголен пропустил последние слова Войты мимо ушей. – Но вернемся к Достославлену. Это, по твоим словам, на редкость глупое существо имеет не так уж мало мозгов. Твою теорию объявили нежелательной для распространения и вот-вот отнесут к герметичным знаниям, это первое. Второе: решается вопрос о запрете на изучение природного магнетизма немрачунами, а мрачунам рекомендуется не вести исследований в этом направлении.
– Погодите, Глаголен… Меня обвинили в предательстве именно потому, что я, изучая природный магнетизм, обесцениваю способность чудотворов двигать магнитные камни. А в чем тогда резон мрачунов?
– Открытое исследование природного магнетизма дает в руки чудотворам знания для развития герметичного магнетизма, – пожал плечами Глаголен. – Вот такой интересный парадокс, однако Достославлену удалось убедить ректора в необходимости запрета. И научное сообщество поддержит эту идею. Мое световое представление не поможет поколебать их уверенность, это вопрос принципа.
Войта усмехнулся.
– А знаете, Глаголен, ведь это моя идея… Я к тому, что не надо приписывать Достославлену блестящий ум.
– Вот как? Ты предложил отнести теорию предельного сложения несущих к герметичной области знаний?
– Нет, я переспросил, не хотят ли чудотворы наложить запрет на изучение природного магнетизма. Я это переспросил с иронией, если вы не поняли. Достославлену идея понравилась, но я не думал, что он кинется воплощать ее в жизнь немедленно.
«В самом деле?» — Он выглядел удивленным. «Потому что я уж начал беспокоиться, что Вы состаритесь и умрете, прежде чем мы успеем дойти до этого.
«Какие мы обаятельные», — невозмутимо сказала она.
Существует множество разных названий для второй фазы в трехфазной модели травматологической терапии. Её называют «Память и траур», «Переработка», «Обработка памяти» и т. д. Цель этого этапа — противостоять травмирующим воспоминаниям, понять их, заставить их иметь меньше власти над своей жизнью. Неврологически травматический опыт нарушает работу систем обработки памяти. Метафорически травматическая память сидит в мозгу, как постоянно повторяющаяся реальность, лингвистически невыразимая и непостижимая, всепоглощающая. Цель этого этапа состоит в том, чтобы отделить травмирующую память от застрявшего места, превратить её во что-то выразительное и понятное и тем самым заставить её перестать удерживать неврологические процессы пережившего травму.
По профессиональному мнению Обри Тайм, это был этап, построенный вокруг рассказывания историй. В конце концов, именно через повествование имеет смысл жизнь: любой отдельный момент в жизни человека можно интерпретировать только через контекст любого другого. Итак, при переходе клиента во второй этап травматологической терапии Обри Тайм считала важным начать разговор с клиентами не только о пережитой травме, но и о всей их жизни, окружающей этот опыт.
«Что Вы чувствуете, — спросила она, — о перспективе поговорить со мной о пожаре?»
«Давай», — сказал он и сделал жест, который означал поторопись, давай двигаться дальше. — «Покончим с этим.»
«Это то, что я хотела бы обсудить потихоньку».
Если и было что-то, что Обри Тайм знала о Кроули, так это то, что медленное продвижение могло быть для него физически болезненным. Это не было необычным для переживших травму, таких как он: постоянный приток адреналина часто приносил пережившим травму чувство комфорта, чем невозмутимость от сидения на месте. В прошлом она пыталась объяснить Кроули неврологию, вызвавшую подобные травмы, но всё пошло не так. Он рассмеялся. Он назвал неврологию милой, что она нашла раздражающе самонадеянным. Но она позволила этому сойти с рук. Нет смысла решетом воду носить.
«Так как мы поступим?» — спросил он.
«Ну…» — Она позволила себе задуматься. — «Есть несколько способов сделать это. Мы, вероятно, попробуем множество разных вещей, чтобы увидеть, что лучше всего подходит для вас. Но у меня была одна идея, я хотел предложить её Вам.
Она подождала, чтобы он выразил интерес. Она ждала достаточно долго, чтобы, наконец, он так и сделал: снова жест продолжай уж.
«Мы могли бы написать книгу».
Он засмеялся, громко, как взрыв. «Книгу!»
«Это то, что я делала со многими клиентами». — Чего она не сказала, так это того, что она делала это в первую очередь с клиентами, намного моложе его, с детьми и подростками. — «Мы говорим о пожаре в книжном магазине. Кажется уместным, не находите? Мы могли бы написать книгу о пожаре».
«Я не люблю книги», — сказал он, потому что, конечно же не любил.
«Азирафель любит книги», — сказала она, потому что знала, что делает.
«Что бы мы написали в этой книге?» — спросил он, потому что, опять же, она знала, что она делает.
«Мы бы написали это, как историю. Начало, середина и конец, и в последней главе мы сосредоточимся на мыслях о будущем. Мы бы дали ей название, сделали титульный лист, оглавление, всё такое».
Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но потом остановился. Несколько минут назад он прекрасно проводил время, но теперь он выглядел недоуменно. — «А что будет считаться началом?»
«Это зависит от Вас. Как Вы думаете, что считается началом?»
«Слово», — сказал он, и она уже знала, что это была одна из его личных шуток, которых она не должна была понимать. Она ждала, потому что теперь она знала, что он часто говорил честно после того, как рассказал одну из своих личных шуток. — «Я понятия не имею, каким будет начало».
«Ну…» — она поколебалась. — «Позже мы можем разработать полный график. Но сейчас, что происходило до пожара?»
«Мир кончался».
«Как так?»
Его лицо сделало что-то сложное, а потом он выглядел расстроенным. — «Я понятия не имею, как говорить с Вами об этом».
«Всё в порядке», — заверила она. Она кивнула ему. — «Мы пойдем медленно, помните? Мы во всём разберемся».
«Нет». — он покачал головой. Он думал, и выглядел ещё более расстроенным. — «Нет, я имею в виду, я буквально понятия не имею, как говорить с Вами об этом».
«Для этого я и здесь».
Теперь он выглядел сердитым.
«Поговорите со мной, Кроули», — тихо сказала она.
Он этого не сделал. Вместо этого он растянулся на своем месте так, как будто у него не было позвоночника. Он разжал пальцы и нахмурился. — «Мы поссорились».
«Вы и Азирафель?»
Он кивнул.
«И это был конец света?»
«Мог бы и быть.» — он пожал плечами.
«Почему вы поссорились?»
«Потому что мир кончался».
Вот ведь дерьма кусок, — подумала она и откинулась на спинку сиденья. Ей хотелось сдаться. — «Хорошо, давайте сделаем шаг назад. Что Вы имеете в виду, когда говорите, что мир кончался?»
Он проворчал что-то, она не разобрала ни слова.
«Не могли бы Вы уточнить, почему Вы и Азирафель поссорились?»
Он вздохнул, повернулся и поморщился. — «Я хотел, чтобы он кое-куда отправился. А он не захотел».
«И вы из-за этого поссорились?»
«Да.»
«Куда Вы хотели, чтобы он отправился?»
«На Альфу Центавру.»
Она вздохнула. Она ущипнула переносицу своего носа. — «Хорошо, Кроули. Я поняла. Поняла».
Он напряг челюсть и наблюдал за ней. Её единственное утешение — он выглядел таким же несчастным, как и она.
«Если Вы когда-нибудь не будете готовы ответить на мой вопрос, можете просто сказать», — сказала она.
Его челюсть заработала, но он ничего не сказал.
«Поговорите со мной, Кроули».
Он не поговорил.
Остальная часть сессии прошла не очень хорошо.
***
«Что если, — предложил он однажды, — я напишу книгу, но не поделюсь ею с Вами?»
По профессиональному мнению Обри Тайм, это была не очень хорошая идея. — «Как Вы думаете, это было бы полезно для вас?»
Он пожал плечами. Он выглядел несчастным.
«Вы бы написали книгу, если бы знали, что я не знаю, написали Вы её или нет?»
Он задумался. — «Возможно, нет.»
«Ну, тогда», — сказала она.
«Я мог бы написать её, а потом отредактировать».
«Отредактировать?»
«Убрать части, которые я не хочу, чтобы Вы видели».
«Мы могли бы попробовать». — Она кивнула, поддаваясь, хотя это тоже казалось плохой идеей. «Мы можем поговорить о том, как будет выглядеть оглавление?»
«Я отредактирую его».
«Ага.»
«Я чувствую, что Вы сомневаетесь, Травинка».
Он не ошибался.
Ну, а дальнейшие события стали еще веселее. В Замке кто-то из демонов пожелал вызвать суккубу, перепутал заклинание или вектора, что-то не то сделал и вызвал какую-то хрень. «Хрень» оказалась некоей паразитической сущностью, питающейся душами, и души демонов ей пришлись по вкусу. Первым был съеден незадачливый вызыватель, а дальше пошло по накатанной.
Я в срочном порядке пошла разбираться… и поняла, что там не котируюсь вовсе. Против этой сущности мне не выстоять. Пришлось сначала просить прийти Шиэс, потом Шеврина, а после Рена, поскольку он, будучи паразитом, лучше разбирался во всех этих тонкостях. Моим же делом было защищать Ярима, но как защищать демона, который может сделать даже больше, чем я?
Для начала я вытащила Ярима из кабинета, который стал больше похож на ловушку, и повела по коридорам Замка. Поскольку мое сканирование не дало ничего, то нам пришлось остановиться в одном из небольших залов и связаться с Замком, чтобы понять, где именно прячется это нечто.
Замок связи обрадовался, но тут же начал жаловаться, что на чердаке паутина и туда уже полгода никто не заходил. Выслушав все жалобы и пообещав разобраться с паутиной, пауками и ленивыми демонами, я наконец-то смогла направить этот усно-письменный разговор в нужное русло и узнать, что эта сущность движется кругами, выискивая как раз Ярима, чей облик она и приняла для пущего удобства. Ну и по пути не брезгует перекусывать демонскими душами, оставляя после бедолаг только кучки пепла.
Тем временем прибыли драконы, поставили вокруг зала силовые поля и тоже занялись сбором данных. Я все никак не знала, что делать мне, Замок передавал, что сущность движется все ближе и подходит почти вплотную к силовым полям, только с другой стороны — из соседней комнаты, а не через вход в зал, ситуация накаливалась… И тут меня шибануло какой-то силой. Сначала я даже обрадовалась, подумав, что это пришел Студент, просто я сама такая слабая, не способная противостоять силе либриса. Вот только Студента не было, а сила давила. Я сползла по стене неаппетитной лужей, понимая, что нам кранты.
— Студент не придет, — почему-то вышло шепотом. Все, что я могу сделать — это прикрыть Ярима. Я не понимала, почему все остальные стоят и держат весьма шаткие силовые поля. Мое среди них почти ничего не давало, но ведь можно сделать хоть что-то? Что вообще происходит? Почему никто, черт их побери, ничего не делает?
Мне не ответили. На меня не обращали внимания. Казалось, драконы были заняты каким-то своим телепатическим диалогом. Решив, что они таким образом держат силовые поля или же ищут способ убить не пойми что, вылезшее не пойми откуда, я полезла на Ярима, желая дать ему хоть какую-то защиту — живой доспех. Да, это весьма проблематично — быть защитой с моим урезанным резервом… которого фактически и нет. Заглушка не открывалась, сила не появлялась, Ярим выжидательно смотрел на драконов, а этот неизвестный окружил себя черным силовым полем и аккуратно пробивал наши силовые поля.
Олла. Жизнь после игры. Глава 143
Охранять демона таким образом было трудно. Во-первых, Ярим побольше меня массой и объемом — мои сорок килограмм против демонских почти ста пятидесяти не котировались. Во-вторых, он был выше меня ростом и весьма прилично. Мне пришлось растянуться в тонкую пленку, чтобы закрыть его всего. Абсолютно все тело от макушки до самых пяток. Не очень-то приятные ощущения — чувствовать себя натянутым пакетиком, который в любой момент могут порвать. Хвала всем богам, Ярим не активничал. Он стоял и ждал, пока захлопнется ловушка. Вот только я понимала, что мы с ним не защищаемые жертвы, а… наживка. Один целый ходячий живец… И драконы устроили ловушку на живца, иначе объяснить подобное равнодушие было просто невозможно. А если они не успеют? Одно прикосновение — и сначала я, а потом Ярим превратимся в пепел. Отличная перспектива, просто прекрасная перспектива.
Мне было страшно. Впервые мне было настолько страшно, что будь я в человеческой форме, то меня уже бил бы колотун. Я дергалась из стороны в сторону, пытаясь сделать хоть что-то, вызвать хоть самое паршивое заклинание, открыть портал в космос, на худой конец, экран туда же, выбросить приближающуюся сущность… и ничего не могла. Только генерировала Яриму воздух, чтобы тот не задохнулся, и тщательно прикрывала его лицо, держась изо всех сил. Страх затопил мое сознание, но я держалась, зная, что сейчас полагаться не на кого. До либриса не дозваться, все остальное перекрыто чужой силой, давящей похуже, чем давление в морских глубинах, драконам плевать, они даже не переговаривались между собой, что вообще было чем-то невероятным. Рен стоял с каким-то заклинанием наизготовку, но что именно он хранил, я понять не смогла.
И вот невероятно быстрый силуэт врывается внутрь, продолбив силовое поле и беспрепятственно пройдя сквозь стену. Я вижу это все как в замедленной съемке — высокий, здоровый демон, почти полностью копирующий Ярима. Такие же фиолетовые волосы, белая кожа, та же одежда, что и сейчас на нашем герцоге. Вот только глаза… глаза страшные, дикие, совершенно чужие и равнодушные. Белые радужки на фиолетовых белках. Это смотрелось так жутко, будто бы я заглянула в глаза смерти. Настоящей, а не бутафорской. Даже страшнее, чем Шевриновы гримасы. Потому что Шеврин был мой и безопасный, а это было просто голодной тварью.
Время растянулось в тягучий, невероятно насыщенный кисель. Все же я смогла хотя бы наблюдать за поимкой этого урода. Вот к нам протягивается рука, я невольно набрасываю последнее силовое поле прямо поверх себя, вот Рен бросает свое заклинание, вот рука бессильно опадает, вот Шеврин бьет чем-то сильным и темным, коротко, наотмашь, будто всаживает в грудь нож. Вот Шиэс набрасывает сеть, вот Рен добивает этого гада… все превращается в какой-то невероятный калейдоскоп событий, все они ускоряются, и я просто сползаю к ногам Ярима, обрадованно вздохнувшего. Похоже, после столь тесного контакта он еще пару месяцев будет бухать, чтобы смыть подобные ощущения. Понимаю, натянутая пленкой плазма по всему телу не то, чего хочется от женщины, но иначе… могло случиться что-то очень плохое.
Я собираюсь в комок и понимаю… что все ушли, кроме Ярима. Убравшись от его сапог, переползаю в угол. Меня бросили. Меня просто взяли и бросили. Без еды, воды и хотя бы вопроса, как я себя чувствую. Да, они должны избавиться от этого монстра, но… неужели прямо все сразу? Да ладно, мне не впервой добираться домой самостоятельно, но… как? Я не смогу даже экран открыть, все перекрыто. И не смогу ничего сделать… Черт, как же противно бессилие!
Я от злости и слабости стукнула кулаком по полу. Замок отозвался и тут же открыл мини-портал на кухню. Демоны пока все разбежались кто-куда, чтобы не попасться это твари. Она и так сожрала шестерых… не самых слабых, кроме того дебила, который ее и вызвал. Так что я была предоставлена сама себе, а потому не озаботилась обликом и полезла целиком в ближайшую кастрюлю с каким-то отваром. Если на меня всем насрать, то и мне на всех насрать. Сготовят новый, не умрут. Но на душе все же было весьма паршиво.
На корабль меня отправил Ярим, умывшийся, переодевшийся и слегка пришедший в себя. Посетовал, что сразу не поблагодарил, на что я посоветовала оставить благодарности до ближайшего приема и просто поступить по человечески. Впрочем, теперь мне оставалось лишь сидеть и думать, что именно произошло и почему все пошло именно по такому сценарию.