Ужин сразу не задался… Лорика потрясывало после пережитого, взгляд постоянно цеплялся за небольшой иллюминатор, в ожидании опасности. Эмбер, как подменили! Она смотрела монстром, на любую нежность твердо отстраняясь, а на любую попытку поговорить довольно неприятно закрывала ему рот рукой. Даже касания стали чужими, без доверительной дружеской или любовной нотки. Так рот мог заткнуть прапорщик, а не жена… мужчина все больше осматривался, с удивлением, отмечая неприятные детали: везде была эмблема 32, что могло значить порядковый номер стандартного экспериментального модуля. Тридцать второй. Хотя все остальные члены экипажа вели себя так, словно впервые его, Фила, видят… словно не в свой модуль зашел.
Олисс подошла неожиданно и, небрежно погладив по волосам, схватила его, пребольно сжав горло. В мягкую недавно побритую кожу неприятно воткнулся металл: интересные у этой модели кости и суставы… Астронавт посмотрел широко распахнутыми глазами, не делая никакой попытки сопротивления. До него уже стала доходить вся абсурдность этого действия. Искин стояла так несколько томительно долгих секунд, потом, словно выслушав неслышный приказ, кивнула и отпустила.
– Я никогда не сделаю плохо Эмбер. – Без вопросов, как можно спокойнее, проговорил мужчина. – Она моя жена. Она будущая мать моего ребенка. Ее безопасность важна для меня. Понимаешь?
Напичканные электроникой и датчиками, глазки засветились, обрабатывая его слова, затем окрасились зеленым. Искин, неожиданно оказавшаяся подвластной чужим, опасный и умнейший аппарат, смертельное оружие, на страже истинного сокровища – живой земной женщины. Докатились.
Олис молча, не говоря ни слова объяснений, отошла, как раз в тот момент, когда к кухне подошла Эмбер. Молчаливый инцидент оставил неприятнейший осадок.
– Ты прослушала записи бортового самописца? Узнала о крушении? – Фил сглотнул, пытаясь убрать неприятную колкость после захвата.
– Нет. – Буркнула Эль, самым недружелюбным голосом. – Запись испорчена. Восстановлению не подлежит. – Таким ледяным и отстраненным тоном, словно их отношения не восстановить, аналогично голосовой дорожке.
– Давай извлечем второй черный ящик, данныедублируются. Может, он не так пострадал? – Фил постарался проигнорировать невербальные сигналы и приобнял девушку, успокаивая. Эмбер посмотрела на него, словно слабый, уставший ходить дыбом от страха котенок, и прижалась. Мужчина метафизически чувствовал, как ее иголки отчуждения приглаживаются и врастают обратно в кожу, растворяясь, с каждым нежным движением его рук по плечам и спине. Девушки встретились глазами. Олис дозволительно протянула кисть, вывернув ладонью вверх:
– Сходите, конечно. Может, второй самописец не так подвергся волновой диффузии при падении.
– Я про это не говорила! – Эль напетушилась, готовая к нападению за правду и справедливость. Фил крепче взял ее за талию, готовый перекинуть через плечо…
– Просмотр бортовых процессов и задач входит в мои оперативные задачи. Ничего личного. – Спокойно пожала плечами искин.
Собирались в полном молчании, погруженные каждый в свое. Астронавт вышел первым, осматривая поверхность, припорошенную песком на предмет следов схватки и крови. Все было чисто. Потом долго вертел головой, ожидая, что более осознанный тридцать третий может свалиться прямо с неба и украсть его сокровище. В это время сокровище оттолкнуло его с дороги и поспешно двинулось к почти восстановленной кабине. Ремботы нажатием нескольких клавиш были отправлены на базу. Женщина была настроена решительно. Ожидался серьезный разговор…
Лорик зашел в кабину, прислонив палец ко рту. Эмбер удивленно и еще более недовольно глянула на него, не пытаясь прекословить.
В углу кабины валялась гора «хлама», замененного на более модернизированную технику модуля. Лорик взял динамик и, прикусывая зубами провода, оголяя на ходу, схватил паяльник. Кнопка. Ожидание в тягучем молчании. Время тянулось, но его было катастрофически мало. Пальцы уже спаивали четыре медных кончика, батарейки… Рубильник. Как же я люблю классический способ вырубить всю систему разом! Шаттл будет запитан от аварийки. А в кабине свет потух. Мужчина протянул фонарик. В полном молчании вставил аккумуляторы в паз припаянной к динамику коробушки и прошелся по кабине… пищало везде!
Повыдирав с десяток псевдокнопок, неожиданным образом оказавшихся в рядах дополнительного функционала, мужчина скидывал свои находки в свинцовый контейнер из-под первого самописца. Что сказать Олис они решат позже…
Когда с прослушкой и камерами было закончено, Лорик кивнул, внимательно посмотрев на свою женщину. И получил холодной уверенной ладонью прямо по лицу!
– Фил! Какого хрена! – Женщина была взвинчена до предела, но этим ограничилась, экономя время, и, только сверкая в полутьме злыми глазами.
– Что из всей этой хрени «какого хрена»?! – мужчина тоже сорвался, но сглотнул и продолжил. – Что ты восстановила? Что узнала? Выкладывай первая. Дальше по обстоятельствам.
– Во-первых, не было столкновения. Не было! Мы приблизились к неизвестному объекту. Связавшись, и успешно, отправили одного человека для внешнего осмотра. Связь оборвалась. Этим человеком был ты. Далее мы, вероятно, попали в черную дыру – судя по записи, вырубилось электричество, и дословно «время стало останавливаться». Запись не показывает остановки! Она просто продолжилась гораздо позже. Корабль просто вдруг отмер, и его притянуло к астероиду. Разница в пару секунд, Фил! И тут ты, встречаешь нас, обжитый, и на всем готовом, с технологиями, которые на много тысяч циклов обгоняют наши передовые, без опознавательных знаков, с компьютерным роботом и ремботами. Какого черта творится?!
– Интересно… – задумался, укладывая знания, как кирпичики в фундамент теории, пробормотал Лорик.
– Дальше – больше! Я влезла в регкапсулу и просмотрела записи данных. То, в каком состоянии ты принес меня сюда… просто нет слов! Ты думаешь, что это человеческое изобретение? Нет. А пройдя повторное сканирование, я обнаруживаю вот это! – женщина протянула ему маленький черный кубик. Лорик прислонил кубик к лицу, подставляя тусклому свету фонарика, и, пытаясь разглядеть крошечный снимок.
– Что это?
– Это человеческий эмбрион. Сроком шесть недель! – Злобно сообщила Эмбер, вглядываясь в его довольное и счастливое лицо. – Но, я вижу, что тебе это уже известно?! Что за лаборатория по разведению людей?! Я это себе совсем не так представляла! Кто ты?!
– Эль, послушай. Я это я. Так… было не всегда. Но так теперь будет. Не спрашивай. Просто. Про беременность знаю, вероятно, я это почувствовал, думал, ты тоже… не знаю, как.
– Прослушка? – девушка значительно смягчилась.
– Вероятно, практически везде. Мы в западне…
– Вопрос: делать нам чего теперь? И как вывести людей? И куда?
– Да уж, теперь понятно, почему «аккумулятора не хватит на расконсервирование» – вслух пробормотал Лорик. – Им не хочется, чтобы столько людей разом бродило по экспериментальным грядкам, с вариациями морковки… Ты уверена, что шаттл не вскрывали?
– На все сто. Механические печати.
– Могли как-либо заменить людей или извлечь?
– Это ты мне скажи, «знаток вражеских технологий»!
– Мы видели столько, сколько нам дали увидеть. – Парировал Лорик. – Лично я думаю, что груз сохранен. Просто спросил.
– Как будем действовать?
– Ответная слежка… сбор данных. Ремонт шаттла и создание запасов. Вроде, ремонтировать нам не было запрещено.
– Нужно разведать местность.
– Нет! – Фил ответил слишком поспешно, привлекая взгляд девушки. – Это слишком опасно.
– Принимается. Тогда нужно подумать, чего они от нас хотят.
«Наука – это не более чем исследование чуда, которое мы никогда не сможем объяснить, а искусство – это интерпретация этого чуда» (Рэй Брэдбери)
— Не было забора, да как из-под земли выскочил! – виновато сообщает Бланко, пока Варамис поднимает с пола треснувшее «зеркальце», приоткрывает дверцу и выглядывает из экипажа. Сзади – река с мостиком, который только что миновали, впереди – то самое ограждение из продольных и поперечных витых металлических полос блестит, будто маслом облитое. И идёт широким полукругом по берегу. А дальше, за ним, по обеим сторонам дороги — два домика с грядками и садовыми деревьями вокруг. Рядом с домиками – башня, от неё в сторону усадьбы балки на опорах тянутся, один ряд балок – с верхнего яруса, а второй ряд – с нижнего. Сама же деревня и усадьба располагаются чуть дальше, на холме. А в небе над строениями для полноты картины ещё и небольшой дирижабль висит.
— В ограждении даже ворот нет, — шепотом сообщает очевидное Бланко.
— Мило, — комментирует женщина, — Значит, ждём, когда встретят.
— Как у Вас со временем?
— Около сорока минут.
— Выкрутитесь?
— Буду пытаться.
— Значит, пока не распрягаю, а потом на моё усмотрение?
— Если пустят, то постарайтесь по возможности быть близ конюшни, затем, если от меня вестей не будет, уезжайте и ждите в том лесочке, который недавно проехали. Так… идут, вот и дождались.
Извозчик кивает, наблюдая, как от домика приближаются двое охранителей.
Варамис скрывается в карете.
В отличие от городских стражей порядка, у охранителей частных владений и шапки пониже, и мундиры попроще, и разговоры поприветливее.
— Доброго дня. Чьих будете, господа хорошие? – звучит с характерным деревенским говорком.
— Госпожа Варья Иглежская, с визитом-с и письмом-с к господину Ивлару Игзешесу.
— Распоряжений на ваш счёт у нас никаких не было.
— А их и быть не могло. Заранее мы не предупреждали. Просто доложите о нас, будьте так любезны.
— Пока не получится доложить. Господа летать изволили, — указывает охранитель на дирижабль.
— Так спускаются уже. Самое время с докладом выдвинуться, как раз успеете.
Дирижабль действительно начал спуск.
Охранители переглядываются, младший из двоих поворачивается и отходит, но на пятом шаге оборачивается и виновато гундосит:
— Повторите, пожалуйста, что передать?
— Госпожа Варья Иглежская, с визитом и письмом к господину Ивлару Игзешесу! – громко и чётко сообщает извозчик.
— А, позвольте спросить, с письмом от кого?
— От господина Янсена Свиристела, — подсказывает из кареты Варамис, которая уже мысленно представила себе игру «глухой телефон».
— От господина Янсена Свиристела! — горланит извозчик, — И поспешите, пожалуйста! Дело срочное!
«Да, господину Бланко впору доплачивать ещё и за работу глашатая или же герольда, как там эта должность называется…» — думает Варамис.
Вместо того, чтобы идти или ехать по основной дороге, охранитель шагает к башне, скрывается внутри, а затем за какие-то десять секунд оказывается уже на верхней площадке. Точно не по ступенькам бежал, а каким-то подъёмником воспользовался! Крепит к балке конструкцию, похожую на часть садовых качелей. Именно ту, которая с сиденьем и идущими вверх полыми трубками. Обустраивается. Секунда – и споро так катит под действием силы тяжести в сторону усадьбы, где дирижабль уже стал практически невидим из-за верхушек деревьев и крыш.
— Скоро вернётся, — произносит оставшийся охранитель.
— Быстрое у вас сообщение. И крайне любопытное, — выглядывает из кареты Варамис, усмотрев в этом способ ускорить своё путешествие, — Этим устройством ведь и гости пользуются?
— Пользуются, если пожелают. Быстрее лошади мчишься, только разве что ветер мешает. В ушах свистит. Да дамам причёски портит.
— Ох, я большая поклонница разных технических новшеств и не испугаюсь прокатиться по такой удивительной дороге!
— Ну-с, решение ваше. Но как ловко придумано, вот скажите, а?! – охотно поддерживает разговор охранитель, – Чтобы туда ехать, нужно с верхнего этажа стартовать, а когда оттуда едешь – на нижнем окажешься.
— Господа Игзешесы вообще много приспособлений для нашего и своего удобства завели, правда? У вас вот очень благоустроенная территория, и красиво всё и удобно. Взять хотя бы это ограждение! Оно же не постоянно так стоит, а появляется и прячется. При этом, когда надо, никого мимо не пропустит. Я, правда, не догадалась, почему и как.
— Выскочило, госпожа Варья, как мы на мост въехали, — сообщил со своей высоты Бланко.
— Восхитительно! Понимаете, я ведь очень спешу и абсолютно уверена, что господин Ивлар нас примет. Я очень хочу побыстрее с ним встретиться! Пусть извозчик и багаж едут ко крыльцу по низу, а я воспользуюсь дорогой по воздуху, можно?
— Как разрешение получите, можно будет.
— Тогда я в карету за письмом! И капор возьму, чтобы прическа не пострадала! – поспешила женщина к вещам.
— А как у вас тут урожаи в этом году? Что работники плуга и бороны говорят? Довольны? – поддержал разговор и Бланко.
— Что уж говорить, живём, не горюем, на жизнь не жалуемся. Закрома заполнили. К зиме, вон, вторую школу открываем, ребятишек много, не помещаются уже в одну.
— О, кажется, напарник Ваш возвращается!
— Самое время! – Варамис уже в капоре и с небольшой сумочкой через плечо выходит из кареты, закрывает дверцу на двустороннюю щеколду, — Как там? Всё в порядке? Ну, наконец-то. Идёмте скорей на воздушную дорогу!
Внутри башни действительно оказался скрыт подъёмник. Прокручивая колесо и, тем самым, наматывая цепь, можно переместиться вверх или вниз вместе с площадкой, на которой стоишь. Охранитель, покряхтев для приличия, справился и вот целительница уже находится на продуваемой всеми ветрами площадке, с которой такой маленькой кажется едущая по направлению к усадьбе карета господина Бланко.
Брус, приспособленный для поездки, выглядит внушительно и обнадёживающе. В его проложенное по всей длине Т-образное отверстие с торца вкатывается небольшая колёсная пара с короткой осью. И вся конструкция, похожая на сиденье от садовой качели, крепится как раз на эту ось, свободно опускаясь через продольный желоб. Подобрав юбки и устроившись на примотанной к сиденью тканой подушке, леди Варамис мельком смотрит вниз. Нервно сглатывает, вцепляется в вертикальные трубки.
— Я готова.
— Точно?
— Да какая уже разница? Поехали!
Вжух! Ветер ударил в лицо, попытался сорвать капор. Волшебница сжала зубы, чтобы точно не завизжать, как на каких-нибудь аттракционах. Она даже зажмурила глаза, но затем всё же открыла. Разгон всё больше, и вот уже позади осталась карета, мелькнула под ногами небольшая рощица, приблизились дома с кирпичными и бревенчатыми белёными стенами, украшенными резьбой крылечками и мощными камнем дорожками. Уклон бруса стал меньше и скорость движения снизилась.
«Раз не сообщили, как тормозить, значит, что-нибудь да предусмотрено» — успокоила сама себя Варамис, она уже немного освоилась и более внимательно смотрела по сторонам, — «Так, а это что за отворотка?… В сторону пруда? Чтобы на ночь стрелки переводить и того, кто непрошенным попытается на Игзешевский двор с ветерком попасть, в воде остудить?! Фух, хорошо, что я тут «прошеная». Главное теперь – действовать быстро и по уму!»
— Господину Ивлару письмо с оказией прислали, со мной, то есть, — сообщает женщина по прибытии. Слуга помогает ей спуститься с сиденья и удержаться на ногах.
— Ну, здравствуйте, госпожа Оказия, Ивлар Игзешес – это я, — улыбается хозяин дома с сильной аурой мага и традиционной косой из пяти прядей через плечо. Впрочем, по рабочему комбинезону и затёртой куртке со множеством карманов можно было бы заподозрить, что этот мужчина средних лет – всего лишь ремонтник или, к примеру, перевозчик.
— Моё имя — Варья Иглежская, очень приятно с Вами познакомиться, — снимает Варамис капор, — Я просто в восторге от технических усовершенствований, хотя и не могу в полной мере оценить всю механику. Ведь сама я – лишь скромная целительница.
— Вести от господина Янсена действительно настолько срочные, что Вы даже воспользовались воздушной дорогой? И раз Вы – целительница, неужели кому-то из большого семейства Свиристел нездоровится? Чем смогу помочь именно я?
— О, нет-нет, не волнуйтесь, я просто не смогла пропустить мимо такой способ передвижения. А письмо у меня с собой, могу отдать сразу, но не в нём вопрос. Господин Янсен просто узнал, что я собираюсь к Вам, и потому черканул пару строк. Но именно я решила обратиться к Вам, как к известному в Лиаре путешественнику. По своему собственному вопросу. Если Вы простите мне такую дерзость.
Женщина достала из сумочки конверт и передала из рук в руки. Ивлар просмотрел надписи-подписи и вскрыл письмо, сломав печать.
— Говорите, в самом тексте ничего важного?
— Скорее всего, да, знать наверняка не могу, нас с господином Янсеном совсем не так давно познакомила госпожа Амалия Вербер-Шницкая. Можно сказать, она – моя подруга и протеже, а с её достославным отцом у меня организовано совместное предприятие.
— О, да Вы не только целительница, но ещё и предпринимательница?
— Что вы, это ведь не столько мои собственные заслуги, сколько помощь ответственных людей, которым я доверяю.
— Соглашусь, нельзя недооценивать силу связей.
Игзешес пробежал взглядом по строкам письма и вернул его в конверт.
— Ну что ж, пройдёмте в дом, я смогу уделить Вам несколько минут своего времени.
— Благодарю! – поспешила за магом Варамис.
По первому этажу дома разносился звук стука ложек по тарелкам и гул довольных детских голосов. В большой зале, обычно используемой в богатых домах для торжественных обедов, сейчас сидели за столом мальчики и девочки, одетые просто, но добротно. Сыновья-погодки уминали кашу за общим столом, и, если бы не косы и чуть заметные магические ауры, целительница не опознала бы их среди прочих деревенских ребятишек.
— Экскурсию школьную проводил. Изучают линию горизонта, — бросил мимоходом Ивлар.
— Вы специально в своих владениях не делаете, как бы это выразиться, «различий между господами и слугами»?
— Слуги? Я предпочитаю называть их помощниками. Но вот мы и пришли. Прошу, располагайтесь.
Мужчина открыл дверь небольшой уютной библиотеки. Приятный запах бумажных страниц и слабые нотки ванили и корицы будто окунули в прошлое. Определённо в детство – хотя Варамис не помнила, не могла уже его помнить, но ощущение было именно такое – тихий осенний листопад за большим окном, маленькая комнатка, отведённая родителями под библиотеку. Слишком маленькая. И потому книгам, чтобы вместиться, пришлось забраться даже под самый потолок, даже в широкие подлокотники кресла, специально подпиленные сверху для этой цели. Женщина замерла, пытаясь удержать такое знакомое, щемящее чувство, но оно не поддалось, ускользнуло, оставив лишь бессмысленную пустоту.
— Госпожа Варья?
— Всё в порядке. Так как я планирую отбыть в ближайшее время, перейду сразу к сути. Мне нужно растение, называемое «Нодзомис», а Вы, как путешественник и знаток редкостей Лесного Края, можете знать, где он произрастает. Я помню, на нодзомисы была мода, но затем схлынула. Господин Янсен сказал, что эти цветы даже были у Вас в оранжерее, но не цвели.
— Да, совершенно не цвели и только хирели. Я передал их в город, для дальнейших исследований.
— Кому? Скажите, умоляю Вас!
— Мессиру Руано Игзешесу, он ими просто бредил.
— Что ж, жаль, что я отняла у Вас время, я поспешу в город. Вы скажете его адрес?
— Это было довольно давно, мои мальчишки тогда ещё даже в школу не пошли вроде бы. Я не знаю, сохранились ли эти растения вовсе.
— Что же так? – потёрла виски Варамис, — А мне казалось, что цель так близка!
— Я просто не понимаю ажиотажа по этим цветам. Совершенно. Ну да, бродят какие-то легенды, что лепестки у них лекарственные. Не уверен. Есть множество действительно целебных и проверенных наукой трав. Но зачем Вам нужен именно Нодзомис?
— Потому что, скажу по секрету, моя знакомая собственными глазами видела действие препарата, созданного на его основе. Исследование препарата не дало сведений о рецептуре, к сожалению. Но при его использовании у безнадёжно больного полностью восстановилось здоровье, более того, мышление и память улучшились в разы, он мог воспроизвести фразы, услышанные много лет назад, при желании, как вживую видел строчки книг, прочитанных однажды…
— Врёте! – не сдержался Игзешес.
«Врать – не вру, но… тактично умалчиваю» — подумала Варамис.
— У меня нет оснований не доверять источнику, — произнесла она же.
— Сказки какие-то. Произойди такой случай на Лиаре, он не остался бы незамеченным.
— Согласна. Препарат действительно был использован не на Лиаре, а в одном из окрестных миров. Думаю, как магу, Вам тоже интересен был бы его рецепт. Помогите мне найти Нодзомис, господин Ивлар, и я, конечно, не забуду Вашей помощи!
— Знаете, если Вас так интересует Лесной Край и его растения, я как раз планирую туда новое путешествие.
— Пешее? Конное?
— Конечно же воздушное. Не люблю, знаете ли, ногами с кочки на кочку прыгать. Хотите полететь туда с нами на дирижабле?
— Простите. Очень высоты боюсь, — качает головой Варья, представляя, как сначала исчезает из корзины, а затем появляется прямо в воздухе на высоте в н-ное количество километров, — Избавьте от такого сомнительного удовольствия.
— Но на нашей воздушной дороге прокатиться не побоялись!
— Просто очень спешила. К тому же, там и не высоко совсем… В любом случае, господин Ивлар, прошу! Если во время путешествия Вы найдёте Нодзомис, добудьте его для меня, умоляю вас! И назовите адрес господина Руано, чтобы я могла обратиться и к нему тоже.
— Я давно не бывал в городе и не получал от него вестей, но хорошо, сейчас напишу, чтобы Вы точно не ошиблись в координатах.
— Благодарю! И ещё раз простите за беспокойство, извозчик ждёт.
— Я провожу, — поднялся Ивлар Игзешес и вышел из библиотеки вслед за гостьей.
— Возможно, не стоит? Вы упоминали о делах и о том, что можете уделить мне лишь несколько минут, — грустно возразила «Варья».
— Я просто хочу сказать Вам, «Не отчаивайтесь». Гоняться за призраком нодзомиса «просто так», из чисто научного интереса, слишком расточительно.
— Скажем так, я хочу кое-кого спасти от полного исчезновения.
— Все мы рано или поздно исчезаем из этого мира.
— Конечно, я это понимаю, но… — астральщица не хотела, чтобы «возвращение» застало её во владениях Ивлара, и поэтому действительно торопилась завершить разговор.
— Но, может, даже и хорошо, что цель у Вас такая недостижимая. Без цели нам, людям, почему-то никак не обойтись. Я, например, хочу нанести на карту все земли Лиара, но Лесной Край – просто не поддаётся! Представляете, никому не поддаётся. Понизу ходить — места там на подступах топкие, по небу летать – постоянные облака и туманы скрывают, иногда подкараулишь хорошую погоду, в воздух поднимешься, но как нанесёт серую хмарь неизвестно откуда – и снова цель дальше некуда. Были у кого-то мысли с юга морем подобраться, по всем признакам есть там большая полноводная река, но и та мне с высоты не показывается. Так и маячит моя цель белым пятном «земли неведомой». Но, даже если она не будет достигнута, эта цель уже подняла меня над прежним собой. Для её достижения я многому научился.
— Для того, чтобы хорошо лечить, я тоже многому научилась, это логично, но к чему Вы клоните?
— Я размышлял: а откуда вообще возникло это желание, почему мне так важно нанести на листы бумаги слепок нашего мира? Ответ пришел сразу – чтобы мир стал понятнее, упорядоченнее, безопаснее для меня и моей семьи.
— А понятие семьи вы, как Игзешесы, распространяете на всех, за кого берёте ответственность, это я помню. Это ваше кредо.
— Мы могли бы иссушать и выжигать лес магией, собирать орды местных лесорубов или привлекать их из других миров, но жители Лесного Края теперь тоже под нашей защитой. Мы поняли их взгляды, а они – наши.
— Но рано или поздно конфликт дозреет сам. Или его подтолкнут желающие половить рыбку в мутной воде. Неизвестность всегда страшит людей.
— И всё же, по-прежнему остается возможность решить проблему каким-то другим способом. Отказаться от конфликта.
— Простите, но это смешно. То есть, мне, например, нужно отказаться от поисков Нодзомиса? А Вам – отказаться от исследований окружающего мира? Зачем? На каком основании?
— Когда вред превышает пользу. В самом широком смысле этого слова. Возможно, Вы не поймёте, иномирцам сложно понять. Но… бывают приятные исключения.
Больше у Геро нет союзников. О его прошлом никто не знает, кроме Жанет. Хотя есть ещё Липпо. Он был в Конфлане, лечил от мигрени. И плечо его видел. Кое-что известно Катерине и Перлу. Катерина тоже была в Конфлане, но с ним не встречалась.
Не всё знала даже Жанет. Жанет… Если бы она была здесь, если бы не покинула его! Он мог бы довериться ей. Но тогда пришлось бы говорить с ней о прошлом, приподнять эту плиту над колодцем и позволить ей туда заглянуть. Нет, он не сможет. У него перехватит горло.
Счастье, что её нет! Так ему легче. Жанет ему не обмануть. И Максимилиан не поможет, даже если опрокинет на себя кипящий суп. Жанет разгадает его немедленно, по неестественной улыбке, до дрожи в голосе.
Все прочие могут списать его бледность и молчаливость на дурное расположение духа или легкое недомогание. Но только не Жанет. Геро раздирали противоречия. Он и хотел, чтобы Жанет оказалась рядом и страшился этого. Если она всё узнает, она будет второй жертвой.
После ужина Мария подбежала к нему за обычным объятием, прежде чем отправиться с Валентиной и другими детьми умываться, а затем в общую детскую. Геро подхватил девочку на руки, и сердце его пронзила тревога, острая, отточенная. Неужели всё сначала? А если Мария уже в опасности? Он же ничего не знает.
Планы герцогини ему неизвестны. Она только дала понять, что его мнимая смерть опровергнута, что убежище его раскрыто, что она рядом, что давно выслеживает его, наблюдает, как терпеливый, ночной хищник, и, возможно, наслаждается неведением и беспечностью жертвы. Она кружит над ними, кружит, как коршун, невидимая, неумолимая, жаждущая мести.
— Папа, пусти! Ты чего?
Девочка недоумевающе хлопала ресницами. Она не понимала, почему отец так долго её не отпускает. Так было когда-то. Её поджидала в карете бабушка или Наннет. А они долго не могли расстаться. Мария цеплялась за него своими ручками, а он держал её крепко и бережно, будто боялся, то она улетит.
Но это было давно, в замке, где жила злая дама. А теперь они живут у тётушки Мишель. И в карете она к бабушке не уедет. Почему же папа держит её так, как раньше? И глаза у него такие… как раньше…
Геро отпустил дочь, и она побежала вслед за своей маленькой подружкой Аннет. Максимилиан бросил на него вопрошающий взгляд и поплёлся следом за девочкой. Он всё ещё чувствовал себя виноватым.
Вновь оказавшись в комнате, в тишине, когда все звуки и голоса стихли, Геро вернулся к своими невесёлым мыслям. Он уже не пытался с ними бороться, ибо сопротивление скорее служило им пищей, чем ядом. Вид беззаботной, шаловливой, смеющейся дочери усилил его тревогу.
Его дочь вновь заложница. Ей вновь грозит опасность. Герцогиня столько времени таилась. Она вынашивала месть, выбирала наилучшую, самую болезненную и самую изысканную. Что она задумала?
Геро вдруг представилось, что за окном уже скользят зловещие тени. Его дочь похитят! Он едва не бросился к двери, затем подошёл к окну и выглянул в сад. Тишина. Только листья шумят. Где-то далеко сонно тявкнула собака.
Но они уже могут быть в доме! Он снова метнулся к двери и вышел в коридор, сделал несколько шагов к детской. Да что это с ним? В доме никого нет. Сторожевые псы почуяли бы незнакомцев. Да и гуси подали бы голос. Ведь гуси некогда спасли Рим!
Впрочем, если её высочество отправит своих головорезов, они не будут скрываться. Напротив, герцогиня устроит театр устрашения. Сделает это нарочито шумно и зрелищно. Её характеру такая зрелищность не свойственна, но однажды она может себе это позволить, чтобы забрать своё.
Она захочет явить своего превосходство, явить прежде всего Жанет. Поместье подвергнется нападению.
Происшествие не столь уж редкое. После откатившихся войн по лесам бродит немало дезертиров, крестьян, согнанных с их земель, беглых каторжников, да и просто бездельников, жаждущих быстрой и легкой наживы. Все эти беглецы, изгои, отверженные, как голодные волки, сбиваются в стаи.
Её высочеству ничего не стоит через посредника нанять такую стаю для налёта на Лизиньи, пообещав в качестве дополнительного приза обнаруженное в поместье добро. Виски Геро вновь покрылись испариной.
В Лизиньи большинство женщин и всего несколько мужчин. Да и те мало годятся на роль защитников. Он и сам не годится. Не держал в руках оружие. Толстяк Перл, с виду неуклюжий, неловкий, в действительности отличный фехтовальщик, но что он сделает один, если нападающих будет не меньше дюжины. И какой ещё приказ им отдаст герцогиня?
Счастье, если её месть будет направлена на него одного, на беглого раба, а если она прикажет сжечь дом? Чтобы Жанет, счастливая соперница, нашла по возвращении пепелище.
Господи, нет! Нет! Пусть лучше я один. Один! Это моё проклятие, мой крест!
Он обхватил голову руками и застонал. Чего она хочет? На что может решиться? Пусть бы это случилось! Пусть скажет, пусть потребует, пусть убьёт его, в конце концов! Еще одного такого дня и ещё такой ночи он не вынесет.
Возможно, она на это и рассчитывает. Чтобы он за два или три дня совершенно обессилел. Она рассчитывала на эту медленную мучительную казнь, которая продлится долго, очень долго. Пока он сам себя не убьёт.
Под утро он принял решение. Он не доставит ей такого удовольствия – наблюдать за его корчами издалека. Покой его уже разрушен. Притворяться ещё мучительней. Какой смысл оставаться в постели, если сон бежит. Лучше встать и умыть лицо холодной водой. Он отправится к ней сам.
Сразу же, едва только перепоручит Марию Максимилиану. Этот мальчик сейчас его единственный союзник, единственный посвящённый.
После завтрака, который дался с не меньшим трудом, Геро отозвал Максимилиана к той яблоне, в тени которой располагалась их школа. Мальчик был хмур. Он понимал, что зовут его вовсе не для того, чтобы засадить его за прописи.
— Максимилиан, мне нужно уйти, — тихо сказал Геро без всяких предисловий.
Он боялся, что утратит решимость, если затянет разговор. Мальчик поднял на него серьёзные, взрослые глаза.
— Сейчас?
— Да, сейчас.
— Присмотреть за Марией?
— Да, пожалуйста, присмотри за ней, как друг, как брат… У неё, возможно… Она, может быть, так случится…
Договорить он не смог. Максимилиан кивнул. Он понял. Молчание. Затем мальчик спросил, глухо, отводя взгляд:
— Что мне ей сказать, если она… спросит?
— Скажи, что я люблю её…
Максимилиан долго молчал.
— А Жанет? Её светлость? – быстро поправился он.
— Жанет скажи… — Геро вздохнул, превозмогая сердечную боль. – Жанет скажи, что прошлое… что прошлое сильнее… Она поймёт.
Мальчик вдруг сжал кулаки и глянул с какой-то яростью.
— Это всё из-за той дамы? Вы к ней уходите? К ней? Потому что она красивая? Но Жанет лучше! Она лучше!
Геро тяжело опустился на скамью. Если бы не стальной обруч, сжимавший сердце, он бы расхохотался. Трагикомическое заблуждение ребёнка.
— Здесь совсем другое, Максимилиан. Поверь. Жанет знает.
Геро попытался коснуться плеча мальчика, но тот отступил.
— Вы такой же, как все, — буркнул он, — предатель!
И побежал прочь.
«Ну вот, я снова потерял сына» — подумал Геро, глядя ему вслед. К Марии он приближаться не стал. Попрощался издали.
Носильщики несли легкий паланкин кади быстро, ноги их были неутомимы, а руки мускулисты. Дряхлое тело старого кади, хоть и вкушавшего за обедом сытного плова, не было наполнено жизненной силой и мало весило. «Да, – невесело размышлял кади, – тут целый заговор, и как мне распутать клубок, одному Аллаху ведомо. Ох, не о том я просил Аллаха за утренней молитвой, не о том говорил с Аллахом, творя обеденный и послеобеденный намаз. Надо было просить вразумить меня, старого, указать свет истины».
Возле хибары Жаудата паланкин остановился. Опершись на руку одного из носильщиков, кади Джабраил подошел к двери, постучав кулаком, ибо дверного молотка предусмотрено не было. Со скрипом дверь отворилась и наружу выглянула старуха.
– Почтеннейшая, дома ли твой господин, – спросил кади старую служанку, та раболепно согнулась и пригласила войти внутрь. В единственной комнате было полутемно, служанка зажгла кадящий масляный светильник. Кади вошел и оглянулся. Жаудата не было, но кто посмел бы перечить кади, возжелай он осмотреть комнату? Кади Джабраил возжелал и не остался разочарованным. Писец знал свое дело, аккуратным почерком на свитке он вывел донос на кади Джабраила, указывая на его немощь духа и плоти, перечисляя многочисленные промахи и ошибки, указывая на то, что казнены три невиновных добропорядочных жителя Риштана, три калеки, на которых сломалась телега правосудия, проехавшая прямо по их жизням своим скрипучим колесом. Донос не был дописан, в конце свитка стояла неопрятная клякса. Кади Джабраил свернул свиток в трубу и сунул в рукав шелкового халата. Ему было о чем доложить хакиму Юсупу–хадже. Старой служанке он заплатил полдинара за свиток, указав, что Жаудату не следует говорить о приходе кади. Не слишком доверяясь старухе, он оставил одного носильщика у дома писца, чтобы тот проследил за ней и не пустил из дому на розыски своего дрянного господина.
Между вечерним и ночным намазом у кади Джабраила было время подготовиться к докладу. Он послал записку высокородному хакиму Юсупу–хадже, прося разрешения явиться под светлые очи. Юсуп–хаджа хорошо относился к старику, на просьбу откликнулся без промедлений, его удивила только приписка, в которой старый кади просил о вызове на доклад начальника зиндана Закарии и писца Жаудата. Джабраил медленно дошел до своего дома, его халат запылился, а туфли пожелтели, но старому кади было важно доказать всем, что он еще может самостоятельно преодолевать расстояния, если на то будет воля Аллаха. Об одном жалел старый кади, что не встретился ему больше сегодня голубоглазый советчик, он бы поблагодарил русского купца Ильяса за помощь, и спросил бы у него: а как бы посоветовал Ильяс построить свой доклад перед хакимом?
Омыв ноги и ополоснув лицо, Джабраил облачился при помощи шустрой служанки Фирузы в чистый халат, начал наматывать чалму. Завидев, как Фируза мнется, не решаясь что–то сказать, грозно посмотрел на нее единственным глазом.
– Что топчешься на месте? Кувшин разбила или халат изорвала? – спросил он.
– Там в приемной сидит этот страшный такой…
– Да не тяни ты! Какой такой страшный? – переспросил кади.
– Русский купец, – прошептала Фируза.
– Ай да удача! На ловца и зверь бежит! – прихлопнув в ладони пропел понравившуюся чужеземную поговорку старый кади, водрузив как попало намотанную чалму на яйцеобразную голову.
Впервые кади встречал Ильяса в своем доме, и если бы не назначенный прием у хакима Юсупа–хаджи, угостил бы Ильяса как дорогого гостя. А пока приказал подать только лимонаду и свежих смокв.
– Подумалось мне часом, – отхлебнув холодного кислого напитка, сказал купец Ильяс, – что захочется вам, досточтимый кади, поговорить со мной перед докладом у хакима. Насколько я знаю, вы должны незамедлительно сообщать результаты расследования. Значит, именно сегодня все и разрешится?
– Да, – гордо сказал кади, – я готов представить все в наилучшем виде.
– А уверены ли вы в том, что убийца вами обнаружен и может предстать перед законом?
– Совершенно уверен, – сказал кади горделиво.
– Вы считаете, что он так глуп, что дал себя легко обнаружить? – Ильяс посмотрел пристально в лицо кади, и червь сомнения начал подтачивать кади Джабраила. Кади сел на подушки и подложил под голову руки.
– Предлагаю потренироваться на мне, – сказал купец Ильяс, – изложите все доводы, а я найду брешь в вашей логике.
– Почему вы мне помогаете? – недоверчиво спросил кади Джабраил.
– Потому что пока в городе есть неподкупный судья, мне нечего бояться. Меня не бросят в зиндан по ложному обвинению и мне не отрубят голову только за то, что у меня русая, а не черная борода.
Кади покивал и сказал:
– Пожалуй, в ваших словах есть правда. Я скажу вам, что все организовал подлый Жаудат, мой писец. Я его на груди пригрел как ядовитого гада, да будет остаток дней его скорбным, а ночи бессонными. Зитуллу отравила по его наущению блудница Фериде. Она принесла в зиндан ядовитые лепешки, которые дали Зитулле. Он съел их, а под утро в зиндан опустили сразу троих разбойников. Хоть один из них, хоть все трое – удачно подходили на роль убийц. Таким образом, у писца Жаудата, который претендовал на мое место и готовил на меня донос, появилась сообщница, исполнившая свою роль. Жаудат выставил бы меня как неспособного расследовать дело, и – готово! Пост кади Риштана свободен.
Кади гордо смотрел своим единственным глазом на собеседника, а морщинистые ручки победно сложил на животе.
– Э, нет, эдак вам хакима Юсупа–хожду не убедить, – засмеялся Ильяс, шуточно грозя пальцем.
– Ах, да, я не сказал главного: именно лекарь Мансур сообщил мне, что Зитулла был отравлен. И что сам Мансур мог изготовить смертоносный яд. А Хабиб–малыш сказал, что Фериде – ведьма, и ее с отравленными лепешками видел у зиндана нищий.
– Да… – протянул Ильяс, – а теперь послушайте меня. Пусть Жаудат признает, что хотел на ваше место, так как считал себя более достойным этой должности, но он будет отрицать свою причастность к убийству Зитуллы. Фериде заявит, что знать не знала никакого писца, а лекарь Мансур подтвердит, что никакого яда ей не продавал. И вы не сможете доказать, что все они чем–то друг с другом связаны. Ваша логическая конструкция рассыплется как детский пирожок из песка.
Кади покачал головой и снял чалму. От волнения он вспотел, вытер бритую морщинистую голову куском надушенной ткани и выпил лимонада. Ильяс со снисходительной улыбкой наблюдал за ним.
– Чего же я не так понял? В чем моя ошибка? – спросил он.
– Всякое преступление имеет мотив, и он должен быть достаточно серьезным, как сегодня мы уже обсудили и пришли с вами к единому мнению, досточтимый кади Джабраил, – начал купец Ильяс, – как известно, человеком движет жажда власти, жажда богатства и жажда обладания женщиной. Вы выбрали мотивом жажду власти. Жаудат стремится занять ваш пост, и потому Фериде помогает ему. Но какая связь между блудницей и Жаудатом? Допускаю, что они вообще не знакомы. Зато в городе известно, что Фериде замужем, и этот Хабиб–малыш очень мешает вести ей разгульный образ жизни. Может, Фериде несла свои отравленные лепешки совсем не Зитулле, а своему мужу? Кто посоветовал ей купить яд у Мансура? С чьего разрешения она вошла в зиндан? Ответив на эти вопросы, вы поймете, кто все это затеял и организовал. И виновен во всем совсем не глупый писец Жаудат.
– Как же могло так получиться, что лепешки попали к Зитулле? Он был убит по ошибке?
– Я думаю, что виной всему обычная путаница, – пожал плечами Ильяс, – спросите стражников, кому они отнесли передачу Фериде и по чьему приказу троицу грабителей спешно выкинули из просторной камеры в яму зиндана.
– Вы так говорите, словно сами были там! – восхитился кади, – словно стояли за спиной негодяя Закарии.
– Просто надо искать, кому выгодна вся эта ситуация, а Закария получает не только свободную женщину Фериде, которая будет благодарна ему, но и вашу должность. Только не своими руками, а благодаря чрезмерной ретивости вашего помощника – Жаудата, который не только строчит доносы, но и запутывает ваше расследование неумелыми подсказками. Неужели вы думаете, что на пост кади назначат малограмотного писца, а не беспорочного служаку Закарию? Всегда и повсюду доносчику только кнут, а не пост.
Проследовав мимо зиндана славного города Риштана, кади завидел нищего, сидящего на самом солнцепеке. Вытянув руку из паланкина, в которой блеснули медные рупии, кади подозвал нищего.
– Давно ли просишь тут подаяния? – спросил кади, – не бойся и отвечай честно, и я вознагражу тебя.
– Я сижу тут с четверга, великий хаким, – ответил нищий.
– Я не хаким, я кади города. Или ты не знаешь, кто такой кади?
– Знаю, досточтимый, – ответил нищий, стоя на коленях, – это мудрый и справедливый человек, по приказу которого отрезают уши и отрубают руки.
– Я вижу, что ты опытен в судебных делах, – кивнул кади, – а вот насколько ты наблюдателен – я проверю. Скажи мне, не появлялась ли тут молодая и красивая госпожа?
– Я видел тут блудницу Фериде из Самарканда, – отвечал нищий с поклоном, – Она молода и красива и не заплетает своих кос. Она входила внутрь тюрьмы и потом вышла наружу. Когда входила, то несла узелок с лепешками, я слышал, как они пахли. Я попросил кусок лепешки, а она рассмеялась бесстыдным смехом. Назад она шла без узелка, и пнула меня босой ногой.
– Когда это было? – спросил кади, довольный ответом нищего.
– Вчера в обеденное время.
Кади бросил на землю три медных рупии, нищий с благодарностью сгреб их вместе с пылью, проводив взглядом кади.
«Да, – думал про себя кади, – советы русского купца Ильяса об использовании чужих глаз и ушей не так уж дурны, хотя сам он волосат, груб и громаден как обезьяна в зверинце светлоликого султана Гирея.
Оставалось только понять, какую роль играет во всем писец Жаудат. Не долго думая, кади направился прямиком к дому Жаудата.
Дома его ждал Очен. И вид имел весьма решительный. Предложил выйти из дому, где никто им не помешает. И начал без обиняков, что показалось Войте странным.
– Поклянись, что не покинешь Славлену после того, что я тебе скажу.
– Я и не собирался покидать Славлену. Но чего ради я должен тебе в чем-то клясться?
– Если ты уедешь, я окажусь предателем. Предателем Славлены. Но если я тебе об этом не скажу, получится, что я предал друга.
– Знаешь что, ты выбери сначала, кого ты хочешь предать – друга или Славлену…
– Мне сейчас не до шуток. Мой отец друг твоего отца, а ты спас мне жизнь в Храсте – но дело не в этом. Если бы у меня не было дочери, я бы никогда не пошел на это. Теперь я знаю, что такое быть отцом. Ты, наверное, еще не видел Дивну, мою маленькую девочку – я раньше считал, что такого чудесного ребенка нет больше ни у кого. Но мне объяснили, что любой отец считает так же…
Войта вовсе не считал своих детей такими уж расчудесными и сладких соплей, в отличие от Очена, обычно не распускал. Он знал, что имеет некоторые обязательства перед женой и детьми, но частенько об этих обязательствах забывал.
– Я узнал, что из замка твоего хозяина сегодня привезли письмо. Если твой хозяин через десять дней не вернется в замок живым и здоровым, твоих детей убьют. Было принято решение не говорить тебе об этом. Вообще никому не говорить.
Едрена мышь…
– А тебе об этом рассказали как заслуживающему доверия?
– Я… подслушал этот разговор. Случайно. Ну или почти случайно.
– И кто принимал решение? – Войта вдохнул поглубже, стараясь сохранить спокойствие.
– Ректорат школы.
– И твой добрый трогательный друг Драго Достославлен?
– Это предложил не он. Он даже высказал сомнение… Понимаешь, все решили, что если твои дети погибнут, ты возненавидишь мрачунов.
– А то, что я после этого могу возненавидеть чудотворов, никому в голову не пришло? – сохранять спокойствие не удавалось.
– Предполагалось, что ты не узнаешь о письме… Но я решил… Как бы твой хозяин ни был виновен, его смерть не стоит жизни троих детей. Я представил на их месте свою Дивну. И понял, что так поступать нельзя, это не жестоко даже, это нечто гораздо более худшее, чем жестокость.
– Я убью их всех… – Войта стиснул кулаки и шагнул к калитке, но Очен ухватил его за плечо.
– Погоди. Тебя схватят. Убивать не станут – ты в самом деле нужен нам. Но ты ничего этим не добьешься, только хуже сделаешь…
Войта потрогал шишку на затылке и вспомнил вдруг, что все они – ректорат – чудотворы… И каждый из них может убить его одним ударом. Победить одним ударом, уложить на лопатки. А упрямство – мудрость осла…
Удар чудотвора не имеет ничего общего с электрическими силами. Его нельзя описать и с точки зрения механики – он лишь похож на механический. Будто воздух становится магнитным камнем. И мрачуны, и примитивные твари, вроде гадов или мошек, выпивают его энергию, от него нельзя защититься – только встать под прикрытие мрачуна. Или многоглавого змея, мысли которого читает Очен. Или под защитное поле магнитофорной махины, оставленной в замке…
Ощущение бессилия, беспомощности, одиночества было, пожалуй, сильней, чем в первые месяцы плена, и сравниться могло только с отчаяньем, которое Войта испытал, потеряв способность к удару. Он чужой здесь, в родном городе. Он нужен Славлене, лишь как драгоценный трофей, и никому нет до него никакого дела. А впрочем…
Понятно, мать всегда встанет на его сторону, какую бы подлость или предательство он ни совершил. Но отец? Братья?
В юности Войта считал отца твердолобым и недалеким человеком, но теперь, когда имел полное право на такое мнение – благодаря не ученым званиям, а исключительно умению думать – он, напротив, с гораздо большим уважением стал относиться к отцовскому опыту, к его простой житейской мудрости. Чтобы там ни было, а мнение отца Войту волновало гораздо больше мнения Айды Очена и даже больше, чем мнение Трехпалого. Кроме того, с годами он в полной мере оценил, что «великого ученого» из него сделал в первую очередь отец, а уже потом Глаголен.
Признаться, он долго не решался заговорить с отцом. Но больше в Славлене не нашлось бы ни одного человека, который стал бы его слушать. И, пожалуй, не ради мудрого совета Войта решился на этот разговор – он будто бы хотел заранее оправдаться за то, что собирался сделать.
Если лет двадцать назад Войте сказали бы, что он боится отца, он бы кинулся на обидчика с кулаками. Наверное, потому, что в самом деле всегда отца боялся, но не желал признаваться в этом прежде всего самому себе – и ежедневно самому себе доказывал собственное бесстрашие. А теперь отчетливо понял, что боится отца. Сильней, чем боялся выступить на сессии Северского университета. Теперь у него так же пересыхало во рту и так же подгибались колени. И если на кафедру его силком вытолкал Глаголен, то теперь некому было хорошенько врезать Войте промеж лопаток, чтобы он начал, наконец, пресловутый разговор. Пока его не посетила спасительная мысль: теперь у него есть железное оправдание не желать смерти Глаголену, понятное каждому, даже самому бесчувственному или слабоумному.
Мать возилась с коровой в хлеву, отец в саду мазал известью комели яблонь – чтобы зимой их не грызли зайцы. Войта понаблюдал за ним издали, и только потом, набравшись решимости, подошел скорым шагом.
– Пойдем в дом, надо поговорить.
Отец ничего не сказал, молча поставил ведро с известкой на землю и отряхнул руки.
Войта начал вовсе не с того, с чего надо было начинать, когда они уселись за стол друг напротив друга.
– Один из мрачунов, которого сегодня в клетке возили по городу – тот самый человек, в замке которого я жил, который сделал меня доктором математики, выделил мне ренту, платит за обучение моих сыновей, твоих внуков…
Отец поднял на Войту взгляд – не испуганный пока, не настороженный, не осуждающий. Удивленный, пожалуй. И вздохнул, покачав головой:
– Значит, твой благодетель…
Войта слишком долго сдерживал гнев перед ректором и начальником стражи, чтобы и от отца стерпеть то же оскорбление: вскипел (так, что щекам стало горячо до боли) и изо всех сил жахнул кулаком по столу:
– Едрена мышь! Чтобы я этого слова не слышал!
И вместо того чтобы напомнить, кто здесь кому должен указывать, отец смешался и даже, пожалуй, оробел – выставил вперед ладони, будто защищаясь, и примирительно пробормотал:
– Ну извини, извини…
Выплеснув гнев, Войта понял, что погорячился, и поспешил пояснить:
– Доктор Глаголен – мой друг, наставник, а не благодетель.
– Хорошо, – кивнул отец. – Пусть будет наставник. Но если он убил чудотворов из школы, можно ли принимать его… хм… его помощь? Не осквернит ли это память убитых?
Однако! Отец не посмел утверждать – высказал предположение…
– Глаголен не имеет никакого отношения к убийству чудотворов, можешь мне поверить. Если хочешь – я в этом поклянусь. Он козел отпущения, богатый и влиятельный. Сперва с него собирались содрать выкуп, а потом узнали, что его знания в магнитодинамике угрожают Славлене, и решили казнить. Но дело не в том…
– Ладна? Дети?.. – догадался отец и прижал руку ко рту.
– Матери не говори. Очен только что рассказал: мне решили не сообщать, что, в случае казни Глаголена, в замке убьют мою семью. Ты понимаешь? Они договорились ничего мне не сообщать! Чтобы я возненавидел мрачунов! Будто у меня нет других причин их ненавидеть!
Отец замолчал, обдумывая сказанное.
– То есть, мрачуны готовы обменять этого Глаголена на твоих детей? И что, наши на такой обмен не согласились?
– Я думаю, мрачуны готовы заплатить и немалый выкуп в придачу к твоим внукам… Но «наши» даже обсуждать этого не стали. Понимаешь? Они просто решили ничего мне не говорить!
Отец задумался снова. Войте показалось даже, что у него на глазах выступили слезы – но отец сглотнул, и слез Войта больше не видел.
– Послушай, а если… ну… упасть в ноги… Попросить пощадить детушек?
– Кому в ноги, Глаголену? – поморщился Войта. – Не хочешь ли ты, старый хрен, сдохнуть, чтобы мои дети остались в живых?
– Да нет, не ему, конечно. Градоначальнику там. Или даже ректору школы… Если тебе зазорно, могу и я, спина не переломится.
Надо же! Войта никогда бы не подумал, что отец может упасть кому-то в ноги…
– Ректору в ноги я сегодня уже падал, – оскалился Войта. – И начальнику стражи еще. До градоначальника не дошел, но он мне ответит то же, что и ректор. Когда Очен мне рассказал о письме из замка, я думал не в ноги упасть, а глотку ректору порвать… Вовремя вспомнил, что он чудотвор…
– Да и что, что чудотвор! – Похоже, отцу тоже больше нравилась мысль порвать ректору глотку, а не упасть ему в ноги…
– Бать, я же… Он меня одним ударом может убить… – Войта потупился.
– И ты поэтому испугался? – возмутился было отец, но вовремя одумался. – Я не то, конечно, хотел сказать… Сынок, ты… Ты не очень-то расстраивайся из-за этого. Все знают, что удара можно лишить только сильного человека, бесстрашного. Слабак или хитрец раньше сдастся. Ну хочешь, вместе к нему пойдем, а?
– Зачем? Шею ему свернуть? Не поможет!
– Нет, но… Просить-то можно по-разному. Я давно заметил, что человеку с арбалетом в руках в смиренных просьбах отказывают реже, чем человеку без арбалета…
– Не поможет…
– Знаешь, если моим товарищам рассказать об этом, никто в стороне не останется. А если в городе об этом узнают, твоего ректора на куски порвут.
– Бать, они скажут, что никакого письма не было, тебя убьют, а меня посадят на цепь в какой-нибудь школьной лаборатории. Скажи мне лучше, нет ли у тебя знакомых из стражи в крепости?
– Побег своему… хм… наставнику думаешь устроить?
– Нет. Мне нужно с ним поговорить. Верней… мне нужно получить ответ на один вопрос.
– Ну, для такого дела, может, и есть… – отец пожал плечами. – Но будет ли от этого толк?
– Толку от этого будет не много. Но я должен знать. Для себя должен знать… Понимаешь, когда стреляли в чудотворов, никто из мрачунов не ударил по стрелкам на балконе. Никто. Ни один. Я хотел спросить: почему? Не может быть, чтобы все до единого мрачуны были в заговоре. Глаголен точно не был. Я бы знал, понимаешь? Он должен был оглянуться на звук выстрела еще до того, как первая стрела попала в Литипу-стерка. И ударить.
– Может, мрачуны устроены не так? Удар мрачуна может убить человека, лишить разума, но ведь не мрачунов берут в наемники, а чудотворов. Может, они не привыкли отвечать ударом на выстрел?
Надо же, отцу не пришло в голову, что все мрачуны сговорились убить приехавших на сессию чудотворов… Может, он прав – мрачуны просто не привыкли защищаться ударом? Глаголен никогда не воевал, у него для этого есть обученная стража. Да и прочие мрачуны в зале совета на воинов походили очень мало.
Однако трость в руках Глаголена была опасней, чем палица в руках опытного наемника…
На остров опустились сизые сумерки. Темнело быстро, вскоре и ближайшего дерева было не разглядеть с пяти шагов.
Стась довёл катер до карьера и завис метрах в двадцати над землей, перевел антиграв на нейтраль и с силой потёр невесть с чего зудящее лицо ладонями:
— Ну что там?
Михаил не ответил. Его пальцы мотыльками порхали над сенсорной панелью. Вид его был настолько озадаченный, что Стась заподозрил неладное.
— Мишаня, язык проглотил? Скажи что-нибудь, не томи.
— Нет его здесь, — выдавил Мишаня, не отрывая взгляда от экрана.
Стась икнул, отстегнулся и тоже подошел к экрану.
— Как это нет?
— А я знаю?
— Маяк-то пробей.
— Какой маяк?! Это нордовский катер! И маяки нордовские! Давно пора всё забить в единую базу… Стоп. Подрули-ка к тому краю, двести на юго-запад.
Стась подрулил и посадил машину. Михаил угрюмо нахлобучил «совий глаз» и исчез во тьме, вооружившись ручным сенсором. Через минуту он снова появился в дверях и грохнул на пол тафонин блок питания.
— И зачем ты его вынул? — удивился пилот.
— Я его не вынимал! — рявкнул Михаил, вконец потеряв самообладание. — Он в кустах валялся!
Они с минуту переводили взгляд то на блок питания, то друг на друга. Наконец Стась со смаком ругнулся и сдёрнул с пояса комм:
— Норд! Картинка появилась? Что у вас на экранах?
— На экранах у нас высокохудожественная рябь, — насмешливо прозвучало в ответ. — А минут через… двадцать можете мне помахать. Я же говорил…
Цедя проклятия, Стась засунул бормочущий комм обратно за пояс. Снова яростно потер лицо.
— Так! Три… ну, почти четыре часа назад наш балбес стоял где-то здесь. Теперь вместо него тут валяется — в кустах, заметьте — его блок. Значит, либо он сам выкинул его и святым духом переместился к черту на рога, либо — что гораздо вероятней — пришёл кто-то больно умный, выковырял из него блок и понёс балбеса на закорках. И я догадываюсь, какие балбесы унесли нашего дурня!
Он снова выхватил комм из-за пояса:
— Троп! База! База… Троп! Да чтоб вы сгорели…
Безмолвный комм полетел на стол.
— Нич-чего не понимаю.
— Может местные?.. — неуверенно буркнул Михаил.
— Что местные? Вытащили блок? Из робота?! Радость моя, если бы местные увидели Тафоню, они бы для начала дружно обделались — прямо тут, а потом — на сверхзвуковой — бежали бы до своих хибар, не останавливаясь!
Михаил угрюмо покивал и вздохнул:
— Полетели обратно, что ли… Представляю, как над нами будут ржать.
— Он на базе, — процедил Стась, возвращаясь в пилотское кресло. — Больше негде. Найду шутника — ноги вырву… Я поднимусь на сотню, пошукай тут, может он где-то рядом. Гуляет… без блока.
Через минуту катер канул во тьму.
Синх проснулся оттого, что намертво затекла правая рука. Он хмуро скосил сонные глаза на первый утренний луч, осветивший стену храма. Лучи заглядывали через маленькое окно под самым потолком — он в храме? Это вчера его так лихо сморило. А вождь, наверное, пожалел будить. Да и правильно, он бы не ушёл домой.
Машинально сжимая и разжимая правый кулак, Синх перевел страждущий взгляд на Солнцеликого. Бог так же, как и вчера, стоял в центре храма, на своем почетном месте и все в той же позе, будто его слепили из сон-смолы. Будто он и не живой. Но ведь Солнцеликий живой? Он ведь как-то прошёл от того расколотого дерева, как-то нёс своё бревно. У него есть руки, ноги, голова. Кто его околдовал? Почему он не двигается?!
Руку стало покалывать. Да ещё и ороговевший нос зачесался… Синх вздохнул, поскреб нос и положил голову на другую руку, отвернувшись к противоположной стене. Чего ему нужно? Молитв, жертв, песнопений, плясок? Всего этого вчера было в избытке. Без толку. Может быть, бог хочет в жертву его, Синха?
Мальчик встал и медленно подошел к Солнцеликому, пытаясь разглядеть движение, интерес в этих неподвижных глазах. Он и вчера подходил, и вглядывался, и не раз — но бог так и не пошевелился. И сейчас не оживает.
— Отомри, — в который раз прошептал Синх. — Очнись, поговори со мной. Скажи хоть что-то! Я жду. Посмотри на меня, я хочу с тобой говорить.
Очнись…
Солнцеликий безмолвствовал. Синх вздохнул и опять задумчиво побрел к осточертевшей за ночь, жутко неудобной скамье. Уселся — на сей раз верхом — и аккуратно положил голову на руки, застыв, как изваяние. Висящие по стенам личины богов — такие же недвижимые и безответные — слепо таращили пустые глазницы поверх его спины. Равнодушие небожителей насыщало воздух прелой горечью, а отчаяние Синха ещё и иссушало его — до першения в горле.
Что ему нужно?..
Снаружи послышались осторожные шаги, и в храм заглянула голова Лади. Синх оторопело вскинул голову, он ожидал кого угодно, но только не её.
— Так и знала, что ты здесь, — Лади тоже с тоской посмотрела на безмолвного бога и вошла. — Не оживает?
— Нет… — он не отрывал от нее глаз. Давешнюю черноту с носа она как-то исхитрилась удалить без малейших пагубных последствий.
— Меня за каухами послали. Пойдёшь со мной?
Синх скрипнул зубами и опять положил голову на руки, отвернувшись от гостьи.
— Нет. Но ты приходи ещё.
Она растерянно переступила с ноги на ногу, помедлила и вышла — всё это Синх прекрасно слышал. Видимо, её изумил его отказ. Ну как ей объяснить?.. Он опять с мольбой посмотрел на Солнцеликого.
Ну что, что тебе нужно? Поговори со мной, очнись… Голова опять уткнулась в многострадальное предплечье. Дождавшись очередного онемения руки, мальчик запрокинул голову. Бог требует жертв, это понятно. Но кого он требует на алтарь, кого? Кто посмел его обездвижить? Люди с неба? Больше ведь некому.
На улице зашебуршало. Лади вернулась? Синх вздохнул, поднялся и вышел из храма. И тут же получил по чесавшемуся носу. Сын вождя, не удовлетворившись ударом, сильно толкнул Синха, сбив того с ног.
— Тебе не кажется, что ты слишком высоко взлетел, майкуль? — Кайс чуть склонился, приблизив перекошенное лицо.
Синх подскочил и кинулся на обидчика — безмерное, многочасовое отчаяние придало ему сил. Они сцепились, упали и покатились по траве. Через секунду рослый Кайс оказался сверху и стал устраиваться на поверженном Синхе поудобнее. Тут большая чужая рука ухватила победителя за ухо и помогла встать. У Кайса брызнули из глаз злые слёзы, но он не издал ни звука.
— Поднимайся, Синх.
Вождь отпустил ухо сына и терпеливо подождал, пока оба драчуна предстанут перед ним в полный рост. Казалось, старик постарел лет на десять.
— Позор тебе, сын вождя. Ты слеп, как вылупившийся майкуль, если разглядел врага в своём соплеменнике. И тебе позор, быстрый Синх, если всякий может застать тебя врасплох.
Вождь помолчал.
— Солнцеликий требует жертвы, наша радость и дары его не интересуют. Вечером мы объявим войну людям с неба.
Соперники тут же забыли о своих разногласиях. Ну, раз война…
— Сын. Собирай воинов. А ты, — вождь ожег Синха взглядом, — попробуй всё же его оживить. Это ведь ты нашел Солнцеликого. Может, бог пожалеет людей с неба…
Солнце ползло всё выше, но сегодня это Синха совершенно не радовало. Сегодня он захотел остановить солнце.
Сцена первая
Новая Москва. Квартира Корделии Трастамара.
Посреди гостиной в ночной рубашке и желтом жилете сидит Камилла. На скособоченном штативе от торшера висит плакат, на котором криво написано: «Я вам покажу!» Сама Камилла в одной руке держит половник, в другой — крышку от кастрюли. И периодически ударяет одним в другое. На шум выскакивают Катрин и Корделия. Из-за плеча Катрин робко выглядывает Кеша, из-за плеча Корделии — Мартин.
Корделия:
— Готово дело.
Катрин (испуганно):
— Что с ней?
Корделия:
— Белая горячка. Горячка белая. Delirium tremens. В просторечье «белочка».
Катрин:
— Так мы же вроде не пили. Если только она в ванне водки нахлебалась. Во время дезинфекции.
Корделия:
— Она еще до попадания к нам пребывала в затяжном запое. А тут классический синдром отмены.
Камилла продолжает колотить в крышку. Корделия подходит ближе, читает написанное помадой на плакате.
Корделия (задумчиво):
— «Я вам покажу!» Интересно, и что она нам такого покажет, чего мы еще не видели?
Катрин:
— Может, ей плохо?
Корделия (принюхиваясь):
— Мартин, ты спиртное запаролил?
Мартин:
— Да, шестнадцать знаков, как ты и просила.
Корделия:
— Она не могла угадать?
Мартин:
— Последовательность знаков после запятой иррационального числа пи?
Корделия:
— А вдруг она знает первые шестнадцать? Стишок даже есть. «Раз у Коли и Арины Распороли мы перины…»
Мартин:
— Так я не первые.
Корделия:
— А какие?
Мартин:
— Я начал с седьмой сотни в девятом подразряде.
Корделия потрясла головой.
Корделия:
— Чего?
Мартин:
— Число знаков после запятой в числе Пи составляет примерно четыре миллиона. И это не предел. Вероятность угадать последовательность цифр в избранном мною пароле равняется…
Корделия:
— Ладно, ладно, я поняла. С ней что-то другое. (Подходит к Камилле). Это что еще за шахтерские бунты? Хочешь стучать, иди на рельсы. (Мартину) А после твоих химических опытов ЛСД в свободном доступе не осталось?
Мартин:
— Нет, у меня его пога… то есть вот он выпросил. Еще месяц назад.
Кеша:
— У-у, предатель. И не выпросил! Он мне сам проиграл.
Корделия (строго глядя на Мартина):
— Так, с каждым днем становится все интересней, с каждым днем все радостнее жить. Что ты ему еще проиграл? Огласите весь список, пожалста.
Мартин (опуская глаза):
— Ну… кое-что из одежды.
Корделия пристально смотрит на Кешу. Кеша прячется за опекуншу.
Корделия:
— Что-то здесь не так. Да у него шмотья больше, чем у тебя. Зачем ему твое?
Мартин (еще ниже опустив голову):
— Я не свое.
Корделия:
— А чье?
Мартин:
— Твое. Ну то, кружевное, из нижнего ящика.
Корделия аж подскакивает.
Корделия:
— Мое нижнее белье от Кики де Монпарнасс? Где этот поганец? Где этот фетишист?
Видно, как Кеша торопливо уползает на четвереньках, а Катрин прикрывает его отступление полами своего халата из японского шелка.
Корделия:
— Убью!
Катрин:
— Ты лучше на своего посмотри! Он в доме наркоту варит!
Мартин:
— Я не варил. Я синтезировал.
Камилла продолжает стучать. Корделия пытается добраться до Кеши. Катрин стоически его защищает. Мартин мучится незаслуженным обвинением.
Мартин:
— ЛСД это не наркота. Это психоактивное, полусинтетическое вещество. Психоделик. Используется в духовных практиках. И даже в психоделической терапии. Я хотел выяснить, действует оно на киборгов или нет.
Корделия первой берет себя в руки.
Корделия:
— Ах ты мой любознательный, ах ты мой многогранный! Из астрофизиков и кулинаров прямиком в химики. Глюки хотел словить? Поглазеть на зеленых летающих черепашек? Штудировал бы сразу психиатрию. Мне психиатр скоро ох как понадобится. Так ладно, вернемся к протестующим массам.
Снова пытается привлечь внимание Камиллы.
Корделия:
— И что же на этот раз требует оппозиция? Отмены пенсионной реформы? Повышения зарплаты? Сменяемости власти? И какую комбинацию из причинных частей тела эта оппозиция нам покажет?
Камилла (с революционным пафосом):
— Справедливости! Свободы! Равноправия! И… все поделить.
Корделия:
— А что конкретно делить? Посуду? Или жилплощадь?
Камилла (тыча пальцем в Мартина):
— Его!
Мартин:
— Вот я говорил, что лучше к гномам. А ты: «Спрячься под кроватью, спрячься под кроватью».
Где-то вдалеке хихикает Кеша.
Мартин (по внутренней связи):
— Я тебе кое-что тоже покажу. И натяну.
Кеша (по внутренней связи):
— Ой, какие мы грозные. Бесстрашные. Особенно под кроватью.
Мартин (по внутренней связи):
— Убью!
Корделия:
— Это с какой такой стати я буду с тобой делиться? Губищи-то подбери.
Катрин:
— Корди, да поделись ты с ней! От твоего не убудет. Голова уже лопается.
Корделия:
— И ты туда же! Вот я точно поделюсь. Где этот извращенец? Где этот мелкий альфа-самчонок?
Кеша (издалека издалека):
— Почему это мелкий? У меня все соответствует стандартам. И даже вариабельно.
Корделия:
— Вот мы сейчас и проверим. На этой… оппозиционерке. И не только на ней. Будем одаривать всех желающих.
Порывается идти на поиски Кеши, но Катрин стоит на ее пути, как оборонительный еж на пути танков Гудериана. Мартин тем временем осторожно приближается к Камилле. Та, завидев его, очарованно замирает. Наступает долгожданная тишина. Корделия и Катрин шумно выдыхают.
Мартин:
— Я прошу прощения, что позволяю себе вмешиваться, но стучать, выражая свои протестные позывы, по установившимся традициям, следует не половником, а каской.
Камилла (жеманясь):
— Но у меня нет каски. Я бы с удовольствием ею постучала, если бы она у меня была.
Мартин:
— Так есть возможность воспользоваться схожим предметом. Который так же несет в себе ярко выраженный революционный символизм.
Камилла:
— Это каким же? Случаем не подскажете?
Корделия:
— Это и я могу подсказать. Ведро! А если ты еще наденешь его на голову…
Мартин (без тени иронии):
— Я вообще-то имел в виду… кастрюлю.
Сцена вторая
Все сидят за столом. Камилла все в том же желтом жилете поверх ночной рубашки, с половником в одной руку и лозунгом в другой, но уже без крышки. У Катрин голова повязана полотенцем. У Корделии волосы дыбом. Кеша исподтишка показывает Мартину кончик шелкового лифчика. Мартин исподтишка показывает Кеше кулак.
Корделия:
— Итак, предлагаю заняться выработкой универсального компромисса.
Кеша:
— Каждой твари по паре, всем сестрам по серьгам.
Мартин все-таки до него дотягивается. Катрин дотягивается до Мартина. Камилла тычет в Катрин плакатом. Корделия отобранным у Камиллы половником стучит по столу.
Корделия:
— А ну молчать! Мартин, неси скотч.
Мартин:
— Пиратов ловить будем?
Корделия:
— Хуже. Поганцу рот заклеивать. Хотя нет, скотча может не хватить. У нас есть быстро твердеющий гель?
Мартин:
— Был, но ты законопатила им дверь.
Корделия:
— Ах да, вот жалость-то. Тогда обойдемся скотчем. Неси. Самый плотный и широкий. Для фиксации крупногабаритных грузов.
Кеша (с деланным испугом):
— Молчу, молчу.
Камилла:
— Блондинчик по сути прав. Именно такой справедливости я и требую.
Корделия:
— Поясни.
Камилла:
— Мне нужна пара. В данном замкнутом пространстве нарушена гармония. Иня больше, чем яна. А это вселенский дисбаланс. Поэтому у нас и происходят всякие потрясения и недоразумения. Всех должно быть поровну.
Катрин:
— Тоже мне проблема! Решается элементарно.
Корделия и Камилла:
— Как?
Катрин:
— Надо избавиться от излишков этого самого иня.
Камилла:
— Согласна. Начнем с самого дряхлого и бесполезного члена общества. Я слышала, что у людей на Земле был такой обычай. Людей, достигших определенного возраста, отводили в горы и там оставляли. Чтоб не мешали своим маразмом.
Катрин:
— А еще был обычай спускать с лестницы незваных гостей. Вот она кто такая? Кто? Жили тихо-спокойно, в мире и согласии.
Кеша (по внутренней связи):
— В покер на ЛСД и нижнее белье играли.
Катрин:
— Не ссорились, не ругались. Половниками в крышки не стучали.
Мартин (по внутренней связи):
— Только время от времени выбивали зубы.
Катрин:
— И вот, пожалуйста. Явилась. Мало того, что никто ее не звал, ее вообще можно сказать, враги подбросили.
Кеша:
— Как наркотики?
Катрин:
— Как отравляющее вещество массового поражения. Так она здесь еще и права качает, свои правила устанавливает. Условия ставит. Ян ей видите ли подавай. Пусть идет, откуда пришла. На этот самый… ян.
Кеша (по внутренней связи):
— А ян это то, о чем я думаю?
Мартин (во внутренней связи):
— Для тебя — да. Потому что ян — это вообще единственное, о чем ты способен думать.
Кеша (по внутренней связи):
— У меня узкая специализация.
Мартин (по внутренней связи):
— Я бы даже сказал — зауженная, обрезанная и укороченная.
В отместку Кеша почти полностью вытаскивает из кармана розовый лифчик с монограммой КТ. Мартин переходит в боевой режим, но тут же его отключает. Катрин тем временем продолжает митинговать.
Катрин:
— Товарищи, в виду сложившейся неблагоприятной внутренней ситуации, а так же внешней угрозы, предлагаю немедленно избавиться от чужеродного элемента в нашем дружном коллективе путем спускания его…
Мартин (простодушно):
— Может, в утилизатор удобней? А то забьет трубы. С фрекен Бок потом не расплатишься.
Катрин и Камилла (в изумлении):
— Фрекен Бок? Здесь еще кто-то живет?
Кеша хихикает.
Корделия:
— Фрекен Бок это наша домомучите… то есть, наш домовой искин. Она немного тормознутая и помешана на порядке. Но Мартину удается с ней как-то ладить. Она иногда прощает нам шалости в виде перерасхода электроэнергии и горячей воды. Сразу не отключает, если я забываю вовремя перевести деньги.
Кеша:
— Ага, он собой расплачивается.
Корделия:
— Мартин, скотч!
Кеша затыкает себе рот кулаком.
Камилла:
— Обо мне уже забыли? Мы обсуждаем мое бедственное положение.
Катрин:
— А мое предложение? Я требую, чтобы ее сбросили с балкона, как в Древнем Риме с Тарпейского утеса сбрасывали преступников.
Корделия помассировала виски, пощипала себя за мочки ушей.
Корделия:
— Я, собственно, не против.
Камилла издает возмущенный вопль. Катрин торжествующе выпрямляется. Кеша хлопает в ладоши. Мартин смотрит с недоумением.
Мартин (слегка растерянно):
— Приступить к исполнению?
Корделия:
— Да, я не против, но вынуждена зарубить это рацпредложение.
Катрин (обиженно):
— Вот так всегда! Что бы я ни сказала, все всегда не так.
Корделия:
— Мама, два слова. Уголовный кодекс.
Катрин:
— А мы все отпечатки пальцев сотрем и видеозаписи подправим. Вот, Кеша умеет.
Кеша (радостно):
— Ага, умею. Я че хошь подправлю, подредактирую и сломаю.
Корделия:
— Тебе только дай волю, многофункциональный ты наш! Все равно, закрыли тему. Будем искать другой выход.
Некоторое время все напряженно думают. Неожиданно Корделия хлопает себя по лбу.
Корделия:
— Так чего мы думаем! На складе еще Irien’ы остались. И, кстати, 69-е, новенькие. Сейчас позвоню, беспилотником доставят.
Катрин:
— Что? Так можно было?! Ты могла заказать еще одного киборга? Вот так просто? Одним звонком?
Корделия (с недоумением):
— Да, могла, а что?
Камилла (поднимаясь из-за стола):
— И ты молчала?
Катрин:
— Ты молчала? Врала родной матери? Утверждала, что производство свернуто? Я помню. Я тебя просила!
Корделия:
— Так оно правда свернуто. Это остатки на складе. Мама, ну я еще понимаю, озабоченная Камилла, но ты-то чего так оживилась? У тебя уже есть отрада старости, «внучок» языкатый. Куда тебе еще?
Катрин:
— Кешенька у меня для сердца.
Корделия:
— А второй тебе для чего? Для печени? Или поджелудочной железы?
Камилла:
— Э, да какая разница, чего хочет эта старая кошелка. Я тут обделенная, я! Мне надо. А можно я сама выберу? А он разумный?
Корделия:
— Нет, разумных Irien’ов больше не существует. Вот это вот болтливое, кровососущее насекомое, к счастью — к счастью! — существует в единственном экземпляре. Ему какой-то пьяный техник процессор от DEX’а зафигачил. Остальные — нормальные.
Камилла:
— Не-е, я хочу разумного. Вот как он… (И смотрит на Мартина с вожделением)
Корделия:
— Такие только у Киры в ОЗГО обитают. Но тебе не светит.
Камилла:
— Это почему? Я его буду любить, буду лелеять, буду кормить сладеньким.
Нежно поглаживает половник.
Мартин (по внутренней связи):
— Ясно. Живым не уйдет.
Кеша (по внутренней связи):
— Зато узнает много нового и интересного.
Корделия:
— Вот поэтому и не светит. Будешь подвергать живое разумное существо сексуальным пыткам. А это запрещено конвенцией по правам человека.
Камилла:
— Так надо это разумное существо спросить для начала. Может ему понравится, существу.
Неожиданно снаружи слышится звук подлетающего флайера. Все дружно бросаются к прозрачным раздвижным дверям, ведущим на террасу. На личную парковку, прилегающую к пентхаузу Корделии, садится флайер с криво проступающим под краской логотипом DEX-компани.
Камилла:
— Это еще кто?
Мартин:
— А это гномы. Сами пожаловали.
Вершители надумали устроить небольшой праздник шуток. Вообще, идея, как обычно, была неплоха, а вот исполнение… По внешнему виду праздник шуток подозрительно напоминал Хеллоуин во всей красе. Придя в нашу комнату, я обнаружила скелета-вешалку, одетого в темно-синий китель и спрятанного за тонкую занавеску. Занавеска его практически не скрывала, только придавала таинственности и загадочности. На стену кто-то прицепил светильник в виде черепа со светящимися фиолетовыми глазами, а в туалет добрая душа поставила тыкву тоже со светящимися глазами, только на этот раз свет был красного оттенка.
Я только похмыкала, разыскивая по всем нашим хоромам следы празднования. Нет, портить праздник людям и не только мне не хотелось. Вершители-шутники неплохо прижились в выделенной им системе и решили порадовать народ. Кто я такая, чтобы им мешать? С другой стороны же, я помнила, что шуточки у них были весьма специфическими, поэтому мне совершенно не улыбалось обнаружить, что все мое семейство угостилось из графина с соком, в который добрые души подсыпали виагры, или, к примеру, слабительного. Даже и не знаю, что из этого хуже. К тому же, способов жестоко подшутить было великое множество.
Я откинула подушку и обнаружила пердушку, подложенную в аккурат на то место, куда предполагается класть голову перед сном. Подумав, я вытащила ее и отправила детишкам в детскую. Пусть развлекаются, а я все же хочу больше покоя и мирного отдыха.
Увы, мирный отдых мне только снился. Стоило выключить свет и попытаться расслабиться, как активировался проклятый светильник, вперив свои фиолетовые фонарики прямо мне в лицо. Я накинула на него черную ткань и наконец-то задремала. Было бы неплохо проспать всю ночь, чтобы не нарваться на неприятности с вершителями, все же они порой шутят весьма специфически, а я не в том душевном состоянии, чтобы воспринимать черный и почти черный юмор.
Увы, поспать мне не удалось. Стоило только задремать, как амулет связи стал буквально разрываться. Пришлось подниматься, доставать его из грудины и принимать вызов Шеата.
— У нас тут… — серебряный обернулся через плечо и скривился. — В общем, подходи в зал совещаний, сама увидишь.
Он отключился, а я поплелась на выход, поняв, что поспать этой ночью уже не получится. Так оно и было.
В зале совещаний, специально оборудованном для встреч с весьма могущественными существами, пара вершителей-шутников держали какого-то красноволосого парня, судя по ауре, конкретного такого паразита. От него фонило неприятием и ненавистью, да так сильно, что хотелось отойти подальше. Чужие эмоции воспринимались как мерзкий запах, от которого сбоили сенсоры.
Отдельно выходили из зала какие-то пепельные дракошки, которых я ранее не видела, а Шеат сидел рядом со странно знакомым парнем. Точнее, двумя парнями. На длинном гостевом диване за столиками расположились демоны весьма колоритного вида. Я почесала нос, чующий смачные неприятности, и подошла поближе.
— Ну и что на этот раз?
— Параллели, — грустно вздохнул Шеат и указал рукой на парней: — Знакомься, это Ярим, а это Твэл…
Я подобрала челюсть и обернулась на ругань — вершители выводили куда-то красноволосого, за ними шел недовольный Шеврин, то и дело поминая чью-то матушку и идею шуток вообще.
— Однако… — сидящие передо мной демоны были слегка похожи на оригинальных, но лишь слегка. Ярим и вовсе был блондином с единственной сиреневой прядью волос, чуть более загорелым и с каким-то расстроенным выражением лица. Твэл оказался почему-то седым или пепельным, так сходу разобрать не удалось. Его серые глаза почему-то не меняли цвет, хотя в стрессовой ситуации должны были. Перед демонами стояла посуда с едой — булочками, каким-то хитро выполненным мясом и рыбой. Оба потихоньку жевали, хотя больше предпочитали оглядываться и таращиться на всех нас.
— Ну думала, что…
— Не ожидала их увидеть? — понимающе кивнул Шеат. — Это все вершители. Пошутили так пошутили. И попали как раз на спасение погибающих в параллельной вселенной.
— Лучше бы это была подушка-пердушка… — тихо буркнула я. — А еще лучше виагра в кофейнике…
— Пожалей Шеврина, ему завтра рано в Академию, — захихикал Шеат, покосившись на демонов. Оба сидели тихо, но Ярим уже начал прыскать в кулак, а Твэл больше походил на тень самого себя.
— Их выжило только двадцать девять. Отличная шутка, не правда ли?
— На всю вселенную? Просто прекрасная. Я уже даже согласна оставить светильник… — протянула я.
— Чтобы нас не видеть? — глухо поинтересовался Твэл, наконец взглянув на меня, но тут же опустил голову, глядя в свою тарелку с расковырянной рыбиной под соусом.
— Почему же… чтобы катастрофы не случилось… — мне показалось, будто он обвинял меня в произошедшем. Но я ведь об их вселенной понятия не имела, не ходила туда и их не трогала. Этих параллелей еще, оказывается, как собак нестреляных.
— А ты отличаешься… от нашей… — протянул Ярим, сверкнув зелеными глазами.
— Ты тоже отличаешься от нашего Ярима, — парировала я, глядя на это недоразумение. Хорошо хоть, что это какая-то другая параллель, а не та, где я была его женой. Как-то не хотелось бы брать в семью еще и параллельного Ярима со странными наклонностями…
— И что же там было у вас? — я присела на край дивана, чтобы не маячить перед носом у демонов и не раздражать их. Шеат довольно подвинулся.
— Вон тот мудила грохнул вселенную, — будто выплюнул Ярим, глядя куда-то перед собой. — А меня ты, то есть… наша ты запихала в капсулу в самом начале сражения и не дала поучаствовать в битве. Может быть, ничего бы этого и не было…
— Тебя бы тоже убили, только и всего, — пожал плечами Твэл, так и не поднимая взгляда от тарелки. Потом наконец увидел в ней то, что хотел, и взялся жевать, медленно и механически, будто бы вместо нежнейшей тушеной рыбы была жвачка.
— И дальше что было?
— А дальше не знаю, — отмахнулся Ярим и залпом осушил подставленный стакан с соком. — Фу! Я думал, тут вино.
— Пить вредно, — ехидно заметил Шеат, невзначай пихнув меня в бок. — Тем более тем, кто пережил такое потрясение.
— Да иди ты, мелочь, а туда же… — Ярим сколдовал себе бутылку, откупорил движением когтя и смачно к ней приложился. Твэл только покачал головой и отвернулся. Он почему-то не просил вина и слишком тихо сидел. Тихо для привычного мне Твэла. Кто знает, что с ним там произошло.
— Я не мелочь, я дракон, — надулся Шеат, но тут же успокоился, решив, что обижаться на демона с травмированной психикой — это чересчур.
— Угу, где вы были, драконы, когда нас убивали там? — подал голос Твэл.
— А где была я? — мой вопрос был задан не просто так. Возможно, моя параллель не нашла тамошнего Шеата, а может быть, никогда с ним и не встречалась.
— Наша ты была в Замке. До последнего, — Твэл вздохнул и отставил тарелку, но было видно, что он еще вернется к еде после рассказа. — Вон его спихнула в капсулу, а я был на передовой. Потом, когда меня… пленили… тебя убили. Вот и все.
— В таком случае, вам нечего пенять на драконов. В вашей вселенной с ними просто не связались. Их не нашли. И не было связующего звена в виде меня, — я развела руками, понимая, что там что-то пошло не так. — А как же вы там жили? — попыталась узнать, ведь с нашим Твэлом я ужиться никак не смогла, хоть он еще и не самый худший образец типажа «мудак обыкновенный».
— Хорошо жили до прихода сверхов… — буркнул Твэл и вернулся к еде, решив занять рот, чтобы не отвечать на глупые вопросы. Я тоже решила не насиловать ему мозги. Захочет — расскажет.
— У нас тоже сверхи возмущались. Но теперь их Гитван потихоньку перевоспитывает начиная с Совета… — протянула я, но демоны остались молчать.
Потом пришел наш Ярим, матерно высказал все, что он думал о параллелях и катастрофах вместе с паразитами и сверхами. Он уже пару дней тусил на «Звезде души», поскольку я хотела, чтобы он нормально выспался, отъелся и успокоился. В Замке его преследовала какая-то пакость, и даже настройки затемнения и зеркальной поверхности окон помогали слабо. Так что демон пока торчал на корабле, попутно собирая отчеты и пересылая их в Совет демиургов. Ума не приложу, на кой черт демиургам знать о том, что творится на нашей Шаале в целом и в Замке в частности, но им так хотелось, а нам спорить с демиургами было не с руки. Да и тем более, в Совете сидел Лиан, так что ничего дурного он бы демонам не сделал.
Шеат отвел меня в сторонку, давая возможность демонам поматериться вдоволь, а заодно и напиться. Я тоже решила не мешать, мало ли, о чем им нужно поговорить. Может, они будут делить власть в Замке. Так и представляю двух Яримов — желтого и фиолетового, швыряющего друг другу отчеты и короны и кричащих: «Забери их себе!».
— Ты это… в общем, с Твэлом поаккуратнее, — попросил Шеат, шепнув мне на ухо.
— Не бойся, я не буду к нему приставать, — отмахнулась я. — И трогать его тоже не буду, мне свой вот тут стоит, — я черкнула по горлу.
— Дело в не том… Он долго пробыл в гареме у кого-то из тамошних сверхов и теперь… ну, ты сама понимаешь, сильно не в настроении вспоминать это все, — доверительно зашептал дракон. Мог бы особо и не стараться — перекричать мат двух демонов было весьма проблематично. Я отфильтровала звук так, чтобы временно слышать только голос Шеата.
— Не бойся, я не мужик, насиловать его не собираюсь, предлагать вступать в семью тоже.
— Ну… как раз это было бы выходом. Но сначала ему надо голову подлечить, — серебряный выразительно постучал себя кулаком по башке. Я прыснула, согнувшись пополам, сделав вид, что не угараю, а поправляю дракону пояс.
— Шеат, нам всем надо головы лечить. Тут в кого ни плюнь все шизики, параноики, истерики и так далее. Так что голову ему пусть кто-то другой полечит…
— Кстати, там есть еще параллель нашего Эрстена… ну ты помнишь деда Ольтарена…
— Ну вот пусть он и лечит голову Твэлу, а то мы и так все в очередь выстраиваемся к Ольчику по вечерам, — вздохнула я.
— Ты не поняла, ему самому голову надо лечить, — возразил дракон. Я потерла виски, понимая, что нам досталось больше геморроя, чем мы могли предположить.
— Ладно, черт с ними. Завтра что-то решим. Сейчас пусть отдыхают и выспятся. И мы тоже, — я вернула себе звук, в голове тут же запульсировали громкие голоса демонов.
— Теперь я понимаю, почему ты не любишь параллелей, — вздохнул Шеат и пошел успокаивать разошедшихся парней.
Я издали наблюдала за этой сценой и зевала. Надо было идти ночевать к паладинам. Они бы не выгнали блудную богиню посреди ночи, может, и кроватку какую хорошую выделили. А то демоны да драконы теперь будут колотиться всю ночь. И чего им в своей вселенной не жилось? Как вариант, тот паразит все и учинил, раз все остальные сдохли. Жаль, что его спасли. Надо было не спасать паскуду… Фонило от него так, что хотелось сразу закопаться и не вылезать из норы пару столетий. А нам теперь выгребайся с новыми параллелями. Надеюсь, хоть драки за власть в Замке не будет, а то еще их мирить и делить территории мне только и не хватало для полного счастья.
Она безупречно поклонилась, подала руку. И лишь когда они оказались в стороне от посторонних глаз, в верхней парадной галерее, позволила себе немного расслабить плечи и выпустить его пальцы.
– Простите, благородный чеор… я думала, этот день будет длиться вечно…
Голос всё такой же отстранённый. И ещё она почему-то смотрела куда угодно, только не на Шеддерика.
– Что-то не так? Я могу что-то сделать для вас?
– Нет, просто… здесь всё изменилось, но камни-то те же самые. Если внизу новая мебель, и ковры, и светильники, и всё остальное… здесь по-другому. Здесь как будто время замерло. Камни помнят… и я помню. Но больше никого нет.
– Это тяжело, я понимаю. Может быть, потом вы решите построить себе новый дом в городе, а здесь будет… не знаю… музей. Или…
– Тюрьма.
– Для тюрьмы здесь слишком просторные залы и слишком красивая отделка.
– Вы улыбаетесь. Чеор Шеддерик… мне кажется, у меня не получится. Не получится хорошо сыграть свою роль. Я никого не запомнила. Несколько человек смотрели на меня с ненавистью, а та пожилая чеора в чёрном – с таким злорадством, словно уже подложила мне в постель дохлую крысу…
– Опишите!
– Кого?
– Сначала тех, кто смотрел с ненавистью.
Темери нахмурилась, как хмурилась всегда, когда ей приходилось напрягать память.
– Девушка в тёмно-синем платье…
– Не из тех ли, что устроили безобразную драку возле вашего кресла?
– Нет, нет… даже странно, эти две смотрели просто с любопытством, как все. Эта немного старше. И у неё родинка возле глаза.
Темери показала, где родинка. И опять не взглянула в глаза. Не эта барышня в синем её беспокоила, что-то совсем другое. Но разве выпытаешь вот так, посреди коридора. Да и надо ли выпытывать? Стоит ли эти проблемы всё ещё считать своими? Да что ж она не смотрит в глаза-то. Как будто провинилась в чём.
– Я понял, кто это. Ещё?
– Два пожилых чеора, один с усами, полный и хмурый. Второй, возможно, его сын. Они подошли вместе. Да ведь за взгляд не наказывают. И не хочу я… как будто клевещу на людей.
– Темери, ваша жизнь зависит от того, насколько быстро нам удастся найти ваших врагов. Я просто проверю тихонько их, они даже не заметят. Или вы решили, что я сразу кинусь их убивать?..
Вздохнула. Может, она что-то такое и подумала, но сама поняла, насколько её подозрения безосновательны и глупы. И промолчала.
– А дама, конечно, чеора та Роа. Чёрная шляпа, красные губы и чёрный же парик.
– Парик? Я думала, она просто красит волосы. Да, это она.
– Не принимайте от неё подарков и не разговаривайте с ней наедине. Это злобная вредная старуха, которая делает гадости просто ради того, чтобы насладиться чужим горем.
– Хорошо. Не буду.
Некоторое время прошло в молчании. Надо было вести её дальше, в конце концов, девушке нужен отдых, да и слуги устали ждать… но оставлять разговор не оконченным было не в правилах Шеддерика.
– Я чем-то вас обидел? Что случилось?
– Всё хорошо, – сказала шепотом, а потом вдруг в испуге вскинула взгляд, – всё действительно… не так плохо. Не думайте, что я обманываю. Всё идёт как надо, наверное. И дело, конечно, не в вас. Наоборот, когда вы рядом, как-то спокойней. Я привыкла уже, что вы всегда знаете, что делать, так что даже если это и не так, всё равно мне легче. Просто немного страшно. Это пройдёт. Я обещаю. Всегда проходило.
Шеддерик не верил ни единому слову, но что он мог сделать? Для Темери не подходил ни один из тех способов утешения девиц, которые были ему знакомы. Ни обнять. Ни наговорить комплементов… не говоря уж о менее скромных вариантах.
– Идёмте, – вздохнул он. – Мы почти пришли.
Она остановилась возле дверей в бывшие апартаменты наместника Хеверика. Даже подошла к тёмным от времени дубовым дверям, отделанным бронзой.
– Здесь жили родители. Нам с братом было строго запрещено сюда входить. Но мы всё равно пробирались…
– Недаром наместник Хеверик выбрал эти комнаты для себя. После его смерти они пустуют. А сейчас там и вовсе ремонт. Идёмте же.
– Конечно. Вы, должно быть, торопитесь.
Шеддерик отвечать не стал. Не то, чтобы он торопился, нет. Но было неприятное ощущение, что в пустом коридоре за ними кто-то тайно наблюдает. Обычно у апартаментов наместника всегда дежурили гвардейцы. Сейчас их не было, и это вызывало смутное чувство непорядка. Впрочем, интуиция вещь ненадёжная. Сегодня поможет, завтра обманет. Верить ей глупо. Но подстраховаться никогда не повредит.
Короткая лестница, покрытая вытертым синим ковром. Две одинаковые двери, намного скромней, чем та, за которой скрывались комнаты наместника. Левая заперта, правая приоткрыта. У входа, как и положено, гвардеец.
– Ну вот, пришли. Кто здесь раньше жил?
– Кормилица брата со своими детьми, их у неё было трое. А вот здесь, напротив, жил брат. Я ему завидовала, там из окон видно бухту.
– Понятно. А где жили вы?
Темери улыбнулась.
– Считалось, что я уже достаточно взрослая. Выше этажом было девичье крыло. Правда, кроме меня, там обитали только три компаньонки и наша прислуга. Что там сейчас?
– Жилые комнаты придворных. Завтра всё увидите.
Шеддерик был уверен отчего-то, что в пустом гулком коридоре Темершане грозит большая опасность, чем в личных покоях. Знал бы, что всё совсем не так, пожалуй, не торопился бы спихнуть её под опеку прислуги.
– А сами вы? Где обитаете? Или я не должна спрашивать?
Да откуда же столько любопытства? Почему именно сейчас она начала задавать вопросы? Шедде ответил:
– Квадратная башня, верхний этаж. Там, кажется, раньше тоже жили слуги. У ретаха было много слуг. Рэта, вам следует отдохнуть. Завтра увидимся. Утром придёт церемониймейстер, сообщит о завтрашних парадных приёмах. Они традиционны. Но их как раз не нужно бояться. Это всё будет в Цитадели, и рядом с вами всегда будут надёжные телохранители.
– Понимаю. И благодарна вам за это.
Шеддерик распахнул дверь, пропуская её вперед. Вскочили и мигом выстроились вдоль стены четыре девушки. Две горничные и две компаньонки – обе мальканки, обе – из проверенных, лояльных Ифлену дворянских фамилий…
Старшая из них по жесту чеора присела в безупречном поклоне и представилась Шионой. Шеддерик понял, что Темершана теперь в надёжных руках, и он, наконец, может вернуться к другим, не терпящим отлагательства делам.
Мальканка немного помолчала, потом как-то быстро и неловко поклонилась ему и попросила девушку представить остальных.
Шеддерик поднял на прощание руку и ушёл.
А тревога никуда не делась.
Он вернулся в зал, где прислуга уже начала убирать остатки торжественного ужина. Гостей там не осталось.
Зато учтивый посыльный передал, что в кабинете его ожидает Гун-хе с докладом о тех событиях, что всё-таки произошли во время церемонии представления, но укрылись от глаз самого Шеддерика.
Цитадель Тоненга появилась чуть ли не семь веков назад. Сначала это была крепость с толстой стеной, направленной к морю, и одним единственным главным зданием, круглой башней, служившей одновременно и маяком, и дозорным постом. Потом здание постепенно достраивалось, реконструировалось, расширялось. Появлялись новые башни, залы, галереи, внутренние дворики. Вокруг выросло две новых стены с воротами и защитными бастионами.
Век назад всё это пришло в упадок из-за отсутствия серьёзной опасности с моря, и часть здания была разобрана и переделана с учётом пожеланий тогдашнего правителя: чтобы было больше света и простора, а также, чтобы жильё ретаха выглядело современно, и знатные гости удивлялись и восхищались красотой и убранством его залов.
Именно в этой части как раз и проживали сейчас богатые ифленские и мальканские дворяне. А более древняя и менее нарядная часть досталась слугам, гвардейцам и придворным сианам. Шеддерик относил себя более к обслуге старого наместника, нежели к членам его семейства, так что выбрал себе удобные, но аскетичные комнаты подальше от праздничных залов и парадных гостиных. Здесь можно было без опасений встречаться с агентами, а толстые древние стены исключали возможность прослушивания.
В самом начале опытный сиан обследовал всю башню и доложил, что не нашёл магических ловушек, иллюзий и каких-либо средств для наблюдения за происходящим в комнатах.
Личные комнаты Шеддерик разместил наверху – там узкие окна открывали вид на бухту с одной стороны, а с другой – на крыши Тоненга. Кроме того, у «городского» окна рос старый каштан, каждую весну радовавший красивыми ароматными цветами.
Кабинет же имел лишь одно маленькое окно, выходившее во внутренний дворик.
Из него можно было любоваться замшелой соседней стеной замка и крышей навеса, под которым хранились дрова.
Сводчатый белёный потолок, кованая люстра на десять свечей, стол у окна из тяжёлого тильского дуба. Золотой чернильный прибор. Стеллажи с книгами и справочниками, карты на стенах. Три кресла с резными спинками работы известного ифленского мастера. Вот и весь интерьер личного кабинета главы тайной управы.
Когда Шеддерик вошёл, Гун-хе, было задремавший на том из кресел, что стояло в стороне от окна, тут же вскочил и замер, вытянув руки вдоль тела. Он не знал наверняка, что Шеддерик та Хенвил будет один, и на всякий случай продемонстрировал знание установленного порядка приветствия возможному гостю. И лишь когда дверь за хозяином кабинета закрылась, он подошёл к столу и положил на него несколько конвертов. Гун-хе был из тех людей, что при посторонних считают долгом сохранять каменное выражение на лице, но в кругу своих мог позволить себе расслабиться и выражать эмоции, как все обычные люди. Он даже слегка улыбнулся, когда Шедде жестом предложил ему вернуться в облюбованное кресло.
– Из дома Шевека никого замечено не было. Разве только наняли новичка. Но насколько я знаю, обученную молодёжь они пока на улицы не выпустили. И до серьёзных дел тем более допустить не могли. Так что тут вы зря беспокоились.
– Хорошо.
– Чеора та Роа имела непродолжительную беседу с вашим братом. Инициатива была её. При разговоре присутствовали другие дамы. Ваш брат старался держаться корректно и довольно быстро от неё отделался.