Любопытно, читать, как все начиналось.
Бернгардт. Кажинский начинал работать с известным дрессировщиком Дуровым. После серии экспериментов Б. Кажинский воспроизвел продуманное Дуровым движение, как свою собственную ассоциацию идей и движений, как приказ из своего собственного мозга. Иными словами, Владимир Леонидович Дуров осуществил маленькую радиопередачу из своего мозга, которую незаметно для своего сознания воспринял Кажинский. Чуть позднее для доказательства электромагнитной сущности явлений передачи мысленной информации в опытах В. Л. Дурова Кажинским в 1922 году было построено и опробовано экранирующее устройство, позволяющее изолировать в электромагнитном отношения экспериментатора от подопытного животного. При этом был использован известный из физики эффект экранирующей клетки Контакт сразу терялся. Таким образом была доказана электромагнитная сущность мысли, возникающей в человеческом мозге.
Любопытны рассуждения Орнальдо (Смирнова): «Когда мы общаемся с кем-нибудь и хотим, чтобы человек принял нашу точку зрения или почувствовал по поводу какого-то события то же, что и мы, у нас есть два пути. Первый путь — убеждение, логические аргументы. Второй — внушение. В обыденной жизни мы пользуемся и тем и другим без всяких семинаров, и вроде бы понимаем, каким способом достигаем своих целей, хотя это не всегда легко определить. Давайте все же для ясности определимся в понятиях. Итак, убеждая, мы привлекаем какие-то логические аргументы: «Я прав поэтому, поэтому и поэтому». В таком случае, что такое «доверие» с позиций убеждения, логики? Что значит: «Я этому человеку доверяю сознательно» Это означает, что мы достучались до разума соперника по спору, и он встал на нашу точку зрения. А что есть внушение? Внушение – это бессознательное принятие человеком вашей точки зрения. В чем-то это воздействие сходно с религиозной верой. В ней также предлагается уверовать без аргументов убеждения. И на многих это действует».
Постепенно эксперименты ширились. В Ленинграде в 1926 году был создан НИИ по изучению возможностей гипноза и психологическому воздействию на человека и общество. Наряду с обычными экспериментами, связанными с воздействием на человека силами гипнотизера, здесь изучалась природа гипноза и деятельности мозга как электромагнитного явления, связанного с деятельностью мозга. Изучалось наличие биологической радиосвязи у насекомых. Наряду с опытами, проводимыми непосредственно в лаборатории, сотрудники зоопсихологической лаборатория В. Л. Дурова систематически собирали материалы, свидетельствующие о наличии элементов биологической радиосвязи также у различных животных, птиц и насекомых. Обращалось внимание на зарубежные исследования в этой области. Интерес вызвало сообщение английский биолога Л. Харля, который, наблюдая за поведением некоторых бабочек, обратил внимание, что самка моли может призывать к себе самца иногда с расстояния в несколько километров. Вначале Харль предположил, что это происходит в результате возбуждения самкой в пространстве особых акустических колебаний, которые воспринимает самец. Однако вскоре он отказался от этой гипотезы, ведь наблюдения велись в центре шумного города, откуда бабочка вряд ли могла бы звуками призвать самца из сельской местности. Л. Харль нашел более правдоподобным объяснить наблюдаемый факт способностью насекомых своими усиками излучать и улавливать электромагнитные волны. Продолжение опытов обогатило ученого новыми фактами, укрепляющими его в верности сделанного им вывода. По утверждению Л. Харля, ему удалось с помощью радиоприемника «подслушать» тоны, характерные для электромагнитных волн, излучаемых самкой. Вместе с тем он доказал, что самец моли, восприняв эти волны, поднимался в лет, направляясь к самке.
Проверкой результатов исследований английского биолога занималась зоопсихологическая лаборатория Дурова. Ее сотрудники не только подтвердили правильность выводов англичанина, но и сумели зафиксировать электромагнитные частоты, на которых передавались сигналы.
Уже к концу двадцатых годов работы советских исследователей П. П. Лазарева и В. Ю. Чаговца давали возможность подходить к феномену передачи мысленной информации на расстояние с точки зрения генерирования электромагнитных волн в нервных клетках мозга. Возможность использования этого явления в практических целях было лишь это вопросом времени. В то время Б. Кажинский пишет: «Одно лишь вызывает чувство глубокого удивления. Это ничтожно малая мощность излучаемой мозгом энергии при акте передачи чувств и переживаний на расстояние. И этой малой энергии все же достаточно, чтобы привести в действие рефлекторный прибор «биорадиоприемника» — мозга. Достигнем ли мы такого совершенства, если попытаемся создать подобный прибор, неизвестно, но нет сомнения — нам надо идти по этому пути».
Невролог проф. Л. Л. Васильев провел экспериментальные исследования в Рефлексологическом институте. Исследователь пытался установить влияние магнита на условия приема перципиентом мысленного внушения от индуктора. При этом большой подковообразный магнит, удерживавший груз весом 1,6 кг, подносился с затылочной стороны к голове испытуемого на расстоянии около 5 см так, чтобы он не прикасался к волосам. Во время опытов испытуемый не знал, когда и как применялся магнит. Оказалось, что магнит действует только в том случае, когда его полюса приходятся строго один против правой, а другой против левой половины головы. Когда северный полюс магнита приходился против левой половины головы, испытуемый воспринимал внушение. При обратном положении полюсов внушение не воспринималось. Эти опыты показывают влияние магнитного поля на прохождение нервных процессов в коре головного мозга человека. В частности, человеку под гипнозом вкушалось, что он видит определенный зрительный образ, картину, фигуру. Он действительно подтверждал, что «видит» это. Следует подчеркнуть, что зрительное ощущение внушаемой фигуры возникало непосредственно в мозгу гипнотика, точнее в зрительных долях коры его головного мозга. В этом случае не могло быть и речи о передаче данного зрительного ощущения в мозг от светочувствительного слоя сетчатки глаза, как от зрительного рецептора гипнотика. Когда поднесенный к затылочной части головы гипнотика магнит несколько сдвигали в сторону, сдвигалась и искажалась воспринятая его мозгом фигура.
Из этого был сделан смелый по тем временам вывод: до того считалось, что живые ткани организма не обладают магнитными свойствами. В молекуле белка во время химической реакции тоже появляются свободные, т. е. неспаренные, электроны. Обнаруживаются они и в химическом веществе, из которого формируется ядро живой клетки. Следовательно, электромагнитные процессы в мозге человека научно обоснованы и неизбежны.
Постепенно из разнообразных по форме научных кирпичиков складывалась картина, позволяющая познать истину.
Более того, появлялась возможность претворения идей в жизнь.
В докладной записке, подписанной Кажинским, Васильевым, Орнальдо, и адресованной в ЦК ВКП(б) говорится о том, что на новом этапе деятельности в рамках проекта «Глаза и голос» исследования ведутся по следующим направлениям:
1. Исследование возможности экстренно модулировать поведение группы людей. Эта задача подразумевает немедленный биорадиологический акт, оказывающий влияние на поведение группы людей.
2. Длительное биорадиологическое воздействие на отдельных людей и группы людей позволяющее в течение длительного времени модулировать поведение группы людей в ситуациях многократного свободного выбора на фоне действия экстренной неосознаваемой посылки. Практическое решение этой задачи означает возможность существенно влиять на поведение людей в общественных группах и стихийных объединениях, например, в толпе..
3. Исследования связи эффективности биорадиологического воздействия в связи с различием личностных черт. Несомненно, что на характер выполнения внушаемого поведения будут оказывать влияние особенности личности — циклотимия, эпитимия, шизотимия и др. заболевания.
Несомненно, что любой первично социализированный человек имеет открытую способность к внушению, а это в свою очередь подразумевает возможность, как постепенного изменения его внутренней картины мира, так и экстренного. Большинство здоровых лиц практически возможно сколь угодно долго подвергать биорадиовнушению (БРВ). Даже без специальных приспособлений при наличии сильного лидера возможно модифицирование больших групп людей и даже народов. БРВ позволяет ускорить процесс модификации. Внушение может быть использовано для коррекции психики отдельных людей и сколь угодно больших общественных групп.
Методы могут сколь угодно разнообразными: путем неосознаваемого ввода корректирующей программы на фоне действия соответствующих лекарственных препаратов и других медицинских факторов аудиовизуальную воздействие на психику путем неосознаваемого внушения, акустическую вмешательство в психику путем неосознаваемого внушения при прослушивании любой акустической информации (речи, музыки или шума радиотрансляции, фонограммы или телефона). Область применения методов акустического БРВ очень широка. Возможно использовать БРВ для коррекции (изменения в нужную сторону) поведения, как отдельных людей, так и группы, например, с целью повышения работоспособности или снижения вероятности краж в магазине, а также для купирования или разрастания массовых беспорядков и панических реакций.
Политические лидеры Советской России суть ухватили мгновенно. Им было все равно, как называется воздействие и каким образом оно осуществляется, главное – все это можно было сделать быстро и без особых затрат.
Секретным постановлением ЦК ВКП(б) и Совета народных комиссаров от 25 октября 1933 года проекту «Глаза и голос» была дана зеленая улица.
Работа по осуществлению секретного проекта, связанного с быстрым изменением менталитета российского гражданина, осуществлялась по нескольким направлениям. Гипноз и биорадиосвязь были только одним из способов, определенных руководством проекта. Кроме того, попытки изменения менталитета осуществлялись официальным и вполне легальным путем: через искусство и в частности через литературу, через бытовые отношения, общественные связи. Внушалась мысль о необходимости самопожертвования в интересах государства, о необходимости подчинения личных интересов интересам общественным, о превалировании общественной собственности над личной.
Досье «Глаза и голос» открывает нам интереснейшие страницы прошлого. Оказывается, что знаменитая радиобашня на Шаболовке предназначалась не только для подачи радиосигналов, но и планировалась для усиления сигналов биосвязи посредством устройства, разработанное инженерами Б. Кажинским и В. Васильевым в начале тридцатых годов. Более того, попытки организовать незримую и неслышимую биосвязь со слушателями осуществились. Именно с целью получения вместе и иной акустической информацией специальных шифрованных сигналов, позволяющих корректировать в нужную сторону поведение населения страны, в тридцатые годы по указанию И. Сталина во всех деревнях и городах Советского Союза были установлены приемники-репродукторы. Впоследствии они приняли вид тех самых круглых черных «тарелок» которые начали приходить в каждый дом и несли наряду с новостями, радиопьесами и концертами народной музыки шифрованные сигналы, заставляющие граждан осознать, что тезис «ничье – значит, мое!» неприменим в общественной жизни, и что значительнее правильнее будет мысль о том, что ничье является в первую очередь общественным, а, следовательно, принадлежащим каждому. В сознание граждан официальным путем и через шифрованные сигналы активно внедрялись принципы, позже сформулированные в Моральном Кодексе строителей коммунизма, любовь к родине и партии, патриотизм и патернализм. Ради этого были построены первые радиозаводы, активно перевыполнявшие планы первых пятилеток. И надо сказать, что эта работа дала свои результаты. К началу Великой Отечественной войны население страны было готово дать отпор любому агрессору и большинство искренне считало, что лучше их Родины нет, а все трудности, что встречаются на тернистом пути движения к коммунизму, являются временными и преходящими. Трудовой энтузиазм населения был достаточно велик – стройки предвоенного и послевоенного времени убедительно показывают это. Ненависть к внешнему и внутреннему врагу была столь великой, что любое посягательство на строй, партию и вождей, по мнению подавляющего большинства населения страны, заслуживало только смерти.
Разрушение системы Большой Башни Шаболовки, в которую были посвящены лишь Сталин и Берия, привело к общественному нигилизму, росту недовольства и, в конце концов — к развалу великой страны.
Плохо это или хорошо – судить читателю. Не сомневаюсь, что многие истинные патриоты пришли бы в ужас, узнав, что их сознанием манипулировали, пусть даже в благих целях. И наоборот – нынешние правители отдали бы многое, чтобы вернуть безвозвратно утраченную систему на прежнее место.
КОНЕЦ
В магазине «Икея» было, как всегда, шумно. Лика нашла укромное место в одном из интерьерных уголков, где и присела на диван. Улыбнулась, вспомнив, как одурачила погоню. Въехав на КАД, свернула на развязку к торговому комплексу, где располагались «Икея» и «Мега». Вертолёт завис над парковкой, но Лика уже скрылась в дверях магазина, бросив машину, как попало.
Она поправила чёлку. Непривычная причёска раздражала. Чёлка появилась как-то сама во время трансформации. Спрятавшись в кабинке для переодевания в одном из магазинов «Меги», Лика решила попробовать перевоплотиться без всякой фотографии. И у неё получилось! Она так ярко представила соседскую девочку-тинейджера, что это сработало. Теперь у неё не только конопушки на круглом лице, но и пушистые рыжие волосы. Значит, теперь она умеет менять и прическу. Потрясающе! Впору порадоваться, если бы не смятение в душе: ей надо подумать, что делать дальше, и как защитить не только себя, но и близких людей. Силы, с которыми она вступила с противоборство, слишком опасны. Она встала и направилась на остановку.
Если кто и следил за ней, то очень умело. Во всяком случае, Лика никого не заметила, хотя усиленно путала следы: меняла вагоны, поезда и направления. «Ладно, будем считать, что от хвоста я оторвалась», – с каким-то азартом решила она и перешла на красную линию метро. От Ленинского проспекта до дома она шла почти спокойно и только на подходе к дому снова заволновалась. Но почему бы ей не забежать к Насте для начала, узнать, что тут и как? Лика резко свернула и пошла к высотке, где жила Настя. И чуть было не ввалилась к ней в облике рыжей девчонки. К счастью, вовремя вспомнила и вернула своё лицо.
***
– Ой, – сказала Настя, открыв дверь, – нашлась? Тут тако-о-о-е было!
– Верю, – Лика через силу улыбнулась. – А у тебя поесть нечего? А то, боюсь, дома меня не сразу покормят.
– Да, конечно, – Настя потащила её на кухню. – Вот тут в холодильнике много чего. Ты пока ешь, я сейчас приду.
Лика с благодарностью кивнула. Хорошо, что они с Настей не поссорились. В смысле помирились. Лика тоже виновата в том, что произошло. Она налила чая, отрезала кусок колбасы и положила его на булку. Ещё никогда простой бутерброд не казался ей таким вкусным.
– Ты моим звонила? – спросила она, когда Настя вернулась.
– Что? – подруга, казалось, не расслышала вопроса. – Ах да. Звонила, конечно. Мать твоя чуть душу из меня не вытрясла. Не верила, что не знаю, где ты. Думала, покрываю тебя. Ну, как обычно, – она слабо улыбнулась.
Лика вздохнула. Да, столько лет вместе, чего только не пережили и всегда прикрывали друг дружку. Неужели последняя ссора всё же не прошла бесследно для обеих? Настя, похоже, тоже чувствовала себя не в своей тарелке.
– Прости меня, – сказала Лика, – за ту историю. По-дурацки вышло.
Настя махнула рукой и принялась отщипывать кусочки мякиша от батона. Лика удивилась: Настя не ела булку лет с тринадцати, чтобы не поправляться. И завидовала Лике, которая ела что попало, и ни грамма не прибавляла.
– Ты мне расскажешь, что у тебя случилось? – неуверенно спросила Настя.
Лика посмотрела на неё и кивнула. Да, расскажет. Но не сейчас. Сначала надо попасть домой, выдержать бурю родительского гнева, попытаться успокоить их и вместе решить, что теперь делать.
– Я с тобой пойду, – Настя решительно тряхнула головой. – При мне не будут так сильно ругать. Твоя мама меня любит.
– Спасибо.
Лика и правда была благодарна, и правда побаивалась идти домой. Страшно было не то, что будут ругать, а то, что мама будет плакать, и Лика при этом будет чувствовать себя последней свиньёй.
– Пошли, – она встала. – Пропадать так с музыкой.
– Восстанавливать обе киборгские комнаты, — совершенно спокойно ответил Платон. – В мансарде девушки… пока пятеро, но если с Мирой отправят и Зиму, то шестеро… без проблем поместятся. Какую комнату занимают сейчас Родион и Эстер? Спальню? Тогда для бабушки надо приготовить гостевую… в гостиной можно на диване Сэма устроить, ему там даже удобнее будет охранять. Я уже сообщил Раджу и Василию, к среде комната для Зарины Баженовны будет готова… не переживай, смотри лучше, какой у нас Хельги удалец, сколько водорослей насобирал.
— Хельги, на дне ещё что-то осталось, или ты всё принёс? – удивлённо спросила Нина гордо стоящего парня в мокром купальном костюме, притащившего из озера очередную ношу.
— Осталось! – ответил он, — я самые длинные брал. А коробочку можно взять?
— Какую коробочку? – не поняла Нина, и «семёрка» тут же скинул ей на видеофон с десяток голографий, на которых была видна лежащая на дне и опутанная водорослями шкатулка коричневого цвета размером примерно пятнадцать на двадцать сантиметров.
— Достань её… только если это не опасно. Вдруг там отрава или какое-нибудь оружие? Будь очень осторожен… и если найдёшь что-то ещё, что не должно лежать на дне, можешь доставать тоже.
Хельги радостно кивнул, ушёл в воду и через несколько минут вернулся со шкатулкой в руках. Платон осторожно взял её, просканировал, нашёл сбоку две кнопки, нажал их и медленно открыл — в шкатулке оказалось несколько запаянных пластиковых пакетиков с банковскими картами и пакетик с флешкой.
— Хельги, где именно ты нашел эту шкатулку? Если не замёрз и ещё не голоден, поныряй, пожалуйста, ещё немного и посмотри, нет ли ещё каких-либо предметов рядом… или поблизости. И достань их, если это не опасно, — попросила парня Нина, — а мы пойдём в дом и узнаем, что на этой флешке.
— Не надо открывать этот пакетик. Лучше сразу позвонить Степану и отдать всё ему, он решит, что с этим делать, — возразил Платон, — если придётся разбираться с полицией, то лучше через него. Я попросил Волчка отправить Самсона в помощь Хельги и выделить гидрокостюмы и акваланги для обоих… они оба «семёрки» и смогут нырнуть глубже, чем «шестёрки». А шкатулка лежала явно глубоко, иначе её давно бы обнаружили… и хорошо, что металлическая, иначе содержимое промокло бы. И попрошу поставить охрану, чтобы птицы не растащили находки.
Нина с ним согласилась и тут же сообщила брату о находке. Степан выслушал её, но лететь отказался:
— Мне сейчас совершенно некогда… а дело, судя по всему, не требует отлагательства… пришлю кого-нибудь, ждите.
— Хорошо, ждём.
Нина с Платоном пошли в дом, и Нина попросила Алю отнести обед для Хельги и Самсона на берег, где они оба старательно складировали всё, что доставали со дна: от камней и кусков дерева до разбитых планшетов и обломков обнаруженного на дне разбитого флайера.
Через два часа на небольшом грузовом флайере заповедника прилетел юрист со своими двумя киборгам и Лазарем. Нина, извещения о прибытии гостей охраной, сама подошла на берег Жемчужного острова и встретила прилетевших:
— Добрый день, Иван Сергеевич! А… почему именно Вы, а не кто-то из конторы?
— День добрый! Чтобы сразу исключить вероятность предположения кражи поднятых предметов. Ведь у них наверняка есть хозяин и он может… теоретически может… подумать, что из поднятого возвращено не всё. Так что…
— Чисто с целью перебдеть? — договорила за него Нина, — тогда… осмотрите всё, что парни достали, примите на планшет их записи… и грузите в свой флайер.
— А на причитающуюся вам награду…
— Пришлите ещё коров, — вмешался Платон, — нас всё больше и больше, а коров у нас всего семь голов… ещё десяток нам не помешает. И комбикормов для них тонн десять. Лучше сразу сорок.
— Договорились, — ответил Иван Сергеевич и сразу велел Люси и Лазарю грузить в свой грузовичок поднятые со дна части то ли одного флайера, то ли пары кобайков.
После этого Нина передала ему шкатулку со всем содержимым под запись на Люси, а затем пригласила на ужин в столовую, пока киборги заканчивают исследовать дно и поднимать всё найденное. Последним Хельги с Самсоном подняли небольшой, но очень тяжёлый сейф и сразу очень осторожно погрузили в флайер заповедника.
Юрист с киборгами и грузом улетел почти в половине восьмого вечера, и Нина, проводив его, вздохнула с облегчением:
— Наконец-то! Интересно только, во что мы опять вляпались? Этот разбитый флайер там лежал не меньше пяти лет… иначе мы бы знали о нём. Вроде всего полсотни метров от берега… а такая глубина.
— Что бы там ни было, а оно уже произошло, — тихо сказал Платон, — мы сделали, что могли. Теперь Иван Сергеевич будет выяснять, чей был флайер и как он попал в озеро. Я все записи скинул Люси… и парни, Самсон и Хельги, скинули ей тоже. Как эти обломки попали в озеро и что находится в сейфе – не наше дело. Наше дело – вовремя получить награду.
— Хорошо бы, если бы обошлось… пойдём домой, устала.
Уже на кухне своей квартиры Нина объявила Самсону и Хельги, что на оставшиеся два летних месяца их работа будет заключаться в осмотре дна вокруг архипелага и поднятии на берег всего, что найдут, плюс рыбалка и сбор водорослей. Платон при Нине позвонил Волчку и Фролу и договорился, чтобы парням оставили гидрокостюмы и акваланги, выделили катер с механиком и чтобы пара киборгов занялась очисткой и сортировкой поднятых предметов.
— Но… там больше нет флайеров! — обиженно заявил Хельги, — мы всё собрали.
— Зато на глубине водоросли длиннее, — тут же нашёлся Платон, — ты же хочешь боевого коня? А его кормить надо. Водоросли, конечно, далеко не основной корм для лошадей… но как витаминная добавка очень даже подойдёт. А заодно будешь поднимать коряги, если они там есть, рыбу, если сможешь поймать, и… любые другие предметы, которые на дне быть не должны.
— А охрана мамы? — не унимался Хельги
— Пока мы на своём острове, мы и так под охраной, — успокоила его Нина, — но если соберёмся куда-то лететь, то обязательно возьмём одного из вас для сопровождения. Хельги, тебе ведь нравится управлять катером?
Парень осторожно кивнул, и продолжил говорить уже Платон:
— Мы выделим тебе этот катер, вы будете ездить… или плавать?.. на нём вокруг островов, нырять и доставать со дна всё, что найдёте. И делать видеозаписи рыб для экологов заповедника. Вы оба «семёрки» и можете нырять глубже, чем остальные. Снимать видео для нашего архива тоже надо будет. И можно доставать ракушки со дна, но только пустые… и дарить Але после небольшой обработки.
— Тогда я согласен. Можно идти обратно и нырять?
— Сейчас отдыхать, а с утра и начнёшь. Кстати, выходить в озеро по два-три часа утром и вечером будет достаточно, а в остальное время ты сможешь охранять маму, а Самсон – помогать механику ухаживать за катером. Будет у тебя своя бригада, — рассмеялся Платон, — из тех, кто долечивается на медпункте, выделим трёх или даже четырёх киборгов для обработки найденного. А теперь отдыхать.
***
Утром Хельги встал в половине третьего часа, быстро и бесшумно позавтракал тем, что нашёл в холодильнике, и побежал на берег, где уже была сделана небольшая пристань и стоял катер. Самсон, живущий в модуле с охранниками, прибежал через минуту — и тут же оба получили сообщение от Платона: «Удачи! Подождите пару минут, сейчас к вам придет Эдгар, наш завхоз. Он будет чистить рыбу, которую вы поймаете, он на рыбалке никогда не был, хочет посмотреть рассвет»
Mary действительно вскоре появился – и три киборга на катере выехали в озеро. Хельги управлял катером и ловил рыбу на три удочки, Самсон нырял в акваланге и с ножом, чтобы у дна срезать водоросли, Эдгар сразу же рыбу чистил… за неполных три часа они добыли столько, что в столовой хватило бы кормить всех пару дней.
Вернувшийся в дом в семь часов Хельги радостно сообщил о добыче Нине и Платону и спросил, можно ли порыбачить вечером.
— Нужно! — ответил Платон, — часов с десяти вечера и до полуночи. Трёх часов сна ночью тебе хватит… и два часа можешь поспать днём. Столовая у нас круглосуточно, рыбу примут сразу.
Хельги радостно согласился. Вечером он и Самсон с Эдгаром снова рыбачили. Эдгару это понравилось настолько, что он сам попытался ловить на удочку.
В этот же вечер, двадцать седьмого июня, Платон на срочном собрании правления колхоза поднял вопрос о создании ещё одной рыболовецкой артели: Хельги и Самсон по два раза в сутки на два-три часа будут выезжать на катере рыбачить, и нужен ещё один механик в помощь Самсону, чтобы чистить катер после выхода в озеро, и пара Irien’ов или Mary, которые будут обрабатывать добычу, независимо от того, что будет добыто – рыба, куски дерева или водоросли.
Собрание прошло за пару минут и по сети, Волчок мгновенно провёл инструктаж по технике безопасности, Фрол выделил пару киборгов для сушки и уборки на склад водорослей, Григорий, получавший сообщения о собрании на планшете, выделил механика, который будет чистить и заправлять катер после каждого выхода в озеро.
Назначенный бригадиром Хельги был почти счастлив — работа была посильной и интересной, но усилившееся желание иметь боевого коня не стыковалось с выходами в озеро. Но его радовало то, что днём он мог по-прежнему быть рядом с Ниной и сопровождать её в поездках.
***
В четверг, двадцать восьмого июня, почти в семь утра Степан привёз на грузовом флайере восьмерых коров в качестве компенсации за найденные в озере обломки и содержимое шкатулки и сейфа. Платон на пару с Гопалом занялся приёмом и размещением животных, которых ещё надо было подоить, так как по местным обычаям коров продают недоенными, чтобы они лучше приживались на новом месте. И потому в город Нина полетела только в компании Хельги. Драган пообещал привезти в город бабушку Змея к полудню и надо было успеть приготовить для неё и её киборгов комнаты.
В доме её встретил Родион и сообщил, что решил купить в ипотеку свой дом, так как семью ждёт пополнение (двое близнецов уже месяц, как помещены в инкубаторы), и готовы переехать, когда сделка будет заверена документально.
— Это же здорово! — воскликнула Нина, — вы будете родителями… какие же вы оба… герои! И ты, и Эстер… рада за вас. Но до переезда в свой дом можете жить здесь. А сейчас надо подготовить гостевую комнату… маловата она для пожилого человека, конечно.
— А с размещением мы так решили, — деловито сказал Родион, — в мастерской поставим двухъярусную кровать… но… когда будут селиться девушки?
— В конце августа или начале сентября… — ответила Нина, — а что?
— К сентябрю мы думаем переселиться в свой дом… здесь недалеко, напротив дома Фомы. Тогда мы пока переберёмся в мансарду, а для бабушки приготовим спальню. Всё нормально, не переживайте.
Драган привёз Зарина Баженовну и её кибер-девушек почти в два часа пополудни, к этому времени Родион с помощью Раджа успел перенести свои вещи наверх, а Фред тем временем подготовил комнату.
Зарина Баженовна осмотрела дом, с помощью Яры поднялась наверх и осмотрела мансарду, спустившись, внимательно осмотрела и одобрила выделенную ей комнату — и тут же засобиралась обратно. Нина удивлённо спросила:
— Неужели Вам не понравилось? Вы привыкли к городу, а здесь хоть и пригород, но всё рядом… и магазин, и рынок.
— Я что я здесь буду делать? Дома я хоть с внуками занималась… и к Радмиле ходила в её школу… я же учитель.
— Вы можете заниматься с киборгами в ОЗК, — тут же нашёлся Платон, — вести занятия по сербскому языку и литературе, и русский язык преподавать… киборгам. А потом и люди в группе появятся. Давайте сейчас пополдничаем и полетим в ОЗК. Вам будет нужен свой флайер, чтобы летать в город? Пока можно брать такси, а потом я куплю для Вас флайер.
— Вот киборгов обучать мне ещё не приходилось, — растерянно ответила бабушка Змея, — но… давайте попробуем.
2 мая 427 года от н.э.с.
Темный бог Исподнего мира серым ужом обвился вокруг толстой ветки ольхи, склоненной над глубокой балкой. Маленькая змеиная головка не знала логики: мудрость змеи состоит не в том, чтобы просчитывать действия на сто шагов вперед, – ее мудрость чувственна и безотчетна. Темный бог тронул воздух языком и медленно повернул голову: от ручья на дне балки тянуло сыростью, земля давно отдала дневное тепло туману, тот остыл и росой осыпался в траву.
Вибрация человеческих шагов беспокоила ужа, но не пугала, даже если они подбирались слишком близко. Глаза его различали только движение и видели светлые пятна с ярко выступающими конечностями, странные обрывки очертаний, но тепло, излучаемое живыми телами, дополняло образы. Притягательное тепло. Змеи любят тепло, но только если оно неподвижно.
Когда шаги приблизились настолько, что начали болью отдаваться в израненном змеином теле, уж соскользнул с ветки и неслышно ушел на дно балки, к воде. Мелкий ручеек подхватил его, смывая с кожи кровь и пыль, прохлада обволокла со всех сторон, но темный бог передумал быть ужом и поплыл по ручью с быстрой водой маленькой серебряной плотвичкой. Мир наполнился гулом и бульканьем ручья, сузился и потемнел. Плотва не имеет и сотой доли змеиной мудрости, глупая рыбка просто живет. Но она лучше чувствует ток воды и быстрей найдет путь к той реке, на берегу которой горел белый свет лунного камня.
* * *
Вода не отрезвила Йоку, но смыла с руки кровь – он долго тер кисть травой и песком, словно надеясь содрать кожу, запомнившую страшное прикосновение. Пока не почувствовал боль в сломанных пальцах, такую сильную, что невозможно было терпеть. И одновременно с этим ему показалось, что наверху, над самой его головой, кто-то стоит. Стоит и не дышит.
И тысяча бесплотных призраков не смогла напугать его так, как мысль о мертвом чудотворе, поднявшемся на ноги. Йока читал о естественном страхе человека перед всем, что связано со смертью. Может быть, поэтому призраки так любили занимать мертвые тела, пользуясь этим страхом? Йока сжался в комок и прильнул к крутому берегу между кривых тонких стволов ольхи. То, что до́ма, рядом с солнечным камнем в настольной лампе, казалось интересным испытанием, на деле обернулось тошнотворным ужасом. Он промок и продрог, но трясся вовсе не от холода: он не мог даже пошевелиться, лишь прижимался к деревьям тесней и тесней.
У страха глаза велики, и Йока слышал шаги над головой и шорох форменной куртки чудотвора. Может быть, это воображение играло с ним злые шутки, а может, кто-то из живых чудотворов на самом деле ходил по берегу, заглядывая в Гадючью балку.
Йоке не хватило сил презирать самого себя, и только одна мысль немного радовала: как хорошо, что никто его не видит!
Издали до него долетали голоса чудотворов. Йока так и не узнал, чем закончился бой с чудовищем, но почему-то не сомневался: монстр повержен. Перекличка чудотворов, доносившаяся со стороны Тайничной башни, не казалась ни тревожной, ни боевой. Скорее победной. И света прожекторов в небе тоже не было видно. Но смелости не прибавили и голоса чудотворов – слишком большое расстояние отделяло их от Йоки, не меньше тысячи локтей. Если не больше. От того, что где-то горят солнечные камни и ходят живые люди, становилось еще тоскливей; Йока чувствовал себя попавшим в западню, из которой нет выхода.
Он сидел под берегом очень долго, боясь пошевелиться: мышцы одеревенели, острая боль в сломанных пальцах сменилась выматывающей ломотой. Ужас постепенно притуплялся, вместе со всеми остальными чувствами. Ему мечталось о теплом одеяле в белой мягкой постели, о тусклом ночнике в углу комнаты, но желания шевелиться не было. Он задремал, но не сладко, как обычно засыпал дома, – скорей, забылся сном, больше похожим на отупение. Ему снилась девочка, выходящая из полосатых обоев с маками. Только на этот раз тело ее обрело плоть и цвет: русые волосы и синие глаза, бледные щеки, белая прямая рубаха с ярко-красной вышивкой…
Йоку разбудило солнце, которое заглянуло в Гадючью балку и играло косыми лучиками на лице. Он несколько минут пытался понять, где находится, как здесь оказался, почему ломит все тело, почему так замерзли ноги. А вспомнив, очень удивился своим ночным страхам. Что на него нашло? Наваждение развеялось стремительно, словно его никогда не бывало: солнечный свет обладает волшебным свойством рассеивать не только тьму.
Он так и не увидел, что стало с чудовищем! Он не увидел, победили чудотворы или нет! В победе их он не сомневался, но как он теперь расскажет о ней ребятам?
Кряхтя, словно старик, Йока потянулся и осторожно поднялся на одеревеневшие ноги: тело плохо слушалось, он с трудом перепрыгнул через ручей и взобрался на противоположный берег.
Солнце поднялось невысоко, было часов восемь утра – в это время в школе начиналась пробежка. Интересно, дома его уже хватились? Йока поежился и зашагал вдоль берега Гадючьей балки, надеясь поскорей согреться. Ничего ему больше не хотелось, только добраться до дома и залезть под одеяло. И если бы ему в постель принесли горячего чая, а лучше сладкого теплого морса, он бы нисколечко не возражал.
Никаких следов ночного боя на Буйном поле не осталось, и Йока, оглядываясь по сторонам, думал, не приснилось ли ему все происшедшее в кошмаре. Очень уж его приключения напоминали сон: начинается интересно, а потом заканчивается чем-нибудь ужасным.
Но стоило об этом подумать, как на дне балки Йока увидел лежащее тело. Он отпрянул, сердце едва не выскочило из груди, дыхание остановилось от страха – здорово же его ночью напугал мертвый чудотвор! Йока перевел дух: нельзя же быть таким трусом! Если человек мертв, надо сообщить об этом чудотворам или полиции, а если жив, ему понадобится помощь.
Человек лежал на спине у самой воды, неестественно раскинув в стороны руки. Голова его покоилась на травяной кочке, а босые ноги – худые и синеватые, торчавшие из коротких штанин – полоскались в ручье.
Йока медленно спустился по крутому склону, хватаясь за ольховые ветки, в надежде издали определить, жив человек или это снова покойник. Но заметил лишь странную одежду на незнакомце: пиджак прямо на голое тело и брюки, которые были ему широки и сильно коротки. Да и пиджак – зеленоватый и засаленный – явно пришелся человеку не по росту: тот был худым и довольно высоким, пиджак же, скорей всего, принадлежал низкому толстяку.
Йока подобрался еще ближе, всматриваясь в лицо незнакомца: на щеке у того красовалась большая рана в форме трехлучевой звезды, похожая то ли на порез, то ли на ожог. Такие же раны Йока заметил и на шее человека, а в разошедшихся полах пиджака была видна широкая красная полоса от низа живота почти до самой шеи.
Человек не двигался, и Йока не мог уловить, поднимается ли его грудь в такт дыханию, поэтому подошел совсем близко и присел на корточки, всматриваясь в незнакомое лицо. Обычный человек, примерно ровесник отца Йоки… Волосы, правда, с проседью, но почти незаметной. И, наверное, не чудотвор – чудотворы носили коричневые куртки. На крестьянина человек тоже не был похож – слишком худ и бледен. Может, кто-то из рабочих?
Йока присматривался долго и никак не мог решиться приложить ухо к груди с широкой раной на худых ребрах: вблизи она показалась еще страшней. Но Йока представил себе, как придет в полицейский участок и скажет, что побоялся дотронуться до раненого, поэтому не знает, жив тот или нет. Это было выше его сил. Йока собрался с духом, нагнулся, и в этот миг человек открыл один глаз.
Йока отшатнулся и едва не закричал от неожиданности. Человек открыл второй глаз, губы его шевельнулись, растягиваясь в улыбке.
– Что, страшно? – прошелестел тихий голос. – Здорово я тебя перехитрил?
Йока пока не усмотрел в действиях незнакомца никакой хитрости, но страх сразу испарился, и Йока вздохнул с облегчением.
– Я думал, ты покойник. – Он сам не понял, почему обратился к человеку на «ты», его учили обращаться на «вы» ко всем незнакомым людям, независимо от возраста и происхождения.
– Я тоже думал, что ты думаешь, будто я покойник, – человек подмигнул, и лицо его слегка исказилось от боли: видно, подмигивать ему мешала рана на щеке, – а я никакой не покойник. Я совершенно живой.
Он пошевелился, но тут же застонал и зашептал под нос неразборчивые ругательства. Странный был человек, Йока никак не мог решить, как вести себя с ним.
– Помочь тебе встать? – спросил Йока.
– Встать? Зачем? Помоги мне лучше сесть. Что-то у меня ноги замерзли, – человек согнул колени, вытаскивая посиневшие ступни из ручья.
Йока хотел подставить ему плечо, но человек замотал головой:
– Не, с другой стороны. Я правую руку подвернул, больно.
Йока зашел с другой стороны и попытался взять незнакомца за левую руку, но тот снова застонал и заскрипел зубами:
– Эй, осторожней. Тут у меня перелом.
– А как же тогда? – опешил Йока.
– Ну, как-нибудь… – человек сам осторожно положил левую руку Йоке на плечо и толкнулся ногами, приподнимаясь так, чтобы спина его опиралась на крутой берег. – Видишь, нормально получается. Давай еще немного.
Но стоило незнакомцу принять полусидячее положение, как его тут же прихватил кашель: человек морщился и прикрывал рот тыльной стороной руки. Йока жалел его и не знал, чем может помочь. А потом, когда кашель прошел, незнакомец положил руку на сухую траву, и Йока увидел на ней кровь.
– Тебя как зовут? – спросил незнакомец как ни в чем не бывало.
– Меня? Йока Йелен.
– А меня – Змай. Будем знакомы.
– Так и зовут? Змай? – удивился Йока.
– А что тебе не нравится? – человек смерил Йоку взглядом, но глаза его смеялись.
– Смешное какое-то имя… Змай… – никому другому Йока бы не посмел сказать ничего подобного.
– Не вижу ничего смешного. Чем это Змай хуже, чем Йока Йелен? – лицо человека оставалось серьезным, но он смеялся над Йокой.
– Ну… Странное какое-то имя. Не наше.
– Очень даже ваше. А ты как тут оказался с утра пораньше? Или тебе в школу не надо?
– Во-первых, сегодня суббота. А во-вторых, я болею. У меня пальцы сломаны, – пожал плечами Йока.
– Да, это серьезно… Как же в школу-то идти, на сломанных пальцах… – без тени улыбки сказал Змай, – это не по Гадючьим балкам бегать. Так как ты тут оказался?
– Я ночью пришел посмотреть, как чудотворы сражаются с чудовищем. А потом… Ну, в общем, заснул.
– Так скучно было смотреть, что заснул? Не верю. Небось, с перепугу забился куда-нибудь и сидел дрожал как заяц, а?
– А сам ты откуда тут взялся? – Йока почувствовал, как загораются щеки: как этот Змай догадался? – Ты же не чудотвор!
– Признаться, я тоже вышел посмотреть… Не надо было подходить так близко…
– Тебя чудовище ранило? – Йока в этом не сомневался, но вопрос вырвался сам собой.
– Ну да. А кто же еще? Не чудотворы же… Хряпнулся об землю, руку сломал, внутри все отбил.
– А на лице у тебя что? – спросил Йока, но тут же понял: это следы молний, которыми плевалось чудовище.
– На лице? А кто его знает… Быстро все это было.
– Так тебе в больницу надо! Хочешь, я сейчас сбегаю?
Змай вдруг замялся, помолчал немного.
– Э… Видишь ли… А ты мог бы никому про меня не говорить?
– Почему? Ты разве мрачун? – Йока снова понял, что это глупо: мрачун не побежал бы на помощь чудотворам.
– Не, какой же я мрачун? Я не мрачун, – Змай изобразил на лице презрение, нарочито пристально посмотрел по сторонам, а потом велел Йоке пригнуться пониже и тихонько шепнул: – На самом деле я бог. Только никому не говори, это тайна.
– Бог? – выронил Йока.
Чудотвор! Конечно чудотвор! Они всегда так шутят, и Змай тоже пошутил, слишком уж хитрыми у него были глаза.
– Тихо! – шикнул Змай. – Пока никто не должен знать, что я здесь, никто. Ты поможешь мне?
– Конечно! – фыркнул Йока. Кто бы отказался помогать чудотвору? Он читал, что для разоблачения мрачунов чудотворы иногда внедряются в их ряды. Это опасно и многим стоит жизни.
– Я собирался в лесу денька три пожить, а тут такая неприятность… Мне бы раздобыть бинтов, а еще шину на перелом сделать. Ну, пару дощечек поровней и покрепче. Сможешь достать?
– Легко! А еды тебе надо какой-нибудь?
– Можно и еды.
Йока помчался домой сломя голову, забыв о том, как устал и замерз. Ни о каком теплом одеяле он теперь и не думал, а размышлял о том, где найдет пару необходимых дощечек. Бинты, йод, вата – все это лежало в аптечке на кухне, еды дома тоже хватало. А вот дощечки… Йока решил, что попросит их у садовника, наверняка у того в хозяйстве что-нибудь похожее есть.
Он вприпрыжку миновал дорогу, а на повороте к дому неожиданно с разбегу налетел на отца.
– Йока! Йока, где ты был? Тебя искали полночи! – отец подхватил его под локти. – И полиция, и чудотворы!
– Со мной все в порядке, пап! Я смотрел на бой с чудовищем.
– Йока, вся Славлена смотрела на бой с чудовищем… – вздохнул отец, обнял Йоку за плечо и повернул к дому, – но никто при этом на Буйное поле не побежал… А главное, бой с чудовищем давно закончился.
Отец не сердился.
– Так вышло, – пожал плечами Йока.
– Надо дать телеграмму в полицию, что ты нашелся, – отец сжал его плечо еще крепче. – Мы, признаться, думали о самом худшем… Я, конечно, согласен с тем, что любопытство и отвага – небесполезные качества для юноши, но, право, умение осознавать опасность к ним приложить не мешает.
Мама плакала в гостиной, в кресле возле горящего камина, а вокруг были расставлены свечи в подсвечниках, которые зажигали только по праздникам. Йока, оказавшись в сумеречном помещении после яркого солнца, не сразу разглядел Инду Хладана, а тот, напротив, заметил Йоку еще на пороге.
– О! Ясна, посмотри, кто пришел! – он шагнул из тени навстречу Йоке с отцом. – А я говорил, что с мальчиком все хорошо!
– Йока! – мама кинулась к нему, расцеловала и прижала к себе. – Мой мальчик! Ну разве так можно! Ты как маленький! Где ты был?
– Он помогал чудотворам на Буйном поле, – ответил за него отец.
– Герой! – то ли укоризненно, то ли с восхищением сказал Инда, и тут Йока увидел, что половина лица у чудотвора заплыла синяком, он сильно припадает на левую ногу и опирается на трость.
– Надо телеграфировать в полицию, – отец решительно направился под лестницу, где стоял телеграфный аппарат.
– Йера, погоди, – улыбнулся Инда Хладан, – телеграф еще не работает. Но, я думаю, часа через три все наладится.
Отец хлопнул себя по лбу.
– Жизнь без магнитных камней мы уже и представить себе не можем. Отправлю Дару, пусть съездит и все расскажет.
– Мне интересно, на чем съездит Дара? Предлагаю велосипед, – расхохотался чудотвор, а отец снова стукнул себя ладонью в лоб.
– Думаю, заседание в Думе сегодня начнется с опозданием. Не все, как я, готовы пойти туда пешком. – Отец улыбнулся. – Давайте позавтракаем вместе, раз уж не работает ни один магнитный камень.
– Очень хорошая идея, – согласился Инда, – я бы съел чего-нибудь. А потом – спать до завтрашнего утра.
– Можешь остаться у нас, чтобы не возвращаться домой пешком, – предложил отец.
– Нет уж, четверть лиги я пройти в состоянии, – улыбнулся Инда.
– Посмотрим, что ты скажешь после еды, – отец подмигнул чудотвору.
Инда положил руку Йоке на плечо и первым направился в столовую:
– Ну, герой, рассказывай, где был и что видел.
– А… А вас там разве не было?
– Как же не было? Там были почти все чудотворы Славлены, больше десяти тысяч человек. Целое войско. Я стоял во втором ряду заграждения.
– И вас ранило чудовище?
– Ну, можно сказать и так, – улыбнулся чудотвор. – Стыдно признаваться, но на меня упала стойка прожектора.
– Потери большие? – спросил отец встревоженно.
– Очень большие. Легко ранен каждый второй из тех, кто был в поле. Тяжелых – человек триста, погибших не меньше ста человек, но мы это уточняем, поэтому – не для прессы.
– Пять лет назад такого не было, – отец покачал головой, усаживаясь за стол.
– Пять лет назад и монстры из лесу не вылетали, – пожал плечами Инда.
– Ты понимаешь, что сейчас творится в городе? От нас – и от вас – потребуют отчета.
Йока оказался за столом напротив Инды, рядом с отцом. Кухарка уже подавала омлет с беконом (как будто заранее знала, когда все усядутся за стол). Конечно, сбежать из-за стола незаметно Йока бы не смог. Оставалось дождаться окончания завтрака.
– А какого отчета они могут потребовать? Монстр повержен, никто из обычных людей не пострадал, чудотворы выполнили свой долг, честь нам и хвала… – Инда улыбнулся.
– Толпа верит в Откровение, Инда. Как бы ни убеждали ее в том, что это сказки. И сегодня ночью люди получили такое подтверждение, что скорей посчитают лжецами чудотворов, чем Танграуса.
– Мы сделаем заявление, не беспокойся. Танграус не смог предвидеть мощи фотонного усилителя. Глупо отпираться от того, что вся Славлена видела своими глазами: восьмиглавое чудовище действительно появилось. Но, вопреки Откровению, было сразу же убито. Повода для паники нет. Наука служит человеку, и мы можем не опасаться мрачных предсказаний. А? – Чудотвор посмеялся.
– Но, по Откровению, чудовище придет защитить Врага. Значит, в Обитаемом мире появился Враг?
– Ну, это не факт. Откровение не догма, а сказка, содержащая элементы предвидения. К тому же художественно обработанная и широко использующая язык метафор.
– Попробуй объяснить это толпе, которая сейчас собирается у здания Думы. Кроме того, этим воспользуется оппозиция, и, конечно, не в нашу пользу. Я бы не стал относиться к этому без должного внимания.
– А кто тебе сказал, что чудотворы относятся к этому без должного внимания?
Инда Хладан был так спокоен и весел, что Йока едва не пропустил мимо ушей самое главное: чудовище прорывалось в Обитаемый мир, потому что появился Враг! И раз бой произошел возле Славлены, а не где-нибудь в Ламиктандрии или Натане, значит, и Враг должен быть поблизости!
Близость Врага к Славлене нисколько Йоку не напугала. И слова Инды Хладана о том, что пророчество всего лишь сказка, ни в чем его не убедили. Известно, что чудотворы никогда не говорят людям всей правды, потому что люди не готовы ее принять.
17-19 декабря 79 года до н.э.с. Исподний мир
Драго Достославлен пробыл в гостях всего сутки, и рано утром, еще затемно, хозяин повез его в Хстов на санях – нечего было и думать о путешествии по зимнему лесу пешком. Зимич так и не спросил, откуда он прибыл, как оказался на рассвете возле одинокой избушки посреди леса, вдали от дорог. Словно свалился с неба. Что это за загадочная Славлена, по которой так скучает Айда Очен? Где этот город Храст, населенный могущественными мрачунами?
Вопросы мучили Зимича, и он даже знал на них ответ, расставляющий все по своим местам, но этот ответ его не устраивал – слишком был прост и неправдоподобен. Он не верил в злых духов, пробирающихся в этот мир, чтобы его уничтожить. Но если бы колдун остался в живых, Зимич пошел бы к нему еще прошлой ночью…
Он читал, сидя на кухне у окна, и даже за едой не откладывал книгу в сторону. Стёжка весь день хлопотала по дому и лишь вечером садилась за вышивание, и вышивка ее ничем не отличалась от той, которой женщины Леса украшали одежду своих мужей. Да и хозяйство она вела так, словно ее учил этому не Айда Очен – человек прогрессивный и начитанный, – а простая деревенская баба.
На второй день отсутствия хозяина, после завтрака, Зимич вдруг увидел Стёжку в окно – он был уверен, что у нее есть какие-то дела на дворе, и не замечал, зачем и почему она снует туда-сюда, хлопая дверью. Но тут удивился: лесная дева шла на широких лыжах с закинутым за плечо охотничьим луком. Вот уж кто точно не мог научить ее охотиться – так это хозяин! Зимич помнил «охоту на волков» вечером третьего дня и не сомневался, что Айда Очен не умеет держать лук в руках. Стёжка же стояла на лыжах уверенно и лук повесила за спину так, как это делали опытные охотники.
Зимич не нашел ничего странного в том, что вернулась она с двумя куропатками, привязанными к поясу, – всего через два часа, еще засветло.
– Ты что, ходила на охоту? – спросил он, когда Стёжка, почистив лыжи, вошла в дом.
– Свеженького захотелось, – кивнула она, улыбаясь, – надоела строганина. Курочки тепленькие еще, как раз к обеду зажарю. Хочешь?
Зимич кивнул. Если в загадочной Славлене не живут охотники, где девчонка этому научилась?
– Послушай, а Айда на самом деле твой дед? – спросил он, когда Стёжка разделась и принялась щипать добычу, откладывая пух в одну корзинку, а мелкие перья – в другую.
– Конечно! – ответила она невозмутимо.
– А родители твои?
– Они умерли. Давно. Года три уже прошло. Деда меня к себе забрал. Я и не знала, что он жив, татка ничего о нем не говорил. А когда они умерли, он приехал их хоронить. И меня забрал к себе.
Стёжка говорила невозмутимо, не прерывая своего занятия, словно и не о смерти родителей шла речь, – дитя Леса, со спокойной верой в то, что смерть лишь уход за широкую реку в мир, где в лесах не переводится зверье, а лето длится дольше зимы… Ее не коснулись мудрствования храмовников об устройстве царства смерти – она не знала, что такое «царство».
– От чего они умерли?
– От моровой язвы. Тогда много кто умер. Вся деревня почти.
– А почему ты решила, что он твой дед?
– Он сам мне это сказал. Ведь не стал бы он меня обманывать, правда? Зачем ему лишний рот?
Зимич не сказал ей о том, что подумал, – не расстраивать же, право, Стёжку тем, что «внучку» завести проще, чем найти в Лесу прислугу. Если бы он не пил столько времени без просыпа, то давно разобрался бы, кто такой Айда Очен. И спросил бы об этом колдуна. Теперь колдуна нет и спросить некого. Конечно, к лету охотники найдут другого колдуна, но он будет молод и не так мудр, как старик.
Ни в одной из книг по географии, которые Зимич выбрал в библиотеке хозяина, не нашлось ни Афрана, ни Храста, ни Славлены. И, конечно, пролистать всю библиотеку в поисках Ламиктандра, которому грозила опасность, Зимич не мог. Да, за три года многое изменилось, и не исключено, что весь Хстов знает этого новоявленного Ламиктандра в лицо. Но что-то подсказывало Зимичу, что это не так.
Две книги в библиотеке привлекли его особое внимание. Одна из них называлась «Добрые вести», и Зимич отложил ее, вспомнив слова Драго Достославлена о том, что «грядет эпоха добра». А вторая… Зимич целый час читал ее, подобравшись к окну библиотеки, пока сумерки не сгустились настолько, что стало не разобрать букв. Она называлась загадочно: «Чудовища Исподнего мира, их повадки, природа, происхождение, общее число, а кроме того некоторые соображения о приручении и использовании их на благо людей» – и была написана от руки. Написал эту книгу магистр славленской школы экстатических практик, систематизатор ортодоксального мистицизма, основатель доктрины интуитивизма и концепции созерцания идей Айда Очен Северский. На первой странице книги был нарисован обыкновенный трехглавый змей.
– Стойко, – робко позвала Стёжка от двери библиотеки, – ты слышишь?
– Слышу, – отозвался он и оторвал взгляд от книги.
– Пойдем на кухню, а то совсем темно. А деда не велит жечь тут свечи.
Книга была скорей научным трудом, чем просто описанием «чудовищ»: магистр славленской школы собирал сказки охотников, анализировал результаты многолетних наблюдений, как чужих, так и собственных, обрабатывал рассказы тех, кто видел змеев и кто сражался с ними. Отдельный раздел исследовал происхождение «чудовищ» и их численность. Такой кропотливый и обоснованный труд мог бы украсить и университетскую библиотеку! Что же это за загадочная Славлена, из которой прибыл в Лес столь блестящий ученый муж?
Стёжка так жарко натопила печь, что на кухне со лба текли капельки пота.
У змеев не было самок. Магистр славленской школы предполагал, что чудовищ порождают сгустки сил Исподнего мира. Некоторые особи обыкновенных змей, особенно рожденных с двумя и тремя головами, способны накапливать вокруг себя силу, которая служит им щитом и позволяет жить столетиями. На определенной ступени развития змей начинает сбрасывать избыток этой силы в виде молний, подобных небесным. Но наибольший интерес для науки представляют змеи, появившиеся в результате превращения в них людей. Сгусток силы, окружающий змея, не исчезает в момент его гибели и переходит к убившему его человеку. Если змей был убит группой людей, этой силы не хватает на перевоплощение каждого из них, но приносит племени мудрость и неуязвимость – до тех пор, пока сила не рассеивается с годами. Возможно, она снова собирается в крупные сгустки и порождает новых – молодых – змеев.
Попытки приручить змеев никогда не заканчивались успехом. Как и все рептилии, змеи не испытывают привязанности к своим кормильцам и не вырабатывают привычек, свойственных другим животным, при этом являясь смертельно опасными чудовищами, способными уничтожить «хозяина» одним взмахом хвоста или ударом головой, не считая разящих молний. Однако умелое обращение и знание природного характера змеев позволяет совершать над ними некоторые манипуляции, полезные для хозяев. В истории Исподнего мира были примеры использования змеев в военных походах и для устрашения толпы. И хотя примеры эти скорей легендарны, автор сего труда видит необходимым для себя написание следующей книги, повествующей о том, как управлять змеем, не приручая его, а также о других способностях змеев, выходящих за рамки представлений современной науки.
– Стойко, ты еще не спишь? – на кухню вышла Стёжка – в одной рубахе.
Он покачал головой. Он и не заметил, что она давно легла спать.
– Уже поздно, – тихо сказала она.
– Послушай, а откуда ты знаешь, что человек, в одиночку убивший змея, сам станет змеем?
– Это все знают, – Стёжка бочком присела к столу.
– Откуда?
– Старики рассказывают, – ее лицо вдруг изменилось, она выпрямилась – словно отшатнулась.
– А ты сама когда-нибудь видела, как человек превращается в змея?
Она широко раскрыла глаза, отодвинулась назад и медленно покачала головой.
– Ты боишься меня? – Зимич улыбнулся.
– Нет, – неуверенно шепнула она.
– Не бойся. Я не превращусь в змея.
– Все превращаются… – ответила она еле слышно.
– Да ты же не видела! Откуда ты знаешь? – он поднялся.
– Я знаю… Все превращаются, и ты превратишься… – лицо ее исказилось плаксивой гримасой, и на глазах показались слезы. Нет, не от отчаянья она собиралась заплакать – она хотела его разжалобить.
– Перестань! – в раздражении бросил Зимич и прошелся по кухне. – Я не собираюсь ни превращаться в змея, ни убивать тебя.
– А если ты хитрый и меня обманешь? – она смахнула слезу тыльной стороной ладони.
– Я не хитрый! Я не умею обманывать! Послушай, – Зимич присел перед ней на корточки и взял ее за запястья, – послушай! Я ходил к колдуну, он сказал мне, что в змея превращается только тот, кто хочет в него превратиться! Понимаешь?
– А ты? Ты разве не хочешь? – хлюпнула носом Стёжка.
– А я – не хочу! Не хочу! Ну? Ты все еще боишься?
– Деда сказал, ты обязательно превратишься.
– Если он в этом так уверен, почему оставил тебя одну со мной? Почему?
– Потому что он сказал: ты будешь добрым змеем…
– Добрых змеев не бывает. – Зимич, поднимаясь, отбросил от себя ее руки и снова прошелся по кухне. – А он так и сказал? Вот точно так и сказал?
– Он сказал… – Стёжка задумалась, – он сказал, ты будешь нашим змеем.
– Вашим? Здо́рово… – Зимич сел за стол и отвернулся к окну.
– Стойко, послушай… – она подобралась к нему поближе, – послушай…
Ее рука коснулась его волос – робко, еле заметно.
– Послушай… – всхлипнула она и подошла вплотную, так что Зимич ощутил тепло ее тела.
– Я слушаю, – глухо сказал он.
Она привлекла его голову себе на грудь и прижала губы к его волосам.
– Я тоже не хочу, чтобы ты превращался в змея. Не превращайся, пожалуйста…
Запах сухой травы и девичьего тела, прикрытого лишь тонким льном, ударил в голову сильней, чем крепкое вино. Зимич щекой ощущал выступающий сосок и представлял ее бархатную белую кожу под рубашкой. Руки сами легли на ее пояс – гибкий и упругий. И льняная ткань скользила в ладонях: он знал, что делать. Стёжка замерла и перестала дышать, лишь ее пальчики перебирали его волосы – нежно и нескладно. А ему было мало ее бархатной кожи, ему хотелось, чтобы упругое тело прогибалось, отвечая его рукам, трепетало и жалось к нему тесней и тесней.
– Ты еще ребенок, – через силу выговорил Зимич горячими губами и знал, что жар его губ только сильней всколыхнет в ней любострастие. Он был уверен в этот миг, что любит ее, любит всем сердцем: нельзя не любить эту свежесть. И дикую, природную чувственность, вложенную Лесом в это целомудренное тело. Он всегда верил в свою любовь, стискивая женщин в объятьях.
Руки скользнули ниже, на крепкие бедра; Зимич терся щеками о совершенную грудь и ронял на нее быстрые поцелуи, и Стёжку это нисколько не пугало и не смущало – напротив, он чувствовал, как она раскрывается ему навстречу, как ее тело легко отдается внезапной страсти, как крепнут ее руки, сползая ему на шею и плечи.
А чего, собственно, от него хотел Айда Очен? На что рассчитывал, оставляя их вдвоем в пустом доме? Это Лес, а не город, здесь другие представления о стыде и добродетели. Здесь другие представления о возрасте вступления в брак. Здесь добродетель – способность к рождению здоровых детей, а не хранимая любой ценой девственность.
Губы нащупали между грудей узелок тесемки, стягивавшей ворот рубахи, и Зимич легко потянул его зубами – из озорства, зная, как устроена женская одежда в Лесу (которую за три года успел хорошо изучить). Да он просто потерял голову, и сознавал это, и не хотел ни о чем думать, все глубже вдыхая запах Стёжки, все тесней прижимая ее к себе, все жестче хватая руками ее юное и податливое тело.
Ослабевшая тесемка больше не держала рубашку, и та упала, обнажив алебастровые плечи, словно светившиеся в полутьме. Огонек единственной свечи осыпа́л их дрожащими бликами, и это было похоже на волшебство. Но Зимичу не хватило этого волшебства, и он, опускаясь на колени перед лесной девой, потащил рубашку еще ниже, пока она с легким шорохом не упала на пол, а его лицо не оказалось напротив ее живота – столь восхитительного, что перехватило дыхание. И Зимич покрывал его поцелуями, думая о том, что бархат – слишком грубая материя по сравнению с этой матовой, нежной кожей. Руки Стёжки смело обнимали его голову, и он иногда вскидывал взгляд и видел спокойное ее лицо, исполненное высшей женской мудрости, накопленной сотнями поколений ее праматерей. И приоткрытые губы цвета спелой вишни… Он привлек ее к себе, на пол, и целовал эти мягкие губы, и ласкал ее, и вздрагивал от прикосновений ее рук.
А чего от него хотел Айда Очен? Неужели он думал, что Зимичу хватит одной пустой угрозы? Он ведь хвастался перед своим другом умением убеждать, да и человеческую натуру знал не так уж плохо. Так на что же он рассчитывал?
И тут, словно обухом по голове, Зимича ударила мысль: а ведь Айда Очен этого и хотел… Он ушел нарочно. Иначе и быть не может. Ему это было зачем-то нужно. Какой-то непонятный шаг на пути к созданию собственного ручного змея…
– Нет, – выдохнул Зимич и отстранился от Стёжки. А внутренний голос предательски шептал, что в змея он превращаться не станет, а значит, непонятная хитрость хозяина задумана напрасно, и можно ничего не бояться, и можно раствориться в этом юном, прекрасном создании, можно позволить себе…
– Нет, – повторил Зимич и пошатываясь поднялся на ноги. Она потянулась за ним, но запуталась в рубашке, и он успел отойти на шаг, а потом бросился к двери, миновал сени и оказался на крыльце, по щиколотку занесенном снегом.
Но босые ноги не ощутили холода – подпирая дверь плечами, Зимич едва не завыл, так ему хотелось вернуться в дом. Перед глазами появлялись и исчезали видения одно слаще другого, его плечи еще помнили прикосновения ее рук, и ладони еще хранили ее тепло, и губы – влагу ее губ.
Снег падал бесшумно и густо. Белые деревья стояли вокруг дома неподвижно и торжественно – безмолвие ночного леса оглушало, и казалось, сердце бьется так, что его слышно на всю округу. Зимич спустился с крыльца и кинул в лицо пригоршню снега – чтобы стереть следы ее прикосновений. Чтобы забыть, сбить частое дыхание, унять бьющееся в горле сердце. Он со стоном опустился на нижнюю ступеньку и прислонил голову к столбу, подпиравшему крышу крыльца. Вот так и сидеть здесь, пока холод не возьмет свое, пока не выморозит вожделение до капли…
Но мороза Зимич не ощущал. Сначала – потому что думал совсем о другом, а потом – потому что босые пятки потеряли чувствительность. Он слышал, как плачет Стёжка, и хотел ее успокоить, все объяснить, но потом, немного попозже… Когда все уляжется, когда из памяти сотрется белизна и мягкость ее кожи. «…Знание природного характера змеев позволяет совершать над ними некоторые манипуляции, полезные для хозяев». И не только змеев. Надо найти вторую книгу, где написано, как это делается. Нет никаких сомнений, Айда Очен подстроил это нарочно. Но зачем? Зачем ему это понадобилось? Хотел провести эксперимент? Посмотреть, что произойдет со сгустком силы, если Стёжка сможет зачать? Или… или от таких сильных чувств превращение в змея произойдет само собой, помимо воли? А может, Айда Очен ничего не хотел и Зимич напрасно его подозревает. Но она еще ребенок, и… В общем, все это отвратительно. Всё вместе.
А потом Стёжка вышла на крыльцо и позвала его. Он испугался – так громко прозвучал ее голос в тишине. И вдруг понял, что продрог до костей, уже давно ничего не чувствует и думает о хозяине и его книге, а не о Стёжке.
– Стойко, ты что… Ты же… ты же ноги отморозишь…
Он кивнул и поднялся. Глупо как-то получилось.
На кухне горела лампа, а Стёжка давно оделась и заплела косу.
– Ты же заболеешь, – она шмыгнула носом, – зачем?
– Извини. Я не хотел тебя обидеть, но… ты еще девочка совсем, я не должен был… Извини.
– У тебя ноги синие. А если отморозил?
– Отойдут.
– Растереть?
– Нет! – Зимич едва не отшатнулся.
– Тогда ложись под одеяло, а я тебе в ноги теплый камень положу, хорошо?
Промерзшие ступни отходили долго и мучительно. Зимич зажимал рот краем одеяла и ни о чем не думал.
Айда Очен вернулся на следующее утро, когда Зимич еще спал. И не было ничего удивительного в том, что, проснувшись, он застал хозяина дома на кухне с книгой о чудовищах Исподнего мира в руках.
– Прочитал? – спросил Айда с легкой улыбкой на губах.
– А то, – проворчал Зимич.
– Ну и как тебе?
– Хорошая книга. Достойна университетской библиотеки.
– Спасибо. Мне приятно, – хозяин повертел книгу в руках, как будто видел ее первый раз в жизни.
– Хотелось бы познакомиться с продолжением. О том, как управлять змеем, не приручая его.
– Ну, это пока рукописи, я соберу их в книгу не скоро. Да и уточнить хотелось кое-что.
– Да ну? Поупражняться? На своем змее? – Зимич уперся руками в стол и посмотрел на сидящего хозяина сверху вниз.
– А почему нет? – невозмутимо улыбнулся тот.
Улыбка эта и обескуражила, и вывела Зимича из себя. Он оттолкнулся руками от стола и направился к выходу.
– Глупый! – крикнул хозяин ему в спину.
Зимич не оглянулся, надевая валенки.
– Глупый, – снисходительно повторил хозяин.
Зимич вышел в сени, когда услышал, что хозяин идет за ним. Но ждать не стал, направился на двор.
– Дурак! – крикнул хозяин вслед. – Это бессмертие! Могущество! Я сделаю тебя богом этого мира!
Зимич оглянулся:
– Я не хочу быть богом.
Он сказал это не подумав. Но что толку в бессмертии и могуществе, если ты перестаешь быть самим собой, если превращаешься в отвратительную безмозглую тварь? Которая настолько глупа, что ее нельзя даже приручить. И дело не только в этом: Зимич не хотел, чтобы им управляли помимо его воли. Совершали «манипуляции, полезные для хозяев». Он не хотел иметь хозяев.
Утреннее солнце заглядывало в разбитые окна кормовой каюты. На полу, среди обломков мебели лежала молодая женщина. Солнечные лучи, перебегая с одного предмета на другой, наконец упали на лицо лежащей, и ее веки дрогнули. В борт гулко ударила волна, корабль отозвался протяжным стоном. Это окончательно вывело женщину из забытья. Она повернулась на бок, затем села. Поморщившись, дотронулась до головы и тут же отдернула руку — пальцы были в крови. Она перевела недоуменный взгляд на окружающий ее хаос, будто не вполне понимая, где находится. А в следующий миг ее охватил ужас: она не только не помнила, как оказалась на корабле, куда и зачем держала путь, но и все предшествующие события ее жизни причудливо переплетались в сознании, не желая складываться в цельную картину.
Смутные образы, отрывочные воспоминания… Вот грузный мужчина в красном мундире поворачивается к ней и недовольно произносит:
«Арабелла, нам нужно поговорить».
«Арабелла? Да, это мое имя…»
Тот же мужчина в пышном парике, багровый от жары. Арабелла чувствует неприязнь к нему, но, кажется, они связаны родственными узами. Какие-то нарядно одетые люди, она сама, едет верхом по узкой тропинке. Сладкий цветочный аромат; дом с колоннами… Паруса корабля… Пронзительно синее небо… Цвет неба тревожит, словно из глубины покрытой мраком памяти рвется на свободу что-то важное.
«Я ударилась при падении. Сейчас все пройдет. Но… почему так тихо?»
И в самом деле, только скрип переборок и плеск волн нарушали гнетущую тишину.
«Был шторм… И все погибли? Я одна здесь?!»
Арабелла судорожно вздохнула, борясь с паникой. Возможно, люди покинули корабль в поисках спасения, значит, она тоже попытается сделать это. Попытается. Она продолжала напряженно прислушиваться. Почти сразу до нее донеслись отдаленные голоса и шаги. Арабелла облегченно перевела дух: все же на корабле кто-то был!
Шаги приблизились, дверь каюты распахнулась. На пороге стоял высокий темноволосый мужчина в черном камзоле испанского кроя. Странное дело, фасон его одежды она смогла определить, а собственное прошлое от нее ускользало.
Вошедший оглядел каюту, перевел взгляд на сидевшую на полу женщину, и его глаза расширились от изумления, а затем вспыхнули злобным торжеством.
– Поистине, небеса щедры ко мне, как никогда. Сударыня, окажите мне честь и проследуйте на мой корабль. – Мужчина говорил по-английски с акцентом, его любезные слова плохо вязались с издевательским тоном. – Его превосходительству губернатору Ямайки следует быть признательным мне за спасение жизни своей супруги. А также проявить достаточно сговорчивости, если он желает вновь увидеть вас, – зловеще добавил он.
Арабелла прижала пальцы к вискам. Откуда этот испанец знает ее?
– Я не понимаю, о ком вы говорите! – воскликнула она.
– Что за игру вы затеяли, миссис Блад? Разумеется, о вашем муже, Питере Бладе. Или мои сведения неверны, и он больше не является губернатором?
У нее есть муж? Арабелла никак не могла сосредоточиться, мысли путались. Голова болела все сильнее, темная фигура мужчины расплывалась перед глазами.
После паузы испанец спросил, немного смягчив голос:
– Вы ранены? На моем корабле есть врач. В любом случае вы — моя пленница, и никакие уловки вам не помогут.
– Я ничего не помню… – с трудом выговорила Арабелла, опускаясь на пол каюты.
Август-октябрь 1689 г. Бриг, на котором находилась Арабелла Блад, терпит крушение. Выброшенный на рифы корабль случайно попадается на пути адмирала де Эспиносы. Обнаружив на нем Арабеллу, он не может не воспользоваться шансом отомстить ненавистному «дону Педро Сангре», виновнику гибели брата и причины многих, многих несчастий самого адмирала
Написано по мотивам книги Р. Сабатини "Одиссея капитана Блада". События разворачиваются после окончания романа. Охватываемый период — 1689-1707 гг. Знание первоисточника не обязательно.
В мае 1689 г одиссея Питера Блада завершилась. Покончив с пиратством, он становится губернатором Ямайки и обретает свое счастье в браке с Арабеллой Бишоп. Но кто сказал, что закончились приключения и испытания? И где-то еще плавает по морям его заклятый враг — испанский адмирал дон Мигель де Эспиноса. Эта история начинается с того, что по воле злой судьбы Арабелла Блад попадает в руки адмирала де Эспиносы и…
Новый Свет, Испания, Англия и безбрежное море. Враги и друзья, месть и преодоление себя, невозможная любовь и неожиданное счастье.
• Часть первая. Путь домой
o Пролог
o Кораблекрушение
o Заложница
o Ночной посетитель
o Тайна его превосходительства
o Выбор штурмана Питта
o Откровенность дона Мигеля
o Шоколад
o Последние приготовления
o Поцелуй
o Встреча
o Божий суд
o Своевременное вмешательство
o «Мi chiquitina!»
o Ссора
o Лунная ночь
o Урок плавания
o Часть вторая. Сеньор адмирал
o Пролог
o Дочь алькальда
o Сеньор адмирал
o Любовь и страдания сеньориты Сантана
o «Служение Господу нашему…»
o Еще одно безумство
o Санто-Доминго
o Свадьба
o Будни сеньоры де Эспиноса
o Дон Эстебан
o Игуана
o Признание
o Ревность
o Преодоление
o Званый ужин у наместника
o Тени прошлого
o Нуньес Морено
o Последний бой адмирала де Эспиносы
o Отставка
o Уроки фехтования
o Часть третья. Искупление
o Неожиданный подарок
o Фуэго
o Письмо от друга
o Враги
o На борту «Сантисимы Тринидад»
o Выбор
o Диего
o Дон Педро Сангре
o Часть четвертая. Кинжал дона Эстебана
o Роковая находка
o Дыхание весны
o Часть пятая. Под сенью яблонь Сомерсета
o Дождливый день
o Обед у Питтов
o Решение
o Часть шестая. Лепестки на волнах
Вениамин Игнатьевич сдержал слово. Он сохранил в тайне истинную причину недомогания пассажирки, а её тошноту, отвращение к пище и слабость объяснил легким сотрясением мозга, полученным в результате удара рукояткой бластера. То, что симптомы проявились не сразу, а несколько дней спустя, Вениамин Игнатьевич определил как эффект стрессового обезболивания. — Так бывает, — пояснил он, — при достаточно высоком уровне адреналина и кортизола человеческий организм игнорирует последствия травмы, и симптоматика какое-то время остаётся слабовыраженной. Когда же ситуация меняется и выработка кортизола снижается, то клиническая картина немедленно предстаёт во всей своей тревожной ясности. Что мы сейчас и наблюдаем. Корделия и Мартин переглянулись. Собственно, доктор не так уж и не прав. Корделия действительно находилась в затяжном стрессе. И на фоне этого стресса она действительно мало что замечала. Все её мысли и чувства были стянуты в тугой пульсирующий узел. Туда же, в этот узел, поставлялись её энергоресурсы. Ни о чём другом она не в состоянии была думать. Да и не было ничего важнее. Сначала происшествие на «Сагане», в котором она немедленно признала виновной себя, затем её похищение с Асцеллы, далее встреча со сводной сестрой, бунт Казака, обмен, мучительные зигзаги преследования, ожидание вестей от Александра… Всё это слилось в одну пылающую, раскаленную цепь из часов и событий, по которой ей приходилось ступать, балансируя над пропастью. Эта цепь жгла обнажённые ступни, посылая в сознание стрелы боли, раскалывая, растравляя рассудок, дробя в бессвязные кластеры, вынуждая к панике, безумным метаниям, крику и, как следствие, к потере равновесия и падению. А с другой стороны, ожидающая внизу пустота сулила избавление, обещала покой, исцеляющий холод. Упади, сдайся, отступись. Всё же так просто. Ты человек, всего лишь человек. Женщина. Хрупкая, уязвимая. Ты же не выдержишь, не пройдёшь. Это выше твоих сил. Позволь событиям свершиться. Закрой глаза. Провались. Пусть рассудок расколется, уйдёт в наступающий прилив. Тебя нет. Уже нет. Но она была. Она держалась за свою цель и метила рассудочным взглядом в тот пульсирующий узел, который вёл её, подобно указующему во тьме квантовому лучу. Она позволит себе упасть, расслабиться и утратить равновесия, когда Мартин будет спасен; когда это бесконечное состязание, эта гонка наперегонки с чужим тщеславием завершится. И потому она не чувствовала боли, не чувствовала слабости, тошноты, головокружения. Всё это где-то было. Да, действительно, она припоминает, что, когда ей в каюту на «Алиеноре» принесли поесть, ей стало как-то не по себе. Тошноты как таковой она не чувствовала, но было отторжение и неприятие привычной потребности. Она жила на собственных аварийных резервах, истончая мышечные и нервные волокна. Ресурсы, приходящие извне, её обостренным взведённым метаболизмом отвергались. Определялись как чужеродные и опасные. Эта реакция тела воспринималась как естественная. Такое с ней уже случалось. Давно, очень давно. После гибели Доминика и Мартина она почти год не чувствовала ни вкуса, ни запаха пищи, воспринимала её как синтетическую добавку, химическое топливо. Если бы её не заставляли есть, она умерла бы от истощения. Вот и теперь с ней происходит нечто подобное. Она снова переживает утрату, на фоне которой все телесные надобности нивелируются до излишних. На «Алиеноре» она почти не ела. Заставила себя проглотить несколько ломтиков сыра и выпила травяной чай и, конечно же, чувствовала слабость. Подкатывающую дурноту. Затем, после драки с Уайтером, после полученной ею травмы, когда она всё же свалилась в оголодавшее небытие, она тем более не удивилась симптомам. Иначе и быть не может. Кстати, сотрясение мозга она предполагала и без подсказки Вениамина Игнатьевича. Только предаться этой обволакивающей дурноте позволить себе не могла. Еще не время. Мартин ещё там, на яхте. Не время предаваться страхам и слабости. Ей не настолько плохо, чтобы сойти с дистанции и утратить контроль. Она вполне работоспособна. Мозг просчитывает варианты, сознание ясно. А то, что время от времени сводит желудок и титановые переборки вращаются и кривятся, ничего не значит. Она закроет глаза и сделает несколько глубоких вдохов. Когда уже на «Космическом мозгоеде», после разрешения кризиса, Вениамин Игнатьевич назвал ей подлинную причину, Корделия, слегка примирившись и освоившись с новыми обстоятельствами, но ещё не до конца осознав случившееся, внезапно задалась вопросом: А что бы она делала, если бы знала, что беременна? Чем бы она руководствовалась, сообщи ей Гриффит об успехе? Почему он этого не сделал, она ещё не знает и даже ещё не занималась поисками ответа. Кого бы она спасала? Мартина или ребёнка? За кого боролась? Нет, это всё-таки неслыханная удача, что профессор, каким бы мотивом он ни руководствовался, обманул её. В то, что он ошибся, она не верила. Почему обманул? Другой вопрос. Она подумает об этом. При случае спросит лично. Главное, какие побочные действия возымел этот обман. Она ничего не знала и ничего не боялась. Её не сковывало присутствие ребёнка в этом водовороте событий. Она не терзалась выбором и сомнениями. Ей не нужно было распыляться и рубить по живому, бросать на чашу весов жизнь Мартина и вероятную жизнь существа, которое еще только родится. Возможно и сам ребёнок выжил благодаря этому неведению. Потому что не попал под эмоциональный прессинг её внимания. Даже присутствуя в её теле, этот эмбрион всё равно оставался как бы в стороне от приложения сил. Да, она пребывала в жестком противостоянии, в затянувшемся стрессе, её тело расходовало ресурсы и подвергалось испытаниям. Но всё это проходило как бы по касательной, без остро наточенного беспокойства, без парализующего страха, который убил бы этого ребёнка с большей вероятностью, чем выпавшие на долю Корделии ушибы и травмы. Она убила бы этого ребёнка своим неконтролируемым материнским безумием, которое, распаляемое инстинктом, лишило бы ее всех мыслительных способностей. Убила бы ребёнка и погибла сама. Потому что Камила её бы не пощадила. И даже если бы в результате всех потрясений эмбрион погиб, то и при этом печальном исходе обман Гриффита послужил бы спасением. Она бы так ничего и не узнала. Может быть, прав Вениамин Игнатьевич? И профессор таким вот образом пытался её спасти? С «Космический мозгоедом» они расстались на Терре-6, небольшой кислородной планете в системе Карлова Сердца, альфы Гончих Псов. Планета находилась в первой фазе колонизации и могла представить в качестве доказательства своей обитаемости только несколько беспорядочно разбросанных модульных поселений, но космопорт функционировал исправно и даже принимал такие суда, как яхта класса А-плюс. «Подруга смерти» прибыла в сопровождении корвета охранения. У края посадочной площадки, отведённой старому армейскому транспортнику, подобно грозной статуе Командора возвышался Вадим. Мартин и Корделия, уже сошедший с трапа, невольно замедлили шаг и боязливо втянули головы в плечи. Корделия даже просительно оглянулась, и Станислав Федотович правильно истолковал её взгляд. Он быстро пошел навстречу бывшему сослуживцу. — Рад тебя видеть, Вадим. Давно ждёте? Нам трассу пришлось подкорректировать. Задержались. Он протянул руку, но Вадим продолжал мрачно созерцать своих подопечных. — Ты мне зубы не заговаривай, — буркнул он. — Все вы тут… заодно. Искатели, мать твою, приключений. Корделия еще ниже опустила голову. Но Полина уже радостно махала с трапа Лене Кирсановой, Тед приветствовал собрата по пилотскому сообществу, а Вениамин Игнатьевич обменивался знаками с Ренди Кларком. Капитан МакМанус в белом парадном кителе приблизился, чтобы обменяться с коллегой рукопожатием. Команды перемешались, забрасывая друг друга нетерпеливыми вопросами, и Вадиму волей-неволей пришлось выйти из роли грозного «родителя», пообещав «деткам» адекватное их проступкам наказание. — Я снова ваша должница, Станислав Федотович, — сказала Корделия, когда час спустя экипажи яхты и транспортника, обменявшись визитами, впечатлениями и подарками, занялись подготовкой к старту. На площадке остались только Станислав Федотович с Дэном и Корделия с Мартином и Вадимом. Начальник СБ немного оттаял, побежденный аргументами капитана Мозгоедов (Славик, вот мало тебе своего кибернедоразумения! Ты еще и наше кибернесчастье прикормил). — Я уже дважды обязана вам жизнью Мартина, да и своей тоже. Вадим шумно вздохнул. — Вам будут возмещены все затраты по недоставленным грузам и сорванным контрактам, — твердо сказала Корделия. Капитан еще больше смутился. — Да у нас, собственно, и заказов-то особо не было. Разве что эти титановые уголки. До сих пор в грузовом отсеке стоят. Три контейнера. — Ну так отвезите их на «Саган». Работы на орбитальной станции продолжаются. Идет ремонт поврежденных доков. И эти уголки очень там пригодятся. А на станции возьмете другой заказ. В проекте задействовано множество больших и маленьких фирм, и там постоянно что-то требуется. Куча мелких деталей, вроде этих уголков. Скоро и я вам кое-что подкину. — Что? — Станислав Федотович насторожился. — Да я Мартину телескоп обещала. — Она обернулась к киборгу. — Ты не передумал? Мартин отрицательно качнул головой. — Вот вам еще один контракт. Я закажу телескоп на Алемагне. Там лучшая оптика. Вадим снова шумно вздохнул. — Так нас на Геральдику не пустят, — засомневался капитан. — Не волнуйтесь. Я закажу вам бессрочный пропуск. Правда, он будет действителен только для Северной провинции. — Нам дали разрешение на взлет, — прервал ее Вадим, сверившись с коммом. — Ладно, Славик, увидимся, когда вляпаешься в очередной раз. Если «окно» пропустим, наши многотоннажки не взлетят, придется ждать следующего. — До встречи, Станислав Федотович, — сказала Корделия, протягивая на прощание руку, — и еще раз спасибо. — Затем она перевела взгляд на навигатора, стоявшего за плечом капитана. — Дэничка. Рыжий киборг шагнул к ней, и Корделия обняла его, как обнимала в минуты отчаяния, когда тревога за Мартина тянула из нее силы, подобно недугу. Киборг без возражений позволил к себе прикоснуться. — В контейнере, который перекинули с «Подруги смерти», 50 банок сгущенки, — прошептала она на ухо навигатору. — А чипсы? — также шепотом спросил Дэн. — Само собой, — ответила Корделия. Вадим хмыкнул («Рыжий и тут успел. Вот же хитрая киберзадница!»). — Пора, — решительно сказала Корделия и взяла Мартина за руку. С трапа «КМ» им прощально кивнули Тед и Полина. Из-за их спин осторожно выглядывал Ланс. На лице Котика явно читалось облегчение. Только в каюте на яхте к ней пришла подлинная усталость. Её мышцы расслоились, распались на отдельные волокна, а кости приобрели ноздреватость и податливость губки. Корделия закрыла за собой дверь, предоставив Мартину самому отвечать на вопросы команды. Первый «голод» любопытствующих был утолён ещё на космодроме. Этому опять посодействовала команда «Мозгоеда», оттянув на себя часть внимания и позволив пассажирам спокойно, без суеты и волнений, подготовиться к возвращению. Но времени, разумеется, не хватило. Никита, пилот яхты, жаждал подробностей «игры в прятки» с «Алиенорой»; навигатор Леночка-Мотылек поспешила возобновить знакомство со своим рыжим коллегой, о котором снова восторженно распространялся Фрэнк; Вениамин Игнатьевич отправился пошептаться с Ренди Кларком, а Михалыч — полюбоваться на восемь маршевых двигателей. Но все вышло поспешно и сумбурно, на основательные посиделки с чаем, печеньем и чипсами возможности не было. Поэтому сразу после старта, едва яхта легла на курс, Мартин попал в окружение и осаду. Он мужественно принял удар на себя, позволив Корделии ускользнуть. Она постояла под душем и переоделась. «Ну вот и все» — подумала Корделия. Теперь ей предстоит это осознать, войти в события, впитаться, стать частью финала. Пока она не верит, понимает умом, признаёт рассудком, а чувственным аспектом — отвергает. Нет ещё той блаженной успокоенности, освобождения, облегчения, которое приходит с избавлением от болезни. Это нужно принимать постепенно, пробовать по глоточку, как редкое вино. Корделия медленно вдохнула и выдохнула, наблюдая за сокращением лёгких и скольжением воздуха. Кончилось, всё кончилось! Мартин спасён и у неё… У неё всё получилось. Она положила руку на живот. С этим ей еще долго предстоит осваиваться. Несколько судьбоносных, судьбокорректирующих событий сразу. Спрессованы, втиснуты в крошечный временной отрезок, в игольное ушко временного русла. Ей сразу не справиться. В этой череде событий её пока нет. Она пребывает вовне, наблюдая со стороны за пространственным перемещением тела, у которого нет возможности отстраниться. Оно самой природой обречено на соучастие, на тотальную вовлеченность, в то время как ум может позволить себе блуждать и оставаться пассивным. Мартин принес обед: отварное мясо геральдийской лани, запеченные овощи и крошечный термос с зеленым чаем. — Мартин, ну зачем? Ты вовсе не обязан… Он взглянул на нее с укоризной. — Разве человек не сделал бы для тебя то же самое? Человек, который любит? Она смутилась. — Прости. Я забыла, как это бывает. Вот уже много лет… Забыла, когда… заботятся. Мартин поставил поднос с обедом и налил чай в старинную, еще земного фарфора чашку. Корделия наблюдала, как он двигается. Экономно и грациозно. — Какой ты у меня красивый, — сказала она, принимая напиток. Мартин вздохнул. — Это не я. Это моя ДНК. Мой генокод очистили, убрали все лишнее, все поврежденное. Я идеальный продукт, и моей заслуги в том нет. — Ну и что. Любоваться тобой мне это не мешает. Корделия с наслаждением сделала глоток. Мартин, казалось, чего-то ждал. Она отделила ножом кусочек мяса, приправила соусом. — Ты хочешь меня о чем-то спросить? Мартин отвел глаза. — Почему ты выбрала меня? Нет, не меня… То есть почему… его? Только потому что он… я красивый? Корделия подавила улыбку. — И потому что красивый тоже. — Но тут же сменила тональность на более серьезную. — Не только поэтому. Когда Сол озвучил мне дополнительное условие, я, когда немного пришла в себя, начала искать выход. Оптимальное решение. Я не была уверена, что получится, ведь мне уже далеко не двадцать, и даже не тридцать, но я должна была попробовать. То, что ребенок будет зачат in vitro, у меня сразу не вызвало сомнений. Иной вариант я не рассматривала. Это было проще, надежней и давало гарантию от шантажа и последующих требований. К тому же мне хотелось, чтобы этот ребенок был похож на тебя. Чтобы на свет появился еще один Мартин. Она запнулась, провела рукой по глазам, снова отпила из чашки и взяла себя в руки. — Однако я понимала, что твои клетки не могут быть использованы естественным путем, только в химерной ДНК, только если твои и мои хромосомы будет искусственно совмещены. — Еще один лабораторный продукт, — тихо сказал Мартин. — Да, тем более что подобные манипуляции влекут за собой немало генетических осложнений. Это будет уже не человек, конструкт. — Киборг. Только без процессора. — Ты прав. Эти манипуляции уж слишком бы напоминали те, что некогда производились в «DEX-company». А я не хотела, чтобы мой ребенок именно так появился на свет. Пусть in vitro, но через естественное оплодотворение. Я отправила образец ДНК, каплю твоей крови, в клинику Гриффита с просьбой, чтобы они подыскали мне донора, наиболее схожего с тобой по генотипу, чтобы это был хотя бы приблизительный вариант тебя. По крайней мере, внешне. И тут случилось чудо. В генетическом банке обнаружилось полное совпадение. Анонимный донор сдал свой генетический материал более восьми лет назад. — Мартин первый перед стартом на Хронос? — Космолетчики часто к этому прибегают. Особенно те, кто еще не обзавелся семьей. — Зачем же тогда его родителям понадобился киборг? Они могли бы через тот же генетический банк выбрать донорскую яйцеклетку и вырастить в репликаторе внука. Корделия пожала плечами. — Возможно, он не поставил родителей в известность. Сдал генетический материал, как доноры сдают кровь, и забыл. Не придал этому значения. Как это принято у студентов. Он же не собирался… умирать. Они помолчали. Корделия доела мясо с овощами. Отодвинула тарелку. — Это известие о полном совпадении генокода я получила на третий день твоей стажировки на «Сагане». Мартин снова взглянул на нее с укоризной. — И ничего мне не сказала. — Прости. Но шанс был такой призрачный, такой неуловимый. Я не хотела тебя тревожить. Я надеялась рассказать тебе об этом позже, когда все уже закончится, пусть даже с отрицательным результатом. То, что обнаружился генетический материал Мартина Каленберга, было поистине чудом. И я очень боялась это чудо спугнуть. Ребенок с твоим генетическим кодом — шанс тебя защитить. Еще один шанс. — Защитить? От кого? Разве мне что-то грозит? — Жизнь полна неожиданностей. Один раз ко мне уже подсылали убийцу. Люди, с которыми мне приходиться иметь дело, в средствах достижения цели не стесняются. Я многим перешла дорогу. Отказывалась действовать в чьих-то интересах, играла по своим правилам. В тех сферах своеволия и самостоятельности не прощают. Я понимала, что хожу по краю. Судьба хранила меня долгих пятнадцать лет. Я ничего не боялась. Мне нечего было терять. А потом появился ты. И жизнь моя изменилась. Я стала уязвимой, во мне поселился страх. За тебя. Если я умру, ты останешься один. Ты будешь беззащитен. Пусть у тебя есть паспортная карточка и ты резидент Геральдики, но ты все равно превратишься в добычу, в приз. На тебя начнется охота. — Но как же мне поможет ребенок? Он же маленький. Он сам нуждается в защите. — Да, маленький, но этот ребенок будет Трастамара. И его ДНК будет неразрывно связана с твоей. Ты будешь частью этого ребенка. То есть частью рода Трастамара. А если ты часть этого рода, то ты автоматически подпадаешь под протекторат Геральдики. Что бы ты ни сотворил, в какую бы ситуацию ни попал, судить тебя имеют право только по законам Геральдики. И обращаться за помощью к совету регента ты тоже сможешь. Опять же, где бы ты ни находился и что бы с тобой ни случилось. Это там, на Геральдике, они могут интриговать, строить козни, распускать сплетни, но если речь заходит о посягательствах на одного из них, пусть даже навязанного обстоятельствами, они немедленно вспоминают о своей избранности и неприкосновенности. Если могут тронуть одного, следовательно, неприкосновенности лишаются и другие. А подобного они не допустят. Своих не сдадут. Принадлежность к роду Трастамара дает тебе и другую защиту. Фирма «Майерс, Голдман и Ко» также будет стоять на страже твоих интересов. Услуги авшуров стоят дорого, они своего не упустят, но принадлежность к иной расе дает гарантию, что ни один из земных власть предержащих их не запугает и не перекупит. Согласно заключенному мною контракту они будут защищать тебя с неменьшим рвением, как если бы защищали меня. — Она помолчала. — Но это вовсе не означает, что ты обязан всю жизнь оставаться на Геральдике. Ты по-прежнему свободен. Мартин чуть насупился. — А если я как раз этого и хочу? Остаться. Ты меня не прогонишь? Не отправишь на какой-нибудь «Саган»? Она засмеялась. — Только если ты сам об этом попросишь. И докажешь свое намерение трехдневным воздержанием от сладкого. Мартин изобразил ужас. — Хозяйка, за что? Я же киборг. Я без сладкого не выживу. Эти три дня станут непреодолимым препятствием на пути к свободе. Почему ты так жестока со мной? Что я тебе сделал? — Да, я такая. Жестокая и деспотичная. И, как всякая женщина, жуткая собственница. Неожиданно Мартин спросил: — Хочешь на него посмотреть? — На кого? — не поняла Корделия. — На Мартина первого. — Я видела архивные голографии. — Нет, эти ты не видела. В общем доступе голографии из университетской базы Асцеллы. А эти из личного архива Эмилии Валентайн и нигде не публиковались. — Это она тебе их… — Она чуть было не сказала «закачала». -… отдала? — Нет, Гибульский. Перед тем, как он меня… активировал. Эта закаченная на мозговой имплантат информация должна была меня убедить, что я и есть он, Мартин Каленберг. Я же по их версии потерял память. Вот и должен был вспомнить. — И тебе их не стерли? Там, в исследовательском центре? — Стирали. Тестировали момент потери личностной идентификации. — И? Мартин пожал плечами. — Это же был не я. И воспоминания не мои. Вернули обратно. Потом меня снова стирали, уже полностью, со всеми накопленными после активации данными. Потом возвращали. Потом снова стирали. Вносили какие-то коррективы. — Не надо. — Она погладила его по руке. — Все уже кончилось. — Да, кончилось, но оно все равно есть. В моей памяти. Человеческой памяти. Мартин принес планшет, активировал его. На мгновение его взгляд расфокусировался, а затем над планшетом развернулось вирт-окно. В нем — мальчик лет пяти. Светловолосый, смеющийся. Следующее окно. Мальчик играет в саду. Затем катается на велосипеде. Бегает наперегонки с пятнистой собакой. Потом мальчик становится старше. Вот он держит футбольный мяч. Счастливая физиономия, взъерошенные волосы, сбитые коленки. Потом подросший мальчик в школе. Что-то сосредоточенно выводит на виртуальной доске. Вот он в компании одноклассников. Празднует день рождения. Катается на гравискейте. Вот снова с собакой. Уже другой. А вот держит за руку смущенную одноклассницу. На последнем снимке, уже юношей, улетает в университет на Асцеллу. Лента воспоминаний мигнула и запустилась снова. Мартин не останавливал, а Корделия не просила. Они смотрели на светловолосого мальчика, смотрели, как он играет, учится, взрослеет, как он делает первые ошибки, как спотыкается, падает, встает, смотрели, как он меняется, как надеется, верит, как нетерпеливо ждет будущего, смотрели, продлевая эту неведомую, трагически незавершенную жизнь в бесконечность.
***
На следующий день Ренди заманил Корделию в медотсек. Эскулап выглядел растерянным. Корделия улыбнулась. — Вениамин Игнатьевич нашептал? Темнокожий врач кивнул. — Слово взял, что я экипажу только с вашего разрешения… Будто я не понимаю. Интересы пациента прежде всего. Я бы мог, конечно, сделать вид… — Не стоит, Ренди. Ты — врач, мне от тебя скрывать нечего. Она забралась в диагностический модуль. Прозрачная крышка скользнула вдоль корпуса. Аппарат тихо загудел, выплескивая на вирт-окна внутрителесное устройство Корделии. Вирт-изображения, соответствующие норме, помечались зеленым сигналом. Изредка выскакивал желтый. Но красным не мигнуло ни разу. Когда прозрачный купол модуля отошел, Корделия села и вопросительно взглянула на врача. — Ну что? Ренди что-то изучал в одном из вирт-окон. Окно было помечено зеленым, но тем не менее вызывало какой-то недоумевающий интерес. — А вы знаете, что… — начал Ренди и осекся. — Что? — насторожилась Корделия. — Что-то не так? У нее забилось сердце. Вдруг… вдруг Вениамин Игнатьевич все-таки ошибся? Мартин тоже твердил об изменении гормонального фона, но все эти изменения могли быть вызваны затянувшимся стрессом. — Что, Ренди? Говори. Говори правду. Она выбралась из модуля и тоже попыталась заглянуть в вирт-окно. — А вы знаете, что их… двое? Детей. — То есть как двое? — Конечно, это может быть ошибка, но я вижу двоих. Вот, смотрите. Один, а вот второй. Корделия честно попыталась что-то разглядеть в черно-белых разводах. — Я, конечно, могу ошибаться, срок очень маленький, — повторил Ренди, — но диагностику можно провести повторно. Завтра или послезавтра. Что с вами? Корделия пошатнулась. Ренди вскочил, чтобы ее поддержать. Она несколько минут сидела совершенно неподвижно, потом спросила: — А дети могут быть от разных отцов? Я имею в виду, вот такие дети, двойняшки. — Бывают, но это большая редкость. Один случай на тринадцать тысяч беременностей близнецами. Вернее, не близнецами, двойней. — О близнецах речь не идет, — прервала его Корделия. — С близнецами такое в принципе невозможно. Я спрашиваю о бихориальных детях. — Это называется гетеропатернальная суперфекундия. Корделия обхватила голову руками. — О космос, еще и это! После приземления яхты на Новую Москву пришлось пройти через испытание пресс-конференцией и допросом у прибывшего с Земли следователя. Как Рифенштали не старались, полностью замять дело им не удалось, хотя эпицентром всего скандала был назначен беглый пират Макс Уайтер. Что Корделию, собственно, вполне устраивало. — Ты не расскажешь им правду? — спросил Мартин, когда теплым летним вечером они смотрели по головизору новости. — Нет, Бегемотик, не расскажу. — А почему? Это же все затеял тот… Александр. И Камилла хотела тебя убить. — Да, хотела. А твое похищение задумал Александр. И побег Казаку тоже устроил он. Но я не изменю показаний. — Почему? Ты позволишь им остаться безнаказанными? Корделия помолчала. Взяла руку Мартина, погладила. — Не волнуйся, Бегемотик. Судьба о них позаботится.
Вымотанный после сумасшедшей скачки с привязанными к луке седла руками, герцог проспал скорее всего больше суток. Его не трогали. Наконец, он проснулся сам и уже через час стоял в большом зале, украшенном с немыслимой варварской роскошью. Всё, что можно было найти в Нью-Дели ценного, украшало этот зал. По стенам, почти внахлёст висели картины, а в дальнем конце, на постаменте стояло красное бархатное кресло, инкрустированное золотом и, по всей видимости, изображавшее трон. Грамотно развешенные зеркала отражали только грозного владельца апартаментов.
Герцог Ампл устал от плена. Устал от непривычного окружения, душевной пустоты, неустроенности и неуверенности. Много лет занимаясь внешней разведкой, он, зрелый пятидесятилетний властный и уверенный в себе человек, твёрдо знал: единственным методом спасения является смерть этого сумасшедшего Милвертона. Рене Ампл хотел поразмыслить над этим, но в памяти, неизвестно почему, всплыла жена. Возникли перед глазами её длинные вьющиеся густые волосы, лукавая улыбка. К своему удивлению, он понял, как расплывался за образом жены образ сына. Он туманом растворялся в сиянии лучистых глаз. Поэтому, как раскат грома, до него докатился голос:
— …В результате вашего отказа, они сами смогут закопаться живьём в могилу…
Ампл вздохнул перед пока ещё несокрушимой преградой, криво улыбнулся своим мыслям и сказал:
— Давайте документы, полковник…
***
Нью-Дели встретил команду «Морского Мозгоеда» людскими криками, шелестом рулонов шёлка на базаре, безмятежным покоем и тишиной улиц в удушливо жаркий полдень и жареной на углях бараниной.
Город-перекрёсток, управляемый советом высших купцов, город-торговец, город-шпион, город воров и нищих, город невероятных чудес и богатства. Формальным владельцем являлась Бритландская Империя. Фактически Её Величество владела фортом и возможностью повсеместной добычи мифрила, залежи которого обнаружили около ста лет назад в окрестностях города.
Захватив власть, Милвертон, будучи человеком неуравновешенным и тревожным, окружил себя наёмными телохранителями, постепенно превратив их в свою небольшую полицейскую армию. Истинные хозяева города — купцы, не мешали ему устанавливать военные порядки, пока он не мешал им торговать.
Получив в руки такой приз, как герцог Рене Ампл, полковник решился на отправление конвоя с мифрилом в Центральную Бритландию, надеясь на официальное признание его губернатором края.
Пока полковник праздновал свою маленькую победу и вёз обратно из джунглей похищенного герцога, в порт вошёл галеон. К моменту возвращения, корабль давно стоял на якоре…
На третьи сутки ожидания вестей, Станислав с расслабленным Бобом уже вяло пытались сосредоточиться и, положившись целиком на графиню и диверсантов, своеобразно отдыхали. Соображать с утра было сложно, днём очень жарко, вечером в трюме охлаждалось три-четыре бутылочки красного вина, и думать совершенно не желалось. Скорбно кудахтали куры, периодически выносимые из прохладной полутьмы на камбуз, да призывно махали руками невинные портовые простушки, приглашая размять ноги в их обществе…
Короче, моряки ждали, а сосредоточение не приходило…
Подрастающее поколение, в лице Полины, всё больше мрачнело, а начиная со второго дня, убеждало себя и команду в необходимости пешей прогулки по манящим улочкам города. Наконец, ей надоело уговаривать опекуна, подглядывать за строгим воспитателем, и она решилась на хитрость.
— Как известно, любому терпению приходит предел, да хранят нас бессмертные боги, — в пятый раз, убеждала она Мери. — Пока мы здесь не оставляем своим вниманием команду и заботимся о моряках, в гостеприимном Новом Дели кто-то заботится о Маасе. Возможно, наивный дурачок уже обрёл свою новую грядку и не вспоминает тебя. А Деннис так точно забыл нас.
Мери мигом вспомнила, как Маас любил всё новое и необычное и, пряча ревнивый огонёк, вспыхивающий в её прекрасных глазах, всё внимательнее прислушивалась к словам маленькой совратительницы.
***
Было уже поздно, когда Полина, наконец, закончила вышивку и отложила свою работу в столик. Свеча была потушена. Девушка приняла решение и, как говорил Теодор, «сожгла мосты». Сознание было ясным, как яркий солнечный день, и даже тьма за бортом казалась игрушечной. Сердце стучало быстро, словно маленькие часы. Она глубоко вздохнула и начала переодеваться. Через четверть часа в зеркале отразился миловидный подросток в смешной соломенной шляпе. Дверь каюты скрипнула, и мальчик, юрким мышонком, выскочил на полуют. Раздался шёпот:
— Мери, ты готова?
— Шшшшш, — прошептала темнота.
Затем раздался всплеск, будто кто-то бросал камни воду, смотря на расхождение легких кругов.
Очень быстро тёмная тень с маленьким наездником оказалась на берегу. Обеих беглянок охватило чувство новизны, желания сделать что-то озорное, и эта радость согревала. Высокая смуглая красавица и подросток стояли на песке и смотрели на лежащий перед ними город тем взглядом, каким хозяйки осматривают новое помещение. Стало светлее. В синих сумерках мерцали редкие огоньки, город ещё спал, ветер приносил к побережью только запахи духоты и земли.
— Ну, пошли, — прошелестела Мери.
— Да, — ответил ей мальчишка в замшевых коричневых штанах, белой шёлковой рубахе и шляпе, из-под которой выбивалась кудрявая непослушная прядь.
***
Одна из лучших гостиниц Нью-Дели была построена таким образом, что от неё очень быстро можно было попасть как к центру города на извозчике, так и пешком через оливковую рощу, вниз к маленькой мелкой бухточке с белым и мягким, как шёлк песком. На этом пляже и расположилось семейство. Учитель Деннис выкладывал из камней карту мира, ученик Рамзес тщательно следил, чтобы груды водорослей вокруг превратились в джунгли. Помощник по хозяйству, оборотень Бурый, переставлял шезлонг графине, по мере продвижения солнца, а старшенький Теодор и его друг великан — купались. Метрах в тридцати от бухты, где Рамзес, сладостно чихая, постигал географию, на холме, напротив отеля, стояло ослепительно-белое имение губернатора, обрамлённое, как изумрудами, окнами, с зелёными рамами. Этот заливчик, к удивлению всех служек отеля, стал любимейшим местом странного семейства. Когда все, в жаркие послеполуденные часы отдыхали, эта компания, собрав еды и напитков, отправлялась туда. Они медленно брели, как караван верблюдов, проходя мимо резиденции, и, добравшись до бухты, ели, пили и смеялись.
***
Третий день полковник из окна наблюдал, как молодой оборотень безуспешно пытается поймать шныряющих в тёплой воде рыбок. Уставившись в воду, и, отчаянно виляя волчьим хвостом на мальчишеской попе, он громко рычал. Периодически его голова исчезала под водой, а потом вновь появлялась, с обиженным чихом, под хохот всех присутствовавших. Эта компания была настолько странной и удивительной, что не вызывала у него подозрения, скорее интерес. И любезный хозяин края, Милвертон выслал приглашение госпоже Гризли и детям.
Только вчера ему сообщили о входе в порт знакомого ему галеона. Были уже отданы соответствующие распоряжения, но кроме однократной высадки команды, ничего не происходило. Это одновременно пугало полковника, злило и настораживало. Корабли с мифрилом были готовы к отплытию. Все бумаги завизировал герцог и, не случись здесь галеона с весьма удручающим штандартом, можно было спокойно ждать ответа Её Величества. А там… Там он — губернатор, а герцог всегда может сгинуть по пути домой.
Но «Морской Мозгоед» тихо покачивался на якорях, не проявляя интереса к окружающей его суете. Капитан Станислав Бертран Эль Грейсток чего-то ждал. И это что-то требовало немедленного ответа.
***
Ровно в шесть часов по полудни приглашённые Господа явились представиться господину губернатору, улыбаясь по всем правилам. Миссис Гризли была очень довольна, младший сын Деннис вздыхал умилённо. Высокий красивый черноволосый старший сын, с отчетливой офицерской выправкой, не сводил глаз с картины кисти великого художника. На холсте была изображена жрица грозной богини юстиции, прикрытая только сводом закона.
Разглядывая компанию и весьма приятную леди, угрюмый мистер Милвертон смотрел со своего пьедестала весьма благожелательно.
— Я рад, что наши, забытые богом, края ещё посещают ради познания, а не только с целью наживы, — начал он.
Румянец леди чуточку усилился, а поддерживающий её руку молодой человек поклонился с отменной учтивостью.
На юге сбор урожая происходит круглогодично. Что-то цветёт, что-то созревает, что-то нуждается в сборе. В этом месяце, налившиеся соком под жарким солнцем оранжевые манго, буквально осыпались с ветвей и блестели среди травы роскошными красно-оранжевыми гигантскими опалами. Денис на секунду понял, что они тут застряли, и что-то сейчас обязательно случится. Милвертон, представлял собой вопросительный знак из нескладного сухого жилистого тела и головы с бешено вращающимися глазами. Этот человек нервно постукивал пальцами о подлокотник своего трона и не мог остановиться. Узкое, смотрящее только вперёд, лицо, с острым хищным носом, близко посаженными глазами, высоким, но словно сжатым в области висков, лбом.
— Психический, — одними губами шепнул Теодор.
Но и это движение не осталось без внимания самопровозглашенного губернатора:
— Ну? — спросил он, с высоты своего постамента. — Что вы будете делать? Куда будете жаловаться? А я узнал вас! Да! Да! Узнал!
— И кого же вы узнали? — вопрос графини заставил вздрогнуть даже картины на стенах. — Джонни? Не меня ли ты узнал, мой мальчик?
Глаза Милвертон завращались с новой силой, и, в секундно возникшей тишине, опять прозвучало, странное:
— Это действительно безобразие! Марго! Ты ли это? Я понял понял… Плутовка! Ты же вышла за богатенького Грейстока и стала женой старика, старика Грейстока! … Грейстока-старика! Капитан Грейсток! Стерва! Ты всегда вставала у меня на пути! Стража! Ты хотела обмануть меня! Стража! Где Вы?! Взять плутовку и остальных!
Массивные двери, печально скрипя, срастались, украшая лепнину зелёными листочками…
— Попали, — только и сказал Теодор.
— А пилы-то нету… — сообщил собранию Деннис.
— Иди к нам, милый, и сдавайся — издевательски-тихо произнесла Маргарет. —Не мы, а ты у нас в плену!