На следующий день, когда Беатрис в сопровождении Каридад вошла в комнату дона Мигеля, Рамиро уже заканчивал перевязку. Вода в небольшом тазу покраснела от крови, однако врач казался довольным.
– Доброе утро, сеньорита Сантана.
– Доброе утро, сеньор Рамиро. И думаю, вы может обращаться ко мне по имени, ведь я теперь ваша помощница.
Рамиро наклонил голову:
– Как вам будет угодно, сеньорита Беатрис.
– Как прошла ночь? – как ни пыталась Беатрис сохранить спокойный тон, ее голос дрогнул: – Есть… улучшения?
– Да. Вот, взгляните, сеньорита Беатрис, – Рамиро указал ей на ворох скомканных, в бурых пятнах, бинтов: – Вы же не боитесь вида крови? – спохватился он.
Беатрис покачала головой. И, бросив взгляд на Каридад, заметила, что та, напротив, сильно побледнела.
– Кровотечение прекращается, воспаление также уменьшилось, это хорошие признаки, я этому чрезвычайно рад, – продолжал между тем Рамиро.
– Я тоже рада. Каридад, убери здесь и принеси воды.
Дуэнья в замешательстве смотрела то на таз, то на Беатрис. Затем она сглотнула и, осторожно неся таз на вытянутых руках, поспешила прочь.
– Сеньор Рамиро, вам, быть может, известно это имя — Арабелла? — неожиданно для самой себя задала вопрос Беатрис.
– Кто… Откуда оно известно… вам?!
Растерявшаяся девушка не знала, что ответить, но Рамиро уже догадался:
– Дон Мигель иногда зовет ее в забытьи. Увы, с этим именем у него связаны тяжелые воспоминания.
– Прошу меня извинить… – она корила себя за любопытство и бестактность.
– Вам не за что извиняться, сеньорита Беатрис, — со вздохом ответил Рамиро.
Возвращение Каридад с кувшином заставило обоих прервать разговор. Водрузив свою ношу на столик, все еще бледная дуэнья выжидающе уставилась на Беатрис.
– Сеньор Рамиро, для вас приготовлен завтрак, Каридад проводит вас, а затем вернется, чтобы составить мне компанию, – Беатрис слабо улыбнулась при виде сомнения на лице врача. – Полагаю, что вам нет необходимости опасаться за мою добродетель. Учитывая обстоятельства. Как и за то, что мой взор может оскорбить недужный.
Рамиро, помедлив, кивнул и улыбнулся в ответ.
Оставшись одна, Беатрис внимательно оглядела дона Мигеля: лихорадка не отпускала его, но даже ее сравнительно небольшого опыта хватало, что бы понять, что ему и в самом деле лучше. Каридад все не шла, и Беатрис решила не ждать ее, а действовать на свой страх и риск. Надо снова попытаться сбить жар. Она налила воды в миску и плеснула туда же ароматического уксуса. Отец Игнасио бы точно не одобрил ее самостоятельность, но кто же ему расскажет?
Прикладывая губку то ко лбу, то к вискам раненого, она напевала старинную андалусскую песню. Вчера она удивилась благотворному воздействию колыбельной, ну раз так, то ей не составит труда петь еще.
Почти закончив, Беатрис отвернулась к столику, чтобы прополоскать губку в воде. И вдруг ощутила какое-то изменение — вернее, напряжение, — разлившееся в воздухе. Медленно повернув голову, она встретилась глазами с пристальным, совершенно осмысленным взглядом дона Мигеля. Она замерла. У нее возникло ощущение, что вовсе не ее он ожидал увидеть. А кого? Своего врача? Ту женщину, чье имя он твердил вчера в бреду? Подумав, что, возможно, он еще не до конца пришел в себя, она сказала:
– Вы помните, что были ранены, дон Мигель? А потом вы пожелали вернуться в Ла-Роману?
Де Эспиноса едва заметно кивнул, затем провел языком по сухим, потрескавшимся губам.
– Вы хотите пить?
Снова кивок. Тогда она взяла стоявшую на столике чашку с водой и, осторожно приподняв голову раненого, поднесла к его губам. Напившись, он спросил, с трудом выговаривая слова и без особой любезности в хриплом голосе:
– Что вы… здесь делаете… сеньорита Сантана?
Беатрис пролепетала:
– Ухаживаю за вами…
– Вы? Кто же вам позволил?
В его тоне было столько изумления и неприкрытого скептицизма, что Беатрис передернула плечами.
– Я часто помогаю монахиням в больнице, – сдержанно пояснила она, – и если вы смущены, то сейчас придет Каридад. Это достойная и набожная женщина…
Уголок его рта дернулся в подобии усмешки:
– Как по мне… так это вы… смущены, сеньорита Сантана…
– Вовсе нет! На одре болезни между высокородным сеньором и убогим нищим… – Беатрис осеклась: да что же это на нее нашло! Уже во второй раз с ее языка, прежде чем она успевает прикусить его, слетает бестактность… или дерзость!
– Нет никакой разницы? – усмешка на его губах стала явственней.
Де Эспиноса опустил веки и замолчал. Беатрис уже решила, что он потерял сознание, но вот его взгляд вновь упал на нее:
– И в этом вы… абсолютно правы… – дон Мигель попробовал осторожно вздохнуть и раскаленный гвоздь, засевший в его груди, немедленно напомнил о себе. А ее пальцы такие прохладные… Он едва слышно пробормотал: – Что же, продолжайте… то, что вы так хорошо начали… сеньорита Сантана…
Несколько минут он наблюдал за непрошеной сиделкой. Однако от слабости у него закрывались глаза, и он сам не заметил, как целительный сон завладел им.
***
«Глупо отрицать очевидное… Я люблю его…» – Беатрис нервно дернула затянувшийся на шелковой нитке узелок. – «И большего безрассудства трудно представить…»
– Вы чем-то огорчены, сеньорита Беатрис?
– С чего ты взяла, Лусия?
– Да вы уже в третий раз рвете нитку…
– В самом деле, – Беатрис через силу улыбнулась и отложила вышивку.
– Сеньор Франциско сказал, что дон Мигель вне опасности, – служанка проницательно смотрела на нее.
– Я не переживаю из-за дона Мигеля, ну, то есть переживаю – как и за всех недужных… Я просто… устала.
Беатрис вскочила и быстро подошла к окну.
– Сеньорита Беатрис, – лукаво протянула Лусия.
«Нет, я совершенно потеряла голову! Еще немного, и о любовных страданиях Беатрис Сантана будут говорить на рыночной площади! Или слагать серенады. Тем более, что предмет моих воздыханий смеется надо мной, даже стоя на краю могилы. Хотя нет, я и сама думаю, что он выживет. И слава Всевышнему… Ну почему же его насмешки так задевают меня?!»
– Сеньорита Беатрис, ну на меня-то вы можете положиться!
– Положиться — в чем, Лусия? Отправить с тобой записку с просьбой о свидании, как делают некоторые девушки и замужние женщины? – с горечью сказала Беатрис. – Будь дон Мигель в добром здравии, едва ли он вспомнил бы о моем существовании и тем более – откликнулся на эту просьбу. Даже если я была достаточно безумна, чтобы пойти на такое.
– Все дело в женщине, – вдруг уверенно заявила служанка. – Арабелла. Ее и звал вчера сеньор де Эспиноса.
– Что ты несешь?! – в голосе сеньориты Сантана прорезался гнев.
– Я кое-что вспомнила. Только не сердитесь! Вы же знаете его слугу, Хосе? Так вот, он славный парень и очень обходительный… – Лусия мечтательно улыбнулась, но тут же посерьезнела: – Ну да речь не о нем, – она заговорила совсем тихо, и Беатрис наклонилась к ней: – В прошлый раз на галеоне дона Мигеля была женщина… То ли гостья, то ли… ну, я не знаю. Дон Мигель спас ее с разбившегося корабля. Хосе не то, чтобы болтун, но однажды я шла в скобяную лавку и встретила его на улице, он был такой растерянный… Оказывается, дон Мигель велел купить женское платье, а бедолага не знал, куда пойти и что выбрать. Я помогла ему, ну и вытянула из него про эту гостью… Странно, сейчас-то он и носа не кажет… – расстроенно закончила она.
– Да, все дело в женщине, Лусия, – не скрывая грусти, отозвалась Беатрис, невольно представив, что всего пару недель назад де Эспиноса сжимал свою возлюбленную в объятиях. – И ничего не изменить…
– Сеньорита Беатрис, я, конечно, девушка темная и не прочитала ни одного из тех романов, что лежат вон там, на столе, и не знаю, как это бывает у благородных господ, – заговорщически прошептала Лусия. – Но сейчас-то той доньи Арабеллы нет. Бог весть, где она. А вы здесь, рядом с ним…
– Как раз у благородных господ и бывает, что чем дальше их идеал, тем сильнее они поклоняются ему…
– Э, идеал… разве с ним тепло, с идеалом-то?
– Будет, Лусия, придержи-ка язык, – строго ответила Беатрис.
– Молчу. Только… вы всегда такая веселая были, ласковая ко всем. Вот такой и оставайтесь.
«И в самом деле… Я полюбила безответно, но разве само чувство не стоит того, чтобы изведать его? Ну что же, дон Мигель де Эспиноса, как бы вы не насмехались и не язвили, в ближайшие дни вам не избежать моего общества… А я? Я буду просто радоваться».