Шисова идиотка!
Роне чуть не взвыл: вот же маленькая, безмозглая, упрямая и жадная дрянь!, Не дали вытащить бездну в реальность и вдоволь поиграть, раскатав при этом по камушку всю столицу, так вот вам! Отпустить грозу? Да пожалуйста! Но лишь для того, чтобы самой уйти вместе с ней. Жадная глупая устрица!
— Моя Гроза! Останься со мной! Прошу…
Голос полковника МБ такой же убедительный, как и раньше, ни одна шера не смогла бы отвергнуть просьбу, высказанную таким голосом. Ни одна шера и ни один шер… Только вот уже почти растворившаяся в своей грозе темная куда больше стихия, чем шера, а стихию не пронять самыми бархатными, самыми прекрасными, самыми умоляющими голосами, какие бы мурашки по коже от них ни разбегались. Хотя бы потому, что у стихий нет кожи. Ласковая бирюза — это прекрасно, солнце, море и сосны, теплый бриз и песни волн… Только вот маленькой нимфоманке сейчас нужно совсем другое.
Ни шисова дысса ты, оказывается, не знаешь о темных, мой светлый шер…
— Хватит! — рявкнул Роне так, что дрогнули стены, и одним движением сдернул малолетку оттуда, куда ее унесло, на твердый и вполне вещественный пол таверны (и плевать, что это все еще сон, пусть, но тут у нас уже нормальный уровень этого сна, с ним можно работать). Помог удержаться на ногах — тоже вполне себе вещественных, а не полупрозрачных смерчиках, как несколькими секундами ранее. Поцеловал-укусил, не давай опомниться, прижал, провел ладонями по спине. К шису одежду, она тут явно лишняя.
— Не дергайся, девочка. Ветер, птички… глупости. Тебе надо другое, правда?
Прижать еще сильнее, уже обнаженную. Дернуть, крутануть, стиснуть бедра — так, чтобы вскрикнула. Не от боли, от удовольствия.
— Отпусти ее, хиссово отродье!
С надрывом, ну надо же. И вроде бы даже искренне. Печально, если так.
— И не подумаю! Трус.
И вторым слоем, спокойно и уверенно, с налетом насмешливой усталости, отчетливо, но узконаправленно, чтобы разные маленькие сумрачные не совали свой маленький сумрачный носик куда не надо: “Если ты знаешь другой способ ее удержать — приступай, а я со стороны посмотрю и поаплодирую нашей доблестной Магбезопасности”
Которая, конечно же, всегда и все делает лучше…
Роне надеялся, что последнюю мысль он успел скинуть куда пониже, не давая ей прорваться на видимые уровни. Нечего ей там было делать. И горечи там тоже делать нечего. И сожалениям, и желаниям собственным, лишние они. Нету их у тебя сейчас и быть не должно, если они мешают основной работе. А работа твоя сейчас в том, чтобы успокоить юную идиотку, соблазнительную, как шис знает что, и такую же опасную в своих метаниях. И сейчас, например, вовсю страдающую из-з того, что — ой, как неприлично-то! — хочет сразу двоих и никак не может между ними выбрать. И вроде бы уже приняла верное решение, выбрав обоих, но тут же постаралась забыть об этом, ведь неприлично же!
Как есть идиотка.
“Дайм, иди сюда”.
Очень хотелось вернуть шпильку, добавив злорадненько этак: “Ты там что, сдох, что ли, шис тебя дери?”, но Роне не стал опускаться до мести, тем более настолько мелочной. Хватило и простого “Дайм”, от которого светлого явственно передернуло. И хорошо. Не одному же Роне давить дрожь от внезапного перехода к подобной почти интимности.
И уже вслух, как можно более…. нет, не убедительно — порочно, пошло, развратно и обещающе, мы же с тобой темные, детка, нам понятнее такое, а на убедительности пусть играет светлый, ему привычнее:
— Ты выбрала обоих, моя гроза.
— Нельзя!
— Можно. Во сне можно все…
И чуть приоткрыть щиты, хотя бы частично сбрасывая накопившееся напряжение. Пусть она почувствует его голод, такой же жадный и выжигающий изнутри, как и ее собственный, пусть поймет, что не одна такая, что это нормально. А Дюбрайн… Дайм… Он, скорее всего, не заметит, он слишком занят, выцеловывая затылок и шею уже совершенно материальной и удовлетворенно постанывающей грозы, прижимаясь к ее обнаженной спине и не замечая ладоней Роне, теперь оказавшихся зажатыми между двумя телами. И неосознанно толкается вперед, вжимая горячее мягкое тело в Роне еще сильнее и сам вжимаясь, и чужое светлое сердце дрожит под ладонью пойманной птицей… Шис, кто бы подумал, что ладони могут оказаться такими чувствительными! Не заметит он, как же… Ладно, будем надеяться, что если и заметит, то сочтет отражением желаний самой Шуалейды, Роне же с нею почти что слился, вот и…
Не отвлекаться!
Укусить за губу, лизнуть, выдохнуть в горячий и жадный рот:
— Тебе хорошо?
— Да!
— Это только сон! — спешит ревниво напомнить светлый. — Утром ты все забудешь.
Он прав, так будет лучше.
— Забудешь, — подтверждает Роне завершением поцелуя. Словно ставит печать.
И старательно не думает о том, что полковнику Магбезопасности так просто память стереть не получится.
Жаль.
0
0