А дальше был бой. Или не был…
Мы должны были явиться в академию поздним утром, но тут, видимо, тоже никто не ложился. Все бегали и нервничали. Оказалось, что вчера, во время сражения, Хаммана повела себя, как плохая голодная змейка, а лич, подконтрольный Танаэшу, чуть не освободился. И, если контролю никак помешать не могли, то руке, на которой был подчиняющий браслет, повезло куда меньше!
Министра Рханэ на играх не было, этим и воспользовались заговорщики. Не все же Некросу жизнь портить!
Если верить братьям Блаэд, то руку принцу откусили по самую шею, но он героически сказал, что это царапина и отказался идти к лекарям, предлагая вампирам выпить деликатесной жидкости за победу. Если верить целителям, то это был открытый перелом со следами укуса нежити. Команде АнМора повезло меньше – живых не осталось. А самое главное, что обсуждали шепотом в коридорах академии: «Отступник больше не подчинен принцу!».
Нас попросили пройти к министру Рханэ. Он был рядом с прямоугольным, стоящим на земле, хрустальным саркофагом, в котором, казалось, был впаян мертвый маг-отступник. Мертвый ли, учитывая, что он впитывал жизни многих существ около трехсот лет.
Рханэ посмотрел на меня как-то очень просительно и задал прямой вопрос:
– Риаллин, вы можете что-нибудь сделать с ним? Нам надо продолжить сражаться в Мертвых играх.
– Я могу только его испепелить, уничтожая попутно все выпитые им сущности. По сути – уничтожить.
– Я могу предложить вызвать лорда Эллохара и наложить иллюзию – все будут думать, что маг с вами. – Предложил Норт.
– Я и сам мог бы изменить правила и разрешить Танаэшу биться без нежити, как сильному некроманту, – в свою очередь, признался Рханэ. – Но это все не то! Эти Мертвые игры особенно важны для нас, и победа необходима. В нашем королевстве уважают силу. Если Ташши проиграет, то его могут не принять в качестве короля.
Бабушка хотела передать ему правление после игр, но если у него вырвался из-под контроля собственный лич – его перестанут воспринимать сильным. Не избежать междоусобных войн кланов и их наследников. Права на престол может заявить даже Герон Четвертый.
Положение бы спасло, если бы маг-отступник, полностью покорный, сражался в числе нежити команды в следующем бою. Подделать отступника иллюзией не получится потому… Потому, что лорд Эллохар будет в отпуске от всех дел некоторое время. Может, около месяца, если учитывать прошлый раз. Я в безвыходном положении.
– С кем ваш следующий бой? – спросила я, – и когда?
– Следующий бой финальный, состоится через три дня, и помочь нам можете только вы, ведь бой будет с вами.
Мы опешили.
– А как же остальные команды? Как же завтрашний бой?
– Все команды отказались. Всем хочется жить. Нам очень нужна ваша помощь.
Я даже сначала не поверила такой наглости. Норт тоже, но он совладал с эмоциями и тихо непреклонно сказал: – Это исключено. Даже учитывая, что лично вы для нас сделали, я не могу уступить победу Танаэшу. Дядя многое поставил на эту игру. Мое семейное счастье –одна из важнейших причин необходимой мне победы.
Женщины, поистине, бесправны в нашем государстве, а Риаллин, в случае проигрыша опозорят, просто отдав в качестве подарка вашему племяннику. Я не рискну проверять – будет ли король считаться с законным браком.
Норт скрипнул зубами. Это признание и констатация своей неспособности повлиять на обстоятельства явно разозлили Дастела. Я задумчиво стояла, рассматривая саркофаг, и, решая, что же я могу сделать.
Вспомнились слова домовихи, приготовившей мне тогда какао, о том, что я принесу много зла – учитывая взрыв в Некросе и убитых отступников, а также нашу невозможность проиграть, картина складывалась уже очень четко. А еще фраза о том, что на нас с Танаэшем стоит одна метка смерти, и обязательно погибнет один из нас двоих.
В голову закралась совсем бредовая идея о том, что Ташши как-то сражается с отступниками чуть не один за все королевство – может, в нем есть кровь мага смерти? В нем родственная, а во мне влитая… говорят, по материнской линии живых у него не осталось. Тогда было бы понятно, почему мы являемся целью отступника. Вот только меня теперь он выпить не сможет…
Будет сложный бой, хорошо хоть Норт теперь здоров, а Гобби практически жив.
На последний день я уже создавала новое плетение с запретными рунами Хешисаи вместо обычного артефакта Кхада. В центре на груди красовался четырехлистник из черного золота – Хаморо, схожий разрешенный артефакт, но куда более слабый и безопасный. Мертвые игры определенно научили меня многому.
– Норт, ты подчинишь его волю без всяких заклинаний. Теоретически – сказала я, подбадривая мужа и поглаживая его руку.
– Мы можем сыграть вничью. Вам это подходит? – спросил у министра Дастел.
– В обмен на что? – сразу посерьезнел Рханэ.
– Переворот. – Четко и спокойно ответил мой муж. Мне стало страшно.
От Мертиса до Нью-Дели ходил два раза в неделю пароход. Поэтому, не долго думая, пираты приняли решение доплыть до города по реке, а «Морской Мозгоед» с официальной миссией войдёт в порт через сутки, после высадки разведгруппы. Отправлять одних мальчишек без разумного присмотра Станислав не хотел, но присутствие Боба на борту было необходимо, и капитан пребывал в замешательстве.
За столько лет, впервые, обретя семью, лорд даже самому себе боялся признаться, как дороги, стали ему, его охламоны.
Решение было принято, но выделить конкретную группу он не мог. И сейчас, сидя за завтраком, понимал, как буксует в замкнутом пространстве черепной коробки его мозг.
— Рамзесище, а ведь это из-за тебя мы обречены плыть как… Мдя… На паршивой кастрюле, которую давно списали даже речные черви, — сурово, и без тени сомнения на лице, вещал Теодор.
— Ууав, — спрашивал его волколак.
— Чепуха! Не слушай его, — улыбалась Полина. — Я была бы счастлива… Плыть. Когда мы бронировали места, его очень хвалили… Как я мечтаю ступить на шаткую палубу южного парохода…
— Ну хоть в баре на борту наверняка кипит жизнь, — продолжал Леопард…
— Следи, пожалуйста, за языком, — замечала Маргарет.
С некоторых пор команда отметила гипнотическое воздействие леди на капитана. Он не спорил и в критические моменты всегда становился на сторону леди. Акула как-то отметил, что Станислав чем-то неуловимо стал походить на Мааса. Эту новость подхватила команда, и приняли к сведению юные авантюристы.
— Может быть, всё-таки вместе? — в который раз, с надеждой глядя на Денниса, спрашивала Полина. — Я бы согласилась даже на смертельно опасный полёт на воздушном шаре. И чего страшного может быть в трехдневной прогулке на надёжном рейсовом пароходе, в каютах первого класса, с командой бывалых индусов…
— Мы будем пить вино, извлечённое из яремной вены какой-нибудь жертвенной коровы, — продолжал Теодор.
— Силы небесные, — закатывал глаза Деннис.
— Вот, наш молчун уже готовится к пути и вспоминает священное писание, — не унимался Гризли.
— Тео, выбирай слова, — наконец, резче, чем обычно, сказала Маргарет. — Решено, я буду сопровождать мальчиков…
— Тогда и я буду спокойна, — раздался голос Мери. Хоть Маас не будет смотреть на растущие по краям болота кусты…
Станислав открыл, было, рот, но тёплая маленькая рука легла ему на колено, он закашлялся и произнёс: «Решено».
***
Ещё через сутки серьёзная и величественная мать с двумя сыновьями, породистой собакой и высоченным слугой, следила за погрузкой. Вещей было много, и дети, слуга, и даже собака молчаливо, и в пятый раз перекладывали, и увязывали чемоданы.
Наконец, леди решила, что всё сложено и закреплено надёжно, поэтому, повернувшись, к рядом стоящему капитану, по случаю планируемой поездки пассажиров первого класса одетому в китель на голое тело, произнесла:
— Я думала, что всё будет сложнее, и, конечно, индусы — отличные моряки! Правда, капитан?.. Мальчики, нас ожидает чудесная прогулка!
— Да, мама! Ты всё замечательно придумала! — отвечал Деннис.
— И я согласен с Деном, — с трудом подбирая слова, через силу, выговаривал Теодор. Ему претила мысль в чём-либо соглашаться с леди, но приказ капитана был однозначен, и он глубоко в душе, совсем немного, побаивался Маргарет. Однако, хмыкнув, он добавил:
— Всё равно, мы ещё не знаем индийских пароходов!
— Что уж тут говорить! Мы всё равно обречены плыть на этой кастрюле, — вставил Ден.
Когда-то, возможно, лет тридцать назад, где-то в самом начале карьеры, это судно благополучно ходило по реке, сверкая свежей синей краской. В настоящий момент на нём были заметны только струпья ржавчины и, подобно старому дивану, потерявшему ножку, оно сильно заваливалось на один бок. Печальную картину завершала огромная дыра, расположенная в носовой части судна, чуть выше ватерлинии. В неё могла въехать конная повозка! Смятые железные листы напоминали гвоздику, так любимую на кладбищах всех стран. Удивительное судно носило гордое имя «Нептун»!
— Господи! — опять вспомнил годы учебы в семинарии Деннис.
— Кошмар, — только и смог сказать Теодор.
— Вздор, этого просто не может быть! — наконец, обрела дар речи Маргарет. — Мы не можем плыть на этой… Этом… Три дня! Надеюсь, они как-то забьют эту дыру. Голубой поток полноводная и очень широкая река.
– Хе, интересно, её забьют гвоздями, или проложат матрасами, — уже во всю веселился Леопард.
— А в столовую мы будем тоже плыть, — мрачно заключил Ден.
Вырвавшись на свободу из-под строгого ока заботливо следящей за его здоровьем Полины, он хотел есть.
Маргарет, повернувшись всем корпусом, обратилась к капитану. Вспотевший в плотном кителе индус смотрел на леди всепрощающими глазами священной коровы.
— Скажите, волны не смогут захлестнуть мою каюту через эту пробоину? — на безупречном английском спросила она.
Сморщив нос, и, поняв два слова из предложения, прикинув «вэйф» и «вайф», капитан произнёс:
— Если Вашим детям нужна жена, то у меня есть дочери, мэм… Могу быть полезен!
Громкий задорный хохот здоровых мужских глоток ознаменовал начало пути!
***
Прошло около ста лет, с момента высадки первых переселенцев-колонистов на эти берега. Индусы были мирным народом, а Нью-Дели вечным торговым перекрёстком. Переселенцы из Северной Лавразии, бежавшие в Инд за лучшей жизнью, обманулись в своих ожиданиях. Хотя, суровые законы их родины значительно смягчились, по мере приближения к тропикам, климат и возможное кабальное рабство уравновешивало положение бежавших к лучшей жизни и оставшихся.
Но, тем не менее, суровые фермеры и рудокопы научились сосуществовать с многочисленными народами этой дикой части материка. Обзаведясь семьями и хозяйством, сменившие три поколения, потомки европейских беглецов не хотели подчиняться Империи и устанавливали свои законы торговли. Содержать регулярную армию на этих берегах было тяжело, и Их Величества ограничились строительством мощных фортов и, установив относительно мягкие пошлины, поддерживали видимость мира и согласия.
Леса обеспечивали Бритландскую корону ценными сортами дерева, пушниной, горные террасы — отборным рисом и кофе, а земля драгоценным мифрилом, таинственным лёгким и прочным металлом, не поддающимся коррозии и неуязвимым для заклинаний. Далёкий Сиам и Бхенин посылали в эти торговые ворота шёлк и драгоценности, а Волшебная Голконда невероятные и таинственные артефакты. Прорытый Великим Султанатом, канал обеспечил судоходство. А их великолепие, династия Султанов, давно поняли, что брать налог с каждого из вывозимых товаров в отношении один к двум, гораздо выгоднее, чем воевать. На страже их доходов стояли непроходимые горы. Обходной морской путь был не изведан и далёк.
Таким образом, Нью-Дели, с его прекрасной землёй, кормил всех. И хозяин форта являлся почти наместником Бога торговли на грешной земле. Назначение на должность губернатора Нью-Дели автоматически делало человека богатейшим из богатых, а отдаленность — царём этой земли.
Убивший семью генерала Орильи и вновь назначенного на должность губернатора края виконта Невтона Младшего, полковник Джон Милвертон, не питал иллюзий на свой счёт, понимая, что рано или поздно его попробуют уничтожить. Но когда судьба подарила ему герцога Ампла он понял, что такой заложник вполне может обеспечить его будущее. Именем герцога он развернул широкомасштабное строительство укреплений на суше, оберегая свою добычу, как от диких племён, так и от регулярных войск.
Визг пилы и стук топора заглушил шорох тропического леса. По холмам в долину реки волокли вековые бревна. И там, с тыла огромного города быстро возникала новая крепость-форт для защиты от нападения со стороны реки.
***
В настоящий момент, полковник в крайнем раздражении инспектировал строительство. Вороной мустанг из далёких степей Бхенина, стоящий целое состояние, хрипел на жаре под раздражённым наездником. Диаметр доставленных пушек не совпадал с амбразурами форта, и всадник в широкополой шляпе, дико вращая глазами, лично, влёт, опускал плеть на плечи проштрафившегося начальника стройки.
— Где вы нашли этих идиотов? — орал он. — Смотреть мне в глаза! Не уворачиваться! Запорррюю!
Наконец, он устал и менторским тоном продолжил опрос.
— У Вас есть приказ губернатора! Мой приказ! Вы должны за месяц построить надежные укрепления. Сейчас война! А Вы отказываетесь уважать меня и мой труд! Неужели Вы думаете, что я не повешу Вас?
Белый от пережитой боли и ужаса строитель только пробормотал:
— Война? С кем война-то…
Но подняв взгляд на налитые кровью глаза, он поспешно сообщил «Да, господин, Война! И мы будем защищать форт!»
С вершины холма некий рыжеусый наблюдатель крикнул.
— Вижу пароход. Рейсовый «Нептун» из Мертиса. Без опоздания.
— Вот! — грозно, но уже поуспокоившись, сообщил окружающим полковник. —Сегодня рейсовый пароход, а завтра — флотилия! Будут разгружаться — смотреть внимательно! Инородцев, метисов, оборотней не пускать! Всех пришлых на контроль! Военных задерживать и ко мне, лично!
И бросив взгляд на показавшуюся на реке точку, пришпорил коня!
***
Он помнил, как вернувшись с охоты, не услышал криков своих женщин, готовых драться за лишний кусок мяса, не было шуршания листвы под лапами щенков, запаха молока, хвои и сырых шкур его братьев. Зато стоял человеческий смрад, а в воздухе неуловимо пахло смертью. Свирепость не была свойственна его нраву, но забыть, как он катался по гальке у реки и рвал себя зубами, оборотень не мог.
Оборотни не склонны к самоубийству. Природа наделила их двумя ликами и силой воли. Но оставшийся без клана, волколак был обречён. Уйдя к людям, он быстро прослыл зачинщиком драк и, не уворачиваясь от удара палкой, или камнем, всегда шёл до конца. В результате, даже в сытом городе, среди выкидышей стай и кланов, он стал отщепенцем. Только мысли о мести давали ему возможность ещё жить и дышать.
Раз, услышав про свободный родовой камень, находящийся в людских руках, он, наконец, обрёл свой путь. И пускай, это всего лишь голубой кристалл, но если бы алмаз оказался в лапах, то клан можно восстановить. Так у него появилась цель. Везде чувствуя себя изгоем он, тем не менее, проделал огромную работу и многое узнал. Вражда с собаками, метисами и людьми научила его отбиваться сразу от всех нападающих, а выходя один на один, рвать врага в кратчайшие сроки. Не упасть самому — означало сохранить жизнь, воссоздать клан. Его ненавидели и боялись все в городе. Наконец, его главный враг, жизнь которого он поклялся унести, объявил его бешеным псом и тогда оборотень решился! Проникнув на корабль, и, сожрав трюме всех крыс, он смог доплыть до канала, потом были ещё корабли и ещё, в результате, он достиг Линдона. Камень звал его. И оборотень его нашёл.
Когда «Нептун» причалил к речному порту, в порту морском причалил торговый корабль Великого Султаната, с которого сошёл прилично одетый волколак!
30 апреля 427 года от н.э.с.
Йока вышел от Важана только в пятом часу, был чрезвычайно доволен собой и, как ни странно, профессором. Если бы учителя вели себя в школе так же, как дома, цены бы им не было.
Дара начал беспокоиться, что не успеет доехать до Славлены к нужному часу, а Йока все не мог закончить разговор: ему было интересно. Важан, оказывается, вовсе не был снобом и занудой, каким прикидывался на уроках. Конечно, Йока продолжал держать ухо востро и ожидал подвоха, но его не последовало. Они спорили о призраках и мрачунах, и – что крайне Йоку удивило – учитель вовсе не стремился заткнуть ему рот или задавить авторитетом. Конечно, в логике профессору не откажешь и о мрачунах он знал немало, но и Йоке удалось одержать две или три маленьких победы.
Книга о призраках захватила Йоку с первой же страницы. Да нет, с обложки! Из потрепанного светло-коричневого картона, с прозрачным силуэтом, нарисованным на фоне леса. Йока увлекся ею еще в авто, пытаясь разглядеть маленькую, но очень четкую картинку. Сначала он думал, что это просто лес, но неожиданно взгляд его упал на книгу под углом, солнечные лучи скользнули по обложке, и он заметил искажение, похожее на дрожание воздуха над костром. А потом, поворачивая картинку то так, то эдак, понял, что призрачное дрожание воздуха складывается в человеческий силуэт. Йока раскрыл книгу и тут же углубился в чтение, хотя ему запрещали читать в авто, чтобы не портить глаза. Дара покачал головой, но ничего не сказал.
Вернувшись домой, Йока забежал в свою комнату, сбросил костюм в гардероб, натянул бумазейные домашние штаны и выбрался на балкон, где стояло кресло-качалка, – в хорошую погоду он частенько читал на свежем воздухе.
Йока не захотел спуститься к обеду, и кухарка принесла ему в комнату куски остывшего жаркого. Наверное, тайком от мамы, потому что мама категорически запрещала читать за едой и есть не за столом.
Теплый апрельский день сменился прохладным вечером, но Йока не замечал ни холода, ни наступавших сумерек.
Книга состояла из множества рассказов: люди говорили о своих встречах с призраками, и не только обычные люди, но и чудотворы. И, конечно, самыми интересными оказались рассказы об оживающих покойниках. Только в книге все это было не так, как в детских сказках или маминых журналах. Чудотворы далеко не всегда вовремя приходили на помощь, некоторые имена под рассказами заключались в черную рамку: напечатано посмертно. Под некоторыми была приписка: ныне находится в клинике доктора Грачена. И если смерть Йоку не пугала, то оказаться в сумасшедшем доме он не хотел. Да и рассказы были сухими, перечисляли факты без описаний, преувеличений и прочих красивостей. Некоторые из них принадлежали чудотворам, что прибыли на место происшествия слишком поздно, и тогда информация сводилась к нескольким строкам: нашли тело там-то, нет признаков насильственной смерти (или есть), нет оснований считать, что в помещение кто-то проник. Напротив: как правило, речь шла о запертых (а то и подпертых мебелью) дверях, плотно задернутых шторах (а иногда и закрытых ставнях).
То, что в маминых журналах казалось сказками, придуманными для красного словца, в этой книге таковым уже не было: росомаху перед появлением призрака видел каждый десятый потерпевший. Да и вороны упоминались часто.
Йока перебрался в комнату, когда за окном совсем стемнело и он перестал разбирать буквы. Ему вовсе не хотелось включать солнечный камень: рассказы растеряли остроту, стоило свету упасть на страницы книги.
Солнечные камни пугали призраков. И недаром чудотворы предписывали остальным держать в домах ночники и вешать солнечные камни над входными дверьми: призраки появлялись лишь в тех домах, где на свете экономили деньги.
Отец, как всегда, вернулся домой поздно – Йока слышал, как по гравию прошуршали шины авто, хлопнула дверца. Он машинально отметил этот факт и тут же забыл о нем, продолжая читать: ему хотелось обнаружить связь между появлением призраков и мрачунами. И когда отец вошел к нему в комнату, даже не оглянулся.
– Йока, уже поздно, – отец заглянул ему через плечо, – тебе давно пора спать.
– Ага, – кивнул тот, не отрываясь от книги.
– Такая интересная книга?
– Ага.
– Опять о путешествиях? – отец улыбнулся.
– Нет. О призраках.
– О призраках? – в голосе отца промелькнула тревога. – Не позволишь мне взглянуть?
Йока недовольно оторвался от чтения и молча протянул книгу отцу. Тот долго смотрел на переплет, поворачивая ее в руках, потом пробежал глазами оглавление и спросил, жестко и требовательно:
– Где ты ее взял?
Йока пожал плечами и невозмутимо ответил:
– Мне дал ее профессор Важан.
– Я не ослышался? – отец присел на стул рядом с Йокой.
Йока повернулся к отцу лицом и с вызовом посмотрел ему в глаза:
– Нет. Я сегодня был у него. Мы обсуждали основной постулат теоретического мистицизма. И он дал мне эту книгу.
– Вот как? Ты ездил к профессору Важану? Зачем?
– Я подумал над твоими словами и решил, что действительно выглядел наглецом и грубияном, – едва сдерживая смех, серьезно сказал Йока, – и решил перед ним извиниться.
Отец опешил от такого ответа, и Йока со злостью подумал, что так отцу и надо: нечего в глаза говорить одно, а за глаза – другое. Если бы отец не стал читать нотаций, а честно сказал, что стоит на его стороне, может быть, тогда Йока не посчитал бы его заступничество подачкой. Пусть отец знает, что он в заступничестве не нуждается, тем более в тайном, и сам может выяснить отношения с Важаном.
Дурачком отец не был, но и предположить, что Йока подслушал позавчерашний разговор в библиотеке, не мог. Чувствовал, что в словах Йоки кроется подвох, но в чем он состоит, не понимал. А главное – не мог возразить.
– Что ж… Похвально… Но мне кажется, такие книги тебе читать рановато.
– Наверное, учителю видней, что мне рано читать, а что – нет.
– Важан преподает вам историю. И, насколько я знаю, теоретического мистицизма в программе нет.
– Ну и что? У нас есть философия, где как раз говорится о теоретическом мистицизме.
– Йока, послушай. – Отец поменял тон и придвинулся ближе. – Профессор Важан – уважаемый педагог, преподаватель университета. Но вместе с тем он заметный человек в партии консерваторов. Я не имею ничего против его преподавания истории, но мне бы не хотелось, чтобы он влиял на твое мировоззрение. Ты меня понимаешь?
– Ты так говоришь, потому что консерваторы сочувствуют мрачунам?
– Не только. Но и поэтому тоже. Эта книга опасна для молодых умов.
– Это же не запрещенная книга, – равнодушно повел плечами Йока.
– Нет, это не запрещенная книга. Но, во-первых, в ней слишком много насилия, а во-вторых… Ее писали не для того, чтобы подростки строили догадки и делали для себя ошибочные выводы.
– А профессор Важан дал мне ее как раз для того, чтобы я сделал собственные выводы. И, знаешь, тут написано много такого, что очень сильно расходится со статьями в твоих газетах, – Йока усмехнулся.
– Именно поэтому я и назвал книгу опасной. Слишком легко сделать неправильный вывод. Еще легче – начать фантазировать и распускать глупые слухи.
– Конечно! Мне целыми днями твердили, что страх перед росомахой – это глупые суеверия. А оказалось – это вовсе не суеверия. Они все что, меня обманывали?
– Вот видишь… Нет, никто не пытался тебя обмануть. Призраки – малоизученная область нашей жизни. И причастность росомахи к их появлению – не более чем предположение. А на предположениях жизнь не строят.
– А я тебе скажу, какие выводы я сделал, – широко улыбнулся Йока. – Призраки малоизучены только потому, что существует основной постулат теоретического мистицизма. Если бы не существовало утверждения о том, что они есть абсолютное зло, их бы уже давно изучили вдоль и поперек!
Отец побледнел и отстранился:
– Это тебе сказал профессор Важан?
– Нет конечно! Он, как и все вы, тоже говорил о том, что этот принцип незыблем. Только я-то вижу, что это полная ерунда!
– Йока, ты ничего не понимаешь. Ты не понимаешь, что́ ты сейчас говоришь.
– Отлично понимаю. Так говорят мрачуны, правильно? Это они придумали оккультизм вместо теоретического мистицизма. Ну и что? Даже если мрачуны столь ужасны, не могут же они ошибаться во всем?
– Совершеннолетнего я бы за эти слова отправил в тюрьму, – вздохнул отец, – поэтому я прошу тебя: никогда и никому этих слов не повторяй. Есть вещи, в которых ты ничего не смыслишь.
– Тогда объясни мне, почему никто не изучает призраков? Сказали – абсолютное зло, и все должны поверить? Но это же глупо!
– Нет, это не глупо. Призраки приходят в этот мир и отнимают человеческие жизни. Они враждебны нам. И для науки неважно, почему они это делают.
– А для меня – важно! – вспыхнул Йока. – И я хочу это знать. Почему все сразу начинают обвинять меня в том, что я заодно с мрачунами? Я призраков не вызываю.
– Иногда любопытство бывает очень опасным. Именно поэтому оставь изучение призраков чудотворам. Уверяю тебя, ответ на твой вопрос не так важен, как твоя жизнь и рассудок. Понимаешь меня?
– Я всего лишь читаю книгу, – проворчал Йока.
– Я и не отнимаю у тебя этой книги. Но мне бы хотелось, чтобы ты не переходил от теории к практике. А тебе, я чувствую, очень хочется самому удостовериться в правдивости этих историй.
– Да не собираюсь я ничего проверять. Можешь за меня не беспокоиться.
– Если бы ты всегда говорил мне правду, я мог бы тебе поверить, – улыбнулся отец вполне добродушно, но Йока его добродушия не оценил.
– Если бы ты всегда говорил правду мне, я бы, возможно, тоже не стал тебя обманывать, – буркнул он себе под нос и добавил погромче: – Получается, что моя правда всегда оборачивается против меня.
– Ты еще ребенок. И мое дело – защитить тебя и уберечь от ошибок.
– Сам говорил, что чудотворы становятся совершеннолетними в четырнадцать лет!
– Да. И мрачуны, между прочим, тоже. По закону мрачун может быть осужден на смерть даже в четырнадцать лет.
– Я не мрачун.
– Не сомневаюсь в этом. Но мне бы не хотелось доказывать это в суде. Ложись спать, уже поздно.
Спать Йока не собирался и продолжил читать, когда отец поцеловал его на ночь и вышел из комнаты. Слова Важана о том, что можно самому сделать выводы из прочитанных историй, не давали ему покоя. И, дочитав книгу до конца, Йока вернулся к началу.
12 декабря 79 года до н.э.с. Исподний мир
Зимич проснулся среди ночи и долго лежал, всматриваясь в темноту. Заиндевевшее окно светилось в темноте голубым лунным светом: мороз ударил нешуточный. В тишине было слышно, как он потрескивает в стенах, словно стискивает дом в ледяной кулак. Капля воды сорвалась с умывальника в ведро, громко стукнув по его пустому деревянному дну. Из-за стенки доносилось тихое посапывание Стёжки.
Почему-то сильно болели руки, и Зимич подумал, что под повязками они могут незаметно обрастать чешуей. Он долго щупал ладони, но не почувствовал ничего кроме боли. Ему пришло в голову встать и размотать повязки, посмотреть, что под ними. Глупо, конечно, но без этого он не смог бы уснуть.
Зимич вышел в кухню и сунулся в печь за угольком, чтобы зажечь свечи, как вдруг увидел за окном сполохи высокого огня. Пожар? Сквозь морозный узор ничего кроме пламени он не разглядел, поэтому недолго думая надел валенки и выбежал на крыльцо.
Это был не пожар. Огромный костер горел в десяти шагах от дома, облизывая снежные шапки на ветвях подступавших к избушке сосен. Пламя было ровным и бездымным, мирно потрескивали дрова, а перед костром стоял хозяин, но стоял как-то странно, раскинув руки и подняв голову. Он что-то говорил, но не так, как человек говорит сам с собой, что-то бормоча себе под нос или шевеля губами. Он говорил громко и отчетливо, будто разговаривал с кем-то. Если бы Зимич не видел настоящего колдуна, то решил бы, что Айда Очен – колдун. Впрочем, в Лесу колдовали многие. Кто-то умел лечить болезни, кто-то занимался ведовством, кто-то – чародейством. Но настоящих колдунов, тех, которые могли гнать облака и останавливать лесные пожары, было немного. Один на пять-шесть деревень.
Слова, которые произносил Айда Очен, не напоминали заклинания – и все равно оставались непонятными.
– Я хочу вернуться в Славлену… Я скучаю. – Он делал паузы, словно слушал невидимого собеседника. – Мрачуны не высунутся из Храста, я уверен. Да, все получается, как задумано. О чудовище не беспокойтесь.
Зимич замер на крыльце, не зная, уйти ему в дом или остаться. Если остаться, получится, что он подслушивает, а если уйти и сделать вид, что ничего не заметил, выйдет совсем уж нечестно.
Но говорил хозяин недолго – огонь вдруг опал, словно устал рваться в небо, и забился на углях синими язычками. Хозяин опустил руки и выдохнул, как будто долго держал на плечах невидимую тяжесть, а потом оглянулся и подмигнул Зимичу.
– Не спишь? – спросил он весело.
– Я думал – пожар, – ответил Зимич.
– Нет, это не пожар. – Хозяин ногой намел снег на угли, они недовольно зашипели и быстро погасли. – Что ж ты не оделся? Холодина-то какая!
Только тут Зимич заметил, что продрог до костей. Мороз…
– Пойдем в дом, попьем горячего. – Хозяин, поднявшись на крыльцо, дружески сгреб его за плечи и подтолкнул к двери.
Вина Зимичу не хотелось, но Айда достал из печки чугунок с медовым настоем из трав. По кухне пополз пряный аромат.
– Здорово пахнет, правда? – Он поднес горшочек к носу. – Никаких заморских вин не надо. Садись, чего стоишь.
Зимич помялся: он чувствовал себя неловко.
– Послушай, ты извини, что я за тобой подглядывал.
– Брось, – отмахнулся Айда. – Я и не прятался.
– А… ты ведун?
– Нет. Я не ведун. – Глаза хозяина смеялись. – Я волшебник. Я умею творить чудеса.
Зимич не понял, шутит он или нет.
– Не веришь? Вот смотри. – Айда достал из-за пазухи белый камень и положил его на раскрытую ладонь. – Задуй свечу.
Зимич ловко прихлопнул огонек двумя пальцами.
И тут на ладони хозяина вспыхнул свет, немного желтоватый и удивительно яркий, как сотня свечей, – будто солнце заглянуло в дом. Зимич зажмурился.
– Нравится? Зачем нам свечи? – Хозяин водрузил камень на полку возле стола. – Пусть горит.
Зимич с удивлением оглядел кухню. Даже солнечным днем здесь не бывало так светло! Была видна каждая щербинка на стене, каждая трещинка на побелке печи!
– Теперь веришь?
Зимич неуверенно кивнул. Таких чудес не могли делать и настоящие колдуны.
– Послушай, – он взял в руки кружку с горячим настоем, – я давно хотел у тебя спросить… Не потому что ты… волшебник… Мне показалось, что ты образованный человек.
– Несомненно. Я этого и не скрываю. Кстати, давно хотел показать тебе мою библиотеку.
– Я не об этом, – Зимич замялся, – я… Ты же знаешь, я убил змея…
– Знаю. И что? – Лицо хозяина вдруг стало жестче и серьезней.
– Как ты думаешь, это правда? То, что человек, в одиночку убивший змея, сам станет змеем?
– Конечно. Чистая правда. – Айда невозмутимо повел плечом.
Зимич сглотнул. Он не ждал такого ответа. Он думал, хозяин хотя бы немного это смягчит. Оставит хоть какую-нибудь лазейку для надежды.
– Глупый, чего ты боишься? – Грустная улыбка коснулась лица Айды. – В этом нет ничего страшного. Напротив, это хорошо.
– Я не вижу в этом ничего хорошего. – Зимич отодвинул кружку и встал.
– Да ладно, – хмыкнул хозяин, – ты привыкнешь. К этому надо просто привыкнуть.
– Я не хочу к этому привыкать! – рыкнул Зимич и развернулся, направляясь к себе в комнату.
– А я говорю, ты привыкнешь, – кинул хозяин ему в спину.
Зимич захлопнул дверь и упал на постель, зарываясь лицом в пуховую подушку. Что еще можно сделать? Пока не поздно, кто еще может помочь? У кого спросить совета?
Колдун. Бесноватый и мудрый старик… Вот кто знает точно! А если он скажет то же самое, что Айда Очен? Пусть. Вот когда он это скажет, тогда и посмотрим!
Зимич уснул неожиданно быстро, успокоенный новой маленькой надеждой.
Он проснулся до света, и воспоминание о произошедшем ночью подкинуло его с постели. Стёжка уже топила печь, и на сковороде скворчало что-то аппетитное. Охотники редко что-нибудь жарили, обычно тушили, варили или пекли, но Айда Очен был не только образованным человеком, но и зажиточным, мог позволить себе жечь лишние дрова и тратить дорогое в Лесу масло.
– Будешь оладушки? Деда вчера муки привез, и простокваша с вечера осталась.
Перед дорогой стоило поесть, и Зимич не отказался. Хозяин пришел со двора, зябко потирая плечи обеими руками.
– Оладушки, говоришь? Это хорошо… – Он уселся за стол, пристально глядя на Зимича.
– Я уйду сегодня, – ответил Зимич на его взгляд.
– Куда? – спросил Айда так буднично, словно и не ждал ничего другого.
– К колдуну пойду, в Бровицы.
– Ну иди, – Айда пожал плечами, – тебя там убьют, как только увидят.
– Я дотемна не доберусь. А в темноте не увидит никто.
– Кроме самого колдуна. Но если что – возвращайся. Мне тут скучно одному, а я еще не показал тебе библиотеку.
– Что ж ты за отшельник, если тебе скучно одному? – проворчал Зимич.
– А я не отшельник. Я волшебник. – Айда усмехнулся одними глазами.
Зимич ничего не ответил и пошел на двор.
Стёжка собрала ему в дорогу узелок с едой, дала рукавицы, теплый пуховый платок и сама завязала его вокруг груди крест-накрест.
– Холодно сегодня. Почему ты не хочешь подождать? Деда говорит, через пять дней теплей станет, снег пойдет…
– Потому и не хочу. Навалит снега в лесу, тяжело ходить будет. А метель еще хуже мороза. – Зимич надел шапку. – Спасибо этому дому…
Айда, как всегда, был где-то во дворе. Зимич поискал его, чтобы попрощаться и поблагодарить, но хозяин к нему так и не вышел. Может, обиделся? Зато Стёжка стояла на крыльце, пока Зимич не скрылся за деревьями.
За три года жизни с охотниками он научился ходить по лесу. Солнце, на рассвете мутное и тусклое, к полудню выпустило острые лучи и резало глаза, отражаясь от снега. Зимич не решился отдаляться от реки, но и на берег выходить поостерегся. Напрямик через лес он бы добрался до Бровиц часа за три, по реке же рассчитывал дойти как раз к наступлению темноты. Но то ли снег был уже слишком глубок, то ли Зимич ошибся, примериваясь, но короткий зимний день погас гораздо быстрей, чем он надеялся. Луна, набиравшая силу, еще на закате вылезла на небо и вскоре взлетела над лесом белым ярким фонарем, бросая на снег сине-сиреневые тени деревьев.
Вот тогда Зимичу в первый раз показалось, что в лесу он не один. Что кто-то идет за ним и смотрит ему в спину. Он уже порядком подустал и хотел есть, но остановиться не решился. Когда же из-за деревьев до него донесся волчий вой, он и вовсе еле-еле передвигал ноги.
Что волки могут сделать человеку, в одиночку убившему змея? Зимич усмехнулся, поводя плечами, чтобы разогнать мурашки между лопаток, но на всякий случай взялся за рукоять ножа у пояса. Стая была примерно в полулиге от него: волчица, матерый, два переярка и четверо прибылых волчат. Не так трудно различить их голоса. Может, напрасно он не захотел стать охотником?
Вой, тягучий и дернувший за душу, смолк: волки снялись с места и направились на поиски добычи. Зимич не мог предположить, сколько осталось идти до Бровиц, надеялся увидеть дома за каждым поворотом реки, но за поворотами его снова и снова встречал угрюмый зимний лес, ярко освещенный белым светом луны.
Сзади кто-то шел. Ему несколько раз померещилась тень за спиной. Волки не могли добраться до него так быстро. Впрочем… в лесу наверняка не одна стая. И все они жмутся к деревням, где можно поживиться собаками во дворах или скотиной в плохо запертых хлевах. А то и припозднившимся прохожим.
Зверь идет по лесу бесшумно… Зимич оглядывался и не выпускал рукояти ножа.
Волки вышли навстречу, а не со спины. Голодные, а оттого бесстрашные до глупости. Зимич выхватил нож и в это время услышал голоса со стороны реки.
В темноте он не боялся подходить к самому берегу, и теперь от охотников его отделяло не больше пятидесяти шагов и несколько чахлых елок. Волки не долго роняли слюну, глядя на свою будущую добычу: треск факелов и человеческие голоса напугали их верней, чем нож в руке Зимича.
Вести быстро ползут по деревням, сейчас весь Лес ищет человека, в одиночку убившего змея! Зимич забыл об усталости. Бежать! Прочь от этого места, подальше от охотников! Вместе с волками.
И он бежал, с трудом продираясь сквозь чащу. Зачем все это? Зачем прятаться, петлять, словно заяц, дрожать от страха? Все ясно. Все и так ясно! Что ему скажет колдун? То же, что сказал Айда. Лучше умереть, чем превратиться в змея. Лучше умереть. Прямо здесь, в лесу, лечь и уснуть. Это не больно. Сначала будет холодно, а потом приснится лето.
Зимич споткнулся о сломанный ветром сук и повалился лицом в сугроб. Слезы щипали глаза – он не умел плакать. Он плакал в детстве, очень давно. А теперь лицо кривилось, губы разъезжались в стороны и в горле катался горький, болезненный ком. Он не столько жалел себя, сколько стыдился и своего бегства, и страха, и невозможности умереть по своей воле. Ему бы не хватило сил подняться, если бы не призрачная надежда на колдуна. Последняя надежда.
Прошло не меньше получаса, прежде чем он понял, что заблудился. В ельник с густым подлеском не заглядывала луна, и Зимич быстро потерял свой след. Он возвращался назад, но вскоре догадался, что ходит по какому-то странному лабиринту собственных следов и не знает, какая дорога ведет в тупик, а какая – обратно к реке. Издали ему слышался лай собак, но лес странно отражал звуки, и с каждым шагом лай только отдалялся, а не приближался.
Тень мелькнула меж деревьев – странная, лохматая тень… Зимич замер. Волки? Опять волки? Он прошел несколько шагов, увидев впереди яркий лунный свет, и оказался на поляне с девственно чистым снегом. Ни один след не коснулся его. И луна светила, словно огромная люстра с сотней свечей. Тень показалась где-то сбоку, Зимич взялся за нож, и тут на поляну вышел зверь. Мохнатый зверь-росомаха, похожий на маленького медведя. Его длинная зимняя шерсть касалась снега, и луна осветила две широкие светлые полосы по бокам. Круглые медвежьи уши шевельнулись, словно луна погладила росомаху по голове.
Священное животное, которое не смеет трогать ни один охотник. В городе росомаху не почитали, но суеверие жителей Леса лунной ночью вдруг показалось Зимичу каким-то тайным добрым знаком. Встретить росомаху – большая редкость, которая предвещает удачу (суеверным охотникам).
Зверь оглянулся и посмотрел Зимичу в глаза. А потом не торопясь направился вперед, через полянку, оставляя за собой вереницу следов на девственном снегу. Зверь не испугался человека, не забеспокоился, словно каждый день встречался с людьми. А ведь росомаха едва ли не самый осторожный зверь в лесу. И Зимич пошел за ним, повинуясь голосу, который шептал ему что-то о тайном знаке – предвестнике удачи.
И этот голос не ошибся! Не прошло и четверти часа, как зверь вывел его к деревне, но не со стороны реки, а сзади, со стороны леса. Зимич был уверен, что росомаха сбежит, но лишь удивился еще сильней, когда зверек направился к домам, к людям! И дом колдуна Зимич почему-то узнал сразу: маленькая, приземистая избушка с одним окном, занесенным снегом. Чуть на отшибе, ближе всех к лесу. И зверь уверенно вел его туда.
Зимич вышел на тропинку к низкой покосившейся двери и уже взялся за кольцо, чтобы войти, как вдруг услышал голоса:
– …запутал след. Да точно говорю, это он! Кто еще может ночью прятаться в лесу?
– Кто угодно, – проскрипел голос колдуна. – Лихой человек. Злой дух.
– Ладно, пойдем мы. Ты зови нас, если что.
– Позову, позову, – нетерпеливо ответил колдун.
Зимич едва успел отпрыгнуть от двери и шмыгнул за угол, в тень. И здесь его уже ищут! И колдун позовет охотников, стоит показаться ему на глаза… Он вспомнил старика и не захотел в это поверить.
Прятаться было противно. Это уязвляло и роняло его в собственных глазах. Зимич привык действовать открыто, раньше ему нечего было стыдиться.
Дверь распахнулась, трое охотников вышли на освещенную луной дорожку. Он задержал дыхание и увидел, что росомаха жмется к его ногам – тоже прячется.
Когда охотники разошлись по домам, он все еще медлил, стоя в тени избушки и глядя на красноватый свет, лившийся из окошка. А потом сполз на снег по стене дома: ему никогда не хватит сил задать колдуну этот вопрос. Ему не хватит сил услышать на него ответ!
Зверь-росомаха оглянулся на него и устроился рядышком, словно верный пес. И если Зимич смотрел на свои руки, вспоминая бой со змеем и проклиная себя за глупость, то зверек уставился на темную стену леса: настороженно, словно ожидая оттуда беды.
И Зимичу вдруг снова показалось, что из лесу на него кто-то смотрит. Ему даже почудилась тень, которая отделилась от ствола сосны, выбросившей ветки в сторону открытого пространства. Но тень тут же снова исчезла за деревьями.
Ему было холодно. Он устал и хотел есть. Если уж он пришел к колдуну, нет никакого смысла замерзнуть у него на пороге.
Глаза колдуна были посажены так глубоко, что в полутьме казались пустыми провалами глазниц; сухая кожа на лбу и скулах блестела, отчего вид старик имел зловещий, несмотря на худобу и малый рост. Клочковатые седые волосы торчали в стороны, вместе с длинной бородой и усами. Густые брови, сросшиеся на переносье, сдвинулись было, но он посмотрел под ноги и улыбнулся беззубым ртом, проворно нагнулся и погладил зверюшку по спине.
– Вечный Бродяга… – Голос его скрипел, словно немазаная телега. – Воротился.
На Зимича он даже не взглянул и направился в дом.
– Я… – кашлянул Зимич, – я к вам пришел…
– Я заметил, – сказал колдун не оглядываясь.
Зимич осмотрелся и решил, что это приглашение войти. В маленькой избушке колдуна был земляной пол, посредине стоял огромный каменный очаг, доверху заполненный тлеющими угольями (хватило бы изжарить быка!), а дым уходил через широкое закопченное отверстие в крыше, сквозь которое Зимич увидел звезды. У дальней стены с потолка на пол свисала занавеска из небеленого льна – видимо, там была постель.
Колдун сунул чадившую лучину в подобие светца, сбитого из двух неструганых планок, и сел на колобашку перед очагом.
– Чего принес? – деловито спросил старик, удостоив Зимича взглядом.
– Я… А надо было принести? – растерялся тот.
– А ты думал! Сядь, погрейся. Тепла не жалко, все равно оно уйдет в небо. Бродягу вот нечем накормить, а ты ничего не принес…
– У меня есть еда, – Зимич начал торопливо развязывать узелок, – оленина вяленая, хлеба немного, сыр, масло. Только замерзло все…
– Вечный Бродяга любит дохлых крыс, – проворчал колдун, – но и вяленая оленина ему подойдет. Хлеба ему не давай, не впрок.
– А ты чего хочешь, дедушка? – вежливо спросил Зимич и сел на другую колобашку возле очага: от него шел нестерпимый жар, пришлось даже отодвинуться немного назад.
– Я? Нет, я ничего не хочу. А ты ешь, раз голоден, ешь. Это хорошо, что ты пришел. Я тебя ждал.
– Меня? Ты меня помнишь?
– Нет, я тебя не помнил. Теперь вспомнил. Но узнать человека, который в одиночку убил змая, совсем нетрудно. Ешь, ешь. Ночь долгая… Хорошая ночь.
Он назвал змея змаем, как это принято в окрестностях Во́лгорода – наверное, был оттуда родом.
Зверек между тем обнюхал все углы избушки и подошел к старику, заглядывая в глаза.
– Эй, как тебя… цып-цып, – позвал Зимич, протягивая росомахе кусок замерзшей оленины.
Зверек недоверчиво оглянулся и показал зубы – слишком длинные и острые для такого маленького существа. В доме колдуна от его дружелюбия не осталось и следа.
– Бери, Бродяга, не бойся, – сказал старик и подтолкнул того к Зимичу.
Зверек прижал круглые медвежьи уши к голове и потянулся к мясу, глядя Зимичу в лицо круглыми светло-карими глазами с черным ободком.
– Он вообще-то людей боится. Но тебя ко мне привел. – Старик погладил узловатыми пальцами вздыбившуюся шерсть росомахи. Зверь выхватил мясо и отошел в сторону.
Зимич хотел отломить кусок хлеба, но тот замерз и превратился в камень.
– Положи сюда, – старик ткнул пальцем на камни очага, – скоро оттает. И сыр тоже положи. Зачем я тебя ждал, я знаю. А вот зачем ты ко мне пришел?
Зимич обмер и уронил кусок сыра на угли. Но, чтобы не ударить лицом в грязь, быстро выхватил его оттуда и положил на камни. Теперь надо спрашивать. Сразу, потом может и не получиться. Он зажмурился, словно собирался прыгнуть в ледяную воду, и выдохнул:
– Я пришел… спросить. Правда ли, что человек, в одиночку убивший змея, сам становится змеем?
– Правда, – невозмутимо ответил колдун, и Зимичу показалось, что он и в самом деле оказался в ледяной воде: дыхание оборвалось, и перед глазами разлилась холодная чернота.
Никому до него нет дела. Почему кто-то должен его щадить, подавать надежду, которой нет, подбирать слова и заходить издалека, чтобы не напугать и не расстроить?
– И я ничего не могу сделать? – зажмурив глаза, спросил он.
– Сделать? А что ты собираешься делать? – удивился колдун.
– Я… Ты не понял… Что мне надо сделать, чтобы не превращаться в змея?
– Ничего, – пожал плечами старик, и Зимич зажмурился еще сильней. Вот так. Это была последняя надежда, теперь ее нет. А чего он ждал?
Он поднялся, забыв про хлеб и сыр, надел шапку и медленно направился к выходу. Ему не хотелось, чтобы кто-то видел его в отчаянье. Он хотел встретить его один на один.
– Эй, погоди! – окликнул его колдун чуть ли не весело. И от этого его веселья стало особенно гадко. Зимич не оглянулся: если старику настолько на него наплевать, зачем же слушать?
– Погоди. Я еще не сказал, почему я тебя ждал.
– Какая разница? – Зимич остановился, глядя на покосившуюся дверь, сколоченную из грубого теса.
И в этот миг за спиной в очаге ухнуло пламя. Уснувший зверь поднял голову и с тревогой посмотрел на огонь, избушка осветилась ярким оранжевым светом.
– Не уходи. Меня зовет мой добрый дух, я не могу не ответить. А ты погоди…
Зимич затылком почувствовал жар и не смог не обернуться: колдун, скинув с плеч драную шкуру, стоял позади высокого огня, лизавшего потолок и рвавшегося к небу.
– Иди сюда, Вечный Бродяга, – низким зычным голосом произнес старик, – иди сюда, мы споем вместе. Ты, живущий в двух мирах, и я, жалкий червь этого мира.
Он был голым до пояса и стоял так близко к огню, что должен был сгореть. Руки его взметнулись к звездному небу, и в этот миг что-то с силой ударило в окошко, затянутое пузырем: ударило изнутри, а не снаружи. Зимич прижался к двери спиной и не мог сдвинуться с места. Колдун действительно пел песню – если утробный вой, похожий на звериный, можно было назвать песней. А напротив, глядя прямо старику в глаза, стоял зверь, и отблески огня сверкали на его шкуре.
– Веди меня, Вечный Бродяга! Веди! – еле слышно прошамкал старик.
Зверь шагнул назад, развернулся и побежал в сторону Зимича, но, не дойдя двух шагов, вдруг исчез. За ним, как сомнамбула, закрыв глаза и вытянув вперед руки, направился старик. Он миновал очаг, шурша босыми ногами по раскаленным углям, сквозь пламя, которое его не коснулось, и сошел на земляной пол, но не исчез, как думал Зимич, а замер, вытянув руки вперед. Губы его двигались, слов не было слышно, но, наверное, это было заклинание, потому что Зимич потерял счет времени и не мог шевельнуться. Словно во сне, когда хочется позвать на помощь, но голос отказывается издать хотя бы звук; когда хочется бежать, а ноги не двигаются с места.
Глаза старика распахнулись, лицо осветилось изнутри то ли благоговением, то ли восторгом, и он грохнулся на колени, закрыв лицо руками. Пламя упало на дно очага, а потом, на какой-то короткий миг, вновь взвилось к потолку. Стало очень тихо, только угли потрескивали робким шепотком, покрываясь налетом пепла. Свет мерк, и вскоре стало совсем темно.
– Ты слышишь меня? – спросил старик, и Зимич не понял, кому он это сказал.
– Я? Я слышу, – выговорил Зимич.
– Пойдем. Мне надо отдать то, что я получил.
Старик, как был неодетым и босым, распахнул двери, заставив Зимича посторониться, и встал в трех шагах от порога.
И метель, послушная воле его рук, кружилась и разбегалась в разные стороны, словно он стоял в центре вихря. Жуткое и величественное зрелище… Маленький, тощий старикашка уже не казался Зимичу жалким: он был могущественным.
Двадцать пятого июня во всех деревнях началась заготовка кормов — и уставшие от долгих праздников люди радостно вышли на поля несмотря на накрапывающий мелкий дождик. Нина вздохнула с облегчением, когда с восьми утра крестьяне один за другим стали звонить с поздравлениями и извинениями, что не смогут присутствовать на торжестве – она тоже изрядно устала и хотела отдыха, а не гостей.
— Ничего страшного, — поддерживал её Платон, — они устали праздновать… да и основная свадьба у нас уже прошла, теперь будет только формальность. Роспись, штамп в паспорте, новый паспорт с новой фамилией у тебя… ты ведь не передумала менять фамилию?
— Не передумала. Ведим прав… это будет уже в третий раз… придётся привыкать. Вот почему ты мою фамилию сразу не взял?
— Сразу я стал бы тебе сыном… а там стал мужем. А это как-то не одно и то же. Не переживай, всё будет хорошо.
— Знать бы только, когда… ладно, до прилёта гостей время есть… сегодня ещё начало сенокоса. Аглая с бригадами уже начали работы… и небо серое…
— Это пройдёт… дождь не навсегда. Съезди на конюшню, посмотри на жеребят и успокойся… сейчас попрошу Свена запрячь Ливня, прокатишься и станет легче. А я тем временем всё подготовлю.
Когда Нина вышла из дома, дождь прошёл, а небольшая коляска уже стояла у входа. Почти полуторачасовая неспешная прогулка её успокоила, день оказался неожиданно тёплым, целых двадцать пять градусов, Хельги, отказавшийся остаться дома и отказавшийся сесть рядом с Ниной, сказав, что ему так лучше видно дорогу, легко бежал рядом с коляской — и всё было правильно, и всё было хорошо.
У ангаров она попросила остановиться, посмотрела на жеребят от Селянки, потом Свен провёз её мимо левад с мезенками (и Хельги с сожалением заметил, что ни один из жеребят на роль его боевого коня не подходит), потом зашла на медпункт… домой она вернулась спокойной и уверенной в себе. У крыльца она попросила Хельги помочь Свену распрячь коня и вымыть коляску после прогулки – и её верный телохранитель, подумав пару минут, кивнул и пошёл на конюшню.
В половине одиннадцатого неожиданно для Нины прилетела на трёх флайерах делегация из музея во главе с директором. Это было приятно — значит, не забыли. Помнят её работу и всё, что она сделала для музея.
Охранники предупредили Платона о появлении гостей, и он распорядился выделить им место для посадки на Славном острове между домом и дамбой. Нина с Платоном встретили гостей на крыльце своего дома. Первым к ним подошёл директор музея, следом за ним вышли ещё шесть человек и пять киборгов.
— Добрый день! — поприветствовала она бывших коллег, — очень рада всех вас видеть… вам, наверно, сначала хочется посмотреть дом и острова? Это всё после церемонии… и сначала завтракать.
— Добрый день! — ответил за всех Ильяс Ахмедович, протягивая огромный букет белых хризантем, — это от нас всех.
Нина мгновенно шарахнулась, а Платон, не прикасаясь к букету, ответил вместо неё:
— Зря Вы так. Она не любит срезанные цветы, они без корней мертвы… и несут смерть. В дом вносить их нельзя.
— Совсем забыл, — смутился директор, — и что теперь делать?
— Я уже сообщил нашему садовнику, он постарается их реанимировать, — ответил Платон и посмотрел в сторону зимнего сада.
Когда Вальтер унёс цветы, Нина пригласила гостей в дом и сразу повела в столовую на завтрак. Предупрежденный Платоном Дерек уже сервировал стол на всех — и людей, и киборгов — и удивлённые этим гости сели есть. Потом Нина повела гостей на Жемчужный остров, а Платон вместе с Моржом и Авиэлем начали устанавливать и украшать навес на металлическом каркасе для предстоящего торжества.
В половине первого прилетел на флайере Змей и привёз мешок рыбы в столовую, примерно через час опустился флайер с регистраторшей и паспортисткой.
К этому времени Нина успела показать модули, мастерские и лошадей в левадах. Инна Сергеевна с Дитой сразу застряли у гончаров, Аида Петровна начала лекцию о значении символов на вышитых полотенцах, начисто забыв, что перед ней киборги, Василий и Зоя остановились у левады с жеребятами, Марина с двумя музейными мэрьками наблюдала за работой кружевниц, главный хранитель выбирала, что бы такого ещё взять на хранение в музей… пока подошедший Морж не заявил им, что пора идти к дому на торжество.
Пока гости неспешно перетекали с Жемчужного острова на Славный, Нина сначала зашла в дом, чтобы переодеться. Платон вошёл в квартиру через пару минут, успев дать Моржу последние указания по оформлению праздничного навеса — только ленты и никаких «живых» (в смысле — отрезанных от корней) растений. Но растения в горшках можно было использовать, и потому Вальтер осторожно выносил из зимнего сада горшочки с розами.
В своей спальне Нина надела то самое платье, которое сшил для неё Платон в прошлом году… теперь оно по-настоящему стало свадебным.
Когда она выходила замуж за Бориса, никто не слушал и не слышал её тихие возражения, что белый цвет — цвет траура у многих народов, и у славян в том числе. Борис хотел видеть её в белом, и всё. Но белый — цвет савана, цвет ухода в Навь, к предкам, цвет смены статуса… но, чтобы белые праздничные одежды не привлекали внимание навьих, их обильно украшают обережной вышивкой, и тогда одежда становится не чисто белой. Ведь словосочетание «чисто белый» имеет значение не только «не имеющий грязи», но и «не имеющий оберегов»… идущие на смерть воины надевали чистые белые рубахи – рубахи без вышивок, а не только свежевыстиранные… Вот и она в белом платье была своего рода смертницей… ведь не любила Бориса никогда и замуж пошла за него, чтобы быть подальше от отца.
Она взглянула на одежду Платона — вроде простые рубашка и штаны из небелёного льна, но с вышивкой красными нитями по вороту, рукавам и подолу, не были «чисто» белыми. Бело-красный тканый пояс был подарен Лизой. Шерстяной жилет был в красно-синюю клетку, а на штанах обереги были вышиты белыми нитками по белой ткани и внешне незаметны. А её платье — цвета восходящего солнца, нежно-бежевое с вышивкой жёлтыми нитками – просто восхитительно…
— Готова? — перебил Платон её размышления, — нам пора. Пойдём.
— Пора… вообще-то костюм невесты должен быть красного цвета… но я в этом платье венчалась с тобой… ты ведь не будешь против, если и расписываться я буду в нём.
— Я счастлив, что ты выбрала именно его, — тихо ответил Платон и осторожно поцеловал её: — Значит, ты помнишь прошлую нашу свадьбу… а давай уедем от всех на медовый месяц? На море, на тот остров?
— Хорошо бы… но не получится на месяц… а на неделю можно… с одного острова на другой остров… у тебя есть деньги на путёвку? Когда? Поедем… тогда было очень здорово. Но… опять придётся взять Хельги и Алю… не то они оба переживать будут за нас.
— Всенепременно! Пойдём. Только… распусти волосы, тебе так лучше сегодня.
Из дома Нина вышла вместе с Платоном, а нарядно одетые Хельги и Аля шли на пару шагов сзади.
Она смотрела на прилетевших гостей и про себя радовалась тому, что про неё вспомнили не только в музее. Были те, кого она приглашала, и были те, кто сам вспомнил о ней. Она заметила Светлану с Златко, Прохора Петровича, Эку и Аргуса, Ведима и Кору, Степана и Снежану, Пашу и Уму, Карину с Леоном и Эву с Бернардом… Чуть в стороне от Карины Нина заметила незнакомого ей молодого человека, который всё же показался ей где-то виденным. «Это Левон, сын Карины, демобилизован по ранению, ампутированы и снова выращены обе ступни и заменены лёгкие» — мгновенно пришло сообщение от Платона в наушник.
Платон вёл её так медленно, как это только было возможно, но всё же рано или поздно любой путь заканчивается — Нина с Платоном вошли под навес и остановились метрах в трёх перед регистраторшей.
Вся церемония заняла около четверти часа, Нина с Платоном обменялись кольцами под мелодию вальса, который играли находящиеся чуть сбоку навеса Клим и Май. После этого паспортистка сголографировала Нину и через пару минут вручила ей новый паспорт на новую фамилию. Нина стала Лебедевой. «Непривычно, странно… — мелькнула у неё мысль, — надо снова привыкать расписываться по-другому… и электронную подпись сменить придётся…» И в этот миг небо просветлело и стала видна яркая двойная радуга – и под раздавшийся неведомо откуда звон колоколов разошлись облака и взлетели в небо два лебедя.
— Боги за нас, — прошептал Платон, — Перун и Дива-Додола, Макошь и Лада… они здесь, с нами.
— Значит, всё правильно делаем, родной мой, — таким же шёпотом ответила ему Нина.
После этого торжественно расписались Грант и Гульназ, затем к паспортистке обратился Ведим, чтобы ему и жене поменять документы на фамилию Сомов – и это было сделано в течение получаса. В три часа пополудни регистраторша и паспортистка улетели, а Арнольд предложил всех сголографировать. Чтобы не мешать киборгам убирать навес и расставлять столы с угощением, голографирование пришлось перенести на Жемчужный остров – и там Арнольд почти два часа снимал всех желающих на ручную камеру и три дрона. Привезенные гостями подарки Морж и Авиэль сканировали и несъедобные предметы (новый головизор, книги, инфокристаллы, предметы мебели и посуда) переносили в гостиную в доме, а съедобные (конфеты, шоколад, кофе, торты и пирожные) — в столовую.
В шесть часов все сели за столы, поставленные на площадке перед домом. После первых поздравлений за столом гости стали расходиться по группам: кто-то ходил по парку, кто-то осматривал дамбы, кто-то смотрел на лошадей у левад. Ян снова с гордостью показывал Рыжика, на площадке у модуля стихийно возникли танцы, Клим и Май играли что-то модное и быстрое, Светлана и Златко пытались обучать прилетевших гостей вальсу и танго.
Карина познакомила Нину и Платона с прилетевшим сыном. Левон оказался общительным молодым человеком, он был не женат и только собирался устраиваться куда-нибудь на работу. Возможность работать в ОЗК уже обсуждалась — и пока, как поняла Нина, это согласовано не было, так как Левону по состоянию здоровья был показан более тёплый климат.
— Вообще не проблема! – воскликнул Платон, — мы можем открыть в тропической зоне планеты ещё один филиал ОЗК. И Левон его возглавит. Киборги есть в отелях, и есть у туристов, будет, кого и от кого охранять… а здание под офис… можно арендовать островок с коттеджем, вроде того, в котором мы отдыхали в прошлом году.
— А деньги на аренду? И на выкуп киборгов? И на зарплату сотрудникам? – недоверчиво спросил Левон, — нужны бухгалтер, программист, и секретарь… и кормосмесь нужна…
— Проведём ещё один аукцион работ Златко, — мгновенно нашёл выход Платон, — его картины пользуются спросом. Паша – гениальный краснодеревщик, в рамах его работы картины будут ещё дороже. Плюсом к этому будут другие изделия Паши и кружева Ларисы и Умы. И мы поможем поделками.
Его предложение было принято, Карина пригласила к разговору Светлану и Златко – и Светлана тут же пошла в мастерские, чтобы узнать, что из готовых изделий возможно выставить на аукцион.
В половине девятого собрались улетать музейные гости — до города ещё долететь надо, и Нина попросила Моржа завернуть каждому гостю в отдельные пакеты пироги. За ними засобирались и все остальные, и к половине одиннадцатого гостей не осталось, и Морж с Авиэлем, Дереком и Фролом начали уносить столы обратно в столовую.
***
На следующий день, двадцать шестого июня, Змей в утреннем звонке случайно проговорился, что Данка с дочерью и Деяном неожиданно решили вернуться на Нови-Сад и уговаривают бабушку лететь с ними на лайнере, улетающем из космопорта в половине четвёртого пополудни.
— Они же вроде собирались быть здесь ещё месяц? — удивлённо спросила Нина, — они ведь почти ничего не посмотрели у нас! Да и Зарина Баженовна соглашалась остаться на всё лето…
— Сам ничего не понимаю, — ответил Змей, — мы с Лютым собираемся на два дня на рыбалку…
— Где сейчас Лютый? Он виделся с Любице?
— Здесь… — Змей повернулся в сторону, приглашая друга, и Нина, вдруг понявшая, в чем дело, стала почти кричать:
— Лютый, ты спрашивал Любице о её выборе? А что она сказала на своём дне рождения, когда её спрашивали? Она выбрала тебя? — удивлённый парень кивнул, и Нина постаралась говорить уже спокойнее: — Немедленно вернись в Орлово, и проси Дарёну Карповну лететь с тобой в село… просто немедленно! Сначала они ждали, что ты поймаешь венок Любице и поведёшь её искать цветок папоротника, потом ждали, когда ты пришлёшь сватов, а ты, оказывается, на рыбалке! Любишь ли ты девушку настолько, чтобы жениться?
Стропалецкий уткнулся лбом в сложенные замком руки и молчал почти целую минуту. Потом вздохнул.
– Простите, просто эта часть самая тяжёлая. Но я всё же продолжу. В одна тысяча двадцать втором году я понял, что зашёл в тупик в своих исследованиях. Кем я, по сути, был? Простым земским врачом, с богатым практическим опытом лечения хворей и несложных травм, и всё. Но я старательно изучал кровь и всё, что с ней связано. Генетика в современном понимании только зарождалась. Мне очень хотелось обсудить с кем-то феномен серебряной крови, и я написал одному австрийскому учёному, который работал в интересующей меня сфере. Мы встретились в Риме на одном из учёных симпозиумов, и я подробно рассказал ему о Джованни, о его необычных свойствах и о том какие выводы сделал. Он, казалось, не выразил особого энтузиазма, вероятно, решив, что мои слова из области фантазий. Я просил, чтобы он приехал и сам убедился в моих словах, к тому же скоро наш цирк должен был выступать недалеко от Неаполя, но уехал ни с чем. Вскоре произошло событие, которое должно было послужить мне предупреждением. Но я был так слеп тогда.
Неаполь встретил нас доброжелательно. Джованни, как обычно, был звездой программы. На одном из концертов я заметил среди публики хорошо одетого господина. Он был в дорогом пальто и широкополой шляпе, с тростью в руках. Появился он и на следующем выступлении. Потом я видел его, беседующим с Джованни. Конечно, я спросил его потом, о чём был их разговор. Джованни сказал, что это просто поклонник. «Правда, – добавил он со смехом, – немного странный. Его интересовали мои глаза. Он сказал, что никогда не видел таких красивых глаз». А ещё он сказал, что мужчина в шляпе посветил ему в глаза фонариком. Но тогда я не придал этому никакого значения. Тогда я не знал, что глаза аргов выдают их, если знать, как смотреть.
В этот же вечер Джованни пропал. Он не пришёл ночевать в гостиницу, но я, к сожалению, крепко спал и не заметил этого. Утром его тоже не было. Вечером перед выступлением, я уже изрядно волновался, как и вся труппа. Пришлось начинать без него. А потом наше выступление прервала полиция. – Стропалецкий закрыл глаза руками и недолго молчал, вероятно, собираясь с духом. – Джованни нашли в заброшенном доме на краю города. Вернее, то, что от него осталось. Мы с синьором Дольче поехали на опознание. Я никогда не забуду эту картину. Бедного мальчика выпотрошили как курицу. Сердце, печень, все органы были аккуратно вырезаны и похищены. Но вокруг было на удивление чисто, ни кровавых разводов, ни следов борьбы. Коронер потом сказал, что у него выкачали всю кровь.
Это ужасное преступление потрясло Неаполь. Газеты трубили о Неаполитанском потрошителе, полиция пыталась найти виновных, но, конечно, никого не нашла. Тогда они придумали кое-что получше: назначили виновным меня. Конечно, многие в цирке знали о моих опытах, о заборе крови у Джованни, поэтому для полиции вопрос виновности был очевиден. Синьор Дольче, который хорошо ко мне относился, шепнул, что меня должны арестовать. Что мне оставалось делать? Только бежать.
– Это очень страшная история, – согласилась Лика. – Но это не объясняет, кто эти люди и чего они хотят. Я так понимаю, им нужна кровь и прочие органы. Но что они с ними делают? Кто этот Бореус, про которого вы говорили? Почему никто не может их остановить? У нас, простите, двадцать первый век на дворе. Есть полиция, в конце концов, и другие структуры, которым положено ловить всяких маньяков.
– Никто не ловит их, потому что никто про них не знает. Они невидимки. Их не существует. Как не существует и аргов – людей, способных менять облик. И это природное свойство, по факту рождения. Генная мутация. Как я предполагаю, передающаяся по наследству. Те больные аргирией, с проявившейся способностью к трансформации, с которых я начал свои исследования, имели в своей родословной арга. Но это я понял уже гораздо позднее. На самом деле аргов осталось не так много, и большинство из них непроявленные.
– Что значит, непроявленные? – удивилась Лика.
– Те, кто не обнаружили свой дар. Ну, это как бы человек с задатками художника никогда не рисовал, потому что не имел ни карандаша, ни красок, и никогда не видел, как это делается. Ты ведь обнаружила свой дар случайно? Просто очень захотев стать кем-то другим?
Лика кивнула.
– Постойте, – вклинился Матвей. – Это всё интересно. Но как вы объясните тот факт, что вам более ста лет, если вы не врёте, а выглядите вы от силы на пятьдесят?
– Хороший вопрос. – Стропалецкий улыбнулся, – и он сразу переводит нас к ответу, зачем Бореусу кровь и органы аргов. Чтобы продлевать себе жизнь, конечно.
Лика вскочила и Матвей следом за ней.
– Поэтому вы хотели взять у меня кровь?
– Да, бросьте! – Стропалецкий сделал успокаивающий жест. – Если бы я хотел навредить вам, я не стал бы так подробно рассказывать про Джованни. Да, я использовал кровь аргов для омоложения. Но, во-первых, это не так просто. Их кровь несёт в себе столько серебра, что легко может убить обычного человека. Я делал инъекции микроскопическими дозами, и то с годами моя кожа приобрела сероватый оттенок. Мне приходится пользоваться гримом. Ну а тех двоих вы видели. Их лица говорят сами за себя. К сожалению, этот побочный эффект непреодолим.
– Поэтому вы скрылись от Гривцова, когда поняли, что не сможете создать нужное лекарство? – догадался Матвей.
– Вовсе нет. Я всегда это знал, – пожал плечами Строплаецкий. – Мне нужен был спонсор, который бы оплачивал мои исследования. Гриву я приметил ещё в девяностые. Он был из тех нуворишей, которые повылезали на волне пресловутой рыночной экономики. Достаточно наглый, дерзкий, но, как мне показалось, с перспективой использования в моих целях. Это я подсказал ему заняться фармацевтическим бизнесом. Тогда, конечно, он не знал меня как профессора Стропалецкого. Долго имея дело с артистами, я хорошо научился менять облик. Я следил за его успехами, изредка появляясь в его окружении, чтобы подтолкнуть в нужную сторону, а когда Грива дорос до подходящего масштаба, предложил ему разработку препарата для продления жизни. Конечно, он клюнул. Но я недооценил его. Все эти годы он тайно копировал мои материалы. Хорошо, что у меня хватило ума не выдать ему всех найденных мной аргов. Тебя, в том числе. Все эти годы, я оберегал вас. Вы мой незаменимый запас.
– Вы используете нас как консервы, – с презрением высказалась Лика. – Это мерзко.
– Я ваша единственная надежда на спасение, девочка.
– Подождите, – Матвей потёр лоб рукой. – Если вы самый обычный человек, то как вы доказали этому, как его Гриве, что вы этот… как его, арг? Он уверял, что вы демонстрировали ему свои способности перевоплощаться?
– Знаете, в длинной жизни, безусловно, есть свои преимущества. Побывав на семинаре по гипнозу, я решил изучить этот полезный навык: ведь не каждый готов к откровенности с малознакомым человеком. Надо сказать, что учителем моим был Милтон Эриксон, один из самых выдающихся гипнотерапевтов. Так что Грива увидел то, что хотел увидеть, а я получил ресурсы для своих исследований.
— Уже бегу, Ваше Величество! – Румпель, взлетев по лестнице, через мгновение оказался у зеркала в углу гостиной, и щелчком пальцев заставил его гладь засветиться.
По зеркалу пошла рябь, и открылся вид в личные покои короля. Сам он стоял спиной к зеркалу у окна, выглядывая на площадь.
— Наконец я до тебя достучался, Румпель. – король обернулся, изобразив вежливую улыбку на своем лице и погладил бороду. – Утром тебя не было дома.
— Да, я наведывался в деревню, — Румпель вежливо склонил голову, краем глаза проверяя, не попадает ли в поле зрения зеркала какой-нибудь лишний беспорядок.
— Отлично, я хочу, чтобы ты отправился туда снова.
— Что прикажете?
Румпель был одним из немногих, кто был далеко от короля, но ближе, чем можно было представить. Их союз был данью традиций, но и самому магу был выгоден – выполняя поручения, нередко секретные, и еще чаще – сопровождаемые смертью кого-нибудь неугодного, он получал любые ингредиенты, нужные ему для работы и вообще мог просить почти все, что угодно.
— Слушок пролетел, что в твоих краях где-то завелась девица, больно борзая. Не могу сказать, что имею на нее какие-то виды, но лучше приструнять женщин вовремя. Уже третий мой рыцарь жалуется, что она им прохода не дает. Неужели я не могу защитить своих воинов от истерички в юбке?
— Неужели она умудряется нанести им серьезный урон? – спросил Румпель.
— Она выбила двоим из них зубы. – Король махнул рукой. – Говорю же тебе, бесноватая.
— Действительно, странный способ общения, — маг улыбнулся.
— Найди, приструни, сообщи мне. Если она может быть полезна – вытащи все, что может быть полезно, но чтобы я больше о таких случаях не слышал.
— Что-нибудь еще, Ваше Величество?
— Ах да. Тот яд, что ты мне намедни давал. Есть у тебя еще? – На взрослом лице короля мелькнуло какое-то детское выражение предвкушения.
— А что, разве тот не сработал?
— Сработал! Еще как сработал. Мне просто понравилось, как он действует.
— Вот как. – Румель хмыкнул, отошел к шкафчику, висевшему на стене, и достал оттуда флакончик.
— Раз так, вот еще. – и он одним движением отправил скляночку прямо в зеркало, кинув ее в руки короля.
Пройдя сквозь стекло без преград, она была поймана и спрятана в королевский карман.
— Отлично! – Король просиял. – Тогда жду вестей о тебе и той безумной девчонке.
По поверхности снова пошла рябь, и зеркало преобразилось, показав отражение Румпеля. Тот быстро задернул поверх занавеску.
— Что ж, планы на завтра у меня уже есть, – маг развернулся на пятках и зашагал из комнаты.
***
Снова проделывать весь путь до деревушки Румпелю было лень. Поэтому он удостоверился, что останется незамеченным, и перенесся на пустующий днем второй этаж таверны, там, где располагались гостевые комнатки.
Спустившись по лестнице вниз, он оказался в зале – где у барной стойки восседала знакомая ему фигура. Подойдя, он опустился рядом на барный стул.
— Мистер? Что будете? – официантка тут же возникла напротив, радуясь гостю, поскольку днем их было не много.
— Мне тоже самое, что у леди.
Румпель передал монету, и официантка поставила перед ним запотевший стакан с холодным пивом. Сделав глоток, он слегка повернулся к девушке.
— Я знал, что найду вас здесь снова.
— Правда? – она отозвалась мгновенно, словно ждала начало разговора, и с интересом окинула взглядом собеседника. – Это ведь вам понравился, как вы выразились, «Спектакль»? У меня хороший слух. Решили все-таки подойти познакомиться?
— Решил, вдруг вам нужна помощь? – Румпель слегка улыбнулся и пригубил пиво.
— Мне? Сейчас? – привычная логика беседы явно дала сбой, и девушка развернулась к незнакомцу уже всем телом, изучающе глядя. – То есть когда на меня наседало шестеро мужиков, вам не пришла в голову идея мне помочь, а сейчас вы подумали, и решили – почему нет?
— Помощь с деревенщинами вам была не нужна, — спокойно ответил Румпель. В его собеседнице чувствовался пыл и разгорающееся любопытство. – Но днем… Среди бела дня, девушка, одна, в таверне, пьет… — Румпель кивнул на стакан у девушки в руке.
— Ах это. — Она дернула плечами, и разочарованно выдохнув, развернулась обратно. – У меня нет никаких проблем. Я просто люблю выпить.
Большими глотками она прикончила напиток, бросила в руки официантке чаевые и соскочила со стула.
— Послушайте, у вас тут что, город трезвенников? – она размяла шею, отряхивая штаны. – Каждый первый интересуется, почему я много пью. Или это такая не слишком оригинальная идея чтобы подкатить к девушке?
В ее тоне слышалось явное разочарование повторяющейся ситуацией, и махнув рукой, она зевнула и вышла из таверны на улицу.
Румпель хмыкнул, сделал еще глоток пива, и отодвинув стакан, вышел следом.
— Я не собирался подкатывать к тебе.
— Да, я знаю. Вы староваты для такого. – Девушка насмешливо улыбнулась, и отвесила шутливый поклон, — До свидания, сударь, мне некогда.
Глядя на спину удаляющейся девушки, Румпель, закусил губу, останавливая себя от желания применить немного магии и сбить ее с ног чем-нибудь тяжелым.
Король, конечно, попросил разобраться с ней, и это можно было сделать намного быстрее – просто вытрясти с нее паршивый характер вместе с любыми чистосердечными признаниями, использовать их, если нужно, и избавиться.
Но было кое-что еще. Маг вспомнил, как свежевыбитый зуб приставалы ловко оказался нанизанным на нитку, словно она прошла сквозь него. Магия.
Невозможно сыскать хоть сколько ловкую и сильную девушку, которая бы настолько не боялась ничего. Шестеро мужчин сладят с любой ловкостью, но сладят ли они с магией?
Пересчитать всех, кто мог использовать силы иные от человеческих, Румпель мог по пальцам одной руки. И хотя для короля она была просто бунтаркой, которая наводила ненужный шорох, магу стало действительно интересно.
Он возник из ниоткуда снова, ровно за спиной становящейся все более загадочной и раздражающей незнакомки. Девушка стояла в конце улицы, возле колодца, и рассматривала карту.
— Обычно люди в этих землях не избегают разговоров со мной, — произнес он, все еще изображая вежливую улыбку.
Девушка подпрыгнула на месте, нервно оборачиваясь и раздраженно нахмурилась.
— Мне правда некогда. Но ваша способность подкрадываться – выше всяких похвал! – она покачала головой и сложив карту, убрала за пазуху.
— Уже покидаете эту милую деревеньку?
— Нет, просто ищу кое-что.
— А я уж подумал, что вы решили уехать куда-то, раз тут вам не рады.
— Мне не рады? – девушка усмехнулась, качая головой. Она оперлась на колодец, с уверенной улыбкой глядя на собеседника. – Если вы о тех мужиках, то, конечно, мужчины всегда не рады, когда что-то идет не так как хочется им. Но, поверьте, на них свет не сошелся. У меня хорошие отношения с многими.
— С кем же? С теми, кому вы оставили передние зубы в знак милосердия?
— С женщинами. – девушка улыбнулась еще шире, было видно, что она довольна собой. – Я помогаю им.
— То есть то, что вы провернули в таверне, это была помощь?
В ответ на вопрос мага в соседнем доме вдруг раздалась громкая ругань, грохот, словно кто-то швырнул тарелку в стену. Громогласный обиженный женский голос медведем взревел в четырех стенах.
— Случайно? Ты выбил зуб – случайно?! Какая поразительная случайность, Артур! Стоило девчонке явиться в наш город, и ты тут же падаешь о станок? Поделом!
— Говорю же тебе… — следом послышался знакомый мужской голос, дверь резко распахнулась, и ловелас вылетел из дома, как пробка, пущенная в полет.
Увидев стоящую у колодца девушку, он скорчил злую гримасу, а та помахала ему в ответ и громко расхохоталась.
— Чего он натворил? – из дома высунулась фигура массивной женщины со скалкой наперевес.
— Ничего такого… Просто лез руками куда не следует. – девушка кивнула ей в ответ. – Мне, наверное, не стоило…
— Нет, он заслужил. – женщина замахнулась на благоверного скалкой, — Давно пора.
Она еще раз кивнула и вернулась в дом, хлопнув дверью так, что птицы на соседних домах встрепенулись. Ее муж уже быстро шел в другую сторону по улице, зло пиная камни и спеша к дружкам.
Румпель присвистнул.
— Так вот как вы «помогаете женщинам».
Он повернулся обратно к девушке, и та картинно поклонилась.
— Абсолллютно бескорыстно.
— Я так и понял, — маг с улыбкой покачал головой. – Ну, мне пора. Спасибо за приятную беседу.
— Новый спектакль, — девушка подмигнула.
— Как всегда на высоте. Можно на прощание узнать, что вы ищете? Может, я смогу подсказать?
Он не ожидал особенного успеха, но девушка тут же кивнула, и достала карту.
— Местные сказали, тут где-то в лесу живет один… как бы сказать…Мудрец. Мне он нужен. Спросить совета.
— Возможно, лучше дождаться его появления в деревне? – маг сощурился.
— Нет. У меня дело поважнее чем порча на соседскую корову или какой-нибудь яд для местного зазнавалы. – Она махнула рукой. – Мое дело не для обсуждения в местных тавернах.
Что-то в ее тоне заставило Румпела поверить.
— Тогда… Разверните-ка карту. – он приблизился, глядя на закорючки и линии. – Вот тут… Вот тут есть тропа, обычно по ней ребятишки ходят собирать грибы. Дойдете до ее конца, а потом – налево, и до упора. Думаю, там вы его найдете.
— А откуда…- девушка внимательно проследила за его пальцем по карте.
— Случалось иметь с этим господином пару делишек. – Румпель улыбнулся самой широкой улыбкой, и поклонившись, развернулся и пошел вверх по улице, оставляя свою новую знакомую стоять и рассматривать карту.
Домой он вернулся с загадочной улыбкой на губах.
— Хоззяяин! – Ворон, услышав мага, закачался на жерди, взмахивая приветственно крыльями. – Как девчонка? Ррразговоррр удался? Кар?
— Еще как. – Румпель снял шляпу и повесил на крючок у дверей – Мне не придется бегать за ней больше в поисках ответов. Она придет сама.
А вот и арт, что может послужить обложкой для 22 или, например, 23 главы. Что же здесь происходит? Сражение в пром.зоне уже в самом разгаре? Или это фанатки решили разобрать персонажа на сувениры?
Да, без юмора никак… Ждём ваши варианты подписей к арту на стене группы «Три билета до Эдвенчер» https://vk.com/clubthreebileta.
Ранее нарисованные арты ищите в альбоме https://vk.com/album-156052173_277680665
С этим недонюханным ширхабом Хиссовым отродьем Роне… то есть достойным представителем рода Огненных Ястребов Рональдом темным шером Бастерхази… с этим, мать его темную, Роне... С ним все с самого начала пошло как-то не так. Да что там! Если бы просто не так… По утырке все с ним пошло, с этим наидостойнейшим представителем наидостойнейшего древнего рода. По самой рассамой утырке… если, конечно, быть честным и не стесняться в выражениях.
Дамиен светлый шер Дюбрайн предпочитал быть честным (ну хотя бы там, где это возможно — например, в мысленных разговорах с самим собой). Так проще. И в выражениях стесняться он не собирался. Во всяком случае, сегодня точно не собирался, сегодня ему как-то уже вроде бы было глупо и поздно изображать стеснительную барышню. И вообще, и тем более в выражениях. После таверны «Полкабана» (ох, какой же там жесткий пол, все колени отбил!), и гостевой спальни в доме шера Тавоссы, и еще одной таверны (той самой, ну да, наконец-то закрыл гештальт и вытащил занозу пятнадцатилетней давности, надо бы все же постараться запомнить название той таверны, теперь-то больше нет необходимости так старательно не запоминать), и той поляны в зарослях дикого малинника уже чуть ли не под самыми стенами Суардиса, и в самом Иль-Суарде… Ну, короче, после всего вот этого стесняться было как-то уже поздновато.
А вот переживать, понимая, какую же глупость совершил…
Переживать, пожалуй, самое время.
Мало тебе было проблем, светлый шер? Политических, профессиональных, личных, семейных… да, именно семейных: папенька-император, здоровья ему и долголетия, очень хорошо умеет озадачить внебрачного сына чем-нибудь посерьезнее и поглобальнее рутинных расследований, чтобы родная кровиночка не заскучала… не-не-не, Дайм никаких негативных эмоций по этому поводу не испытывает, только восторг и обожание, правда-правда, и искреннюю благодарность за такую заботу любимого монарха о том, чтобы полковник его Магбезопасности не заскучал…
Уф…
Кажется, отпустило.
Вот и хорошо, вот и не надо в эту сторону думать, особенно когда рядом нет темного магистра, способного слизнуть любую боль так основательно и начисто, словно ее и вообще не было (прямая польза, кстати, от контактов близкого рода с темными… ну это так, на заметочку). Можно подумать, у полковника Магбезопасности не найдется других проблем, о которых можно подумать. Нужно подумать.
О том же темном магистре, к примеру.
Проблема не в том даже, что тебя поймали на твой собственный принцип и протанцевали вокруг столба, как несмышленого малолетку. Проблема в том, что ты все понимаешь, все видишь, прекрасно осознаешь все последствия и проблемы… и ничего не можешь изменить. Как и раньше, те же самые пятнадцать шисовых лет назад.
Как и всегда.
Неприятная такая стабильность, вы не находите, светлый шер полковник Дюбрайн?
Дайм поймал взгляд своего отражения в тусклом зеркале и возмущенно фыркнул — слишком уж самодовольно и ехидно это отражение ему ухмылялось. А еще в его наглой ухмылке проскальзывала чуть ли не жалость, словно оно считало полковника МБ Дюбрайна полным придурком, которого даже отражать как-то совестно. И это уже вообще не лезло ни в какие порталы. Куда только катится мир, если даже собственные отражения ведут себя так нагло? Чего тогда вообще можно требовать от темного магистра… от Роне… Он хотя бы смотрит не так презрительно. Ох… как же он смотрит… Это же просто преступление — так смотреть!
Дайм мотнул головой, отгоняя наваждение. Сел на край кровати и одним движением сбросил надоевшие за день сапоги. Нет, ну правда! Просто Хисс знает что с этим шисовым темным шером, если честно…
Хм… Честно.
Дайм уставился в стенку. Честность — лучшая политика, во всяком случае, если общаешься сам с собой…
А ответь-ка сам себе предельно честно, светлый шер, и можешь даже при этом не стеснять себя в выражениях — что тебя так злит? Вернее, даже не так. Вопрос еще проще. И еще честнее.
Ты что, и правда злишься? На самом деле?
Ты что, и на самом деле предпочел бы, чтобы последних двух суток вообще не было? Или чтобы они были совсем-совсем другими?
Просто рутина. Просто рабочие будни, просто политика. Приехали, осмотрели потенциально важного и сильного будущего союзника-партнера (в том числе и брачного), договорились с представителем нынешних условных союзников о разделе сфер интересов и взаимном влиянии на потенциально интересный обеим сторонам объект, невидимыми чернилами подписали непроизнесенные договоренности, пожали друг другу руки в знак полного друг другу же недоверия и уважения и… разъехались?
И никакого безумного дождя на тракте, никакой грозы на троих, и никакого дощатого пола (от которого, кстати, до сих пор так приятно ноют колени, хотя вроде бы и не должны, вроде бы залечил сразу на автомате). Никаких алых глаз, близко-близко, отчаянных, шалых, навзрыд, на разрыв, никакой ласковой тьмы, так доверчиво и открыто раскрывающейся навстречу, никаких искусанных губ, жарких горловых стонов и горячего тела в твоих руках, дрожащего перетянутой струной… то есть никакого Роне. Только Рональд темный шер Бастерхази, славный представитель славного древнего рода, полпред Конвента и так далее и тому подобное…
И никаких проблем, связанных именно с Роне. Не с Рональдом Бастерхази, а именно с Роне, это ведь совсем, совсем разные проблемы. И не сказать, чтобы их было так уж мало и чтобы были они такими уж не важными…
Ты на самом деле этого бы хотел?
Дайм вздохнул. Подумал. Посупил брови, пожевал губами, покосился на свое отражение в тусклом гостиничном зеркале… невыносимо довольное, просто таки сияющее отражение…
И расхохотался, рухнув спиной на подушку.
— Здорово, хлопцы! — сказал Остап.
Он едва успел одернуть компаньона, который уже набрал воздух, чтобы грянуть привычное приветствие: «Слава Украине!» Командор боялся, что компаньона на блокпосту поймут неправильно.
Блокпост представлял собой странное убежище, сложенное из бетонных блоков так, что задней частью примыкало к ливневой трубе, проложенной под выщербленным асфальтом. Рядом с этой кубической конструкцией горел костер, на котором в закопченном котелке кипело варево, аппетитно пахнущее тушенкой. В стороне от сооружения ближе к лесополосе стоял львовский автобус.
Воинство на блокпосту был одет весьма пестро. Кто был в видавшем виды камуфляже, кто в шахтерских телогрейках и штанах из «чертовой кожи». Иные были в спортивных костюмах или просто в джинсах и ветровках. Правда, у каждого обитателя блокпоста был автомат, иногда даже с подствольником, или на худой конец помповое ружье или двустволка.
Обитатели блокпоста внимательно оглядели подошедших.
— Здорово, коли не шутите! – сказал один из сепаратистов.
Трое сепаров сидели на бетонных плитах, слушая рассказ четвертого – плотного мужика лет тридцати пяти с умным лицом и грубыми кистями рук, указывающими на то, что их владелец не чужд грубого физического труда.
Остап вслушался.
— Значит ситуация такова – сам я из Киева, пять лет проработал на Донбассе, грубо говоря, в самом Донецке. Прописка, естественно, киевская. На фронте с первых дней. Звонит на мобильник жена. Тебя, говорит, военкомат домогается. Дома уже трубку боимся взять, каждый день звонят. Вот тебе телефон, делай что хочешь, но чтобы нас больше не беспокоили. Сам знаешь, мама больная на всю голову, целыми днями телевизор смотрит. Вот, говорит, донюшка, убьют твоего дурака, выйдешь замуж за хорошего человека, настоящего украинца! Ладно, говорит, не буду тебя расстраивать, телефон я тебе дала, решай! Звоню. В военкомате обрадовались. А-а, говорят, давно ищем. Требуют, чтобы я с двумя комплектами белья, ложкой, кружкой, ванными принадлежностями прибыть наутро в военкомат.
Я им говорю: «Да я вообще-то не в Киеве и вообще уже воюю».
Военкоматовские заинтересованно спрашивают: «Где? Когда призвался? Какая часть? Кто командир?» Ну, думаю, надо удовлетворить их любопытство! Говорю: «Доброволец. Шахтерская дивизия. Ополчение ДНР. Командир у меня Мозговой». Пауза. Потом, кино и немцы, робко интересуются: «А когда к нам собираетесь?»
Ну, я им говорю: «Ну, здесь разберемся и сразу к вам!»
На плитах заржали.
— А я тут на днях в Полтаве был, семейные дела улаживал, — вклинился в разговор другой, – зашел в частную пекарню за хлебом. Мать попросила. Так вот, у них один хлеб называется «Украина». Говорю продавщице безо всякой задней мысли: «Дайте мне половину Украины». Слышу, из очереди так ехидно спрашивают: «А вам Криму мало?»
На плитах опять загоготали.
Остап повернулся к пожилому мужику, лицо которого еще хранило следы угольной пыли. Знаете, пыль въедается в кожу, потом окрашивается и на лице проступает характерная синяя сыпь.
— Нам бы старшего? – сказал командор.
— Ну, я буду старшим! – с достоинством отозвался мужик.
— Значит, такое дело, — начал Остап доверительно.
Ой, не те люди сидели на посту, не скакали они, гады, на Майдане, про олигархов и как создаются состояния все правильно понимали, а потому не годились в деловые партнеры.
Мужичек на Семен Семеныча Гришина не внешне, не душевно ни капельки не походил, он сразу нахмурился и отрицательно покачал головой. И сразу же предложил свой вариант, который командору совершенно не понравился. Когда привыкаешь к слову «на», такие слова, как «дай», а тем более «отдай», просто не укладываются в голове. Остап по заветам предков чтил уголовные уложения любой страны, но предложение добровольно отдать кому-то благополучно «отжатое» не находило в его душе какого-либо отклика.
— Значит, не договоримся? – безнадежно поинтересовался он.
Упертый сепаратист покачал головой.
— Я же для тебя стараюсь, — объяснил он. – Ты отсюда куда поедешь?
— В Киев, — осторожно сказал Остап.
— Ну, вот, — поднял палец сепаратист. – А что у нас по дороге в семи километрах?
— Перекресток.
— А на перекрестке будет украинский блокпост. И если не мы, то они твою машину за милую душу раскурочат. Здесь не Киев, здесь все жрать хотят! Ну, и автоматы у нас. Убедительно?
Аргументы были весомы, что и говорить. К случившемуся Остап отнесся с философским спокойствием. Ну, пошли по шерсть, а вернемся стриженными – бывает! Поэтому он не стал брыкаться и бить всех по головам подвернувшимися под руку предметами. Надо признать, что оплошал, не стоило лезть в воду, не выяснив, имеется ли поблизости брод. Похоже, он повторил ошибку своего прадедушки. А за ошибки всегда приходится платить.
— Ладно, старшой, — без нажима сказал он. – Жизнь длинная, может, еще свидимся!
— Чего ж не свидеться, — улыбнулся сепаратист. – Будет товар — заезжай! Т руководства республики благодарю з помощь!
И крикнул остальным:
— Ребята, гуманитарка пришла. Быстренько, быстренько, перегружай все в наш автобус! Денис, автобус отгонишь к школе, там на всех поделят!
Увидев происходящее, Петр Ангел возмутился.
— Та що ж це таке? Та то хіба люди так роблять?
Нет, не понимал побратим Остапа, что именно нормальные люди так и поступают. Ну, положа руку на сердце, скажите – а вы оставите явным жуликам машину продуктов в голодное время или сделаете упор на собственную революционную сознательность?
— Успокойся, — сказал Остап. – Вернемся в Киев, выплачу тебе твою долю!
На плитах продолжали вести разговор. Не все кинулись разгружать машину – и тут дедовщина свое место имела, а может, у людей совесть была.
— У Солнечного на той неделе правосеки машину с бородатым задержали. Думали, Бюст Карлу Марксу, решили над жидком посмеяться. Оказалось, он и не еврей вовсе, а из греков, Аристотелем его звали.
— Да и над Карлом Марксом они напрасно смеяться думали, у него Рокфеллеры и Ротшильды экономике учились…
Остап постоял немного, задумчиво глядя, как знатоки Маркса грабят имущество, уже ставшее ему своим, потом поинтересовался небрежно:
— Слышь, старшой, а что, брешут люди насчет памятников?
— Почему – брешут? — удивился дончанин. – Бывает. Уж если люди бегут с Украины, то памятникам там точно не место. Вчера, например, грузовик с Ильичами проезжал. Мы пропустили. Куда им, бедолагам, деваться, если по всей стране памятники курочат? Вон на прошлой неделе один даже калека был, кто-то Ильичу руку отпилил, которой он в светлое будущее указывал!
— Кажется, я знаю, кто его калекой сделал! – хмыкнул Остап. — Как же их «Правый сектор» выпустил?
— А что они могли сделать? У Ильичей знаешь, какая охрана была?! Такие бойцы и тебе бы не помешали! Ладно, бывай, некогда мне с тобой разговоры разговаривать. Будет что – завози!
Как и говорил сепаратист, украинский блокпост оказался в семи километрах по шоссе. Под желто-голубым прапором стояла кучка людей в камуфляже. Один из них поднял руку.
— Сотник Петренко, – хмуро представился он. – Кто такие? Из Донецка?
— Из Киева, — сказал Остап. – Гуманитарку добровольческому батальону возили.
То, что Остап говорил по-русски, не вызвало у украинского воинства никакого протеста. Они и сами щедро матерились на общеславянском языке. И украинские слова щедро мешались с русскими.
— Так… — старший наряда проверил документы. – Все правильно… Тільки вибачай, машини я у тебе отожму. Для потреб армії.
— Не отожмешь, — сказал Остап, предъявляя благодарственное письмо волонтеру Остапу Башкуртовичу Бендеру за оказание содействия в экипировке и снаряжении батальона «Донбасс». Печать и штамп были на месте.
— Ну, Семен Семенович… Ну, комбат… І що? Хто він мені? Кум, сват?
— А это?
Мощный был документ, подписанный в свое время головой Ивано-Франковска и свидетельствующий о том, что Остап Бендер является двоюродным внуком Степану Бандере.
— Это як? – сотник растерялся.
— А с ними не хочешь поговорить? – командор сунул заторможенному от неожиданных дум сотнику две фотографии. На одном из них он пил пиво с добродушно посмеивающимся Дмитром Корчинским, на другом стоял в обнимку с Тягнибоком и Ярошем.
— Твій козир старше, — признал сотник. – Проїжджай
Наглый был сотник, поэтому и Остап не удержался, чтобы не ущипнуть собеседника:
— Как же вы грузовик с Владимирами Ильичами в Донецк пропустили?
— На тій стороні повідомили? – сотник недобро прищурился, но не стал обострять разговор с непонятным ему собеседником. Береженого — Бог бережет!
Он почесал голову.
— Спробуй, не пропусти. Їх дві машини з Криворізькою червоною гвардією супроводжувала. Я ще з глузда не з’їхав, щоб з чугуняками махаться. Та й краще это – все менше комуняк на Батьковщине залишиться, чистіше буде! Он, у Подільському статую Григорія Івановича переплав хотіли пустити.
Так замкнувся в мавзолеїике, три години тримав оборону. Ми і їхнього генерала Ватутіна днями пропустили, а як не пропустиш — з ним їхали автоматники. Серйозні хлопці, минулу війну пройшли!
— В грузовике ехал?
— Навіщо у вантажівці? На «меріна» їхав! Слухай, чого ти допитуєшся? Тебе відпустили? Так їдь собі з Богом, чоловіче!
Остап неторопливо сел в машину, приоткрыл окно.
— Слава Украине!
Хлопцы, стоящие под прапором тут же подобрались.
— Героям слава!
Остап рукой показал водителю грузовика следовать за ним и тронул машину.
— Дывись, якой хитромудрий, — сказал один из хлопцев и сплюнул. – Самого Дмітро знає, з Тягнібоком и з Ярошем в обнімку. А тут… — и он безнадежно махнул рукой.
Петр Ангел возбужденно прыгал на заднем сиденье.
— Остап Башкуртовiч! Командор! А що ж ти тих так не відшив? От, як тут перед тобою навитяжку стояли!
— Эти люди страх имеют, — пояснил Остап. – А те уже ничего не боятся.
— Істинно москалі! – с убежденной ненавистью сказал Ангел.
Дальше молчали, слушали радио.
«Відбувся Радий Безпеки ООН з України.США і інші члени Совбеза ООН виступили із звинуваченнями в адресу Росії».
«Рада директорів Міжнародного валютного фонду в середу розгляне пакет допомоги Україні в рамках нової програми співпраці. Попередня домовленість про кредити на 14-18 мільярдів доларів була досягнута в кінці березня, після того, як місія МВФ завершила оцінку стану української економіки»
— Сообразили, что мы еще дышим, — проворчал Остап, — хотят, чтобы уж наверняка!
— Що ви лаетесь? – не понял Петро. – Хороша справа. Кредити неньці дають!
— Петя, — вздохнул Остап. – Ты как малое дитё! Сам знаешь: берешь чужое и на время, а отдаешь сои и навсегда.
— Коли то ще буде, — обиженно огрызнулся Петро. – А грошики сьогодні потрібні. Достаток Україні буде!
— Хорошо бы Украине, — пробормотал Остап. – А то ведь до страны и не дойдет!
Звонкая дикторша продолжал доносить до населения новости.
«Черга вантажівок і легкових автомобілів в пункті пропуску на кордоні Херсонської області України і Криму в пункті пропуску “Чонгар” розтягнулася на чотири кілометри, повідомила в середу прес-служба госпогранслужби України. Найбільші ускладнення зараз спостерігаються в пункті контролю “Чонгар”. Тут черги на виїзд з України розтягнулися на чотири кілометри і мають тенденцію до увелічені».
— Ось москали! –встревоженно сказал Петр. – Уже в Крим не пускають!
«Виконуючий обов’язки президента України Олександр Турчинов заявив, що озброєні сили України приведені в повну бойову готовність. Про це повідомляє УНІАН. «Я ще раз повертаюся до реальної небезпеки розв’язування Росією континентальної війни проти України. Наші озброєні сили приведені в повну бойову готовність», — заявив Турчинов».
Остап раздраженно выключил приемник.
— Це що ж, війна з Росією? – растерянно сказал Петро Ангел. – Та то хіба можна? У них бомба, літаки. Палитимуть Країну!
Хорошо, хоть это понимают, — подумал Остап. – Но меня больше занимают четырнадцать миллиардов, которые обещают Украине. Это ведь какой простор для комбинаций. А война… Ее не будет, в крайнем случае, Россия просто не явится на нее. И придется незалежникам воевать с донбасскими ватниками. Что ж, ничего хорошего и это не сулит. Но кредиты… Главное, вовремя собрать урожай, а там хоть бурьяном все зарасти! Тут он вспомнил свой разговор с рассудительным сепаратистом, и захохотал.
— Ты чего, Остап Башкуртовiч? – встрепенулся задремавший Ангел.
— Вспомнил, как нас сепары обкорнали, — Остап прибавил газу и с удовлетворением увидел, что грузовичок послушно последовал за ним. — Поехали по шерсть, а вернемся стрижеными! Хорошо, что свои вояки не обули! Кажется мне, я судьбу прадеда повторяю!