Сад, раскинувшийся к западу от губернаторского особняка, был таким же, каким его помнил Мартин Чандос А вот Селеста д’Ожерон — нет. В ней больше не было ни следа той белощекой фурии, которая отправила его в море несколько месяцев назад. Она выглядела кокетливой и виноватой, такой же полной раскаянья, как и записка, которой она вызвала его сюда, к себе, в это его первое утро на Тортуге.
— Вы простите мне мою грубость? Я была очень плохой девочкой, так грубо вас оттолкнув. И за такую мелочь, как невинный поцелуй в ухо! Вот, поцелуйте его за меня сейчас же!
От нее исходил будоражащий аромат французских духов, под узким лифом платья угадывались нежные округлости ее груди. Ее золотистые волосы щекотали его подбородок, когда она наклонила голову набок, поднося маленькое розовое ушко к его рту.
— Что такое? Вы смущены? — Она рассматривала его искоса, задумчиво поджав губы. — Может быть, донья Изабелла или пиратская девушка Лиззи исчерпали ваше желание? Подумать только! Не одну, а двух своих женщин он берет с собой в морское сражение!
— Если я это и сделал, то исключительно по вашей вине, — мрачно заметил Мартин Чандос.
Ее взгляд стал лукавым.
— О мой бог! Вы мне льстите! Неужели в ваших глазах я одна равна целым двум женщинам?
Ему пришлось рассмеяться, и вместе со смехом из него выплеснулась часть горечи, которую он все это время таскал с собой с Тортуги на «Лунный Свет» и обратно. С новым мужеством он заключил ее белые руки в тюрьму.
— Значит, у меня остается надежда? Вы даете мне понять, что выйдете за меня замуж и вернетесь в Голуэй на «Лунном Свете» в качестве моей невесты?
Она была маленькой в его руках. Он прижал ее к себе для поцелуя, но почувствовал, как она напряглась всем телом от пальцев ног до кончиков золотых волос. Даже сквозь голод по ее рту он узнал эту настороженную отстраненность. Ему пришла в голову мысль, что Лиззи Холлистер не отстранилась бы вот так, да и испанка тоже.
С усилием он ослабил напряженно стиснутые руки, позволяя ей отстраниться. Взгляд его стал огорченным и недоумевающим.
— Вы все еще не хотите моих поцелуев. Фэш! Я не озабоченный подросток, чтобы навязывать их силой. Но вы упрямы.
Селеста д’Ожерон посмотрела ему в глаза, словно обуреваемая внутренними сомнениями в том, что она делала.
— Я не могу поверить в то, что вы любите меня, Мартин. Я все еще чувствую, что вы видите во мне только что-то из своего прошлого. Символ того, кем вы надеетесь когда-нибудь стать, и ничего больше.
— Что я должен сделать, чтобы убедить вас в своей любви?
Белым указательным пальцем она закрутила кружево, украшавшее его рубашку. Ее глаза были опущены, прикрытые длинными золотистыми ресницами.
— Я буду честна с вами, Мартин. Я не люблю вас. Я не думаю, что вы любите меня. Но папа говорит, чтобы я вышла за вас замуж, и папа…
У нее перехватило дыхание. Мартин Чандос хмуро смотрел на голубые воды поверх ее опущенной головы.
— Я не буду принуждать вас против вашей воли.
—Ах, я снова причинила вам боль, как и в прошлый раз, я очень плохая девочка, Мартин, я… Я могла бы со временем полюбить вас. Если бы вы… обошлись со мной с терпением и пониманием.
Она задыхалась от своих слов, как будто проглотила большой кусок чего-то неприятного, что она по какой-то причине была вынуждена съесть.
— Есть много девушек, которые начинают любить своих мужей уже через какое-то время после того, как получают обручальное кольцо. Я знаю это, Мартин. Я… Я буду вам хорошей женой. Если вы хотите, чтобы я была ею, я готова.
Он криво усмехнулся.
— Это больше того, на что я мог надеяться. Я видел вас слишком редко, чтобы надеяться завоевать вашу любовь. Это будет моей задачей после заключения нашего брака. Я сделаю все, чтобы вы не пожалели об этом, Селеста.
Селеста обняла его и, встав на цыпочки, прижалась губами к его губам в холодном, целомудренном поцелуе. Мартин Чандос подумал об огне, который жил в Лиззи Холлистер, и о совершенно другом поцелуе, который она запечатлела бы на его губах, но ничего не сказал.
Рука об руку они отправились на поиски Бертрана д’Ожерона.
***
Стеклянный бокал пролетел в воздухе в дюйме от головы Мартина Чандоса и разлетелся зелеными осколками о стену его столовой. Донья Изабелла стояла по другую сторону стола и как раз тянулась за чем-нибудь еще, что можно было бы бросить. Ее черные глаза были широко раскрыты, а плечи, обнаженные над кружевами корсажа, судорожно вздрагивали.
— Эмбустеро! Перро! — взвизгнула она. — Так обращаться со мной!
— Изабелла! Все, что я сказал, было…
— Я вас слышала! Вы женитесь на этой розовощекой француженке! Ха! А что останется мне?
— Полагаю, поиски нового мужа, — сухо заметил он. Донья Изабелла положила руки на деревянную миску с салмагунди, но Мартин Чандос не собирался рисковать лицом к лицу столь достойного противника, полного масла, пальмовых сердцевинок и мяса. Он поймал испанку за запястья и потащил вокруг стола, а она скрючила пальцы наподобие когтей и попыталась дотянуться крепкими длинными ногтями до его лица.
— Да послушайте же! — прорычал он. — Я не оставлю вас на растерзание моим пиратам. Я высажу вас где-нибудь у побережья Кастильо-дель-Оро. Оттуда вы сможете добраться до материка, а родственники, о которых вы мне сказали, живут в Пуэрто-Белло.
Она тяжело дышала, прижимаясь к нему, сопротивляясь.
— После нескольких месяцев работы и ухода за вашим домом! Мадре де Диос!
— Вы будете хорошо вознаграждены. Горсть или две отборных бриллиантов. Сундук с дублонами. А? Это имеет значение?
Изабелла де Соролья высвободилась, массируя белые запястья, на которых виднелись следы его пальцев. Плечо ее раздраженно приподнялось, освобождаясь от кружевного воротника.
— Подкуп, чтобы обеспечить мой нейтралитет, — усмехнулась она.
— Дорогой подкуп, — напомнил он ей. Донья Изабелла тихо рассмеялась.
— Вы большой глупец, Мартин. Матерь Божья, каким же дураком нужно быть, чтобы надеяться, будто француженка любит вас?! Она видит в вас хороший улов, и только. Для вас было бы лучше жениться на Лиззи! По крайней мере, она бы вас удовлетворила как мужчину. Мужчины! Позволяете бледным щекам и беспомощным манерам разжечь в тебе жалость, и не успеваете оглянуться, как оказываетесь в постели с куском теста. И всю оставшуюся жизнь гадаете, что случилось с женщиной, на которой женились. Ее не существовало, кроме как где-то в глубине вашей головы, вот что с нею случилось!
— Я люблю мадемуазель д’Ожерон, — сухо сказал Мартин Чандос. — Она — благородная женщина.
— А ее отец — жадина, который строит свое состояние на крови и золоте Испании!
Мартин Чандос глухо рассмеялся.
— Посторонний мог бы подумать, что я женат на вас, судя по тому, с каким смирением я слушаю эту тираду.
Он вышел из комнаты, подхватив плащ и бобровую шляпу, чтобы защититься от ночного воздуха, и оставив позади себя женщину, оскорбленную в лучших чувствах. Она металась от обшитых парчой стульев к буфету и обратно, ее белые руки резали за воздух длинными отполированными ногтями.
Донья Изабелла считала себя обиженной. То, что Мартин Чандос был пиратом, который вел личную войну против Испании точно так же, как Испания вела ее против Франции, Англии и Нидерландов, было забыто в приливе ее необузданного гнева. Поначалу ее предложение о замужестве было уловкой, чтобы сбить его с толку, защитить ее и от остальных пиратов, и от его собственных ухаживаний. Но уловка сработала против нее, потому что она начала видеть в нем потенциального мужа, который мог бы дать ей удовлетворение чувств, а также достойное положение в жизни благодаря тому золоту, которое он накопил во время пиратских рейдов.
Теперь это видение исчезло.
— Cuerpo de Cristo, — выругалась она, и ее рука сжалась на канделябре, чтобы бросить его в стену. — Если бы был способ показать ему, что он отверг.
Она подумала о спальне, в которой несколько месяцев назад он наблюдал, как она одевалась. До того, как увел ее и эту пиратскую девку, Лиззи Холлистер, в море. Он никогда не входил в эту комнату ни до той ночи, ни после нее. Донья Изабелла тихо зарычала, поднимаясь по узкой лестнице в свою спальню.
Она разделась с чувством оскорбленной гордости, позируя перед зеркалом в углу. Она натянула на себя тонкий халат. Ее волосы распущенным красновато-коричневым потоком падали на воротник платья из брюггского кружева.
— Он еще пожалеет, что бросил меня ради этой бледнолкожей! — прорычала она.
— Именно это я и имел в виду, — раздался голос из открытого окна.
Донья Изабелла резко обернулась. Жалюзи на окне спальни не были задернуты, и сквозь их щели она могла разглядеть худое лицо мужчины и свисающие локоны блестящего черного парика. Затем его рука отодвинула планки вверх и в сторону, и Рауль Сан-Эспуар перекинул ногу через подоконник и вошел в комнату.
Изабелла де Соролья посмотрела на него из-под нахмуренных бровей.
— Вы слишком свободно чувствуете себя в моей спальне, сеньор!
Французский пират поклонился.
— Пардоннез, мадам! Судьба привела меня к вам, как она привела вас к Мартину Чандосу. — Его прищуренные глаза пробежались по ней. Он улыбнулся. — Я много думал об этом ирландском дьяволе, но никогда до сегодняшнего вечера не считал его дураком. Обладать вами — и искать удовольствия в другом месте!
Рауль Сан-Эспуар пожал плечами, и в его пожатии заключалось целое эссе о глупости некоторых мужчин. Донья Изабелла правильно поняла этот жест, и гнев в ней уступил место любопытству. Ее рука указала ему на кресло.
— Вы забрались в мою комнату не для того, чтобы рассуждать о глупости Мартина Чандоса, — сказала она ему.
— Так и есть! Вы читаете меня, как книгу. Я здесь для того, чтобы говорить не о его глупости, а о его золоте. О золоте, которым он владеет, и о золоте, которое он сам из себя представляет, пока он жив, чтобы охотиться на галеоны сокровищ Испании.
Изабелле де Соролья понравилось, как этот учтивый француз посмотрел на нее. Она слабо улыбнулась и села на край кровати.
— В общем, это много золота, сеньор.
— Слишком много золота для одного человека. Даже если бы его разделили два человека, это все равно огромная сумма.
Ее рыжеватые брови сошлись на переносице. Она медленно произнесла:
— Два человека, чтобы разделить его золото? Каким образом могло бы произойти такое, сеньор?
Он тихо рассмеялся, подавшись вперед.
— Испания предлагает сто тысяч песо за голову Мартина Чандоса. Неужели она не согласится заплатить эту сумму мадридской аристократке, которая могла бы сообщить, где испанские солдаты могут заманить в ловушку этого ирландского пирата?
Донья Изабелла задышала быстрее. Ее губы приоткрылись, а карие глаза заблестели.
—О да, Испания хорошо бы мне заплатила! Вайя, как хорошо она заплатит… Достаточно, чтобы я могла выбрать себе достойного мужа, а не хватать первое попавшееся недоразумение в бриджах.
Рауль Сан-Эспуар усмехнулся.
— Вы могли бы сделать это и без золота, донья Изабелла. Если бы я был на месте ирландца…
Ее смех остановил его рвение.
— Вы бы не стали спать один в соседней комнате, верно? Но забудьте обо мне! Расскажите мне о плане, который у вас на уме.
Француз поднялся на ноги, прошелся по комнате и вернулся.
— Вы живете с ним, хотя и утверждаете, что он спит один. Вы слышали, как он обсуждал свои морские путешествия с этим рыжебородым Хадсоном. Если бы я заранее знал, куда приведет его «Лунный Свет», я мог бы добраться до Картахены с новостями. Вы понимаете? Мы могли бы заманить его в ловушку и порезать на кусочки. Испания заплатит вам за его голову. Со всем этим золотом вы станете очень богатой женщиной.
Ее карие глаза смотрели спокойно.
— А вы?
Он пожал плечами.
— Я бы претендовал на его состояние. Когда он уберется с дороги, я смогу уговорить Бертрана д’Ожерона поделиться им со мной.
Донья Изабелла нахмурилась.
— Его брак может все изменить. Он больше не выйдет в море, разве что отвезет Селесту д’Ожерон в Европу в качестве своей невесты. Что я должна… Подождите! Он снова отправится в море, потому что обещал высадить меня на острове недалеко от Кастильо-дель-Оро!
Французский пират задышал быстрее.
— Так это же просто отлично! Все, что вам остается, — это узнать время и место, сеньора. Я сделаю все остальное.
Изабелла де Соролья позволила себе заразиться его волнением. На ее щеках вспыхнул румянец.
— О да! Я сама плюну ему в лицо, когда ему отрубят голову! Я покажу ему, что он упустил, презирая меня!
В своем энтузиазме донья Изабелла забыла о тонкой ночной рубашке, которая скрывала ее тело. Она распахнулась, и француз, задыхаясь, прошептал:
— Должны ли мы скрепить нашу сделку единственным способом, который возможен между мужчиной и женщиной?
Разочарования последних нескольких месяцев текли по венам Изабеллы де Соролья подобно расплавленному металлу. Ее подведенные синим веки опустились, и она посмотрела на француза с голодным одобрением. Этот мужчина не станет запирать ее в комнате, чтобы не поддаться искушению. Этот мужчина не оттолкнет ее глупыми отговорками! Теперь здесь не было Лиззи Холлистер, жующей яблоки-мамми!
— Почему бы и нет? — тихо сказала она ему, когда он притянул ее к себе.