Азирафель прошёл в кабинет, пытаясь понять, что здесь нужно переставить и какие вещи забрать. Ему не требовалось оглядываться, чтобы понять, что Кроули стоит за спиной.
— Дорогой, как думаешь, этот шкаф не сильно стеснит нас в гостиной?
— Нет, что ты! Как нас может стеснить какой-то шкаф? — ехидно отозвался Кроули.
— Вот и хорошо. Ты же знаешь, я читаю по ночам, и будет немного неловко…
— Неужели? Так уж и немного?
— Ты прав. Стол я тоже заберу. И кресло.
— Ангел, может, всё же расскажешь, что происходит? Сначала ты задаёшь вопросы про отношения. Потом у нас появляется Барти… Мне просто интересно.
— Ну да, — Азирафель взглянул на Кроули. — Дело в том, что мне казалось, что отношения между людьми… ну, те, что ты рисовал на схеме, не так значимы, как социальные. Меня всегда больше интересовало, что происходит в обществе. В социуме. Допустим, какие события ведут к изменениям, реформам, революциям, войнам, как возникают кризисы и существуют ли механизмы, способные повлиять на такое. Ты, к примеру, знал, что чем выше уровень развития общества, тем менее кровавые способы решения…
— Не отвлекайся, ангел.
— Я просто пытаюсь объяснить. Получилось так, что, наблюдая за глобальными процессами, я не вглядывался в частности… нет, я, конечно, здоровался с соседями и мог ответить на вопросы о погоде в лавке бакалейщика, но никогда не задумывался, что все эти люди чувствуют, о чём думают, когда сообщают о морозной зиме и ценах на нефть.
— Ценах на нефть? — удивился Кроули.
— Вот именно. Раньше рассуждали о колониях, теории Смита, ценах на шерсть, а сейчас почему-то их интересует нефть, — Азирафель на мгновение задумался и добавил. — А ещё всяческие кризисы.
— А отношения? — не унимался Кроули.
— Они казались мне чем-то незначительным, сиюминутным, преходящим… в общем, не заслуживающим изучения.
— Но ты же читал, ангел! Вот все эти книги, что у тебя в магазине. Я видел на полках романы.
— Конечно, у меня ведь книжный магазин, а романы — это тоже книги.
— И ты их не читал?
— Я же говорю, мне было не интересно.
— А сейчас? — насторожился Кроули.
— И сейчас не читаю. Мне бы просто понять механизм. Как это работает. Почему не стоит передавать с Малфоем Снейпу записку Блэка. Вот это всё… — Азирафель развёл руками.
— Допустим. А при чём здесь Барти?
— Я пообещал забрать его в нашу реальность, — признался Азирафель.
— Ты что?!
— Так получилось. Он отпускает своих пленников и как бы сбегает из замка. У него здесь совсем никого нет, и жизни тоже нет, вот я и подумал…
— Мне надо выпить, — сообщил Кроули и приложился к горлышку бутылки, чудом возникшей в его руке. — Когда я говорил тебе, что ты меня удивляешь, это было не поощрение. И я бы пережил, если бы ты остановился со всем этим. Может, ещё не поздно?..
— Я всё продумал, Кроули, — улыбнулся Азирафель. — Смотри, один из пленников Барти, оказывается, может доказать невиновность Блэка. Это раз! Ты представляешь, какой это козырь к нашим реформам?
— Допустим, так будет гораздо проще поднять вопрос амнистии, — нехотя согласился Кроули. — Что ещё?
— Вот! — приободрился Азирафель. — Блэк остаётся в Хогвартсе профессором вместо Барти, и учебный процесс…
— К дьяволу учебный процесс!
— Как скажешь, дорогой. Кроме того, Барти — довольно умный молодой человек и может помочь нам в решении нашей небольшой проблемы. Так сказать, взгляд со стороны.
Кроули только скептически поморщился и приподнял бровь:
— Что-то ещё?
— Мне его стало жаль, Кроули. Посуди сам, он же здесь отверженный, непрощаемый… И у него нет ни одной родственной души.
— Которой ты решил для него стать? — Кроули с подозрением прищурился.
— Зачем, когда у меня есть ты?
— Собираешь коллекцию убогих?
— Ох, Кроули… — Азирафель осторожно взял его за руку, пальцем поглаживая запястье. — Готов признать свою социальную неловкость, но когда-нибудь я пойму, как это работает. И у меня получится говорить о неприятных вещах, ничуть не задевая твои чувства.
— Какие чувства, ангел? Я же демон.
— Мы с тобой здорово отуземились, Кроули. Наверное, поэтому я решил вытащить отсюда Барти. Это решение как раз и было принято под влиянием эмоций, как водится у смертных, но менять его уже как-то неспортивно.
Кроули прикрыл глаза и согласился:
— Наверное, мы отуземились. Я помогу тебе. Во всём.
Он не отнимал руки, и Азирафель кончиками пальцев мог чувствовать биение пульса. Сердце Кроули стучало гораздо чаще, заставляя дыханье сбиваться и задавая ритм. Надо было срочно что-то сказать, чтобы сгладить неловкость.
— С единорогами неудачно вышло…
— С единорогами? — Кроули замер. — А с ними-то что не так?
— Как тест на девственность они совершенно непригодны.
— Да? Кто бы мог подумать! — Кроули рассмеялся нарочито весело. — Только не говори, что для тебя это важно, хотя… у вас же в почёте непорочное зачатие…
— Это условности, — согласился Азирафель. — Хотя Гавриил бы отнёс эти излишества к осквернению храма тела.
— У нас с этим проще.
— Ещё бы. Вам, наверное, положено.
— Не то чтобы положено, — поморщился Кроули, — но никто за таким следить не станет. Или отмечать в отчётах.
Пульс Кроули выровнялся, и Азирафель с сожалением отпустил его руку.
— Ангел, а ты подумал, кто будет заботиться о Лорде?
— Так ведь Барти… — начал Азирафель и прикусил язык, поймав насмешливый взгляд Кроули.
— Он до поры до времени как бы в бегах.
— Это да… но селить Барти к Лорду я бы не хотел. Для сэра Кэдогана, к примеру, его общество оказалось губительным.
— Да брось ты, ангел, этот придурок и раньше был не в себе!
— Ну, тогда я буду заходить к нему пару раз в день, — решил Азирафель. — Мне не трудно.
— Не трудно ему… — проворчал Кроули. — Не трудно мне.
— Зачем это тебе? — Азирафель дотронулся до его плеча и слегка погладил.
— Потому что не трудно. И со змеёй повод пообщаться.
Барти появился через час, когда «его комната» уже была готова к приёму жильца. Его встретил Кроули, поинтересовавшись, всё ли прошло удачно.
— Да. Я написал письмо Дамблдору. Сначала хотел инсценировать своё самоубийство, но не придумал, где взять подходящий труп…
— И это очень кстати, — ноздри Кроули немного подрагивали, выдавая лёгкое раздражение. — Сейчас вы даёте Дамблдору возможность замять это дело, а с «вашим» трупом пришлось бы ввязываться в бюрократическую волокиту. А у нас нет на это времени.
— Замять? — удивился Барти. — Но… как? И главное — зачем?
— Как я понял, вы держали в плену того, чьим обликом пользовались? — хищно усмехнулся Кроули.
— Да.
— Он приятель Дамблдора и тоже не захочет раздувать это дело. А так у него появится отличная возможность уйти в отставку, чтобы подлечить пошатнувшееся здоровье. И чтобы передать свою должность Блэку, ведь второй ваш пленник, я полагаю, тот, кто поможет оправдать этого идиота?
— Да.
— Всё просто! Именно этого второго и пытался поймать Блэк, когда попал в объектив камеры. И его поймал Хмури. Кто ж как не старый аврор справится с таким сложным делом?
— Но… это же нечестно!
— Вы хотите, чтобы вас начали ловить?
— Нет, но Дамблдор на такое не пойдёт!
— Если ангел даст ему гарантии, что вы не опасны? Кстати, а письмо Дамблдору вы уже отправили?
— Ещё не успел, — Барти тяжело сглотнул и достал из кармана пергамент, свёрнутый в трубочку.
— Отлично! — просиял Кроули. — Давайте его сюда. Легенда меняется!
— В смысле?
Азирафель не понимал, зачем это делать. Вроде бы всё выходило логично: Блэк гонялся за собственным алиби, Хмури ему помог, а у Барти просто сдали нервы, и победила светлая сторона натуры. Это было даже красиво. Когда-то молодой человек оступился, а потом всё осознал и решил изменить. Для начала он выпустил пленников… наверное, стоит прочитать письмо, чтобы расставить акценты! Но у Кроули было на этот счёт своё мнение. Прежде чем отправить пергамент в камин, он щёлкнул им по носу Хастура, а потом без тени улыбки объявил:
— Я вас убью, Барти!
Казалось, Барти его не услышал, потому что промолчал, но оказалось, что он просто обдумывал ответ.
— Вы очень добрый, мистер Азирафель. Очень. Я действительно хотел бы, чтобы вы могли мне помочь, но это нереально. Вы просто меня утешаете, как ребёнка, но поверьте, это не нужно. Я очень жалею, что не встретил вас раньше, когда ещё не было так поздно.
Наверное, это короткий срок жизни заставлял смертных так быстро принимать решения. У них просто не было времени, чтобы хорошо всё обдумать, взвесить и просчитать возможные варианты.
— Нет, Барти, то, что я хочу вам предложить, реально. Правда, причинит поначалу некоторые неудобства, — Азирафель немного поморщился и нехотя признал: — Да и исполнить будет не совсем просто. Но это не делает мой план невозможным.
— Я вас не понимаю…
— Попытаюсь объяснить. Хотя это будет и не самая короткая история.
— Пожалуйста, сэр.
Азирафель ещё несколько мгновений колебался, взвешивая «за» и «против». Похоже, он зря обвинял смертных в торопливости, потому что прямо сейчас обнаружил для неё ещё одну причину. Вовлечённость и небезразличие. Что ж, стоило признать, что он слегка отуземился, раз позволил эмоциям взять верх. Но, с другой стороны, разве спасать души — не его предназначение?
— Я не зря спрашивал вас про хроновороты, Барти.
— Вы из другого времени? Ну, точно! Как я сразу не понял! И ваши возможности… и эта штука у мистера Кроули… — как её там? — смартфон.
— У вас отличная память, и вы бы сделали правильные выводы, если бы не ещё одно обстоятельство: реальности у нас тоже разные. В нашей, например, совсем нет магов.
— Такое возможно?
— Чтобы не было магов?
— Нет, чтобы разные реальности, — Барти выбрался из-под пледа и недоверчиво помотал головой. — Но вы же умеете колдовать!
— Мы — да. Нас с Кроули таких двое. Ну, не то чтобы двое… — Азирафель некстати вспомнил Гавриила, Михаила, Сандальфона, а с ними Хастура и Лигура. — Постоянно двое, но иногда появляются ещё. Очень ненадолго, да. А последнюю ведьму сожгли в 1656 году.
— У вас тоже была Инквизиция?
— Была. Кроули из-за неё сильно переживал.
Барти потрясённо покачал головой:
— Никогда бы не подумал, что столь давние дела могут заставить мистера Кроули переживать.
Азирафель понял, что сболтнул лишнее, и прикусил язык. По счастью, Барти был сильно перегружен информацией, чтобы цепляться к таким мелочам.
— И вы можете взять меня с собой? — Барти с надеждой вгляделся в лицо Азирафеля.
— Думаю, да. Но сначала мы должны понять, как осуществить этот переход.
— Вы сможете, — Барти, похоже, в этом даже не сомневался. — Но там же мне надо будет как-то устроиться. Зарабатывать, где-то жить… документы, наверное, ещё…
Настроение Барти мгновенно переменилось — глухое отчаяние сменилось жаждой деятельности, и он уже начал строить какие-то планы. Подобное Азирафель наблюдал, когда у смертельно больного вдруг появлялась надежда на выздоровление, или при помиловании приговорённого к смерти. Почему-то на душе стало тепло и радостно, будто всё у них уже получилось. Однако оставалась ещё одна проблема.
— Барти, помимо сложности с возвращением есть ещё кое-что, о чём вы должны знать.
— Я никак не обременю вас. Я научился выживать…
— Не в этом дело, Барти, — перебил его Азирафель. — Просто у нас там… ну, в нашем времени и в нашей реальности намечается Армагеддон, и мы хотели бы его предотвратить. Хотя, с другой стороны, такие события едины для всех реальностей, и если у нас ничего не выйдет…
— Вы можете на меня полностью положиться! Может быть, от меня ничего и не зависит, но я за вас… я вам… я для вас… — голос Барти сорвался, и, чтобы как-то справиться с эмоциями, он вновь схватил руку Азирафеля и принялся её трясти. — Я не знаю, почему вы так добры ко мне… наверное, вы просто ко всем так, но… но…
Азирафель счёл своим долгом пояснить:
— Просто сначала я принял вас за сына Кроули.
Потрясённый Барти выглядел немного забавно. Он точно так же, как Кроули, захлебнулся воздухом и пробормотал что-то нечленораздельное. Среди множества странных звуков Азирафель разобрал лишь:
— Но как?!
— Вы с ним очень похожи. Даже манерой сидеть… вот как сейчас, — улыбнулся Азирафель. — Конечно, после единорога ни о каком родстве не могло быть и речи…
— Единорога? — лицо Барти вытянулось от удивления.
— Ну да. Мы встретили в лесу единорога, и я лично видел, как Кроули его погладил, а это означает…
Барти смеялся. Наверное, это всё-таки была истерика после пережитого потрясения — ничем иным этот смех Азирафель объяснить не мог. Наконец Барти сумел остановиться и, всё ещё похохатывая, произнести:
— Где вы набрались этих суеверий?
— Суеверий? Но постойте… — Азирафелю было несложно отыскать среди манускриптов старинный экземпляр «Сказок барда Бидля». — Вот же!
— И вы верите в сказки? Вы?!
— Обычно сказки иносказательно пересказывают…
— Мистер Азирафель, а вы не думали, что это была просто сатира?
— В смысле?
— Ну, что девственника в наше время встретить так же непросто, как и единорога? В общем-то, когда писались эти сказки, похоже, с нравственностью всё обстояло примерно так же.
Стоило признать, что в его словах был смысл, но тогда получалось…
— Быть того не может! Барти, но Кроули уверял…
— Разумеется, нет, мистер Азирафель. Крауч-старший очень трепетно относится к таким вещам. И я гарантированно его сын, хотя ваш вариант нравится мне гораздо больше.
Азирафель вздохнул, признавая его правоту.
— В любом случае, когда я делал вам предложение, то уже не считал вас сыном Кроули, а значит, об этом досадном недоразумении можно забыть.
— Конечно, можно, — согласился Барти, — но вы ещё говорили о некоторых неудобствах поначалу.
— Ах, да, вам же надо будет где-то скрываться, — Азирафель постарался улыбнуться. — И вот это как раз может причинить неудобства. Понимаете, мы бы могли поместить вас в лондонской квартире Кроули, окружив защитой, но…
— У него есть квартира в Лондоне? Но вы же говорили про другую реальность…
— Именно поэтому я и решил, что Кроули здесь появлялся, — вздохнул Азирафель. — Но эта квартира нам не подходит по ряду причин. Во-первых, может случиться, что нам придётся действовать быстро и просто не будет времени заезжать к вам. Во-вторых, нам может понадобиться ваша помощь, и лучше, чтобы вы были рядом.
— Но…
— К тому же мне бы не хотелось рисковать, отправляя вас в Лондон одного, а мы с Кроули сейчас слишком заметны, чтобы наше отсутствие одновременно с вашим исчезновением не вызвало вопросов.
Азирафель умолчал ещё об одной причине — ему не хотелось оставлять Барти надолго одного. Если уж даже жизнерадостный Блэк сходил с ума, имея возможность для общения, то что говорить о тонко чувствующей натуре?
— Но… — Барти тяжело вздохнул. — Наверное, мне стоит поселиться вместе с Лордом?
Именно это Азирафель и планировал, но сейчас вдруг понял, что обойтись так с Барти было бы слишком жестоко. А ещё запирать его с Лордом и его змеёй всё-таки довольно неразумно — даже квартира в Мейфэйре была предпочтительней. Конечно, в чрезвычайной ситуации они бы так и поступили, но сейчас был выбор.
— Нет, вам следует поселиться у нас.
— А разве я вас не стесню?
— Самую малость, — улыбнулся Азирафель. — В кабинете отлично встанет кровать, а в гостиной полно места. Сколько вам нужно времени, чтобы уладить свои дела?
— Не больше пары часов.
— Вот и хорошо. Буду вас ждать.
— А мистер Кроули? Он не станет возражать? Или вы предвидели такой исход?
— Нет, Барти, об этом мы даже не думали, но мистер Кроули меня поддержит.
В этом Азирафель не сомневался, хотя, конечно, сообщать о своём решении стоило как можно деликатнее, чтобы не задеть чувства Кроули. Азирафель подбирал слова всё время, пока спускался с четвертого этажа и шёл до своих комнат, и, как ему казалось, отыскал наиболее приемлемые. К его удаче Кроули обнаружился у камина, где воспитывал овечек. Азирафель прикрыл за собой дверь и, прокашлявшись, объявил:
— Дорогой, я пригласил Барти пожить у нас в кабинете. По-моему, это самый оптимальный вариант.
Кроули медленно повернулся, приподнял сначала одну бровь, затем вторую и согласился:
— Нгх…
Прилетает незнакомый вертолет. Красивый! Голубой, с белой полосой вдоль борта. Похож на грузовые, но окна большие, а внутри рядами кресла стоят. Много! И народа на нем много прилетело. По одежкам вижу, что из
чудиков половина русские, а половина надзорщики в синей форме. Медведев первым выходит, представляет Мудру незнакомых чудиков. Когда все вышли, громко, для всего общества, говорит на нашем языке:
— Один мужчина из наших, что живут среди вас, нарушает наш закон. Мы собрались здесь чтоб решить его судьбу. По нашим правилам он обязан вернуться на Большую землю. Но может случиться так, что он захочет
остаться жить с вами, и вы захотите принять его в свое общество. Тогда, с вашего разрешения, он останется жить с вами. Навсегда! Я сказал.
Плохо говорит Медведев на нашем языке. Многие слова неправильно произносит. Но все его поняли.
— Нас много, а погода холодная. Ветер дует, слова уносит. Идем в хыз, сядем у камина и обсудим наши ПРОБЛЕМЫ, — говорит Мудр.
Заходим в хыз, зажигаем свет. Ксапа, Хвост, Верный глаз и Толик занимаются камином. Укладывают дрова, Толик поливает их чем-то, Ксапа щелкает зажигалкой — и дрова вспыхивают. Но в хызе холодно, давно никто не жил. Камин холодный, дымоход холодный, тяга плохая, и камин дымит. Пока не прогрелся, ведем гостей вглубь пещеры, хвастаемся залом с колоннами. Медведев говорит, что по какой-то европейской конвенции
энергообеспечение домов частично должно использовать природные и возобновляемые источники. Поэтому аккумуляторы частично запитываются от
солнечных батарей.
— А дрова в камине — возобновляемый источник, — поддакивает Питер, и все смеются. Тем временем камин разгорается, и мы возвращаемся в старую пещеру. Ксапа и Старая рассаживают гостей в первом ряду. Медведев выходит на место рассказчика, но не садится, а говорит стоя.
— Месяца три назад через таможню в этот мир прошла контрабанда. Четыре или пять ящиков коньяка. Мы хотели проследить, куда уйдет партия, но… не смогли. Вчера всплыла одна бутылка из этой партии. Несмотря на
то, что Ксапа Давидовна стерла отпечатки пальцев, наши криминалисты сумели определить, в чьих руках побывала бутылка. Фред, хочешь сказать что-то в свое оправдание?
— Нет, — Фред надзорщик поднимается со своего места. И снова садится.
— Тогда с первым вопросом покончено. Неиспользованный коньяк сдашь своему начальству. Второй вопрос. Останешься ли ты здесь, или вернешься
на Большую землю?
Фред даже сказать ничего не успел. Такой галдеж девки подняли!
— Тихо! — рявкнул Мудр. — говори, Миша.
— Сделаем так. Будем голосовать. Голосуют только те, кто хорошо знают Фреда. Или знают про него что-то важное! Кто хочет, чтоб Фред остался, поднимите руку.
Все геологи-шабашники подняли руки. И я поднял, а за мной — Ксапа и Жамах. Наши шабашники посмотрели на нас — и тоже руки подняли.
— Фред хорошо работает. Никогда от работы не отказывается, первый плечо под тяжелое бревно подставляет, — говорю я.
Медведев нас пересчитал, черкнул что-то на листе бумаги.
— Опустите руки. Теперь поднимите руки те, кто хочет, чтоб Фред ушел из общества.
Лес рук — и все девки! Нет, не только девки, вдовы тоже. Обе руки вверх тянут! И гомонят так, что уши болят.
— Тихо! — машет руками Медведев. — Не все сразу! Вот ты! Чем тебе Фред не нравится?
— Он плохой! Он всех девок хочет с собой уложить, а жить с нами не хочет. Он детей от нас не хочет! Он норовит не туда сунуть! Его прогнать надо!
— Уложить хочет, а детей не хочет — это серьезно. Тем более, четверо детей у него уже есть. Трое от жены, и мальчишка от любовницы, — говорит Медведев. И считает девок. Но и так видно, их больше, чем шабашников.
Когда Фред успел их всех против себя настроить?
— Кто воздержался?
Поднимаются две руки. Ната и Ник Скандинав. Надо же, оказывается, надзорщики между собой не дружат. Полгода среди нас жили, а мы не замечали. Может, им друг за друга голосовать нельзя?
— Итак, подавляющее большинство за то, чтоб Фред ушел из общества, — подводит итог Медведев.
Фред поднимается и уходит собирать вещи. Красиво уходит. С каменным лицом, с гордо поднятой головой. Как чубарский охотник. Когда за ним закрывается дверь, вновь берет слово Медведев.
— Переходим к следующему вопросу. Наступила зима, и многие русские улетают домой. Мудр, я вместо них хочу прислать людей, которых надо обучить языкам. В первую очередь — вашему и айгурскому. А чтоб охотники из-за лишних ртов не перебили всех оленей, пришлю с ними продуктов с запасом. Что ты по этому поводу думаешь?
Я уже знаю, что Медведев заранее договорился с Мудром. Новые чудики не строители, не пилоты, не механики и не звероловы. Они МИССИОНЕРЫ. То есть, вроде Светы. Будут учить айгуров русскому языку и всему на свете. Но сначала сами должны ПРОЙТИ СТАЖИРОВКУ у нас. Изучить наши языки, научиться ходить по тайге, горам и степи, научиться устраивать ночевку где угодно и когда угодно. Многому надо научиться.
— Присылай людей, Миша, — говорит Мудр. — Но смотри, чтоб они не обижали наших девок.
Голубой вертолет улетает, увозит Фреда надзорщика и гостей. А Медведев остается на ночь.
***
— … И что теперь? — спрашивает Платон.
— Питер Пэн пришлет нового надзорщика. Вообще, спасибо, ребята. Все прошло как по нотам. У меня был проработан запасной вариант, но не потребовался.
— На чем еще Фред прокололся? — интересуется Толик.
— На использовании огнестрельного оружия. Сами надзорщики настояли на запрете демонстрации, а он охоты устраивает.
— Как он ружья через таможню пронес?
— Я разрешил, — усмехается Медведев. — После консультации с Питером, под личную ответственность, под расписку, что ознакомился с правилами.
— Миша, я не понимаю, зачем мы глупыми прикидывались? — спрашиваю я.
— Фред улетел, но на его место прилетит другой надзорщик. Хорошо бы, чтоб надзорщики нас недооценивали. Если будут считать нас… простаками,
могут расслабиться и совершить ошибку. Тут мы их за яй…
— Миша! — возмущается Ксапа.
— За одно чувствительное место хвать! И винтом выкрутим!
Все смеются. Даже Жамах. Даже новая чубарка, хотя ни слова по русски не понимает.
***
Началось переселение из вамов в хыз. И что первым делом бабы устроили? Ясли и младшую группу детского сада открыли! Отгородили большой кусок пещеры мягкими стенами из непонятной застывшей пены. В стенах прорезали окна на такой высоте, чтоб взрослые могли заглянуть, а малыши не дотянулись. Постелили теплый линолеум в три слоя, натащили детских
колыбелек, маленьких кроваток, низеньких столиков и стульчиков. Танечка, которая прилетела на замену Ирочки теперь в яслях главная. Мы так и знали, что этим кончится. Ирочка вернется, но Танечка никуда не улетит.
Танечка набирает ПЕРСОНАЛ. Почему-то, главным образом, степнячек. Туна в яслях работает старшей нянечкой. Ходит в белом халате, как чудики в больнице. Новую чубарку, Зулан, Ксапа тоже хотела в ясли нянечкой
пристроить. Но все женщины в один голос заявили, пусть сначала язык выучит. А Танечка еще добавила, что пусть анализы сдаст.
Теперь, если Жамах с Ксапой куда-то отлучаются, Олежку в ясли относят. За Олежкой там кроватка закреплена. Удобно, Не надо Мечталку или Лаву с Туной разыскивать.
Ксапа хитрая. Нам выбрала место подальше от яслей. Там, где пещера нишу образует. Ниша низкая, туда только на карачках можно влезть. Поэтому, в КВАДРАТНЫЕ МЕТРЫ не засчитывается. Но туда можно много вещей сложить. А МЕТРОВ на нас много приходится, потому что я, Ксапа, Жамах, Фархай, Зулан и Олежка вместе живем. Рядом — Мечталка с Кочупой. Брезентовую занавеску сдвинуть — и их МЕТРЫ к нашим присоединяются.
Когда мы определились с местом жительства, Ксапа позвала Пашку Второго с перфоратором. Пашка насверлил в стенках два ряда дырок. Первый
ряд — на уровне пояса, а второй — выше головы. Конечно, пока сверлил, на нас все ругались. Затем мы вколотили во все эти дырки деревянные пробки. И длинными шурупами привинтили два ряда досок. Разумеется, тоже,
один ряд на уровне пояса, а второй — над головой.
Думаете, на этом все закончилось? Ха! Ксапа принесла большие куски теплого линолеума с красивым зеленым узором. Мы отвинтили все шурупы, сняли доски, прижали полосы линолеума к стене — и привинтили доски на место. Впятером работали — и то рук не хватало. Зато КЛАССНО получилось! Доски прижали линолеум к стене. Ксапа сказала, теперь это не линолеум, а МОЮЩИЕСЯ ОБОИ. От досок тоже много пользы. На них можно БРА повесить, можно крючки прибить — вешалка получится. Можно розетку прибить, в нее зарядку для мобилки воткнуть. Очень удобно! И от стены холодом не несет.
И ниша с ненужными вещами за линолеумом спряталась. Как будто и нету ее. Вид не портит. А если что-то достать нужно, линолеум приподнял — и вот оно. Удобно!
Все к нам в гости ходят, стену рассматривают, руками трогают.
Приходит Ната, поздравляет с новосельем и дарит Ксапе свой старый ноутбук. Ей он теперь без надобности, у нее большой и хороший новый есть. Всю ИНФУ она уже на новый слила, все, что не нужно, Ксапа может смело
стереть.
В тот же вечер я узнаю, что такое e-mail и ВИДЕОЧАТ. Это когда чудикам лень на улицу выйти и триста шагов пройти.
Комментарий к Политика отмены и Стили привязанности
У Обри Тайм есть и другие клиенты.
Обри Тайм и Кроули встречаются впервые, после того, как все изменилось.
(это две отдельные главы, но фикбук счёл 5-ю слишком короткой и грозился удалить, так что я не рискую)
У Вас три новых голосовых сообщения. Первое голосовое сообщение.
«День добрый, Обри. Это Сара. Сара Дривара? Я знаю, что мы должны встретиться через несколько часов, но у меня кое-что намечается. Не волнуйтесь! Ничего плохого. На самом деле — на самом деле, очень хорошее! Простите, что так внезапно. Мне очень стыдно. Но на следующей неделе я обязательно приду. Всё, до свидания!»
Следующее голосовое сообщение.
«Обри, это Мэтт. Я не смогу сегодня прийти. Я понимаю Вашу политику отмены, так что не беспокойтесь. Звоните, если Вам что-нибудь от меня понадобится».
Следующее голосовое сообщение.
«Боже мой, Вы не поверите. Вы действительно не поверите! Слушайте, это чудо, буквальное чудо! Клянусь, когда Вам расскажу, Вы не поверите. Но это значит, что я не смогу прийти сегодня, просто не смогу. Я вынуждена отменить. Увидимся на следующей неделе! О, и это Майя».
Конец новых сообщений.
Те, кто работает в помогающих профессиях, как терапевты, понимают риски. Они подвержены выгоранию. Они подвержены усталости из-за сострадания, викарной травме, разваливанию по швам в результате постоянного скопления потребностей других людей. Это риск, постоянный риск, который помощник обучен вечно держать в уме: как далеко я могу зайти, пока не наврежу себе?
Терапевты зарабатывают себе на хлеб и масло, убеждая сломленных и подавленных заниматься самообслуживанием. Многие из них признают иронию этого.
Психотерапевты, специализирующиеся на травмах, подвергаются особому риску. Они зарабатывают свой хлеб и масло, помогая тем, кто подвергся невыразимым ужасам, попытаться выразить их. Они улыбаются, они глубоко вдыхают, они поощряют терпение, стойкость и сострадание к себе, и они делают всё это, сталкиваясь с невообразимыми историями жестокости и жестокого обращения, худшего, что люди могут сделать друг другу, худшего, что может быть сделано в мире. Их работа — смотреть в лицо злу, признать его и найти способ с ним справиться.
Обри Тайм это всегда нравилось.
Она была профессионалом, и у нее было более десяти лет опыта работы со случаями тяжелой травмы. Десять лет, как она знала, было долгим сроком для специализации на травме. В течение этих десяти лет она наблюдала, как сверстники падали, выбывали, сгорали и высыхали. Она встречалась с ними на конференциях и видела, как они тихо смеялись, без улыбки в глазах, и бормотали о том, как они пошли дальше. Она кивала и успокаивала. Она говорила, что понимала. Но она на самом деле не понимала, не совсем.
Обри Тайм всегда знала, что она хороша в своей работе.
Есть уловки и навыки, которые специалисты по травме могут использовать, чтобы помочь им избежать или, по крайней мере, предотвратить травму как можно дольше. Это вопрос простого деления. Специалист по травмам тренирует свой ум, чтобы разделить себя на несколько отделений, чтобы держать их отдельно, чтобы получить доступ к особенно сложным отделениям, только когда это было профессионально или лично уместно. Держать их в тайне, держать их в безопасности, держать всю боль, ужас и желчь под замком, пока они не станут безопасными и уместными для их освобождения.
Это был акт воображения.
Обри Тайм была приучена к делению, представляя себе коробку для хранения карточного каталога библиотеки. Она закрывала глаза между сессиями и визуализировала. В нем было 26 отсеков, каждый из которых соответствовал отдельной букве алфавита. Она держала его содержимое в алфавитном порядке. Она представляла, как проводила пальцами по холодным металлическим ручкам, которые открывали ящики. В отличие от обычного карточного каталога, у этого был замок на каждом ящике. Она представляла звук, который издают ключи, поворачиваясь в замке. Она представляла крючок на стене, и представляла себе кольцо с 26 различными ключами, по одному для каждого из шкафов каталога.
Это работало для нее.
Когда она чувствовала необходимость, она закрывала глаза и представляла пустой лист бумаги. Она брала воображаемый карандаш, а затем писала на этой воображаемой карточке все, что ей было нужно, чтобы отделить. Она снимала воображаемое кольцо ключей с крючка, подходила к соответствующему ящику, открывала его и клала туда карточку. Она чувствовала пыльную прохладу всех собранных карт, сложенных в таком приятном порядке. А потом она снова закрывала ящик, запирала его, вешала ключи обратно на место. И тогда она двигалась дальше.
Она держала все мерзкие ужасы, которые она слышала, запертыми, доступными только тогда, когда она нуждалась в них. Она могла получить к ним доступ, когда они ей были нужны, и могла игнорировать их, когда ей это было нужно. Она могла держать их пресеченными, подавленными, ненавязчивыми. Обри Тайм могла их контролировать.
Её система карточных каталогов со временем стала более сложной и оригинальной, хотя в течение как минимум пяти лет она не претерпевала серьезных изменений. Но не сейчас. Она вложила новый ящик, 27-й. Новый ящик поместился между «К» и «Л». Это был единственный ящик, на котором было больше, чем одна буква. На нём было написано «Кроули».
Вот где она будет всё хранить. Всё-всё. Всё, что она знала, все, что она чувствовала, все её воспоминания о глубоких голубых глазах, которые казались жгучими и тонущими, все дрожание и растерянность, исходившие из того, что она не могла найти в себе, чтобы сомневаться, все вопросы, которые болели изнутри. Она хранила всё это подальше. Она заперла всё это. Она держала всё там, запертым, скрытым и безопасным, и, таким образом, в стороне. В конце концов, Обри Тайм была профессионалом, и ее обязанностью было обеспечить, чтобы она могла выполнять свою работу для своих клиентов без неудобного вмешательства в ее личные проблемы. И она заперла их, и спрятала, и делала свою работу.
Она выпустит их, когда это будет безопасно для нее. Ночью, после того, как она закончит свою работу в течение дня. На выходных. В течение своего личного времени она позволяла открывать этот ящик, и она позволяла себе чувствовать любое количество вещей, думать о любом количестве вещей и реагировать различными способами. Она справится со всем этим, или, по крайней мере, попытается справиться с этим, или использует все методы преодоления, которые она имела в своем распоряжении, чтобы найти способ жить с этим.
Она знала, что некоторые из ее методов выживания были менее адаптивными, чем другие. Она понимала это. Она приняла это. Она была довольна этим до тех пор, пока результаты были такими, как она хотела. Обри Тайм могла сделать все, что было необходимо, лично, чтобы она могла быть тем, кем она должна быть, профессионально.
Обри Тайм была выжившей. Она была выжившей, и поэтому она сделает то, что должна, чтобы выжить. Она была профессионалом, ей нравилось быть профессионалом, и поэтому она всегда выживала.
***
Ее следующий сеанс с Кроули должен был начаться через двадцать пять минут. Она решила покинуть свой офис. Ее план состоял в том, чтобы выйти на улицу, встать на солнце, закрыть глаза и визуализировать замки и ключи в ее карточном каталоге. Ее план состоял в том, чтобы позволить свежему воздуху успокоить головную боль, которую она не могла унять целый день. Это был ее план, за двадцать пять минут до начала ее сеанса с Кроули, и именно поэтому она открыла дверь в свою зону ожидания.
Двадцать пять минут назад она открыла дверь в свою зону ожидания и увидела, что он уже там.
«Вы сегодня рано», — сказала она, стоя в дверях, чувствуя себя, как в море.
«Нет», — сказал он, хладнокровно и собранно, никак не двинувшись в ответ на ее присутствие. — «Я просто не опоздал».
Он никогда раньше не приходил заранее. По крайней мере, она этого не знала.
Она видела его. Она увидела, что он сидит. Он не растянулся, не сутулился, не откидывался назад, а сидел, как любой нормальный человек. Он держал на коленях копию «Лучших домов и садов», которая занимала журнальный столик ее зоны ожидания по меньшей мере три года. Его голова была наклонена вниз, как и следовало ожидать от человека, читающего журнал. Она не смогла найти в себе способность поверить, что он на самом деле ее читает.
Обычно, когда он носил свои солнцезащитные очки, он использовал свой лоб и угол головы, чтобы воздать компенсацию, чтобы она знала, куда он смотрит. Он делал это, по крайней мере, когда хотел, чтобы она знала. Видимо, сейчас он не хотел. Вполне возможно, что он отвел глаза, чтобы посмотреть на нее, но он не дал никаких указаний, что он сделал это. Он выглядел как человек, читающий журнал.
«Ну, — сказала она, потому что не могла придумать, что еще сказать. — увидимся через двадцать пять минут».
Он не ответил. Ничего не поделаешь. Она вернулась в свой кабинет и снова закрыла дверь.
Двадцать пять минут ей пришлось провести в ожидании. Она сделала несколько глубоких вдохов. Она проглотила всухую две таблетки аспирина. Она потерла виски. Она не была готова, и не будет готова, а он уже был там, в ее зоне ожидания, «не опаздывающим».
На столе у нее был блокнотик с липкими записками. Она села и взяла его. Она также взяла ручку и несколько долгих минут сидела, глядя на пустой желтый листик. Она напишет себе напоминание. Не то напоминание, которое было разложено в алфавитном порядке, спрятано, чтобы не причинить вреда. Вместо этого это было бы напоминанием о том, что ей нужно быть реальной и осязаемой.
Она написала: он личность.
После этого она приклеила записку к внутренней стенке ящика стола. Она будет держать его там в целости и сохранности. Оно будет доступно, когда оно ей понадобится. Когда она сядет в своё кресло во время сеанса, она может смотреть на него, чтобы напомнить себе, что оно там.
Через двадцать пять минут она встала, открыла дверь и пригласила его войти.
Роже проснулся на роскошной кровати самого дорогого отеля Лланвртиды только в одном сапоге. «Где же второй, как же я без второго?» — с грустью подумал капитан.
— О нет, только не это!
При ближайшем рассмотрении тело, лежавшее под журнальным столиком, всего лишь спало, не являясь, чего опасался Роже, трупом. На голову лежащего был, по всей видимости, с превеликим трудом натянут тот самый второй сапог Роже. По прорезям для глаз и рта Роже узнал в лежащем главу межгалактической преподобной полиции Спайдервэба Ситара. В следующее мгновение Роже с удивлением заметил, что одна нога Ситара также была обута в сапог, идентичный тому, что был на голове, и подозрительно похожий на капитанскую обувь самого Роже. От спящего несло сильнейшим перегаром…
— Кто-то играет со мной в игры…
Играющие явно не знали, что ещё никому в метагалактике не удавалось обыграть Роже в эту древнюю как космос игру под названием «Три сапога»…
***
— Вот, посмотри. Ее зовут Рутина. Мы уже четыре года женаты, — сказал Спайдервэб Ситар, протягивая Роже измятое чёрно-белое фото.
— Я определённо вижу её впервые.
Роже соврал. Он, конечно, узнал Метеллу Муратову — самую младшую из муратовских дочерей. Ситар включил воспроизведение на фотографии, и Метелла начала медленно раздеваться под пошловатую мелодию на диджериду. Внезапно Роже услышал в голове её голос — это была криптоголосовая почта с фотографии, о которой Ситар ничего не подозревал и которую мог слышать только Роже:
— Роже! Встретимся в фойе! У меня есть информация о третьей сандалии! На мне будут чёрные очки, плащ и борода из ниннгизиддских пчёл!
***
Они гнали на стареньком «Фольксваген-Анаконде» что есть мочи. После следующего поворота преподобная полиция с мигалками начала отставать, а вскоре путь им и вовсе преградил кортеж министра по связям с духами деревьев, как обычно появившийся из тумана, появившегося из ниоткуда.
— Ну, теперь рассказывай!
Роже поставил Анаконду на автошофёр и пригласил Метеллу вглубь салона, где уже был накрыт столик на двоих с вином и свечами.
— Ах да, штопор! Сейчас принесу.
В поисках штопора Роже отправился дальше по длинному салону «Анаконды», заваленному всевозможным хламом. Лишь в самом хвосте он обнаружил штопор, валявшийся на полу рядом с портретом, прислонённым лицом к стене. Метелла что-то крикнула Роже, но начало салона было уже так далеко, что Роже ничего не услышал. Он взял штопор и с интересом взглянул на обратную сторону прислоненного портрета.
— Бурана!
Это был грубый карандашный набросок лица Бураны Муратовой — самой средней из муратовских дочерей. Роже нажал кнопку воспроизведения…
— Роже! Это я — Бурана! Ты помнишь? Мне нужно что-то сказать тебе! Встретимся на крыше Анаконды. На мне не будет ничего вообще — именно так, как тебе всегда нравилось!
***
Роже, Метелла и Бурана осторожно шли по ночному лесу.
— Тебе, наверно, холодно, на, набрось…
Роже уже начал было снимать свой капитанский китель, но обнажённая Бурана гордо от него отказалась. Внезапно дорогу заволокло очень густым туманом. В его гуще замелькали какие-то огоньки, и вскоре Роже, Метелла и Бурана подошли к крутящемуся круглому столику, обвешанному дешёвой мигающей гирляндой. На столике стоял и крутился немного потрёпанный, но по виду дорогой ботинок на левую ногу. Низкий голос из тумана произнёс:
— Роже! Это третий ботинок! Ты получишь его. Но только после того, как споёшь свой знаменитый шлягер «Деревья — наши друзья». Эта песня растрогала всех нас до самых кончиков наших корней! Ах да — я забыл представиться. Я — дух дерева номер 8956666666788888881. Прикольный у меня номер, да?
— Ничотак. Смотри, чтоб не спёрли!
— Ха-ха! Какая тонкая шутка! Погоди-ка запишу… расскажу сегодня ребятам… Ах да — вот тебе твоя знаменитая атомная лютня! Чтобы ты мог вживую исполнить свой знаменитый шлягер, так поэтично раскрывший нашу самую потаённую сущность!
Из тумана высунулась вполне человеческая рука, державшая вполне обычную лютню. Проблема состояла не только в том, что Роже совсем не умел на ней играть, но и в полнейшем отсутствии у Роже каких-либо воспоминаний по поводу этого самого шлягера и всей этой истории с деревьями. Возможно, это были проделки одного из Лжероже, чья популяция уже давно была под угрозой исчезновения, впрочем, отдельные особи всё ещё встречались и, как обычно, в самых неподходящих местах.
— Дай, я умею играть на них…
Метелла, видя замешательство Роже, хотела было спасти ситуацию, но Роже остановил её. Повертев в руках лютню, Роже обратился к духу:
— Эй, а где мой знаменитый атомный медиатор?!
— Тьфу ты черт! Экий я раздолбай! Как я мог забыть! Вот, возьми..
Из тумана высунулась рука с медиатором, Роже молниеносно схватил её за рукав и, используя прием аргунских единоборств, ловко выволок её обладателя из таинственной пелены. С виду это был обычный человек, только во всём белом. Употребив болезненный захват, Роже обратился к псевдо-духу:
— А теперь, брателло, рассказывай — что это за херня со всеми этими шлягерами, деревьями и откуда твоя деревянная башка знает про третий ботинок?
И псевдодух начал рассказывать…
***
Роже (в капитанском сапоге на одну ногу и в потрёпанном ботинке из леса на вторую) стоял посреди бескрайнего поля. В его руках была знаменитая атомная лютня. Рядом стояли Метелла, Бурана и непонятно откуда взявшийся капитан Муратов. В руке Муратов держал маску, очень напоминавшую лицо шефа преподобной полиции Спайдервэба Ситара..
— Эй, Муратов! Что у тебя за круги вокруг глаз и рта?
— Потом объясню, Роже. Сейчас сосредоточься на армии этих бестий. Они внезапно появятся вон из той тучи. Мы скроемся в этом блиндаже, а ты сыграешь этим извергам свою знаменитую мелодию на своей знаменитой атомной лютне! И тогда — если мои расчеты верны — мы не только успешно отразим их агрессию, но и сможем существенно скомпрометировать их в глазах сам знаешь кого!
— Нет, не знаю. Кого?
— Летят! Прячемся!
Муратов молниеносно сиганул в убежище, увлекая за собой Метеллу и всё ещё обнажённую Бурану. Из приближающейся тучи начали медленно выплывать величественные воздушные шары с портретом… самого капитана Муратова! Зрелище было настолько нелепым, что Роже едва сдерживал смех. Всё же он вспомнил о словах Муратова, согнул пальцы в своем знаменитом аккорде и занёс медиатор над струнами атомной лютни…
***
Роже проснулся на роскошной кровати самого дорогого отеля Лланвртиды только в одном сапоге. «Где же второй, как же я без второго? …» — с грустью подумал капитан.
— На, держи…
Лежавшая рядом Метелла протянула ему второй.
— О, спасибо… А где Бурана?
— Ох, уж эта Бурана…
Метелла кивнула в сторону массивного шкафа, с верха которого свисала чья-то нога. Роже понял, что она принадлежит Буране, по татуировке «WALK DON’T RUN» во всю икру. В этот момент тело на вершине шкафа лениво повернулось на другой бок и свесило вниз руку с татуировкой «SOMETIMES I DO» во всё предплечье. Точно Бурана…
Атомная лютня лежала прямо на журнальном столике. Её гриф придерживал небольшую записку, по всей видимости, адресованную Роже. Встав с кровати и присмотревшись, Роже обнаружил рисованное изображение дерева в конце рукописного послания.
Роже взял со стола записку и принялся внимательно читать…