Утро Закат встретил в камере, сидя у стены. Рассматривал вышивку на подоле рубахи, скользил пальцами по линии стежков, угадывая, как пролегал их путь.
Вот здесь проезжали город, телегу трясло и Пай, прикусив губу, раз за разом пытался попасть в намеченную линию. Здесь кончились нитки, новый моток купили в ближайшем селе, поэтому цвет немного другой. Закат представлял, как Светозар, Дичка и Пай останавливались в деревнях, предлагали помощь, делили на троих сараи и сеновалы. Спали в обнимку, чтобы не замёрзнуть, потом добыли одеяло… Или просто не забыли взять его в Залесье? Может, телега с самого начала ломилась от припасов, и вовсе не нужно было останавливаться каждый день. Они ехали упрямо и упорно, колеса мерили дорогу. Наверняка заблудились пару раз, иначе нагнали бы его намного раньше. Заплутав в трёх соснах, долго не могли выбраться; сердилась Дичка, удивлялся Светозар, молча хмурился Пай.
Он ведь знал о колее. Неужели не догадался, что мешает им догнать ушедшего?
Закат сполз ниже на тюфяк, поднял лицо к серому окошку.
Почему должен был догадаться Пай, если он сам, три столетия живший в колее, не понял?
И до сих пор не понимал. Тогда, в подземельях, злая тропка раскатилась перед ним от края до края, так, что поверил сразу. Сейчас снова сомневался, не почудилось ли? Ну как плен может быть частью судьбы Тёмного Властелина?
Заскрежетала по полу дверь, Закат поднялся навстречу рыцарям.
Не то чтобы он совсем не боялся будущих мук. Просто колея, незнакомая и непонятная, но определенная от начала до конца, пугала намного сильнее.
***
Похоже, раньше в Светлой цитадели не было пыточной. Во всяком случае, комната, в которую привели Заката, больше напоминала заброшенную караулку. Для магистра здесь поставили высокое резное кресло, для пленника приготовили мотки веревки и что-то в лежащем на полу мешке. Палачом должна была стать женщина, та самая, которая два дня назад тренировала юнцов во дворе, а позже отвязывала Заката от столба. Её красивое, молодое совсем лицо пересекал длинный шрам, в толстой косе русые пряди чередовались с седыми.
Закат отвернулся. Женщина смотрела с обжигающей ненавистью.
— Я хочу познакомить тебя с Огнеславой, — магистр кивком отослал сопровождающих рыцарей, женщина стащила с Заката рубашку, заставила перевести за спину скованные руки. Туго, до боли стянула локти верёвкой, связала ноги.
— Ведомая светом, — продолжал магистр, — эта прекрасная дева отправилась в путь в одном далеком селе, чтобы присоединиться к нашему ордену.
Закат следил, как Огнеслава привязывала тянущийся от щиколоток конец к мешку на полу. Понимал — может, у магистра и нет приспособлений для пыток, но он прекрасно обходится без них. Например, это сочетание пары верёвок, груза и балки над головой заменит дыбу. Знал, что после такой пытки руки его станут бесполезны, и, когда Огнеслава потянула за спускающуюся с потолка верёвку, не смог сдержать страх, наклонился, пытаясь хоть немного отсрочить неизбежное.
Вряд ли магистр окажет своему врагу милость и велит вправить вырванные суставы. Ему даже воспалённые раны не собирались обрабатывать.
— Но прекрасной деве опасно путешествовать в одиночку, — с наигранной скорбью говорил магистр. — Ведь тьму ещё только предстоит одолеть, и дороги полнятся твоими слугами.
— У меня уже много лет нет слуг, — возразил Закат. Конечно, магистру было плевать, а вот Огнеславе…
Сильный рывок поднял его в воздух, заставил подавиться словами.
— Пока ты не побеждён, многие служат тьме, — отрезал магистр. Продолжил, словно его не прерывали: — И когда Огнеслава проезжала через город, люди, склонившиеся ко злу, напали на неё.
Боль ещё можно было терпеть, сил хватало, чтобы сопротивляться, удерживая свой вес, но Закат понимал, что это ненадолго. Раскрасневшаяся Огнеслава хмурилась, налегая на верёвку. Вряд ли она хотела, чтобы о ней говорили вот так.
— Воистину только тёмные твари могли надругаться над светлой невинностью! И даже этого им показалось мало. Они захотели оставить красавицу себе.
Закат скрипнул зубами, когда от пола оторвался тяжёлый мешок, привязанный к ногам. Боль вгрызалась в плечи, даже дышать стало тяжело. Огнеслава закрепила верёвку, подошла к грузу, положила на него широкую ладонь. Магистр, подавшись вперёд и жадно пожирая глазами пленника, рассказывал её историю:
— Однако наша прекрасная рыцарь сумела сохранить веру в свет. Спустя шесть лун плена, подкараулив своих врагов, Огнеслава одолела их. Она убила всех, хотя один из них и тяжело ранил её, навсегда лишив былой красоты.
Сквозь тянущую боль Закат смотрел на русую макушку девушки. Вспомнилась вдруг другая, тоже из дальней деревни, с такой же толстой косой и упрямым лицом. Он видел Стояну лишь раз, зато её мать встречал каждый день и мог представить старостиху Залесья моложе на тридцать лет. Эта девушка, названная орденом Огнеславой, отличалась от неё не больше, чем яблоко, сорванное с соседней ветки, и было отчаянно жаль, что шрам изменил не столько её лицо, сколько сердце. Что он для неё так много значит.
— Ты всё ещё очень красива, — тихо сказал Закат, не зная, как ещё объяснить, что чувствует. Она опешила на миг, вскинула голову, проступило на лице давно похороненное в глубине страдание.
Ему показалось, тело вот-вот разорвётся надвое, как перетянутая струна. Вывернулись над головой руки, от боли перехватило дыхание. Это не было похоже на размеренные удары плети, здесь мука становилась страшней с каждым мгновением, и даже когда Огнеслава отпустила мешок, чтобы перехватить поудобней, стало только хуже. Закат едва успел глотнуть воздуха, понял, что всё-таки закричит, и не смог заставить себя стиснуть зубы.
Он очнулся, когда его опускали на пол. Довольно щурился магистр, наконец-то вырвавший у пленника крик, тяжело дышала палач. Закат не устоял на ногах, но от него этого и не ждали, Огнеслава медленно отпускала верёвку, пока он не сел на пол, придержала, развязала руки. Те повисли плетьми. Закату почудились слёзы в глазах девушки, он попытался сказать — ты ни в чем не виновата… Но из горла вырвался только хрип. Поэтому вместо слов, сквозь боль, сквозь собственный заволокший зрение туман, он улыбнулся ей.
Магистр поджал губы, вышел, коротко распорядившись:
— В камеру его.
Огнеслава вместо выполнения приказа наклонилась над Закатом, взяла за запястья. Уперлась коленом в грудь и с силой дернула.
Ему показалось, он снова на миг потерял сознание от боли, но всё равно был благодарен: ведь хотя боль простреливала от плеч до кончиков пальцев, Закат чувствовал, что снова может шевелить руками.
— Спасибо, — беззвучно прошептал он. Огнеслава молча накинула ему через голову рубашку, перевязала поясом. Схватив за воротник, поволокла, не пытаясь заставить встать.
Она дотащила его до камеры и ушла, даже не заперев. Вернулась быстро, подняла ему голову, грубо прижала к губам тёплый край кружки. Напоила, однако, аккуратно, не позволяя захлебываться. Саднящее горло немного отпустило. Огнеслава накормила Заката жидкой, потрясающе вкусной подслащенной кашей. Он догадался, что она принесла еду с рыцарской кухни, улыбнулся благодарно. Она резко отвернулась. Впервые заговорила:
— Ты унижался ради спасения Залесья, а я отплатила тебе этим. Прекрати улыбаться.
— Светана, — еле слышно позвал Закат, не в силах согнать радость с лица. Хотелось сказать, что дома всё в порядке, что Горляна за неё волнуется и ждёт письма. Что шрам её совсем не портит, и она могла бы съездить к родителям.
На это уже не было сил. Он закрыл глаза, не то погружаясь в беспамятство, не то засыпая. Почувствовал ещё, как Светана коснулась его лба губами, донеслись слова Залесинской клятвы-извинения:
— Прости. Мне не расплатиться.
Закат беспокойно дёрнулся — не надо, ты и без того сделала слишком много, тебя за одну эту кашу могут изгнать! Но провалился в сон.
***
Шестой день шестой луны, последний ритуал. Поединок с куда более сильным противником, идеальное завершение оборота, начинающегося с простой смерти от ритуального ножа. Люди во всех землях сейчас тянут жребий, облизывают пересохшие губы. Продолжают отчаянно надеяться, даже сжимая в потных ладонях оружие — вдруг повезёт?
Здесь, в Черном замке, жребий не нужен. Жертва давно известна.
На мраморные плиты тронного зала падает меч — такой ржавый и грязный, будто пять лет пролежал без дела.
— Ну же! Поднимай. Меч под стать воину!
Герой и правда выглядит не лучше клинка — измождённый, в синяках и ссадинах, с мешаниной шрамов и свежих ран на спине и груди. Но меч берет, сверкают непреклонно голубые глаза, огонь в которых не погас за все годы плена. Становится в боевую стойку. Картину портит лишь неловкое покачивание кончика клинка, выдающее, как тяжело истерзанному пленнику держаться на ногах.
Тёмный Властелин смеется, медленно сходит с трона. Красиво расстегивает фибулу плаща, позволяя тяжёлой ткани растечься по полу чернильной кляксой. Обнажает свой клинок — сияющий, острый как бритва.
Он играет с пленником, как кот с мышью. Обходит, стремится измотать обманными выпадами и финтами. То и дело достает кончиком клинка — не опасно, но унизительно. Герой не парирует, зная, что не сможет удержать вражеский клинок. Уворачивается скупо, не тратя лишних сил. Позволяет себя ранить, когда знает, что удар не нанесет большого урона.
Он не может выиграть бой. Он должен сделать это, несмотря ни на что.
И чудо случается: Тёмный Властелин, кружа вокруг жертвы, наступает на собственный плащ, поскальзывается, теряет равновесие всего на миг…
Этого достаточно.
Герой врезается в него пущенной стрелой — даже если сломается от удара, убить успеет.
Меч входит меж пластин доспеха, в щель не толще волоса.
Герой медленно поднимается с колен, на которые бросил его рывок. Не до конца веря в успех, вытягивает клинок из тела поверженного врага. Воздевает над головой, чувствуя толчками возвращающиеся силы, приходящие в такт хлопкам, звучащим на грани между тишиной и биением крови в ушах.
На лице умершего зла маска изумления. Герой покидает замок, и никто из тёмной свиты не пытается его остановить.
Сказка разыграна.
Сказка готовится начаться заново — во второй из будущего множества раз.
***
Просыпаться было тяжело. Всё тело ныло, каждая жилка кричала, умоляя о покое. Хотелось свернуться клубком, словно избитый пес, и просто спать. Вечно, до конца времен.
Закат всё-таки заставил себя разлепить веки. Кто-то ходил по коридору за дверью камеры, видимо, снова за ним. Неужели он спал весь день и новая пытка будет уже сейчас?..
Попытался опереться на руки и едва не взвыл: плечи напомнили о вчерашней дыбе. Лежал, думая, как хотя бы сесть, чтобы рыцари не тащили его волоком. Рывком подтянул к груди ноги, скрипнул зубами, когда живот вдруг решил напомнить о полученных синяках. Перекатился за счет веса, благодарно вспомнив мазь и Солнцеяра — спина почти не болела. С трудом развернулся, оперся о стену, глядя на дверь камеры и безучастно ожидая, когда она распахнется. На пороге стоял кувшин, накрытый краюхой хлеба. Мутило от одного их вида.
После отлёта практиканток Нина пошла с Хельги в модуль к Фриде, чтобы поблагодарить сборщиков ягод. Сбор клюквы с началом заморозка был закончен, но девушки под руководством Фриды продолжали перебирать, сортировать и перерабатывать дары болот. У медпункта стоял знакомый скутер, и потому Нина сначала зашла туда.
Пациентов у Сани было немного – только трое выздоравливающих DEX’ов, гуляющих около модуля и заодно охраняющих его, и всё ещё лежащая в палате Вита, и потому он спокойно смотрел мультфильмы вместе с Зитой. Мрак готовил обед, были тихо, но, когда Нина с Хельги подошли, встречать её вышли оба медика. Влад обнаружился в палате, где лежала Вита – он просто сидел рядом с ней, смотрел на неё и держал за руку. При появлении Нины он вскочил, но она попросила его сесть, и сама села на соседний стул.
— Влад, ты знал её раньше? – подождав, когда DEX ответит: «Нет, просто она была там же, где я когда-то. Она не хочет поправляться. Боится, что её заберут обратно», сказала:
— Увези её с собой. Там тебе проще будет с ней договориться. И она будет знать, что её никто не тронет. Надеюсь, место в доме для неё найдётся. В деревню ей пока нельзя… пока не поймёт, что там живут хорошие люди и не причинят ей вреда. Но не на скутере. Возьми флайер… хоть завтра… и тёплую одежду для неё. Пусть помогает тебе с охраной островов. Вита, ты в безопасности. Твоя война закончена… теперь только спокойная жизнь. Всё хорошо… ты дома. Ты должна поправиться… и жить. Но пока только на островах.
Влад ответил: «Хорошо, тогда прилечу за ней завтра утром» — и Нина вышла. Сказав Сане, чтобы подготовил всё необходимое для отправки Виты на Домашний остров, отправилась к Фриде.
Влад прилетел почти в десять утра, Саня решением Нины был явно недоволен, но Виту выписал и выдал ей одежду и ботинки – и уже к полудню она была в доме на Домашнем острове.
***
Последняя пятница октября — начало Осенней Макошьей недели, когда чествуют и славят светлую богиню судьбы и её дочерей. С Макошьей недели окончательно прекращались работы на земле — в полях и на огородах — и начинались девичьи посиделки и женские вечёрки с рукоделием.
Нина, вспомнив, что говорил ей Платон на острове в прошлый праздник Макоши, пригласила в усадьбу Голубу, Велеславу, жена Лучезара и Искру на чай. Женщины удивились, но приглашение приняли и прилетели. Но не втроём, как ожидала Нина, а с мужьями и тремя DEX’ами – Вардом, Данко и Зимой. Пока женщины вместе с Ниной и Фридой ходили на капище на Козьем острове и приносили требы Макоши, мужчины вместе с Платоном и Дамиром осмотривали ремонтные мастерские и гаражи.
Хельги следовал за Ниной на расстоянии, но так, чтобы он мог видеть хозяйку и успеть прийти на помощь при необходимости, и чтобы хозяйские гостьи его не видели. После принесения требы Макоши Нина пригласила гостей в столовую в своём доме, где был накрыт стол и поставлены подносы с пирогами и горшочки с кашей.
Макошья неделя заканчивает работы на земле и на воде. К этим дням должны быть завершены все полевые и огородные работы и прекращены выезды на реки и озера. Земля и Вода должны отдыхать.
И потому, проводив гостей, Нина вечером собрала разумных киборгов в столовой своего дома и объявила об окончании работ в полях и на воде. Тихая с виду Аглая встала и возразила:
— Но… я же здесь агроном… сами выбрали. И я должна говорить о смене одних работ другими… на земле…
В зале наступила тишина — впервые Аглая решилась возразить хозяйке публично. Нина пару минут молчала, не зная, что сказать – она ведь на самом деле снова сунулась туда, где её не спрашивали. И как всегда, выручил её Платон:
— Аглая, как агроном, ты права. Ты теперь полноправная колхозница и руководишь двумя бригадами, нет, даже тремя: полеводческой, огородной и кормозаготовительной. Но Нина Павловна… для тебя мама Нина… теперь она твоя приёмная мать, и как мать имеет право говорить то, что считает необходимым. Но это не указание тебе, как специалисту колхоза. Она говорит только как знаток местных обычаев и традиций. А традиции всегда учитывают природные и климатические условия. И потому я, как управляющий, даю тебе возможность самой объявить о результатах работы бригад и о завершении работ на земле.
Аглая успокоилась, встала и… вместо рассказа подключилась к Пушку и на появившемся вирт-окне раскрыла один за другим несколько файлов с показателями урожайности видов растений и потребностью в семенах для посева в следующем году. И только после этого объявила об окончании земледельческих работ на полях, но тут же сказала, что в теплицах работы будут вестись всю зиму, чтобы в столовой постоянно были свежие овощи:
— …и потому бригада, работавшая на огородах, и бригада заготовителей кормов на зиму переводятся в теплицы. И… надо купить ещё одну теплицу, чтобы часть овощей можно было продавать.
— Какая же ты замечательная! – воскликнула Нина, — настоящий профессионал! Благодарю тебя за отличную работу!
Потом слово взял Григорий – рассказал, как собирается совмещать управление хозяйством и учёбу в вузе, о начале своей работы в колхозе и предложил часть освободившихся киборгов из полеводческой бригады перевести на добычу рыбы и водорослей, а остальных занять ремонтом тракторов и навесных орудий, сказал и необходимости иметь свою постоянно работающую рыболовецкую бригаду, а потом напомнил о прошедшем празднике Сварога, который положено праздновать неделю.
— Сварог вообще-то кузнец, а кузни нет у нас, потому и праздновали один день, — возразила Нина, — может быть, нам ещё и кузню сделать? Отправить пару ребят на обучение, купить инструменты… в здешних болотах железо есть?
— В болотах? — удивился Григорий, — должно быть. Мысль стоящая… вещи ручной работы всегда ценятся. Поспрашиваю ребят, кто хочет учиться и узнаю по деревням, кто может обучить. Профессия нужная, а кузню можно на любом пока неосвоенном островке поставить… в следующем году.
— А по ловле рыбы… я могу иногда отпускать на рыбалку Хельги, ему нравится управлять катером, а значит, и глиссером управлять сможет. И… — она взглянула на всех троих управляющих, не зная, правильно ли будет сунуться ещё и в их работу, всё-таки договорила: — Может, стоит купить пару лицензий на лосей? И право чипировать животных в заповеднике… или это должно оплачиваться заповедником?
— Купим, — совершенно серьёзно ответил Платон, — у нас есть умеющие охотиться DEX’ы. Как только лицензии будут в продаже, так сразу и купим. И не пару, а четыре или даже шесть… нам мясо нужно…
Потом было обсуждение работы студенток и разговор о помощи им в сборе материала для их дипломных работ, и обсуждение необходимости покупать сено и комбикорма для кур… говорили долго и по делу – и Нина тихо радовалась, какие у неё умные приёмные дети.
Собрание закончилось чаепитием с пирогами, как обычно.
***
Октябрь закончился оттепелью, а ноябрь начался проливными дождями, чередующимися со снегопадом. Днём температура воздуха поднималась до плюс пяти, ночью опускалась до минус восьми, выпавший за ночь снег днём местами таял, образуя то лужи, то сугробы. На озере шло образование льда, по ночам ветром наметало снега, днём ледок местами таял, образуя промоины.
Погода не радовала — и без крайней необходимости выходить из дома Нине не хотелось. Она то сидела на диване с книгой, то бродила по дому, то ходила гулять в парк с Хельги и сходила на чаепитие к Фриде.
Она наблюдала, как Платон после завтрака убегал на работу, как он ходил по мастерским и по полям, как он заходил в модуль и на медпункт… — каждые пятнадцать минут он присылал ей короткое видео, где он находится, чтобы она не беспокоилась, а для него записывал видео Хельги, сопровождавший её.
Второго ноября она с Хельги и Алей слетала в город, чтобы отвезти Раджу два десятка подготовленных блоков глины. По пути туда остановилась у зимовки Змея на полчаса – и киборги загрузили во флайер пару мешков копчёной рыбы для Раджа. В городе Нина сначала зашла домой и Хельги выгрузил привезённое. Потом прошлась по магазинам и с помощью киборгов купила всем бригадирам по планшету, несколько отрезов ткани для швейной мастерской и по мягкой игрушке для новичков, зашла в ОЗК – и привезла на остров ещё двоих выкупленных Irien’ок.
***
Инга и Джуна вернулись из Кузино третьего ноября, день отдохнули и улетели в Кедрово – и сразу на десять дней, собираясь посетить столько крестьянских хозяйств, сколько успеют. Нина попросила сначала зайти на хутор Пасечника и отправила с ними ещё двух трёхмесячных ягнят и десяток живых кур для Триши и отпустила Дамира для сопровождения.
От нечего делать Нина начала ходить на конюшню. Поскольку большинство лошадей были в таком возрасте, что ездить на них можно было с большой осторожностью, а Полкан ещё не осмеливался ей возражать, то она попросила Велимысла обучить её запрягать и управлять лошадью в упряжи.
Чтобы Платон не беспокоился о её безопасности, она ходила на конюшню вместе с Хельги, и он помогал ей работать с лошадьми. В конце концов волхв попросил Полкана выделить ей Ливня и одного из близнецов — Свена, чтобы он по её желанию время от времени запрягал коня в купленную для этого двуколку и катал её по парку Славного острова. Но Свен работал с конём по программе, опасаясь что-то делать самостоятельно, а ей хотелось всё уметь самой, и иногда она сама стала брать в руки вожжи и управляла Ливнем. Старый конь был смирен и покладист, к тому же Хельги всегда был рядом — и уже через неделю Нина стала ездить сама, а Свен просто молча сидел рядом.
На время этих прогулок Нина в первый же день попросила Хельги остаться на конюшне и подождать её возвращения, так как двуколка была двухместной, но он заявил: «Выполнение приказа противоречит основному заданию» и сам побежал рядом с коляской. Нина позвонила Платону, тот рассмеялся:
— Пусть бегает, ему же надо двигаться. К тому же он сам хочет обеспечить твою безопасность, а не программа, и сам хочет быть рядом, чтобы успеть подхватить тебя, если коляска вдруг накренится или упадёт на повороте.
И Нине пришлось с этим согласиться.
***
Десятого ноября по просьбе волхва прилетел хозяин конефермы вместе с Динарой и младшим сыном и привёз небольшие двухместные сани и комплект выездной наборной упряжи для рысака. Нина пригласила всех в дом, угостила чаем с пирогами, гости долго рассказывали о своих делах, о лошадях и кормах, о сделанной студентками бонитировке всех животных, о знакомстве Инги с Динарой, о катании верхом… и о том, как они уговаривали Ингу оставить у них Тура.
— Так вам нужны ещё киборги! – наконец догадалась Нина. Крестьянин замолчал, а волхв рассмеялся:
— Конечно! Но только если ты будешь не против. И это не плата за упряжь и сани, а взаимная польза, так как парни отправятся на обучение. А когда вернутся… через пару месяцев, то смогут работать здесь. А там, кроме обучения, помогут охранять конюшни. В лазарете есть поправляющиеся, пару DEX’ов можно отправить. Поверь, там они будут сыты, одеты и здоровы. И смогут научиться не только ухаживать за лошадьми, но и шить упряжь и делать сани и дуги. Остаться там смогут, только если сами захотят.
— Шорники нам нужны… тогда я не против. Но отпущу только тогда, когда сама увижу, какие там условия для жизни киборгов. И только, если DEX’ы сами будут согласны. И сразу верну их обратно, если что-то пойдёт не так.
На этом и договорились.
Весь следующий день Нина провела на конеферме: сначала был плотный завтрак и долгое чаепитие с пирогами в большом крестьянском доме, потом она осмотрела конюшни и загоны, после плотного обеда Динара показала свою комнату, комнаты других киборгов, потом показала лошадей, даже запрягла одну из них в сани и прокатила гостью вокруг усадьбы. Хельги в сани сесть отказался, хотя место было, и отказался остаться в доме – и снова бежал рядом, чтобы успеть подхватить хозяйку при падении. Нина вернулась домой вполне довольная и тем же вечером отправила с волхвом на конеферму троих DEX’ов, согласных на переезд, на своём флайере. Но перед вылетом сказала:
— Звоните каждый день. И если будет плохо, возвращайтесь. Без прав управления. Учитесь, пригодится в жизни.
Они ответили согласием – и через полтора часа позвонили уже из комнаты, куда были поселены.
***
Двенадцатого ноября начался снегопад. Снег падал почти двое суток, и киборгам приходилось посменно и постоянно чистить от снега и всё ещё падающих листьев дорожки в парке и дорогу к дамбам. Появились недовольные такой работой — но Платон пресёк жалобы заявлением, что все желающие могут вернуться к своим прежним хозяевам. Желающих не нашлось, но Нина задумалась: «Может быть, кому-то у прежних хозяев было лучше, чем здесь? В усадьбе много работы, и без дела никто не сидит… а вдруг всё-таки кому-то было легче раньше? У кого-то, может быть, были свои деньги? А здесь приходится работать каждый день!»
Дагар нахмурился, словно спрашивая: «Уверен, трактирщик?», и получив в ответ едва заметный кивок, дал знак своим парням.
Ребята переглянулись и встали. Им рассказчик тоже пришёлся не по вкусу.
Патлатый попытался увернуться, но Тильва с маленькой блинной сковородкой стоявшая у него за спиной, не позволила случиться этой несправедливости и от души приголубила говорливого гостя по затылку. По залу поплыла чистая высокая нота.
Помощнику и плотнику с «Летучей рыбки» осталось только утащить тело туда, куда показал Янур.
Потом шкипер позвал Джарка – мальчишка не спал, а незаметно подглядывал и подслушивал всё, что происходило в зале, устроившись на ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж. Изредка он даже осмелилвался выглядывать из-за перегородки.
– Помнишь адрес, который называл тебе ифленец?
Джарк уверенно кивнул.
– Далеко это? Сможешь меня проводить?
– Куда вы, ночь на дворе! – возмутилась Тильва.
– Я волнуюсь за рэту, – пояснил Янур. – И хочу спросить у ифленцев, что случилось на самом деле. Мы будем осторожны, как контрабандисты!
Но последняя фраза Тильву почему-то не обрадовала.
Впрочем, останавливать мужа она и не собиралась, тоже переживала за Темершану. Рэта она или не рэта – она гостья Тильвы, почти член семьи…
Наместник Кинрик
Наместник в тот вечер более всего хотел бы оказаться не наместником, а простым каким-нибудь солдатом или лучше – садовником. Солдату легко. Услышал приказ, беги, исполняй. И ни о чём не думай, думать за тебя будут командиры. Но садовнику ещё лучше: никаких приказов, никаких переживаний, знай себе кустики подстригай да цветочки поливай, если жарко. А зимой и этим заниматься не нужно.
Наместнику же предстояло много дел. Раз уж он собрался делать всё сам. И раз уж от его сегодняшних действий зависит, ни много ни мало, судьба страны.
Он даже ухмыльнулся: да уж. От допроса одного ювелира и одной девочки-компаньонки… как причудливо иногда сплетаются события, и как мало бывает нужно для того, чтобы колесница истории свернула с надёжно накатанной колеи и понеслась под откос.
Если бы Шеддерик мог прочитать мысли брата, то, пожалуй, сначала он углядел бы в них смертную тоску, продиктованную острым нежеланием заниматься государственными делами, и почти такое же острое желание всё бросить и прямо сейчас сбежать в город. В маленький дом на окраине, где его всегда ждут. Где любят, понимают и прощают – почти всегда.
Нейтри… думать о ней было приятно. Даже когда приходится метаться из угла в угол по собственному кабинету в ожидании посланного Гун-хе дежурного гвардейца, который вот уже прямо сейчас должен привести проштрафившуюся компаньонку рэты.
Сам Гун-хе как раз таки не суетился. Аккуратно и точно он разложил на конторке чернильный прибор, приготовил несколько перьев и желтоватых листов писчей бумаги. Зажёг дополнительно несколько свечей.
Так что в момент, когда в кабинет Кинрика привели испуганную и слегка встрепанную чеору Вельву Конне, он был полностью готов к разговору.
В отличие от наместника, который успел лишь поспешно усесться за стол и застегнуть верхние крючки ворота.
Гун-хе же невозмутимо шагнул девушке навстречу и в приветствии протянул руку. Кинрик вспомнил, что на юге принято приветствовать женщин, касаясь их ладонью собственного лба. В Ифлене эта традиция сначала казалась варварской, а потом, когда южные правители слишком близко к сердцу приняли мощь ифленского флота у своих берегов, и со свойственной им дальновидностью вывели навстречу свою боевую армаду, едва ли не превосходившую ифленскую и числом кораблей, и числом пушек, иноземная традиция даже на время стала модной.
Вельва, видимо, поняла, что съедать её здесь прямо в сыром виде никто не станет, немного успокоилась и даже кокетливо стрельнула глазами в сторону Кинрика.
– Добрый вечер, чеора Конне, – поднялся навстречу наместник, – Прошу прощения за возможно слишком грубое обращение. Но дело спешное. Возможно, от ваших ответов зависит судьба всего Танеррета.
Девушка мигом выпрямилась и уже уверенно шагнула навстречу.
– Я готова ответить на все ваши вопросы, светлейший.
Это Кинрика приятно удивило – он уже заранее готов был к тому, что перепуганную девицу сначала придётся долго успокаивать, а потом ещё окажется, что она не знает и не помнит ничего полезного.
Он указал ей на кресло.
– Прошу вас, – обернулся он к Гун-хе.
Помощник Шеддерика вежливо поклонился теперь уже Кринрику и подошёл ближе.
– Верно ли, что вы помогали рэте собраться к выходу?..
– О, да, мы рассматривали дары. Рэта милостиво позволила нам даже кое-что примерить…
– В том числе магическое ожерелье?
Девушка нервно куснула нижнюю губу и кивнула. Она была сама кротость и внимание.
– Рэта милостиво позволила мне примерить украшение. И клянусь, всё было хорошо! То есть, как надо! Такое красивое… тяжёлое…
Она даже чуть заметно улыбнулась, вспомнив, как чудесно переливались рубины у неё на шее.
– Я не знаю, почему, когда его надела рэта, оно превратилось в эту гадость!
Гун-хе сочувственно покивал.
– Это ведь вы посоветовали наместнику сделать невесте такой подарок?
– Да! Но ведь я не знала… не могла знать… – она опустила взгляд, а тонкие пальцы впились в ткань юбки так, словно готовились её порвать. – Светлейший чеор спросил меня… а мы как раз до этого обсуждали украшения чеоры та Роа… и это первое, что пришло мне в голову!
– Да, конечно, – вздохнул южанин. Возможно, это было правдой. А может быть, это был чей-то хитрый план. Но в любом случае, придумала план не эта красивая полукровка. Она лишь исполнитель. Серьёзный разговор будет с ювелиром…
– Уважаемый Гун-хе, – вставил своё слово наместник, – позволь мне задать вопрос.
– Конечно, светлейший чеор!
Допрос вёл южанин. Но кабинет принадлежал наместнику. И речь шла, как-никак, о чести его семьи. Хотя Гун-хе уже успел усвоить, что его соплеменники вкладывают совсем другое значение во фразу «честь семьи», нежели ифленцы.
– Когда всё случилось, вы побежали искать сиана, чтобы он помог снять ошейник. Нашли?
Она несколько раз быстро кивнула.
– Да, чеор Лоззерик та Манг согласился помочь, как только узнал, что случилось. Но когда мы пришли, в комнате уже никого не было. Мы очень торопились, но, к сожалению, всё равно опоздали.
– Чеор та Манг… хорошо, я расспрошу его. – Снова вступил в беседу Гун-хе. – Кстати, а как звали того ювелира, которого вы посоветовали наместнику…
– Но я не называла имени! – округлила глаза девушка. – Магические украшения слишком дороги. Я просто рассказала, что такое бывает, и что у рэты нет… пока… достойных украшений… и, наверное, это было бы самым удачным решением…
Кинрик поморщился – так и было. Ювелира он нашёл сам, расспросив парочку придворных красавиц. Это оказалось несложно. Во всём Тоненге мастеров нужного уровня было двое. Но один совсем недавно покинул город.
Значит, придётся поговорить и с ювелиром. И прямо этим же вечером – чтобы тот не сбежал.
– С рэтой всё в порядке? – вдруг осторожно спросила Вельва. – Она ведь, бедняжка, так испугалась…
– Всё хорошо, – очень мягко ответил Кинрик. Ему показалось, что чеора та Конне волнуется по-настоящему. Кажется, она успела привязаться к Темершане.
Это тоже вызвало лёгкую досаду: почему все волнуются об этой мальканке? Шеддерик просит, чтобы он был с ней помягче, Гун-хе спрашивает о её здоровье, слуга из дома та Дирвила, что вчера вечером доставил новое платье, и то осведомился, как у неё дела. И теперь вот – эта. Компаньонка.
Что они все в ней увидели? Ведь взглянуть-то не на что, одни глаза и кости… пропади она пропадом.
Между тем, Кинрик заметил, что девушке стало дурно. Она вяло изредка обмахивалась ладонью и дышала глубоко и часто.
– Вам плохо? – спохватился он. – Возьмите воду.
Бокал, из которого пила мальканка, стоял у кресла. Кинрик наполнил водой из графина второй и протянул Вельве.
Она благодарно улыбнулась и пояснила:
– Лекарь, рекомендованный моей тётушкой, говорит, что это из-за волнения. Просто нужно успокоиться.
И тут же достала из кошелька, висевшего на поясе её платья, крошечный тёмный флакончик. Отмерила несколько капель в бокал и отпила.
– Это успокоительное, очень хорошее, – пояснила легко. – Я всегда его принимаю.
Отпила она совсем чуть-чуть, но лекарство явно помогло.
– Я вспомнила, – вдруг нахмурилась Вельва, – ведь рэта с утра неважно себя чувствовала. Может быть, ожерелье решило, что именно так оно лучшим образом передаст её состояние? Ведь такие вещи реагируют не только на одежду, но и на самого человека. На его чувства, желания…
Наместник подумал, что так тоже могло быть. Но ведь кто-то довесил образ ржавого кандального ошейника на цепочку – вместе с рубиновым колье и какими-нибудь жемчужными бусами…
Гун-хе задал ещё несколько вроде бы не относящихся к делу вопросов, но Вельва больше ничего не знала. И по глазам было видно – если бы знала, рассказала бы.
Кинрик ещё раз извинился за не слишком обходительное приглашение и распрощался с компаньонкой рэты, кажется, запутавшись ещё больше.
Впрочем, он уже был практически уверен, что если кто-то и использовал компаньонку в своих интригах, то сама она об этом не подозревала.
Гун-хе тоже ушёл: он торопился отыскать чеора та Манга, чтобы проверить рассказ девушки.
Голова раскалывалась. Мысли не желали выстраиваться в понятную картину.
Можно было отправиться в город, к Нейтри. Но для этого нужно встать, переодеться. Умыться. Придумать какой-нибудь подарок… не заявляться же к ней без предупреждения, среди ночи и с пустыми руками?..
Кинрик упал в кресло, освобождённое Вельвой, и тут же увидел на крошечном столике рядом почти полный бокал. Успокоительные капли? Что же, как раз то, что нужно.
Вода едва заметно пахла травами. Кинрик выпил её залпом.
И почти сразу заснул.
Гун-хе
Ночь для начала весны была довольно тёплой, но южанин всё равно кутался в меховой плащ. Не так давно он и вовсе готов был покинуть негостеприимный Танеррет и вернуться на родину. Примирило его с мальканской зимой только знакомство с зимой ифленской, промозглой, ветреной, полутёмной, да ещё и длящейся чуть не полгода.
После всего одной зимовки в городке Рутвере Гун-хе резко передумал и счёл Тоненг местом, где можно жить.
Я присела на край стула напротив Лиана и протянула ему папку с документами от нашего Ярима и пару кристаллов с записью жизни в Замке и окрестностях. Демон поленился лично открывать портал в Совет, а я решила воспользоваться возможностью повидаться с супругом и послушать новости.
— Ну как он? — тихо спросила, глядя на демиурга, занявшегося разбором полетов. Лиан отложил папку на край стола и наконец взглянул на меня. А он повзрослел. Работа в Совете заставила его стать старше, серьезнее… даже не знаю. На лбу пролегла тонкая складочка, еще не морщинка, но через несколько столетий она там будет точно. Все же на Лиана навалили довольно много обязанностей…
— Ничего, перебесится. А тот как? — мы понимали друг друга с полуслова. Я пожала плечами, даже не зная, что тут ответить.
— Вчера я его к Гитвану отвела, они там чаевничали с менталистами нашими… Там и оставила, Гитван сказал, что позаботится о Твэле первое время. А я ему верю.
Пожалуй, наш синерианин-японец был в числе тех немногих, кому я могла довериться сама и могла доверить еще кого-то. У него не было причин делать нам всем гадости, да и сам он уже давным-давно вышел из возраста, когда козни и интриги были важнее друзей.
— Ну что ж, хорошо, когда все хорошо заканчивается, — демиург неуверенно постучал кончиками пальцев по столешнице. Я поерзала на стуле. Нужно было встать и уйти, формально я выполнила все, что от меня требовалось, но что-то меня задерживало.
— Тебе нужна помощь? — бросила наугад, понимая, что демиурги сами не справятся. А новости из Замка, видимо, тоже Лиана сильно не радовали.
— Ага. Отправь в Замок несколько контейнеров с презервативами и научи демонов их натягивать, — ухмыльнулся Лиан. Вот и еще одно свидетельство его взросления — раньше он бы жутко покраснел, а может и не захотел бы со мной обсуждать эту тему, а сейчас смотрел с таким лицом, будто обсуждал цены на рынке и гномьи мечи.
— А что так? Вроде они там ничем не болеют, — Ярим мне ничего подобного не заказывал и не говорил, что среди демонов пошел какой-нибудь иномирный триппер.
— Не болеют, гады, — вздохнул демиург, — а плодятся, как кролики. Сотня полукровок за год! Ну ты сама подумай, это очень много, пошатнет равновесие…
— Там кроме демонов еще миллионы полукровок бегают. И рожают новых полукровок… — я с трудом припомнила отчеты по роддомам, присланные местными администрациями наших миров. Народ стабильно плодился. Не обходилось без патологий и каких-то неувязок, но это обычное явление при скрещивании разных рас. Где-то какой-то ген да сбойнет, без этого никак. Но в целом большинство младенцев были здоровы благодаря нашей медицине и своевременному сканированию женщин.
— Но все-таки полудемоны не шутки, присмотрись к ним там, — посоветовал Лиан. — А то мало мне эродемонов, плодящихся, как кролики, так еще и твои начали наверстывать упущенное.
— Ладно, отправлю Яриму гуманитарную помощь и допишу, что это от нас с тобой. Он потом пожалуется Шеврину, Шеврин меня отлупит, и снова наступит идиллия, — я почесала нос и подумала, что чуйка на неприятности пока еще не закончилась. — А с эродемонами что?
И дернул же меня черт за язык! Лиан, найдя свободные уши, рассказал мне, что эродемонов чересчур много из-за особенностей воспроизведения их расы. Суккубы рожают каждые пять лет пофиг от кого, детям нужна энергия, чтобы ее добыть, родители берут новые контракты, маман опять беременеет и так по кругу до святого веника. При этом детская смертность у них достаточно высокая, из-за чего до взрослого возраста доживают далеко не все. Плюс обучение у них весьма жесткое, молодняк выгоняют сражаться с монстрами и все такое, мотивируя это чуть ли не естественным отбором. Полукровок же и вовсе сдают в приюты, где ими, понятное дело, практически никто не занимается, от чего те тоже часто гибнут. Все осложняется тем, что даже мелким эродемонам нужна энергия, пусть и передаваемая с помощью обнимашек и банальной заботы. А еще эти самые эродемоны живут до тех пор, пока их не убьют, поэтому регуляция численности им необходима в любом виде. Вот они и извращаются, гробя молодняк. Не со зла, а от безвыходности, но все же. А тут еще и наши демоны пошли плодиться и размножаться, выдавая пятилетку за три года и прочие рекорды…
Демиург выплеснул наболевшее и предложил мне попробовать как-то решить этот вопрос. Я по дурости душевной пошла к эродемонам его решать. Вариант был довольно обычным — забрать мелочь к нам доучиваться в более безопасных условиях, тем более, полукровок, которые и так даром никому не нужны. Взамен дать сколько получится энергии. Все чин-чинарем… Тем более, что Огневку — повелительницу эродемонов — я более-менее знала и как бы настолько сильно не боялась, чтобы к ней сунуться.
Впрочем, мое предложение она не отвергла, лишь попросила сделать так, чтобы эта мелочь не принадлежала более к эродемонам. Я, пришедшая к ней весьма официально, согласилась, решив дать мелким гражданство тех миров, в которых мы их расселим. Таким образом они к домену эродемонов уже относиться не будут, их нельзя будет использовать в политических интригах и для давления на родителей или правителей — ту же Огневку. Демоны были весьма изобретательны по части интриг, так что тут все было логично. Зато видеться с малышней их родители могли в любой свободный момент, благо открыть портал к родной кровиночке было делом нескольких минут. Ну и нам хорошо — опять же свежая кровь, молодняк, так сказать, наше будущее…
Сидеть под троном у Огневки было неудобно, еще неудобнее корябать договор на коленке, но ничего не поделаешь — магией написать нельзя для подлинности, а вызывать кого-то к себе мне не слишком хотелось. Мало ли, как им крышу снесет в обществе красивых суккуб, то ли фрейлин, то ли секретарш, то ли любовниц, а может, и все в одном, бродящих по залу и следящих за исполнением договора. Я же торопилась и не пожелала создавать что-либо для сидения, справедливо опасаясь того, что могу задержаться здесь надолго. Все же как-то я побаивалась столь… экстравагантного места, самого центра царства эродемонов. Мало ли, что могло им стукнуть в голову… Да и причинять какой-либо вред в принципе мирно настроенным демонам мне совершенно не хотелось. Огневка, к слову, то ли что-то почувствовала, то ли как-то так распределила своих подопечных, что в зале остались одни женщины, что хоть немного успокаивало.
Я протянула документ суккубе, на данный момент принявшей облик симпатичной шатенистой дамочки в тонком серебристом пеньюаре, больше открывавшем, чем скрывавшем, и создала копии — себе и Лиану в Совет. Тут же ему и отослала, чтобы он там не сильно волновался. Попробуем решить вопрос еще и с эродемонами. Тем более, нам не сложно, а им приятно.
Огневка спрятала принесенный фрейлиной договор куда-то в свой пеньюар, хотя я понятия не имею, куда именно его можно было засунуть, и тут же вызвала одну из своих помощниц.
— Ксарна, возьми плату, — велела она.
Я чуть дернулась от чужого прикосновения к плечу. Лучше бы я создала кристаллы, право слово! Впрочем, подошедшая сзади суккуба обошлась легким укусом за шею, от чего я поморщилась и щедрой рукой влила в нее целое море энергии. Мне не жалко, у меня тут после восстановления ее хоть даром раздавай, вот только контролирую я пока свою силу плохо, отвыкла от ее обилия. Нет, светильники не взрываю и демонов не вызываю, а вот создать что-нибудь эдакое могу. Или вытащить кого-нибудь без собственного желания тоже могу.
Ошарашенная суккуба отошла в сторонку. Я взглянула на нее — такая же рыжая, только на тон темнее, чем я. Впрочем, для эродемонов внешность не показатель, они тебе хоть прабабушку изобразят, хоть мисс вселенная, кого угодно, лишь бы это все оплачивалось. Как говорится, любой каприз за ваши деньги.
Я поднялась, уже желая попрощаться и пойти подготовить классы хотя бы на Шаале для приема кучи мелких эродемонов. Да и учителей надо морально подготовить, а то они еще не знают, какой их ждет пушной песец через пару дней.
— Подожди-ка, — Огневка тоже поднялась с трона, изящным жестом поправила волосы и склонилась надо мной, смачно чмокнув в лоб. Я с непривычки дернулась. Пожалуй, это было слишком. — Порадуешь мужа. Иди уже, — она махнула рукой, заставляя меня срочно открыть экран.
Вот же ж… суккуба! В данный момент это слово для меня было просто верхом ругательства. Наградила так наградила, чтоб ей там икнулось от души! Я вывалилась из экрана на корабле, ощущая непривычный раздрай в теле. Паника пополам с желанием набирали силу, сражаясь друг с другом. В таком состоянии не хватало только в школы идти, а ведь их подготовить надо. Ладно, позже разберусь.
Мне еще повезло — я натолкнулась на Шеата раньше, чем на кого-то другого. Иначе мне пришлось бы весьма туго. Серебряный согласился помочь, поняв, что ни к кому другому мне идти не стоит. Разве что к Шиэс — она обладала врожденной деликатностью и не стала бы потом обвинять меня в домогательствах к своему бренному телу. Вообще, я была благодарна Шеату — ему не нужно было ничего объяснять и мне не было настолько страшно ему довериться. Дракон и так знал всех моих тараканов в голове поименно.
И пусть ничего ужасного не произошло, но в следующий раз я все же не пойду к Огневке, пусть сходит кто-то другой. Ну вон Шеврин, например. Ему для здоровья полезно. Или Лэт, ему тоже полезно. А с меня хватило веселья.
Одно дело, когда я сама созрею и решусь на интим, а другое — когда меня принуждают к нему с помощью магии. Это довольно неприятно — чувствовать себя глупой игрушкой, накачанной чужой магией. И ведь Огневка не сильно-то и зачаровала, так, самую малость, но мне хватило. Одно слово — эродемоны. Ничего с ними не сделаешь, мыслят они слишком уж специфично.
Азирафель не мог избавиться от странного ощущения, что уже сталкивался с чем-то подобным. И вроде бы даже не во времена Шекспира, а гораздо позже. Ну, точно же! Именно этот сценарий они взялись разыгрывать с Кроули, когда были уверены, что воспитывают Антихриста. Конечно, Беллатрикс далеко до Кроули в образе няни, но общую канву она здорово уловила. А Люциус, стало быть, создаёт настоящее райское влияние, обеспечивая гармонию. Кто бы мог подумать, что он на такое способен!
Однако как убедить Беллатрикс, что события развиваются наиболее благоприятным образом? Вряд ли слова «Великий план» и «Непостижимость» значат для неё то же самое, что и для Кроули с Азирафелем, но попытаться, несомненно, стоило!
— Понимаете, мистер Азирафель, я поклялась самой Магии сделать всё, что от меня зависит, чтобы вырастить мальчика таким, каким я его однажды полюбила. А что получается?!
— Милая Беллатрикс, а как вы думаете, о чём поклялся Дамблдор?
— А при чём здесь… — она замолчала на полуслове, обдумывая сказанное.
— Не могли же вы всерьёз полагать, что Она не потребует каких-то гарантий и от него.
— Допустим. Это логично, — согласилась Беллатрикс.
— Тогда ответьте на простой вопрос, — улыбнулся Азирафель. — Почему именно вы двое?
Беллатрикс явно не задумывалась об этом, или же сразу нашла ответ, который её устроил, но он не выдерживал никакой критики, поэтому и озвучивать его не стоило. Она поглаживала змею, пытаясь найти объяснение.
— Ладно, сдаюсь! И почему мы двое?
— Не знаю, — вздохнул Азирафель. — Но как только вы найдёте ответ, то сразу же перестанете обвинять во всём Люциуса. Он ведь тоже не случайно получил именно этого ребёнка.
— Но он не верит, что это наш Лорд! И даже слушать меня не хочет.
— А вам это так важно?
— Конечно, — Беллатрикс тряхнула волосами, отбрасывая их от лица. — Не с Сириусом же мне говорить? И не со Снейпом. Мне иногда начинает казаться, что я забываю, каким он был.
— Вас это пугает?
— Разумеется! Как я смогу понять, что у меня всё получается? Я пытаюсь выучить парселтанг, змея шипит мне в ответ, но как узнать, о чём? Я перерыла всю библиотеку, но не нашла ничего… кроме одной книги, написанной парселтангом…
А ведь Азирафель уже давно мечтал побывать в библиотеке Малфоя, который хвастался своей коллекцией редких фолиантов.
— Вы мне её покажете? — улыбнулся Азирафель. — Возможно, я смогу разобрать, что там написано.
— Вы владеете?.. — Беллатрикс перешла на шёпот и властно потребовала: — Скажите что-нибудь!
Азирафеля иногда поражала такая наивность смертных. И как она собиралась его проверить? Шипение вышло художественным настолько, что змея подняла голову и тоже что-то зашипела.
— Что она сказала? — прищурилась Беллатрикс.
— Пожелала нам доброго дня и сообщила, что хотела бы заглянуть в эту книгу.
— Точно! — во взгляде Беллатрикс вспыхнул огонь. — Она уже её видела и, кажется, пыталась читать. А я ничего не поняла… Пойдёмте!
Конечно же, каждый верит в то, во что хочет, но не столь же явно! Хотя, скорее всего, в пользу Азирафеля сыграла его репутация. И близкая дружба с Кроули.
Беллатрикс, очевидно, не хотела, чтобы им помешали, а потому провела Азирафеля в библиотеку через второй этаж. И — будь он проклят! — оно того стоило. Давно Азирафелю не приходилось видеть подобной красоты: два яруса стеллажей, продуманная система освещения, удобный каталог… и почему только не удалось добраться сюда раньше?! Здесь даже был выделен отдельный стеллаж под пророчества, слабость к которым Азирафель питал едва ли не с сотворения мира. И именно на этом стеллаже стояла та самая книга.
— Вот! — Беллатрикс с гордостью раскрыла её перед Азирафелем. — Читайте!
Что могло быть проще?
— «Идите к цели прямо, прокладывая дорогу огнём, водой и словом…»
— Что? — в голосе Беллатрикс послышалось возмущение.
— Что не так?
Азирафель успел трижды перечитать эти строки, пока не понял, что послание прежде всего предназначалось ему. Вода, без всяких сомнений, святая, огонь — адский, а слово им с Кроули ещё предстояло подобрать…
— Это же человеческий язык!
— Да, — кивнул Азирафель. — Это древнеарабский. У них была крайне интересная письменность, и…
— К чёрту древнеарабский! А парселтанг?! Вы хотите сказать, что это не он?!
— Это не он.
— Но как же… и Нагини тоже читала…
— Возможно, она понимает…
— Откуда?! Она же змея, а не профессор, — Беллатрикс расстроилась чуть ли не до слёз. — А о чём хоть там речь?
— О воде, огне и слове.
— Какая нудятина! — Беллатрикс капризно надула губы. — А про парселтанг нет?
— Мне кажется, где-то здесь точно должно быть что-то такое, — Азирафель огляделся. — Где-то здесь.
Потребовалось совсем небольшое чудо, чтобы среди прочих книг на третьей полке появилась ещё одна, не учтённая ни в одном каталоге. И почему никто не додумался до её создания? «Парселтанг. Учим за год». Проверить правильность звучания Азирафель не мог, но был полностью уверен, что под этой обложкой были собраны все знания смертных о языке змей, причём изложенные на современном диалекте. Знания никогда не бывали лишними, а неуёмная энергия Беллатрикс нуждалась в точке приложения.
— Смотрите, вот то, что вам необходимо.
— Но… её здесь точно не было раньше!
— Неужели вы не верите в силу Магии?
— Это невероятно! — восхищённо прошептала Беллатрикс.
— Всего лишь непостижимо, — улыбнулся Азирафель.
Теперь он был спокоен за Беллатрикс. Азирафель оставил её в библиотеке и отправился искать хозяев, чтобы успокоить. Да и порция благодати им тоже не помешает. Напоследок. Кто знает, как быстро удастся решить задачу с возвращением к себе? Теперь, после получения очередной подсказки, Азирафель не сомневался, что всё решится в ближайшие дни.
Кроули развлекал чету Малфоев в соседней с библиотекой комнате и, заметив Азирафеля, обрадовался:
— Уже?!
— Да. Беллатрикс учит парселтанг по самоучителю и не сомневается, что в воспитании малыша Арманда нужна гармония, — отчитался Азирафель.
— Вам это удалось? — обрадовалась Нарцисса Малфой. — Сколько я помню Бель, её невозможно в чём-то переубедить, если она того не хочет.
— Она захотела, — Азирафель улыбнулся совершенно непринуждённо. — Даже переубеждать не пришлось.
— А что делать с её странной фантазией, будто ребёнок… — Малфой бросил быстрый взгляд на супругу, показавший, что между ними нет тайн, и, запнувшись продолжил: — это вы, мой… мистер Кроули?
— А разве это чему-то вредит? — Кроули взглянул на Малфоя поверх очков. — Ей так удобнее, пусть считает.
— Но… она грозилась рассказать ему про метки, — Малфой, болезненно морщась, потёр левое предплечье. — И обещала научить его брать их под контроль. Я не сильно верю в эту возможность, но знаю подростков… не думаю, что Бель дотерпит до его совершеннолетия.
— Пусть рассказывает, — фыркнул Кроули. — Это неосуществимо.
Азирафель почувствовал отголоски чуда, с помощью которого Кроули окончательно разорвал связи, созданные рабским клеймом. Что ж, это было стильно! Теперь Тёмная Метка будет лишь напоминать её носителям о сомнительных решениях молодости, не влияя ни на что. Кроули слишком ценил свободу, чтобы размениваться по мелочам.
Похоже, Малфой что-то почувствовал, потому что на мгновение забыл о манерах, хватаясь за предплечье и потрясённо всматриваясь в лицо Кроули.
— Мой Лорд, зачем? — выдохнул он, взяв себя в руки.
— Мне не нужны рабы, Люциус. Вы доказали, что можете обойтись не только без поводка, но и без ошейника, — Кроули любезно улыбнулся. — А теперь, мне кажется, самое время перейти к десертам.
Всё-таки повар у Малфоя был настоящим виртуозом. Блинчики с маскарпоне он готовил те самые, за которыми не грех прогуляться и до мятежной Франции. Обед удался на славу, и Азирафель с удовольствием попробовал все предложенные десерты. А после на веранде за неспешной беседой под бордо благословил это семейство, пожелав им любви и счастья. Особенно детям, учитывая, как трогательно Драко заботился о младшем брате.
Когда они с Кроули уже собирались уходить, к Азирафелю подошла Беллатрикс. Она выразительно подмигнула и прошептала:
— Всё идёт по плану!
— Какому?
— Непостижимому! Я прочитала всего пару фраз, и мою Метку обожгло! Мне кажется, я закрепила связь!
М-да, каждый верит в то, во что хочет. Азирафелю оставалось только улыбнуться:
— Поздравляю!
Азирафелю иногда становилось немного не по себе оттого, как быстро у него выработалась привычка ко сну. Вернее даже, не ко сну, а к приятному провождению времени рядом с безмятежно расслабленным Кроули, когда можно было смотреть на крадущиеся по потолку тени, слушать тихое дыханье и думать одновременно обо всём и ни о чём. В такие моменты Азирафелю совсем не хотелось читать или предаваться какому-либо другому удовольствию — достаточно было чувствовать руку, крепко держащуюся за его ладонь, и верить, что так будет всегда. Наверное, Барти всё-таки был прав, и Азирафель с Кроули собирались сразиться со всеми за эту возможность быть рядом, хотя…
Стоило быть честным с собой. Земля совершенно точно была для Азирафеля лучшим местом во Вселенной и венцом Её творений. Да и смертные оказались гораздо интереснее, чем можно было предположить. Кто знает, если бы не они, осмелился бы Азирафель желать? Всё же стоило признать, что свободная воля не только дар, но и источник сомнений и даже терзаний. Появлялась вероятность ошибки, масштаб которой рос вместе с развитием воли.
И всё-таки Азирафель ни за что не отказался бы от права самому определять, что делать, как поступать и кого любить. И вполне может оказаться, что в этом-то и был высший смысл и Её замысел, по-прежнему непостижимый. Азирафелю на миг показалось, что тень на потолке насмехается над ним, но он точно знал — это всего лишь игра света. А ещё он так и не мог понять, связан ли со свободой воли страх, прежде неведомый.
Азирафель был знаком со страхом исключительно по описаниям в литературе и привык считать его уделом смертных. Однако сейчас он явственно ощущал его симптомы, стоило на мгновение представить, что с Кроули что-то случится. Или же им придётся расстаться навсегда, и не будет никакой уверенности в его благополучии. Отвратительное чувство.
Чтобы как-то отвлечься, Азирафель вновь и вновь вспоминал пророчества Агнессы, пытаясь понять, что от него ускользает. Это совершенно точно было связано с Антихристом, но что именно? Что? Может быть, для понимания достаточно будет познакомиться с Артуром Янгом? Тень на потолке ехидно скривилась. Но почему нет? Тем более, когда это так легко совместить с визитом к Малфою.
Чем больше Азирафель об этом думал, тем сильнее ему хотелось узнать мнение Кроули. В конце концов, сон для него лишь удовольствие, а не потребность, стало быть, не случится ничего страшного, если заменить одно удовольствие на другое.
Кроули лежал на боку, лицом к Азирафелю, поэтому было очень удобно слегка приобнять его, чтобы погладить по спине между лопатками. Ощутив однажды его крылья, Азирафель безошибочно определял их положение и реакцию на прикосновение. Сейчас это было наслаждение в первозданном виде. Кроули сонно улыбнулся и выгнул спину, подставляя основания крыльев под ласку, не раздумывая ни мгновения.
— Ангел… — едва слышно прошептал он, прежде чем открыть глаза.
Азирафель не смог отказать себе в удовольствии и продолжил поглаживать призрачные крылья, чувствуя, как льнут они к его ладони.
— М-м-м…
Кроули вновь прикрыл глаза, блаженствуя, и Азирафелю показалось, что это признак очередного засыпания, поэтому он с неохотой убрал руку.
— Кроули.
— М-м?
— Давай сегодня заедем к Артуру Янгу.
— Зачем?
— Познакомимся, и вообще…
— Хорошо.
— Что именно «хорошо»?
— Всё, — Кроули немного поёрзал и приоткрыл один глаз: — А ты не мог бы вернуть руку?
Конечно же, Азирафель мог. Ему точно было нетрудно.
К Артуру решили заехать на обратном пути. Всё-таки опаздывать к Малфою не хотелось, а сколько времени займёт разговор с юным мистером Янгом, было непонятно. В конце концов, Азирафель и сам не мог определиться, что ему надо выяснить. Такой подход был скорее свойственен Кроули, как и то, что Азирафель не стал об этом даже думать, полностью положившись на импровизацию.
— Ангел, а ты не мог бы побеседовать с Беллатрикс?
Кроули так резко вывернул руль, что Азирафелю пришлось схватиться за дверь, чтобы не выпасть из машины.
— Ты не мог бы ехать поосторожнее?
— Я объезжал ежа, — поморщился Кроули. — Мне казалось, тебе это понравится.
— Не так резко, дорогой.
— Ты с ней поговоришь?
— А что случилось?
— Малфой жалуется. Говорит, что она слишком странно себя ведёт. В последнее время.
Если честно, то Азирафель находил странным её поведение всегда, поэтому решил уточнить:
— А что именно не понравилось Малфою?
— Не знаю, — Кроули хлопнул ладонями по рулю, на мгновение выехав на обочину. — Он темнит, как обычно, но мне показалось, что она не в себе. Ну, знаешь, это влияние ритуала на неокрепшие умы… она вполне могла тронуться.
— Могла, — согласился Азирафель.
— Во-о-т! А такие недуги по твоей части.
— Почему?
— Помог же ты Лонгботтомам? — Кроули выпятил губу. — А после Её вмешательства всякое может быть. Ты ведь знаешь про непостижимую справедливость?
— Но тогда разве мы вправе вмешиваться?
— Мне кажется, Ей и самой это интересно. А кроме того, если это не входит в Великий план, то Она всегда может остановить.
Кроули всегда с лёгкостью давалось решение схоластических вопросов — его выводы можно было назвать безупречно логичными, и Азирафель согласился:
— Я посмотрю, что можно сделать.
— Вот и отлично! — на этот раз поворот вышел более плавным, и Кроули взглянул на Азирафеля, ожидая похвалы.
— Замечательно, — улыбнулся Азирафель.
Ворота поместья Малфоя распахнулись тотчас же, стоило «Бентли» к ним приблизиться, и Кроули всё же снизил скорость, явно выражая приязненное отношение к хозяевам, ждущим у входа. Кроули галантно поклонился и вручил леди Малфой цветы, стебли которых оказались стянуты симпатичным браслетом. И после этого Кроули будет что-то говорить о фокусах?! Хотя надо отдать ему должное, его чудеса всегда выглядели стильно и очень элегантно.
После обмена приветствиями и приличествующими случаю любезностями Малфой проводил их в гостиную, где у открытого окна сидела Беллатрикс и задумчиво шипела, поглаживая змею, овившуюся вокруг её руки, словно причудливое ожерелье. Леди Малфой извинилась перед гостями и тяжело вздохнула:
— Бель, мы же договаривались.
Но та лишь прошипела в ответ что-то невнятное.
— Кроули, ты понимаешь, о чём она? — едва слышно поинтересовался Азирафель.
— Просто шипит, — фыркнул он. — Без всякого смысла. Очевидно, ей нравятся звуки.
Теперь беспокойство Малфоя становилось понятнее, как и нежелание приближаться к родственнице.
— Вы не могли бы оставить нас с Беллатрикс наедине? — улыбнулся Азирафель.
Малфои ушли так поспешно, что не осталось сомнений в том, что Кроули пообещал им помощь. Кстати, он не торопился следовать за ними.
— Ангел, я не нужен? — в его тихом голосе слышалась тревога.
— Нужен, — Азирафель погладил его по руке, — в принципе. Но сейчас мне лучше остаться с ней тет-а-тет.
Когда дверь за Кроули закрылась, Азирафель подошёл к Беллатрикс и погладил змею.
— Вас что-то тревожит, милая Беллатрикс?
Она взглянула на него так, будто впервые заметила:
— Да.
— Расскажете?
— Почему нет?! — она пожала плечами. — А то я скоро забуду, как говорить.
— Что-то случилось?
— Пока нет, но непременно случится, потому что мой зять — идиот.
— Люциус? — удивился Азирафель.
— Разумеется. При этом он уверен, что если стал министром, то это автоматически гарантирует светлый ум. Пф-ф! Будто все предыдущие министры отличались светлым умом… и будто это вообще аргумент!
Азирафель мог бы согласиться с её доводами, но он так и не услышал причину конфликта.
— Беллатрикс, а что произошло?
— Что?! — она возмущённо зашипела. — Для начала мы не сошлись в вопросах воспитания.
— А что вам не нравится?
— Люциус не умеет воспитывать! Достаточно взглянуть на Драко, чтобы это понять. И я даже не буду говорить про то яблочко, что недалеко укатилось от яблони. Люциус портит нашего Тёмного Лорда. Он с ним сюсюкает!
— В смысле?
— В самом прямом! А вчера он весь вечер рассказывал ему сказки… и я ничего не могу с этим поделать!
Течение тут ярилось и пенилось ощетинившимися гребнями волн, накатывая и ударяя утлую посудину в покатые смолистые бока. Ветер свирепствовал не на шутку, силясь опрокинуть лодку с незваным гостем в пучину. Однако старый Ойон дело своё знал крепко — судно стонало, прогибалось под натиском стихий, но всякий раз настырным поплавком взлетало на очередной гребень волны непобеждённым.
Ладони ныли, одежда насквозь промокла, приготовленные припасы как-то умудрились выскользнуть за борт, но Най без тени сомнения правил на восход. Здесь отступать уже поздно. Передумать и отступить можно было раньше, пока ещё прощальные огни Архипелага маячили за кормой. Когда ещё один за другим исчезали из виду рыбаки, откладывающие в сторону снасти и хмуро глядящие на очередного безумца, посмевшего кинуть вызов Богам. Разве придет таким в голову, что они, пришпиленные к прибрежным водам, как насаженная на кукан плотва, сами-то безумцы и есть. Обреченные на нескончаемую, однообразную никчемность самой жизни. Живущие от улова к улову и только уловом, а иные ещё и воровством… Забывая, что Боги благоволят дерзким. Не смея бросить вызов судьбе.
Хотя, в рыбацких трущобах жили и те, кто радовался такой жизни. Что же, каждому своё.
В борт ударило куда сильнее, чем прежде, добрых полведра плеснуло через планшир, и Най досадливо поправил руль. Будет забавно, если он зазевается и сам сверзится вслед за своими припасами за борт. Это обычная морская зыбь, но и она может перевернуть судёнышко, если сидеть и считать ворон. Или чаек, в данном случае… Уж шторма-то всяко можно не ждать, иначе мудрый Ойон ни в жисть не выпустил бы его сегодня в море, тем более на своей посудине. Куда страшнее было там, впереди — где гуще давило небо, провисая вдали иссиня-черным подбрюшьем, и где порой сверкали зарницы — пока бесшумно, как блики на каплях росы. Куда с непреклонной решимостью несло Ная течение. И чем дальше он отходил от Архипелага, вдруг подумалось ему, тем бег лодки становился стремительней. Ну хоть какой-то отдых рукам.
Спустя час Най достиг преддверия Порогов смерти. Синюшная мгла разливалась впереди от края до края, гася солнце. Стремнина и не собиралась усмирять свой бег — лодка летела, словно косатка на перепуганный сельдяной косяк, свист ветра в ушах заглушал изрыгаемые Наем непотребства. Он уже сверх меры нахлебался солёных брызг и потихоньку его начинала мучить жажда. Баклага с пресной водой, вернее — её крышка — как-то сгинула, — и в этом он мог винить только своё ротозейство; осталось лишь бессильно пялиться в разбухающий на глазах мрак да сквернословить. В воздухе что-то посверкивало, но грома Най так и не услышал. Значит, это не грозы, а какая- то очередная каверза Богов, хранящих заповедный край земли от любопытных взоров. От Богов Най каверз не ждал, иначе вряд ли отправился бы в такое отчаянное путешествие.
Эсхилле, покровительнице рыбаков и матросов, он уже угодил, не тронув без спроса чужую посудину. Морскому Владыке была принесена исправная жертва — он выкупил у одного из рыбаков его сегодняшний улов и отпустил полуживых рыбин обратно — Владыка это любит, и осерчать сегодня не должен, ну разве что глупый смертный сунется куда не следует. Ну и самой грозной богине — мойре, покровительнице судьбы Аклиссе он исповедался в храме ещё на берегу, окропив её идола собственной кровью. Покровительница должна быть довольна: кровь – это жизнь. Аклисса тратит свои силы на нас, смертных — и силы эти должны поддерживать в ней сами люди. И, кстати, ни одной капли ещё не ушло втуне — уж на судьбу-то Наю жаловаться не приходилось. Вот и проверим её благосклонность ещё раз.
Спустя полчаса течение начало замедляться, и Най увидел сами Пороги. Пена ватным одеялом колыхалась впереди под аккомпанемент неистового грохота. Кое-где, опадая к самой воде, пенный покров обнажал зазубренные пики рифов, напоминающих акульи зубы. Спав с лица, помертвев, Най в ужасе проследил, как неистовый прибой сшибся с одним из скальных рядов и рассыпался вдребезги, разлетевшись в разные стороны и вверх, взвившись на двукратный рост самого Ная. Это выглядывали зубы самой смерти, соваться туда было сущим безумием. Либо информаторы врали напропалую, либо дело обстояло самым паршивейшим образом — живым на Острове делать нечего, и путь туда лежит лишь через врата небесного мира. Пока Най свыкался с этой мыслью, он вдруг понял, что течение утаскивает его всё дальше от скал. Там, за спиной, стремнина неслась с сумасшедшей скоростью, и, как ему вдруг пришло на ум, опоясывало так весь Архипелаг. Но чем ближе ярились Пороги, тем медленнее шла лодка. Но шла она всё равно мимо, мимо — примерно часов через пять перед его взором откроются Чертоги Кракена, а уж там ему точно несдобровать.
То есть он сейчас должен сам сунуться в эту пенную акулью пасть, или течение вынесет его туда, где Аклисса будет бессильна что-либо изменить. Не иначе покровительница решила свести его с ума, заставляя выбирать из двух смертей более лёгкую и быструю. Разве она может спасти?! Верная смерть! Но ведь пацана, совершенно одного и того же, ваяли лишь те люди, которые прошли именно здесь! Здесь! Все как один!!!
Най, чувствуя, что времени на раздумья совершенно не остаётся, с остервенелым рёвом резко дернул руль. Лодка едва не перевернулась, Най опомнился и уже аккуратно, насколько диктовали ему остатки рассудка, направил лодку поперёк течения — туда, где бесновались спятившие волны. Он нёсся к своей неминуемой погибели, и лишь непреклонная вера удерживала от того, чтоб не сойти с ума от страха. Поворачивать без толку: за стремниной, как он начал подозревать, смерть везде, а у кракена она в разы страшнее и мерзостней. Да, может ещё и не поздно вернуться — но зачем тогда всё? Стремления, поиски, глупое убийство, изматывающее махание вёслами… Сердце едва не выпрыгивало из груди, от грохота прибоя он оглох — пути назад не существовало. Он всё поставил на карту, и, если ему суждено сгинуть здесь, значит так и предначертано Аклиссой. Мойре он предъявит претензии после, если ему представится такая возможность.
Тут один из мерцающих в небе огней — тот, который он когда-то принял за молнии, вдруг метнулся к его лодке, и устроился на носу. Най не успел ни удивиться, ни испугаться — лодка с разгона впечаталась в первую гряду смертоносных камней, глубоко увязших в хлопьях рваной пены, пытаясь пройти меж ними, проскользнуть…
Кажется, Най что-то кричал, понося Богов почем зря. Кажется, он всё же умер от страха прежде, чем нос его лодки должен был разлететься в щепки — но мгновения шли, а Най всё ещё оставался жив и даже мог что-то соображать. Изумление, накрывшее его через некую толику вечности, вытеснило из души животный страх, и Най обнаружил себя всё в той же лодке, благополучно скользящей средь сущего безумия. Рифы, равно как и беснующиеся пенные волны, оказались всего лишь иллюзией, фантомом, навеянным Богами для людей, твердо верящих своим глазам. И если Най не вычислил бы свой единственно верный путь, он, конечно, повернул бы вспять, возвратившись на Архипелаг по длинной спирали. Ибо человеку разумному присущ страх, и он же уберегает его от неминуемой смерти. И он же, как выясняется, является единственным препятствием на пути к недостижимому.
Судорожно проведя ладонью по лицу, Най обессилено опустил руки. Руль тут был бесполезен, лодка шла сама, от человека больше ничего не зависело. Взглянув на неведомое сияние, угнездившееся неподалеку, Най вздрогнул. На носу лодки, небрежно облокотившись на планшир, сидел Скользкий Лис, бедолага, коего пришлось отправить к праотцам менее суток назад. Лис, растерявший свою неряшливую суетливость, спокойно взирал на Ная, не произнося ни слова. Най тоже молча стал пожирать глазами пришлеца с того света, смиряясь с любым грядущим раскладом. Боги уже сохранили ему жизнь пару минут назад, глупо страшиться дополнительных испытаний и возможных гневных кар, тем более что в данный момент он ничего не в силах изменить.
Каким же роскошным было направление, которое приняла их работа. Оно было роскошно тем, как медленно оно позволяло им двигаться, как свободно позволяло Кроули говорить и чувствовать, каким впечатляюще умным и вдумчивым он мог быть, когда позволял себе работать руками. Наступил момент, когда он перестал кричать на свои творения за недостатки. Настал момент, когда ему больше не нужно было склеивать разорванные холсты. Настал момент, когда она даже не стала покупать комплекты для ремонта холста.
«Послушайте…» — сказал он однажды так, чтобы привлечь ее внимание. Он говорил тихо, возможно, неуверенно. Он работал над портретом Бутончик, которая теперь была в слишком большом горшке, чтобы её можно было регулярно приносить с собой. Он склеивал слова, которые покрасил в светло-зеленый цвет, и не смотрел на нее. — «Я хочу, чтобы Вы это оставили себе».
Он говорил тихо и нерешительно. Он говорил так, как будто он выдавил слова, прежде чем его напугала предполагаемая ими уязвимость.
Она не доверяла себе дать ему подробный ответ. Она не поверила слезам, которые навернулись на ее глаза только от этого простого предложения.
«Да ну?» — выдавила она.
«Просто, знаете…» — Он хотел отказаться от интимного предложения, она чувствовала. Он хотел скрыть уязвимость, возникающую из-за того, что он предлагал что-то от себя другому. Но он так усердно работал, и их терапевтический союз был очень прочным. — «Необязательно совать его в рамку или вешать на стену. Хотите, засуньте в ящик. Просто… подарок».
Ей пришлось вытереть слезы с глаз. — «Я буду дорожить им».
«Только не надо мне тут размякать, Травинка, — сказал он, не поднимая глаз.
«Ни в коем случае». — Она засмеялась, все еще вытирая глаза, но не позволила ему отвлечь ее, не от этого, не надолго. — «Это очень много значит для меня, Кроули. Спасибо».
Он пожал плечами, как будто это не имело значения. Имело. Они оба знали, что имело.
Когда портрет Бутончик был завершен, Обри Тайм заметила в нем кое-что необычное. Сначала она не заметила. Она не обращала внимания на то, какие именно слова он использовал, чтобы склеить портрет Бутончик. Но как только она заметила, она обратила на это пристальное внимание. Она подсчитала повторы, которые видела. Она даже достала увеличительное стекло, чтобы проверить правильность счета.
В листьях Бутончик имя Мария повторялось 61 раз. В Библии имя Мария попадалось всего 61 раз. Каждому досталось местечко в листьях Бутончик.
Она оставила это знание при себе. Она переварила его и обдумала. Она держала его при себе, пока не стало казаться, что время пришло.
В этой версии Библии было немного текста красного цвета, и он был разбросан по всему Новому Завету. Долгое время Кроули ничего не делал с этим красным текстом. Однако он был с ним очень осторожен. Он вырезал каждое красное слово как можно осторожнее. Он взял каждый кусочек красного текста и уложил в маленькую коробочку. Он уложил его и хранил все в целости и сохранности.
А затем он превратил этот красный текст в портрет мужского лица.
«Вы знали его», — сказала она.
«Угу». — Он клеил красные слова поверх других красных слов.
«Он знал Вас под именем Мария», — сказала она.
«Нет», — вздохнул он. — «Они просто свалили всех в кучу под именем Мария. Гораздо проще, не правда ли, чем думать о женщинах как о личностях».
«Больно, наверное, — подумала она, — когда твое имя стирают напрочь».
«Но Вы знали его», — настаивала она.
«Да, я знал его». — Он продолжал работать. Он мог позволить себе быть достаточно медленным, чтобы думать и чувствовать все, что ему нужно, чтобы думать и чувствовать, пока его руки работали. — «И я попытался его предупредить. Потом я попытался защитить его… — он вздохнул. Он вздохнул, а его руки работали. — «А потом я попытался его утешить».
«Мне так жаль.»
«Как я уже сказал…» — Он пытался вести себя небрежно, подумала она, но у него это не получалось. — «Вы все так быстро приходите и уходите. Вас так много. Вас…. Так много…»
Он замолчал. Он говорил то, чего не говорил. Она чувствовала, они оба знали, чего он не говорил.
Обри Тайм когда-нибудь умрет. Так же, как умер человек на портрете. Так же, как умерли все эти дети. Так же, как любой смертный умрет. Точно так же, как Кроули и его Азирафель никогда не умрут.
Когда-нибудь Обри Тайм покинет его. Вот как работала терапия: она всегда должна была иметь конец. Когда-нибудь их терапевтическая работа подойдет бы к концу, и тогда подойдет к концу и сама Обри Тайм.
Но все было роскошно, пока длилось. Все было роскошно, хорошо и многозначительно. Пока оно длилось.
***
В Библии много слов. Даже когда они наложены друг на друга, плотно прижаты друг к другу, образуя линии и дуги, чтобы придать структуру и тень формам, в Библии много слов. Они с Кроули проделали большую работу с этими словами, и на это ушло много времени. Она старела, по мере того как росла коллекция полотен.
Она старела, а он — нет.
С самого начала ее больше всего заинтересовали две фотографии. Ей не терпелось узнать, что он сделает с разделами в самом начале книги и в самом конце. В конечном итоге ее удивило то, что он сделал с каждым из них. Оно ее удивило, и ей нужно было, чтобы он объяснил ей их обоих.
«Это просто из-за угла», — сказал он, указывая на картинку, которую он сделал из большей части Книги Бытия[9]. — «Видите, чуток смотришь вверх, и вид на него закрывают перья». Он провел пальцем по линиям, составляющие перья, и это помогло ей увидеть. Это был Азирафель в профиль, спрятанный за этими перьями. — «Я ведь Вам уже рассказывал? Он позволил мне встать под его крылом, когда пошли первые дожди. Он прикрыл меня».
Это было мило. Это было так мило. Энтони Дж. Кроули, как она со временем поняла, обладал именно той чувствительностью, которую можно было бы ожидать от поэта и художника.
Другой рисунок, сделанный из Откровений, было намного легче интерпретировать визуально. Однако понять было гораздо труднее. Она вообразила так много разных способов, которыми он мог бы изобразить этот отрывок Библии, и совершенно не знала, как он решил это сделать.
«Это символ, Травинка», — сказал он, когда она спросила, и прозвучало так, будто он был раздражен тем, что она не сразу поняла, чего это был символ. Но затем он понизил тон и позволил себе замолчать и сосредоточиться. — «Это символ… ну, много чего. Это символ всего, что когда-либо имело для меня значение. И это символ худшего, что мне пришлось пережить. В нем все это, все запаковано в нем. Это символ всего хорошего и всего плохого».
«Вдвоем и вместе», — сказала она.
«Да», — сказал он, и в этом «да» был смысл. — «Да. Вместе.»
Это было действительно потрясающе. Это было ошеломляюще и столь убедительно продемонстрировало силу символов. Это было то, что она могла воспринимать только как очень человеческую способность, способность создавать символы и заботиться о них. Она подумала, что все это слишком человечно, так великолепно и красиво, что можно было найти такой невероятный символический смысл в такой простой вещи, как изображение термоса.
***
«Нам придется поговорить о недостающем куске», — сказала она однажды, после того, как решила, что тянула достаточно долго.
«Что это такое?» — спросил он, приклеивая несколько слов, последние штрихи к портрету своей машины.
«У нас полно информации о том, что произошло постфактум. И у нас есть лампа для того, что случилось раньше». — Она остановилась, чтобы смысл дошел. Лучше было дать ему знать, что она говорила, прежде чем она это скажет. — «Мы все еще не имеем падения».
Тишина. Она его подождала, пока он продолжал работать над изображением машины. Она ему доверяла: он еще не ответил, потому что думал.
«Знаете», — сказал он примерно через минуту, повернув голову в сторону, чтобы посмотреть на нее. Он казался почти удивленным, возможно, ошеломленным. — «Мне что-то даже в голову не пришло включить его?»
Она внимательно посмотрела ему в глаза. Он не был саркастичен. Он был серьезен. Это заставило ее почувствовать что-то противоречивое, глубоко укоренившееся, смесь удивления и счастья, но и кое-что еще. В конце концов, в этом и был весь смысл третьей фазы: помочь ему построить осмысленную оценку своей жизни как чего-то большего, чем непосредственно до травмы и после травмы.
Именно это они намеревались сделать. И, судя по всему, они это сделали.
«Если не хотите, не надо», — сказала она.
«Нет-нет.» — Он вернулся к работе. — «Думаю, у меня есть идея. И у меня все еще есть перед и зад обложки, с которыми я могу поработать, не так ли? Думаю, получается».
Он сказал это умиротворенно. Он казался довольным.
Они это сделали. Они добрались. Обри Тайм глубоко внутри почувствовала что-то сложное и болезненное, но она чувствовала и больше. Она не позволит этой сложной боли помешать ей почувствовать огромную, растущую гордость.
— Да не ори ты так! Мне только таблетку запить!
Клянусь вам, ночь в Чертаново прекрасна, как утро в Африке. Тёмный небосвод разбавлен люминесцентными огнями района. Я задумался, глядя, как девица лет двадцати отбивается от вампира. И скажу вам честно, кто из них больше походит на типичного упыря, определить очень сложно. Чёрные свитера, прилизанные волосы, аромат дорогих духов… Всё сходится, но макияж у девицы, словно она ткнулась носиком в косметичку…
— Идиот! Таблетку кровью запивать нельзя! — выпалила девица, и влепила нашему вампиру пощечину.
— Ой, за что, — завыл упырь по имени Петя.
— Дико извиняюсь, — вмешался я.
— Ну, — резко ответила девица, но рука с кроваво-красным маникюром зависла в воздухе, аки дамоклов меч.
— Вы бы могли не бить его по щеке.
— Почему?
— У него зуб мудрости болит.
Петя опять потянулся к молодухе.
— Хорошо. Я ж не зверь, — согласилась девица и ударила коленом между ног.
Двери чёрного входа «Хот Рот Бар» распахнулись как раз в полночь. Я мысленно перекрестил скулящего Петю, отчего зуб у него заболел ещё больше. Девица лёгким движением поправила каре и протянула пропуск вышибале.
— Много волков — нет мест.
— Волки говорят, что упыри лезут к ним в Бар. Ветки в лицо, кол мне в сердце, я с этим не согласна! — прочитала девушка.
Петя раскрыл рот, да так, что свет неоновых лампочек отсвечивал от его больного зуба.
— Ты не Гурман и не Фанни Фе, и даже не ББГ, — прогудел охранник.
— Да, и каждый волка, волка, волка лает, что он крут, но все они лезут, лезут, лезут в Хот Рот, — продолжила читать девушка.
Охранник с бурым мехом скрестил волосатые руки на груди. Что же, последний довод за мной.
— Нас ждут, — произнес я и показал свою визитку.
— Доктор А.Й. Болит?
— Александр Йосифович, — расшифровал я.
— О! — сказал охранник. — Это вы пришили хвост серому волчонку?
— Таки было дело.
— Прошу.
— Девица со мной. Она анестезиолог-репер. Убаюкивает словом по методу кота Баюна.
Петю мы взяли под руки и, пройдя по лестнице, оказались перед дверьми.
— Нам сюда. — Я указывал на табличку: «Войдёшь и зуб потеряешь».
— Э, доктор, — засомневался Петя, — а мы точно к бесплатному стоматологу попадём?
— Конечно, к бесплатному, — сказал я и скрестил пальцы.
Мы схитрили. Сначала усадили упыря в кресло, потом щелкнули наручники… И в комнату впихнулся Сосед с дрелью. Она в его руках рычала, словно сумасшедшая бензопила.
— Познакомься, наш стоматолог, Сосед с дрелью, который обладает уникальной способностью: где бы ты ни поселился, он будет жить рядом, — сообщил я.
— У меня есть друг, Парень с газонокосилкой, — сообщил дрельщик…
И тут Петюня закричал.
Мы стояли на улице, слушая ор упыря.
— А почему вам с Петей не завести детишек?
— Как вы поняли, что я тоже…
— Самые страшные женщины — это упырихи. Вы не видите своего отражения в зеркале, и поэтому краситесь по совету лучшей подруги, — сказал я, и небо в Чертаново озарилось яркой вспышкой.
Что-что, а пощечины у девицы оказались отменные.