«Сознание не терпит пустоты, а потому склонно населять её призраками» (Дэвид Митчелл «Облачный атлас»)
Только-только появляюсь у Ломастеров, как меня сразу нагружают ящиком с инструментами и связкой металлических прутьев.
— Выезжаем. В цирке согласны принять. Транспорт я заказал, — Мастер предельно краток. Движения резкие, взгляд цепкий – напряжение момента мне передаётся мгновенно, некогда размышлениям предаваться, пора действовать. Темные круги под глазами, нахмуренные брови, добавляющие глубины морщинам на лбу — прекрасно понимаю, как он вымотался за эти неполные два дня.
В коридор из мастерской грузно выходит, печатая шаг, механическое чудо. Его габариты заметно подросли с прошлого раза. Пол и стены подрагивают, статуэтки на полочке тоже – как бы не свалились. Отхожу к двери, благо та уже открыта, а то у меня ж обе руки заняты. Спускаюсь по ступенькам. Грузовой паромобиль у ворот уже вовсю дымит, позволяя двигателю разработаться на холостом ходу. Задняя часть крытого кузова на цепях опущена и в подобие лестницы превращена. Сверху на кузове еще и балка с цепью и двумя блоками приварена, как простейшая стрела строительного крана. Несу инструменты и прутья внутрь, укладываю в общую кучу. Выглядываю, не нужна ли ещё помощь, но механоид спускается по ступеням самостоятельно. Медленно, но верно переставляет ноги и даже не пошатывается. Залюбуешься. Даже немногочисленные зеваки следят, затаив дыхание. Замечаю новые детали во всех местах суставных сгибов. Раньше их определённо не было. И по плечам за спину уходят новые опорные сегменты, надо будет поинтересоваться у Ломастера, для чего они.
Астер обгоняет своё творение, заносит в кузов ещё одну связку металлических прутьев.
— Это последняя, — сообщает мне мимоходом, — Готовь ремни безопасности.
«Может, горизонтально положить проще?» — думаю я и сам себе отвечаю, — «Ага, а потом ещё и поднять нормально не сможем без разбора на запчасти».
Благо, ремней в дальнем углу кузова лежит с запасом, а кольца для крепления приварены и на потолке, и по стенам, и на полу. Вытягиваю один, распутываю и наматываю на руку так, чтобы удобнее было брать, вытягиваю второй. Меж тем чудо техники дошагало до паромобиля и замерло, но тут уже пригодилась конструкция на кузове, перевозчики споро примотали цепями свой пусть и необычный, но груз. Простейший кран заработал, поднимая эксклюзивный экземпляр над землёй и со скрипом и лязгом перемещая его внутрь кузова.
— Сами закрепите, или помочь? – слышу снаружи после того, как ноги механоида прочно встали на пол.
— Справимся! Я дам сигнал, когда ехать, – отвечает Астер, забирая у меня один из ремней и показывая, куда привязывать второй. А тут уже и торцевая стенка поднялась, закрывая кузов, благо свет всё равно попадал внутрь из узких окошек в потолке, и работа по закреплению продолжалась без накладок.
— Интересно, всё ли в порядке у Безымянного? – произносит Ломастер чуть в сторону, и я секунды на три ловлю состояние лёгкого шока.
«Неужели умудрился и ходовую часть сваять? Да не, бред, за два часа такое даже гению из гениев не осилить… или всё же…?!»
Но затем изнутри механоида доносится тихий тройной стук, и я успокаиваюсь. Чудес не бывает, план всё тот же. Проверяю, подёргав, все четыре ремня, даю отмашку Мастеру, а сам сажусь у боковой двери на пол. Для мягкости — поверх своей многострадальной сумки, а за дверную ручку в виде длинной широкой скобы удобно уцепиться, примерно как за поручень в автобусе. Ломастер дёргает свисающий с потолка шнурок, и я слышу звук колокольчика со стороны кабины.
Пока едем, размышляю о том, какие фразы написать на оборотной стороне табличек. Раз Астер представит меня в цирке ещё и как своего помощника, я смогу бывать там чаще и подстраховывать Безымянного. Мастер усаживается напротив меня, на горку ремней. Переключаю на пару секунд автопереводчик в двусторонний режим и после первой же фразы возвращаю на исходный.
— А, может, зря мы так спешно действуем?
— Не зря. Без проверки на месте никак не обойтись. Работает всё на честном слове, будем по ходу доделывать.
_______________
Джениус подходит к реле и ползунком повышает освещённость арены, затем со щелчком прокручивает штурвал регулирующего механизма, и желто-оранжевые передвижные стёкла, возникшие перед каждым из светильников, сразу добавляют атмосферу уюта. Мужчина окидывает взором помещение, переводит взгляд вверх и…
— Мия?! Что ты делаешь?
Прекрасно выстроенная акустика арены тут же усиливает его голос. Девушка, уже поднявшись по опорной балке почти до конца, замирает там в нерешительности.
— Я? – тихо отзывается она, глядя не вниз, а куда-то под купол.
— Не удумала ли ты чего, а? А ну слазь! Слазь, кому говорят!
— Просто кое-что хочу проверить на месте…
— Слезай, говорю тебе, не балуй! Сейчас заказ эксклюзивный привезут, а ты по верхам прыгаешь, что люди подумают?
— Может, подумают, что тренируюсь, — всё же начинает спускаться девушка, аккуратно ставя ноги по скобам, вбитым в вертикальную поверхность на манер лестницы.
— Ты тренируйся, да только на нормальных снарядах. И про страховку не забывай.
В большом коридоре уже скрипят петли ворот, высокий свод доносит ровный гул двигателя. Через служебный въезд, при желании, можно доставить на арену хоть два паромобиля, стоящих друг на друге, а в данный момент въезжает лишь один, но грузовой. Управляющий обходит махину, громко чихает от поднятой пыли и скапливающегося дыма. Работники сцены уже бегут к рычагам, открывающим специальные пластины на верхнем ярусе цирка, как раз и предназначенные для проветривания. Остальные циркачи уже скапливаются у входов на арену, стекаются к ним со всего здания, привлечённые новостью. А Мия спешит отыскать в толпе подруг, пока грузовой паромобиль опускает заднюю стенку кузова, а затем включает кран и перемещает на песок арены привезённый груз.
_______________
Пока разношерстное сборище пожирает глазами нашего механоида, а цирковой управляющий жмёт руку Астера Ломастера, исполняю обязанности низкоквалифицированной рабочей силы – выволакиваю из кузова по очереди связки металлических прутьев, инструменты, грубо сколоченные деревянные ящики. Хоть бы кто догадался помочь, но нет ведь, стоят, уши греют!
— Ничего себе! Успел. Действительно успел даже раньше, чем вовремя… – восхищается Дакир Алабас, — На этот раз Вы, Мастер, превзошли все мои ожидания!
— Сжатые сроки не слишком-то способствовали качественной работе. И всё же моё творение Вас не подведёт. Сегодня мы, как и договаривались, проведём испытания на арене, проверим настройки, а завтра уже можете хоть в утреннюю, хоть в вечернюю программу выступлений включать.
— Конечно, конечно, проводите испытания…
Паромобиль, освобождённый, наконец, от всего груза, описывает прощальный круг по арене, иначе ему не развернуться, и уезжает, оставив на память две колеи и дымовую завесу. Подхожу к Ломастеру, разминая занывшие от скоростной переноски локти и кисти рук.
— Всё необходимое для работы, у Вас, как понимаю, с собой? – уточняет у моего начальства управляющий.
— Да, нам нужно лишь место за кулисами, туда мы перенесём материалы и инструменты. И там же соорудим небольшой решетчатый бокс…
Но тут, несказанно «обрадованный» перспективой очередного таскания тяжестей, вмешиваюсь я и протягиваю Астеру единственную подходящую по случаю табличку «Вы поможете мне?»
— Ах да, помощь в переноске, конечно, не помешает. Сможете выделить работника или двух? Так же, на первое время и на случай внесения доработок и корректировок, сюда будет приходить мой троюродный племянник. Он не может разговаривать, но в механике разбирается сносно, отправлял его к Вам в качестве курьера, помните?
— Да, припоминаю.
— А продемонстрировать работу механоида мы можем хоть сейчас.
Дакир ещё раз энергично жмёт руку Ломастеру.
— Премного благодарен! Премного. Сгораю от нетерпения увидеть это чудо в действии!
— Значит, распорядитесь отнести наши вещи за кулисы, заодно освободив площадку…
Но тут к управляющему подскакивает низенький старичок-толстячок и, топнув ножкой, заявляет.
— Господин Дакир, просто скажите, чтобы все стояли, как сейчас стоят, а мы с Вами вдвоём пойдём и убедимся, что это не игра воображения!
— Что такое? Не видишь, я сейчас занят?!
— Именно сейчас и надо! Я-то коридоры знаю, смотрите, как все встали – у всех входов, кроме двух, а те к внутренним помещениям ведут. Без окон, без дверей, незамеченным не пройдёт! Там он, я только что видел!
— Он?
— Он, — кивает толстячок, — Ну, или она, Тварь из цирка!
Управляющий натуральным образом хватается за голову.
— Да что ты вообще несёшь такое?
— Вы намедни сказали, что мне могло померещиться, — потряс указательным пальцем циркач, а затем развернулся к народу, — Но это не привидение какое, я точно его, как вас сейчас, видел вчера в коридоре. Причём выглядело оно вот точь-в-точь как я!
— Да, может, там зеркало стояло, делов-то! – попытался урезонить крикуна Дакир.
— Зеркало значит, да? И при этом отражение ноги в руки взяло и от меня дёру дало? И только что из-за занавеса на нас тоже отражение поглядывало?
— Где?
— Там! – торжествующе возвестил старичок, указывая куда-то за спину Астеру Ломастеру, — Идите, идите, проверьте!
Кто-то из тех, кто ближе к указанному месту стоял, даже машинально шагнул вперёд.
— Никто! Никуда! Не идёт! – рявкнул Дакир Алабас во всеуслышание, у него даже жилка на виске вздулась. – А ты! Ты, своими россказнями… нас перед такими гостями позоришь! А ещё заслуженный работник цирка. Стыдно, господин Палфирек, стыдно… А я так хотел обрадовать всех премией! К нам же новое цирковое оборудование только что прибыло, сборы вырастут!
— Нужно просто пойти и поймать этого двойника! – перебивает мужичок и даже рвётся за кулисы, но управляющий ловит за воротник.
В гуле толпы тонет девичий возглас «Дедушка, не надо!»
— Кто первый поможет донести материалы господину Астеру, получит премию уже сейчас, остальные — после обновлённого представления!
По моим ощущениям, соизволившие помочь могли бы сейчас всем скопом унести в закуток не только материалы, но и механоида заодно.
— Да пустите уже меня! – пытается вырваться толстячок то ли из цепкого захвата, то ли вообще из костюма, — Уйдёт ведь!
— Так-с, значит неймётся, — резко ослабляет пальцы управляющий, и его подопечный из-за собственной инерции валится на песок, — Что ж, поступим проще. Ты исключен из труппы! Уволен! Могу по слогам повторить: у-во-лен! Уведите кто-нибудь этого маразматика.
Вижу, как с одной стороны мужичка подхватывает импозантный господин в плаще и чёрном камзоле с узорным шитьём, с другой – бабулька поперёк себя шире в скромном коричневом платье, белом чепце и фартуке. А управляющий вновь привлекает всё внимание на себя.
— Сейчас мы впервые увидим творение господина Ломастера в действии, рассаживайтесь вот в этом секторе, — указывает Дакир влево, — Так, где Вейлин? А, вот, вижу, как раз ко мне идёшь! Прекрасно! Распорядись, чтоб все твои срочно шли за инструментами, с музыкой будет интересней. Кто за свет отвечает в вечернюю смену? Займитесь. И выветрите уже этот дым! Так, ты, ты и ты, взяли грабли и разровняли песок после паромобиля…
Напряжение, что так и витало в воздухе, очень быстро куда-то улетучилось.
— Хельна-а, звёздочка наша, иди сюда, — манит Дакир, — Ещё успеешь побыть плакательной жилеткой, нам срочно нужны новые куплеты для выступления на Центральной Площади.
— Как Вы так вообще можете поступать! – подходит девушка-кудряшка, открыто буравя начальство негодующим взглядом, — Это жестоко!
— Поддержание порядка порой требует жестоких мер! Мы должны делом заниматься, а не призраков и двойников по цирку гонять. Согласна? Вот и займись своими прямыми обязанностями. Конечно, я оплачу лечение твоего деда у хорошего целителя, не волнуйся. Мы умеем ценить былые заслуги.
— С… спасибо, — отвечает девушка и отходит.
А Дакир, промокнув лоб платком, громко обращается уже к Астеру.
— Вы, конечно, объясните мне вкратце, как управлять созданным Вами механоидом? Впрочем, не только мне, полагаю, это будет интересно всем, поэтому прошу, говорите громче! Наша великолепная акустика арены с удовольствием донесёт ваши слова до зрителей!
— Я максимально упростил процесс, — охотно сообщает Ломастер, — Подойдите сюда, со стороны спины. Для начала, повороты: сдвигаете этот рычаг-стрелку на нужный угол и ждёте. Объект будет поворачивать корпус и переступать до тех пор, пока не выровняется, а к тому времени рычаг вернётся в исходное вертикальное положение. С шагами ещё проще – поворачиваете вот этот ключ на столько полуоборотов, сколько объекту нужно сделать шагов вперёд. Пробуем?
— Секундочку! Так после каждого действия нужно догонять механоида и опять что-то включать-поворачивать? – деланно удивляется Дакир Алабас, работая на публику.
— Что Вы, всё гораздо проще! Все остальные трюки сгруппированы в пять разных последовательностей, ключи к ним Вы видите на этом коробе.
— Я-то вижу, а вот зрители пока нет. Включаем поворотный механизм? Хорошо! Итак…
В наступившей тишине я даже услышал скрип рычага-стрелки. Механоид повернул корпус на сорок пять градусов, а тот, кто отвечал за освещение, уже подсуетился, и зеркала перенаправили лучи от барьера к центру арены. Один преступ, второй, третий – ещё поворот на сорок пять градусов и новые переступы. О, теперь в тишине стали слышны шаги возвращающихся музыкантов. Они поднялись и расселись в специальной нише над основным входом на арену. Как я понял, Дакир специально тянул своими расспросами время, чтобы играющие на музыкальных инструментах успели прийти. К ним же поднялась и девушка, названная Хельной.
А механоид как раз повернулся к занятому циркачами сектору спиной.
— Итак, какой именно ключ из пяти имеющихся мы задействуем? Самое время подумать и дружно ответить. Господа и дамы, ваш вариант, три-четыре! – жестом заправского конферансье управляющий прикладывает ладонь к уху, — Я вас совсем не слышу, пробуем ещё раз, три-четыре!
В это же время он едва заметно бросает вопросительный взгляд на музыкантов, получает в ответ кивок.
— Отлично! Кто громче всех кричал цифру «один», знайте, вы молодцы… потому что те, кто кричали «пять», оказались настолько громкими, что оглохли на левое ухо сами, а на правое оглушили соседа!
И тут в дело вступила музыка, а осветитель пустил лучи на обклеенный кусочками зеркал шар. Я подумал, что зря нахожусь в центре событий и аккуратно отступил к барьеру. Оттуда и виднее всё, и под тяжелую ногу или руку механоида не попадёшь.
«Сегодня на арене!», «Увидите впервые!»
— Афиши зазывают, и надписи пестрят.
И всем на удивленье даётся представленье,
Аншлаг в огромном зале — у нас и стар и млад.
«Сегодня на арене!» А может, не сегодня,
Достаточно интриги, добавленной в сюжет.
Ведь все, кто хочет видеть техническое чудо,
Узнали о новинке. И к нам спешат уже.
Играют фанфары и флаги трепещут
И зал замирает, смакуя момент.
Для нового трюка вся сила науки
Конечно, послужит, почему бы и нет?!
_______________
Столь продолжительные аплодисменты от сравнительно небольшого числа присутствующих, звучали сегодня особенно громко. Дакир Алабас вился вокруг изобретателя, засыпая всё новыми и новыми вопросами.
— Мы успели просмотреть только один вариант из пяти, но остальные такие же зрелищные?
— Несомненно!
— А после, на будущее, другие последовательности ведь тоже можно будет задавать?
— Конечно, почему бы и нет. За отдельную плату.
— А начинать последовательность нужно всегда только от центра арены?
— Да, радиус действий я рассчитывал по выданным мне параметрам, место имеет значение.
— А если мы уже сегодня задействуем механоида на представлении? Именно с уже проверенной последовательностью? Всё же сработало!
— Я бы не рисковал. Заметные мне, как разработчику, отклонения всё же были.
— Конечно, дорабатывайте, доделывайте, как надо, но не забывайте, какие-то мелочи общей картины не портят. Я настаиваю на немедленном использовании механоида в цирковой программе. Мы даже успеем сделать объявление с подмостков Центральной Площади. А вы, конечно, проводите наладку, располагайтесь, как вам с ассистентом удобно, я распоряжусь о торжественном ужине в моих апартаментах… В ваше распоряжение оставляю двоих работников сцены. Господа артисты, а вам всем — готовиться к вечернему представлению, кого отправлю на зазывание в город, сообщу дополнительно. Наших гостей в закулисье не сметь беспокоить! Господин Ломастер, прошу меня простить, рад бы остаться и пообщаться ещё, но, как сами понимаете, будущий триумф требует подготовки!
И Дакир Алабас, как какой-нибудь эолинг на крыльях, мчится в свой кабинет, пока Астер задаёт механоиду угол поворота и количество шагов, а так же сопровождает его за кулисы, попутно махнув обоим работникам и ассистенту. Последний показывает на часы, Ломастер соглашается, что да, пора, пусть отправляется выполнять свои курьерские задачи и возвращается, когда удобно. Работникам же мастер объясняет, как из прутьев нужно сооружать большую клетку, причём соединять её можно сразу вокруг ценного оборудования, для экономии усилий, и в это время к нему подходит Вейлин.
— А неплохое оружие… — комментирует он.
— Я не изготавливаю оружие, — отвечает Астер.
— Человек — такая зараза, что может превратить в оружие всё, что угодно.
Но тут уже в диалог вмешивается один из работников.
— Уходи. Господин Дакир сказал, нельзя беспокоить гостей.
— А я и не беспокою, — пожимает плечами музыкант и не спеша отходит, — Кто я такой, чтобы беспокоить знаменитого механика Астера Ломастера. К слову, кому-то тут ещё господин Дакир пообещал сразу же премию за ускоренную помощь выплатить, да, видать, забегался, подзабыл…
_______________
Центральная Площадь утром и Центральная Площадь ближе к вечеру – это словно две разные площади, бойкого торга уже нет, прямо на брусчатку выставляются столики и кресла, повсюду зажигаются фонарики с разноцветными стёклами. И чем ближе к вечеру, тем фонариков больше. В дождливую погоду над столиками разворачиваются большие жестяные зонты, а в прохладные вечера можно согревать руки или подогревать напитки и угощения над специально выставленными на столики жаровнями.
В ожидании своих десяти минут «завлекательного показа», спешно перекупленных управляющим у кого-то из выступающих, Мия, Боннита и Хельна, прогуливаются по площади. Можно, конечно, и присесть за какой-нибудь столик, но тогда правила приличия требуют сделать заказ в одном из многочисленных ресторанчиков или кафе.
— Я вот всё же думаю, если Тварь из цирка существует, то что она такое и правда ли умеет принимать любой облик? – рассуждает Боннита, — Знаете, девочки, мне тоже недавно показалось, что я видела дедулю Постро дважды за очень короткое время. И он вёл себя не столько странно, сколько по-разному.
— Когда он подходил ко мне сегодня, я ничего необычного не заметила, — поводит плечами Мия, — Может какие-то условия такого расслоения есть? Что-то наподобие аномалии пространства и времени. Фантастика, конечно, понимаю…
— А я не понимаю. Да, он старенький, и настроение, порой, резко меняется, но господин Дакир всё равно не прав. Кроме дедушки, с такой оравой зверья никто не справится, нельзя его увольнять, другие дрессировщики по части опыта ему и в подмётки не годятся.
— Быть может, ты слишком переоцениваешь заслуги деда?
— Я уверена в нём. И знаю, что сейчас он так переживает из-за увольнения, что с постели не встаёт. Давайте не будем об этом говорить, как всё уляжется, я всё расспрошу по порядку, а пока – что толку переливать из пустого в порожнее?
— Как скажешь, Хелли. А значит – на очереди самая животрепещущая тема! – торжественно заявляет Боннита, — Девочки, как впечатления от механической игрушки?
— Своими глазами бы не увидела — не поверила бы, что такое возможно, — отзывается Хельна, не совсем понимая, почему подруга чуть заметно хихикнула в конце фразы, — Публика валом валить будет, жди аншлагов.
— Думаю, аншлаг будет, даже если цена билета взлетит вдвое, — соглашается Мия.
— Кстати, Миечка, я слышала, ты собиралась взять дополнительные выступления…
— Увы, управляющий мне уже отказал, — вздыхает принцесса цирка, но танцовщица весело ей подмигивает.
— Значит, не так просила. Любимым игрушкам он обычно не отказывает.
— Ах ты! – заливается краской смущения девушка, — Да на что ты такое намекаешь?!
Мия кривит недовольную рожицу, но даже та у неё получается слишком милой.
— Вообще-то он объяснил всё тем, что теперь все надежды возлагает на эту бездушную куклу. Боюсь, скоро ему и вовсе не потребуются обычные артисты.
— Судя по тому, как он сорвался сегодня на дрессировщика, всё к этому и придёт! Работать станет просто невозможно, — поддакивает танцовщица, — То ли ещё будет.
Мия замедляет шаг и, наконец, опустив взгляд, сообщает:
— Знаете… Я уже и сама подумываю об уходе, как раз хотела подзаработать на этот случай.
Под гирляндами цветных светильников на открытой веранде ресторана эта новость звучит каким-то похоронным тоном и повергает обеих подруг в минутное молчание.
— Что-что? Уходить собралась? – приходит в себя первой Боннита, — С чего ты это взяла? Это же… вся твоя жизнь. Ты, по сути, лицо этого цирка, его неотъемлемая часть… Или это просто шутка такая?
— Куда уж там. Я серьёзно. Сама бы не подумала раньше, что мне так сложно будет оставаться в цирке после гибели Элиана.
— Но ведь это был несчастный случай, никто не знает, с кем и когда произойдёт подобное? – возвращается в разговор и Хельна.
— Нехорошее у меня предчувствие, девочки, и очень странное состояние. Уйти, уйти надо, вот что, — вздыхает Мия.
В голосе девушки звучит уверенность, а в глазах поблёскивают слезинки.
— Знаете что, — продолжает она, — Я вот всё больше убеждаюсь в правильности фразы «Что имеем – не храним, потерявши – плачем». Чем дольше с нами нет Элиана, тем больше я по нему скучаю. И я всё ещё не верю, что больше никогда его не увижу.
Хельна без лишних слов подходит к подруге и обнимает.
— Допустим, просто допустим: да, решаешь ты уйти. А у тебя уже есть куда? – сразу уточняет танцовщица. Принцесса цирка качает головой из стороны в сторону.
— Тогда как ты себе это представляешь? Увольняться в пустоту? У тебя же из своего только наряды да разве что цветок этот, который нам показывала, — Боннита театрально прикрывает глаза рукой, — Уже представляю тебя уходящей по улице в закат с узелком за плечами и твоим баобабом в руке.
— Это не баобаб, — возмущается Мия, — Тем более, его всё равно продать придётся, за ним уход нужен, а я не смогу обеспечить.
— Ну что ж, попробуй продать. Мелочь, а тоже в кармане звенит приятно, — облокачивается танцовщица на перила веранды.
— Нет, он не из дешевых, он лекарственный. И очень редкий. Нодзомис называется. Стебли и листья почти никуда не годны, а вот лепестки и пыльца у знающих людей очень ценятся. Думаю, как только расцветёт, покупатель найдётся.
— Но на счёт увольнения – это ты зря, — качает головой Хельна, — Лучше десять раз подумай, а ещё лучше – десять раз посоветуйся с теми, кому доверяешь, то есть с нами. Будем думать вместе и что-нибудь да надумаем.
И тут перед девушками останавливается запыхавшаяся горожанка.
— Простите, юные дамы. Но, похоже, ваш покупатель нашелся. Если, конечно, моя госпожа не ослышалась. Она приглашает вас за свой столик, и, в особенности ту, что является владелицей цветка, э-э… «нусомис».
Из-за столика, отделённого от площади исключительно перилами, всем троим машет рукой миловидная дама в отороченном мехом чепце и со стрижкой-каре, разбавленной алыми прядками. Пока Мия, Боннита и Хельна обходят веранду по периметру и входят как положено, через дверцу, они почти одномоментно понимают, почему запыхалась горожанка. Привлекать внимание громкой фразой «поверх» условной стены – слишком невежливо для представительницы знати, а вот отправить компаньонку – самое то, но и той прямиком через перила перемахивать не стоит во избежание косых взглядов.
— Добрый вечер. Располагайтесь, — благосклонно кивает дама пришедшим, а затем чуть тише добавляет, — У Вас действительно есть Нодзомис и Вы планируете его продать?
— Д-да, — с небольшим заиканием говорит Мия.
— Тогда вы сможете продать цветок мне? Точнее, не мне, но хотя бы придержать на день?
— Смогу.
— Вы ведь Мия, верно? Принцесса цирка? Я подойду к вам завтра. Перед представлением.
Даю слово Амалии Вербер-Шницкой.
— Хорошо, договорились.
— Это всё-таки чудо, что нас свёл слепой случай.
— А что по цене? – встревает неуёмная танцовщица.
— Думаю, за ценой моя хорошая знакомая не постоит. Приятно было пообщаться, дамы, но я жду здесь важного гостя, поэтому вынуждена попрощаться. До скорой встречи.
— До свидания, — произнесли Мия, Боннита и Хельна почти что хором.
После этой поездки в Ярославль командировки прекратились. Глина много думала о том, с кем пересекались её пути. Никто из встреченных ею людей не был тем, за кого себя выдавал. Отец был себялюбом, следователь Купцов – чинушей, владелица агентства «Смарагда» – прохвосткой, Евгений – наркоманом, Гомон – мистификатором. Пожалуй, только Шмурдяк не скрывал своей бандитской сущности, да и покойный Берест был честен с Глиной. Что до Тима, то он был просто слабаком, а Глина навыдумывала о нём всякого. В каждом она искала защиту и тыл, но все они были для неё чужими.
Глина чувствовала, что затишье, наступившее в её жизни, временное, и ей надо избавляться от бремени, которое прикидывается дружбой и помощью. В ней мучительно зрело решение довести дело до конца: наказать Пасечника и разрушить его поганый улей.
Раздумывая о том, как следует действовать, Глина ощущала небывалый прилив сил и лихорадку поспешных решений, но она знала, что Гомон наблюдает за ней и в чём-то подозревает. Старик не сделал ничего плохого ей, наоборот, стал её покровителем и работодателем. Но был ли он честен с ней во всём? Она же знала, что он работал на «Божью пчелу». Почему же не сообщил Пасечнику о ней до сих пор? Или сообщил?
Однажды она спросила Гомона насчет «Божьей пчелы», но он рассердился и ответил, что с таким мерзавцем, как Пасечник, он дел больше не имеет. Также он сказал, что Глине бояться нечего, потому что пока она рядом с Гомоном, он защищает её от происков врага человеческого. Слушая эти сказки, Глина укреплялась в мысли, что Гомон не был никаким хранителем и блюстителем, а только напускал таинственности, сочинял истории про мировой баланс добра и зла.
Глина жалела, что мало расспросила Оржицкого о записках его бабушки, и что все свои знания ей приходилось добывать личным опытом. Ей было необходимо как можно больше узнать о том, на что она способна, но Глина не знала, кто и как мог бы её просветить на этот счёт. По наитию она стала много читать, перебирая в лавке все книги по мистике и оккультизму. Гомон с улыбкой наблюдал за ней, не вмешиваясь в её процесс самообучения.
– Я бы в Хогвартс с удовольствием поехала, и крыса у меня есть, как у Рона, – сказала как- то Глина, и Гомон оценил её шутку. Но потом нахмурился и сказал странную фразу:
– Не дай бог. Я только один Хогвартс знаю, в Подмосковье.
– Неужели нигде нет таких людей, как я? – спрашивала она Гомона, но он только пожимал плечами.
Наконец, надоев антиквару своими расспросами, она вызвала его на откровенность.
– Есть такие люди как ты, Глина, но их, слава богу, мало. Большинство из них сеют вокруг себя зло. Зло причинять гораздо проще и выгоднее. Сила для этого не требуется, тут можно количеством взять. А вот исцелять, исправлять, врачевать — тут сила нужна и стойкость, терпение и самоотречение. Но источник не может быть неисчерпаемым. Никогда не задумывалась о том, насколько хватит твоих сил? Разве ты не чувствуешь опустошение после того, как скатаешь бусину? Я прожил длинную жизнь, я понял, что дар, подобный твоему, счастья не приносит. Он всегда будет притягивать нечистых, жадных и корыстных людей. И станет он не даром, а проклятьем. Есть сильные люди, могут жить, никому не подчиняясь. Знаю одного такого – Харитона Савельевича Петрова, но волк-одиночка он, людей сторонится.
***
Сколько Глина не билась, а ничего больше от Гомона не узнала. Окончательно решив, что ей с антикваром больше не по пути, что нужно закончить начатое, Глина выжидала время и усыпляла бдительность Гомона своим унылым спокойствием. Поразмыслив, она решила, что рано или поздно вырваться в Москву у неё получится, а пока надо накопить бусин.
Случай подвернулся через неделю.
– Глина, – позвал её из салона продавец, – к тебе пришли.
Глина сняла крыску со своего плеча и посадила в клетку. На выходе из своего кабинетика она встретилась лицом к лицу с Алексом Приятиным, который ждал Глину, облокотившись на стойку, и потягивал коньяк, а за стойкой с напряженной улыбкой на лице стоял Гомон.
– Приветствую вас, Рейни, – сказал он с дежурной улыбкой, – хотя теперь вас трудно узнать.
– Как нашли меня? – спросила Глина, неумело скрывая неприязнь.
Приятин засмеялся и ничего не ответил. Он поставил пустую рюмку на поднос и предложил Глине присесть. Они отошли к окну и сели в винтажные кресла, которые ничего не стоили, так как были дешёвой имитацией Дангаузера, но на посетителей неизменно производили восторженное впечатление.
– Через издательство. Я же знал твоё настоящее имя – Галина Переверзева, а твоя книга «Сказки бабушкиного сундука» пользуется неплохим спросом. Мы могли бы продолжить сотрудничество с вами на телепроекте.
Глина пожала плечами, показывая, что ей не очень это интересно.
– Вы видите? – показала она шрамы на лице, – с такими подарками судьбы на экран не очень-то попадёшь.
– Это совершенно не проблема для гримёров и стилистов. В крайнем случае, есть сюжетные приёмы программы, где ваша мм… изменившаяся внешность станет изюминкой проекта. Что скажешь?
– Я подумаю, посоветуюсь с друзьями, – сказала Глина неопределённо и Приятин несколько расстроенный уехал.
Гомон ходил по лавке, гладя Манчини и причитая.
– Ах я, старый дурак, как же я глупо поступил с этой книгой… Это от Пасечника гонец, чует моё сердце.
Глина знала, что Гомон прав, и чувствовала надвигающуюся беду. Под ногтями даже начало покалывать.
– Глина, – внезапно остановился Гомон, – тебе надо уехать, спрятаться, переждать.
– Понимаю, но идти мне совершенно некуда, – грустно сказала Глина, – но раз вы меня на улицу выставляете, то я не стану вам перечить.
– Глупая моя девочка, – Гомон попытался обнять Глину, но она с кривой улыбкой отстранилась, – разве я выгоняю? Я наоборот думаю, куда тебя спрятать.
Глина пошла в комнату собирать вещи, а Гомон стал звонить по телефону, перебирая номера в толстой записной книжке. Собрав небольшой рюкзак, девушка села на кровати и обвела глазами своё жилище. В маленькой комнате на втором этаже особняка на Литейном она была счастлива. Здесь появилось первое подобие её собственного дома. Московская квартира не в счёт, это было логово хищника, поджидавшего жертву. Здесь же комнатка была совсем иной, со старыми и новыми историями, и её покидать было жалко. Ну как бросишь вязаное синее покрывало или плетёную из ниток сову на стене, копию Шагала с его летунами над крышами, полки с полюбившимися книгами, где лучшие места были заложены тонкими цветными закладками, засушенный кленовый лист, который свалился Глине за шиворот в её первую поездку на барахолку в Суздаль? Манчини тоже придется оставить в Питере, вместе со всеми этими бесценными экспонатами спокойной жизни.
В комнату постучал Аркадий Аркадьевич, он принес стопку денег и адрес, написанный на бумажке.
– Тут живет моя старая знакомая, – сказал Гомон, скрывая неподдельное огорчение, – можно туда поехать и переждать там, Изабелла Рудольфовна в курсе и ждёт. Я буду на связи, моя деточка.
Глина кивнула, сунула деньги и адрес в рюкзак.
– Спасибо за всё, Аркадий Аркадьевич, Манчини я отдам Оржицкому.
Глина ушла в тот же вечер, но по адресу, данному ей Гомоном, она не отправилась, а поехала к Оржицкому. Тим долго не открывал ей, а когда открыл, то не впустил в квартиру, а вышел в коридор.
– Мне нужен дневник твоей бабушки, – потребовала Глина.
– Извини, не могу тебя впустить, я не один, – ответил Оржицкий, от него пахло спиртным.
– По фиг, вообще-то, – хмыкнула Глина, – дневник дай.
Оржицкий вернулся к себе, а Глина осталась в подъезде. Слышался лай собаки из квартиры, где она жила прежде. Обшарпанный лифт шумел в шахте, из квартиры Оржицкого доносились неясные голоса: высокий женский и низкий мужской. Глина прислушалась к себе и ощутила безразличие. Ей было совершенно не интересно, с кем там Оржицкий кутил. Наконец Тим вышел и вынес завернутую в газету тетрадь.
– У меня мало что от бабушки осталось, так что не потеряй.
Глина молча сунула ему в руки куклу Зинаиды Всеволодовны, которая всё это время жила с нею, как талисман, а потом вытащила из рюкзака пищащего Манчини, которому уже надоело сидеть в темноте.
– Манчини! – изумленно протянул Оржицкий, беря в ладони зверька.
Глина только вскинула брови от удивления.
– Откуда ты взяла его! Это же мой Манчини! Ах ты, маленький мой пусечка!
Глина предпочла не отвечать на вопросы Оржицкого, не попрощавшись, она вызвала лифт. Оржицкий пробормотал что-то ей вслед, но Глина предпочла не переспрашивать.
Савва пропустил вперед Кристину, громко захлопнул дверь в номер и, придерживая девушку под локоток, повёл к лифту. Не доходя до него, как раз около дверей с охраной, Савва остановился и изучающе оглядел свои туфли.
— Нет, ну плохо же почистили, посмотри!
— Тебе кажется. Очень даже хорошо. Ты у меня самый красивый! Пойдем, милый.
Кристина прильнула к нему грудью и, перехватив руку, плотно прижала к себе. Дверь в номере напротив была раскрыта, в комнате разговаривали двое мужчин. На их светское приветствие Кристина мило улыбнулась, а Савва с достоинством обозначил короткий офицерский кивок.
Следующие три дня Савва и девушка провели точно в соответствии с планом. Поздним утром, часов в десять, не ранее, им в номер подавался завтрак, после которого господин граф с дочерью отправлялись гулять. Весь день они наслаждались городом, солнцем и друг другом, гуляли в городском парке, посещали кафешантаны и магазинчики. Нагулявшись, они до вечера исчезали в своих апартаментах, куда им обязательно подавали вино, фрукты и лёгкие закуски. Последний раз официанту, подкатившему к их номеру тележку с шампанским и ананасами, не открыли, приказав оставить заказ перед дверью. «Человек», потолкавшись, ушел, а постояльцы номера, расположенного неподалеку напротив, тонко улыбнулись, и один, показав подбородком на двери Саввы и Кристины, сказал другому:
— Занят граф, дочь баюкает.
Это слышала прислуга, которая мягкой тряпочкой протирала двери номеров в коридоре этажа и пестрым пипидастром смахивала со светильников несуществующую пыль. Когда её смена закончилась, девушка переоделась в своё, цивильное, и направилась к дому, где они с подругой, работавшей в том же отеле, снимали комнату. Недалеко от гостиницы, на противоположной стороне улицы, была пекарня с магазинчиком, и девушка иногда заходила туда после работы, чтобы взять свежую булочку к вечернему чаю. Улыбаясь неизвестно чему, просто тому, что на улице ярко светило солнце, а она была молодая и хорошенькая, девушка зашла в магазинчик. Там она немного полюбезничала с продавцом, который перевязал её покупку ленточкой и сделал петельку для пальчика. Одарив парня улыбкой, девушка вышла. Через час Бен Товий знал о реакции охраны объекта на то, что, по их мнению, происходит в номере 612, занимаемом графом Пилсуцким с дочерью. Перед ужином граф, спустившись вниз, осведомился, не было ли корреспонденции, и получил конверт. Вскрыл, прочитал, брезгливо сморщил породистый нос.
— Фи, глупость какая…
Небрежно сунув конверт в карман, пошел к лифту, по дороге скомкал полученную бумагу и бросил в урну. Молодой человек, до этого читавший газету, подозвал к себе посыльного. Очень скоро в холле появился уборщик и стал деловито очищать от мусора урны, стоящие в вестибюле. Ещё через четверть часа в номере на шестом этаже крепкий мужчина держал в руках чуть помятое приглашение, в котором господин граф Пилсуцкий с дочерью приглашались почтить своим присутствием новую коллекцию одежды модного киевского магазина. Ни тот, кто дежурил в вестибюле, ни тот, кто пристально следил за апартаментами и сейчас держал в руке приглашение, не знали, что полученную корреспонденцию Савва подменил, вынув из кармана и бросив в урну заранее заготовленную. А полученной Бен Товий информировал Савву, что первая часть подготовки завершена, то есть, противная сторона предложенную версию приняла и считает, что граф с дочерью, то бишь, любовницей, настоящие, и внимания не требуют.
Савва ещё раз прочитал записку Товия и сжёг её в пепельнице. «Значит, день-два, максимум три, и будем работать завершающую, основную стадию плана. Всё идёт как задумано». Сегодня днём Савва видел постояльца апартаментов, входящего туда в сопровождении секретаря. Дверь в номер, где находилась негласная охрана, была постоянно приоткрыта. Та сторона явно активизировалась. Завтра во время прогулки Кристина, выбирая перчатки в одной из лавчонок, спросит, есть ли такие же, только красные. Это будет сигналом Товию, что Андре пора готовиться сыграть свою партию. И тут Савва совершенно отчётливо понял, что все последние дни туманно присутствовало в его мыслях и чувствах, что пробивалось в его сознании подобно тому, как росток цветка пробивает себе путь к солнцу, растрескивая и взламывая асфальт. Он не хотел завершения этой работы, потому что пока она не окончена, девушка, волей судьбы и выбором старого друга вошедшая в его жизнь, будет рядом.
Они собирались спуститься к ужину. Савва, измельчив пепел записки Товия, готовый к выходу, смотрел на Кристину. Девушка стояла перед огромным зеркалом спиной к Савве, чуть поворачивая голову то влево, то вправо, поправляя то выбившийся из прически локон, то кружево на груди. Она не видела взгляда Саввы, а он вдруг со всей ясностью понял, что больше всего на свете хочет просто смотреть на неё и не видеть и не знать ничего, кроме неё, и чтобы это никогда не кончалось. Высокая причёска девушки открывала часть её спины, длинную шею, маленькие нежные уши. В зеркале Савва видел её ключицы, низкий вырез голубого платья, подчеркивавшего мягкую смуглость её тела, небольшую, ещё девичьей формы грудь, четко прорисованную складками струящегося шелка.
И, глядя на эту девушку, Савва наконец признался себе в том, чего никак не хотел, не решался принять, всячески сопротивляясь и уходя от того, что с некоторых пор не зависело от него самого, но что было очевидностью. Девушка нравилась ему. Очень. Она нравилась ему с самой первой минуты, когда он увидел её в мягком, чуть мерцающем свете камина в доме Товия. И с каждым днём, с каждым часом, она нравилась ему всё больше и больше. Их прогулки, беседы, неспешное общение этих дней незаметно сблизило их настолько, что Савва почти забыл, зачем он здесь находится, и с какой целью. Нет, конечно, он все сделает так, как должно, но и план, и задачи, стоявшие перед ним, как-то отодвинулись, перестали быть столь значимыми и важными. Савва сделал шаг и встал у неё за спиной, совсем близко.
— Всё, я готова.
Она последний раз провела по щекам пуховкой. Савва поднял руку и кончиками пальцев коснулся её шеи. От его прикосновения девушка вздрогнула и замерла. Савва почувствовал, как наливаются теплом кисти рук, замедляются и тяжелеют удары сердца.
«Как перед боем…» — пронеслось в голове.
Савва видел перед собой ложбинку её шеи и точно знал, что, если сейчас не поцелует эту нежную ямочку, он умрёт. От прикосновения губ к её шее сердце бухнуло, как паровой молот, и остановились. Девушка медленно повернулась к Савве и положила руки ему на плечи…
С трудом оторвавшись друг от друга, они подошли к ужину в положенное время. Сидя в ресторане, Савва поймал себя на том, что впервые с минуты их приезда сюда он ничего не изображает. Не нужно. Изображать.
Отужинав, они спустились в вестибюль, где Савва просмотрел почту и колонку вечерних новостей в местных «Ведомостях», а Кристина выкурила египетскую папиросу. Тем временем подали ландо, запряжённое великолепной парой, вокруг которого тут же собралось два десятка праздных зевак, одна половина из которых восхищалась прекрасными рысаками, вторая — роскошью коляски, и все вместе — дивной красотой дочери графа Пилсуцкого. Садясь в ландо, граф уронил на мостовую трость, сам, спрыгнув, подобрал её и легко поднялся назад. Экипаж тронулся.
Небогато одетый юноша, зачарованно взиравший на красавицу, надел шляпу, которую держал прижатой к груди, и, поглядывая вслед укатившему ландо, отправился по своим делам. Пройдя квартал, он завернул за угол и сел в ожидавшую его пролётку. Через полчаса он стоял перед сидящим у камина Бен Товием. Старик выслушал короткий доклад, задал пару уточняющих вопросов и, удовлетворенно кивнув, отпустил юношу. Он протянул к огню постоянно мерзнущие руки. Товий распорядился привести к нему Гимнаста. Когда Андре вошел, старик, продолжая смотреть на огонь, улыбнулся. Лакей встал на колено и пошевелил дрова тяжёлыми кованными щипцами. Ярко вспыхнувший огонь отразился в глазу и в неестественно длинном, белом резце Товия, на мгновение превратив улыбку старика в волчий оскал.
Обронив трость, Савва знал, что запускает завершающую стадию плана. Для его реализации оставалось только ждать наиболее подходящего момента. Сама сработка займёт двадцать минут, не более. Всем остальным — от определения момента сработки до организации отхода исполнителя — займётся команда старика. Савва знал о двух горничных в отеле, и трёх мужчинах, которые приглядывали за Саввой и Кристиной в городе на случай возникновения каких-либо непредвиденных обстоятельств. Сколько всего людей Товий привлек к делу, Савва не знал, но был уверен, что достаточно.
Ландо неспешно катилось по тихим улицам. На город спускался вечер, и вместе с ним благодатная прохлада. Мелкие магазинчики и лавки готовились к закрытию, и жизнь постепенно перемещалась в кафешантаны и открытые террасы на пять-десять столиков. Отправив ландо вперед, граф с дочерью прошлись пешком по улице, где первые этажи домов были заняты сплошь галантерейщиками, и Кристина нашла наконец нужные ей перчатки и страшно огорчилась, потому что красных, как она хотела, не было. Хозяин, кланяясь не столько ей, сколько стоявшему рядом Савве, божился, что завтра красные перчатки будут ждать ясновельможную пани, прекрасную, как сама Афродита в годы ее юности. Тем самым Савва продублировал оговоренный сигнал.
Савва сел рядом с девушкой, ландо тронулось.
— Хочешь ещё покататься, или поедем домой?
— Домой, — ответила девушка.
Тем временем Шиона вынула из футляра и расправила веер из больших шелковистых перьев каких-то неведомых птиц, осторожно повела им. Потом, усомнившись, что ей можно его трогать, поспешно положила на стол.
А вот взгляд Вельвы был полностью сосредоточен на магической цепочке.
Темери подумала, что это неплохая возможность наладить отношения, и предложила:
– Хочешь примерить?
Девушка заворожённо кивнула.
Темери достала украшение из коробки и осторожно застегнула на шее компаньонки.
Прошла пара мгновений, над цепочкой поднялась лёгкая дымка, словно она начала прирастать в пространство тончайшими серыми кристаллами. А ещё через миг на шее Вельвы сияло роскошное ярко-красное тяжёлое ожерелье, вспыхнувшее на фоне серо-голубой ткани платья, словно языки пламени.
Вельва долго заворожённо смотрела на себя в зеркало, потом с видимым сожалением сняла камни.
– Когда-нибудь я куплю себе точно такие, – мечтательно произнесла она.
– Конечно. – Темери бы с радостью подарила украшение компаньонке, но нельзя же так сразу передаривать свадебные дары. Это уж совсем никуда не годится. Хотя самой Темершане из всех этих коробочек ценной казалась только одна. Та, с гребнем…
Беда случилась ближе к вечеру. А именно, когда пришло время девушкам отправляться на торжественный ужин.
Шиона помогала Темери с причёской, попутно делясь сплетнями, Вельва уже ждала у выхода, чуть притопывая ножкой от нетерпения.
– Придворные делают ставки, – Шиона откровенно веселилась, ловко закалывая густые неподатливые пряди – что именно из даров вы примерите на ужин. Больше всего ставок на заговоренное колье. Но есть оригиналы, которые считают, что вы выйдете со всеми четырьмя дарами наместника и с чем-нибудь ещё от придворных. А кое-кто считает, что вы ничего не наденете.
– Платье предполагает какое-нибудь шейное украшение, а кроме этого колье у меня ничего и нет. Но я бы заколола…– Темери глазами показала на гребень, и Шиона тут же закрепила им причёску.
– Вот так! По-моему, очень достойно.
Темери в который раз подивилась, как причёска меняет лицо и вообще облик человека. Увидь она собственное отражение в каком-нибудь случайном зеркале, наверняка не узнала бы с первого взгляда.
Шиона вынула из футляра магическую цепочку и с величайшим почтением и осторожностью застегнула на шее у Темершаны.
По коже побежал резкий холод, цепочка потяжелела и снова начала изменяться, увеличиваясь в размерах. Темери видела в зеркале, как это происходит, как вширь, во все стороны начинают выстреливать серые дымчатые иглы, как пространство между ними начинает заполняться металлом. Одновременно «украшение» становилось всё тяжелее, а вскоре и вовсе начало давить на плечи.
Происходило что-то неправильное, странное. Вот и Шиона, вскрикнув, отдёрнула руки и отступила на шаг…
К обычной тяжести добавилась боль в тех местах, где ржавый металл касался кожи и ключиц… и вот уже рассеялись последние следы дымки, а на горле Темери всей своей мрачной массой лежал уродливый ржавый кандальный ошейник.
Темери схватилась за него обеими руками, пытаясь нащупать замок или хотя бы сделать так, чтобы острые края не давили на кожу. Но ничего не получилось. Ошейник был достаточно свободным – чтобы можно было дышать, но притом и тесным, таким, что даже пальцы толком между ним и шеей не просунуть…
– Шиона, – севшим голосом попросила она, – попробуй расстегнуть!
– Сейчас! Я сейчас, рэта… да что же это… как такое могло случиться?..
Девушка принялась осматривать ошейник в поисках запора – но его попросту не было. Проклятая магическая игрушка как будто была заклепана намертво…
– Ох, Золотая Мать Ленна… – вдруг горестно выдохнула Вельва и схватилась за собственную шею. – Это же могло и меня… могла и я…
– Не стой же! – перебила её Шиона, продолжая отчаянно ковыряться в сочленении «украшения». – Беги, найди сиана! Скорее!
Компаньонка понятливо закивала и метнулась вон из комнаты.
Темери подошла ближе к зеркалу. Ошейник лежал ровно над воротом платья – безобразный, тяжёлый и неудобный.
Вот значит, как, чеор Кинрик. Вот значит, как…
Это был даже не намёк – просто наглядная демонстрация того, что Темери ждёт дальше. Какая именно роль ей уготована. Интересно, что об этом скажет Шеддерик? Или… или он потому и не пришёл с братом вручать эти пакостные дары, что всё ему было хорошо известно? Да нет, это уж точно… точно не может быть!
В ошейник были ввернуты винты, они ощущались при каждом движении, и каждый раз, когда Темери пыталась вдохнуть больше воздуха.
– Где же эта Вельва… что же так долго-то…
– Шиона, брось, – попросила Темери, понимая, что времени у них не осталось. – Дай сюда твой шарф!
– Что?
– Шарф, в котором ты пришла. Бирюзовый…
– Но как же… – девушка даже всхлипнула, представив, как Темершана сейчас войдёт в торжественный зал с нелепым, не в цвет подобранным шарфом на шее.
– Я могу и так пойти, – вздёрнула Темери подбородок. – Но мне совсем не нужен скандал!
Охнув, компаньонка быстро принялась повязывать шарф поверх ржавого ошейника. Стараясь ещё осторожно подсунуть ткань между острыми его краями и кожей.
Получилось что-то вроде бесформенного бирюзового ворота на лазорево-синем атласе. Но искать другие варианты было некогда: после короткого стука двери отворились. Снаружи ждал советник та Торгил в сопровождении двух слуг.
Советник безупречно поклонился и протянул Темери руку. И с этого момента отступать уж точно было некуда.
«Смелее, – говорила она себе. – Смелее, Темери. Тебя могут заподозрить в дурном вкусе, да, но это лучше, чем стать причиной грандиозного скандала, на который наверняка рассчитывал тот, кто нацепил на тебя это ожерелье. Всего-то и нужно – держать спину ровно и улыбаться окружающим. И следи за походкой! Странно, почему ноги как ватные… и голова кружится. Нашла же время! Возьми себя в руки, Темери! Ты почти жена наместника, чего тебе ещё-то бояться…»
Путь до зала торжественных приёмов длился бесконечно. Но, в конце концов, и он закончился. Распахнулись широкие двери, изнутри полился яркий золотистый свет десятков свечей, послышались разговоры и звуки музыки.
Где-то впереди кто-то громко огласил её имя. Стало тихо.
Ну же! Вперед!
И она вошла в зал.
Благородный чеор Шеддерик та Хенвил
Причина, по которой Шеддерик та Хенвил не присутствовал на торжественном вручении даров невесте, была банальной. Он просто не хотел там находиться. Это было неприятное чувство сродни раскаянью, но вся беда в том, что Шеддерик в своих поступках ничуть не раскаивался, даже напротив, считал их единственно правильными и верными.
То, что брат на него злится, было даже хорошо. Это давало некоторые гарантии, что родовое проклятие ифленских императоров его не коснётся. Что же до Темершаны… к сожалению, вело оно себя совершенно непредсказуемо, но совсем уж посторонних чеору та Хенвилу людей не затронуло ни разу. Оставалось надеяться, что рэту Итвену вполне можно считать посторонней.
Шеддерик привычно потёр руку в чёрной перчатке. Не потому, что саруги – драконьи слёзы – причиняли неудобство или боль, нет. Просто дурная привычка – хвататься за эту самую руку каждый раз, когда подозреваешь, что в очередных неприятностях повинны именно камни.
Пожалуй, он постарался бы избежать и торжественного ужина, но тут уж возмутился Кинрик: у него-то шансов отвертеться от многодневного церемониала не было никаких. И он считал, что раз уж брат всю эту историю затеял, пусть тоже мучается.
Так и вышло, что Шедде, в парадном гвардейском мундире (тайная управа Тоненга считалась армейским подразделением), ожидал появления невесты наместника среди таких же нарядных придворных. Но разница между ними всё-таки была. Благородные чеоры ждали выхода невесты с радостным возбуждением. А Шеддерик просто ждал.
Наконец она появилась. Удивительная девушка в синем шёлковом платье.
Против воли он даже улыбнулся: как бы там ни было, а Шедде был рад её видеть.
Она тоже улыбнулась, но как-то напряжённо. Может, расстроилась, что он не сопровождал брата на церемонии вручения даров? Да глупости какие, с чего бы.
Очень ровно, словно не касаясь пола, она подошла к своему месту по правую руку от наместника. Кинрик встал, подал ей руку, слуга поправил кресло.
Снова Шедде обратил внимание, какая у неё сегодня странная, словно испуганная улыбка. Что-то случилось?
– Гребень, – сказал кто-то рядом. – Она надела гребень, я выиграл.
– Не знаю. Может, магическая подвеска превратилась в шарфик? – ответил женский голос. – Очень милый шарфик, кстати. Только немного не в тон. И я бы не стала его на шею наматывать. Просто набросила бы на плечи…
Шедде внимательней присмотрелся к мальканке. Шарф на шее действительно смотрелся неуместно и странно. Но если бы благородная чеора, что сидела чуть левее, не заострила на нём внимание, Шедде вряд ли заметил бы. Он мало что понимал в женской моде. Хотя нет, кое-что понимал, по долгу службы. Но почему-то у него не получилось сразу соотнести это понимание с образом рэты Итвены. Темершаны.
Шарф казался бинтом на шее. Не могло же заговорённое ожерелье и вправду превратиться в такую безвкусную вещь…
А Кинрик, который сидел рядом, вдруг что-то спросил у невесты.
Она в ответ покачала головой – и вдруг поморщилась, а руки невольно метнулись к шее… но на полдороге застыли и опустились вновь.
Брат это тоже заметил. Ещё раз что-то учтиво, но настойчиво спросил у неё, а потом вдруг резко дёрнул злосчастный шарф, на миг высвободив то, что он скрывал.
Нечто чёрное, широкое и тяжёлое – совершенно неуместное на шее девушки.
Грубый железный ошейник, какими приковывают рабов на галерах и рудниках, страшный, как будто даже в следах крови…
Почему-то Шеддерик успел хорошо его разглядеть, пока, по крику брата, спешил на помощь.
Кинрик вцепился в ошейник обеими руками, но как бы силён он ни был, а сломать это «украшение» было не под силу даже ему.
– Шедде, у него нет запора. Закован намертво! Мне не сломать!
Шеддерик поправил шарф, чтобы посторонние не разглядели, что там под ним. Темери застыла, вцепившись побелевшими пальцами в подлокотники кресла. Кинрик удачно стоял, загораживая невесту от встревожившихся придворных, но этого может оказаться недостаточно.
– Надо увести её… погоди.
Источник, он же Линза – редчайшее и опаснейшее явление. По сути, для каждого шера источником является место, где он родился и обрел дар. Все вы знаете, как благотворно сказывается посещение родного дома. По большей части дар обозначает себя при рождении, а затем постепенно развивается, достигая полной силы к шестнадцати годам. В отдельных случаях происходит иначе. Дар может пробудить сильное колдовство, и тогда источник обретает особые свойства, более всего похожие на свойства линзы, фокусирующей и направляющей эфирные потоки. Каждая Линза обладает своими характеристиками, общего в них лишь неразрывная связь с хозяином.
«Введение в систематизацию стихий», с.ш. Парьен
26 день холодных вод, Риль Суардис
Шуалейда шера Суардис
Шу открыла глаза и рывком села на постели. В ушах свистел ветер и гремел раскатистый злобный смех, по лицу текли слезы. Пахло болью, кровью, цветущим каштаном и крахмальным бельем…
Она помотала головой, прогоняя ощущение кошмара. Оглянулась, прислушалась.
Из раскрытых окон тянуло утренней свежестью, доносился птичий щебет и шуршание садовничьих метел. На большой кровати под тяжелым зеленым балдахином сладко сопел Кай, выпростав голые ноги из-под одеяла, рядом спал, уткнувшись в подушку, Зако.
От этой мирной картины остатки сна почти отступили. Шу даже не помнила уже, что именно ей снилось. Осталось лишь ощущение надвигающейся беды, опасность и необходимость срочно что-то сделать… да, ключ! Мама хотела дать ей какой-то ключ… что за ключ? А, неважно! Это всего лишь сон.
Куда важнее то, что было до него.
Роне. Темный шер Бастерхази, ее… союзник? Любовник? О, злые боги, она что, в самом деле занималась с ним любовью на балконе?!
Сладкие, невозможно яркие воспоминания нахлынули на нее, отзываясь в теле тягучей сытой истомой. И почему-то показалось, что солнечный свет померк, перечеркнутый темными драконьими крыльями, а где-то далеко послышался торжествующий злой смех… пахнуло гарью, жутью и смертью, потоки магии взвились, готовые защищать ее от неведомой опасности… От противоречивых чувств Шу задрожала, виски пронзила мгновенная боль. Словно кто-то пытался взломать ее ментальную защиту. Но ведь рядом никого! И вообще, это просто был дурной сон. Она просто не будет больше его вспоминать, и все. На самом деле нет никакой опасности!
Шу зажмурилась и прижала ладони к горящим щекам. Глубоко вздохнула. Пропела по себя умну отрешения. И сказала вслух:
– Наваждения и сны – к ширхабам лысым!
Наваждения отступили.
Остался лишь запах цветущего каштана. Но это каштан – не наваждение. Вон он, прямо под окнами, лениво покачивает гигантскими соцветиями-пирамидками, и пчелы над ним жужжат самые настоящие. А на столике, накрытые льняной салфеткой, самые настоящие абрикосы, сливы и яблоки. И еще буши – свежие, пышные, присыпанные кунжутом. Пахнут даже сильнее, чем каштан.
– Вот так-то лучше! – вслух сказала Шу, отогнала неуместное побуждение глянуть на себя в зеркало и проверить, изменилась ли она после своей первой ночи с мужчиной, и спрыгнула с постели.
Заморачиваться с платьем она не стала. Призвала привычные бриджи, рубашку и кожаную жилетку, быстро оделась, расчесала спутанную косу и заплела заново. Будить Бален она не стала, ни к чему это.
То есть не то чтобы Шу не хотела сейчас видеть единственную подругу. Просто Белочка обязательно поймет, что ночью что-то произошло, и спросит. А врать ей Шу не хотела еще больше, чем рассказывать правду.
Ну а как вы себе это представляете? В смысле, правду? «Знаешь ли, дорогая Баль, сегодня ночью я впервые занималась любовью с мужчиной. И это был тот самый темный шер Бастерхази, которого ты боишься и ненавидишь. Да-да, тот самый, который то ли участвовал в покушении на Каетано, то ли не участвовал, никто точно не знает. Да-да, любовник моей сестры и то ли принца Люкреса, то ли полковника Дюбрайна, то ли всех сразу. Он был великолепен, я собираюсь повторить!»
На идею «повторить» тело отозвалось горячей сладкой дрожью, а магические потоки устремились во все стороны, словно пытаясь найти и дотянуться до такой сладкой, такой вкусной тьмы. И почти тут же Шу уколол приступ паники, пахнуло гарью и смертью – так коротко, что она даже толком не поняла, с чего бы. Но желание сейчас же найти Роне, коснуться его – пропало. Словно ее окатило ледяной водой, проясняющей разум.
О чем она вообще думала, и главное чем? Какое к ширхабу лысому «повторить», и единственный-то раз был сумасшедшей авантюрой! Если еще и повторить, она привыкнет к Бастерхази, а там уже полшага до того, чтобы ему довериться. Нет уж. Доверие мужчине, тем более темному шеру – непозволительная роскошь для принцессы.
Достаточно того, что у нее есть Энрике с Бален, которые никогда ее не предадут.
Вот только расстраивать их новостями о ее новых отношениях с Бастерхази не стоит. Так что пусть пока спокойно спят. Разбудить стоит разве что Зако, а то заявится барон Уго к Каетано, застанет его в одной кровати с верным другом и подумает ширхаб знает что.
Не обуваясь, чтобы не шуметь, Шу подбежала к большой кровати и пихнула Зако.
– Перебирайся на свою кровать, растлитель малолетних принцев.
Зако растерянно со сна уставился на нее, потом оглянулся на сопящего в соседнюю подушку Каетано, хмыкнул и потянулся.
– Вот если бы малолетних принцесс… – пробормотал он, заворачиваясь в простыню и сползая на пол.
Жар бросился Шу в лицо, но вовсе не от созерцания полуголого Зако. Знал бы он, кому Шу позволила себя соблазнить! Но по счастью верный друг еще недостаточно проснулся, чтобы заметить ее предательски покрасневшие скулы.
– Если Бален будет искать, скажи, я в Закатной башне, – шепотом велела она, примериваясь к бушам и абрикосам: почему-то ее одолел зверский голод. – А Кая не буди, и за мной не ходите, понял?
– Слушаюсь, ваше сумрачное высочество, – ответил Зако и зевнул.
А Шу, впившись зубами в самый большой абрикос и прихватив парочку бушей с собой, побежала к дверям.
– Туфли, – почти на пороге остановил ее страшный шепот.
Она недоуменно обернулась к Зако, уже забравшемуся в свою кровать. Тот глазами показал вниз и повторил:
– Обуйся, гроза зургов.
– Ага, – пробормотала Шу с набитым ртом, призвала мягкие эспадрильи, в которых бегала в крепости Сойки, а заодно еще самое большое яблоко. – Спасибо, Зако.
Получилось что-то вроде «мня-мня», но какие это, право же, мелочи, когда ее ждет настоящее приключение!
Весь какой-то помятый, несмотря на модный длинный сюртук, белоснежные кружева и идеальную гладкость свежевыбритых щек, помощник сенешаля уже маялся около резных двустворчатых дверей в конце Цветочной галереи, что на втором этаже западного крыла. Навесной замок, достойный оружейного склада, выглядел так, словно вырос из этих дверей, будет на них жить и умрет с ними вместе.
– Светлое утро, ваше высочество! – издали увидев Шуалейду, начал раскланиваться и мести шляпой пол шер Вондьяс. – Соблаговолите убедиться, башня закры…
Протяжный скрип и тяжелый грохот разнеслись по пустынной галерее. Сишер осекся, обернулся и замер.
– Светлое, – улыбнулась Шу: после завтрака жизнь стала прекрасной и удивительной, для полного счастья не хватало лишь шамьета со сливками. – Как видите, слухи о неприступности башни несколько преувеличены. Идемте!
Она прошла мимо сишера в распахнутые двери, остановилась посреди приемной. Яркий утренний свет лился сквозь витражные окна, золотил танцующие в воздухе пылинки, дробился в зеркалах и серебряных безделушках, прыгал солнечными зайчиками по идеально новой мебели и пушистым коврам. Хотелось протянуть руку и поймать быстрое пятнышко; хотелось чирикать вместе с птицами, летать и кувыркаться под облаками; хотелось прижаться к теплой материнской руке, услышать родной голос…
«Здравствуй, Шу».
Шу вздрогнула. Показалось?
«Не показалось, – в знакомом голосе сквозила улыбка. – Ты так выросла, стала красавицей».
Шу по привычке хотела фыркнуть: что я, в зеркале себя не видела? Но гордость матери заставила ее осечься. Не только гордость матери, но и восторг в глазах некоего темного шера… Нет-нет! Она не будет вспоминать о Роне здесь! Как-то это неправильно и…
Показалось, за витражными окнами промелькнула страшная крылатая тень, на мгновение застив солнце.
Шу передернулась и обхватила себя руками за плечи, чтобы согреться. Но тут же нахмурилась и руки опустила. К ширхабам лысым Роне, странные образы и глупые страхи. Она пришла домой. Наконец-то – домой!
«Здесь тебя любят и ждут, моя девочка», – шепнул знакомый голос, и на Шу повеяло уютным, безопасным теплом.
«Мама? – Шу почти поверила, что не было этих лет в Сойке, не было пышных похорон и урны в семейном склепе; показалось, что сейчас мама выйдет из гостиной, протянет руки навстречу, и можно будет наконец-то ее обнять. – Ты здесь?»
Тихое покашливание спугнуло иллюзию. Шу оглянулась на Вондьяса, не решающегося ни ступить за порог, ни сбежать. Мгновение она непонимающе смотрела на него, пытаясь удержать ускользающие остатки тепла и беспечности. Но присутствия матери больше не ощущалось: призрак исчез, так и не показавшись. Накатила тоска пополам со злостью. Будь прокляты иллюзии и пустые надежды!
– Вы еще здесь, сишер? – собственный голос показался Шу похожим на хриплое карканье. – Ну-ну. А вы смелее, чем кажетесь. Идите сюда, никто вас не съест.
Вондьяс ошалело кивнул и сделал шаг в приемную. Шу усмехнулась: страх перед королевской немилостью и настоящей темной колдуньей оказался сильнее страха перед легендами и привидениями.
– В приемной оставить все как есть, – распорядилась она.
Здесь все было именно так, как она помнила, хоть это было и очень странно: Кай родился, когда ей было два с половиной года, а после его рождения башню закрыли. Тем не менее, Шу не раз во сне входила в эту комнату – белую, с редкими цветными пятнами: лазурные кресла, зеленые померанцы в кадках, снежно-голубой горный пейзаж на стене, рядом с дверью в комнату камеристки и гардеробную.
Странно было и то, что померанцы за двенадцать лет одиночества не засохли – но и не выросли. Словно время заперли так же, как и двери.
Интересно, что там дальше, в самой башне?
Уверенно прошагав к витражным дверям в собственно покои королевы, Шу толкнула их и шагнула внутрь. В гостиную, она же малая столовая.
Здесь тоже все осталось по-прежнему – три высоких окна, по трем сторонам круглой башни, были едва прикрыты газовыми занавесями, по стенам вились живые розы, в мраморном камине высились пирамидкой вишневые поленья, а круглый стол был накрыт крахмальной вышитой скатертью. На уютных полосатых диванчиках все так же были разбросаны разномастные подушечки, а на низком столике стояла корзинка с разноцветными нитками и лежали пяльцы с начатой вышивкой.
Шу смахнула невольную слезу, как наяву увидев маму с вышиванием – и себя, играющую с цветными нитками…
А ведь тогда Шу видела лишь нитки и не понимала, о каких таких потоках говорит мама. Странный выверт памяти: ей всегда казалось, что она родилась колдуньей, но на самом деле до двух с половиной лет ее дар спал. И этих столбов света, уходящих в потолок, она не видела. А сейчас – видит и даже может пощупать.
Стоило подойти к одному из вертикальных потоков, как он ожил, потянулся к ее рукам, пощекотал, словно мохнатый котенок усами, и удовлетворенно загудел.
Кажется, это гудение услышал и сишер помощник сенешаля – о котором Шу совершенно забыла.
– Светлая, сохрани, – пробормотал он с порога.
– Вы это видите? – спросила Шу, резко обернувшись к нему.
– Что именно, ваше высочество?
– Это! – Шу погладила оживший поток, и тот отозвался довольным мурлыканьем. А саму Шу окатило волной яркого, щекотного удовольствия.
У шера Вондьяса сделались несчастные глаза, но он закивал:
– Комната в отличном состоянии, ваше высочество! Покои для ее величества делал сам…
Имя «самого» Шу пропустила мимо ушей, поняв, что магии помощник сенешаля не видит, а значит, ей не поможет. И ладно, она прекрасно во всем разберется сама. Это теперь ее башня и ее магия.
«Ключ, моя девочка», – шепнул ветер, распахнувший окно и играющий с газовой занавесью.
Шу непроизвольно поежилась, перед глазами мелькнуло что-то черное, страшное, и пахнуло гарью.
– Не стойте столбом! – сердито велела Шу. – Идем дальше.
«Дальше, дальше!» – обрадовался ветер, подталкивая Шу к лестнице на второй этаж башни. Он ласкался, щекотал и урчал, все больше напоминая Шуалейде маленькую Морковку…
Странно, но этим утром Морковка не вылезла даже потребовать завтрака. Спряталась и не напоминала о себе. Уж не случилось ли с ней чего-нибудь?.. Может быть, она испугалась Бастерхази?
От этой мысли стало неприятно. Какого ширхаба даже рысь, и та осуждает ее поступок?!
«Забудь про темного, от него одни проблемы! Не отвлекайся!» – потребовал ветер, продолжая ластиться и урчать, и Шу согласилась: она не будет отвлекаться. Ей так хорошо дома! Как она могла забыть о башне Заката и считать домом крепость Сойки? Ее дом – здесь, только здесь!
На втором этаже была детская – родная, привычная… и очень маленькая. Такая маленькая, что Шу захотелось тут же, немедленно, сделать ее больше. Хотя бы впустить в нее свежий ветер, и шелест деревьев, и птичье чириканье…
Она воздушным потоком толкнула оконные рамы – и те распахнулись, жалобно зазвенев, шторы взвились от ветра, деревянная лошадка закачалась на полозьях, и в комнате сладко запахло цветущим каштаном…
Бросившись к своей любимой лошадке, Шу прижала ее к груди. Как она могла забыть? Ведь она хотела подарить лошадку своему маленькому братику! Сразу, как только тот родится. А теперь Кай совсем взрослый, ему больше не нужна деревянная лошадка. Но… это же хорошо! У Кая теперь есть настоящая лошадь, и настоящая рысь, и он скоро станет настоящим королем…
Шу совершенно не понимала, что с ней творится. Ей хотелось смеяться и плакать одновременно, и танцевать, и петь, и летать, и скорее рассказать маме…
– Ваше высочество, – ее снова вернул в реальность сишер Вондьяс. – Прошу вас…
Обернувшись, Шу рассмеялась. Бедняга сишер вцепился в дверной косяк, чтобы его не снесло разыгравшимся ветром. Его сюртук хлопал полами, напомаженная прическа растрепалась, глаза слезились, и весь он походил на кота, который влез на дерево и теперь боится слезать.
– А, не обращайте внимания, всего лишь сквозняк! – Шу потянула шаловливый ветер к себе, как иногда тянула рысь за шкирку. – Видите, он уже успокоился.
– Благодарю, ваше высочество… а… что делать с этими покоями?
На миг Шу задумалась – в самом деле, что делать с детской? Ей не нужна детская, она уже выросла. Правда-правда, она теперь совсем взрослая! Надо сказать маме, скорее сказать маме!
– Сделайте кабинет, – отмахнулась она от шера Вондьяса. – Что-нибудь светлое и уютное, сами придумайте. Вы же умеете!
Сишер закивал и попятился.
Чего он снова испугался? Странный. На вид такой строгий, а мечтает о горячей овсянке для больного желудка и визите сына с маленькой внучкой… приготовил для малышки фарфоровую куклу… а сын сегодня вечером пойдет в клуб и проиграется в карты, рассорится с женой, та увезет девочку в родительское поместье…
Ей нужна лошадка! Девочке обязательно понравится деревянная лошадка с гривой из белого шелка! Вот зачем Шу ее взяла – ее надо подарить!
Шу сунула лошадку шеру Вондьясу.
– Вот, это для вашей внучки. Ступайте сейчас же домой, пусть вас накормят овсянкой, и не смейте возвращаться до завтрашнего дня! А ваш сын пусть сегодня вечером читает вам вслух.
– Но как же… ваше высочество, сегодня приезжает кронпринц… барон Уго…
– В болото кронпринца и барона Уго! Я вам приказываю – ступайте немедленно домой! И чтобы до завтра ноги вашей не было в Риль Суардисе!
Отмахнувшись от побледневшего и дрожащего сишера Вондьяса, Шу тут же о нем забыла. Ее манили последние этажи башни: мамина спальня и самая верхняя, последняя комната, где Шу никогда не была. Что там? Может быть, там она найдет маму?
Два пролета лестницы она преодолела двумя длинными прыжками. Отчего-то тут, в башне, до странности легко было летать и призывать ветер. И до странного уютно и безопасно. Только дождь почему-то холодный… и ветер поет, и плачет, и зовет…
Порыв ветра распахивает окно – прямо в грозовую ночь. Ледяные струи окатывают Шу, заставляют поджать босые ноги и глубже забиться в угол между маминой кроватью и стеной. Вокруг суетятся служанки, что-то шепчут, волнуются. Мечется свет фейских груш, по стенам прыгают страшные тени. Мама стонет, ей больно. Тревожно.
Ожидание.
Кто-то идет. Кто-то хороший, нужный. Родной. Ищет дорогу среди теней.
– Иди сюда! – зовет Шу. – Я здесь, жду тебя!
Ветер свистит, воет, сбивает его с пути. Толкает обратно, за грань. Рвет тонкую нить любви и нежности, только протянувшуюся между ним и сестрой.
– Не бойся, братик, не бойся, – шепчет она: никто, кроме брата, не слышит её голоса. – Скорее иди сюда, мы прогоним страшного, злого. Я помогу тебе!
И дождь поможет, и ветер. Поет, зовет ветер! Дождь смывает тени, гонит чудищ. Молнии сжигают боль и страх.
– Я люблю тебя, братик, ты нужен мне. Если ты не придешь – кто будет любить меня? Верь мне, верь ветру и грозе. Это мой ветер, моя гроза! Моя сила, не того, злого! Моя буря, слышишь, братик? Здесь нет никого страшного. Только мама и я. Иди сюда, ничего не бойся. Я с тобой!
Крик новорожденного пробивается сквозь гром и свист ветра. Мама больше не стонет, но почему-то плачет. Служанки умолкли. Тени по-прежнему мечутся по стенам, но Шу больше не боится их: гроза за окном смыла страх. Это теперь её гроза, её ветер. Никто не навредит братику… никого нет…
Ласковые, теплые руки обнимают её и укачивают, прижимая к теплому и родному. Страх спрятался, рассыпалась пылью ненависть. Вокруг тихо, пусто. Только она, брат и…
– Мама? Ты здесь, мама?
– Здесь. Просыпайся, Шу, пора, – отозвалось дыханием ветра.
– Проснись! Да что с тобой, Шу?! – другой, но не менее знакомый и родной голос волновался и требовал. – Ты пьяна?
– Бален? Что?..
Шу с трудом разлепила глаза. Вокруг клубились и искрили сине-бело-лиловые потоки тумана, искажали пространство до неузнаваемости, звали взлететь в облака, бурей пронестись над землей, пролиться дождем. Знакомая лиственная зелень Бален едва мерцала в буйстве дикой магии.
– Идем. – Подруга потянула Шу за руки, заставила подняться с пола. – Вот зачем ты пошла сюда одна? Слава Светлой, Зако нас разбудил.
– Скорее, Шу, – позвал Энрике. – Да проснись же!
Шу улыбнулась и попыталась сказать, что здесь нет никакой опасности, что не надо уходить. Разве они сами не видят, как тут чудесно? Но из горла снова вырвалось невнятное карканье.
– Ширхаб, – выругался Энрике, подхватил её на руки и побежал вниз по ступенькам.
Сквозь туман Шу едва понимала, что не надо сопротивляться: друзья хотят как лучше, просто не понимают, что вся эта магия – её! А так хотелось снова слиться с ветром, полететь наперегонки с орлами, подняться высоко-высоко, чтобы стало видно всю империю…
– …не открывается! – сердито вскрикнула Баль.
– Шу, выпусти нас скорее! – потребовал Энрике.
«Играть, играть! – радовалась маленькая девочка верхом на деревянной лошадке. – Вместе играть!»
– Пожалуйста, Шу, открой двери!
«Не хочу, мое! – топнула ножкой кроха. – Играть!»
«Потом поиграешь, малышка, – голос мамы согрел и успокоил её. – А сейчас вернись к своим друзьям, они нужны тебе!»
Неохотно вынырнув из сладких потоков магии, Шу взглянула на Бален, дергающую неподвижную дверь.
«Откройся», – велела Шу.
Дверь с недовольным скрипом приоткрылась, а Шу потребовала у Энрике:
– Отпусти. Я еще не разучилась ходить!
– Ну наконец ты вернулась, – облегченно выдохнул Энрике, поставив ее на пол в Цветочной галерее.
– Никуда я не уходила, глупости какие, – буркнула Шу, с сожалением отпуская ласковые потоки магии.
– Вот и расскажешь мне, что это за глупости такие и во что ты опять встряла, твое неугомонное высочество.
Через некоторое время после восхода звезды воздух стал достаточно теплым, поэтому ползун отвалился от кругляша и заторопился вверх по склону холма. Добравшись до небольшого плато на водоразделе, он остановился, немного покачался из стороны в сторону, устраиваясь поудобнее, и застыл на месте.
***
— У меня есть предложение по организации досуга, — возвестила Карла после очередного сеанса работы маячка.
Иен согласно кивнул. Ночь выдалась спокойной. Вчерашний «Вкус Юго-Восточной Азии» оказался очень сытным, настолько сытным, что дозировка «взрослым от 50 до 80 кг — один контейнер в сутки» выглядела какой-то завышенной. Что-то здесь было не то: либо вес, либо количество, либо время, но, как результат, призрак голода раньше чем через неделю на катере 7-30 не ожидался, а вот призрак безделья уже был тут как тут.
— Предлагаю, — продолжила девушка, — заняться подсчетом шансов на спасение, исходя из возможного количества уже обнаруженных катеров, количества спасателей и множества других переменных. Предлагаю также каждый раз, когда маячок закончит сигналить, слегка изменять общий настрой беседы неосторожными замечаниями, что нас возможно вообще никто никогда не услышит. А еще приветствуются светлые воспоминания о прожитых годах и горькие сожаления о том, чего уже не вернуть.
— Все, что угодно, только не это, — Иен отрицательно покачал головой.
— Отлично, — Карла улыбнулась, — В таком случае устроим здесь литературный клуб.
***
От ползуна только что отпочковался детеныш. Не обращая внимания на родителя, он деловито направился вниз по склону в долину. Ползун проследил взглядом путь своего отпрыска. Все было хорошо. В той стороне, куда сползал детеныш, было много подходящих кругляшей — ползун это видел.
Он это видел.
Он видел.
Ползун подобрался к краю плато и стал осматривать свою долину. Он сразу же обнаружил там свой кругляш и много других таких же. И еще один. Не такой.
Звезда стояла еще достаточно высоко, воздух был теплым и не было особой нужды спускаться в долину прямо сейчас. Инстинкт говорил, что в это время суток надо оставаться на плато, но нечто другое неодолимо тянуло ползуна вниз. Ему очень хотелось подобраться к загадочному «не такому» кругляшу поближе.
***
— И что надо делать? — с подчеркнутым энтузиазмом спросил Иен. Ни в коем случае нельзя показывать, что тебя только что элементарно загнали в угол.
— У меня есть читалка, — Карла достала из нагрудного кармана маленький планшет, — Я перед вылетом скачала сто тридцать книг на всякий случай. Будем читать друг другу вслух первую попавшуюся из списка.
— Отличная идея, — согласился Иен.
— О, нет-нет, — девушка уже включила читалку и озабоченно уставилась на экран, — планшет скоро разрядится. Много мы не прочитаем, конечно, но…
— Но…
— Но после того, как читалка отключится, мы можем сами придумывать продолжение истории.
Теперь Иен уже не стал изображать энтузиазм, а принялся, как положено серьезному взрослому человеку, активно отпираться.
— Я не умею придумывать истории.
— Не придумывать, а додумывать, это проще, и я тебе помогу. Неужели ты никогда в детстве не переделывал конец сказки?
— Но тогда я знал, чем дело кончилось.
— А сейчас ты будешь знать, чем оно началось, этого уже достаточно. И я тебе буду помогать. Определись с жанром.
— То есть?
— Ну, в каком жанре ты будешь сочинять?
— Может, боевик? — наудачу предложил Иен, но Карла скептически усмехнулась.
— Но ты же не космодесантник какой-нибудь, и не полицейский, выбери себе то, в чем ты разбираешься хорошо. В чем ты разбираешься хорошо?
— Пожалуй, в технике безопасности, — протянул Иен.
— А что можно сделать с техникой безопасности?
— Ее можно нарушить.
— И вот, вследствие нарушения техники безопасности, происходит нечто, а все вокруг думают, что это такое замысловатое преступление…
— Или наоборот, происходит преступление, а все думают, что это нарушение техники безопасности.
— Гениально! Итак, с жанром ты уже определился, полдела сделано. Я начну читать, а ты будешь слушать, тем временем у тебя будет складываться твоя детективная история.
Карла протянула Иену читалку.
— На, подержи пока, литературный клуб — это надолго, поэтому я сейчас прогуляюсь за ту круглую каменюку и вернусь.
Проследив, что девушка благополучно добралась до камня и скрылась за ним, он деликатно отвернулся и стал не спеша изучать список книг, просмотрел пару аннотаций и чуть было не выронил читалку, оглушенный неистовым женским визгом. Когда Иен выбрался наружу, Карла стояла на полпути между камнем и катером и хватала ртом воздух.
— Мышь, — с трудом выговорила она.
— Откуда здесь может быть мышь?
Этот не то вопрос, не то возражение почему-то сразу успокоил Карлу.
— Не мышь, — согласилась она, — очень похожая на мышь.
— С ушами и хвостом?
— Просто серая. Остальное я не рассмотрела.
— И что она сделала?
— Рванула от меня с большой скоростью.
— Правильная мышь, то есть не мышь, — одобрил Иен, — Не стой так, пойдем домой.
— Да-да, — согласилась Карла, — такой стресс, ужас просто, надо поесть.
После банки «Вкуса Юго-Восточной Азии» настроение у Карлы быстро восстановилось и она объявила заседание литературного клуба открытым.
Заряда читалки хватило, увы, ненадолго — маячок за это время успел пропищать только один раз. Оба «литератора» целую минуту сердитыми взглядами буравили оборудование, а потом принялись за продолжение романа. Точнее, Иен принялся и Карла ему почти не помогала. Да и чему там помогать особенно — так, небольшая детективная зарисовка с отважным инспектором по технике безопасности (а кто бы сомневался) и его верным псом (вот это уже слегка неожиданно), немного юмора, взлом защитной системы охраны предприятия и погоня в финале. Злодея милосердно уронили с моста в бушующий поток, потому что Иен категорически запротестовал против того, чтобы отважный инспектор лично принимал участие в жестокой расправе.
— А знаешь, мне понравилось сочинять, — Иен слегка повысил голос, чтобы заглушить писк маячка, — не так уж и сложно.
— Не сложно, потому что записывать не надо, — возразила ему Карла, — Если бы тебе пришлось набирать этот текст, тогда бы ты повозился.
— Не факт, — возразил Иен, — я очень хорошо набираю инструкции, почти без правок. Твой ход, Карла, в каком жанре ты будешь сочинять продолжение истории моего инспектора?
— Продолжение истории твоего инспектора я, пожалуй, буду сочинять в жанре… в жанре эротического рассказа.
Иен немного помолчал.
— Карла, это нечестно.
— Неужели?
— Мы договорились… я же рассказывал о том, в чем разбираюсь хорошо…
— Я тоже.
Стало тихо. Как в игре в «кошки-мышки», когда противники никак не могут определиться, кто из них кто. Стало тихо в катере. Стало тихо во всем мире.
Мир сдался первым.
Несколько минут спустя сноровистая бригада только что прибывших спасателей одновременно осматривала катер, опрашивала потерпевших и составляла отчет.
— Иен Макбрайд, инспектор-стажер по технике безопасности подразделения планетологической разведки горнодобывающей компании «Полярная Звезда», вас мы доставим непосредственно на вашу базу, а вам, мисс, — командир спасателей слегка улыбнулся Карле, — придется сначала отправиться к нам, и оттуда вас заберет флайер «Южной Короны». Всё, ребята, уходим. Надо найти еще четырнадцать катеров.
Став тяжелее на двух человек, флайер не быстро, но уверенно, набирал высоту, оставляя в долине катер 7-30 с маячком, который мог бы работать еще двадцать восемь с половиной стандартных суток, и с запасом питания почти на три дня. На сколько времени могло бы хватить романа с продолжением? Этого, увы, не знал никто.
***
Ползун проводил взглядом взлетающий не-кругляш. До захода звезды оставалось еще много времени. Ползун выбрался на открытое место и стал ждать.
Он возник у стойки бесшумным призраком, стройный и невозмутимый, невзначай блеснул клыками в полумраке, щёлкнул белыми пальцами, подзывая меня. Немного невежливо, но я человек покладистый, к клиентам отношусь доброжелательно. Особенно упакованным в дорогие бархатные плащи. О чём мечтает ролевик в моей студии? О величии владыки теней, могуществе одинокого злодея, владеющего тоскливой вечностью и ветхими тайнами склепа. Ладно, приятель, держи юэсби. Он схватил флешку, ловко вогнал её в разъём за ухом и уселся в ближайшее кресло. Сейчас в голове новоявленного Дракулы, как в храме, гремят псалмы. «Варкалось. Хливкие шорьки пырялись по наве, и хрюкотали зелюки, как мюмзики в мове». Его психотип и ЦНС хорошо усваивают Кэрролла, который любил играть словами, превращая ошибки в императив.
Субъекты, склонные наслаждаться искажениями привычной речи, завсегдатаи в моем баре. Этот мир давно сошёл с ума, и не мне его осуждать. Наоборот, я построил маленький бизнес на литературной деформации, снял студию, назвав её Библиотекой ассоциативных размышлений «Маглот». Эпоха спиртных напитков и опиумных препаратов миновала. В конце двадцать первого века этанол и диаморфин финишировали, и человечество очистилось. Но тенденцию не истребить. Мозгу требуется праздник. Вам недостаточно наушников и уединения? У меня в «Маглоте» уютно и чисто. Аромат красных и черных свечей помогает мечтать о прекрасном. О том, чего вам не достает. Главное: тут не встретишь дешевой контрафакции, время фальсификата миновало. Или пока не пришло.
Вот вваливается нервный субъект. Вихляющая походка, весь до горла в татушках, кольцах, цепях, дёргает пальцами и напевает под нос. Ясно, удальцу нужно горы свернуть, покорив планету странными песнями. Включаю ему диалог дона Рэбы и Ваги Колеса: «Студно туково. Выстребаны обстряхнутся…» Птенчик в ауте!
Одному для релаксации достаточно пары строк Чуковского: «Жила-была мышка Мауси и вдруг увидала Котауси. У Котауси злые глазауси и злые-презлые зубауси». Другого не свалить и «хорошилищем», которое грядет из ристалища. Кузьмичу, например, классика, как водица. Даже «Глокая кудра» не вставляет. Лишь переписка геймеров слегка опьяняет этого мастера-ломастера. «Сходил на разведку по стримам, но там надо много крафтить. Главное, вложить в деку суперглиноход – на землетрясение стаммельфорда. В проладдере винстрик из десяти побед, да и в обычном ранкеде типа пятака». Только тогда он вспоминает, что забыл электродрель в душевой.
Поздно вечером, проводив последнего клиента, аккуратно протираю стойку и бреду в свой кабинет. Представляю себе бесконечную великодушную степь, где золотое небо поглощает жадный горизонт, и сладкий ветер опрокидывает бирюзовых стрекоз мне на плечи. Опускаюсь на диван, прикасаюсь к заветной флешке. Торжественно, с чарующим тембром звучит долгожданный речитатив:
– Не лепо ли ны бяшет, братие, начяти старыми словесы трудных повестей о полку Игореве…