Полину разбудил шум. Сонно моргая, она уставилась на Лесю, которая деловито шарила в подпечеке. Дедовы чугунки и старая сковородка лежали тут же, вынутые за ненадобностью.
— Лесь, ты че шумишь, деда разбудишь?! – возмутилась Поля.
Леся медленно, по-стариковски кряхтя, отползла от печи и, обернувшись, недобро глянула на подругу:
— Проснулась, значит? Ишь какая несговорчивая! А раз за деда переживаешь, так неча на меня таращиться, подь сюды, мне одной тут не сдюжить.
— С чем не сдюжить? – осторожно переспросила Поля, чувствуя, что шутка оборачивается ночным кошмаром.
— С половицей, — огрызнулась Леся.
— Так давай я деда разбужу, — осторожно предложила Полина, лихорадочно пытаясь понять, что произошло. Неужто Леська чокнулась от ужастика, или, может, это какой-то вид лунатизма?
— Мирона не тронь, пущай спит, это бабье дело! – потребовала Леся и поманила Полю к себе. Та осторожно опустилась на холодный пол и на четвереньках подползла к подруге.
От Леси пахло улицей, морозной свежестью, влажной землей и еще чем-то сладковатым, дурным.
-Ах ты ж окаянная! — проскрипела Леся незнакомым голосом. – Присохла, видать, а ночь-то не вечная! Полька, тащи инстру?мент какой, чтоб до?ску раскачать.
Полина кивнула, вскочила и метнулась в сенцы, на ощупь нашла там какую-то железяку и вернулась в комнату. Леся все так же остервенело скребла половицу:
— Принесла че?
Полина закусила губу:
— Принесла, — ответила она и с размаху опустила железку на голову подружке. Леся обмякла и распласталась ночной молью на темном полу.
— Вы что тут устроили? – голос деда, донесшийся с печи, прозвучал строго, как глас божий.
— Деда, с Леськой что-то не то, она сама не своя, как бабка говорит и пахнет, — Полина задохнулась от накатившего понимания, — плесенью, как твои яблоки, – шепотом закончила она.
Дед легко, по-молодецки соскочил с печи и молча выхватил из шкафа нож. Лунный блик скользнул по острому лезвию, и Полине стало дурно.
-Дед, ты чего, дед, не надо!
Но Мирон, не слушая внучку, прошел к двери и воткнул нож в сучок, чуть выше притолоки.
Затем полез доставать непочатый пакет соли и ловко насыпал её вокруг лежащей без сознания Леси, и теперь зажигал свечи, которые достал из недр необъятного шкафа.
— Дед, может, свет включишь и скорую вызовешь? – робко предложила Полина, но в этот момент подруга пошевелилась и медленно поднялась с пола.
— А ты, Полька, прохиндейка, — погрозила Леся пальцем подруге, — недооценила я тебя. Сразу видать, чья кровушка в жилах течет. Хоть изрядно разбавленная, а все же наша, ведьмовская.
Полина хлопала ресницами, чуть приоткрыв от удивления рот. А Леся не унималась:
— А ты, Мирошка, чего удумал? Родную мать гнать собрался? — Дед не ответил, он молча толок в ступке травы и не смотрел на Лесю. — Вырастила сыночку себе на радость, а его и рядом не было, когда черед умирать пришел, — заскулила та, давя на жалость, и это сработало.
— А нечего было с нечистым знаться! — рявкнул дед, поджигая сделанную смесь. По избе пополз горьковатый запах полыни. – Говорил тебе, покайся, а ты не унималась, вот и расхлебывай теперь сама ту кашу, что заварила!
Леся по-старушечьи усмехнулась:
— Ишь как заговорил-то! А сам чаво делаешь? Разве не колдунство творишь?
— Я тебя изгоняю, а не призываю кого ни попадя.
— Так и я призывала для защиты, или думаешь, папка твой войну прошел без единой царапины, потому как удачливый? Или думаешь, братка твой с ним на фронте встретился случайно? Или, может, не раскулачили нас за красивые глаза?
— А толку-то, — огрызнулся Мирон, — отца хворь унесла, Митрофана лиходеи по дороге с фронта зарезали, а все наше богатство — коровенка да машинка швейная, оттого и не тронул никто.
Полынный дым тем временем заполнил всю комнату. Огоньки свечей нервными светляками виднелись сквозь ароматную дымку. Леся занервничала.
— Выпусти меня, Мирошка! — потребовала она, ударяя кулачками по воздуху, как по крепкой стене. – Выпусти, и я уйду, больше не свидимся.
— Я с тобой попрощался, когда в могилу опустил, — вздохнул дед, — так что убирайся туда, где тебе место.
— Полиночка, – обратилась к замершей подруге Леся, — ты же видишь, у тебя дед спятил. Поля, убери соль и бежим отсюда, он всю избу спалит и нас вместе с ней. – Леська всхлипнула, — Полька ну давай же!
Полина качнулась было вперед, но строгий дедов взгляд ее остановил:
— Бабе не верь, а ведьме и подавно, – пробасил Мирон, — до петухов недалече, продержимся — сама уйдет.
— Уйду, да девчонку с собой заберу, – Леська шаловливо показала деду язык. — Ишь тело-то какое молодое, сочное! Глянь, какая ягодка, все парни моими будут!
— Деда, выпусти ее! – всхлипнула Поля. — Пусть только от Леси отстанет.
— Брешет она, нет у ней столько сил, чтоб невинную душу с собой прибрать.
— Вот горлопаны заорут, тогда и увидим, есть или нет, — довольная собой улыбнулась Леся.
Зазвучали слова молитвы, и Поля не сразу поняла, что это дед читает «Отче наш».
Леся, запертая соляным кругом, ощерилась, завертелась юлой в поисках выхода и внезапно взмыла к самому потолку.
Полина взвизгнула, видя, как подруга корчится, в метре от пола.
— Ей больно, деда, прекрати! – закричала она, но Мирон не слушал.
— Поля, помоги! – простонала Леся, в полумраке комнаты, наполненной дымом от свечей и сожженных трав, лицо Леси исказилось. По щекам потекли слезы, и Полина не выдержала. Она бросилась вперед, к подруге, сметая на ходу солевой круг.
— Нет! – зло и страшно заорал дед Мирон, и его крик слился с петушиным пеньем.