1–2 марта 422 года от н.э.с. Исподний мир
До конца испытательного срока оставалось пять дней, и глупо было отказываться от службы, слишком глупо! Волчок ещё и гвардейцем не был, а уже купил и золотое обережье, и непромокаемый плащ, подбитый мехом, и три пары сапог, носил теперь тонкое бельё, привык есть мясо и пить хорошее вино.
Заливной лужок осушили, затон расчистили, купили корову – отец мог гордиться младшим сыном, а братья – благодарить за него Предвечного. И Волчок пил горькую, только чтобы не думать о том, что за выбор предстоит ему через пять дней.
В полночь заканчивалась вахта, оставалось всего три часа до вожделенного кабака, когда Волчка отправили на последний ярус башни Правосудия, поднести короб с гвоздями, – он просто подвернулся под руку Надзирающему во дворе казарм. Короб оказался тяжёлым, а лезть было высоко.
Внизу башни лестница была широкая, с крепкими перилами, ближе к середине – узкая, без перил (даже голова кружилась), а потом и вовсе – приставная деревянная. Вот там Волчок намучился с коробом и вылез наверх изрядно запыхавшись. Уже стемнело, но на верхнем ярусе башни было светло как днём.
Волчок удивился – снизу света он не видел и даже подумал, зачем там гвозди, в такой темноте. Поэтому сначала заметил деревянные щиты, закрывавшие узкие окна, а уже потом – всё остальное. Короб с гвоздями грохнулся на пол, придавив ногу…
Под потолком верхнего яруса горел солнечный камень. Такой же, как зажигали в храмах, только без оправы из мозаичного стекла и золотого оклада. Просто камень, подвешенный на волосатой пеньковой веревке. А в его лучах четверо столяров под руководством Надзирающего натягивали белое вощёное полотно на тонкий деревянный каркас – крылья колесницы Айды Очена.
– Наконец-то гвозди пожаловали! – оглянулся Надзирающий. – Чего на пол-то бросил? Поднимай, на верстак ставь.
Волчок нагнулся, не глядя под ноги, – на колесницу всходил капитан гвардейцев, одетый в платье Чудотвора-Спасителя.
– Стойки можно и повыше, – примерившись, сказал капитан. – Неудобно управлять, когда низко.
Он раскинул руки в стороны, словно обнимая всех вокруг, и Волчок увидел тонкие стальные прутья, торчавшие по обеим сторонам колесницы, за которые капитан держался. Один из столяров полез под колесницу и снизу ударил по пруту молотком.
– Хватит или ещё поднять? – спросил он.
– Ещё немного, – ответил капитан.
– Ну что стоишь-то? – Надзирающий съездил Волчку по затылку. – Уснул, что ли?
Тот поставил короб на верстак и собирался спускаться вниз, когда его окликнул капитан:
– Волче Жёлтый Линь?
– Я! – ответил Волчок.
– Ты расторопный малый. Спустишься вниз, скажи кастеляну, что я велел выдать тебе бутылку храбрости!
– Во имя Добра! – кисло ответил Волчок.
И дурак бы догадался, что бутылку храбрости капитан даёт, чтобы Волчок не болтал лишнего, – от одного стакана-то память иногда отшибает, а от целой бутылки и вовсе ум потерять можно. Он спустился с приставной лестницы и присел на узкие каменные ступени, обхватив голову руками.
Наверное, глупо было расстраиваться из-за такой ерунды (не мальчик ведь, почти гвардеец), но что-то разбилось внутри со звоном и острыми осколками оцарапало душу – верней, остатки того, что некогда называлось душой.
Через три часа с бутылкой храбрости за пазухой Волчок уже входил в кабак – только на этот раз не туда, где обычно пили гвардейцы, а на окраине города возле Мельничного ручья, напротив храма Восхождения. Назывался кабачок «Семь козлов», за что Волчок отдал предпочтение именно ему, а не чистенькому трактиру «Пескарь и ёрш».
Не успев войти, он потребовал кружку хлебного вина и выпил её залпом, у входа, – и теперь блаженный хмель постепенно туманил глаза и размягчал мысли. Волчок подумал было, не глотнуть ли ему немного храбрости – и тогда сегодняшний день совсем уйдёт в небытие, – но неожиданно приметил в кабаке ещё одного посетителя, лицо которого показалось странно знакомым.
– Змай, налить тебе ещё? – нарочито громко спросил хозяин, глядя не на своего гостя, а на Волчка.
Кого хотел обмануть? Почти гвардейца Храма Добра? Перед гостем не было пустой кружки, он ничего не пил, а сидел просто так. Зачем сидеть в кабаке просто так?
Волчок, пошатнувшись, шагнул к столу гостя и тут вспомнил, где его видел, – год назад, на празднике Восхождения! Такое прозвище трудно не запомнить. Воспоминания о том дне резанули по сердцу ржавой пилой,
Волчок плюхнулся на скамейку напротив Змая и потребовал ещё одну кружку хлебного вина.
– И товарищу моему, Змаю, тоже налей! Я заплачу́.
Хозяин осторожно спрятал улыбку в бороде, а Змай расхохотался.
– Что смеёшься? Над гвардией Храма смеёшься? – полез в бутылку Волчок.
Змай перестал хохотать.
– Над пацаном семнадцатилетним смеюсь. Уж больно грозен и щедр. Я тебя, щенка вислоухого, помню – как ты слёзы лил, глядя на колесницу Айды Очена. С тремя медяками за душой. Разбогател, значит?
Хозяин поставил на стол кружки, и Волчок не ответил, присосавшись к спасительному вину. А потом, утерев рот рукавом, сказал:
– Ты тоже слёзы лил. Мне-то, щенку вислоухому, простительно, а тебе?
– О, и поумнел заодно. – Змай усмехнулся и повернулся к хозяину:
– Ты, Зорич, записывай, что нам гвардия Храма говорит. Непростительно, значит, слёзы лить, глядя на колесницу Чудотвора-Спасителя.
То ли хлебное вино сделало своё дело, то ли воспоминания о том счастливом дне так размягчили сердце, но Волчок вдруг ответил:
– Я ещё не гвардеец. И, может, гвардейцем никогда не буду…
– Ты же хотел за Добро постоять? Вот и стой, раз хотел.
– Я не так хотел… – всхлипнул Волчок.
– Не так! Всё не так! Нищая деревенька посреди болот, жалкие огородики, дома из торфяных кирпичей на сваях – что там брать? Какие подати? Именем Добра… Бабий вой над болотом, три козы, привязанных к телеге, полной брюквы. Два воза сена – зачем в деревне сено, если забрали коз? И мутнеющие глаза паренька, заступившего дорогу гвардейцам, – единственного, кто осмелился выйти против десятка сабель с топором. И кровь на его лице, хлынувшая из рассечённого темени. Попрошайки в очереди – желающих заплатить гвардейцам за место у храма Чудотвора-Спасителя много. Тут же можно купить и лохмотья, подобающие доходному ремеслу; язвы и шрамы стоят дороже. В цене и младенцы, особенно в язвах: десяток ожогов на личике и ручках (именем Добра) – и можно поднимать цену вдвое. Бедняков среди попрошаек нет, бедняки несут сюда детей и за ними обычно не возвращаются. Кровь на стенах подвала башни Правосудия. Кровь и клочья кожи. Запах палёной плоти от остывающих жаровен. И крики за стеной: редко жалобные – чаще истошные, хриплые. Мягкое девичье тело в руках, податливое, как тёплый воск, ещё не изуродованное, но уже измученное. И бесстыдно развёрстое лоно, и гогот за спиной, подначки и советы поспешить. Именем Добра. Стакан храбрости, два стакана храбрости – и всё это кажется правильным и обыденным. Все вокруг смеются, все куражатся – значит, так и надо. Каркас крылатой колесницы и солнечный камень на волосатой веревке… Словно висельник в петле.
– Они… мечту мою… самую светлую мечту… Единственное, что ещё осталось, и то… – Волчок разрыдался и ткнулся лбом в пустую кружку.
– А ты думал, плащи на крысином меху гвардейцам за красивые глаза дают? Штаны атласные? Сапоги кожаные?
– Змай, это не крысиный мех, это теперь называется мех болотного бобра… – поправил хозяин. Пошутил.
– Один хрен. Болотный бобёр и есть водяная крыса. Ты их мясо не пробовал? Мягонькое, только тиной воняет…
Волчок вскинул лицо – им смешно? Но, натолкнувшись на взгляд Змая, осёкся – нет. Не смешно.
– Я сегодня видел, как делают крылатую колесницу Айды Очена… – сказал он, шмыгнув носом.
– А… – протянул Змай. – А как колдуны поднимают её в небо, не видел?
– Колдуны?! – Волчок раскрыл рот.
– Ну не Надзирающие же… Только колдуны могут поднять ветер и разогнать облака. Вообще-то это очень простая конструкция, наподобие воздушного змея, но без ветра она не полетит.
– И ты это знал? Тогда, в прошлом году? – удивился Волчок.
– Конечно.
– А почему тогда… Я же видел слёзы… Ты что, притворялся?
– У меня тоже когда-то были светлые мечты, – хмыкнул Змай и в первый раз отхлебнул хлебного вина. – Я рад, что ты понял: зло, как правило, творят именем добра.
Дверь в кабак приоткрылась, звякнул колокольчик при входе, и на пороге появилась девочка лет восьми, в белой батистовой рубахе с оборками и босиком – словно только что встала с постели.
– Татка… – тихо и робко начала она. – Я же там тебя жду…
Змай сорвался с места, едва не опрокинув стол.
– Кроха… – Он подхватил её на руки. – Босиком… Сколько раз я говорил не ходить босиком по мостовой – ножка у царевны должна быть узкой и нежной. А от холодной воды у тебя будут цыпки. Замёрзла?
– Нет. Я быстро прибежала.
Змай закутал девочку в свой плащ и вернулся за стол, усадив её на колени. А Волчок подумал, что девочка и в самом деле похожа на царевну – нисколько не напоминает оборванных детишек Хстова, которыми кишмя кишат немощёные узкие улицы, политые помоями.
– Эх, кроха, кроха… – Змай покачал ребёнка и прижал к себе, но тут же повернулся к Волчку:
– Слышь, ты, почти гвардеец Храма… Не говори про девочку никому, ладно? А я тебе за это книгу подарю.
– Да я и так не скажу… – удивился Волчок. – Зачем мне?
– Мало ли… Может, кто про меня спрашивать будет. А книгу я тебе всё равно подарю. Ты же прочёл первое Свидение, теперь книгу почитай.
– Я прочел все семь Свидений… – пробормотал Волчок.
На дне пьяного сознания мелькнула мысль: «Хочет подкупить гвардейца Храма», но Волчок отбросил её – в первый раз за последнее время он вдруг понял, как был одинок.
Простые люди или боялись гвардейцев, или заискивали перед ними, или в самом деле благоговели, некоторые завидовали, некоторые ненавидели. Но никто и подумать не мог о том, что за дела творятся там, внутри, с изнанки белокаменных стен храмов, никто и не предполагал, что гвардеец может быть просто человеком, с душой, которая болит…
А товарищи по гвардии? Волчок опасался признаться в своих сомнениях именно им – не только засмеяли бы, но и… Нет, никогда Волчок не боялся обвинений в связи со Злом, потому что совесть его была чиста. Но тут вдруг отчётливо понял, что его сомнения и мысли – это и есть связь со Злом.
А за то, что он сейчас пообещал Змаю, можно оказаться в подвале башни Правосудия. И не тюремщиком вовсе… Волчок был слишком пьян, чтобы испугаться.
– Знаешь, я не советую тебе отказываться от службы в гвардии, – сказал Змай.
– П-почему? – заплетающимся языком спросил Волчок.
– А как ты это объяснишь? Ты понимаешь, в чем тебя могут обвинить? Дело не в плаще на крысином меху, не в золоте, которое ты потеряешь. Но что если тебя отлучат от Храма?
– Но… Но я не хочу… Я больше не могу!
– Человек ко всему привыкает. И ты привыкнешь.
– Я не хочу… привыкать… – пьяно всхлипнул Волчок.
– Только мой тебе совет: старайся не пить напитка храбрости.