Страшная и ужасная тьма опять проиграла свету. Во всех смыслах.
И как это так получается, что тьма, такая сильная, такая всеобъемлющая, всепоглощающая и вроде бы обязанная быть непобедимой — всегда проигрывает? Сдается. Отступает. Распластывается у ног робкой тенью, прячется в щелях, растворяется без остатка в перламутровой бирюзе рассветного неба.
Как, например, сейчас…
Роне лежал, бессильно раскинувшись поперек своего роскошного ложа, которое язык не поворачивался назвать кроватью («императорское лежбище» — так обозвал его Дайм, а уж он-то в императорских лежбищах толк знает… наверное) среди сбитых подушек и скомканных простыней. И бездумно смотрел, как медленно розовеет и наливается золотом небо за высоким стрельчатым окном. Распахнутым настежь окном — ночью им с Даймом было жарко. Очень жарко.
Дайм…
Дайм ушел очень рано, когда было совсем темно. И сейчас, наверное, уже покинул Суард. До Сашмира ему добираться не менее десяти дней, это в лучшем случае, и половину из них морем. Если ветра окажутся не попутными, то и дольше. Сегодня он собирался ночевать в Кардалоне. Завтра к вечеру доберется до Найриссы. Возможно. Плохо быть светлым, не умеющим ходить тропами тени.
Вот и все.
Роне не стал его провожать. Целовать на прощание, желать счастливого пути и все такое — вот еще глупости, смешно и нелепо (да и не надо никому… Дюбрайну уж точно не надо). Притворился, что спит. А Дайм притворился, что поверил. Высокие отношения. Единственно возможные между светлым и темным, пытающимися удержаться на хрупком льду чего-то вроде противоестественного… ну скажем так, взаимовыгодного почти что сотрудничества, — я притворюсь для тебя, а ты притворись, что поверил.
Последний раз притворись.
Вот и все…
Сколько раз за последние двое суток Роне это себе повторял, будучи уверенным, что и на самом деле все. Стиснув зубы, отрывая по живому, улыбаясь и твердо зная: больше ничего не будет, все, конец. Пора и честь знать.
Сколько раз ему уже казалось, что конец, все, пора и честь… Сначала в “Полкабана”. Потом в доме шера Тавоссы. Потом в той безымянной таверне, навсегда пропахшей солнечными ромашками. В роще. Над ручьем. В том чулане для сломанных швабр, мать его, еще бы понять, как они там оказались…
И теперь вот в Башне Рассвета.
И каждый раз это было больно. Очень. И не хотелось верить. До дрожи, до судорог, до тошноты. И приходилось убеждать себя, что и так получил больше, чем мог рассчитывать, больше, чем вообще кто-либо из темных со времен восстания Ману, грех жаловаться, Роне, нельзя быть таким жадным, ну правда же, гневить богов… И еще более их гневить, разевая рот на большее. Получил? Распишись и успокойся. Можешь даже не благодарить Близнецов, они привычные, а ты темный. Все.
Все, слышишь?!
А потом каждый раз оказывалось, что это еще не конец. И каждый раз не было ни малейшей возможности устоять и отказаться от продолжения, предложенного с такой небрежностью и обыденностью, словно в нем ничего особенного и вовсе не было. Словно это так и надо. Восхитительное, выматывающее, потрясающее безумное продолжение, одно на двоих. Каждый раз. Снова и снова.
Двое безумных суток, до краев полных лихорадочного восторга, невероятной мощи, сплетения сил. Наслаждения такого острого, что оно легко превращается в боль, а боль возвращается удвоенным наслаждением.
А ведь светлый ублюдок тебя сделал, Рональд темный шер Бастерхази. Как ребенка несмышленого протанцевал в красивом па вокруг сашмирской колонны, поманив конфеткой в яркой обертке. Вкусной такой конфеткой, желанной, единственной и неповторимой. И самое подлое, что он даже не отобрал ее, конфетку эту. Честно отдал.
Честно.
Собственно, именно этим он тебя и сделал — своей честностью, светлой и наивной до оскомины. Ну и заботливостью, конечно, не менее светлой и еще более наивной. Страшное оружие, если разобраться, против которого ни у одного темного не найдется защиты. Вот и у тебя не нашлось…
Помнишь Файербаха, Роне? Конечно же ты его помнишь. Невозможно забыть того, кто тебя почти сломал, почти превратил в идеального слугу для себя и своих подручных-дружков, старших ученичков Паука, с молчаливого одобрения Его Темнейшества. Спасла тебя тогда разве что обостренная паранойя. Ну и еще то, что Файербах никогда ни о ком не заботился, кроме себя. И уж тем более никогда не старался быть осторожным и нежным, и… в общем, не старался.
Тебе приходилось все это додумывать самому. От безысходности и отчаяния, перемежая с мечтами о мести, чтобы окончательно не свихнуться. Но самому. И именно что вперемежку.
И, наверное, именно поэтому ты так отчаянно запаниковал, когда вдруг поймал себя на том, что эта мразь начинает казаться тебе не таким уж и плохим вариантом возможного хозяина… по-своему даже заботливым… по очень своему, конечно, но все же. Ну а что? Бывают и хуже. Сам знаешь, что бывают, за примером далеко и ходить не надо, вон он, пример, с тростью наперевес, маячит в своей паутине… А Файербах хотя бы ни разу не пробовал на тебе неистребимых проклятий. Кости ломал, было дело, размазывал и унижал, потрошил и высасывал до донышка, так, что не вдохнуть и восстанавливаться потом долго и нудно, тоже было. Но все-таки не до смерти же. И особо злостных проклятий не вешал. Добрый шер.
Тогда ты и понял, что Файербах не жилец.
Его придется убить. При первом же удобном случае. А если случаев долго не представится — самому создать. Потому что иного выхода нет.
(Ну а еще ты тогда в дикой панике наставил себе таких мощных и совершенно неправильных ментальных блоков, что Паук, присмотревшись, только крякнул с досады и трость опустил. Даже бить не стал, так расстроился).
А потом ты его убил. Файербаха. И не только его. И это оказалось намного проще, чем ты боялся. И главное, очень вовремя, он ведь тебя почти доломал тогда. Почти. Хотя “почти” — не считается. Ведь не смог же. И никто другой тоже не смог.
А Дайм смог.
Сначала починил, а потом подчинил. И сломал. И починил снова. И снова сломал. Потому что не притворялся. И против этого, непритворного, оказались бессильны самые мощные ментальные блоки.
Мальчишка. Зазнавшийся улыбчивый щенок. Шисов императорский ублюдок.
Дайм…
Использовал для собственного удовольствия и пользы, прокачивая силу, продуманный светлый ублюдок. Выжал по максимуму и свалил по своим магбезопасным делам. Ну а то, что тебе и самому было как бы тоже… и до сих пор есть… ну так это побочный бонус и дополнительные крючочки, чтобы уж точно никуда не сорвался в процессе, чтобы даже мысли такой не возникло.
Ну так и не возникло ее. В процессе. Отличные крючочки, чего уж…
А самое страшное, пожалуй, что тебя это совсем не пугает. И даже не огорчает… ну, почти. Использовали? Ладно. Пусть. И даже не жалко.
А единственное, чего жаль и что огорчает на самом деле — это то, что такого больше не повторится.
Никогда.
Вот и все. Теперь всерьез и на самом деле. Окончательно. Без дураков и надежды на продолжение.
И… Оно не пугает, нет. Просто слово. Просто…
Никогда.