12 мая 427 года от н.э.с.
Во вторник, не увидев в классе Йелена, Ничта Важан с трудом провел урок. Он сразу почуял руку чудотворов, сомневаясь в совпадении. В ночь на понедельник к нему явился этот рыжий парень со странным и замысловатым прозвищем – перелез через ворота, привратник едва догнал его у самой двери. Парень кричал, что ему надо видеть профессора, и на шум сбежался весь дом. Ничта давно лег – они не спали прошлую ночь, а утром предстояло ехать в университет, – но спустился вниз, накинув халат.
Конечно, он знал этого парня (как знал большинство мрачунов в этих пригородах Славлены) и предполагал в нем хороший потенциал и даже, несмотря на скудное образование, незаурядный ум. Парень не был прошлой ночью в лесу, и Важан догадывался, что ему помешало: предстоящая драка на сытинских лугах.
– Профессор Важан уже спит, – сквозь зубы, как можно тише шипел Цапа. – Что тебе нужно? Ты мне можешь сказать?
– Нет. Я должен сказать это профессору! – стоял на своем парень. Молодой и горячий. Таким всегда кажется, что говорить нужно только с самым главным, иначе не поймут.
– Я уже не сплю, – проворчал Важан с лестницы. – Что ты хочешь?
– Профессор, я должен сказать это только вам. Я не знаю, можно ли это говорить всем…
– Можно, – махнул рукой Важан, шаркая домашними туфлями, – но не посреди дороги. Пойдем в кухню.
Он любил сидеть в кухне со своей прислугой – своей семьей. Почему-то именно кухня уравнивала их между собой, словно какое-то волшебство таилось в ее стенах, в широком деревянном столе с простой льняной скатертью.
Усевшись за стол, парень подозрительно посмотрел на остальных, но обратился к Важану, словно никого больше рядом не было:
– Профессор, может ли так быть, что мрачуна никто не инициировал, а он… ну, а он может быть при этом сильным мрачуном? И даже не знать об этом?
– Это он про Йоку Йелена, – невозмутимо сказал Цапа, и парень воззрился на него открыв рот. Но оправился, что-то переварив в голове. Ничта не зря считал его неглупым.
– Прецеденты были, – ответил Важан, – но действительно с очень сильными мрачунами. Только они плохо кончают: если мрачун не осознает своей силы, его быстро отправляют на виселицу.
– А… если я знаю такого мрачуна – как вы думаете, я должен сказать ему о том, что он мрачун?
Вопрос прозвучал так неуверенно, с такой надеждой, что сомнений не оставалось: парень пришел вовсе не за советом.
– Так… – Цапа поднялся, громко отодвинув стул, и прошелся по кухне. – Значит, ты счел нужным сообщить Йоке Йелену, что он мрачун?
– Я подумал… Он же может попасться… И никакой судья его не спасет. Или я был неправ?
– Как ты догадался, что Йелен – мрачун? – жестко спросил Ничта.
– Господин профессор… – зашептал вдруг парень, – он не просто мрачун…
– А то мы без тебя не догадались! – фыркнул Цапа.
Парень снова посмотрел на Цапу, раздумывая над сказанным, а потом лицо его просветлело, и на несколько секунд он даже перестал дышать.
– Значит, я оказался прав? Значит, Охранитель появился не зря? – Он поднялся, сияя глупой улыбкой. – Тогда я знаю, что делать! Я знаю!
Никто не успел даже встать из-за стола, как парень рванулся к двери. Цапа бросился его догонять, и Ничта кричал вслед, чтобы парень остановился, но тот ничего не слушал. Молодой, горячий – он не хотел, чтобы ему помешали совершить подвиг.
Цапа вернулся под утро: парня он не догнал, отправился к нему домой, ждал до рассвета, но так и не дождался, сделав внушение его матери: как только сын явится, отправить его к профессору Важану. Но даже этой предосторожности оказалось мало: к вечеру следующего дня парень был уже арестован, и только тогда Ничта узнал о произошедшем на сытинских лугах и письме из клиники доктора Грачена.
А во вторник Йелена не было в школе. В учительской Ничта посетовал, что некоторые ученики позволяют себе пропускать уроки перед самыми экзаменами без всяких уважительных причин, его ворчание услышал директор и, Важан был уверен, обязал классного наставника выяснить, в чем дело.
Но сомнений не оставалось – чудотворы взяли мальчика в оборот. И когда они поймут, насколько он опасен, – а Инда Хладан не скрывал, что знает это, – неизвестно, на что они решатся пойти… Нет, убить его они не посмеют – им нужен сброс энергии в Исподний мир.
Спрятать его от всех, где-нибудь в глубине Беспросветного леса? Склонить на свою сторону? Если Инда Хладан надеется на это, он плохой знаток человеческой натуры. Йелен никогда не станет одним из холуев, служащих чудотворам за сомнительную свободу и сомнительную же карьеру. Соблазнить мальчика нетрудно, но соблазнить на долгие годы? Ерунда! Кроме ума, силы и характера, свое возьмет кровь Вечного Бродяги! Нет, им придется всю жизнь держать его в кандалах, прикованным к стене где-нибудь неподалеку от Внерубежья. Или все-таки убить, чтобы не рисковать? Тогда придется раскрывать карты, доказывать, что Йока Йелен им необходим.
Охранитель пришел в ночь на четверг. Верней, не пришел – появился в спальне, никого не разбудив: Ничта проснулся от света лампы.
– Я был у судьи Йелена, – сказал Охранитель.
Ничта сел на постели, поставив ноги на пол. Змай прошел через комнату, грохоча тяжелыми сапогами, уселся на стул, повернувшись к Важану лицом, и продолжил:
– Думаю, они побоятся давить на мальчика. Пока. Есть у меня одна мыслишка. Они подставили Стриженого Песочника, чтобы прикрыть Йоку Йелена. А это значит, что он им нужен. И я знаю, для чего.
– Я тоже, – фыркнул Важан. – Он один заменит несколько сотен мрачунов. Он ослабит давление на свод. Если, конечно, чудотворы не побоятся его способности прорвать границу миров.
– Они не побоятся. Им ничего больше не остается. Энергия Исподнего мира тает, скоро ее не хватит на то, чтобы поддерживать свод. Например, Инда Хладан этого еще не знает, но скоро и он поймет, насколько оптимистичны их официальные прогнозы. А я подкину ему эту идею.
– Зачем? Зачем тебе это надо? Или ты думаешь этой полумерой спасти Исподний мир? Она не оттянет его конец даже на срок жизни Вечного Бродяги.
– Я бог. Я так хочу, – усмехнулся Змай. – Ты великий ученый, профессор, но я тоже не пальцем деланный… На уровне повыше Инды давно известно, куда покатится этот мир без Йоки Йелена. Я не только имею расчеты на руках, мне доподлинно известно, что чудотворы сами пытаются создать гомункула с неограниченной емкостью. И приёмников ему в Исподнем мире.
– Ты сказочник. – Ничта сложил губы в улыбку.
– Веселая получается сказочка… Потом как-нибудь расскажу. И все же Йоку Йелена я бы чудотворам отдавать не стал. Мало ли среди них идиотов. Проверь, тебе это будет проще, чем мне: если я прав, мальчику потребуется наставник. Подумай, кого они могут дать ему в наставники.
– Надо позвать Цапу. У него есть списки и досье.
– Без меня. Я зайду завтра, – Змай поднялся.
– Погоди. Ты видел драку на сытинских лугах. Почему ты не сказал мне, что там произошло?
– Я думал, тебе доложат без меня.
– Да? А не потому ли, что ты бог и ты так хочешь? Чтобы Йелен узнал о том, что он мрачун, не от тебя и не от меня?
– Может, и так, – Змай равнодушно пожал плечами. – А может, потому что я сказочник.
Никто не видел, как он покинул особняк.
Этот показавшийся тогда странным человек в первый раз явился к профессору пять лет назад. Ничта не прогонял его (не вполне ему доверяя), оттачивал на нем свое умение вести научные дискуссии (а человек этот, несомненно, прекрасно владел многими разделами оккультизма) и задумывался над «гипотезами», которые странный человек выдвигал. Именно на основании его слов был произведен расчет энергии прорыва чудовища сквозь границу миров – Важан сделал его, считая шуткой, и даже оформил шутливо, в стиле поэзии Золотого века. Верить в девятилетнего мрачуна, посылающего импульсы в межмирье, Ничта даже не собирался. Наверное, потому, что очень хотел в это верить. И только когда Йелен передал ему привет от Змая, Ничта сложил воедино свои знания о странном человеке, его необычных способностях, выдвинутых «гипотезах» – и его говорящее имя. Да, не нужно врать самому себе: именно тогда, а не раньше, когда увидел Охранителя над Буйным полем. И только тогда заметил сходство между Охранителем, с его бравадой и бесшабашностью, и своим непонятным гостем по имени Змай. У Важана не возникло мысли, что он обманулся, – так легко и логично объяснилось вдруг поведение странного гостя.
Через сутки Цапа Дымлен вернулся с докладом: директор детской колонии Брезена, профессор Мечен, отбыл в город Магнитный по вызову чудотворов.
– В Магнитном – каторжная тюрьма. – Ничта, разбуженный Цапой, поднялся с кровати и сел за стол. – Его могли вызвать туда. Мечен – сильный мрачун, он недаром заправляет детской колонией.
– Могли. Но ты сказал проверить всех, кто может стать наставником Йелена. Из них только один Мечен сорвался с места не далее как в понедельник. Это совпадение показалось мне интересным. И потом, Мечен мнит себя педагогом, а не палачом и не тюремщиком.
– Он может мнить себя кем угодно, – фыркнул Важан, – от этого ни палачом, ни тюремщиком он быть не перестает.
Дверь распахнулась неожиданно и без стука. Да и шагов с другой ее стороны Ничта не услышал.
– Мне не нравятся такие наставники. – На пороге стоял Змай.
– Напрасно. – Ничта скользнул по нему взглядом, усмехнувшись про себя неожиданному появлению бога. С каких пор он начал и к богам относиться со снисходительной иронией? Неужели стал настолько стар?
– Ты не боишься за мальчика? – осторожно спросил Цапа.
– Нисколько. Педагогические методы Мечена – выработка условных рефлексов у воспитанников. Я не против выработки условных рефлексов, но иногда этот способ можно дополнять и некоторыми другими. Йелен сильней. Он размажет Мечена по стене, если тот вздумает хоть раз применить против него энергетический удар. А удар Йелена – слабый и неосознанный – я дважды испытывал на себе. Если он действительно в Магнитном, возле Внерубежья, ему будет чем ответить Мечену.
– Ничта, чудотворы не боятся ударов мрачуна, – вставил Цапа. – Если бы колонию не охраняли здоровые, сильные и вооруженные чудотворы, Мечена бы давно размазали по стене его воспитанники.
– Йелен не любит, когда на него давят. Чем сильней действие, тем сильней противодействие. Если чудотворы вздумают действовать силой, все их планы полетят в тартарары. Нет, они скорей позволят Мечену отправиться в клинику для душевнобольных, чем применят против Йелена силу.
– Значат ли твои слова, что ты мне поверил? – Змай стоял в открытых дверях и опирался плечом на косяк. Важан обратил внимание, как нарочито небрежна эта поза, словно бог что-то хотел ею сказать, словно она принадлежала не ему самому, а кому-то другому.
– Я с самого начала допускал, что чудотворы захотят использовать мальчика в своих целях. И в таком случае профессор Мечен – их ошибка. Или он все же отправился в Магнитогородскую тюрьму и вовсе не назначен наставником Йелена.
– Какое интересное совпадение. Стриженый Песочник тоже в Магнитогородской тюрьме, – вполголоса сказал Цапа.
– Нам будет трудно воспользоваться этим совпадением. – Змай потрогал плечо, словно ему было неудобно стоять в этой позе, и снова оперся на косяк. – Но я, пожалуй, все же отправлюсь в Магнитный.
– Если бы профессор не возражал, я бы поехал с тобой, – оживился Цапа.
– Не надо. Я… Я для них неуязвим, мне нечего бояться. И в одиночестве мне будет проще остаться незаметным.
– Да и профессор возражает, – сказал Ничта, взвесив все «за» и «против».
* * *
– Мрачунов питает энергия стихий, – профессор Мечен прошелся из угла в угол комнаты, заложив руки за спину, словно на уроке. – Эта энергия трансформируется и может быть отдана двумя способами: в виде энергетического удара, крайне опасного для человека или другого мрачуна, и в виде потока энергии, передаваемого призраку. Призраки являются в наш мир, чтобы получить эту энергию. Они – охотники за энергией нашего мира. Я понятно излагаю?
Йока сидел на постели с ногами и исподлобья следил за перемещениями профессора.
– Вполне.
– И что ты можешь сказать? Из своего личного и небольшого опыта? Подтверждает он мои слова?
– Я могу сказать, что в этом случае мрачуны не пособники призраков, а защитники людей от призраков. Ведь если бы не было мрачунов, призраки забирали бы энергию у обычных людей.
– Я бы не советовал тебе развивать эту мысль публично или в присутствии чудотворов.
– Почему? Я в чем-то неправ? – Йока сделал глаза удивленными.
– Не надо изображать из себя наивного ребенка. Есть основной постулат теоретического мистицизма, от него и следует отталкиваться в своих рассуждениях.
– Мое рассуждение не нарушает основного постулата теоретического мистицизма. Оно всего лишь противоречит неверным выводам из него.
– Я бы дал тебе еще один совет: старайся не выглядеть слишком умным, для мрачуна это недостаток, а не достоинство. – Мечен продолжал ходить по комнате и этим раздражал.
– Это основное условие поступления в Брезенский университет? – усмехнулся Йока.
– Тебе еще рано думать об университете. И, чтобы об этом мечтать, надо сначала научиться жить в том статусе, который тебе уготован. Тебе смешно, ты развлекаешься… На самом же деле – твое положение гораздо печальней, чем хотелось бы. Никакой Инда Хладан тебе об этом не скажет. А я скажу. Потому что ты – такой же, как я. Мы с тобой в одной лодке.
– Вы ненавидите чудотворов? – равнодушно спросил Йока.
– Нет. – Мечен остановился и впился немигающим взглядом в его лицо. – Я люблю чудотворов. И тебе советую любить чудотворов со всей возможной искренностью.
– Я понял. Мне не нравится то, чему вы меня учите. Вы не любите чудотворов – вы боитесь выступать против них. И хотите, чтобы я боялся тоже. Так вот: я бояться не буду. Мне нечего бояться!
– Когда мне было четырнадцать, я тоже думал, что мне нечего бояться. Ты плохо знаешь этот мир, ты не видел, как в нем на самом деле живут мрачуны.
– Расскажите мне про вашу колонию за колючей проволокой, может быть, я испугаюсь?
– Кто тебе рассказал о колониях за колючей проволокой? Важан?
– Считайте, что я догадался сам. Существование таких колоний логично, ведь у нас не казнят детей. А дети казненных мрачунов должны куда-то деваться, правильно? Сомневаюсь, что все они учатся в элитных школах.
– Ты думаешь, у тебя нет возможности попасть в такую колонию?
– Я не сирота. И я не нарушал закона.
И тут Мечен рассмеялся.
– За те нарушения закона, которые успел совершить ты, тебя надо не только отправить в колонию, но и содержать на положении особо опасного экземпляра. Ты считаешь свою преданность чудотворам залогом благополучия? Обществу нет дела до твоих убеждений, но его заботят твои действия. Самый страшный мрачун тот, который не осознает своей силы и не умеет ею управлять. И, уверяю тебя, никто не будет принимать в расчет твои мотивы. Твое неумение управлять своей силой – твоя беда, а не оправдание.
Йока с трудом выдержал этот удар. Мечен был прав, действительно прав. Раздражение требовало выхода.
– Так может быть, вы и займетесь моим обучением вместо того, чтобы оправдывать передо мной свой статус преданного чудотворам пса? – прошипел он сквозь зубы.
Дохнувшая в лицо волна была похожа на пощечину: голова откинулась на стену, страх, липкий и унизительный, дрожью пробежал по телу. На несколько секунд Йока ощутил себя червяком под подошвой тяжелого сапога, и омерзение к самому себе не заглушило страха. Остановилось дыхание, и кровь отлила от лица. Йока чувствовал, как приоткрылся рот и из него потекла струйка слюны, но не мог заставить нижнюю челюсть подняться. Слизняк на гравийной дорожке, который корчится изо всех сил, чтобы спасти себя от непонятной, но осязаемой кожей опасности. Слезы выступили на глазах от беспомощности и унижения. Волна схлынула, беспомощность исчезла, но ощущение пощечины не пропало, наоборот, стало сильней и тягостней.
Так вот о чем говорил Стриженый Песочник! Вот как выглядит удар мрачуна! «Это равносильно плевку в лицо. Так поступают с теми, кого не считают человеком». Гнев поднимался в груди по мере того, как отступало оцепенение. Замершее было сердце стукнуло в ребра словно кулаком, кровь бросилась в голову: пощечина? плевок в лицо?
На этот раз Йока знал, что делает. У мрачунов, может, и не принято мериться силами, но Мечен не мрачун. Он, как сказал Инда, человек со способностями мрачуна. И сам Йока не мрачун тоже. Он не стал выпускать наружу всего гнева, он ощутил вдруг силу своего взгляда, почувствовал комок энергии, который готов был толкнуть вперед. И сделал это небрежно, с усмешкой, чтобы пощечина была всего лишь унизительной, но не смертельной.
Мечен выставил навстречу удару какую-то защиту, может быть, такой же удар, но комок энергии, посланный Йокой, смёл ее с легкостью, как тяжелый бильярдный шар давит раздувшегося от выпитой крови клопа – со щелчком и брызгами. Профессор не удержался на ногах и медленно сполз по стене на пол. И лицо его было белее этой стены. На нем еще держалась победная улыбка, быстро превратившаяся в гримасу слабоумного, а потом лицо сморщилось, исказилось, и из глаз профессора хлынули слезы. Он прикрыл лицо скрещенными руками, словно ждал еще одного удара, и скорчился на полу возле стены.
Йока молча смотрел и думал о том, что пора взглянуть правде в глаза. Но мысли его, логически стройные, то и дело натыкались на такие острые углы, что думать не хотелось вовсе. Снова хотелось бежать без оглядки – от самого себя. Если любой мрачун в колонии Мечена может ответить профессору таким же ударом, ка́к тот справляется с целой толпой мрачунов?
– Я думаю, между нами все ясно, профессор, – сказал Йока, кусая губы, – не делайте больше так, и я постараюсь научиться у вас сдерживать свои неконтролируемые импульсы.
Мечен сел, вытирая лицо обширным носовым платком.
– В моей колонии от таких выходок отучают за две-три недели.
– Я пока не в вашей колонии.