В тот вечер она не работала в 16:00, а к 17:00 была в книжном магазине. Она не хотела заходить внутрь, но зашла. Она не хотела смотреть Азирафелю в глаза, которые говорили ему, что она не хотела корневое пиво, которое он нашел специально для нее, но она посмотрела. Он не ответил тем, что обиделся или оскорбился. Он просто хотел быть гостеприимным, он просто пытался быть добрым с ней. Он был счастлив услышать, что она будет обычный тоник (со льдом, да, пожалуйста, что не так с этим гребаным островом и его необъяснимой нехваткой льда?). Он был счастлив протянуть ей стакан с тоником, чтобы она могла его принять.
Каким-то образом ей удалось сделать его счастливым. Она сделала это, просто приняв его дар доброты. В конце концов, он был самым добрым человеком, которого она когда-либо видела.
Он был самым добрым человеком, которого она когда-либо видела, и он смеялся, пока его глаза не наполнились слезами, когда Кроули настучал про чай. «Хреновы сукины дети, оба», — подумала она, а потом подумала, что, может быть, Азирафель все-таки не так уж плох.
***
Обри Тайм заснула еще до того, как ее самолет взлетел, и не просыпалась до тех пор, пока он не приземлился.
Межличностные процессы
Комментарий к Межличностные процессы
Обри Тайм и Кроули приступают к завершению того, что начали.
*Пулитцеровская премия — одна из наиболее престижных наград США в области литературы, журналистики, музыки и театра.
(прим. переводчика) (ಥ﹏ಥ)….я их так люблю…..
Обри Тайм открыла дверь своего кабинета и увидела ангела и демона, сидящих в ее приемной, а перед ними на кофейном столике стояла эта полосатая хав…как её там?.
Это была мирная картина.
Азирафель сидел с книгой на коленях, наклонив голову, и читал. Кроули свернулся калачиком на следующем сиденье, прислонившись к Азирафелю, и для всего мира выглядел совершенно мертвым. Бутончик же выглядел просто отлично. У нее был новый горшок: полосатый узор серого и приглушенного красного, напоминающий какой-то текстиль.
Когда Кроули впервые упомянул о них, имя Бутончика и её пол стали для неё неожиданностью. Обри Тайм не знала, считать ли это имя большой честью или тонким подколом. С одной стороны, это мог быть способ Кроули позволить ей дать имя растению, позволить ей быть той, кто наделит его индивидуальностью. Если это так, то она знала, что это было глубоко значимое представление о том, насколько прочным стал их терапевтический союз. В качестве альтернативы, это могло быть просто его способом убедиться, что она больше не сможет раздражать его, называя его Бутончиком. Короче, Бутончик была Бутончиком.
Ни Азирафель, ни Кроули (ни, как она полагала, Бутончик) не двинулись с места, когда она открыла дверь. Обри Тайм размышляла о том, как лучше всего разбудить Кроули, когда он доказал, что вообще-то не спит.
«Знаешь, что она мне однажды сказала?» — спросил Кроули. Сначала Обри Тайм подумала, что он не выспался, но потом она поняла, что он просто говорит расслабленно. Он лениво поднял руку в воздух и помахал ею перед лицом Азирафеля, чтобы привлечь его внимание. Он явно говорил с Азирафелем, а не с ней.
«Что же?» — ответил Азирафель.
«Она мне сказала…» — продолжал Кроули шутливым тоном, ни один из них явно не испытывал никакого стыда, что они обсуждают её, хотя она стояла прямо перед ними. — «Если бы она была там тогда, в саду? Она бы взорвала стену».
«Ха!» — Азирафель усмехнулся. — «Хотелось бы на это посмотреть!» Он поднял глаза и улыбнулся ей, и будь она проклята, если его глаза не искрились в буквальном смысле от веселья.
«Кроули, ты засранец», — подумала она. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но успела.
«Именно так я и сказал», — сказал Кроули, удовлетворенно кивая. — «Кроме того, динамита же тогда не было».
«Погоди-ка.» — Азирафель нахмурился и повернулся к Кроули. — «А что бы ты сделал с динамитом?»
«Сам как думаешь? То же самое, что делают с динамитом».
«Но, Кроули». — Азирафель казался немного сконфуженным. — «У тебя не было рук».
«Не было рук? Есть у меня руки!» — теперь настала очередь Кроули сконфузиться. Он замахал обеими руками, сгибая пальцы, как бы говоря вот посмотри на этих гаденышей. — «Были у меня руки».
«Я тя умоляю. Я помню, как ты ползал—»
«Думаешь, только потому, что ты их не видел, у меня их не было?»
«Что бы ты сделал — взял динамит в рот?»
«Ты что, думал, что у меня не было рук, пока ты случайно не увидел меня с ними?»
«А если бы у тебя в нем клык застрял, что тогда?»
«Зачем тогда называть меня Кроуликом, если у меня были руки?»
«Ну- а ноги!»
«Ноги?»
«Конечно, это гипотетически, потому что мы уже установили—»
«Ты меня многоножкой обзываешь?»
«Ничего подобного! Я просто говорю—»
«Ребята!» — вмешалась Обри Тайм, повысив голос настолько, чтобы привлечь их внимание. Обе головы повернулись. «Слава Кому-нибудь», — подумала она.
«Часики тикают», — сказала она.
Кроули поворчал себе под нос, и она предположила, что он все еще обсуждает тему рук, многоножек и происхождения Земли. Но он также начал перестраиваться, вставать.
«Я буду здесь, когда закончишь, дорогой мальчик», — сказал Азирафель. Его тон внезапно стал намного мягче. Он сунул в книгу большой палец, но все его внимание было сосредоточено на Кроули. Обри Тайм видела, насколько полностью Кроули привлек его внимание.
Кроули, со своей стороны, ответил еще одним ворчанием — она поняла, что это было нежное ворчание, и ей стало интересно, насколько более откровенно нежным был бы его ответ, если бы ее не было. Он поднял Бутончик, похлопал Азирафеля по плечу и направился в ее офис.
Это была мирная картина. «Во многих отношениях, — подумала Обри Тайм, закрывая дверь и собираясь приступить к работе. — это была абсолютно идеальная картина».
***
Кроули растянулся в своем кресле и вытянул ноги, как будто он пытался стоять горизонтально. Бутончик стояла на крайнем столике, солнцезащитные очки были сложены рядом с ней. Кроули больше не носил солнцезащитные очки во время сеанса.
«Так как Ваше дерево?» — спросил Кроули.
Он не делал штуку. Ему больше не нужно было делать штуку. Они оба прошли через штуку. У них был договор, обоюдное согласие, обязательство быть открытыми и честными.
«Думаю, выглядит нормально», — ответила Обри Тайм, переключив внимание на дерево. Оно выглядело не идеально, но лучше. У него больше не было мертвых листьев, так что это было уже что-то. И оно, и Бутончик находились в долгом процессе исцеления. Однако, в отличие от Бутончик, у ее дерева не было имени. Называть растения просто не для неё. «Вы теперь будете спрашивать об этом каждую неделю?»
В прошлом было время, когда она задала бы этот вопрос, потому что злилась. В прошлом было время, когда её эта идея выбесила бы, когда она бы зарычала на него за то, что он поднял эту тему. В прошлом было время, когда Обри Тайм ненавидела это дерево. Но она не могла больше ненавидеть его. Она не могла позволить себе ненавидеть то, что так много значило для них обоих.
Он пожал плечами. — «Вы можете попросить о помощи, если она Вам понадобится».
В прошлом было время, когда она бы разозлилась, бесилась и рычала. Но больше нет.
«Я знаю», — сказала она. Она улыбнулась. Она улыбнулась, и всерьез. «Спасибо. Возможно, в какой-то момент мне понадобится помощь. Я же ничего не знаю об уходе за растениями».
Он открыл рот, как будто у него ответ на языке вертелся, а затем пересмотрел его в последний момент. Затем он сказал таким тоном, который ясно давал понять, какое язвительное засранство он изначально намеревался выпустить: «Да. Да, Травинка, я думаю, это уже давно стало очевидным».
«Ой, да заткнитесь Вы», — сказала она, чувствуя себя дружелюбной, расслабленной, свободной. — «Давайте, у нас по плану работа».
«Это да», — согласился он. И вот они принялись за работу.