«Воспоминание – род встречи. Забвение – род свободы»
(Халиль Джебран)
Конечно, Астер рисковал, план был чересчур ненадежным, но другого не было. Элиан-Безымянный, принявший на веру все его слова, справился с мини-представлением, помог продемонстрировать настоящие чудеса техники. И все же в закулисье, где ему, как механоиду, предстояло «храниться», случился ряд событий, поколебавших его уверенность в правоте Мастера.
Парень дождался сооружения «вокруг себя» клетки. Одному из работников Астер поручил отнести дубликат ключа управляющему, второго где-то через полминуты отправил за водой, а сам проверил удобство открывания и закрывания корпуса механоида как снаружи, так и изнутри.
Как же парню хотелось подольше побеседовать с Мастером, но цирковые работники вернулись достаточно быстро и такого шанса не предоставили. А ведь спросить нужно было слишком о многом — сколько всяких вещей Безымянный успел увидеть и во время транспортировки, и во время представления. Откуда-то приходили в голову слова — названия этих вещей. А порой – даже способы их применения. Это и окрыляло, и сбивало с толку одновременно, ведь могло быть как правдой, так и неправдой. Затем парень услышал условный стук от Ломастера о том, что тот уходит. И действительно, через небольшие окошечки по периметру «головы» механоида, забранные изнутри мелкой-мелкой проволочной сеткой, было отлично видно, как Мастер закрыл клетку, поблагодарил помогавших ему людей и направился по коридору к выходу. Работники сцены вполголоса посовещались, поругали какого-то «скрягу» — парень не понял, то ли это имя такое, то ли просто свойство субъекта – и тоже ушли, погасив освещение.
Устав от раздумий и впечатлений, Безымянный немного вздремнул. Под бинтами иногда чесались заживающие шрамы, но приходилось терпеть. Воздуха парню хватало, устойчивости внешней конструкции в её вертикальном положении тоже. Позже на минутку заглянул управляющий, открыл замок, вошел в клетку, навернул пару кругов вокруг механоида, постукивая пальцами по металлическим пластинам и цокая языком, затем вышел, закрыл замок, поправил ткань на клетке.
— А ты тут чего шастаешь? И что это за узел? – резко произнёс он в сторону.
— Вашими стараниями мне теперь у дедушки ночевать! Караулить, чтоб чего не случилось! – в пику ответил девичий голос, который Безымянный сегодня уже слышал на арене. Весь обзор ему теперь загораживала ткань, так что увидеть разговаривающих людей у парня не вышло.
— Да, непредсказуемая штука эта старость, соболезную, — высказал управляющий, отключил освещение и, судя по звуку шагов, покинул закулисье.
Цирк постепенно засыпал, какие-то шумы и шорохи слышались всё реже, так что Безымянный рискнул достать из ящичка, укреплённого изнутри на корпусе, обмотанную тряпками небольшую бутыль с водой и мешочек с холодной кашей, дабы утолить жажду и голод.
_______________
Мия встрепенулась и осознала, что всё ещё сидит за столиком в комнате, уронив голову на грудь. Получается, к ней коварно подкрался краткий сон и беспощадно сразил. Плечи и шея затекли в неудобном положении, щеки оказались мокрыми от слез. Девушка потянулась мыслью за ускользающими образами – за тем манящим ощущением бега по летнему лугу, за теплом увлекающей за собой руки…
— Спасибо тебе, Элиан, что приснился, — тихо проговорила Мия и вытерла слёзы ладонью, — Если это было прощанием, то, хорошо, что оно было светлым. Даже сейчас ты ободряешь меня. Ты не хочешь, чтобы я грустила.
Девушка подошла к окну, оперлась руками о подоконник.
— Ой, я ведь хотела перепрятать Нодзомис! Хорошо, что вспомнила! – спохватилась она, заприметив цветок, и направилась к задрапированным старым занавесом полкам. Найти подходящую шляпную коробку, чтобы обезопасить растение сверху, и большой кусок ткани, чтобы завязать всю конструкцию в один узел, было делом пяти минут. Затем Мия непроизвольно скользнула рукой по мягкому меху съёмного воротника, не удержалась, достала и накинула на плечи.
— Ведь это ты мне подарил в прошлом году, а я удивлялась, зачем такой дорогой. Глупая я была, правда? Знаешь, я не умею сочинять тексты на ходу, как Хелли, да и пою редко, но могу исправить несколько слов в уже готовой песне. Хочешь?
Девушка нащупала в самом дальнем закутке спрятанный магический кристалл и, забрав его вместе с замаскированным цветком и лампой, вышла из комнаты, закрыла дверь на ключ.
— Можешь ты меня сейчас услышать или нет, я всё равно скажу, — очень тихо и с горькой улыбкой произнесла Мия, глядя перед собой, но почти ничего не различая и потому больше двигаясь по памяти, по привычке, а не по непосредственной ориентировке на зрение, — Почему же я так поздно поняла, а, Элиан? Слишком поздно, чтобы что-то изменить…
Опять тот сон, словно снова в детстве с тобой.
Наш двор и дом, детские мечты, игры всей гурьбой.
Моей мечте исполниться помог.
Твоя улыбка – мне была защитой от тревог.
Прости, тебе ничем, ничем я помочь не смогла.
Одна ошибка жизнь твою оборвала.
Одна ошибка.
Я помню всё, наш тернистый путь рука об руку,
Жалею лишь, не успела я тебе сказать, что люблю.
Моей мечте исполниться помог.
Твоя улыбка – мне была защитой от тревог.
Прости, тебе ничем, ничем я помочь не смогла.
Одна ошибка жизнь твою оборвала.
Одна ошибка.
_______________
Материализуюсь и чутко прислушиваюсь, принюхиваюсь… и даже осязаю. Специально на пол садился перед тем, как исчезать из Лиара, а под левую ладонь пару мелких камешков положил как ориентир. Всё на месте. Только не видно ни зги. А значит, охраны у клетки нет, иначе свет бы просачивался и ко мне тоже. Теперь нельзя допустить ни единой ошибки!
Даже шум дыхания мне сейчас чересчур громким кажется. Прохладно, конечно, но не настолько, чтобы зуб на зуб не попадал. Пытаюсь успокоить сам себя, унимаю возникшую дрожь. От спокойствия ведь и маскировка ауры зависит. Чтоб такой недомаг, как я, ещё во что-то подобное ввязался?! Да ни в жисть!
Поднимаюсь, придерживаясь за стену. Осторожно ступая, прохожу вдоль неё отмеренное в прошлый раз число шагов. Осязание тут же выдаёт наличие поворота, а значит, не ошибся. Глаза всё же попривыкли к темноте, но различить что-то практически невозможно. Одна надежда на расчеты, ведь даже вдоль стеночки не пройдёшь – разномастного хлама, приставленного, положенного и просто брошенного там хватает. Иду плюс-минус по самому центру прохода.
Где-то тут уже должна быть клетка, медленно вожу рукой перед собой, сдвигаюсь на полшага, повторяю маневр. На третьем полушаге ладонь обнаруживает ткань. Практически беззвучно с облегчением выдыхаю. Прощупываю пространство слева, в основном, конечно, интересуют металлические пруты, а ещё точнее – их количество от левого угла. Прекрасно, отклонение от курса в пределах нормы. Теперь двигаюсь вправо, не забывая отсчитывать прутья. А вот и аура Безымянного уже ощущается как не совсем человеческая. Ещё два прута, и можно отступать назад-вправо и приседать, проползая за подготовленные заранее ящики.
Либо можно кое-что уточнить.
Приподнимаю ткань, чтоб не мешала, издаю тихое длинное «ш-ш-ш», будто воздух из шины спускаю, и устраиваю по пруту наручем пять коротких лязганий. Жду примерно десять секунд, повторяю. Если не спит, то должен ответить.
О, звук, будто ключ в замке повернулся. И тишина.
Всё правильно. Вот теперь можно и поговорить.
Щелкаю по своему автопереводчику, переводя в голосовой режим.
— Как ты, дружище? – шепчу я.
— Всё в порядке, – приходит тихий ответ.
— Ты точно не замёрзнешь тут ночью?
— Не должен.
— Если что – придумаем на счет одеяла. Обоснуем, например, тем, что неработающего механоида лучше зачехлить, а чехол остался в мастерской Ломастера. Туда-сюда идти долго, ну и так далее. Но ты реально показал класс! Молодчина! Так отыграл, что даже я едва не поверил.
— Я стараюсь.
М-да, чем-то его манера общения мне моего одногруппника напоминает, он тоже ярый нелюбитель общаться. Впрочем, может, Элиан всегда такой немногословный был, я же до несчастного случая его не знал, а в доме Ломастеров как-то не до разговоров было.
— Как продвигается расследование? Что-то уже смог выяснить? Впрочем, что это я, рано, ещё наверное. Не представляю, что вы там с Астером напланировали, но хотя бы намекни, как планируешь вычислять ту тварь, что тебя подставила.
— Я не подведу Мастера. Он на меня рассчитывает.
— А сам как, не оголодал? Руки-ноги не затекли?
— Я в норме. Всё получится.
Может, дело в металлическом отзвуке, может, в автопереводчике, но у меня реальное ощущение, будто с роботом каким разговариваю. Машинально пожимаю плечами, хотя в темноте это, конечно, никому не было видно.
— Ну ладно, не буду надоедать, просто подумал, может, тебе тут одиноко.
— Нет. Ты иди, отдыхай, людям отдых даже нужнее, чем механоидам.
— Хорошая шутка! Доброй ночи!
Опускаю ткань, отключаю двусторонний режим автопереводчика, некоторое время прислушиваюсь, но всё спокойно. Самое время забраться в укрытие и, возможно, даже поспать. Темнота и тишина уж очень этому способствуют. Но заснуть я всё же не успеваю…
_______________
Лампа стояла на столе и горела на самом слабом режиме, высвечивая из мрака лишь сцепленные в замок пальцы и часть подбородка. В отдалении послышался шорох сдвигаемой ткани балдахина и женский голос удивлённо произнёс:
— Ты всё ещё не ложился, Вейлин?
— Размышлял и вспоминал, с какого же момента всё пошло не так. Возможно, на иномирцев не стоило рассчитывать с самого начала.
Мужчина поднялся и с лампой в руке направился к шкафу. Открываемая дверца чуть слышно скрипнула, на пол с шумом ухнул уличный плащ…
— Куда ты?
— Отдыхай, моя радость, к утру вернусь. Сообщу своим, что от прежнего Террана ничего не осталось.
— Но почему в такой поздний час? Просто возьми на завтра или послезавтра отгул и спокойно сходи при свете дня. Как такой вариант? — последовало закономерное предположение.
— И ты думаешь, управляющий позволит?!
— Или просто отправишь сообщение курьером… — прозвучало еще одно, но уже более робкое предположение.
— Неудобно. Слишком многое придётся описывать. Проще так.
_______________
«Не очень удобно, но пока так» — потёр Безымянный руками поверх бинтов вновь зачесавшиеся шрамы. Вытаскивать собственные руки из пространства «рук» механоида в пространство его же «корпуса» и «головы» позволяли зазор меж стенками и гибкость-ловкость самого парня. Он уже поразмышлял немного над словами этого странного двухголосого человека по имени Сан. Термин «одиночество» вызывал в памяти живой отклик. Но был ли Безымянный действительно одинок?
«Да, я пока единственный», — решил парень, — «Но это не означает, что последний, если я всё правильно понял. Можно же ещё создать. А вот на счёт ног Сан прав, нужно размять, затекают… впрочем, они же не жидкие, поэтому куда «затекают», как «затекают» — очень странное слово. С некоторыми терминами мне всё ещё сложно разбираться. Но без разминки определённо не смогу выполнять движения на арене. Попробую позже выбраться и подвигаться хотя бы внутри клетки».
Чтобы не огорчаться, Безымянный достал из схрона чуть просоленный и подсушенный ломоть хлеба, откусил. Но чуткий слух уловил звук шагов.
«Кто-то идёт. Опять притвориться. Еда? Успеть спрятать!» — мелькнуло в голове.
Парень насторожился, весь обратившись в слух и зрение. Через проволочную сетку стали видны отсветы, попадающие на ткань снаружи. А вот у Сана через узкие щели ящика и небольшие отверстия от сучков обзор оказался не в пример лучше.
_______________
Ого, к нам гости? Рассматриваю светловолосую девушка в накинутом поверх циркового костюма длинном плаще с меховым воротником. Идет себе по коридору, держит небольшой увязанный тюк в одной руке и лампу в другой.
— Эти завалы лежат словно с самого основания цирка. Или даже с самого основания мира. Никто не найдёт. Будешь пока здесь жить, малыш, — с улыбкой рассуждает она, ставит лампу на какую-то тумбу и гладит свою ношу по ткани, — Хорошо, что ты в солнечном свете не нуждаешься. А потом уже к новым хозяевам отправишься. Жалко, что Элиан не видит, какой ты красивый.
«Тихо сам с собою я веду беседу», — думаю я, а автопереводчик старательно переводит все слова, кроме имени, но имя-то мне как раз знакомо.
Ну вот, теперь вздыхает, трёт глаза.
— Ну не могла, не могла же я… его… Что же я за тварь такая?! Пусть даже если и был мотив!
Выхватывает нечто из рукава и швыряет на пол.
Присмотревшись, узнаю первокристалл. Что-что, простите, она пытается его физически расколотить что ли?
— Эх, не разбивается. Почему не разбивается?! – девушка ударяет по кристаллу ногой сверху, но после бесплодной попытки подбирает его с пола и тут же высказывается уже спокойным тоном, — Всё правильно, в речку. Или в ближайший колодец его, как и говорил Элиан.
По постоянной смене эмоций сразу понимаю, что блондинка несколько не в себе. Изредка всхлипывая и напевая про «одну ошибку», она переставляет вещи где-то там, намного дальше клетки с механоидом, затем возвращается. Свёртка при ней нет. Спрятала, похоже.
Замерла, на клетку смотрит. Любопытство, что ли, одолело? Так и есть, берет лампу, сдвигает «шторку». Уж рассмотрела она чего или не рассмотрела, не знаю, отступила, ойкнула, а я вижу из своего укрытия, что света в закулисье заметно прибавилось – включилось основное освещение. Да и звук шагов слышу.
Так-с… остановка, кашель, возобновление шагов.
— Прозвучит банально, но… Что ты тут делаешь в такой поздний час? – звучит голос управляющего. А вот аура… нет, определённо не его.
— Как ты это… кха… объяснишь?
— Простите, — тушуется девушка и пытается уйти.
А я сдвигаюсь как можно дальше к стене и стараюсь не дышать. «Ой, ёй… Меня тут нет, совсем-совсем нет». Ведь в момент кашля я ощутил как чуть-чуть мелькнула магическая аура.
— Ну что ты, Мия? Глаза на мокром месте? Нечего реветь, убила и убила, мы теперь в одной лодке.
— Но… Элиан… он мне правда нравился. Я… я сначала думала, что это просто моё воображение разыгралось. Что, может, мне всё приснилось. Ведь я не должна была находиться наверху, у каната, я должна была готовиться к выступлению внизу. И я не помню, как поднималась и как спускалась… Господин Дакир, Вы, правда, видели меня там?
— Конечно, видел.
А голос-то какой! Ласковый, покровительственно-успокаивающий.
— Но почему для меня, для меня самой этот момент как в тумане?!
В этой бы ситуации самое то прижать к себе, погладить по голове. Но выглядывать, дабы убедиться в правильности догадки, меня как-то не тянет. Лежу, не шелохнувшись, стараюсь убедить себя, что нахожусь дома и в полной безопасности отдыхаю после тяжелого учебного дня. Может, даже на гитаре тренькаю. Очень помогает отвлечься. Теперь голоса снаружи воспринимаются как из включенного в соседней комнате телевизора. Или радио. Идеально!
— Ну, знаешь ли, Мия, девочка моя, стресс, аффект, как бы правильно назвать… Эмоции зашкалили. А потом ты сама убедила себя, что всего этого не было, хотя на самом деле было. Может так получиться? Конечно может. Всё, не бери в голову. Сделанного не исправишь, ступай наверх. И хорошенько отдохни.
Слышу дробный перестук каблучков.
— А теперь… кха… разберёмся с тобой, механоид, или как тебя там.
_______________
Отлично услышав и даже частично увидев всё происходившее в закулисье, Безымянный всё ещё пытался осознать, отчего такой знакомой кажется эта девушка, Мия. Он был уверен, что знает откуда-то даже её фамилию, то есть, как объяснял Мастер, так называемое общесемейное имя. Но ведь та его никогда не называла. И никак не уточнить, чтобы подтвердить или опровергнуть.
«И ведь она, Мия, воспринимается, как очень хорошая. Тем непонятней её речи об убийстве. А управляющий… зачем бы ему приходить во второй раз?»
Безымянный нервно сглотнул, когда человек сдёрнул ткань, оставив её под ногами, и после возни с замком вошел в клетку. Затем в руке мужчины появилось что-то наподобие двустворчатого зеркальца.
— Что так долго? – послышалось из глубины этого предмета.
— Да так, небольшая проблема возникла, Миечка наша тут что-то высматривала. Кха! Но есть новость ещё интересней, механоид-то у нас живой, оказывается.
Голоса были слишком похожи друг на друга, так что Безымянный иногда путался, чей слышит в данный момент и догадывался исключительно по интонациям.
— Как так — живой?
— Внутри железки объект с аурой, чем то похожей на человеческую.
— А поточнее проверить никак?
— Приступаю… кха… но это не так просто, учитывая моё состояние. Дурацкий нестабильный мир, чтоб его вместе с его отдачей…
— Ну, это уже не моя проблема, как понимаю. Жду результатов и как можно скорее!
— Дакир, да ты очумел в край?! Я, вообще-то, не всесилен!
Мужчина взмахнул свободной рукой, и Безымянный почувствовал, будто ледяные тиски обхватили его голову со всех сторон. «На такой случай инструкций не было, что мне делать, Мастер?» — заполошно заметалась мысль. А в мозгу со всей остаточной чёткостью возникло самое раннее воспоминание – задумчивое лицо Астера Ломастера и его фраза:
«Хмм. Разумный значит? Ну, это мой косяк, перестарался. Называть тебя пока буду Безымянным. Ну, разум нашему делу не помеха. Как ты догадываешься, я тебя создал, и сейчас я прошу тебя немного помочь мне. Тебе понадобится некоторое время поработать ходовой частью механоида. Частности расскажу позже…»
— Разумный, значит… Кха… Астер перестарался, значит… — проговорил стоящий напротив Дакир Алабас, а для Безымянного этот звук прозвучал будто через слой ваты, — Забавно. Весьма забавно. Эй, управляющий! Как слышно, приём? Просмотрел, что смог, в памяти внепланового гостя. Новости ещё интересней, чем мы предполагали…
— Ну же! Не томи! – послышалось из зеркала, а ощущаемые Безымянным «тиски» на голове и «вата» в ушах, наконец-то, исчезли.
— Значит, так, Астер создал не механоида, а какого-то… гомункула что ли. Внешняя механика — лишь красивая обёртка. А самая конфетка в том, что… кха… это чудо действительно живое и даже разумное. А разум, кстати, близок к человеческому. В некотором отношении даже лучше. Отличная внушаемость, отличная обучаемость. Ты всё ещё считаешь, что Астер Ломастер не связан с Академией? Откуда бы тогда у него подобные технологии? И… как думаешь, кому пригодится армия из таких вот ребяток?
Громкий зевок был ему ответом.
— Можно меня во всё это не впутывать, а? Нужен вам Мастер, так сами и переманивайте, хоть и вовсе похищение устраивайте. Всё, что от меня зависело, я сделал. Почти все поставщики и покупатели уже перешли к конкурентам, доверие к жене подовано… надеюсь. Связь с детьми и прочими родичами практически оборвалась, с тройным штрафом вышла промашка, но не думаю, что финансы Ломастера от этого особо пошли в гору…
— Похоже, чтобы выпутаться из патовой… кха… ситуации, он задействовал какой-то из своих секретов.
— Но мы же всё ещё можем использовать механоида в представлениях?
— А тебя только они и интересуют?
— А как же, мы уже объявили о новом номере. Хошь – не хошь, а будь любезен!
— Понял… Может, тогда поговорите напрямую? – мужчина развернул зеркало, и Безымянный увидел уменьшенную копию лица управляющего. «Тиски» снова появились, но уже иного рода и более слабые.
— Можешь не притворяться. Я знаю, что ты меня слышишь, — произнесла копия, — Хочу понять кое-что. Трюки выполняешь ты сам или механическая оболочка? Что тебе вообще Ломастер сказал? Ты так и будешь всегда находиться в цирке? И раз ты живой, то явно питаться надо и всё такое… Так, стоп, Джен, я тут со стенкой говорю или как? Заставь его отвечать!
— А может, просто… кх… не надо так частить с вопросами? – так как одна рука держала средство связи, а другая – заклинание, пришлось кашлянуть в плечо.
— Ты прав, ты прав, просто переживаю я слишком, — быстро согласилась копия и продолжила задавать вопросы, — Итак, сам заговоришь или?
— Не надо заставлять. Я отвечу, — решился парень, — Это временная мера. Трюки выполняет оболочка. Я только на подстраховке. Как только Мастер доделает ходовую часть механоида, сразу меня заменит.
— Без тебя эта конструкция не сможет работать?
— Пока не сможет.
— И когда же Мастер планирует тебя заменить на обычного механоида?
— Как только достроит его.
— И каким образом он будет тебя заменять?
— Он Мастер. Он знает. Я — нет.
— И до тех пор ты выступаешь в цирке?
— Всё верно.
— А если мы будем давать не два, а три представления в день? Это возможно?
— Если организм выдержит нагрузку. В чем у меня нет уверенности.
— Выдержит-выдержит. Чем быстрее окупятся затраты, тем лучше.
— Как скажете.
— И как именно ты действуешь во время трюков?
— Я помню все пять последовательностей. В случае отклонений выравниваю направление движения. Поддерживаю равновесие механоида. Всё.
— Вот и хорошо, — потёр рукой об руку управляющий в зеркальце и широко ухмыльнулся.
— Я рад, что вы рады, — отозвался Безымянный.
А ухмылку уже как ветром сдуло, теперь вопросы появились к сообщнику.
— Джен, ты проверяешь? Его слова – правда?
— Ну, проверка показывает, что он говорит искрененне, — сглотнув накопившуюся во рту кровь, произнёс мужчина и приостановил магическое воздействие, а зеркальце развернул изображением к себе.
— Вот как хочешь, но прочитай его от начала и до конца, мне нужны все его мысли и воспоминания. Я должен быть уверен на сто процентов! Понимаешь?
Собеседник чуть не взвыл.
— Смерти моей хочешь, тварь?!
— Тише-тише, я не про прямо сейчас, мой приказ подождёт… – пошел на попятную «зазеркальный» Дакир.
— Не сильно-то зарывайся, «товарищ-начальник»! – с некоторой иронией в голосе высказался Дакир по эту сторону зеркала.
— Отдохнёшь, восстановишься и нормально разберешься с ситуацией. А теперь помолчи немного и покажи мне ещё разок механоида… В общем, послушай, гомункул, э-э-э, создание, или как тебя лучше называть… У тебя имя вообще есть?
— Мастер зовёт меня Безымянным.
— Так вот, Безымянный, с чего бы мне начать…
— Скорее уж «продолжить», — буркнул мужчина, названный Дженом, но человек в зеркале не обратил на реплику никакого внимания.
— Я подозреваю, что ты окончательно запутался, услышав тут столько всего ранее тебе неизвестного. И я не прошу с ходу мне поверить. Многое может выглядеть не тем, чем является. Вот заменит тебя Мастер на полноценного механоида, а дальше? Что будет с тобой, когда ты окажешься больше не нужен? Ты об этом задумывался?
— Н-нет… точнее, да…
— У тебя были вопросы, ответа на которые ты не получал? Или получал, но не исчерпывающие?
— Что именно «исчерпывающие»?
— Эм-м-м… Неполные. Не окончательные ответы. От тебя отмахивались, обещали объяснить всё потом, на объяснения не было времени и тому подобное. Так были?
— Были. И есть.
— Тот, кто тебя создал, опасен для этого мира. Да, возможно, он что-то рассказывал тебе, но вряд ли правду. Чему-то учил, но только для того, чтобы ты действовал точно по его плану. Может так быть?
— Я… не знаю.
— Вот именно. Похоже на то, что он просто использует тебя в своих целях. Мы не собираемся причинять тебе никакого вреда, а такая неприятная проверка, резкие слова – это всё из-за того, что мы сами не знали, чего от тебя ожидать. И от твоего хозяина. Он очень опасен! Лично я боюсь Ломастера до дрожи в коленках, но он отлично умеет притворяться хорошим человеком. Мы уже не знаем, как с ним быть. Но ты-то – ты, конечно же, не при чём. Ты ни в чем не виноват. И мы тебя в обиду не дадим. Понимаешь, Безымянный? Если потребуется какая-то помощь, ты только скажи. Хорошо?
— Хорошо. Скажу.
— А тебе, как гомункулу, нужен сон или нет? Удобно в таком положении спать?
— Да, сон требуется. Мне удобно.
— Тогда отдыхай, я ещё приду сюда с утра, подготовимся к выступлению как следует! Постараемся завтра порадовать публику! Согласен?
— Да. Постараемся.
— И самое главное – не спеши делать выводы и принимать решения, особенно, когда почти ничего не знаешь о человеческом мире. Понимаешь?
— Да… я понимаю…
Такой посетитель на пороге детективного агентства «Свенсон, Барбер и сыновья» появился впервые. Бесси, печатавшая на новехонькой электрической машинке отчёт для налоговой, удивлённо посмотрела на голубоглазую девчушку, которая вошла в приёмную и, пристально глядя на секретаря, уселась, аккуратно расправив платье на коленях.
– Фрекен, что вам угодно?
– Мне угодно увидеться с самым лучшим детективом.
– А где ваша матушка? С кем вы пришли? – уточнила Бесси.
– Моя матушка скончалась месяц назад, а пришла я сюда одна. Мой папа и его новая жена не знают о моем визите, – чопорно ответила посетительница.
Бесси вышла из-за стойки и направилась к шефу Свенсону доложить о странном клиенте. Девчушка осталась сидеть на стуле. Было видно, что ей хотелось поболтать ножками, но она себя сдерживала. Малышка лишь немного качнула голубыми туфельками, пытаясь достать кончиками носков до пола. Через полминуты толстый шеф Свенсон, почесывая лысину, вышел к девочке, присел на край стула напротив и спросил:
– Как вас зовут, юная леди?
– Вероника. А вы самый лучший детектив? – уточнила голубоглазка.
– Несомненно, – подтвердил шеф Свенсон.
– Вы – Хью Барбер, о котором писали в газетах? Это вы помогли признать невиновной Алису Гольдбах?
– Нет, – удивленно хмыкнул шеф Свенсон, не понимая, откуда девочке известна история об убийстве домработницы известной меценатки.
– Тогда я не буду с вами говорить.
Шеф засмеялся и крикнул Хью Барберу, чтобы тот вышел в приемную.
Барбер поздоровался с девочкой и спросил, что ей угодно. Та встала со стула, взяла Хью за руку и повела в кабинет, из которого он вышел.
– У меня очень секретное дело, херр Барбер, – сказала девочка шепотом, округлив глаза, – мой дедушка читал о вас в газете и очень хвалил ваш ум. Я могу вам довериться?
– Разумеется! Вы можете рассказать мне свой секретик, – со всей серьезностью в голосе сказал Хью Барбер.
– Меня зовут Вероника Геттенбрейт. Моя мама умерла от того, что ей на нос села бабочка, – девочка вскинула голову, словно показывая, что ей и самой это кажется весьма странным.
Барбер не перебивал, внимательно слушая посетительницу и не выражая ей недоверия. Девочка, видя, что над ней не смеются, продолжила.
– Мне уже девять лет, и я всё отлично понимаю. Это может подтвердить и наш школьный психолог мифру Якобсон. Но я сама видела, как моей маме Грит на нос села бабочка. Это было во время обеда на нашей открытой террасе. Мама сильно закричала. Потом начала кашлять и задыхаться. А вечером она … умерла. Я сказала папе о том, что мама умерла из-за бабочки. Он меня отругал, назвал дурочкой и даже шлепнул. Но когда маму в больницу увозили, то я видела, что на носу и на щеках, – тут малышка показала на свой нос и щеки, – у нее проступило красное пятно, похожее на крылья бабочки.
– Чего же ты хочешь от меня, Вероника? – спросил Барбер.
– Я хочу, чтобы вы доказали мне, что моя мама умерла не от того, что ей на нос села бабочка.
– Ну, – впервые улыбнулся Барбер, – это же очевидно! Нужно просто посмотреть медицинское заключение о смерти, и там будет написана причина ее наступления. Правильно?
– Вовсе нет, – возразила девочка, – в заключении написано, что смерть наступила от внезапной остановки сердца.
Малышка вытащила светокопию документа из детской сумочки.
– Это я у папы в столе нашла и украла, – сказала она шёпотом.
Барбер прочитал документ.
– Всякому известно, что если сердце остановилось, то человек умирает, – убежденно продолжила Вероника, – но вот почему оно остановилось? Не из-за бабочки же… Я прочитала в энциклопедии, что бабочки не ядовитые, и жалить не могут. Так что здесь есть какая-то тайна, а я не знаю, как мне с ней жить дальше.
Хью вернул документ посетительнице, она аккуратно его сложила и спрятала в сумочку с нарисованным лупоглазым котенком.
– Я знаю, что вы берете за работу деньги. За полгода я накопила пятьсот гульденов из карманных денег и подарков, хотела купить самокат. Самокат подождет, – девочка положила кучку денег Барберу на стол и продолжила, – договора не надо, я вам доверяю. Я сейчас живу у бабушки с дедушкой, это папины родители. Если вы что-то узнаете – вот их адрес.
***
Шеф Свенсон насмехался над Барбером всю неделю, пока тот заканчивал другое расследование. Старый Свен дразнил Хью то нянькой, то ловцом бабочек. Особое удовольствие Свену доставляла демонстрация остроумия на тему размера гонорара. Где это видано, чтобы детектив работал за горсть пряников? Наконец, Барбер не выдержал и, купив на пятьсот гульденов конфет и печенья, разложил в кабинете шефа три громадных коробки со сластями.
– Съешьте и успокойтесь, – сказал он сердито.
– Ни одна блоха не плоха, – парировал ему шеф Свенсон, уплетая печенье.
В детективном агентстве было временное затишье. Почему бы и не заняться делом об ядовитой бабочке? Бесси поддержала Хью, напомнив развеселившемуся шефу о том, что их клиент в последнем расследовании в качестве аванса заложил свою скрипку. Хью обрадовался её поддержке, но высказал опасение, что расследование не обещает быть легким. Как вести расспросы тех же соседей и родственников, не возбуждая подозрений? Ведь в агентство обратился ребенок, а это скрыть не так легко.
– Можно представиться учителями или социальными работниками, – предложила Бесси. С этой идеей согласился и Барбер.
– Надо разложить по полочкам факты, выстроить версию, а потом уже думать, как мы начнем сбор информации, – начал Свен Свенсон.
– Итак, что мы имеем? Я думаю, что в версию о бабочке-убийце никто не верит, и обсуждать ее не стоит. Первое: мы имеем умершую маму и отца, который быстренько женился. Мы знаем, что девочка воспитывается с бабушкой и дедом. В семье она не нужна ни папе, ни его новой жене. Это подтверждает наличие возможного мотива у них обоих. Второе: смерть носит странный характер. А внезапная смерть всегда вызывает подозрения.
– Ты не Шерлока Холмса цитируешь? – съязвила вредная Бесси.
На это шеф Свенсон отреагировал молча, он просто ткнул пальцем в любимое изречение, напечатанное на мелованной бумаге и размещенное на стене в золоченой рамочке. Изречение гласило: «Самое неочевидное является самым очевидным».
– С вашего позволения, продолжу, – Свен прошелся по комнате.
– Если версия не подтвердится, то можно поискать мотивы в наследниках и имуществе умершей, в ее возможных долгах и конфликтах. Это труднее. Нужно проверять обширный круг знакомых Грит Геттенбрейт. Меня это особенно печалит, учитывая щедрый гонорар…
Хью предпочел не заметить колкостей шефа.
– В любом случае, мы должны сначала точно знать, правильно ли установлен диагноз мифру Геттенбрейт, – и написал пункты плана расследования: посещение дедушки и бабушки, беседа с патологоанатом, посещение нотариуса. Их надо было опросить в первую очередь.
Шеф Свенсон сказал, что за пару бутылок хорошего бургундского нотариус шепнет о проблемах с наследством умершей Грит Геттенбрейт.
Бесси и Хью двинулись по адресу, написанному Вероникой. Херр и мифру Геттенбрейты встретили мнимых учителей с некоторой тревогой. Как могла Вероника так запустить учебу, что учителя посещают их на дому! Приглашенная для беседы Вероника с полувзгляда обо всем догадалась и приняла условия игры. Да, ведь она давно говорила бабушке, что ей не дается математика. Мифру Симмонс потренируется с ней в решении уравнений на дому. Бесси поднялась с Вероникой в ее комнату на втором этаже, а Барбер остался с четой Геттенбрейт.
– Наша Вероника так переменилась после смерти матери, – сокрушалась бабушка, – она стала задумчивая и необщительная!
– Меня пугает то, что Вероника отказывается участвовать в уроках ботаники, которые мы проводим на природе, – врал напропалую Барбер, – она плачет.
Бабушка и дедушка переглянулись.
– Видите ли, – со вздохом сказал дедушка, – Вероника вбила себе в голову, что ее мать умерла от яда бабочки. Она нам так и заявила сразу же после похорон Грит. И сколько мы ее не убеждали, что бабочки не могут жалить, что они не ядовитые насекомые – все без толку. Эту же ерунду она и в школе рассказывает…
Дед развел руками, а бабушка грустно покивала, поддакивая.
–Отчего же умерла Грит? – спросил «в лоб» мнимый учитель.
– У нее было слабое здоровье, – промямлил дедушка.
– Она часто ездила на лечение в санатории, – тут же подхватила бабушка. – Мы не очень вникали, что с ней. Бирк, наш сын, говорил, что у нее слабое сердце. Денег на лечение не жалели, но… ничего не помогло.
– Я вас убедительно прошу поговорить с внучкой и объяснить ей, что занятия биологией совершенно не опасны, а ядовитые бабочки в нашем климате не водятся! – сказал Барбер со всей серьезностью в голосе. – И еще нас беспокоит тот факт, что дочь мало видится с отцом. Она уже пережила потерю матери, а теперь она просто вырвана из семьи. Возможно, потому и сочиняет эти неправдоподобные истории, чтобы привлечь его внимание. Психологи утверждают, что дети часто так манипулируют близкими.
– Да, – пробормотал херр Геттенбрейт, – мы говорили Бирку, но он… Он решил, что горе им лучше переживать отдельно.
– И потому он снова женился? – уточнил Барбер.
– Да, видимо, Вероника, многое рассказала вам, – с неудовольствием сказала бабушка.
– Дело в том, что социальные службы всегда интересуются такими случаями, если девочка и дальше не будет воспитываться отцом, то вопрос об отобрании опеки над ребенком возникнет рано или поздно… – осторожно намекнул Барбер.
В таких беседах время течет быстро, а информация накапливается медленно. Барберу не удалось выудить, в каких клиниках лечилась покойная Грит. И он побоялся развивать эту тему. Тем временем, Бесси спустилась со второго этажа в сопровождении Вероники. Барбер понял, что аудиенция завершена, и более долгое пребывание в доме вызовет лишние вопросы. По дороге в офис Бесси в категоричной форме попросила Хью не вмешивать ее в свои темные делишки, ведь она просто секретарша. Пусть нанимают себе помощницу для тайных обысков чужих особняков.
– Что же ты там нашла? – спросил Хью, предвкушая интересный рассказ.
– Поскольку я не знала, что именно будет иметь значение, то просмотрела документы, которые лежали в столе дедушки. Ты мне всего полчаса выделил на это дело, так уж извини – сфотографировала, что смогла.
– Не томи, – угрожающе сказал детектив.
–Я нашла там пачку квитанций, какие-то письма, и самое интересное – платежное поручение на двадцать тысяч крон от психиатрической клиники в Эйндховене.
– Может, это платежное поручение на имя психиатрической клиники? – уточнил Барбер.
– Ты хочешь сказать, что я веду пять лет вашу идиотскую бухгалтерию, сдаю налоговую отчетность и прячу ваши доходы, не зная, что пишут в графе «получатель средств» в банковском документе? – высокомерно спросила Бесси.
– И кто там был указан? – в животе Барбера колыхнулся холодок.
– Вероника Геттенбрейт, – торжествующе сообщила Бесси.
Роне шумно выдохнул через нос, не разрывая поцелуя (не дождетесь!), и обхватил Дайма ногами за поясницу, пристраиваясь поудобнее. Прогнулся, на пиках Даймовскихх толчков притираясь членом к его животу, еще раз вдохнул-выдохнул — резко, прерывисто, на грани стона.
И подумал, что к шису.
К шису абстрактные рассуждения про шисовых абстрактных шеров! Они не помогут. Ни шеры, ни рассуждения. Ни даже шис. Самому надо. Придумать что-то… Срочно! Пока не стало поздно.
Что-то…
Надо…
О-о-ох…
Прекрати немедленно! Прекрати так бесстыдно и пошло стонать, извиваясь, словно червяк, которого всерьез припекло! Соберись!
Хотя… Припекло ведь… о-о-ох…
Прекрати. Соберись.
Надо.
И куда сильнее, чем… О-о-ох… боги… Ладно, ладно, ладно, это тоже надо, очень надо, обязательно надо, но — потом. После того, как хиссов светлый получит свое. Соберись, Рональд! Соберись же, ну!
Роне…
Рональд!
Дыши, думай, быстро.
Это — важно!
Светлый шер не хочет ничего от тебя брать? Это как-то неправильно. Это даже обидненько как-то. Рональду Бастерхази никто не отказывает, если, конечно, Рональд шер Бастерхази снизойдет и приложит усилия… Не хочет, значит, брать светлозадый ублюдок? Ну так это смотря как дают!
Давать Роне умел. И еще как умел! Хоть ту же Ристану спроси, полковник Магбезопасности, недолюбовницу свою обожаемую. Много чего интересного услышишь. Хотя вряд ли тебе понравится. Или как раз понравится? Что вообще тебе нравится, светлый шер Дюбрайн? Вот так, например… нравится?
Ответный стон и дрожь горячего светлого тела, потного, тяжелого, скользкого, почти вырывающегося из рук. О. Весьма красноречиво. Значит, нравится. Что ж, тогда продолжаем…
Роне прошелся кончиками пальцев по горячим и мокрым от пота бокам полковника МБ, по его рельефной спине и, сдвинув собственные ступни под дюбрайновские ягодицы (и заслужив еще один рваный полувздох-полустон), вернулся к уже найденной наиболее чувствительной зоне. Вот тут, чуть ниже поясницы. И удовлетворенно ощутил, как светлый содрогается всем телом от легчайших прикосновений.
Все ведь на самом деле очень просто, если знаешь две вещи: где и как.
Роне знал.
Нажал посильнее, пощекотал, надавил, потянул кожу, прошелся пальцами между ягодиц. Дайм застонал снова и слегка сбился с ритма. Запрокинул голову, тяжело дыша. Похоже, светлому полковнику как-то вдруг стало резко не хватать воздуха, тут уж не до поцелуев. Что ж, прекрасно, это освобождает Роне язык, нужный для другого.. Роне ведь отлично владеет языком… Во всех смыслах.
Целовать и одновременно улыбаться довольно сложно, но улыбка так и лезла на бесстыдно распухшие губы (выглядят, наверное, мерзко, словно раздавленные вареники с вишней, но до чего же приятно ноют, обласкано так!). Роне слизнул выступившие на напряженной шее светлого мелкие бисеринки пота (м-м-м… божественно! так вот, значит, каковы на вкус полковники МБ), выгладил языком угол челюсти и идущую наискосок вниз мышцу, чуть приминая зубами. Но только чуть. Спустился к ключице. Прикусил. Потерся носом о впадинку.
И еще ниже, чтобы уже всерьез заняться соском. Лизнуть, покатать на языке, лаская и дразня. Втянуть поглубже, прикусывая…
Дайм заскулил как-то странно, через нос, засучил ногами, забился так отчаянно (Роне едва удержал, обхватив не только руками, но и ногами как можно плотнее, еще глубже насаживаясь и в следующий же миг почти слетая), что на какой-то миг показалось: вот сейчас… Но Дайм сдержался, замер, придавив всем немалым весом, лишь крупно дрожал и дышал быстро-быстро, словно загнанный, почти полностью выйдя из Роне и вцепившись ему в плечи так, что наверняка останутся синяки. А потом повернул голову и неловко ткнулся губами в ухо со слабым и почти беззвучным: “Ро-о-оне…”, от которого Роне наверняка неудержимо выплеснулся бы прямо в штаны, если бы не зажал закаменевшие яйца в ментальном кулаке… ну и если бы те штаны на нем были.
Дайм еще раз глубоко вздохнул, отчего по всему телу разбежались горячие мурашки. потерся носом. Задышал ритмичней, шевельнул бедрами…
И Роне понял, что пора.
Сейчас Пилигрим стоял за кольцом матросов, возвышаясь даже над рослыми варварами-северянами на две головы.
Худой, костлявый, словно его выпотрошили и забыли набить чем-то взамен требухи и мышц, оставив чешуйчатую кожу обтягивать рыбий скелет — так, что острые кости, казалось, вот-вот прорвутся наружу, украсив жуткими колючками и без того непривлекательную фигуру. Узкий безгубый рыбий рот, рыбьи же глаза без век навыкат — но глаза Пилигрима, в отличие от глаз большинства его соплеменников, были на удивление выразительны. Вслух на суше говорить он не мог — писал сухой кистью-плавником на восковой пластинке или, если удавалось найти, на пергаменте или редкой в здешних краях бумаге.
Почерк у Пилигрима был на удивление ровный и разборчивый. Буквы он выводил крупные и аккуратные — вот и сейчас, даже лежа на палубе, Морис прочел на повернутой к нему табличке: «Не пытайся встать. Кто-то умрет». Он усмехнулся.
Но все-таки встал.
Пилигрим сокрушенно качнул сплюснутой с боков головой, на которой невесть как удерживался глубокий капюшон моряцкого плаща.
«Глупо».
Знаю, подумал Морис. Вытер кровь с лица тылом ладони. По струпьям и болячкам побежали сиреневые потеки. Потряс головой, чтобы палуба перестала уходить из-под ног.
— Сокровища там, капитан Буриан. Клянусь.
Капитан рывком обернулся. Лицо его под мятой треугольной шляпой было искажено от ярости. Морис вдруг почувствовал, что в горло ему уткнулось что-то колючее. Скосив глаза, увидел широкое лезвие абордажной сабли, которую капитан неуловимым движением выхватил из ножен.
— Что, если я сейчас велю боцману привязать тебе к ногам ядро и вышвырнуть за борт, мальчик? — вкрадчиво спросил капитан. — Ты показал себя отличным пловцом, но сможешь ли ты дышать водой, а не воздухом из дышегубок? Что может помешать мне сделать это, а? Или кто?
— Вы сами, — ответил Морис.
Клинок кольнул сильнее. Лицо капитана застыло маской гнева. Только так и не угасшее пламя алчности, пожиравшее капитана изнутри, удерживало его от того, чтобы не перерезать глотку дерзкому сопляку, вознамерившемуся провести бывалого пса вод.
Очень осторожно Морис сглотнул, сразу почувствовав, как между ключиц скользнул под рубаху новый кровавый ручеек. Это было неприятно. Вот, значит, как чувствуют себя смертные, когда им напоминают, что они смертны.
— Я не смогу ничего рассказать вам, если сейчас умру, — почти не двигая губами, просипел Морис. — Тогда действительно все было зря.
Капитан смерил его взглядом. Давление на горло усилилось, и Морис невольно сделал шаг назад, чтобы не надеться на клинок, как надевается на вертел кусок мяса. Капитан шагнул следом, шире и быстрее, и Морис, качнувшись на каблуках, наткнулся на фальшборт, подло ударивший его под поясницу. Отодвигаясь прочь от сабли и безжалостного блеска капитанских глаз, Морис перевалился через борт и рухнул в море.
Когда через несколько мгновений, полных шипения пузырьков вспененного воздуха и соленых поцелуев волн, он схватился за свисавший с борта конец, капитана на палубе уже не было.
«Ждет в каюте», — написал на своей дощечке Пилигрим.
Поняв, что потехи не будет, команда потянулась кто куда. Дел у экипажа было невпроворот — еще с самого всплытия «Безрассудства» после долгого подводного перехода.
Прежде, чем отправиться в каюту капитана, Морис позаботился о том, чтобы его товарищи по плаванию не слишком утруждали себя этой работой.
Ремонт подождет.
***
Каперский бриг «Безрассудство», сошедший со стапелей Винтбургских верфей два десятилетия назад, был все еще крепким судном. Его веретенообразный корпус из стужеясеня от форштевня до ахтерштевня достигал полусотни саженей, а ширина верхней — надводной — палубы равнялась десятку шагов рослого человека или невысокого кси. Пара косых мачт поднималась системой блоков и шкивов в считанные минуты усилиями всего нескольких членов команды, а управление парусами велось с ходового мостика.
Боковые порты способны были явить миру десять пушек, а на поворотных кругах на носу и корме установлены были спаренные картечницы. Команда «Безрассудства», состоящая из закаленных в схватках сорви-голов, способна была, дойди дело до абордажа, выставить три десятка отчаянных рубак всех рас, испещренные шрамами тела и лица которых говорили сами за себя. Бриг был весьма грозной силой, способной и постоять за себя, и доставить массу неприятностей купеческим судам и сходным по классу кораблям врага, отбившимся от флота.
Широкие, попарно выведенные из корпуса лопасти плавников — общим числом восемь — в надводном положении превращались в горизонтальные рули и стабилизаторы, способные противостоять весьма сильному волнению, не позволяя в шторм боковой качке превратить часть команды — из сухопутников — в сборище блюющих ничтожеств. Под водой же плавники сообщали судну скорость в полтора десятка узлов — гребцы, сменяя друг друга каждые полчаса, неутомимо бежали внутри ходовых барабанов, а система зубчатых колес передавала их усилия на коленчатые гребные рычаги. При вхождении брига в поток подводного течения из специальных люков на прочнейших тросах выбрасывались огромные полотнища брезентовых парусов, увлекая судно за собой и экономя силы трюмной команды.
Незадолго до всплытия брига многоухие слухачи из пробирочных первертов, выведенных в алхимических подземельях столичного Чертога Сил, совершенно точно определили в далекой ритмичной пульсации стук нескольких китовых сердец. Думая, что неподалеку проходит стадо мирных крикачей-полосатиков, капитан и команда оказались совершенно не готовы к тому зрелищу, которое предстало им, когда «Безрассудство», продув балластные цистерны, пробкой выскочил на поверхность и закачался на легкой зыби.
Ошибкой капитана Буриана стало то, что он не убедился в безопасности акватории через систему призм и зеркал, которую должен был выпустить на поверхность в прозрачном пузыре прежде, чем всплытие судна сделается неотвратимым. Но трехнедельный подводный рейд под многосаженным ковром спутанного морелиста, сплошь покрывавшим поверхность океана от средних до низких широт, спертый зловонный воздух, который неспособны были оживить зачахшие в жаре и духоте волшебные орхидеи судовой оранжереи, наросшая нервозность среди команды, вылившаяся в несколько драк с поножовщиной и назревающую угрозу бунта — все это привело к тому, что капитан не меньше матросов мечтал о глотке свежего воздуха и ощущении солнца и ветра на коже, а потому пренебрег обычным порядком.
За это едва не поплатился весь экипаж.
Первое, что увидели все они, высыпав на мокрую палубу, пьяные от ударившего в голову свжего воздуха, радостно смеясь и, позабыв про обиды, хлопая по плечам тех, у кого они были — это десяток столбов жирного черного дыма, подпиравших небосвод. В основании столбов среди невысоких волн виднелись темные массивные тела.
Смех стих. Веселье угасло. Капитан Буриан замысловато выматерился и ударил кулаком о ладонь.
— ЖирожОги, — процедил он сквозь зубы. — Адово проклятье южных вод.
***
Это действительно были киты. Действительно — крикачи-полосатики. Каждый — чуть меньше брига в размерах.
И все они были мертвы.
Сила, двигавшая огромные мертвые туши сквозь бег волн, имела весьма простое объяснение — которое не становилось менее чудовищным из-за своей простоты.
В чрево каждого из умерщвленных неведомыми китобоями гигантов был установлен котел, в котором разогревалась вода. Закипая, она превращалась в водяной пар, который отводился по кишечнику мертвого кита наружу, превращая китовую задницу в извергавшее пульсирующую струю кипятка сопло. Сила освобожденного пара двигала китовое тело вперед.
Кроме того, примитивные паровые машины приводили в движение выведенные сквозь бока мертвого исполина весла — именно их уханье слухачи ошибочно приняли за биение китового сердца. Хвост и плавники, тросы управления от которых сходились в опустошенный череп кита, исполняли роль рулей.
Пламя, дававшее необходимый для закипания воды жар, питалось плотью самого кита. Ворвань, постепенно вырубаемая из гниющих стенок пустотелого остова, горела в топках, извергая через дымоходы тот самый черный дым, который и увидела команда «Безрассудства», стоило бригу подняться на поверхность.
На плаву дохлые киты удерживались за счет гнилостных газов, накапливающихся в естественных полостях тел и под толстой шкурой, от чего и без того немалые туши раздувались до поистине чудовищных размеров.
Среднего размера кита хватало на пару недель плавания — прежде, чем разложение, крачки-ревуны и акулы-трупоедки не спроваживали мертвого исполина в могилу на морском дне. В умелых руках паровой кит за эти две недели мог натворить изрядных дел.
Десять мертвых китов могли натворить вдесятеро больше.
Вне всякого сомнения, правили чадящим стадом именно умелые руки. Более того — как минимум одна из этих рук была поистине железной. Какова бы ни была первоначальная цель жирожогов, их впредсмотрящие молниеносно заметили низкий силуэт всплывшего брига, едва он показался на поверхности, безошибочно выделив его покатую спину среди столь же покатых волн. Через пару минут все стадо, управляемое чьей-то стальной волей, легло на новый курс, устремившись к «Безрассудству».
Капитан меж тем не терял времени даром. Он зычно раздавал приказы, которые дублировал боцман — для палубной команды — и старший помощник, бубнивший слова команд в раструбы переговорных труб. Во всех направлениях помчались матросы, исполняя команды капитана.
Распоряжения капитана показались Морису противоречащими друг другу.
— Мачты поднять! — командовал капитан. — Паруса развернуть! Бегунам — полный ход! Межаник, передача на полный вперед! В трюмах, баласт принять! На носу, лагами течение искать! Палубные батареи к бою! Курс…
По всему выходило, что «Безрассудство» одновременно должен был бежать, тонуть и сражаться. Все это не укладывалось у Мориса в голове, но, захваченный общей горячкой приготовлений к схватке, кажущейся неизбежной, он бросился туда, где ему полагалось быть по боевому расписанию.
К клеткам с готфринами.
1 день каштанового цвета, Риль Суардис
Шуалейда шера Суардис
Отчаянный женский крик и торжествующий вой упыря раздались, когда Люкрес милостиво обещал Каетано время от времени отпускать свою драгоценную супругу в гости. К раскрытым дверям в парк обернулись разом все, кто был в зале. Даже музыка смолкла.
– Капитан, что это? – на удивление быстро собрался Люкрес и кинул взгляд на Бастерхази, который последнюю четверть часа ни на шаг не отходил от Ристаны.
Как будто ему жизненно важно все время быть на виду и как можно дальше от дверей в парк. И не ему одному. Герашаны тоже держались около Каетано, словно приклеенные. Не было видно лишь лейтенанта Диена, но его присутствие Шу ощущала кожей. Словно он на протяжении всего бала следил за ней.
– Похоже на упыря, ваше высочество, – озабоченно нахмурился Энрике. – Прошу вас не покидать зал ни в коем случае! Мы не можем рисковать вашей…
– Что вы стоите? Бегом, поймайте его! Диен, твою… Диен!
– Прошу прощения, ваше императорское высочество, у меня приказ не отходить от вас, – равнодушно заявил голем, выступая из тени колонны.
– Вы… а вы что стоите, капитан?! Там опасная тварь, там… там шера Лью!
– Безопасность августейших особо важнее всего, – тоном упертого служаки парировал Энрике.
– Мы должны помочь шере Лью! Она же там совсем одна, бедняжка! – вспомнила о своей овечьей роли Шу. Тошнота и усталость мешали играть, но сдаваться она не собиралась. – Мой светлый принц, вы же разделаетесь с этим ужасным упырем, правда?
– Разумеется, разделаюсь… Диен, успокойте людей. Паника нам совершенно ни к чему. И пусть уже кто-нибудь найдет шеру Лью! Наверняка она поймала упыря, просто… мы все пойдем, немедленно! – решился Люкрес и с горящими глазами шагнул в сторону дверей.
Похоже, шера Лью и в самом деле ему дорога, подумала Шу, но вот беда – голем все равно его не выпустит на свежий воздух. Там же упырь.
Шу ошиблась. Вместо того чтобы остановить кронпринца, голем отступил на шаг, освобождая дорогу.
Но добраться до дверей в парк они все равно не успели. Там снова завыло, обиженно и до крайности матерно, потом затрещало, темнеющее небо на миг окрасилось всполохом воздушного заклинания – и повисла мертвая тишина. Все замерли, даже любопытные кумушки замолчали и утонченно-обморочные дамы передумали лишаться чувств. Нельзя же пропустить столь интересный момент! Упырь, битва магов, и все это в присутствии кронпринца. Событие века!
– Что вы застыли? – гневно вопросил Люкрес и рванул к выходу.
И опять не успел. То есть почти успел пробиться сквозь медленно и недоуменно расходящуюся толпу к самым дверям, когда на пороге возник… еще один Брайнон, только не в белом мундире, а в черном. И с окровавленным женским телом на руках.
По залу разнесся дружный «ах!», кто-то упал в обморок, кто-то громко потребовал целителя. А Шу с сожалением подумала, что теперь не удастся послушать истории о маме. И, наверное, ей должно быть жаль шеру Лью, но почему-то не жаль ни капельки. Может, потому что даже мертвая, она была сказочно красива. Алая кровь на алом платье, и алые пряди в снежных волосах, алые капли на снежной коже плеч и кружевных перчатках… только рана на горле портила весь вид. Алая, почти черная, раскрытая словно второй рот. И ни капли жизни, ее душа уже отлетела в Светлые Сады.
За спиной второго Брайнона – то есть полковника Дюбрайна, конечно же, – беззвучно дергалось и разевало пасть нечто темное, зубастое, злобное и уже не опасное. Пойманный упырь. Или лич. Без разницы.
– Мередит… – прошептал Люкрес, делая последний шаг к дверям, и коснулся снежных, с кровавыми прядями, волос.
– Мой светлый принц, я не успел ее спасти, – полным горя тоном сказал Дайм и склонил голову перед Люкресом, так и продолжая держать тело огненной шеры на руках. – Шера Лью почти победила лича… почти… мне так жаль. Она сражалась, как истинный потомок Драконов.
– Ты сделал все что мог, брат мой, – преисполненным скорби, дрожащим голосом прожженного политика ответил Люкрес.
– Если бы я мог приехать раньше… Гибель шеры Лью – ужасная трагедия и невосполнимая потеря. Одна из сильнейших шер империи…
– И какой-то лич! Дюбрайн, откуда он взялся? Что за…
– …лич? Откуда лич? Что еще там прячется? Нам грозит опасность? Боги, надо бежать! Куда смотрит Магбезопаность?! – тут же послышалось из зала.
– Замолчите! – обернулся к гостям Люкрес.
Он был бледен, по виску стекала капля пота, глаза лихорадочно блестели, а на шее бешено билась жилка. Была бы Шу нормальной светлой, обязательно ему сочувствовала. И шере Лью тоже. Ведь, кажется, они любили друг друга? Или только играли в любовь? А, какая разница! Один из врагов повержен, а все прочее не так важно. Наверное.
– Мой светлый принц, я с вами! – она все же бросилась к Люкресу, молча проклиная роль влюбленной овцы. Не в того брата влюбленной.
– Воскрешение… воскрешение! Воскресите светлую шеру, ваше высочество! Явите светлое чудо! – послышалось тут и там, на Шуалейду дохнуло общей надеждой.
Вот тут Шу испугалась не на шутку. Оказывается, когда от тебя ждут чуда, нет, требуют чуда – это очень тяжело и страшно. Потому что когда выяснится, что чуда не будет, вся эта толпа обидится и разозлится. На нее, а не на лича. Потому что она, Шуалейда, заставила их надеяться – и разочаровала.
– Но я не могу… я же не Райна… ваше высочество, скажите им… – Шу уцепилась за руку Люкреса и попыталась выставить на пути сжимающей круг толпы воздушный щит.
– Попытайтесь, прошу вас, – обернулся к ней кронпринц. Он выглядел совершенно невменяемым. – У вас однажды получилось! Ну же, я прошу вас!
– Но… я… я попробую… – глядя в его бешено горящие глаза, Шу отступила к Дайму, держащему труп. – Я не знаю…
– Воскрешение! Светлая, воскрешение! – неистовствовала толпа шеров.
– Тише! – поднял руку Люкрес, и толпа послушно замолкла. – Молись, молись же, Шуалейда! Сотвори чудо!
Проклиная балаган в графстве Ландеха, Шу поймала полный веры взгляд Мануэля Наба – и простерла руки над трупом Саламандры. Ни на что не надеясь, она призвала весь свет, который у нее был, всю творящую силу жизни, и направила в безжизненное тело. Оно засветилось, поднялось на облаке силы, ужасная рана на горле срослась, даже сердце забилось, но души-то уже не было! И возвращаться она не собиралась.
А толпа тем временем благоговейно молчала и даже дышала в такт дыханию Шуалейды, словно став с ней одним целым.
– Мередит… шера Лью… – так же благоговейно шепнул Люкрес, когда веки тела затрепетали, и оно вздохнуло.
А Шу зажмурилась, не желая видеть, как в потоки света все больше вплетается тьма. Ее собственная тьма. Ведь тело без души не может оставаться живым, и если сейчас же не прекратить лить в нее энергию, то шера Лью поднимется нежитью. Очень сильной нежитью. По сравнению с ней лич – хрупкая безобидная фиалка.
Что же делать? Боги, что же делать? Прервать «воскрешение» – и толпа набросится уже на саму Шуалейду… боги… что же делать?..
Она почти решилась изобразить явление потусторонней силы, когда потусторонняя сила явилась сама.
– Именем императора, прекратить! – грянул механический голос, очень похожий на голос императорского голема – но лишь похожий.
Шу тут же, не дожидаясь конца фразы, отвернула потоки от тела, выплеснув всю собранную силу вверх, через стеклянный купол Народного зала.
Дальше произошло одновременно несколько событий, которые для Шу слились в один невразумительный пятнистый гул. Потому что она упала там же, где стояла, от сильнейшего магического истощения. И в то же самое время…
…тело шеры Лью вспыхнуло и рассыпалось пеплом…
…Дайм поймал Шу, когда она почти коснулась головой каменного пола…
…связанный заклинаниями лич отчаянно завыл и тоже рассыпался пеплом, последовав за шерой Лью в Светлые Сады…
…Люкрес закричал почти так же страшно, как лич – но никто не понял, что кричит именно он, ведь кронпринц не может в самом деле любить свою нетитулованную фаворитку…
…Роне Бастерхази накинул на толпу полог спокойствия, отчего высокородные гости тут же притихли, а те, у кого были недостаточно сильные ментальные амулеты, прилегли тут же на полу отдохнуть…
…капитан Герашан тремя меткими выстрелами-заклинаниями сбил три Ока Рахмана, записывающие все происходящее для Конвента, МБ и потомков…
…лейтенант Диен подошел к Люкресу, положил ему руку на плечо – и Люкрес замолк, его глаза на мгновение сделались бессмысленными, а блестящая аура потускнела и сжалась до своего естественного размера…
…король Тодор, так и не покинувший своего трона, белыми губами шептал молитву Светлой Райне и держался за сердце…
…рядом с королевским троном молился готовый защищать своего сюзерена от любой беды герцог Альгредо – молился, потому что он снова не мог сделать ничего больше…
…стихийный смерч в башне Заката улыбнулся и, дотянувшись призрачной рукой до головы Шуалейды, погладил ее по волосам и шепнул: все будет хорошо, моя девочка…
…Каетано Суардис, Закариас Альбарра и Мануэль Наба бросились на помощь Шуалейде, но темное ментальное воздействие пятого уровня накрыло их тоже, и они растерянно остановились, не добравшись до нее всего полудюжины шагов…
…не обращая внимания ни на Люкреса, ни на ментальные воздействия, ни на мертвую королеву Зефриду, Дайм Дюбрайн коснулся губами лба Шуалейды – и его боль разбудила ее, вернула с половины пути в Светлые Сады… его боль или его любовь, какая разница?..
– Не уходи, моя Гроза, – попросил он.
И она вернулась. Открыла глаза. С его помощью поднялась на ноги. Благодарно улыбнулась – чтобы тут же обернуться к его брату.
– Шуалейда? – в холодном голосе кронпринца Люкреса она услышала все: и что ее игра раскрыта, и что приговор Дайму Дюбрайну вынесен. Тот же приговор, что и Роне Бастерхази. – Что все это значит?
– Боюсь, я не смогу ответить на вопрос вашего высочества, – твердо встретила его ледяной взгляд Шу.
– Боюсь, вам придется. Дюбрайн, ты… – выплюнул Люкрес, сверкнул безумными глазами и приказал: – Лейтенант Диен! Взять изменника!
Конец второй книги.
Продолжение следует.
Серьезный, сосредоточенный мужчина, сидящий во главе стола, по-видимому, находился в изрядном напряжении душевных сил. В этом «по-видимому» крылся основной секрет: мужчина был не столько в действительности озабочен происходящим, сколько пытался внушить окружающим, что к решению поставленной задачи надо отнестись максимально серьезно. И у него это в целом неплохо получалось.
— Итак, — провозгласил он, — нам надо грамотно и аккуратно легализовать нашего… э… подкидыша, поэтому мы сейчас будем предлагать и обсуждать все за и против…
Навигатор поднял руку в жесте послушного ученика.
— Согласно первоначально предложенной тобой легенде, Януш, нам его никто не подкидывал, а это означает, что подкидышем его называть никак нельзя.
Взоры присутствующих обратились на смиренно притулившегося в конце стола светловолосого DEX’а. Капитан вздохнул и уже менее уверенно предложил:
— Может, найденыша?
Фрекен Ханна кашлянула негромко, но значительно.
— Еще раз напоминаю легенду. — Старпом обвела всех присутствующих тяжелым взглядом. — На следующей станции гашения к нам прибьется киборг DEX-6 и попросит у нас помощи и убежища.
— Прибитыш, — задумчиво протянул корабельный психолог.
Навигатор посмотрел на него с благодарностью: какая-никакая, а дискуссия все-таки завязалась. В углу кают-компании оживился доктор Ульрих:
— Нет такого слова в стандартной интерлингве, — авторитетно сообщил он окружающим.
Невероятное упорство в достижении цели, как это многие признавали, было одним из основных свойств навигатора.
— Кири, — воззвал он ко второму пилоту, — а в языке племени маори такое слово есть?
Миниатюрная девушка с затейливо уложенными блестящими черными волосами сосредоточенно нахмурилась:
— Юноша, пришедший к нам просить о помощи? — Она задумалась на несколько секунд. — Авхинарангитаматамаири.
Навигатор с проснувшейся было надеждой оглядел членов своего экипажа и вздохнул. Попытка не удалась.
DEX, которому только что коллективно отказали в том, чтобы быть Авхинарангитаматамаири, хотя именно Авхинарангитаматамаири он по легенде и являлся, продолжил никак не реагировать на происходящее.
— Итак, — особо терпеливым и мягким тоном напомнила собравшимся фрекен Ханна, — возвращаемся к легенде: на следующей станции гашения к нам прибьется киборг линейки DEX-6.
— Со своей капсулой прибьется, — ехидно добавил психолог.
Суммарный негативный посыл от капитана и механика мог бы легко скукожить кого-либо другого, но психолог был хорошим специалистом. Голос Ханны стал еще более мягким и терпеливым:
— От капсулы избавиться, сейчас же.
— Ханна, — в мужественные обертоны капитанского голоса рвались нотки отчаяния, — такие капсулы… они таких денег стоят… тем более с таким апгрейдом…
— Я перебью номера и перекрашу, — подключился механик, — и замаскирую под элемент системы охлаждения реактора…
Ханна ничего не ответила, но многолетний опыт подсказал капитану и механику, что, похоже, можно ненадолго расслабиться.
— И вот мы приглашаем к себе специалистов из ОЗК, и они оформляют нас опекунами и выдают соответствующие документы, а также оказывают нам полную поддержку и помощь, — с бодрым энтузиазмом Януш вернулся к первоначальной теме совещания экипажа.
— А они всем киборгам помогают или только разумным? — засомневался было психолог, но капитан уже ощутил прилив вдохновения:
— А мы с ними как-нибудь договоримся, — парировал он, — о том, что наш киборг очень даже разумный, просто он немного умственно отсталый.
Ханна возмущенно охнула.
— Да как ты смеешь обижать нашего малыша! — Её взор обратился к DEX’у. — Не обижайся на него, малыш. Возьми из пакета ту конфету, что сверху лежит, и съешь её. — Под влиянием авторитета фрекен Ханны первая буква в слове «малыш» неуклонно стремилась к тому, чтобы в уже ближайшем будущем сделаться заглавной.
Пару часов назад навигатор, как умел, установил DEX’у бесплатную демо-версию программы имитации личности, и типовое выражение «Обида» в этой версии было единственным и весьма усредненным. Члены экипажа не очень продолжительное время полюбовались на то, как их DEX поджимает нижнюю губу и слегка приподнимает брови, успокоились и вернулись к обсуждению основной проблемы.
На самом верху в ополовиненном пакете «Мечты дальнобойщика» лежала конфета из горького шоколада с начинкой из шебской ежевики в сиропе. Маленькие черные шипастые ягодки, изображенные на упаковке, застенчиво всплывали из озера янтарного сиропа, окаймленного светло-сиреневыми берегами неизвестного состава. DEX аккуратно извлек конфету, съел её и положил обертку рядом с собой на стол. Теперь место на самом верху заняла «Клубника со сливками».
Люди заявили, что его характеристики недостаточны для решения задачи. Затем выразили мнение, что это его должно «обидеть» и предложили компенсацию. Он обиделся и съел компенсацию.
«Клубника со сливками» продолжала лежать на самом верху разноцветной россыпи конфет.
А что будет, если запустить обратную цепочку событий?
DEX намеренно громко надорвал обертку и положил конфету в рот.
Имплантаты спасли его от того, чтобы почти сразу же подавиться «Клубникой».
— Свободная воля субъекта! — на высоких тонах верещал психолог.
— Невероятно сообразительный, — радостно соглашался доктор Ульрих.
— Умничка, Малыш, сам взял и сам съел конфету! — Грудь фрекен Ханны волнующе вздымалась, но никто сейчас не обратил бы на это никакого внимания.
Система устройства «Малыш», испытывая недостаток исходных данных, лихорадочно металась в безуспешном теперь уже поиске активного соединения с системой устройства «Иен». Люди за столом продолжали радоваться и с чем-то поздравлять друг друга. Бесплатная демо-версия программы имитации личности, шустро справившись с задачей зеркального отображения, выбрала из трех возможных «Широких и искренних улыбок» самую широкую и искреннюю.
DEX Первый, он же — Авхинарангитаматамаири, он же — Малыш с сияющим лицом дожевывал кусочек белого шоколада…
Что же в сегодняшнем эксперименте пошло не так?