1–2 марта 78 года до н.э.с. Исподний мир
Больше недели Зимич не выходил из трактира в надежде на вызов во дворец Правосудия, но никому он не понадобился, никто за ним не посылал. А в первый день весны утром по всему городу громогласно объявили о грядущей казни ученых-заговорщиков, назначенной на будущее воскресенье.
Даже хозяин трактира притих и подавал завтрак чуть ли не молча. Только иногда бормотал себе под нос фразу – словно пробовал ее на вкус: «Я люблю чудотворов. Я – люблю – чудотворов. Я… люблю… чудотворов?»
Хстов содрогнулся от этого известия. И хотя глашатаи расписывали в красках будущее покушение на Государя, выглядело обвинение малоубедительно: в глазах толпы ученые не очень-то походили на убийц и разбойников. Да и число заговорщиков впечатляло: девятнадцать человек приговорили к сожжению, одиннадцать – к отсечению головы, двадцать шесть – к повешению, больше пятидесяти – к бичеванию.
Едва ли не на всех площадях города начинали строить помосты, казнь обещала стать грандиозным зрелищем. Гвардейцы Храма наводнили улицы, высматривая ропщущих, шпионы беззастенчиво шныряли по кабакам и пивным, нисколько не скрывая того, что они шпионы. Надзирающие в храмах произносили пламенные речи, потрясая кулаками, и, конечно, им верили, но как-то отчасти: очень трудно выдать за правду совсем уж откровенную ложь.
– А знаешь, – сказал Ловче, когда Зимич вышел из храма и рассказал о том, что там происходит, – твой чудотвор не соврал: это и вправду придумали сами Надзирающие, без участия чудотворов. Слишком уж убого и неубедительно выглядит вся эта катавасия. Лучше бы они обвинили ученых в том, что те – пособники Зла, это было бы больше похоже на правду. Но без покушения они бы не добились поддержки Государя…
– Как думаешь, это может оттолкнуть людей от Храма?
– Не знаю. Но уважения к храмовникам не прибавит точно.
– Может быть… может, поднять бунт, а? – Зимич и сам не верил в то, что говорит.
– Ничего не получится. Времени мало. Посмотри, их шпионы не ставят целью кого-то арестовать, они просто мешают вести ненужные разговоры. Мы вдвоем ничего не изменим. Я не сомневаюсь: кроме глашатаев и Надзирающих, у них есть немало наемников, которые сейчас распускают слухи по рынкам и кабакам. К воскресенью половина города будет думать, что так и должно быть, а вторая половина перепугается так, что не то что бунта – даже ропота не будет.
– А если кроме нас двоих найдутся и другие?
– Кто? Давай поспорим, твой знакомый студент из рода Белой Совы скажет тебе: так им и надо. К тому же он еще мальчишка, денег у него нет и слушать его никто не будет. Нет, Зимич, ничего не выйдет. Ты и так сделал больше чем достаточно. И есть надежда, что Государь все же помилует кого-нибудь.
– В том-то и дело: кого-нибудь, – поморщился Зимич.
– Я бы на месте Государя помиловал всех. Это вызвало бы народное ликование, а он это любит. Но кто знает, достанет ли сейчас на это его власти? И нужен ли такой выход Надзирающим? Государь, получается, добрый и справедливый, а Надзирающие – злые и жестокие? Они на это не пойдут.
– Я никогда не прощу себе… – Зимич помотал головой. – Я…
– Чего ты себе не простишь? Что не стал унижаться перед чудотворами? Этого?
– Не знаю… Наверное, стоило себя переломить. Пусть бы я был подлецом, но они остались бы в живых. Ведь это гораздо важней – чтобы они остались в живых.
– Не бери на себя ответственность за все несправедливости мира. Иначе когда-нибудь ты не сможешь изменить то, что на самом деле можешь изменить. Если бы ученые не каялись таким дружным хором, еще неизвестно, чем бы все это закончилось.
– Знаешь, Ловче, ты очень умный. И я когда-нибудь последую твоему совету. Но сегодня я… попробую еще раз. Вдруг это как раз то, что я могу изменить?
– Что, пойдешь кланяться чудотворам? – Ловче усмехнулся.
– Не кланяться. Убеждать. Требовать. Она говорит, что любит меня, – вот и пусть сделает это для меня…
Неправда, он не хотел ее видеть. И по ночам ему снилась Бисерка, а не Дивна Оченка. Неправда, он вовсе не искал возможности ее оправдать. Он… в самом деле ненавидел ее, как и ее отца, как и Драго Достославлена. Он убеждал и требовал, но не просил.
Она согласилась неожиданно легко, словно для нее это не составляло никакого труда.
– Конечно. – Она улыбалась лихорадочной, натянутой улыбкой. – Я не чудовище, которым ты меня теперь считаешь. Я ведь тоже знакома с этими людьми и знаю, что они ни в чем не виноваты. Не думаю, что спасти их будет сложно.
Могущественная богиня? Она говорила так, словно это было в ее власти, а не только во власти чудотворов-мужчин. И Зимич в который раз подумал, что она гораздо старше, чем кажется.
Он хотел уйти и несколько раз порывался это сделать, но к крыльцу подъехала карета, и он услышал громкий голос Драго Достославлена под окном – не хотелось столкнуться с ними на лестнице. А потом она (она – это Дивна Оченка) зачем-то старалась его задержать, задавала какие-то глупые вопросы, что-то обещала и обещала. В окно смотрел закат, в особняке еще не зажгли свечей, и сумерки только-только начали робко выглядывать из углов, когда она сказала:
– Ты хотел знать о планах чудотворов? Тогда поспеши – сейчас самое время послушать, о чем они говорят. В Зеленой зале… Я отвлеку прислугу. А если чего-то не поймешь, возвращайся, я объясню.
Зимич ушел от нее в надежде скорей покинуть это место, а не что-то узнать. Но прислуги внизу и вправду не было видно, а из Зеленой залы доносились громкие голоса и дружный смех. Трое чудотворов из Славлены, которых должен был встретить Айда Очен?
Наверное, кто-то неплотно прикрыл дверь, потому что до Зимича донеслось отчетливое:
– …И вот просыпается старик Танграус рано утром, хочет изречь очередное пророчество – и никак не может вспомнить первую строчку!
Словам ответил дружный хохот.
– Один из «учеников» ему шепчет, потихоньку так, на ухо: «Белая дверь распахнется…» Танграус хлопает глазами и то ли не слышит, то ли не понимает. Тогда начинает и второй «ученик»: «Белая дверь распахнется навстречу…» В общем, все двенадцать учеников хором начинают декламировать пророчество, а Танграус за ними его рассеянно повторяет!
Они снова расхохотались. Зимич огляделся по сторонам. А что, собственно, он теряет? Ему ведь уже доводилось подслушивать разговор чудотворов… И, конечно, это была низость: вспыхнули щеки (как и тогда, в избушке Айды Очена), и испарина появилась на лбу. Зимич прижался к круглой колонне, обозначившей переднюю, и сглотнул от волнения.
– Я вам скажу, два моих последних опуса вышли намного лучше предыдущих, – это был самодовольный голос Драго. – Вы, наверное, их еще не слышали. Уверен, первый из них уже разносят из уст в уста. А второй подведет черту под пророчествами Танграуса, я бы даже назвал их откровениями, – не правда ли, это звучит серьезней, солидней…
– Драго, не тяни.
Может быть, прав Ловче, и не зря Зимичу так захотелось оказаться в особняке именно в этот день и час? Может быть, существует на свете судьба, предопределенность, некая высшая справедливость? Зимич обливался по́том и с ужасом прислушивался, не идет ли кто в его сторону, – а Драго Достославлен декламировал свои безвкусные вирши, и внутри становилось все холодней по мере того, как до Зимича доходил их смысл.
– Браво, Драго, – раздалось три нарочитых хлопка в ладоши. – Вот увидишь, эти слова останутся в истории. Скажу больше – они будут выбиты в камне.
Эра света? Мир, освещенный солнечными камнями? Так вот зачем им нужна «река любви»! И если колдуны получают силу, способную повелевать ветрами, то чудотворам нужна сила, чтобы зажигать солнечные камни! А чтобы осветить ими весь их мир, нужно очень много этой самой эманации, которая течет к ним через границу миров…
– Да, Драго, это здорово. Я и без этого не сомневался в нашей победе, но это поможет нам своротить мрачунов окончательно.
Своротить мрачунов. Осветить мир солнечными камнями. Тот мир, не этот. Ненависть. Ненависть – вот что превращает человека в змея… Им наплевать на этот мир, им нужна власть не над этим миром, а над тем; они готовы разрушить чужой мир ради власти в своем. Чужаки… Мозаика, которую Зимич никак не мог сложить столько дней подряд, наконец обрела законченность. Чужаки – вот что главное. Не управлять этим миром они пришли, а обирать его. Вот в чем разница между властью Государя, Надзирающих – и чужаков.
– Ну, Драго, не заставляй себя просить. Давай последнее пророчество. Прошу извинить, откровение…
– О, это очень важное пророчество. Оно положит начало тотальному уничтожению мрачунов, подведет обоснование под нашу политику, и никто не обвинит нас в том, что мы расправляемся со своими соперниками. Я думаю, это самое важное из пророчеств: в него заложено не описание событий, а платформа для действий, и на сотни лет вперед.
– Драго, начинай, довольно слов.
– Погодите. Я хочу заметить: чем больше мрачунов будет уничтожено, тем чаще здешние колдуны будут тревожить мирных обывателей. Знаете, как колдуны называют этих обывателей? Глупыми духами!
– Драго, не тяни.
– Почему бы мне не потомить вас в ожидании? – Драго посмеялся. – Пророчества пока никто не слышал. Кроме Айды, разумеется. Утром он забрал у меня текст, и как только доберется до Леса… В общем, если старик Танграус снова забудет стихи, даже не знаю, кто сумеет ему подсказать.
Значит, мрачуны – это «добрые духи»… И если уничтожить колдунов здесь, а мрачунов – там, то…
И Достославлен с пафосом продекламировал:
Ни словом не солгу, ни мыслью,
Свой долг пророческий неся.
Сбирая по крупицам смыслы,
Свой дух и плоть свою круша,
Я, скромный подчиненный бога,
Речей своих златую нить
Веду неторною дорогой,
Чтоб вам всю истину открыть.
Наступит – это будет скоро –
Век светлых солнечных камней,
И каждый скит и каждый город
Забудут о суровой тьме.
Работу, что вели веками,
За вас, о смертный люд простой,
Магнитные исполнят камни,
Ведомы мудрою рукой.
И распахнутся чудотворно
Врата в златые времена,
Исчезнут войны, бури, штормы,
Пребудет свет, и сгинет тьма!
И люди радостно забудут
Болезни, страхи, холода,
И счастье это длиться будет
Всегда.
Шаги и голоса со стороны кухни заставили Зимича оторваться от колонны: старший из лакеев распекал привратника за долгий ужин. Не долго Дивна Оченка задерживала прислугу. А впрочем… все и так было понятно. Платформа, значит… На сотни лет вперед. Они собираются продолжать это сотни лет? Вот это все: храмы, костры, Надзирающие?
Чужаки. Они здесь чужаки, и им тут не место. Не будет никакого последнего пророчества. Не будет!