Де Эспиноса неподвижно стоял в круге света от двух фонарей, и колеблющиеся язычки пламени бросали причудливые отсветы на его суровое лицо. Он не смотрел на Беатрис, и ее охватила грусть. Событий последних недель могло бы хватить на несколько лет размеренной и ничем не примечательный жизни девушки, и в этот миг ей было не до соблюдения приличий. Она спросила с пугающей ее саму немыслимой прямотой:
– Дон Мигель, что побудило вас к такому неожиданному и необдуманному шагу?
– А если я скажу, что ваша прелесть, сеньорита Сантана, вы не поверите мне? – помолчав, задал он встречный вопрос.
– Не поверю. К тому же вы не любите меня.
– Не будьте столь наивны. Для удачного брака нужно совсем другое. Любовь хороша для поэтов с их сонетами или для юнцов шестнадцати лет отроду. Да и те ее себе придумали, – жестко сказал дон Мигель. – Я ни тот и ни другой, да и вы изволили заметить, что не являетесь «юным созданием».
Он и раньше заставлял Беатрис забыть о благоразумии своей язвительностью, а в эту минуту его высокомерный тон, и более того — слова, больно ранили ее.
– А как же ваши чувства к донье Арабелле? Или вы себе придумали эту любовь? – выпалила она.
Лицо де Эспиносы исказилось от ярости, он развернулся к Беатрис, и неверный свет, даваемый фонарями, был бессилен проникнуть в мрачную бездну его глаз.
– Кто посмел? – с угрозой в голосе спросил он. – Кто назвал вам это имя?!
Беатрис отвечала ему бесстрашным и печальным взглядом.
– Вы сами. Не думаю, что наш брак можно было бы назвать удачным. Или вам нужны еще какие-то доводы?
Он не отвечал, продолжая яростно смотреть на нее. Тогда она спокойно добавила:
– Прощайте, дон Мигель, и будьте счастливы.
***
«Черт меня дернул делать предложение и выставлять себя на посмешище!»
Проклятая лихорадка! И его болтливый язык! Тайна, которую он считал надежно погребенной в своем сердце, оказывается, стала достоянием гласности. Де Эспиноса опешил до такой степени, что позволил чувствам взять верх над собой. Но его ярость не испугала Беатрис.
Сначала миссис Блад, теперь сеньорита Сантана – обе были с ним дерзки и невоздержны на язык. Ну, донью Арабеллу можно понять, но эта девчонка казалась такой скромной и благовоспитанной…
Дон Мигель ворочался на ставшей вдруг неудобной постели. Сон не шел, и виной тому было уязвленная гордость, гнев и что там еще? Уж не хочет ли он признать, что его интересует эта женщина? Час от часу не легче. Утром все будет выглядеть в ином свете.
«Какого дьявола я торчал здесь столько времени?! — задавал он себе резонный вопрос. Его разум, взбудораженный безумным днем, будто стряхнул наконец тенета безразличия. — Раз уж я в состоянии совершать глупости, то путь до Санто-Доминго давно мне по силам…»
Де Эспиноса закрыл глаза и попытался сосредоточиться на своих делах, требующих скорейшего разрешения.
***
Небо уже начинало светлеть, когда де Эспиноса оставил бесплодные попытки продумать свои действия по прибытию в Санто-Доминго. И единственный вывод, к которому он пришел, касался вовсе не его проблем.
Есть что-то такое в сеньорите Сантана, из-за чего он не может отпустить ее. Он привык добиваться своего и не отступит сейчас. Утром он еще раз и без гнева поговорит с своенравной дочерью алькальда. Решив так, дон Мигель сразу же крепко заснул, и поэтому не услышал раздавшихся сначала в доме, потом на улице шагов и негромких голосов. Затем за окнами зацокали копыта и простучали колеса кареты, увозившей Беатрис Сантана навстречу избранной ею судьбе.
Де Эспиноса проснулся, когда солнце еще только вставало, но прислушавшись, он понял, что в доме алькальда не спят. Ничего бы удивительного, здесь поднимались довольно рано, чтобы успеть завершить дела до наступления жары, но в это утро все вскочили и вовсе ни свет ни заря. Он ощутил скорее любопытство, чем тревогу и, накинув камзол, вышел из комнаты.
Слуга алькальда чуть не налетел на него, неуклюже кланяясь на бегу и бормоча извинения. Де Эспиноса остановил его вопросом:
– Где сеньор Сантана, парень?
– Да как сеньориту Беатрис проводил, так и ушел к себе в кабинет. Знамо дело…
– Так сеньорита Сантана уехала? Когда?!
– На самом рассвете, сеньор.
Слуга говорил что-то еще, но дон Мигель уже быстро шел по коридору.
«Уехала! Да что она о себе возомнила! И почему, интересно, я бегу?»
Он распахнул дверь кабинета алькальда, и пригорюнившийся над бокалом вина Хуан Сантана изумленно воззрился на бесцеремонно ворвавшегося к нему гостя.
– Сеньор Сантана, – отрывисто произнес де Эспиноса. – По какой дороге поехала ваша дочь?
– Но… дон Мигель, что вы задумали? После вашего разговора Беатрис сказала мне, что вы осознали… ваше заблуждение, и что ваш брак с ней невозможен… Я был огорчен, но….
– У вас найдется хороший конь? – прервал его де Эспиноса.
– Господи, помилуй… как можно, вы еще не оправились от раны, а Беатрис уже достигла аббатства… Это может закончиться неприятностями…
– Конь, сеньор Сантана! Я неясно выразился? Или, клянусь Господом, неприятности у вас неминуемо случатся. Я позабочусь об этом!
Сантана отшатнулся, увидев ярость в глазах сеньора адмирала, и в полной растерянности пробормотал:
– Если вы настаиваете…
– Рад, что мы достигли взаимопонимания. Распорядитесь заседлать коня и дайте мне кого-то, кто хорошо знает дорогу до аббатства. И будьте так любезны, поторопитесь.
Сеньор Хуан счел за благо повиноваться.
Они прошли к конюшням и алькальд кивнул на того парня, которого дон Мигель уже видел утром:
– Джакобо поедет с вами, дон Мигель.
Затем он велел слуге:
– Приготовь Сарацина, а сам бери Марикиту. И быстро!
Оба стояли в молчании, пока слуга седлал лошадей. Сантана избегал даже смотреть на де Эспиносу. Ему хватило бурного объяснения с дочерью прошедшей ночью. Он не мог слышать разговор с доном Мигелем, но, судя по всему, это Беатрис отказала своему неожиданному жениху, а не наоборот. Право, в нее будто вселилась дюжина чертей! А теперь сеньор адмирал изволит угрожать ему. Было от чего бедному отцу потерять голову…
Джакобо вывел Сарацина, и де Эспиноса скептически оглядел невысокого каурого жеребца.
– И эту клячу вы называете конем?!
– Сарацин добрый конь, – с неожиданной смелостью сказал обиженный Джакобо, – не смотрите, ваша милость, что ростом невелик.
– Дон Мигель! – к ним спешил запыхавшийся Рамиро. – Уж не собрались ли вы совершить верховую прогулку?
– Да, Франциско, — ответил де Эспиноса, садясь в седло.
– Но это убьет вас вернее удара шпаги!
– Я крепче, чем тебе кажется, – врач схватил коня под уздцы, и тогда де Эспиноса повелительно крикнул, всадив каблуки в бока Сарацина: – С дороги!
Рамиро едва успел отскочить, а возмущенный конь, не привыкший к такому обращению, попробовал заартачиться, но оказался тут же усмирен твердой рукой всадника. Де Эспиноса с места бросил Сарацина в галоп, следом, пригибаясь к шее гнедой кобылы, поскакал Джакобо.