Пару часов они упражнялись с оружием, потом им начали объяснять, как ходить в караулы. Бред. Каменный век. Фантасмагория с нарисованными зверятами. Чё тут охранять, куда, зачем, от кого?.. Нереальность и усталость лишали сил, ноги ломило. Да вообще всё тело ломило. Саднил сгоревший череп под кепкой — кепки им выдали тут же, с этой же платформы. Она из позапрошлого века сюда приехала? Козырек идиотской шапки невольно притягивал взгляд, заставлял коситься. Под ремнём карабина зудело сгоревшее плечо, очень хотелось прилечь.
Солнце наконец угомонилось, жара начала спадать. Их четверых привели на место, остальных погнали на другие объекты. У караульщиков тоже, оказывается, был устав, объемом в две страницы, и он — читай, не читай — абсолютно не запоминался. Старший, видимо, уже привыкший, сумел втолковать новобранцам кое-какие азы и накидал список очерёдности смен. Первый обход нескольких десятков припаркованных платформ Крит прошёл в паре с незнакомым увальнем, прибывшим сюда раннее. Два часа сна. Опять упражнение с карабином, опять обход. Сдать оружие: снять магазин, передёрнуть затвор, спуск, подсумок под матрац… Сон. Бодрствование. Принять оружие: магазин, патрон в патронник, на плечо… Обход. Про свой дембель Крит совершенно забыл, двигаясь как обдолбанный торчок. Сон. Обход. Сдал, принял. Обход…
В сгустившихся сумерках он шел в караулку. Ноги болели, сон перестал зависеть от состояния — спал он даже сейчас, вяло перебирая ногами. Подошел к столу, где снуло сидел начкар — такой же несуразный термин, как патрон в патроннике. Сдёрнул карабин, встал напротив, передёрнул затвор, нажал спуск.
Выстрел оглушил его. Кепка слетела, зачесался нос. Растерянно хлопая глазами, Крит все не мог проморгаться. Вскочившие с коек обложили трёхэтажным и снова завалились спать. Что орал ему начкар, Крит почти не слышал, не все ли равно? Магазин не отстегнул? А надо было?.. Поднял кепку, глупо ухмыльнувшись ковырнул дырку в козырьке, и пошёл в койку.
— Стоять, солдат! Шагом марш в расположение! Дорогу найдёшь? — Крит помотал головой. Его даже проводили.
Солнечный луч протиснулся сквозь занавески и беззастенчиво ткнулся в правый глаз. Крит сонно поморщился и перевернулся на бок. Без толку, сон уже прошёл. Вяло вспоминая, когда последний раз он просыпался без будильника, Крит переместился в сидячее положение. Будильник у них вживлён под кожу, и каждый раз программировал его взводный, дистанционно. В назначенную секунду левая рука начинала зудеть, казалось, что её совали в муравейник. Из-за этого у доброй половины первогодков руки расчесывались в кровь. А тут благодать, он наконец выспался. Хорошо, что электроника накрылась — хоть какая-то польза.
В расположении — или в комнате — он был один. На прикроватной тумбочке стоял шлем, а на нём — его простреленая кепка. Придурковато хмыкнув, бывалый караульщик вспомнил вчерашнее происшествие. Приказ выполнен, оружие сдано. Остальное неважно — кепку и новую дадут, если понадобится. Смахнув её на подушку, Крит с ухмылкой напялил на голову шлем — то ли по привычке, то ли из любопытства. И точно — шлем функционировал. Там мигали две надписи: Срок службы — 0, и приказ: прибыть к ротному. Крит соскочил с кровати. Запоздало мелькнула мысль: будильник могли включить — но делать этого не стали. Нонсенс. Первое, что он послал ротному — «Буду через 10 минут». И ротный даже ответил: «Не торопитесь». Это уже не нонсенс, бред.
В штабе его сначала переодели. Подыскали бутафорские гражданские тряпки и в таком виде отправили к ротному — идиотизм, это всё из-за кепки! Но приказ-то выполнен, зачем его так унижать?! На ватных ногах Крит переступил порог — ротный был не один, рядом сидел взводный. Ну, точно… это называется «залёт». Но приказ-то он выполнил! Затвор, спуск, оружие сдал — то, что патрон оставался в боевом положении не имело значения… драная кепка…
— Гражданин Крит Эванс, я благодарю вас от лица вооруженных сил Империи за безупречную службу, — Крит побелел как мел. — Вы внесли неоценимый вклад в наше общее дело: сохранении мира и порядка на вверенных нам территориях. Ваш профессионализм… — слова имели какой-то смысл, но Крит его не догонял.
Командир с напыщенной торжественностью вещал в пустоту, всё более вгоняя подчиненного в ступор. Бре- е-ед, за что?..
— …и отдаю вам последний приказ, — Крит тут же взял себя в руки, — явиться к нейропрограммисту, он вас ждёт. Успехов, и будьте здоровы.
Как во сне Крит поедал глазами двух вытянувшихся перед ним офицеров, а ноги уже сами несли его вон из кабинета. Изгнание? Что в очередной раз происходит на этой чертовой планете? И всё из-за какой-то кепки… он едва не плакал. Не прогоняйте…
Нейропрограммист с ухмылкой окинул очередного дембеля сочувственным взглядом и усадил в кресло какой-то навороченной бандуры устрашающего вида. Крит не сопротивлялся. На голову ему надели шлем, но уже без экрана. Это не изгнание, а казнь… казнь.
— Не боись солдат, ща всё поймёшь, вспомнишь, расслабишься… волосы расти начнут! Не дрейфь…
Казнь.
И мир померк. Крит провалился в небытие.
Он сидел всё так же, с пустой кастрюлей на голове. Кастрюля — это котел по-нашему. По-нашему? По-армейски.
Шлем сняли. Вгляделись, потрясли за плечо, вызвав боль. Ах, да — ожоги… боль привела в чувство.
— Всего хорошего. Армейские воспоминания скоро сотрутся. На КПП спросишь, когда ближайший транспорт в космопорт, тебя подкинут. Удачи.
Крит покинул кабинет, штаб. Ноги несли его не к КПП, а в ближайшую рощицу. Там он плюхнулся на землю, привалясь спиной к дереву. Опять поморщился, согнулся. В голове капсульными зарядами вспыхивала жизнь.
Иланка…
КооннссттрааннттииннГГулуялеявев
Маленькие, острые кулачки молотят по нему — не уходи! Не смей уходить! Тебя там сотрут! Не смей…
Жизнь. Новая вспышка…
Он берет её лицо в ладони, целует.
— Это ненадолго, я вернусь. У нас нет выхода… Денег, статуса, благ цивилизации, жилья… — нету. Только через армию. Вернусь…
Иланка.
На кой чёрт ему космопорт? Это его планета, родная. Хлев, парник. Из-за периодических сон-волн местным приходится трудиться на полях или пасти карканов. Бескрайние поля, жара. Любая электроника не просто отказывает, она разрушается. Батя всю жизнь бухой, матка на полях. Всю жизнь на полях, беспросвет. Видно, жители и устроили мятеж, чтобы хоть как-то приобщиться к цивилизации… Мятеж… с вилами.
Крита заколотило крупной дрожью. Опять поля? Даже если они отсюда и свалят — что он умеет? Тяпкой махать? Все его знания — армейские. Закачанные в мозг на определённый срок. И они скоро сотрутся, не стоит гражданским знать того, чего не следует. Например, если в результате выполнения приказа прекращается жизнь, даже по глупости — это нормально. Не все инстинкты полезны солдатам, некоторые им нужно отключить…
Зато в армии-то как раз жизнь, а не выживание. Иланка… она, наверное, его и не ждёт. Крит поднялся. В армии солдат умеет то, что в него закачано. Ротный явно ещё в штабе, он не откажет новобранцу в маленькой просьбе.
На сей раз он будет десантником.
Мучения с пепельным продолжались. Увы, драконы решили меня не будить, поэтому все труды по восстановлению пепельного собрата легли на них и на плечи целителей. Как оказалось, стоило только мне оставить его без присмотра, как на нем проявились все нанесенные при прошлой жизни раны, которые каким-то образом были скрыты, пока он еще был, так сказать, на грани между реальностями. Теперь же он или вспомнил о них, или окончательно ослаб без подпитки, поэтому хирургам выпала трудная смена.
Всю ночь они сживали внутренности, а после и кожу дракона. Как потом объяснила целительница, раны ему нанесли осколком кости антимага, чтобы они не заживали как можно дольше. Вылечить такие раны магией было невозможно, поэтому врачам пришлось вручную по старинке все сшивать нитками и стерильными иглами. Времени это заняло преизрядно. Впрочем, драконы расщедрились на немалую премию, поэтому никто не обиделся.
В принципе, я подозреваю, откуда враги этой версии Шеата взяли кости антимага. Конечно, подобные существа редкость редкостная и попадаются раз на миллион, но… Такое существо у него было. Так что тут спорить не о чем. Скорее всего, той моей параллели уже нет в живых, иначе он бы не появился у нас. Так что переживать уже больше не о ком. Мне было от чего-то грустно и как-то неловко. Может быть потому, что я в тайне была рада смерти еще одной параллели, боялась, что попадется еще одна такая же припадочная, как я. Боялась ответственности за нее. Смешно и глупо, не так ли?
За пришедшую к нам свою параллель я не переживала. У нее хватило ума открыть портал к нам, а значит должно хватить ума и постоять за себя. Я больше переживала за тех, кто мог оказаться у нас случайно и натворить бед. Так, как та прошлая красноволосая красотка, устроившая нам неплохую встряску и нервотрепку. Мало ли, что стукнет в голову больного на всю плазму существа? Поэтому отчасти я радовалась, когда они дохли. Еще одним шизиком в мире меньше, чем не повод для счастья? Я не Шеат, такой добротой душевной не страдаю. Хватит, что мне досталась целая армада раненых, битых, искалеченных душевно и телесно драконов. И часть этих ран была нанесена моей рукой…
В общем, с пепельным была беда. Даже сшитое тело его нуждалось в энергии, так что полдня я прокуковала у его регенератора, потихоньку заливая силу. А потом столкнулась с тем самым Шеатом, который как бы не наш… Проклятье, я их всех вечно путаю. Пусть будет Шеат из другого гнезда, поскольку у меня уже ум за разум заходит с этими параллельными версиями одной и той же линии.
Впрочем, по внешнему виду спутать двоих Шеатов было невозможно. Параллельный был старше, он не умирал в своей версии бытия, а просто сидел в тюряге сверхов, как Шиэс, только от этого было ни чуть не легче. Делали с ним много всего нехорошего. В на память об этом нехорошем у него на лице остался длинный шрам, портящий весьма милую мордашку.
Сейчас он стал напротив регенератора, глядя, как я заливаю силу в бессознательное тело. После операции пепельный выглядел весьма неважно, был бледный, как стена, и очень слабый. Я бы даже сказала, что он в коме, если драконы впадают в кому. Но дышал сам, что уже радовало. Из капельниц, встроенных в регенератор, ему в вены шел питательный раствор вперемешку с витаминами и лекарствами, так что в ближайшие пару дней он помереть не должен. А вот как он будет жить…
Все лицо и тело дракона представляло собой сетку толстых безобразных шрамов. Нет, к врачам у меня никаких претензий, они и так вытащили его фактического с того света, но шрам после кости антимага так просто не вывести. К тому же, резали его глубоко, до костей, превратив лицо в сплошное синее месиво.
— Как думаешь, ему можно спасти хотя бы лицо? — я спросила у этого параллельного, чтобы хоть как-то поддержать разговор. Говорить с чужим Шеатом было как-то… странновато. Непривычно. Он не чувствовался моим, да мне и не хотелось грести его к себе. Хватит, тут и так полная рукавичка, тут еще пепельный может вычудить что-то и вписаться в семейку, мало ли. Не сейчас, конечно, он далеко не в том состоянии… но вероятность такова весьма большая.
— Сомневаюсь, — серебряный шагнул ближе, будто желая получше рассмотреть то, что осталось от лица собрата. — Глаза хоть спасли и то хорошо.
— У нас отличные врачи и медицина, — я задумчиво провела пальцем свободной руки по регенератору, будто оценивая качество пластмассы.
— Вот этот шрам тоже от кости антимага, — Шеат провел ладонью по лицу, будто бы хотел избавиться от шрама, но не смог. — И за двадцать лет ему никто ничего не смог сделать.
— То есть, у него теперь всегда будет такое лицо? — я посмотрела на багрово-синие шрамы, весьма плохо заживающие даже при включенном на полную мощность регенераторе. Плохо, очень плохо. Даже если это параллель, это не отменяет того, что он Шеат. И будет волноваться о своем внешнем виде, переживать, комплексовать, страдать из-за уродства. Дело может дойти до серьезных психотравм. Плюс всякие идиоты вроде меня будут его жалеть. Вряд ли кому-то захочется, чтобы с ним общались только из жалости. Боюсь, в будущем он может наделать много глупостей, стараясь доказать, что он в душе намного лучше, чем выглядит снаружи.
— Ты можешь попробовать снять кожу и нарастить заново, пока он… скажем так, в отключке, — серебряный внимательно присмотрелся к пепельному, покачал головой и вышел прочь.
Я призадумалась. Снять кожу-то можно, но судя по разрезам, там кроме кожи задеты еще и мышцы с сухожилиями. Вряд ли он скоро будет способен восстановить свою мимику. Но попробовать можно.
Вызвав новую смену медиков, я озвучила им эту идею. Да, мысль не слишком вовремя, но потом может быть поздно. Если эти шрамы так и зарубцуются, то потом мы уже ничего не сделаем, разве что снимем с него всю кожу вместе с мясом и попробуем нарастить заново, а это будет уже в разы больнее и опаснее. Все-таки ничего подобного мы еще не делали в наших клиниках. Пластическая хирургия, конечно, будет в моде всегда — кто-то да захочет исправить форму носа или подтянуть морщины — но вот чтобы полностью оголять череп, а потом наращивать все заново… Такое точно будет впервые. Так что лучше постараться все сделать сейчас, пока есть такая возможность.
Кожу лица ему срезали довольно быстро, она и так была не слишком привязана к мясу. А вот вырастить новую было уже проблемой. Покалеченное тело стремилось забрать энергию больше для внутренностей, а без шкуры оно собиралось жить долго и счастливо. С большим трудом мне удалось направить силу именно для того, чтобы восстановить лицо.
— Наши говорили, что у него кожа вообще лоскутами висела, — нарушил молчание хирург, промокнув алую свежую рану тампоном с очищающим раствором. Я только кивнула — мне тоже говорили. — Ума не приложу, какой живодер такое мог сделать.
— Такой же, какой мучил и нашего Шеата в одной из прошлых жизней, — пояснила я, заставляя кожу нарастать на лбу. Это требовало больших усилий, но я старалась держаться. Рядом стоящий бионик-ассистент сунул мне стакан с водой. — Теаш же не зря орал, после того, как получил эти воспоминания. Собственно, Теаша и клонировали из тех кусков, которые нарезали еще тогда эти извращенцы. Они до сих пор хранят эти остатки по закромах, — я злобно поморщилась, переходя на нос. Вот хоть убей не помню, какой у него был нос. Вроде бы ровный, без горбинок. Но, а вдруг? Ай ладно, будет ходить с таким носом, какой вырастет, а там если захочет, сам себе поменяет.
— Такие… сильные могучие существа, а занимаются такой… херней, — припечатал хирург. В принципе, я его понимала.
— Я бы сказала слово похуже, но это правда. Чем сильнее дракон, тем чаще у него срывает крышу, — я покрутила у виска щупом, поскольку руки были заняты. Тело пепельного наконец-то поняло, чего я от него хочу, и стало наращивать кожу на щеках и подбородке уже самостоятельно. Уши у него были лишь слегка обрезаны, поэтому уши восстановились быстрее. А дальше сила снова пошла будто в черную дыру.
— Среди людей тоже маньяков хватает, — сказал бионик, до сих пор молча подававший инструменты и менявший тампоны с лекарствами. — Судя по данным регенератора, у него все внутренности в кашу.
— Тогда понятно, куда льется моя сила, — я поморщилась, представляя, сколько нужно вбахать энергии, чтобы он полностью залечился. — Надеюсь, он таки выживет.
Хирург вытер быстро зарастающие края раны на лице и выбросил последний окровавленный тампон в лоток. Бионик шустро вынес это добро в утилизатор — не хватало нам еще разбрасываться кровью дракона где ни попадя. Теперь еще нужно как-то разобраться с пепельными. Версию об еще одном потерянном отступнике они вряд ли схавают. Но делать нечего, нужно что-то выдумывать. Иначе вся эта шобла с параллелями будет дружно прикрыта взбунтовавшимися драконьими кланами. Это они сейчас молчат, глядя сквозь пальцы на наше семейство. Но стоит им только узнать правду, как поднимется буча. Впрочем, пепельных можно пока вообще не трогать, а то они в последнее время нервные какие-то.
Я полюбовалась новым лицом дракона и потащилась обратно на кухню отъедаться. Боюсь, я так скоро превращусь в халявный генератор энергии для всяких умирающих… Но в самом деле, не бросать же его на полпути. Вытащить еще полбеды, надо еще и вылечить… А такой битый дракон мне встретился едва ли не впервые. Хуже были только отравленные мором…
…Каждый, видевший это представление, описывает его по-своему.
Жуткое дело! Последствия для каждого также были свои. Некоторые беспрерывно пели дурацкие куплеты на мотив польки типа: «Покупайте кислый квас, и нужда покинет вас». Некоторые пошаливали с пилой в глухих переулках. Содержательница дома свиданий попалась в хозяйственном магазине на краже ножиков, ровно пятнадцати. Один ксендз пытался сделать в автобусе сальто в два оборота и заехал ногой в живот кондуктору, тот счёл его злостным зайцем и потянул в полицейский участок. Одна официантка обернулась кошкой и, в кровь расцарапав морду метрдотелю, попала в сумасшедший дом…»
(Из очерка варшавского журналиста Леха Кварто, перепечатанного журналом «Гудок» в 1932)
После одного из триумфальных выступлений Анне в гримёрку передали роскошный букет — пятнадцать алых махровых роз. К букету прилагался конвертик с запиской: «Графине Пилсуцкой от любящего отца». Анна ахнула, выскочила в коридор, но вместо Иегуды увидела смешного ушастого коротышку в роскошном смокинге.
— Вы?.. А где мой… где граф? — в растерянности спросила она.
— Здравствуй, Кристина. — Незнакомец обаятельно улыбнулся.
— Здравствуйте… а вы кто?
— Друзья зовут меня Малыш… Возьми мою руку и смотри мне в глаза, — в его голосе было столько властности, что Анна безропотно подчинилась.
Через несколько секунд карие глаза незнакомца налились ледяной синевой.
— Ты?… — выдохнула Анна. — Но как?..
— Долго рассказывать. Сегодня в «Секрете» выступает сам маэстро Петербургский, я заказал столик…
— Я не готова… без Аркадиуша.
— О, пан фокусник получил предложение, от которого не смог отказаться… Не волнуйся, ближе к ночи он к нам присоединится…
— …Примерно за год до встречи с тобой я помог его семье перебраться из Гродно в Нью-Йорк. Спустя двенадцать лет я и сам вынужден был бежать в Америку через Германию. Встретились мы в забегаловке на Южном Ист-Сайде и сразу узнали друг друга. Парнишке не было еще и двадцати, а он уже сколотил приличное состояние на бутлегерстве и азартных играх. Шустрый, удачливый, толковый — вылитый я в молодости. Он стал мне как сын, тем более что собственных я потерял безвозвратно. Вместе мы немало славных дел наворотили. Но однажды все пошло не по плану — и вот мой лучший друг истекает кровью у меня на руках, я впервые в жизни пла́чу от бессилия и молю Творца, чтобы поменял нас местами. Наконец ребята привезли в наш схрон врача, и это оказался мой старый знакомый. Он посмотрел на меня, кивнул. Я потерял сознание, а когда очнулся, передо мной на окровавленном топчане лежал Савва Гродненский, он же Иегуда Кац, а я сидел, целый невредимый, молодой, сжимая его безжизненную руку. Я стал Малышом. И при этом остался самим собой.
— Но как такое возможно?
— Такое невозможно, и тем не менее… О, мое любимое танго. Потанцуем?
Не дожидаясь её согласия, Малыш поднял Анну со стула, обнял за талию… Тангировал он ловко и вполне музыкально подпевал:
— То остатня неделя…
Шампанское и страстный танец вскружили Анне голову, и она даже не заметила, как за их столиком оказался третий — Аркадиуш Яблонский собственной персоной. И вид у него был совсем не радостный.
— Вот. Это то, что вы просили. — Он протянул Малышу сложенный вдвое клочок бумаги.
— Благодарю вас. — Малыш развернул бумажку, прочитал, спрятал в карман. — А он не мог соврать или напутать?
— Первое исключено, второе крайне маловероятно.
— Проверим. Так или иначе, вы свою работу выполнили. Прошу покорно… — Он достал чековую книжку, оторвал заранее подписанный чек, вручил Яблонскому. — Такая сумма устраивает?
Взглянув на цифру, фокусник крякнул.
— Вы не ошиблись?
— Ошибки нет. Хороший талант должен хорошо оплачиваться, а ваш талант уникален и при правильном применении мог бы приносить миллионы.
— А под правильным применением вы имеете в виду?..
— Ну не цирковые же фокусы, — ухмыльнулся Малыш. — Хотя… это могло бы стать хорошей ширмой. — Взгляд Аркадиуша стал колючим, напряжённым. От греха подальше Анна мягким движением стянула чек со стола и спрятала в сумочку. Малыш понимающе подмигнул. — Вот что я вам скажу, пан Яблонский. Давайте-ка я организую вам гастроли в Нью-Йорк. Сами всё увидите и сами всё поймёте.
— Считайте, что я уже всё увидел и всё понял. Достаточно было взглянуть на этого несчастного, прикованного цепями в подвале…
— Жалейте лишь достойных жалости, — прогнусавил Малыш с интонациями проповедника. — А я-то держал вас за серьёзного человека. Что ж не отказались тогда?
— Знаете, если бы не осознание того, что вы удерживаете мою жену…
— Здесь никто никого не удерживает. — Малыш встал. — Желаю здравствовать. И в любом случае — моё предложение насчет Нью-Йорка остается в силе…
Анна все же уломала мужа обналичить чек, полученный от Малыша. Суммы хватило на приобретение и реконструкцию графского замка под Вильно, родине Аркадиуша. Через полтора года замок был готов. Там их и застал сентябрь 1939-го…
Анна навсегда запомнила имя, золотыми буквами отпечатанное на чеке. Меер Лански.
***
«Третий день береговые службы Майами безуспешно разыскивают тело миссис Анны Яблонски, 1890 года рождения, туристки из Нью-Йорка. Пропавшая была идентифицирована по карточке социального страхования, обнаруженной на пляже отеля «Дабл-Три Хилтон» вместе с солнечными очками, панамой и томиком Станислава Ежи Леца на польском. Но мнению шефа береговой полиции Грэма Мак-Манчина, тело пожилой дамы могло быть унесено приливом на несколько миль вглубь залива и сожрано акулами».
Господин в чёрном показывал Анне фотографии внука Лёни и правнучки Софии (она же Лялька), приехавшими разбираться в происшедшем. Анна расцеловала фотографии и украдкой перекрестила.
За полтора месяца, безвылазно проведённых ею на роскошной вилле Меера Лански, с ней произошли разительные перемены. Она совсем перестала пользоваться косметикой, сменила блузки с высоким воротником на короткие халатики, открывавшими шею, ноги и, до определенных пределов, грудь. Ушли в прошлое бирюзовые нитяные перчатки и еженедельное подкрашивание волос. Теперь из-под обильной белоснежной седины отчетливо проглядывали тёмные корни. После визита парикмахера Анна полчаса не могла оторваться от зеркала, разглядывая молодую (от двадцати пяти до сорока) синеглазую шатенку с безупречно гладкой, успевшей изрядно загореть кожей.
Да, многие десятилетия она прибегала ко всем этим ухищрениям, стремясь скрыть не возрастные изменения, а их полное отсутствие. Она не могла объяснить это чудесное свойство собственного организма, но твердо знала, что оно передалось ей от отца, когда он был ещё Саввой-Иегудой. Мееру же оно, увы, не передалось. В свои восемьдесят он был изможденным, измученным смертельной болезнью стариком.
Под Новый год господин в чёрном сделал с неё несколько фотографий, а десятого января, когда она зашла к Мееру, тот встретил её сидящим на кровати с подушками под спиной. Глаза его сияли лихорадочным огнём.
— Что мне передать там твоему мужу Аркадиушу и брату Анджею? — спросил он.
— Папа, не надо…
— Чего не надо? Ты ж сама все прекрасно понимаешь… Я должен сказать тебе что-то важное… Мои наследники крайне обеспокоены твоим здесь присутствием, моему адвокату даже пришлось собрать их и объяснить, что ты — всего лишь квалифицированная сиделка и в завещании никак не упомянута… Ты действительно не упомянута. На твоё новое имя открыт отдельный счет…
— Новое имя?
— Да… Вот там на столике пакет. Раскрой его.
В указанном пакете были водительские права, карточка соцстраха, диплом об окончании школы медсестер при университете Джонса Хопкинса в Балтиморе, чековая книжка. Во всех документах стояло имя Анны Волковски и дата рождения: 3 августа 1955 года.
— Подробности тебе объяснит мистер Фарелли… Теперь иди… Минут через сорок действие препарата закончится, я впаду в забытье и больше не очнусь никогда. И я не хотел бы, чтобы ты видела мою смерть…
— Папа!
Она рванулась к нему, поцеловала руку и впалую щеку, бережно обняла. Меер выдавил из себя улыбку.
— Не мочи меня слезами, дочка. Есть шанс, что мы довольно скоро увидимся.
— Хочешь сказать, я тоже?!..
— Совсем наоборот. Это я приду к тебе в новом обличии.
— Но как я узнаю тебя?
— О-о, ты узнаешь…
Не то чтобы Рональд темный шер Бастерхази не любил секс. Ха! Покажите мне хотя бы одного темного шера, который не любил бы столь приятную дармовую подпитку энергиями! Боль и страх — еда хорошая, но плоская, да и приедается быстро, а секс словно миксер, смешивает и взбивает стихии участвующих в нем партнеров и получается обворожительный коктейль, пьянящий, питательный, вкусный, пил бы и пил, не оставляя никому другому ни капли. По праву темного и сильного.
Если, конечно, ты сумеешь урвать и присвоить, если ты — действительно более сильный. Более сильный, более быстрый, более… шер.
Секс истинных шеров — опасная штука, и чем выше категория участников — тем опаснее. Столь плотное и близкое взаимодействие не подразумевает защитных щитов, да и невозможно их удержать во время оргазма! Ни у кого не получается, будь ты хоть трижды первой категории. А значит, ты становишься полностью открытым и беззащитным, доступным, уязвимым, беспомощным. Голым. Пусть и на очень короткое время, но этого иногда может оказаться достаточно.
И тут уж кто кого. Безжалостно, но честно. “Се ля вы, — как любит говорить прячущийся в украденной Рональдом книге дважды дохлый некромант, — Се ла вы — или се ля вас”.
Он абсолютно прав, хотя и дважды дохлый.
Отношения между партнерами могут быть довольно сложными и неоднозначными… или как раз простыми и однозначными, и не сулящими ничего хорошего тому, кто слабее. И желания тоже… Самые простые и примитивнее, проще не бывает! Например, желание причинить другому как можно больше боли. Или просто воспользоваться, как накопительным артефактом, высосав по максимуму энергию и силы. Это ведь так легко и просто, когда партнер содрогается в конвульсиях наслаждения и не может сопротивляться. Вообще ничего не может. Так легко — и так соблазнительно.
Оргазм — высшая точка удовольствия и высший же пик уязвимости.
Но без него не обойтись. Не потому, что он приятен, это как раз ерунда, побочный бонус, есть множество не менее острых и куда более безопасных удовольствий… только вот обмен энергиями в нем тоже самый продуктивный, самый питательный и сладкий. Самая плотная и крепкая спайка, чистейший дистиллят, концентрированная сила. Бери! Твое!!!
Как тут удержаться? Никак. Понятно же, что никак. Надо просто понимать, рассчитывать заранее, быть готовым. И реагировать быстро.
Единственный выход — контроль.
Тотальный.
Всего и вся.
И в первую очередь — себя самого.
Как можно скорее прийти в себя, прикрыться наглухо и уползти, сохраняя все, что возможно. Что удалось урвать или припрятать, неважно, если удастся уползти — ты в великом выигрыше. У тебя все равно будет больше, чем было — и уж точно больше, чем будет, если уползти не успеешь. Потому что иначе партнер до тебя обязательно доберется, пока ты раскрыт и беззащитен, вывернет наизнанку, выпотрошит, поглотит, оставит пустую оболочку, слабую и никчемную. И придется потом долго и мучительно восстанавливаться, собирая по крохам чужую ненависть и опасливое презрение (бояться тебя такого уже не будут, и значит, самое питательное пройдет мимо).
Партнеру даже не обязательно прикладывать сознательные усилия, хотя многим и нравится. Стихия все сделает сама. Стихия и ничем не сдерживаемые инстинкты истинного шера, требующие урвать, поглотить, присвоить и растворить в себе чужую силу. Если партнер сильнее, все так и будет. А если слабее — то что ему делать сверху?
…Боль.
Страшная, тошнотворная, унизительная, выворачивающая наизнанку… и — сладкая до дрожи. Не потому что приятно. Потому что — жизнь… Боль — это тоже еда, ее можно усвоить, переработать, принять. И прожить еще день. Может быть.
Если ты выжат досуха, если от тебя осталась одна только пустая оболочка, если нет сил ни на что и взять их неоткуда, кроме как из собственной боли — боль становится наслаждением. Она дает возможность жить.
“Что, сучка, нравится? Хочешь еще? Проси!”
Новый ученик Паука, у которого нет ничего своего, не то что сил или гордости, даже имени нет, хочет. Хочет жить. А для этого нужна боль. Пусть даже эта боль — его собственная.
Он просит.
Собирает себя в кулак, почти беззвучно шевелит разбитыми губами.
“Да. Пожалуйста. Я… прошу”.
“Громче, сучка! Что ты там вякаешь? Я не слышу”
…Секс истинных шеров — это не только удовольствие, это еще и страшный риск. Боль и страх. Плата за наслаждение может оказаться чрезмерной, если ты опоздаешь или неверно рассчитаешь силы. Стихия безжалостна, она презирает слабого и уходит к сильному. А слабый сам виноват, не надо было соваться во взрослые игры. Надо было лучше прятаться. Или успеть убежать. Или…
“Да! Пожалуйста! Я хочу!!!”
“Хорошая сучечка… Сейчас мы тебя втроем… Ты ведь этого хочешь, правда?”
“Да! Пожалуйста…”
Нет! Никогда больше!
Лучше вообще никак, лучше с бездарным быдлом или с условными, кому пятую категорию сунули из жалости. Да, там получишь крохи, но они все будут твоими, потому что ты сильнее. И по праву сильного — сверху.
Так надо. Так положено. Так правильно.
А что хочется тебе совсем другого… Что ж, это твоя и только твоя проблема и она никого не касается.
Не касалась…
Здесь ветер был сильнее. Он нёс то прохладу и дождь, то потоки жара от крыши, которую пламя пробило сразу в нескольких местах.
Неизвестный спаситель уже нёс куда-то Энайтери на руках, и Темери благоразумно решила не ждать, когда за ней вернутся, поспешила следом. А потом вдруг узнала спасителя. По походке, фигуре, чему-то ещё неуловимому, свойственному только одному человеку в мире. Шеддерик та Хенвил.
Один.
Снова её спасает… или верней, на этот раз он спасает чеору та Росвен?
Что их связывает? Как он узнал о пожаре?
Это она выяснит после. Если всё закончится хорошо.
Шеддерик поставил девушку на ноги с другой стороны крыши.
– Рэта, – впервые обратился к Темери, – я спущусь вниз и приму её на руки. А вы помогите сверху.
– Конечно.
Какая бы размолвка между ними ни случилась, сейчас главное – спуститься вниз. Живыми. Все вопросы и разговоры – потом.
Свежий воздух немного взбодрил и Энайтери, она смогла спуститься сама, почти без помощи. Потом Щеддерик помог спрыгнуть и Темери, но придержал лишь чуть-чуть, только чтобы убедиться, что она не упадет.
С крыши пристройки слезть оказалось и ещё легче: у стены были сложены штабелем приготовленные для ремонта усадьбы доски.
Как несколько великанских ступенек.
Внизу Шедде вновь подхватил Энайтери на руки и понёс подальше от стен полыхающего дома. Темери бежала следом, придерживая рукой порвавшуюся почти до промежности ночную сорочку. Холода, как и боли от ожогов, она не чувствовала. Главное было – убраться от пожара как можно дальше.
Потом вдруг, словно по наитию, она оглянулась на фасад. Крыша провалилась внутрь, окна полыхали, как будто в доме праздник, но кое-что выглядело странно. И это заставило Темери сначала сбиться с шага, а потом остановиться.
С того места, где она стояла, были хорошо видны двери главного входа и один из хозяйственных выходов с торца здания. И главный вход, и хозяйственный были завалены камнями и досками. Которых там никак ещё не могло быть. Здание только начало рушиться, и рушилось оно не наружу.
Двери завалили нарочно. Живых в доме остаться не должно было! И если бы она побежала вниз, как советовал Ровве сначала, она не смогла бы выбраться…
А ведь там, внутри, остались люди. Гвардейцы. Фадде, старый лакей. Кухарка – кто-то же готовил ужин и те сдобные которыми Темершану угощала хозяйка. Кто-то приготовил для них комнаты, значит, была хотя бы одна горничная…
Они все погибли. Почему? Сможет ли Шеддерик найти ответ?
Темери отвернулась от пожара. Куда бежать дальше?
Оказалось, у чеора та Хенвила была вполне понятная цель – карета, оставленная у ворот усадьбы. Кажется, это снова была та же самая карета и тот же самый кучер.
– Залезайте, – хрипло велел ей Шеддерик.
Темери подчинилась. Следом забралась Энайтери – уже в теплом плаще, в который чеор та Хенвил успел укутать её по дороге.
Чеора та Росвен что-то для него значила, это понятно, но вот что? Может ли быть, что ребёнок, которого она носит…
Впрочем, Темери совершенно незачем это знать. Тем более, едва оказавшись внутри, Энайтери распахнула плащ и попыталась укутать им свою спасительницу. Отчасти ей это удалось. Темери обняла девушку в ответ – так было теплее обеим.
Чеор та Хенвил захлопнул дверцу и, кажется, запрыгнул на козлы рядом с возницей.
Тёплые живые руки ещё вчера незнакомой девушки, девушки, которую им с Ровве удалось отнять у пожара. Темери шептала что-то ободряющее и тихонько гладила её по спине, стараясь утешить. Говорят, беременным вредны сильные переживания. Да Темери и саму это успокаивало. Не будь рядом чеоры та Росвен, ей было бы намного хуже. Она вспомнила зимний лес, обледенелую ёлку и ощущение абсолютного одиночества, от которого невозможно укрыться, и присутствие ифленца не сглаживало его, а делало только острее и безнадёжней.
Если бы это повторилось с ней наяву…
Да, было бы хуже.
Карета остановилась. Шеддерик открыл дверцу, щурясь, заглянул внутрь.
– Приехали. Чеора та Росвен, сможете идти? Я помогу.
– Где мы? И почему вы… как вы узнали?
– Потом. Выходите. Вы тоже, рэта.
Они выбрались из кареты – как два продрогших и уставших ребёнка, доставленных в приют. Темери сжала пальцы спутницы, стараясь её ободрить, и почувствовала ответное пожатие.
Маленький дом с красной крышей, палисадником и высоким крылечком ей сразу понравился. Таких домов она не видела с тех времен, когда они со Стариком бродили по южным городкам Танеррета: вроде и не городской особняк, и не деревенский дом. Что-то среднее, маленькое и наверняка уютное.
Затем чеор что-то сказал кучеру, и тот умчался.
Шедде сам отворил двери. Взял под руку Энайтери, несмотря на вялое сопротивление, повёл внутрь. Темери, делать нечего, вошла следом.
Действительно, почти деревенский дом: прихожая, дверь в кухню. Из неё – в просторную комнату, которую, тем не менее, было бы неправильно называть залом. За ней – ещё комната. Шеддерик зажёг свечи в подсвечнике, пропустил туда Энайтери.
– Раздевайтесь и ложитесь в постель. Скоро приедет доктор и вас осмотрит. Рэта…
– Чеор та Хенвил, – звенящим голосом сказала вдруг Энайтери, – Я знаю, что вы обо мне думаете, но вы должны меня услышать. Рэта Итвена меня спасла. Слышите? Если бы не она, я бы сгорела заживо!
– Из-за чего возник пожар? – поморщился Шеддерик – Старые печи? Этот дом давно требовал ремонта.
Теперь уже Темери возмутилась:
– Это был поджог! Энайтери связали и ударили по голове. И вы что же, не видели, что двери были завалены снаружи?
Шеддерик резко обернулся, наставил на Темершану палец и грозно спросил:
– А вы? Какие демоны вас вообще загнали в этот дом? Что вы там забыли? И почему не сказали мне?
– Я получила письмо из монастыря. От одной из сёстер. Она написала, что это важно, и оставила адрес для встречи. Я показала письмо наместнику, и была уверена, что чеор Кинрик вам о нём расскажет!
Темери отвечала, а сама думала только о своём разорванном подоле и ещё о том, что это приключение скрыть от общества не удастся.
Она же вся в саже.
И конечно, не успеет выйти к завтраку вместе с Кинриком.
– Он показал…
– Мы отправили гвардейца предупредить, что заночуем в усадьбе. Что ещё я должна была сделать?
– В письме был другой адрес! Темершана, откуда у вас привычка рушить мои планы?
– Я не собиралась попадать в пожар! – Снова возмутилась она. – И была уверена, что вернусь ещё засветло!
– Так почему же не вернулись?!
– Из-за меня! – слабым голосом добила его неловко пытающаяся расшнуровать платье Энайтери. – Я… захотела познакомиться с рэтой поближе и… попросила остаться.
– Вы меня с ума сведёте. Обе. – Признался Шеддерик, но тут в дом ворвался ещё один человек. Крайне встревоженный, если не сказать – испуганный.
Темери поспешно отступила под напором ярости наместника. Но отступать было особенно некуда – комнатка-то крошечная, помещаются кровать да окно.
– Вы! Что вы с ней сделали? – Кинрик схватил Темершану за плечи и сильно встряхнул. – Где Нейтри?
– Нейтри? – растерялась Темершана.
Кинрик закрутил головой, увидел Энайтери и выдохнул с таким облегчением, что в этот момент исчезли всякие сомнения, о ком это он.
Он выпустил Темершану, обернулся к кровати и осторожно заключил Энайтери в объятия.
Темери смотрела, как наместник, наплевав на присутствующих, целует её лицо и волосы, как повторяет какие-то тёплые слова, гладит плечи. Все вставало на места – и странный, как-то мгновенно выросший интерес Энайтери – Нейтри – и к ней самой, и к событиям при дворе наместника. И попытка спрятаться за городом…
Но если хотели убить именно Нейтри… то нужно искать, кому это выгодно. А кому, кроме самой Темершаны? Но это глупость, она же тоже должна была сгореть в этом пожаре…
Нет, мысли путались. Не осталось ни одной связной мысли.
Она попробовала незаметно выскользнуть из спальни мимо Шеддерика – не тут-то было. Он вышел следом и уже без нажима, хмуро, спросил:
– Вы не знали? Когда ехали туда, вы не знали, кто такая Нейтри?
– Нет. – И тут ей пришло в голову кое-что ещё. – Но вы-то знали. И всё равно устроили нашу свадьбу!
– Да, я не самый добрый и романтичный в мире человек и иногда руководствуюсь не зовом сердца, а интересами страны. Что вы там говорили про поджог?
– Её ударили и связали. И оставили в горящем доме. Её нарочно хотели убить.
– А вы?..
– Я даже не слышала, как все началось. Проснулась от жары. Удивительно, как вообще смогла её найти.
– А искали? Впрочем, о чём я спрашиваю. Удивительно, что слуг не помчались спасать…
– Было поздно. Первый этаж уже горел, не спуститься. А заваленные двери я увидела, когда мы бежали к карете. Так что это её хотели убить, а не меня. Скорей всего, даже не знали, что в доме есть гости.
– Понятно. Гун-хе, наконец-то!
Дверь отворилась, впуская троих гвардейцев, южанина и высокого незнакомого Темери мужчину с увесистой кожаной сумкой в руках.
– Доктор, – сразу определил Шеддерик, – следуйте за мной.
Он постучал в дверь, наместник впустил доктора, сам вышел в гостиную. Темери старательно на него не смотрела. А наместник – посмотрел. И увидел то, чего не замечал Шеддерик – и разорванную рубаху, и сажу на лице, и ссадины на руках, которые уже саднили, но пока – терпимо.
– Я прикажу приготовить тёплую воду и платье, – сказал Кинрик. И попрошу кого-нибудь из слуг вам помочь.
Темери кивнула. Тёплая вода — это то, о чём она сейчас не смела и мечтать. Но Шеддерик непреклонно возразил:
– В замке. Вас обоих не должны хватиться, так что сейчас вы вернётесь в замок. Здесь вас ни в коем случае не должны видеть. Рэта, мне нужно задать вам ещё несколько вопросов.
Темери, за невозможностью наблюдать за наместником, скользнула взглядом по лицу чеора та Хенвила. И… узнала и выражение лица, и эту интонацию. И эти коротенькие, словно порезанные на фрагменты фразы.
— Отойдите от него! – кричала Кристина. – Отойдите от него прочь!
Андрей, растянутый за ноги и за руки ремнями между четверкой дюжих воинов, лежал в позе витрувианского человека перед главным входом в жилой купол. Он был абсолютно гол. Ему было холодно – чудовищно, невыносимо холодно, и хотя с момента, когда его в несколько движений освободили от меховой одежды и обуви, прошли считанные минуты, он чувствовал, что вот-вот умрет. Простой человек из плоти и крови уже бы умер от холодового шока, и даже такому, как он, до этого самого шока оставалось уже совсем недолго. Потом, как у обычного человека, просто остановится сердце, или концентрация кислорода в крови снизится до критического уровня, и тогда он отключится и умрет уже в бессознательном состоянии. Но пока ему было просто холодно – настолько, что он с трудом мог соображать.
Вход в главный купол был забаррикадирован контейнерами с товаром, которые только и успел, подчиняясь приказам Кристины, натащить с ближайшего склада робот Антоха. Ясное дело, баррикада не остановила бы аборигенов больше, чем на несколько минут. Куда более внушительным аргументом был бластер, который сейчас плясал в руках у Кристины. Кристина стояла перед закрытыми дверями в купол и целилась в принцессу, которая вместе со своими воинами остановилась в двух десятков шагов от баррикады. На плитах покрытия, в тех местах, куда попали предупредительные выстрелы Кристины, кипел и пузырился расплавленный бетон. Воины, взявшие купол в ощетиненное копьями и стрелами полукольцо, восхищенно переговаривались, впечатленные демонстрацией оружия. Страха Андрей не заметил ни на одном из лисьих лиц.
— Отпустите его! И ступайте домой! – кричала Кристина.
Они не уйдут, глупая, хотел сказать Андрей – и не смог. Горло высушило морозом, и в самих легких воздух превратился в колкие кристаллы ранящего льда. Он искренне надеялся, что Кристина догадалась врубить сигнал бедствия и заблокировать все замки на всех складах фактории, прежде чем побежала спасать его с бластером в руках. Хуже всего был именно этот бластер – его одного хватило бы, чтобы разрезать все двери и заполучить в свои руки еще несколько десятков смертоносных штук, которые какой-то идиот давным-давно прописал в алгоритмах самосборки для стандартных человеческих торговых поселений, которые в просторечии назывались по старинке факториями. А отнять бластер даже у самой отчаянной и храброй женщины для полусотни обученных воинов – просто дело техники.
Похоже, это поняла и сама Кристина. Она скомандовала Антохе, и робот, раздвигая контейнеры баррикады, шагнул вперед. Пару контейнеров он зацепил телескопическими руками и волок их теперь за собой. Контейнеры прикрывали Кристину от атаки с флангов, а она шагала следом за Антохой, держа принцессу на мушке и не сводя с нее глаз.
Когда между женщинами остался десяток шагов, Андрей понял, что нервы Кристины на пределе, и что она выстрелит – сейчас или секундой позже.
— Кри-сти-на, – позвал он застывшими губами. Весь мир превратился в холод, но он сумел найти в себе сил, чтобы крикнуть: — Кристина, нет! Нельзя…
Крик получился похожим на шипение, но она услышала. Взгляд ее метался между Андреем и принцессой.
— Почему? – закричала Кристина. – Почему – нельзя? Им вот так – можно, а нам – нельзя?! Они Троя с этой старой дурой едва не убили, а ты говоришь — нельзя?!
Они дома, Крис, хотел сказать Андрей, но горло уже не слушалось, и губы уже не слушались, и оставалось только думать так громко, как только можно, надеясь, что Кристина услышит-прочтет его мысли прежде, чему сделает совсем уж непоправимое, и он продолжал этот разговор внутри головы, разговор без слов: это их дом, неблагоустроенный дом, полный вражды, предательства и войны, но это – их дом, и они здесь хозяева. Нельзя уподобляться им. Нельзя, пока ты – человек. А я… Я – иное дело.
— Возвращайся в купол, – прохрипел он. – Еще не поздно. В течение часа прилетит челнок, и статус-кво будет восстановлено.
— А ты?! – выкрикнула Кристина.
Андрей видел, что она плачет. Слезы замерзали на ее щеках – накинуть термодоху с волшебным капюшоном она, разумеется, не успела. Наверное, она плакала от злости – ведь по другим причинам мегеры не плачут.
— Неважно, – Андрей бы отмахнулся, но руки держали крепкие ремни. Ему сейчас и впрямь было уже все равно, что будет с ним – все чувства отмерли, как отмерли уже пальцы рук и ног, он не чувствовал ничего, ни обиды, ни боли, ни страха…
Кристина приняла решение.
— Считаю до трех! – закричала она.
— Зачем? – удивилась принцесса.
— Затем, что я сожгу тебя потом к херам собачьим, если ты его не отпустишь! – Кристина с растрепанной, покрытой изморозью серебряной гривой была в этот момент совершенно неотразима.
— Непонятная идиома, – заметила принцесса, с интересом разглядывая Кристину. – Он – твой мужчина?
— Да! Нет! Не знаю… Неважно! Раз!..
— Пожалуйста, не стреляй, – попросил Андрей.
Кристина расхохоталась – зло, яростно.
— Что, жалко подружку?
— Жалко, – согласился Андрей. Ему сейчас было очень тяжело противоречить. А соглашаться выходило легко. – Нельзя стрелять в людей, Крис.
— Она же даже не человек! – закричала Кристина. – Такая жизнь своим чередом в таких условиях развиться не может! Она просто чертов неизвестно кем созданный самовоспроизводящийся андроид! Ты взгляни на нее – это же вампир, кровопийца! Она тебя еще не высосала только потому, что твоя кровь для нее – отрава! Они все здесь друг друга жрут, даже деревья! А ты ее защищаешь?! Два!..
— Крис…
— Три! – мстительно, очень по-детски, торжествуя, завершила отсчет Кристина и нажала спуск.
Широкая полоса огня ударила в лицо принцессе Лингазель. Но мгновением раньше робот Антоха сделал шаг вперед, одновременно разворачиваясь, и принял волну пламени своим керамлитовым телом. Заряд бластера расплескался по нему, обдав всех вокруг волной жара. Андрей почувствовал, как горят давно вставшие дыбом волоски на теле.
— Уйди с дороги! – закричала Кристина и выстрелила снова.
Робот упрямо стоял на месте – немного осел, оплавился, но стоял.
— Уйди, – как-то разом обессилев, попросила Кристина.
— Вот тебе и ответ на вопрос, человек ли она, – сказал Андрей. – Первый закон. Не допустить своим бездействием, чтобы человеку был причинен вред. У роботов жесткие дефиниции, Крис.
Кристина взглянула на него – странно, дико, в упор, словно впервые увидев.
— Он ведь не защитил тебя, – сказала она, и это не было вопросом. – Антоха. Не стал тебя спасать. Но… как!? Почему? Какого…
Он улыбнулся, извиняясь. Почувствовал, как лопнул силискин губ. По подбородку, не застывая, побежали ярко-зеленые струйки лимфогеля-незамерзайки. Что ж, он, в отличие от Кристины, всегда знал, какого цвета его кровь.
Кристина смотрела на него во все глаза.
— Да, – просипел он. – да. Это я – чертов самовоспроизводящийся андроид, Крис, а не они. И я точно знаю, кем и с какой целью создан.
Мегеры правят миром. Только такие идут сюда, в Дальний космос, и только такие здесь и нужны. С ними трудно, с ними чертовски сложно, с ними практически невозможно ужиться нормальным мужикам-первопроходцам из обычных человеческих плоти и крови. До тех пор, пока полугодовая ссылка в затерянный мир, подобный Клементине, и компания АА – адаптационного андроида, такого, как он, привыкший называть себя обычным человеческим именем Андрей – не сделают из суперженщины человека.
Женщинам совсем не обязательно знать, что суровый мужик, приютивший их в своем доме, пустивший в свою постель и согревавший в своих объятиях, вовсе не человек – хотя бы биологически.
Сколько их было здесь, таких женщин…
И сколько еще будет – если все закончится хорошо.
— И что теперь делать? – шепотом спросила Кристина.
Принцесса с интересом следила за ними, не делая своим людям знака действовать.
Андрей, который уже некоторое время наблюдал в небе то, на что остальные внимания не обращали, прохрипел:
— Думаю, у меня есть решение проблемы, выгодное для всех.
И тогда все услышали наконец исходящий с неба глухой рокот и увидели отсвет далекого пока пламени, пылающего по ту сторону облаков.
***
Корабль контрабандистов, пройдя на бреющем полете над ледяной равниной, совершил разворот с набором высоты и снова ринулся, словно атакующий орел, на разбегающиеся во все стороны крошечные человеческие фигурки. Фигурок было много. Некоторые из них останавливались и храбро палили в падающее на них громовое огнедышащее чудовище из самострелов и лучевиков. В нижней точке параболы снижения по броне, способной выдержать жар фотосферы звезды и удар метеорита, отчетливо цокали пули, выпущенные из кинетических винтовок.
Грузовые люки были приоткрыты, и в корабле держалась комфортная для аборигенов температура.
— Как хорошо, что в критической ситуации у дикарей инстинкты всегда берут верх над рассудком, – задумчиво сказала принцесса, с любопытством глядя в иллюминатор.
— Еще несколько заходов, и они истратят весь боекомплект, – сказал Андрей. Термодоха, раскочегаренная на полную катушку, исходила пьянящим теплом, согревая окоченевшие члены, и Андрей непроизвольно щурился от удовольствия, как вернувшийся домой с мороза кот. – У них больше нет преимущества, Лингазель. Никто не продаст им патронов и батарей. Я обещаю. Вам больше не нужны наши ружья, принцесса.
— Как знать, как знать… – протянула Кристина из соседнего ложемента.
Она хмурила брови и сердито кусала губу, то и дело бросая исподтишка взгляды на того, кого долгое время считала человеком, и кто в результате оказался куда человечнее, чем она сама.
Принцесса с интересом взглянула на нее, потом на Андрея. Хитро улыбнулась, сразу сделавшись очень похожей на лису. В ее рыже-золотых глазах плясали веселые искры. Кристина невежливо оскалилась в ответ.
— А хотите, на ваше бракосочетание – надеюсь, очень скорое и, разумеется, исключительно в знак искренней признательности и уважения – я пришлю вам бутылочку собственной крови? – спросила принцесса.
Кристина возмущенно вспыхнула, открыла было рот, чтобы ответить дерзице гневной тирадой… но отчего-то вдруг промолчала, снова покосившись на Андрея.
Принцесса звонко расхохоталась.
Андрей устало прикрыл глаза и постарался раствориться в обволакивающем, навевающем сон тепле.
Корабль пошел на новый заход.
1 день каштанового цвета
Шуалейда шера Суардис
Начало бала прошло как во сне. Наверное, потому что думала Шу совсем не том, что происходит вокруг, а о Дайме и об оставленной Альгредо папке – ее Шу принципиально не открывала.
До бала она пыталась читать книги о Линзах, обсуждать с Каетано стратегию поведения с Люкресом, что-то отвечать мадам Антуанетте на тему нового платья и дальнейших заказов. Она даже обедала. Кажется. А сейчас она смотрела на своего пока-еще-не-жениха Люкреса, входящего в бальный зал на целых пять минут позже короля Валанты, и не чувствовала ровным счетом ничего.
Ни ненависти.
Ни обиды.
Ни даже неприязни.
Ни-че-го.
И это было крайне странно. Ведь он приехал в Суард, чтобы обмануть ее саму, убить ее семью и забрать Валанту себе. А может быть, Валанту и Линзу. К тому же, его снова сопровождала любовница – прекрасная огненная шера, рядом с которой Шу даже в самом модном и изысканном платье будет выглядеть неуклюжей цаплей.
А чихать. Хоть сто любовниц. Хоть тысяча планов. Его очарование больше не действует на Шу, фальшивая аура больше не делает его похожим на Дайма. Люкрес – неинтересен. Как неинтересны одаренные и не очень шеры, жадно разглядывающие наследника империи и его будущую супругу. Как смешна их уверенность в том, что Шуалейда радостно согласится на брак!..
Но где же Дайм?! Он обещал быть – но его нет. Шу обязательно бы его заметила. Он же такой, такой…
Ее окатило жаром, внизу живота потяжелело и затрепетало, и наверняка вид сделался донельзя дурацкий.
Очень кстати. Пусть Люкрес думает, что она так улыбается ему. И плевать, что Саламандра над ней смеется, а все семейство Суардис глядит на нее, как на предательницу. Дайм просил никого не предупреждать, потому что Саламандра сильная менталистка, а Кай не очень-то умеет притворяться.
Но сама Шу должна сыграть роль до конца. Поэтому, едва Люкрес склонил голову перед королем Тодором, она шагнула вперед, словно в нетерпении. Поперек этикета? Отлично, пусть Люкрес считает ее глупой и невоспитанной.
Изображать влюбленную овцу было мерзко, но Шу следовала совету Дайма: эмоции преобразовывать в энергию и вливать в скрытый ментальный щит. Этому щиту тоже научил Дайм. Оказалось довольно просто, если понимать, как все работает и зачем нужно. Так что Саламандре и Люкресу сейчас должно казаться, что ее единственная защита – это связка амулетов, которые она даже подпитывать не умеет. А на самом деле… о, когда Дайм показал двойное обманное плетение, Шу пришла в полный восторг! Теперь и она сможет прятать свою силу не только вместе с самой собой, а делать такую же обманку, как у Дайма или Роне. Оставлять на виду часть, остальное замыкать в самоподдерживающийся контур, он же щит.
Кажется, она слишком углубилась в проверку собственных стихийных потоков и пропустила, что сказал Люкрес. И ладно. Овца она или где?
Похлопав ресницами, Шу смущенно улыбнулась и прошептала:
– Мой светлый принц…
Аура Люкреса на мгновение полыхнула самодовольством. И он продолжил:
– Прекраснее всех столичных красавиц. Дивный экзотический цветок посреди пустыни…
Шу не особо вслушивалась в комплименты, но не забывала ахать, смущаться и повторять, как заведенная:
– О, мой светлый принц…
Ужасно глупо. В голове не укладывалось, как кронпринц – с его опытом, в его возрасте! – может верить хлопающей глазками кукле. Но он верил! И ему нравились ее наивность и восторженность, да что там, он поглощал ее влюбленные взгляды и смущенные охи, как изысканный деликатес.
Может быть, он именно так рассчитывает усиливать свой дар? За счет ее любви? Надо будет спросить у Дайма. А пока она делала все, чтобы принц ощутил всю сладость победы. Танцевала с ним, открывая бал, смотрела ему в рот и восхищалась каждым словом, безусловно верила заверениям, что светлая шера Лью – всего лишь состоит у него на службе и нужна исключительно в силу положения. Неприлично кронпринцу не иметь охрану хотя бы второй категории.
– Шера Лью, наверное, очень опытная? – широко раскрыв честные-честные глаза, спросила Шу. – Правда, что она училась у самой магистры Пламя целых семьдесят лет? Ох, как бы я хотела тоже учиться в Магадемии!
– Вам это совершенно ни к чему, моя прелесть. Скучные науки не нужны будущей императрице.
– Но как же? А… я же должна быть достойна вас, мой светлый принц! Вы так умны и сильны… – Шу добавила придыхания, а для пущей убедительности в эмоциях вспомнила первую встречу с Даймом и шером Бастерхази. – Вы так светитесь, почти как солнце!
Она на миг замерла, предчувствуя, как Люкрес поморщится или засмеется: ваше сумрачное высочество переигрывает. Но не тут то было! Как и предсказал Дайм, кронпринц засветился еще ярче и… о боги! Он даже бросил косой взгляд в ближайшее зеркало! И ему явно понравилось то, что он там увидел. Он даже снисходительно улыбнулся Шуалейде и сделал ей комплимент:
– У вас прекрасный вкус, моя дорогая. Это так мило, украсить прическу ромашками и фиалками.
Прозвучало это как «милая скромная провинция», и плевать, что позволить себе звездные фиалки и солнечные ромашки могут лишь истинные шеры не ниже второй категории, к тому же бессовестно богатые и везучие. Ведь эти цветы растут лишь там, где живут зеленые ире, а чтобы они, сорванные, не завяли, им требуется очень много магии. Звездным фиалкам – темной, а солнечным ромашкам – светлой.
Впрочем, еще это прозвучало как «милая, щедро одаренная дурочка, мне пригодится твоя сила».
– Ох, вы так добры, мой светлый принц! – Шу вполне естественно зарделась и потупилась. Даже повела плечиком. – Если пожелаете, я покажу, где растут звездные фиалки.
– Вы зовете меня в Даилла Сейе? – тут же сделал охотничью стойку Люкрес.
Еще бы не сделал. Истинный Лес, суверенное государство зеленых ире, лишь одно на всю Твердь, и располагается оно на территории Валанты. И союзный договор зеленые подписали не с империей, а с Валантой. Эстебано Кровавый Кулак Суардис заботился о благополучии своей семьи и страны, а не какой-то там абстрактной империи. Так что входить в Даилла Сейе сами Брайноны не могут, как и торговать с ире. Только через Суардисов.
Но Шуалейда опустила Люкреса с небес на землю:
– В Фельта Сейе, мой светлый принц. Ведь у вас в Метрополии тоже есть Лес Фей, правда же? Наверняка наш меньше и не так красив… – Она же наивная дурочка и не знает ни истории, ни географии, не так ли? И даже не подозревает, что Лес Фей такой один, личный подарок Первого Ире семье Суардис. – Но… там живут настоящие феи, они так красиво светятся в темноте! Туда надо идти непременно вечером, когда солнце село. Вам обязательно понравится!
– Хм… так звездные фиалки растут прямо здесь, в Риль Суардисе?
Конечно, растут, иначе где бы темный шер Бастерхази, а потом и Бален Герашан, их взяли! Сама Шу, как приехала домой, дальше балкона не высовывалась – но об этом она промолчала.
– Там, у реки Циль, прямо под фейскими грушами. Они так пахнут! Почти как… вы… – она взмахнула ресницами и потупилась, чтобы спрятать злой блеск глаз.
О да, фейские груши пахнут божественно. А еще их пыльца – лучшее лекарство от магического истощения и сотни болезней, обязательный ингредиент множества зелий и к тому же сильный наркотик, и плоды циль – самое лучшее и самое дорогое освещение для шерских домов. Сами груши продаются на вес золота, а пыльца – в сто раз дороже. Да что там, подаренный Даймом букет цветущей груши циль стоит дороже породистого скакуна. При том, что Дайму он обошелся в сущую мелочь: сходить в Фельта Сейе, наломать веток и залечить дерево. Залечить дерево – обязательно, иначе бы феи его оттуда не выпустили.
А от Люкреса повеяло такой жадностью, что Шу едва подавила дрожь отвращения. Все же роль очарованной овечки давалась тяжело. Хоть прошло всего с полчаса, она уже мечтала, чтобы кронпринц куда-нибудь провалился. Желательно, насовсем.
Ее желание сбылось быстро, и помогла ей, кто бы мог подумать, родная сестра. То есть она уже давно прожигала Шуалейду ненавидящим взглядом, а тут наконец-то решилась действовать и подошла. Томно и беззащитно улыбнулась Люкресу и выразила желание познакомиться поближе со своим драгоценным будущим родственником.
К удивлению Шу, Люкрес расцвел.
– О прекраснейшая Ристана! Мой возлюбленный брат Дамиен столько рассказывал о вашем уме, превосходящем даже вашу красоту! Для меня честь укрепить родственную связь с древней и славной семьей Суардисов. Если не ошибаюсь, ваша бабка по матери приходится сестрой…
От его любезности у Шу сводило скулы. Ведь устрице понятно, что Ристана ему даром не нужна и с приплатой не нужна. Так зачем он ее обхаживает? Неужели чтобы потрафить Дайму?.. Наверное. Ведь Люкрес не знает, что Дайму она тоже не нужна.
Долго слушать токование кронпринца Шуалейде не позволили. Рядом с Ристаной возник шер Бастерхази, сверкнул глазами на ночные фиалки в волосах Шу – ее откатило горячей волной желания пополам со стыдом, ведь желать темного шера, когда она любит светлого – нехорошо, неприлично и вообще почти предательство!
– Позвольте пригласить вас на эту вельсу, прекраснейшая Гроза, – тихим, проникающим в самые потаенные уголки ее сути, голосом сказал Бастерхази и подал руку.
«…в сторону Терессы с «Приемного покоя» только что стартовали фрисский челнок и центаврианская неотложка. В обратном направлении удалялся корабль спасателей. Да, и еще какой-то маленький транспортник.»
— Иен, центаврианская неотложка вылетела на полчаса позже описываемых тобою событий, а ты ее одновременно с остальными «отправил»?
— Ну, это я так… чтобы немного запутать читателя. Хотя читатель у меня пока всего один, и его не запутаешь…
Они недавно расположились в одном из отелей на Малютке, целыми днями гуляли по столице, а вечера проводили, как правило, в одном из своих двух номеров. Люди, может быть, и сочли бы эту пару слегка странной, но денебцы ничего необычного в крупной девушке и ее невысоком спутнике не видели.
Именно Карла настояла на том, чтобы поселиться в хорошем отеле, упирая на то обстоятельство, что она долго и честно, или почти честно, работала на компанию, а поэтому, заблаговременно скопив деньжат, может позволить себе и не только себе хорошие условия. Когда Иен попытался выяснить некоторые бухгалтерские и хакерские подробности, Карла с достоинством ответила, что она вполне обоснованно назначила себе зарплату, просто компания этого не заметила. А еще, что она, Карла, исходила из законно прописанной тарифной сетки с учетом командировочных и полевых, а также медицинской страховки и отчислений в пенсионный фонд. В этом месте Иен попытался неуклюже скаламбурить насчет того, как «однажды очень шустрый Bond забрался в пенсионный фонд» и тут же получил в ответ пожелание «заняться лучше прозой».
Подумав над этим неожиданным предложением секунд двадцать, Иен поудобнее устроился в кресле и занялся прозой, а Карла с того же момента превратилась в читателя: единственного, прекрасно разбирающегося в ситуации и чрезвычайно вредного.
— Иен, ты можешь сколько угодно запутывать своих будущих читателей, но если ты не расскажешь им о судьбе Первого, они тебя не простят.
— Хорошо, — покладисто отозвался Иен, — это пойдет бонусом в самом конце.
— А про Ото? Ты будешь писать, что с ним стало после того, как он покинул «Приемный покой»?
— Полагаешь, можно написать правду?
— Ни в коем случае! — торопливо парировала Карла. — Напиши, что он остался работать на Терессе и дождался улучшения у Николь, и все такое. Это не очень правдоподобно, зато романтично, читателям нравятся такие развязки.
— И все такое? Ладно, — кивнул Иен, — я попробую написать неправдоподобную романтическую развязку, которая понравится читателям.
Они замолчали. Ото, если все пошло по плану, уже должен был находиться в Асцеллском университете и успеть заинтересовать тем, что происходит на Ню, научные круги всех видов разумных существ, входящих в Федерацию. Если у него все получится, если он сможет собрать группу известных специалистов для налаживания контакта с ползунами, это будет отдельная захватывающая история.
— А я бы хотел вернуться вместе с ним на Ню.
— Я тоже, — вздохнула Карла, — тот танец с ползунами… это было прекрасно. Если они смогли освоить двоичную систему, мы могли бы в дальнейшем перейти к буквенным символам, а потом станцевали бы с ними на стандартной интерлингве.
— Да… вообще-то, на Ню было много хорошего и веселого… Пожалуй, я сделаю несколько юмористических вставок в текст, чтобы немного разгрузить его, а то он слишком серьезен.
— А по-моему текст и так легковат, — фыркнула Карла.
— Тебе так кажется? Тогда я могу утяжелить его подробностями. Например, там, где Ото говорит Гектору, что никогда не пьет, я могу вставить информацию о том, что Ото — наполовину индеец и поэтому избегает алкоголя, памятуя о том, как его народ в свое время пострадал от «огненной воды». Это очень тяжелая и печальная подробность.
— Индеец?! — ахнула Карла. — Конечно, индеец! Вот почему он особенно остро сочувствует аборигенам, которых хотят лишить их камней, обеспечивающих само существование вида! А еще ты писал, что он заявился на первую студенческую вечеринку с разрисованной затейливыми узорами физиономией и объяснял это древними традициями своего народа. И несколько частей спустя в твоем тексте говорится о том, что у Ото «внимательные черные глаза». Индеец… ну надо же! Кто бы мог догадаться! Ты же вообще нигде не описал его внешность! Да ты… вообще ничью внешность не описываешь. Почему? Не умеешь?
Иен обиженно закряхтел.
— Ты прекрасно знаешь, что я могу описать внешность любого существа с голографической точностью.
— Но речь идет о художественном описании.
— Вот не люблю я этого, — нахохлился Иен.
— Давай потренируемся, если хочешь, я начну, а ты продолжишь.
Иен молчал. Скорее согласно. И, в целом, заинтересованно.
— Я вижу перед собой парня, — после небольшой паузы заговорила Карла, — миниатюрного, но при этом очень гармонично сложенного. У него красивые руки и тонкие пальцы, возможно, он привык работать с точными механизмами или кодовыми электронными замками от капсул для киборгов.
Иен скромно улыбнулся.
— У него короткие темно-русые волосы и серо-зеленые глаза. Должно быть, из-за этого ему однажды дали шотландское имя, и оно ему очень подходит. У него приятный, легкий характер и немного хитрая, но при этом совершенно обезоруживающая улыбка.
— Принцип я уловил, — подал голос Иен.
— Продолжай, — разрешила Карла.
— Девушка, которая находится передо мной, потрясающе привлекательна. У нее густые каштановые кудри и карие глаза. Она сразу обращает на себя внимание удивительным сочетанием пышных… э… форм и легкой походки. Этой девушке однажды дали итальянское имя, и оно ей очень подходит… но…
— Но…
— Но есть в ней что-то еще, что-то, не поддающееся описанию. Она… она выбивает из колеи при первой же встрече… О ней постоянно вспоминаешь, думая, что потерял ее навсегда. К ней летишь на случайно уцелевшем флайере, как только подвернется повод, а она встречает тебя с бластером в руках… И после всего этого ты готов бежать с ней куда угодно и скрываться там хоть до скончания времен… до отказа процессора…
Карла выглядела чрезвычайно серьезной, улыбались только глаза.
— Мне кажется, что сейчас начнется очень интересная глава, — почти прошептала она, — но содержание этой главы… останется только между нами.
Денеб уже скрывался где-то за далеким горизонтом, не видимым из города. В комнате потихоньку темнело.
***
…
***
На следующее утро Иен и Карла с интересом рассматривали пятидесятиметровую расщелину с мостом в форме черного плетеного желоба. Расщелина отделяла их от парка, где пару часов назад открылась выставка. Название у выставки было громкое и заманчивое: «Биотехнологии сегодня. На службе разума».