Их было три: одна крупная и две помельче. Настоящие солнечные ромашки. Как в учебниках.
В их количестве не было какого-то особого сакрального смысла, и вызова Двуединым тоже не было. Совершенно случайно так получилось. И никаких попыток специально отобрать или сохранить на долгую память… Какая память?! О чем? Об очередном унижении и издевательстве светлого шера, Имперского Палача, который считает, что ему все дозволено? И которому действительно дозволено все… ну, почти. Размазать по доскам темного шера уж точно дозволено. Особенно если темный шер сам так нелепо подставился и позволил застукать себя за подглядыванием. Роне хотел забыть о том позорном кошмаре, забыть как можно скорее и надежнее, тут уж не до сувениров на память.
Ссеубех как-то сказал, что даже крысе не возбраняется смотреть на императора. Если исходить из таких соображений, то в подглядывании самом по себе нет ничего предосудительного. Наверное, так оно и есть… Но только если это не подглядывание за светлым шером. Совершенно обнаженным и мастерски владеющим своим телом шером, исполняющим третий круг упражнений воинского устава. И ладно бы просто подглядывание! Наверное, если бы Роне тогда просто смотрел, Дайм бы так издеваться не стал… Не до ромашек.
Но сами попробуйте просто стоять и смотреть, если светлый шер так вызывающе, так возмутительно прекрасен! Попробуй тут устоять… Вот и Роне не устоял.
И получил ромашками. В морду.
Вернее, на подоконник.
Полный подоконник солнечных ромашек, слабо мерцающих в ночном полумраке комнаты, словно упавшие с неба звезды. Ценнейший ингредиент для многих магических зелий и артефактов, символ светлых шеров, почти недоступный темным: эти ромашки умирали без светлой магии. В руках бездарных могли прожить день или два. В руках темных сгорали мгновенно, не давая даже толком к себе прикоснуться, не то что использовать. Этакая светлая издевка, лишнее напоминание о твоей природе, с которой ничего не поделать.
А еще подаренные светлым солнечные ромашки исстари означали недвусмысленное приглашение в постель. Что в сложившейся ситуации издевательством выглядело чуть ли даже не большим…
Разумеется, он захлопнул окно, скинув оскорбительное подношение в сад. А на следующий день высказал Дайму все, что думал о подобных подарках от имперского Палача, чьи руки по локоть в крови темных.
Что же он сказал ему тогда?.. Кажется, спросил, всех ли подозреваемых полковник Магбезопасности Дюбрайн раскалывает через постель. Или всех ли приговоренных он трахает перед тем, как казнить. Во всяком случае, что-то такое спросил, отчего бирюзовые глаза стали почти черными, а улыбка исчезла с вечно сияющего лица…
Правда, почти тут же вернулась — но уже другая, ироничная и холодная. Дайм молча поклонился и отступил. И больше не поднимал эту тему. Больше он вообще не поднимал никаких тем. Не с Роне. Он на него больше даже и не смотрел, предпочитал мимо.
А Роне, вернувшись в комнату за вещами (пора было собираться и ехать дальше в Суард, и делать вид, что ничего особенного не произошло, и терпеть присутствие рядом этого гадского светлого шера с глазами, словно выточенными из сине-зеленого прозрачного горного льда), обнаружил под подоконником несколько уцелевших ромашек. Тех самых, солнечных. Зачем-то присел, протянул руку, с горьковатой ухмылкой тронул пальцами, ожидая, что нежные пропитанные светлой магией цветы рассыплются в черный пепел…
И вдруг понял, что вот уже больше минуты рассматривает одну из них, ту, что покрупнее, поднеся ее к лицу и поворачивая перед глазами. И она не только до сих пор не обратилась в черную грязь — она и вянуть вовсе не собиралась.
Чушь. Такого не бывает. Он ведь не мог в одночасье перестать быть темным шером. Даже не будь это невозможным, такую в себе перемену он бы точно заметил. Но ведь и вторая возможность — чушь не меньшая. Та самая чушь из детской сказки…
Солнечные ромашки не завянут в руках у темного, которому их подарили, если подаривший их светлый шер и в самом деле…
— А я-то все гадал: когда ты о них вспомнишь? Магический сейф — что ни говори, место, конечно, надежное, и даже местами уютное… Однако для цветов не самое подходящее. Спасибо, кстати, что обо мне все же не позабыл, когда приволок в башню этого своего полковника… И о чем ты тогда только думал, Ястреб?
Роне и сам толком не мог понять, о чем он тогда думал. И чем. Не мозгами точно, чердак ему тогда продуло напрочь, и это еще большой вопрос, кто тогда кого еще притащил. Хотя нет, раз в башню, значит все-таки Роне. Ну а тут уже сработала то ли печёнка, то ли какая другая требуха, царапнув напоминанием, что полковнику Магбезопасности незачем видеть трижды дохлого некроманта, особенно так близко. Вот и закинул Ссеубеха в магически экранированный сейф.
А вместе с ним — и мензурку с тремя солнечными ромашками, что уже много лет служила бессменным украшением каминной полки.
— Нет, ну правда, Ястреб! Зачем ты их спрятал? Что в них такого, чего не должен был видеть твой полковник? Он же светлый! Он же этих ромашек охапками…
— Много будешь знать, Ссеубех, станешь четырежды дохлым некромантом.
— А ты — вороной. Если будешь и дальше так скрытничать.
— Четырежды, Ссеубех.
— Щипаной!
Зачем?
Да если бы Роне сам себе мог ответить на этот вопрос!
Ромашки не завяли ни на следующий день, ни после. А он так и не смог их выбросить.
Они стояли у него на каминной полке с первого дня заселения в Рассветную башню. Верный способ спрятать что-то очень ценное — поставить его на самое видное место. И никто не заметит. Или, если заметит, увидит другую ценность, не настоящую…
Ах, этот темный шер Бастерхази, он воистину крут! Вы видели? Да-да-да, настоящие солнечные ромашки! Который год не вянут! И как ему только удается? Наверняка какая-нибудь запретная магия. И он имеет наглость нисколько не скрывать! Подделка? Да нет, мой шер, не думаю, слишком уж напоказ… А впрочем, даже если и подделка… Если подделка такого уровня, что ее не могут отличить от оригинала истинные высших категорий… значит, темный шер Бастерхази воистину крут!