Примерно в это же время на Земле под гром рукоплесканий закончился популярный спектакль. После повторного выхода на поклоны и расшаркивания артисты поспешили к гримёркам. Блондиночка-принцессочка с пронзительно-голубыми глазами и густыми, упругими кудряшками до талии наконец-то выпутала из волос небольшую корону с мехом и стразами. Богато расшитое псевдозолотом бордовое с чёрными вставками бархатное платье упало к ногам, обутым в столь же богато украшенные сапожки. Что ни говори, а «развоплощение» всегда получается быстрее, чем подготовка, гримировка и облачение в соответствующие одежды.
Елизавета Сизова уже в обычном, хоть и дорогом, платье осмотрела отражение в зеркале, мотнула головой, изгоняя из сознания сценический образ. Теперь «за стеклом» стояла девушка лет двадцати семи. А в соседней гримёрке, хм-м-м… тоже «девушка», но — пятидесяти семи.
— Ма-а-ам, — позвала младшая Сизова, развешивая на плечики костюм, — Ты уже всё?
— Почти, — отозвалась старшая, — Но, между прочим, Лиза, могла бы и остаться на официальный ужин. И с Игорем ты разговаривала, по меньшей мере, грубо.
Но Елизавета уже накинула куртку и, подхватив сумочку, зацокала каблуками к выходу.
— Мам, я сама решу, что мне больше нравится! И кто нравится — тоже. Я очень устала, поэтому выберу сон, а не «гудёж» до утра со всей труппой.
Да, эта девушка почти всегда выбирала сон, для неё он и был самой настоящей свободой. Именно дома, в такой уютной постели с балдахином, закрыть глаза, расслабиться… провалиться в темноту, сквозь дорогущий матрас и рекомендованные рекламой упругие ламели ортопедического основания… сквозь паркетный пол… сквозь реальность.
Коснуться рукой вписанных в восьмиугольник четырехлучевых звёзд, попутно избавляясь и от золотистых кудряшек, и от наивно распахнутой в мир голубизны глаз. Черный ирокез с зелёными и красными росчерками прядей, косичка, красноватые радужки глаз, лёгкая усмешка на тонких губах…
И, конечно же, костюм, отлично характеризующий стиль Ветамис Изонир от подкованных металлом высоких ботфорт со шнуровкой до кожаных штанов с прорисовкой, черной водолазки и отороченной мехом кожанки-безрукавки собственного дизайна. Образ щедро дополняли серьги с черепами, цепи на шее и перчатки с обрезанными пальцами. Скорее всего, для выдержанных в классике коридоров Академии СНА девушка и смотрелась чужеродным элементом, но сама себя она ощущала здесь невероятно комфортно.
Теперь — добежать до кабинета Митримира Стронера, тот уже должен материализоваться, узнать, как там рассмотрение проекта под кодовым названием «Поиск иголки в стоге сена»…
* * *
— Могу поздравить с принципиально новой идеей в магической практике! — вместо приветствия высказался халдир.
— Да. Если нашу стандартную систему поиска новообразовавшихся астральных тел, что мы используем для своих будущих бойцов, перестроить по этим рекомендациям, то становится возможным засечь новопоявившихся бойцов Домена…
— Но не переборщила ли ты с восьмидесятипроцентной вероятностью? — вмешался мужчина.
— Ну, халдир Митримир, я же пояснила, что многое играет память того, кто задействует заклинание, — продемонстрировала улыбочку и смущенное почёсывание затылка Вета, — А я настолько запомнила внешность и ауру паренька, что на хуже Вас нарисую… Хотя нет, лучше, чем Вы, вообще никто не рисует.
— Ты мне льстишь, и лесть твоя наиграна. Но это не важно, Совет Халдиров уже дал согласие на эксперимент.
* * *
«Теперь всё просто. Обнаружив этого доменовца, мы параллельно выясним, в каком мире расположена основная база ГАД-группировки. В том, что парня они уже «взяли под крылышко» я не сомневаюсь. Слишком быстро мой новый знакомый был «вырван» из сна. Словно заклятием. А это значит, что кто-то способен поставить блокировку астрального тела в условиях Земли. Впечатляет», — размышляла сью Ветамис, выдвигаясь к площади с часами для условленной встречи.
Она вспомнила растерянное выражение лица парня. Там, на Ирразии, он лишь успел выдать что-то наподобие «Эй, Вета, что за?» и исчез.
«Эх, не успела я тогда предложить долгое и плодотворное сотрудничество… Я слишком долго раздумывала. Ведь причин убивать новичка у меня не было. К тому же он как-никак помог мне на Ирразии. Но я не могла представить себе, как товарищи отреагируют на предложение принять «чужого» в свои ряды… А, ладно, уже не важно», — девушка глянула на башню с часами местного времени, — «Но нужно поторопиться. Поторопиться. Когда астральное тело паренька синхронизируется с окружающим миром, Поиск уже не сработает. Шанс есть только в эту земную ночь».
Возникшее чувство своих сбило нить рассуждений, когда позади Веты возникли трое.
Защитная броня, рюкзак и двуручник за плечами, массивные браслеты на руках, штаны цвета хаки и слишком напоминающая армейские берцы обувь, а ещё — три заметных шрама на правой щеке — от глаза и по скуле в нижний угол. Талимира Личнера сложно было бы с кем-то спутать. И недооценить его ратные умения — тоже проблематично.
Рядом, скромно придерживая старомодную, но вместительную сумку, стояла седовласая целительница, заплетённые в косу волосы своеобразным «ободком» перехватывали более свободные пряди каре, а длинные рукава платья с кушаком украшала вышивка.
Третьим из прибывших оказался так же знакомый Вете боец в скромном сером камзоле и с парными клинками, покоящимися сейчас в ножнах за плечами. Одноступенник как-никак, учились одновременно, пусть и в разных группах.
— Сью Ветамис Изонир, распоряжением Совета Халдиров мы здесь, чтобы сопровождать Вас. — По всей форме доложил Талимир — тот высокий мужчина с коротким чёрным «ёршиком».
— А… это, ну ладно, сопровождайте. Я только за вещами сбегаю! – Скорчила Вета свою самую милую из возможных рожиц.
— Перемещаться на место мы можем хоть сейчас, но у тебя, как понимаю, ещё и не все собрано?– поджала губы целительница. — А посерьёзнее к делу нельзя отнестись?
— Ну что Вы, я – сама серьёзность!
— Тогда пошустрее там. И ингредиенты не забудь, — донеслось вслед, когда девушка задействовала ускорение, так как с телепортацией побоялась промахнуться.
«Вот досада, я думала, у меня в запасе ещё минут двадцать… А сначала вообще никого в помощь не давали! Зато теперь придется командовать двумя преподавателями, которые сами кого хочешь до могилы «укомандуют». Придётся пережить. Лорд Талимир Личнер и леди Варамис Ежнир одновременно – это ещё не конец света. Но в довесок подогнали этого отмороженного Джемира Миттнера, которого хлебом не корми – дай только поспорить сутки-двои подряд… по любому поводу или без оного…»
Всё расчётно-необходимое (вместе с мелочами на всякий случай и мелочами про запас) полетело прямой наводкой из сундука во вместительный рюкзак, под мысленный вопль сью Ветамис «Йя-а-а! Ну почему всё не собрала заранее?! Так, не забыть бы переодеться!» Не стоило отправляться на задание человеческим подобием мокрой курицы, к тому же изрядно растрепанной. Причёску тоже заменить придётся, местные жители, если те случайно окажутся рядом, не оценят.
— Трансформация! – низвела Вета ирокез до уровня короткой топорщащейся стрижки. Косичку и серёжки она решила оставить, равно как и ботфорты, но обзавелась комплектом черного свитера и брюк, легкой бронёй и прямым одноручным мечом, ножны которого отлично крепились к поясу.
— Первокристаллы у всех есть? – поинтересовалась девушка сразу, как только вновь оказалась на площадке перед башней с часами.
— Естественно. Ни один «Поиск» ещё не вёлся напрямую из Нодзомирраума, — отозвалась Варамис, — Так что мы подготовились к перемещению между мирами лучше, чем ты думаешь.
— Тогда погнали! – задействовала Вета алгоритм переброса.
Для стороннего наблюдателя, не обладающего шестым и седьмым уровнем чувств, показалось бы, что четверых магов охватило свечение, превратив их фигуры в размытые силуэты, а затем исчезли как фигуры, так и свечение. Если же описывать процесс точно, формулами многомерного пространства и работы с магическими связками мира, то у несчастного стороннего наблюдателя действительно ум зашел бы за разум.
— Кстати, а куда мы сейчас? – Невзначай поинтересовался Джемир Миттнер по прозвищу Джем внутри контура переброса.
— Мир Катанаа. Планета Джу.
— Хм-м-м, а в Тэтраииро, между прочим, намного спокойнее. И наших укреплённых баз там намного больше.
— Миттнер, нам нужно слишком многое сделать, а в Катанаа свободного времени в три раза больше, чем на планетах Тэтраииро. Всё ясно? – отрезвила спорщика Вета уже на поверхности Джу. Ровная степь до горизонта прекрасно подходила для текущей миссии СНА. Девушка медленно развернула свиток с собственноручно произведёнными расчётами и вздохнула тяжко и протяжно — по всем канонам театральной драматической паузы. Ведь работы предстояло очень и очень много.
Тем временем Платон договорился с Доброхотом о порядке платежей на будущее строительство дома и о закупке стройматериалов и необходимой техники — чтобы к празднику Купалы дом был построен.
Нина с Платоном и киборгами улетела на свои острова почти в четыре часа пополудни. Степан с женой и DEX’ом улетели после них.
Договориться удалось почти обо всём, Нина радовалась оказанному приёму и запоздало думала, что надо было бы поговорить с Мирой немного заранее, чтобы точно знать её решение — или дать ей возможность и время передумать. Платон в уме составлял смету строительства дома и рассчитывал такой график платежей бригаде строителей, чтобы и стройматериалы успели закупить и привезти вовремя и чтобы это было не в ущерб колхозу.
Змей был доволен сватовством, но нехватка денег на оплату строителям портила всё настроение. А если Платон не найдёт вовремя нужную сумму и к сроку дом построить не смогут? Тогда и он, и семья Орловых будут опозорены. Где взять столько денег до заморозка? Или поверить на слово этому… болтуну? Угораздило же именно его выбрать матери в мужья! Но… он везучий и несколько раз выигрывал в лотерею… но не бывает так, чтобы везло вечно! Значит, надо думать самому, где добыть деньги на строительство дома… а ведь и островок увеличить не помешает, разрешено прибавить ещё до трёх метров а диаметре. Можно ловить рыбу… но он сейчас — начальник охраны архипелага, а значит — должен следить за работой охранников периметра и внутри островов, и выходит, что имеет право исследовать и дно между островами и на выделенной акватории. А значит — просто необходимо это сделать в самое ближайшее время, пока лёд не покрыл озеро.
Платон был видимо спокоен, но тоже думал о том, чем платить. Выиграть, конечно, возможно… но не всегда же ему будет так везти! И со счетов Нины снимать не хочется… но, скорей всего, придётся. Жемчуг по берегам островов выбран почти весь, а новый можно будет собирать не раньше, чем через пару лет… продать часть янтаря? — тоже не выход, на свадьбе мать жениха должна выглядеть достойно и дорого. Исследовать дно озера? — так DEX’ы охраны и бригады Фрола и так постоянно ныряют… ага, а кобайк Хельги нашёл, а не охранники. Так Хельги — «семёрка», а в береговой охране нет «семёрок»… пока — нет. Шесть «семёрок» ещё долечиваются на медпункте, а только после выздоровления начнут охранять острова.
Да ещё и этот банкир… он почему-то так уверен, что на дне ещё что-то осталось! Пусть тогда сам и посмотрит: Хельги будет нырять и транслировать на планшет банкира всё, что увидит на дне, чтобы банкир сам понял, что ничего из его списка на дне нет. Можно привлечь и Самсона — вдвоём «семёрки» смогут осмотреть больше мест на дне, чем один Хельги. А если они всё-таки что-то найдут? Находящееся на дне озера принадлежит заповеднику, но есть официальный договор, по которому колхоз «Заря» может забирать всё, что будет найдено на дне и поднято. А это значит — банк обязан будет выкупить у колхоза то, что будет найдено и поднято. Плюс — им нужно помещение под офис и ещё не поздно поставить отдельный фундамент под филиал банка, а значит, банк должен будет заплатить и за это. А это значит, что деньги на строительство дома почти найдены!
Банкир явится в понедельник, и для поиска на дне нужны оба киборга — и Хельги, и Самсон… значит, надо чем-то занять Нину дома, чтобы не захотела улететь в город, иначе Хельги полетит с ней. Например… чем же её занять, чтобы Хельги не увязался за ней следом? Только наблюдением за ныряльщиками — так и Хельги будет спокоен, и она тоже.
По возвращении домой Нина, не переодеваясь в домашнее платье, взяла испечённый Алей к ужину каравай хлеба и пошла на капище, чтобы поблагодарить Макошь за удачное сватовство и подписанный договор на постройку дома и гаражей с мастерскими. Велимысл её уже ждал — и на подготовленном алтаре провёл обряд минут за двадцать, после чего пригласил её и её охранника в свой модуль на чай.
— Оно, конечно, требы приносят обычно в полдень или до полудня, — говорил он ей за чашкой чая, — но раз у вас всё хорошо, то почему бы и не сделать всё в один день? Теперь Мира просватана и не может более плясать на гулянках… будет ходить как повязочница, с лентами и шалью… и менять платки по три-четыре раза за вечер, чтобы все видели. Как повезло парню, что такая видная девушка его выбрала.
— Она же в городе живёт теперь, — остановила его Нина.
— Так ведь на выходных она бывает дома, — возразил волхв, — и обычаи в деревнях ей привычнее и ближе, чем городские.
— Это да. Но теперь на девичьи праздники она будет ходить как зритель… участвовать уже нельзя. Так и Змей будет так же ограничен в хождениях на гулянья… только зрителем.
— Ну ему-то можно удалью хвалиться и ходить на бои… чтобы другие парни в поединках с ним могли удаль показать. Только с девушками плясать нельзя. И Мире можно… но только в девичьих хороводах. В тяжёлом костюме с душегреей, повязке и шали много не попляшешь… но чисто теоретически можно. С женихом только.
— Главное, что они все согласились. И сразу договорились о строительстве дома. Но у меня такое чувство, что девушку ведут, особо её не спрашивая… так и в вуз её поступили, особо не интересуясь её мнением… по направлению.
— Зато она всю жизнь под защитой. Сначала отец и братья заботятся о её безопасности, потом муж будет… до сих пор она никак не проявила своего желания что-то делать самовольно, например, куда-то слетать без сопровождения или что-то купить без разрешения родителей… это нормально, так как она привыкла быть под защитой своей семьи и доверяет своим родным. Ей никто не запрещает ходить в лес, но только с Лютым, никто не запрещает изучать психологию или медицину, но только не в ущерб прямым обязанностям в доме. После свадьбы её безопасность будет в ведении мужа. Змей готов к этому? Ведь по традиции она после свадьбы в дом родителей сможет приходить только вместе с мужем. А её мать и отец… да и братья с их жёнами тоже… смогут приходить в его дом только с его разрешения. Вспомни себя в её возрасте… или чуть младше… разве тебе не хотелось защиты? Ты наверняка говорила отцу, что Борис тебя преследует, и не один раз говорила… и что отец тебе сказал? «Ерунда, побесится и перестанет, все так делают, это пройдёт…»? Ты много могла решить за себя? Тебе нужна была защита в первую очередь, а не наука… отец отмахнулся… и вот что вышло. А у Миры эта защита есть, со дня рождения и до дня свадьбы она охраняется отцом и братьями. Она привыкла к этому.
— Надо всё это сказать Змею…
— И написать статью? Об этом ты ещё не писала. Я ведь тоже читаю, что ты пишешь… и иногда комментирую на сайте.
— Вольный-Мыслитель… я знаю. И ценю это. Я напишу. А теперь мне пора домой. До завтра.
— До завтра.
***
Вечером того же дня Змей пришёл к Нине поговорить — и она пригласила его на ужин. После того, как Аля убрала со стола, Нина разрешила Хельги и Але пойти поиграть в башню, а сама со Змеем перешла в гостиную. Платон, извинившись за необходимость уйти на курятник, оставил Нину с сыном вдвоём.
— Тебе что-нибудь нужно? — Нина не была уверена, что предложенная Змею работа его устраивает.
— Нужно… на строительство дома были даны деньги…
— А Платон потратил их на колхоз? Ты об этом? Он уже заключил договор со строителями и выплатил аванс. Когда колхоз продаст мёд и ягоды, он выплатит Доброхоту остальные деньги. Скоро я получу за издание ещё одного тиража сборника на инфокристаллах. Не беспокойся, всё будет хорошо. Работа тебя устраивает? Может, хочешь чем-то другим заниматься?
— Работа как работа… я привык охранять, а начальник охраны здесь действительно нужен. Но… думаю забрать сюда Романа и Рената, привык к ним. А туда отвезти на замену пару других ребят… с медпункта, например.
— Тебе виднее, но тут надо так, чтобы и Роман с Ренатом были согласны, и двое новичков были разумны и не сбежали бы… и не представляли бы угрозы для деревни. Лучше выбери кого-нибудь из охранников с периметра архипелага, тех, кто живёт здесь давно, а на эти пункты направь новичков. Но смотри сам, теперь это твоя работа. И твоя забота, чтобы новые киборги сработались с Лютым и Марином и не были опасны для людей.
— Я понял… сегодня же начну осматривать пункты охраны на островах и поговорю с ребятами. И ещё… Миро хочет вернуться на турбазу. В тот чайный домик, где работал до привоза его в деревню. Он за прошедшую неделю прошёл по всем островам, где живут киборги, познакомился с Дереком, Фридой и Маем… и с другими работающими в столовых ребятами и…
Нина с изумлением уставилась на приёмного сына:
— А чем его не устраивает жизнь здесь? Он ведь только неделю назад прилетел!
— Он не сам прилетел, — усмехнулся Змей, — это я его привёз, и опять без его согласия, приказом. То есть, не спрашивая его… но квартиру надо было освободить, а более нам лететь некуда.
— Но должна быть причина, — возразила Нина, — ведь не просто так он решил вернуться. Пригласи его сюда, пожалуйста. И Платона тоже… он ведь с тобой на связи? Поговорим вместе.
Через пару минут в гостиную вошёл Платон, а вслед за ним — мрачный Миро. И Нина спросила у него, почему он так решил. Mary молча переводил взгляд с Нины на Змея и обратно, и наконец тихо сказал:
— Там Дуся… она охраняла, а я учил её пряники печь. Ей нравилось. И ей разрешили мне помогать. Обещал показать, как тесто для козуль делать… с корицей и ванилью… а меня в деревню увезли. А обещание держать надо.
— Дуся? — переспросил Змей голосом, — это та DEX из чайного домика в тринадцатом секторе? Так ты к ней хочешь? Что же ты молчал-то столько времени? — и он обратился к матери: — Это можно решить?
Нина вместо ответа набрала номер брата и попросила отпустить к ней кибер-девушку. Степан почти минуту молчал, обдумывая, потом ответил:
— Может, ещё кого-то надо? У нас и так DEX’ов не завались… а у тебя вон сколько, а ты ещё хочешь забрать? У неё самой спросить не забыли?
— Я с ней связался, — сунулся в разговор Змей, — она согласна. Я могу прямо сейчас за ней прилететь. Кстати, Даша тоже не против прилететь сюда… это вторая DEX, напарница Дуси. И… я их помню. Это они охраняли тот сектор, где мы грибы собирали тогда… три года назад.
— Тогда… Змей, бери на медпункте двух «семёрок» поздоровее, вези прямо сейчас на турбазу и привози вместо них этих девочек. Платон, ты не будешь против такого обмена?
— Буду, — серьёзно заявил Платон, — «семёрок» ещё лечить и лечить, к тому же менять двух «семёрок» на двух «шестёрок» нерационально… но раз уж Миро без Дуси не хочет жить здесь, а Дуся летит только с Дашей… а мы не можем обойтись без Миро… то я согласен.
— Спасибо, родной, — и Нина обратилась к брату: — Степан, ты ведь не будешь против, если мы заменим двух «шестёрок» двумя «семёрками»? Только их долечить надо будет и потом уже чипировать.
Удивлённый Степан кивнул:
— Тогда предупрежу завхоза и через… минут сорок буду в том секторе. Приму «семёрок» и отпущу обеих «шестёрок». Сейчас туристов немного, откормим, долечим и поселим.
31 мая 427 года от н.э.с. Утро. Продолжение
Катера чудотворов показались из-под прикрытия камышей через несколько секунд. Змай поднялся, раскачивая лодку, скинул пиджак в руки Косте и начал медленно расстегивать жилетку. Неужели он сейчас превратится в восьмиглавое чудовище?
Йока замер, раскрыв рот, и даже не почувствовал, как Черута обнимает его за плечо, словно надеясь прикрыть от неведомой опасности. Коста, видимо, ждал того же самого, потому что тоже с удивлением уставился на Змая.
Катера чудотворов приближались – их было шесть – и на носу одного из них Йока увидел странную штуку, похожую на старинную маленькую пушку.
– Точно, фотонный усилитель, – сказал Цапа.
– Будем уповать на их благоразумие, – кивнул Змай, скидывая рубаху.
Йока хотел спросить, почему, превращаясь в кобру, Змай не раздевался, но не посмел его отвлекать.
– Вас сильно качнет. – Змай снял сапоги. – Я бы посоветовал профессору поменяться местами с Костой.
А катера чудотворов были всё ближе! И на каждом из них, только на палубе, Йока насчитал не меньше десятка чудотворов! Профессор послушался Змая, едва не загородив Йоке весь обзор. Но Змай, оставшийся в одних трусах, шагнул к другому борту и улыбнулся, оглянувшись:
– Держитесь крепче.
– Удачи, – ответил профессор.
Йока ждал волшебного превращения, но Змай, взмахнув руками, ласточкой нырнул в воду – даже не подняв брызг. Лодку и в самом деле здорово качнуло, двигатель чавкнул и едва не заглох.
Но вместо Змая что-то огромное и тёмное метнулось под водой к катерам чудотворов – и двигалось оно гораздо быстрей этих катеров. На катерах заметили чудовище – но, видно, не ожидали, что оно придет из-под воды. Фотонный усилитель, направленный в небо, развернули вниз, и Йока еле-еле разглядел красный луч – в солнечных лучах он был не так хорошо виден, как на тёмном небе.
– Цапа, смотри вперед, – бросил Важан. – Охранитель разберётся без тебя.
– Да, профессор, – ответил тот, выравнивая лодку в нужном направлении.
Передний катер, на котором был установлен фотонный усилитель, вдруг толкнуло в сторону, чудотворы на палубе повалились с ног, и он на глазах начал всё глубже оседать в воду.
– Есть! Один есть! – закричал Коста, подскакивая с места.
– Сиди! – Важан дернул его за рубаху. – Сейчас перевернёмся.
Чудотворы опомнились быстро, к тонущему катеру подошел второй, куда тут же передали фотонный усилитель, на воду в минуту спустили две надувные шлюпки.
– Эх, эти их лодочки опрокинуть ничего не стоит! – Коста шлепнул кулаком по ладони.
– Не городи ерунду, – оборвал профессор, – шлюпки нам не угрожают.
Йока не видел Змая, но тонкая трубка фотонного усилителя следила за движущейся целью под водой, изредка, короткими импульсами, выпуская красный луч. Видимо, подводному чудовищу нужно было набрать достаточную скорость для удара, потому что он последовал нескоро. Катер пытался свернуть, неуклюже маневрируя, но не ушёл!
Толчок был ещё сильней, кто-то из чудотворов вылетел за борт, а погружение было стремительным. Фотонный усилитель не успели перебросить на другой катер – перегрузили на единственную шлюпку. Чудотворы прыгали в воду – подальше от тонущего катера – и вплавь направлялись к берегу.
Оставшиеся четыре катера перестроились для непонятного маневра, а фотонный усилитель и с лодки искал под водой своего врага. Катер затонул, едва не затянув в воронку легкую надувную шлюпку. Чудотворы пальцами показывали друг другу на воду – они видели Змая!
И тут фотонный усилитель развернулся и глянул Йоке прямо в лицо.
– Черута! – гаркнул Важан неожиданно громко, сдвигаясь в сторону и загораживая Йоке обзор.
Дворецкий одним движением пригнул голову Йоки вниз, закрыв его своим телом. Двигатель захлебнулся, взвизгнул и смолк. И тут же Йока почувствовал под ногами воду.
– Успели. – Цапа сплюнул.
– Черпайте воду, – приказал Важан. – Коста, бери весло.
Черута отпустил Йоку: перевернутая шлюпка покачивалась на волнах, фотонного усилителя у чудотворов больше не было.
– Это фотонный усилитель прожег? – спросил Йока, глядя на воду под ногами.
– Нет, это мотор пробил дыру, – ответил Цапа. – Черпай воду, если можешь.
– Я могу…
– Под банкой два черпака лежат. – Цапа кивнул Йоке под ноги, но Черута уже нагнулся, доставая черпаки.
– Что они делают, профессор? – Косте повезло больше: он мог грести и смотреть назад.
– Они пытаются атаковать его винтами катеров.
Вода на дне прибывала, и Йока, конечно, хотел помочь, но не удержался: привстал, разглядывая продолжение боя.
– Черпай воду! – рявкнул Цапа. – Ты все равно ничем ему не поможешь!
Сам он пытался заткнуть пробоину кусками ветоши, но на корме воды было гораздо больше – у Цапы ничего не получалось.
Третий катер начал тонуть, оседая в воду носом, из воды поднялась его корма и два вращавшихся винта. С него не успели спустить ни одной шлюпки, чудотворы сыпались в воду и быстрыми саженками гребли к берегу.
Теперь вой магнитных камней на катерах был слышен гораздо отчетливей, два катера кружили на месте, а один устремился вслед за потерявшей мотор лодкой. Уйти на вёслах от катера было невозможно, но Важан всё равно прибавил хода.
– Это ловушка! – Цапа отвлекся от пробоины и уставился на догонявший их катер.
– Это не ловушка, это комбинация, Цапа, – ответил ему Важан, и Йока не понял, что они оба имеют в виду. Пока не увидел, как катер резко поворачивает в сторону.
И в ту же секунду мотор его взвизгнул, а над озером взметнулся фонтан воды, окрашенной красным.
– Достали! – Цапа ударил кулаком в борт.
Катер закрутило на месте, и чудотворы остановили двигатель. И только тут Йока догадался, что произошло, – красной была кровь Змая, попавшего под винт!
Он замер, раскрыв рот, и забыл о черпаке.
– Черпай воду! – рявкнул на него Важан, словно имел глаза на затылке.
Два оставшихся катера тут же кинулись в сторону лодки. Цапа выругался так замысловато, что Йока не понял и половины сказанных слов. Но и без этого не было сомнений в том, что теперь ничто не помешает чудотворам нагнать лодку.
– Профессор, это конец? – спросил Коста.
– Греби, – ответил тот.
Йока стиснул черпак в кулаке. Неужели? Неужели всё напрасно? Ах, ну почему, почему Змай не отдал его чудотворам! Сейчас всё было бы иначе! И кто теперь спасет танцующую девочку?
И тут… Один из катеров на полном ходу качнулся и едва не опрокинулся; более того, носом едва не протаранил своего соседа, но тот успел увернуться, меняя курс.
– Он жив! – заорал Коста. – Он жив!
– Всё равно не успеет… – Цапа выругался снова.
– Занимайся делом, – буркнул Важан, налегая на весло. – Йелен, не глазей, черпай воду!
Катер оседал в воду медленно, и спущенные с него шлюпки направились не к берегу, а продолжили преследование.
– Не успеет, – повторил Цапа.
Последний оставшийся на плаву катер приближался стремительно, и Йока уже мог разглядеть лица чудотворов на его палубе. Мимо лодки под водой пронеслось что-то тёмное, волна отбросила её в сторону, едва не закружив на месте.
– Ему нужен разбег… – сказал Цапа в пространство, провожая глазами подводное чудовище. – Он не успеет.
Вёсла сбились с ритма, и Важан невозмутимо начал считать:
– Коста, и – раз, и – раз, и – раз…
– Он идет назад! – Цапа привстал и пальцем показал на воду.
Йока оглянулся, но не успел ничего заметить, как лодку качнуло ещё раз, гораздо сильней. Весло Косты глубоко ушло в воду, а весло Важана скользнуло по воздуху.
Лодку развернуло, и показалось, что катер сейчас прошьёт её насквозь – до него оставалось не более трех десятков локтей! На этот раз вой магнитных камней мотора не заглушил удара в металлический корпус.
Катер сошел с курса, но не остановил преследования и погружаясь в воду: выровнялся, направив нос на лодку. Однако с каждой секундой терял скорость, оседая все ниже и ниже. Шлюпки успели скинуть на воду, но чудотворам пришлось спасаться вплавь.
И Йоке показалось, что кого-то из них затянуло в воронку тонувшего катера.
Одна из шлюпок, продолжавшая погоню (теперь безнадежную, впрочем), взлетела над водой, разбрасывая в стороны своих пассажиров, а за ней перевернулась и вторая. И теперь казалось, что лодка летит вперёд птицей – так быстро оставались позади барахтавшиеся в озере преследователи.
– Черпай воду, – снова повторил профессор, но голос его был удовлетворённым и снисходительным.
– Можно не торопиться, я заткнул течь, – сообщил Цапа, оглядывая поверхность озера.
И Йока тоже крутил головой по сторонам в надежде увидеть Змая. Тот вынырнул из воды нескоро, чуть в стороне и впереди лодки, отплевываясь, и в несколько гребков доплыл до борта. Лицо его было разбито в кровь, и вода не успевала смыть красные дорожки, бежавшие со лба и из носа.
– Профессор, – голос Змая был хриплым, – создай мне противовес.
Он зацепился за борт ближе к носу, и Йока кинулся ему помогать, но только помешал в этом Черуте и едва не опрокинул лодку.
– Впереди лодок больше нет, – выдохнул Змай, с трудом перевалившись через борт.
На его спине зияла страшная рваная рана, которая тут же набухла смытой было кровью. Он без сил распластался грудью на носовой банке, и над ним немедленно склонился Черута.
– Йелен, перебирайся на корму, – велел Важан, оглянувшись.
– Зачем? – не понял Йока.
– Поможешь Цапе ставить мотор. И не будешь мешать Черуте.
– Морским чудовищам очень трудно приходится в пресной воде… – тихо сказал Змай и подмигнул Йоке оплывающим глазом. – Отправляйся на корму, Йока Йелен. Мы тут разберёмся без тебя.
– Змай, ты что, пробивал катера головой? – спросил Йока.
– Ну не хвостом же… Хвост ведь и сломать можно.
– Йелен, ты задал чрезвычайно глупый вопрос, – фыркнул профессор.
– Да уж, Йока Йелен, – подтвердил Змай – говорил он слабо, с придыханием. – В этом профессор совершенно прав. Кстати, вы заметили, что они сломали об меня винт?
– Признаться, фонтан из ошметков плоти напугал даже меня, – сказал Важан. – И сейчас я серьёзно советую тебе помолчать.
– Я бы воспользовался этим советом, профессор, но, по правде говоря, акулы лучше переносят боль, чем люди. Мне так легче.
– Акулы? Так ты был акулой? – не удержался Йока, потихоньку перебираясь на корму.
– Да, Йока Йелен, – ответил Змай сквозь зубы. – Я бы предпочел стать косаткой, но не умею превращаться в теплокровных. Да и развернуться тут косатке негде…
– Черута, ты можешь что-нибудь сделать? – Важан оглянулся. – Как-то помочь?
– Я постараюсь. Это не самая опасная рана, но серьёзная. А если в неё попала инфекция…
– Инфекции меня не берут, Черута. И все раны на мне заживают быстро. Вот увидишь, через час я буду на ногах.
– Я не сомневаюсь в силе Охранителя, – улыбнулся дворецкий-хирург. – Но я могу облегчить твою боль лишь на то время, пока я рядом.
– И на том спасибо.
Йока вдруг вспомнил, что́ говорил Змаю перед боем с чудотворами, и ему стало стыдно. Он не перестал считать себя правым, но от этого слова его не становились… справедливыми. Потому, что Змай рисковал собой ради него, Йоки. И Важан прикрыл его спиной, когда в их сторону повернулся фотонный усилитель, и Черута тоже…
Готовность мрачунов умереть за него вдруг из красивых слов превратилась в реальность: Важан сделал это не раздумывая, не сомневаясь – словно машинально. Словно это не требовало осмысления. И Змай мучается и истекает кровью, потому что защищал его, Йоку.
Змай не просто считает себя правым, он готов умереть ради своей правоты… Возбуждение, охватившее Йоку во время боя с чудотворами, постепенно сходило на нет, и он вновь почувствовал слабость и головокружение, едва сел рядом с Цапой.
Но помощь тому вовсе не требовалась – а Йока как раз очень хотел чем-нибудь помочь, потому что чувствовал себя никчемным… Как шахматный король, которого все защищают, но который сам ничего толком сделать не может.
А ещё хотелось что-нибудь сказать Змаю, но Йока никак не мог подобрать правильных слов. Подобрать слова для Важана оказалось значительно проще.
– Профессор. – Теперь Йока сидел к нему лицом. – Я хотел поблагодарить вас и Черуту.
– За что же, позволь узнать? – Важан смерил его взглядом – и это был удивлённый взгляд.
– Вы прикрыли меня от фотонного усилителя.
– Йелен, это в моих интересах. Так что благодарности не стоит.
– А если бы вы погибли? О каких тогда «ваших интересах» могла бы идти речь?
– Наверное, я неправильно выразился… Я, конечно, имел в виду не интересы, а цели. А цели человека, Йелен, должны лежать за пределами его жизни, только тогда она имеет смысл. Подумай над этим. – Важан оглянулся. – Змай, Йелен и тебе выразил бы благодарность, но не умеет этого сделать. А попросту сказать «спасибо» стесняется.
– Йока Йелен, ты можешь выразить мне благодарность взглядом, – отозвался Змай, и голос его уже звучал бодрей. – Хотя профессор заметил верно: благодарности это не стоит. Профессор вообще мудр, как змея, слушай его внимательней.
– Ты же говорил, что змея – безмозглое существо!
– Это только с одной стороны. Если же сравнить её с рыбой… Я бывал и рыбой, и змеей: змеи намного умней. Рыбы же глупы беспросветно: напороться на винт катера можно только по исключительной глупости.
Змай проводил лодку только до первого волока: в разветвленной паутине ручьев и проток Беспросветного леса невозможно было отследить ее путь.
– Я вернусь, профессор, – сказал он на прощание. – Как только, так сразу.
Важан лишь кивнул.
31 мая 427 года от н.э.с. Утро
Плечи слегка подрагивали, но Инда надеялся, что никто из мрачунов этого не заметил. И даже за деревьями, спрятавшими его от посторонних взглядов, за линией прикрывавших его вооружённых чудотворов, напряжение ещё не оставило его.
– Вам не следовало так рисковать. – Навстречу вышел Красен и накинул Инде на плечи форменную куртку.
– Красен, у ваших людей есть ещё несколько часов. Я надеюсь, они не потратят их впустую.
– Это лучшие люди Стоящего Свыше. Они вообще не тратят времени впустую. Но итог поисков иголки в стоге сена редко зависит от тщательности поисков – скорей, от удачи.
– Нет, Красен! – раздраженно бросил Инда. – Зависит. И от тщательности поисков, и от мозгов ищущих. Иногда для этого достаточно магнитного камня.
– В Исподнем мире нет магнитных камней, – усмехнулся Красен и, помолчав, спросил: – Что вам ответил оборотень?
– Что-что… Его ответ был достоин спроса. Я блефую – он блефует. Но, Красен, – Инда снова повысил голос, – если он поймёт, что я блефовал, то больше никогда нам не поверит! Неужели так трудно изловить девчонку? Ладно, её нет в замке, ладно, Прата Сребрян бессилен. Я даже не стану говорить о том, что этот растяпа не смог выяснить такой простой вещи за три дня! Пусть! Я не знаю его положения в замке и плохо представляю себе трудности внедрённого агента. Но что-нибудь ещё предпринять можно было? Девочка колдунья, она получает отсюда колоссальную энергию, неужели это трудно засечь?
– Исподний мир не так густо населён. Десять лиг в сторону болот – и никто не заметит выброса энергии. Но я всё равно уповаю на сегодняшний день: она получила так много, что способна гнать облака до самой Кины…
– Я надеюсь, у лучших людей Стоящего Свыше найдётся, что противопоставить её силе? Не случится так, что девочка размечет по сторонам весь Особый легион? – едко спросил Инда.
– У колдунов не принято держать силу в себе. Как правило, её отдают сразу, как только получили.
– А не надо уповать на правила! В положении девчонки глупо было бы просто развеять силу по ветру!
– Не мне учить Особый легион таким операциям, – с достоинством ответил Красен. Видно, намекал на то, что и Инда в этом ничего не понимает. – Если они её не поймают, значит, её невозможно было поймать.
– Ладно. Мы вернемся к этому разговору.
Инда не сомневался, что оборотень поверил его словам. А если поверил не до конца, всё равно: его напугала даже ничтожная вероятность такого события, как поимка девочки. Конечно, выдержки ему не занимать, но у Инды и мысли не возникло, что оборотень не любит дочь.
Однако… кто же знает этих фанатиков, может, он и в самом деле готов принести любимое дитя в жертву делу всей своей жизни.
Инда не обольщался – вряд ли это позволит диктовать оборотню условия от и до, – но чувствовал простор для некоторых манипуляций. В любом случае оборотень при первой же возможности кинется в Исподний мир, ему нужно хотя бы убедиться в том, что Инда не солгал. И Важан не посмеет вернуться в особняк без Охранителя. Но и оборотень, по-видимому, не уйдёт, пока Важан и мальчишка Йелен не окажутся в безопасности.
Нет сомнений, они уйдут водой. Для старика-профессора пеший путь через лес – чересчур радикальное приключение. Конечно, оцепление стояло со всех сторон, но Инда делал упор на катера выше по течению Сажицы. К нему подошел начальник охранного подразделения, заметив, что разговор с Красеном закончен.
– Мы можем задержать всех, при желании… – начал он осторожно.
– Не имеет смысла. В Тайничной башне есть список тех, кого следует арестовать, но здесь этого лучше не делать – будут лишние жертвы. И… вы понимаете, что сейчас будет, если мы попытаемся задержать Важана с мальчишкой?
– У нас есть оружие, – пожал плечами чудотвор.
Оружие! Мало того, что фотонный усилитель способен обрушить свод, им, как выяснилось, можно стрелять только в небо – в противном случае последствия превосходят мыслимые пределы.
Инда напрасно надеялся на снайперский выстрел в голову оборотня – вместе с оборотнем пришлось бы положить или покалечить с десяток мрачунов, в числе которых запросто мог оказаться и Йелен, – оборотень всё время отирался возле него. Десяток мрачунов, конечно, не большая потеря для Обитаемого мира, но…
Инда не решился отдать приказ. И дело не в прессе, которая могла пронюхать о кровавой бойне в Беспросветном лесу, и не в оппозиции, способной раздуть на этом грандиозный скандал. Решения подобного рода хорошо принимать в Тайничной башне, в зимнем саду Приора, глядя на тропические цветы и попугаев.
А в двух шагах от толпы, две трети которой составляют женщины и детишки, хочешь не хочешь, а задумаешься о человечности и бесчеловечности, о целях и средствах и о мере здорового цинизма в своих действиях. И если оборотень способен убить несколько десятков чудотворов, это всё же будет сражение, а не бойня. На войне как на войне.
– Постарайтесь применять это оружие с умом. Не более двух сотен секунд работы. Конечно, наша главная задача – взять мальчишку, но, боюсь, выполнить её будет очень трудно. В общем, постарайтесь обойтись минимумом жертв с нашей стороны и помните, что жизнь мальчика слишком дорога, чтобы ею можно было рисковать: не вздумайте направлять фотонный усилитель на лодку, одно неосторожное движение…
– Конечно. Пока оборотень в лодке, мы не сможем стрелять.
– Не мне вас учить стратегии, но… Лучше бы нам не принимать этого боя. Сдаётся мне, это бессмысленно. А если принимать, то не над открытым пространством озера, а в лесу, где речка сузится так, что чудовищу будет не повернуться.
– Я думаю, если у нас есть хоть один шанс убить оборотня, мы должны этим воспользоваться, – ответил на это начальник охранного подразделения.
– Не увлекайтесь, – одними губами усмехнулся Инда. – Возможно, его вообще нельзя убить.
* * *
Йока был пьян: иногда голова начинала кружиться, словно колесо авто, и его тошнило. Видения перемешивались в кашу: водопад, Инда, танцующая девочка, профессор в купальном костюме, сполохи костра, Змай, закрывающий лицо руками, и Цапа в зелёной шляпе с ремешком под подбородком.
Кто-то вытер ему лицо мокрой салфеткой и дал выпить воды, но от этого Йоку сразу вырвало.
– Цапа, не стоило успокаивать мальчика столь радикальным способом, – проворчал Важан. – Он устал и давно не ел. Все же он ещё ребёнок, а не здоровый мужчина.
– Не рассчитал, – ответил Цапа. – Пей, господин Йелен. Пей ещё.
– Я больше не хочу… – шепнул Йока.
– Никто не спрашивает, чего ты хочешь. Пей. Не грузить же тебя в лодку в таком состоянии.
И Йока пил. Его вырвало ещё несколько раз, прежде чем в голове немного прояснилось. Над лесным озером разлился оранжевый рассвет. Высокие перистые облака отражали солнце, ещё не вставшее из-за леса, а вода отражала цветные полосы облаков. Густые ели обрамляли берега, словно манто из дорогого тёплого меха.
Одну из лодок Важана тем временем перетащили через высокую каменную плотину, и теперь она покачивалась на волнах в зарослях камыша. Йока поежился: ему было холодно. И тут же, словно по заказу, ему на плечи лег колючий шерстяной плед – об этом позаботился Черута.
К берегу подошел Коста с тяжёлой сумкой на плече:
– Собрал из провизии, что смог. – Он бросил сумку на дно лодки. – Дня на два хватит, а потом ещё достанем.
– Коста, мы будем охотиться. – Цапа потер руки. – Ты умеешь стрелять из лука?
– Теперь я умею бить рыбу острогой, – улыбнулся Коста и посмотрел на Змая.
Но Змай скользил взглядом по берегам озера и как будто не услышал этих слов. Профессор стоял рядом с ним и тоже всматривался вдаль.
– Они будут следить за нами, – вздохнув, сказал Змай. – Если мы пойдем на веслах – они смогут двигаться за нами по берегу. Если включим двигатель, им придется догонять нас по воде. А это – открытый бой. Что мы выберем, профессор?
– Выбор за тобой. Не я буду подставляться под луч фотонного усилителя.
– Профессор, фотонный усилитель – страшное оружие. Если чудотворы посмеют его применить, под удар попадут все, и даже Вечный Бродяга. Кстати, ничто не помешает им сбить нам мотор.
– У нас два мотора. – Цапа кивнул на дно лодки. Змай был задумчив и совсем не весел.
– Они не станут рисковать жизнью Вечного Бродяги, – ответил Важан.
– На вёслах мы уязвимы гораздо больше. Я думаю, надо включать двигатель. По моим расчетам, их катера стоят вот там. – Змай показал пальцем на противоположный берег. – И это катера с сильными моторами. Чтобы они не вышли нам наперерез, дойдём на веслах до середины озера. А потом включим двигатель.
– Почему бы тогда не дойти на вёслах до того места, где сузится река? – спросил Цапа, встав рядом с профессором и Змаем.
– В узком месте мне будет не развернуться, – невесело улыбнулся Змай. – Я бы предпочёл принимать бой на озере, а не в мелкой протоке.
– Решено, – отрезал Важан и шагнул к лодке. – Отплываем.
Йока попытался подняться, но ноги совсем его не держали. Черута помог ему встать и забраться в лодку, а потом усадил на нос, обнимая за плечо, – иначе бы Йока, чего доброго, свалился с банки.
Цапа устроился на корме, поближе к двигателю, Змай хотел сесть на весла, но Важан покачал головой, сам сел на банку рядом с Костой и взялся за весло. Лодка, шурша камышом, медленно пошла вперёд и вскоре достигла открытой воды.
Только тут Йока почувствовал обиду: стоило столько лет мечтать о настоящем морском бое, чтобы в нужный момент оказаться полупьяным, дрожащим от усталости и озноба! Как не вовремя Важан затеял этот урок!
– Одного не понимаю, почему бы им не выйти нам наперерез до того, как мы включим двигатель? – поинтересовался Цапа, оглядывая берега озера.
– Потому что они не хотят боя, – ответил Змай. – Они хотят дождаться, когда я уйду в Исподний мир, чтобы взять вас без помех.
– Ну не идиоты же они… Очевидно, мы рано или поздно включим двигатель.
– Я допускаю, что выше по течению тоже стоят их лодки. Они рассчитывают на них.
– Брось, они не могли незаметно перетащить сюда целую флотилию.
– Возможно, они это сделали ещё вчера днём, пока тут никого не было. И не со стороны водопада, а с противоположной стороны. Нетрудно было предположить, что на змеином празднике профессор захочет представить мрачунам и меня, и Йоку Йелена. Не могу не признать: тут Инда Хладан меня переиграл.
– Змай, чудотворам приемник Вечного Бродяги нужен больше, чем нам. Они не станут рисковать жизнью девочки, – сказал профессор, сидевший к Йоке спиной.
– Жизнью – не станут, – зло ответил Змай. – Но она ещё дитя и… Профессор, ты представить себе не можешь, это девочка… Она росла… Она не от мира сего, она не приспособлена к жизни. У неё тонкая натура, это существо из мира грёз, и вся эта грязь…
– Змай, я, конечно, доверяю твоему опыту, но я много лет работаю с подростками. Поверь, ты наивен, как любой отец.
– Но и тюрьмы Исподнего мира – это не Брезенская колония, – хмуро сказал Змай.
– Змай, ну зачем же ты не отдал меня Инде! – встрял Йока. – Я бы сумел от него убежать!
– Ты городишь чушь, Йока Йелен, – ответил Змай. – Сиди, дрожи и помалкивай.
– Ну ты же сам говоришь, что тюрьмы в Исподнем мире – это не Брезенская колония! Она же девочка!
– Тебе бы и Брезенской колонии мало не показалось… – проворчал Змай.
– Нет, Змай. Ты просто боишься, что чудотворы уговорят меня не прорывать границу миров! – Йока выпрямился, сбрасывая с плеча руку Черуты. – И поэтому ты бросил её! Ты сам её бросил и мне не дал её спасти!
– Йелен, я надеюсь, тебе никогда не придется выбирать между долгом и собственным ребёнком, – через плечо бросил ему Важан. – Уважай чужой выбор. Сделанный, между прочим, в твою пользу.
– А я не просил делать выбор в мою пользу! – вскипел Йока. – Ничего бы со мной не стало!
– Йока Йелен, лучше бы тебе заткнуться, пока я не перебрался на нос и не макнул тебя в воду, – сказал Змай.
Йока хотел ответить как-нибудь дерзко, но вдруг осёкся… Наверное, он и вправду сказал что-то не то… Он не считал себя неправым, но ему захотелось попросить у Змая прощения, и он вспомнил слова Важана о казни и наказании. Вряд ли Змай хотел его «казнить», а значит… Но ведь Змай был неправ! Неправ!
– Тогда возьми меня с собой в Исподний мир, – проворчал Йока примирительно. – И чудотворам не надо будет искать профессора.
– Мне интересно, что ты будешь там делать, – хмыкнул Змай в ответ.
– Помогу тебе спасти танцующую девочку, что же ещё!
– Йелен, ты иногда рассуждаешь очень здраво, этого у тебя не отнять, – ответил за Змая Важан. – Но иногда ты бываешь столь наивен, что я диву даюсь! Впрочем, это беда всех подростков. Признайся, ты уже пообещал Пламену вместе с ним отправиться освобождать Брезенскую колонию.
Йока смутился и покраснел. Откуда Важан узнал? Ведь они с Пламеном нарочно говорили так, чтобы их никто не слышал!
– Кстати, Змай, в их планы входит и тебя привлечь к благородной миссии освобождения всех мрачунов Обитаемого мира, – продолжал издеваться Важан. – Не хочешь принять участие?
Расхохотались все, кроме Косты и Йоки, который ещё больше покраснел и насупился. Не иначе Важан и в самом деле умел читать мысли.
– Не вижу в этом ничего смешного, – пробормотал Йока. – Ведь это несправедливо, что мрачунов держат в тюрьмах! Ведь мрачуны ни в чем не виноваты!
– Йока Йелен… – Змай сделал паузу перед тем, как продолжить. – В жизни много несправедливостей. Я не возьмусь устранить все. Справиться бы с одной…
– Кончайте спорить, – оборвал их Цапа. – Я вижу катера чудотворов. Смотри, Змай, ты угадал, вот там, в камышах!
– Черута, посмотри, впереди лодок не видно?
Черута повернулся вперед и ответил:
– Пока нет.
– Сушите вёсла, профессор, – сказал Цапа. – По-моему, пора включать мотор.
– Погоди. Отойдем ещё локтей на триста-четыреста. – Змай смотрел на берег, где и в самом деле шевелился камыш. – Но не больше.
Йока оглянулся: берега озера поднимались всё выше и постепенно сходились друг к другу – Сажица, хотя и не сразу, из озера снова превращалась в реку. Коста и Важан подняли вёсла по команде Змая, тут же взвыли магнитные камни двигателя и лодку толкнуло вперед.
– Спасибо чудотворам за счастье всего Обитаемого мира, – проворчал Цапа. – В особенности за лодочные двигатели на магнитных камнях.
Корабли сторонников Туюана опустились на вершинах холмов, километрах в двух от «Сириуса». Венеряне, сошедшие с их палуб, немедленно принялись устанавливать в кустах какие-то аппараты, металлически поблескивавшие в багровых отсветах пожара.
Потом заросли озарились частыми зеленоватыми вспышками, и на розовом травянистом склоне ближайшей возвышенности появилось множество бурых, крабообразных существ. Над плоскими, продолговатыми головами их топорщились уродливые придатки, шарообразные туловища были прикрыты чешуйчатыми щитами.
«Крабы» передвигались прыжками. Каждому из них предшествовала серия коротких вспышек в зарослях. Когда шеренги замирали, между отростками-придатками проскакивали искры.
— Это не живые организмы, — сказал Борис Федорович, присматриваясь к судорожным скачкам «крабов».
— Очевидно, это роботы, — согласился Олег. — Аэры не хотят подвергать себя опасности.
— Твари эти, вероятно, с начинкой, — заметил с мрачной иронией Сергей. — Брюхо у них вместительное. Когда эти движущиеся мины приблизятся к «Сириусу», кто-то нажмет кнопку на пульте управления, и мы взлетим на воздух.
— Не успеют, — возразил Олег. — Через полчаса мы будем далеко от Венеры. А если старт задержится и «крабы» подползут к кораблю, мы уничтожим их струями газов из килевых дюз.
— Смотрите, смотрите! — воскликнул Озеров. — Еще одна группа кораблей. Кажется, венеряне собираются устроить нам пышные проводы.
— Похороны по первому разряду, — усмехнулся Сергей, маскируя свою тревогу улыбкой.
Действительно, на севере появилась новая флотилия. В состав ее входило не менее пятидесяти кораблей. Некоторые были продолговатые, сигаровидные, другие имели форму полусфер. Все они, не обращая внимания на языки пламени и клубы дыма, летели напрямик над пылающей пущей.
За кормой кораблей тянулись наклонные темные полосы. Какие-то темно-синие, почти фиолетовые лучи, исходившие от аппаратов, установленных на их палубах, пронизывали клубы дыма, плывущего над пожарищем. Под килями кораблей рвались огненные шары, разбрасывающие короткие лиловые молнии.
Все это действовало на бушующее пламя так, как масло на морские волны. Под кораблями никли языки пламени, меркли факелы горящих деревьев, таяли клубы дыма. Какое-то беловатое вещество, распыляемое в воздухе кораблями, медленно опускалось к поверхности Венеры, заливая и обволакивая густым молочным туманом низины, вершины сопок, склоны предгорий.
Некоторое время над этой зыбкой, плотной перламутровой пеленой поднимались кое-где огненные султаны и одиночные столбы дыма, но вот и они исчезли, растворившись в белой мгле.
Теперь багровый свет излучало только пламя, вырывающееся из кратера огнедышащей горы, да окрашивали в малиновые и розовые тона основания облаков отсветы лавовых потоков. Потом и над гребнем лилового хребта, возле самой вершины двугорбого вулкана, взвились в небо белые клубы и плотной стеной заслонили горизонт.
Люди Земли с удивлением и восторгом следили за происходящим. Аэры боролись с пожаром, схватившим остров, они тушили горящие леса и преграждали путь потокам огненно-жидкой лавы, спасая от гибели памятники древних культур, поселки пещерных обитателей острова и всю ту многочисленную фауну, которую огненные валы теснили к берегам рек, озер, морских заливов.
Астронавты даже забыли на некоторое время о тех, кто бросил в атаку против них полчища бурых роботов-крабов. Погибли ли они в этой белесой мгле или, уцелев, притаившись в кустах, замышляют какую-нибудь новую пакость?
«Крабов» не было больше видно. Некоторое время вокруг «Сириуса» все было белым — остров напоминал огромную снежную равнину.
Потом мгла стала рассеиваться, редеть. То здесь, то там из оседающего тумана показывались рощицы, гребни гор, каменистые кряжи.
И тогда астронавты снова увидели воздушную флотилию аэров.
Она выстроилась километрах в двух от «Сириуса».
Сергей первый заметил, как от борта головного корабля, оттуда, где над перилами склонились двуногие лилипутики, отделилось какое-то тело и, сверкнув в лучах солнца, выглянувшего на секунду из-за туч, стало падать, кувыркаясь в воздухе.
«Бомба? — подумал Сергей, невольно отступая от окна. — Нет, бомбы так не падают. Это человек… венерянин».
Над падающим телом раскрылся розовый купол — воздух, тугими струями бьющий в эластичную материю, мгновенно придал парашюту нормальную выпуклую форму.
Покачиваясь на длинных стропах, маленькая кукольная фигурка летела над лесом, подхваченная ветром. Ветер нес ее к папоротникам.
На мгновение венерянина заслонила крона могучей эки, одиноко росшей среди плаунов и хвощей. Потом парашютист оказался правее дерева и стал быстро снижаться.
На нем был серый комбинезон и зеленый шлем с белым гребнем.
Парашютист опустился метрах в пятистах от «Сириуса» в гуще желтых трав, колеблемых ветром.
Сергей поднес к глазам бинокль.
— Это Ноэлла! — закричал он. — Она!
Венерянка торопилась к «Сириусу», раздвигая руками растения. Рот ее был полуоткрыт. Она что-то кричала. Потом остановилась с таким видом, будто у нее дух захватило, и, прижав левую руку к сердцу, замахала над головою правой.
Казалось, она хочет приостановить отлет «Сириуса» или просит астронавтов, чтобы они взяли ее с собой на Землю.
Но уже ничто не могло помешать старту. Пусковые механизмы были включены. Меньше минуты оставалось до того момента, когда горючее поступит в камеры сгорания, и струи раскаленных газов, вырываясь из дюз и отталкивая «Сириус» от Венеры, вознесут многотонный космический корабль в вышину.
— Она погибнет, — прошептал Сергей, закрывая лицо, чтобы не видеть того, как пламя, метнувшись из сопел, испепелит Ноэллу.
— Нет, — возразил Олег, — не погибнет. Она еще вне зоны действий струй. Ее только пылью обдаст… Закрой иллюминатор.
Сергей нажал кнопку, опустился в противоперегрузочное кресло и откинулся на его спинку.
Олег медленно передвинул рукоятку пускового реостата.
И тотчас громоподобные взрывы потрясли воздух, заклубилась пыль, мглистая черная завеса закрыла пунцовые лозы, кремовые опахала папоротников, оранжево-красную пущу.
Вздрагивая от частых толчков, подобных ударам исполинского пульса, набирая вторую космическую скорость, позволяющую ему преодолеть притяжение Венеры, «Сириус» по круто восходящей кривой устремился в межпланетное пространство.
Словно падая в бездну, уходила назад Венера, окутанная густыми облаками.
Космический корабль, нестерпимо сверкая в лучах окруженного короной Солнца, уносил советских астронавтов туда, где среди звезд и завитков спиральных туманностей, в одном из уголков бесконечной Вселенной летела голубоватая горошинка — родная Земля, колыбель человечества.
февраль 1699
Щурясь от яркого, почти весеннего солнца, Беатрис взглянула на извилистый и узкий феррольский залив, затем оглядела стоящие на якоре корабли. «Архангела» в порту не было, — как и других кораблей эскадры. Следовало бы пойти домой, но Беатрис медлила. Вздрагивая под порывами северного ветра, она плотнее запахнула шерстяной плащ. В общем-то, зима по местным меркам не была суровой, но молодая женщина, привыкшая к зною Эспаньолы, страдала от промозглого климата северо-запада Испании.
Поначалу в местном обществе сеньору де Эспиноса приняли настороженно, но за месяцы, прожитые в небольшом городке, который напоминал Ла-Роману, ей удалось завоевать сердца замкнутых уроженок Галисии, в основном жен капитанов и офицеров эскадры.
Беатрис и сама не поняла, как получилось, что когда она отправлялась навестить немногих своих приятельниц или в церковь, ее путь всегда лежал через эту площадь, и она обязательно искала глазами знакомые паруса. Как и прежде, она высматривала корабль мужа, но Мигель ничего об этом не знал.
…По счастью, приступ не привел к серьезным последствиям, и уже на следующий день дон Мигель был на ногах. Но радость Беатрис омрачало знание — в обители Ла Романы и в госпитале Санто-Николаса она видела немало пациентов, страдающих сердечными хворями. Покой и травы могли продлить им жизнь, но, однажды проявившись, болезнь уже не отпускала тех, кто стал ее жертвами. Поэтому Беатрис внимательно наблюдала за мужем, стараясь заметить первые признаки недомогания. Однако пока все было хорошо.
Муж сдержано и немного иронично принимал ее заботу. Он не возвращался больше к предмету их ссоры и не расспрашивал Беатрис о кинжале, но в ее душе остался жгучий осадок. Как мог Мигель, даже находясь во власти гнева, усомниться в своем отцовстве их детей?
Глубокая рана не спешила заживать, хотя боль и притупилась. Беатрис ловила на себе изучающие взгляды дона Мигеля, в которых ей чудилась затаенная грусть. Поначалу это раздражало ее и она напрягалась, отводя глаза, но затем…
«Стало волновать…» — подсказал внутренний голос.
«Мне просто не хотелось бы… А чего именно? Заново влюбиться в мужа? Нет! Как можно даже думать о любви!»
Беатрис сжала губы, не желая продолжать свой внутренний диалог. Не было смысла и дальше стоять на пронизывающем ветру, и она пошла в сторону дома. Вечером она еще выйдет взглянуть на залив.
Это было самое длительное плавание адмирала де Эспиносы, и она переживала, как муж перенесет его. К тому же, погода стояла холодная, с внезапными шквалами. Сегодня в первый раз после недели затяжных дождей небо очистилось и выглянуло солнце.
Беатрис советовала себе положиться на волю Господа и запастись терпением, но это не помешало ей выйти вечером с той же целью, а затем — и в последующие дни.
Эскадра по какой-то причине задерживалась, и тревога Беатрис росла.
***
Дон Мигель действительно написал своему племяннику. Письмо было отправлено еще в августе, но Эстебан не ответил. Этому могло найтись самое простое объяснение: упадок, в последние годы царивший в Испании, не лучшим образом сказался на связи метрополии с колониями в Новом Свете. До него не доходили сведения о кораблекрушениях, но это еще не значило, что письмо благополучно достигло адресата. Оставалось писать снова и на этот раз отправлять письмо с кем-то из слуг.
Задеты его гордость и сама честь, и де Эспиноса должен был разобраться во всем до конца, но отчего-то он медлил. Чертов кинжал лежал в потайном ящичке стола. Не раз, вечерами, де Эспиноса доставал клинок и задумчиво вертел его в пальцах. Почему именно кинжал? Почему не перстень, не какая-то драгоценная побрякушка? Кинжал, да еще несколькими годами ранее подаренный обманутым мужем. Странный знак внимания возлюбленного.
Чем дольше дон Мигель думал обо всем, тем больше видел неувязок в словах Фернандо. В памяти всплыла история с «чернокудрым ангелом», когда он также слишком быстро поверил словам управляющего. Впрочем, тогда Фернандо не обвинял Беатрис напрямую. И все же. После свадьбы племянник приезжал считанные разы. Любовники могли бы встречаться где-то вне стен его дома, но де Эспиносе казалось, что как Беатрис, так и Эстебан не просто не питали взаимной приязни, но и сторонились друг друга. Были ли способны они так притворяться? Разум говорил, что в этом несовершенном мире случается все, и низость человеческая не имеет границ, а сердце упрямо сопротивлялось.
Неужели самоотверженность жены в том, что касалось его, и любовь, светящаяся в ее глазах, были ложью, обманкой? Нет. Этого не может быть. А Изабелла и Диего? Верно, сам Дьявол помрачил ему разум, если хоть на миг он мог допустить саму мысль отказаться от них!
Но Беатрис явно что-то скрывала, кроме того, здесь был замешан Эстебан. Что же произошло между ними? Все это вызывало глухую тоску и желание во что бы то ни стало добиться от жены ответа. А затем дон Мигель вспоминал, с каким отвращением она смотрела на него, и лишь криво усмехался.
«Тот, кто рассказал вам, не питает ко мне большой любви…»
Разве он не чувствовал неприязнь к Беатрис со стороны управляющего? И разве ему — по многим причинам — не было удобно не замечать этого? Что же, если Фернандо уже предстал перед судом Всевышнего, ему пришлось ответить за свои коварство и низость.
А он, позволив бешеной ревности взять над собой верх, совершил самую ужасную ошибку в своей жизни. И бросив в лицо Беатрис чудовищное обвинение, сам разрушил храм, в котором мерцал огонь, все эти годы согревавший его. Горькие сожаления не оставляли де Эспиносу. Вероятно, поэтому всепоглощающая усталость все сильнее охватывала его, а доселе привычные неудобства морских походов начали тяготить.
Сердечный приступ беспощадно напомнил ему о быстротечности отпущенного смертным времени и о поздней осени его собственной жизни, и тем более поколебал представления де Эспиносы о том, что он должен, а что — нет. Он прятал под иронией свою тоску. И подавлял желание прижаться губами к рукам жены.
В феврале, отправляясь в очередное плавание, он взял кинжал с собой и однажды вечером, поддавшись порыву, швырнул его за борт. Закатное солнце кроваво сверкнуло на золотой насечке клинка, а затем тот исчез в бурных зеленоватых водах Атлантики. На краткий миг де Эспиноса ощутил покой: как будто захлопнулась дверь, ведущая в мрачный и глубокий подвал. Но… Сможет ли когда-нибудь Беатрис простить его?
***
Дон Мигель вернулся в последний день февраля, с утренним приливом. Именно в этот день Беатрис твердо решила успокоиться и не пошла на мол. В доме поднялась обычная суета, а молодая женщина при виде мужа внезапно ощутила радость. Ей пришлось даже побороть порыв подскочить к нему, как она, бывало, делала в Санто-Доминго, не обращая особого внимания на приличия. Дон Мигель внимательно посмотрел на нее и поклонился, а Беатрис кольнуло нечто, сродни разочарованию, — он не дотронулся до ее руки.
— Все ли… было благополучно, дон Мигель?
Она многократно задавала этот вопрос, но сейчас ее голос дрогнул.
— Благодарю вас, более чем, — улыбнувшись уголками губ, ответил де Эспиноса.
— Я волновалась, — сама не зная, почему, призналась она, — вас так долго не было…
Взгляд дона Мигеля стал пытливым, словно он желал проникнуть ей в самую душу.
— Моряку всегда отрадно, когда его ждут дома, — помолчав, проговорил он и еще раз поклонился жене.
Беатрис потупилась и больше ничего не сказала.
За обедом она украдкой рассматривала де Эспинозу. Его лицо покрывал легкий загар, и в целом он не выглядел утомленным. Болезнь отступила, и Беатрис надеялась, что на достаточно долгий срок.
Дон Мигель же, напротив, в открытую изучал ее, и когда их глаза встречались, Беатрис быстро отводила взгляд, с досадой чувствуя, как кровь приливает к ее щекам. Впрочем, это не мешало им вести беседу — впервые за многие месяцы, и она даже несколько раз рассмеялась, когда муж поведал ей забавные эпизоды плавания.
После обеда Рамона увела детей посмотреть на последнее представление бродячих артистов перед началом Великого поста, а Беатрис ушла на кухню: она хотела приготовить для мужа вино с корнями Астрагалиуса, оказывающего укрепляющее действие. Пока корни настаивались в горячей воде, она поболтала немного с Маргаритой и отдала распоряжения насчет ужина. Выждав положенное время, она перелила настойку в кубок с вином, затем добавила туда ложку меда.
Осторожно неся поднос с кубком, Беатрис поднялась на второй этаж. Она полагала, что де Эспиноза в своем кабинете, служившем так же хранилищем для тех книг, с которыми ее мужу было трудно расстаться. Этот дом значительно уступал размерами их особняку в Санто-Доминго, и казался ей гораздо уютнее.
«Вот если бы только зима не была такой холодной!» — тут же вздохнула Беатрис.
Дон Мигель действительно был в кабинете, он с некоторым удивлением посмотрел на вошедшую жену.
— Уж не очередное ли зелье по рецепту отца Кристиана в этом кубке?
— Нет, это рецепт монахинь из Ла-Романы, — с обманчивой кротостью ответила Беатрис.
— Я прекрасно себя чувствую, — поспешил он уверить ее, косясь на кубок, — Ваши отвратительные травяные отвары тем не менее подняли меня на ноги. Так что нет никакой необходимости…
Беатрис поставила поднос на стол и улыбнулась: ее начал забавлять этот спор:
— Дон Мигель, на этот раз вкус достаточно приятный.
— Верится с трудом, — он не собирался уступать так быстро. — Откуда вам знать, какого вкуса это… этот напиток?
— Чтобы у вас не оставалось сомнений, я попробую его, — Беатрис поднесла к губам кубок и отхлебнула настойку.
Дон Мигель уставился на алые от вина губы жены. Ему в голову пришла простая, и в то же время приводящая его в отчаяние мысль: он был бы рад пить с ее губ худшую горечь, чем намешанную в том чертовом пойле, которым она потчевала его долгих две недели!
— Хорошо, — криво усмехнулся он, с трудом отрывая взгляд от ее лица. — Давайте ваше… э-э-э лекарство.
Напиток оказался приятным, горько-сладким, с пряными нотками и почти понравился ему.
Беатрис молча стояла рядом с креслом, ожидая, когда муж допьет вино.
— Вы как будто опасаетесь, что я выплесну вино в окно, — не удержался он от иронии.
«И в самом деле, кто-то из слуг уберет кубок, почему я не ухожу», — подумала она, но вслух сказала:
— Возможно, вам понадобится вода, чтобы перебить плохой вкус. И это даже не лекарство, астрагалиус поддержит ваши силы.
— Право, вы так заботливы, что я начинаю думать… — пробормотал де Эспиноса и нахмурился.
— Что… думать? — с забившимся сердцем спросила Беатрис.
— Ничего, донья Беатрис, — поставив пустой кубок на стол, он отвернулся к окну.
Беатрис смотрела на резко очерченный профиль мужа, суровую складку у губ, обильно посеребренные сединой волосы, и от острого осознания его неизбывной боли защемило сердце. Да что же такое с ними происходит?! Почему они позволяют чужой ненависти разрушать их жизни?
— Мигель, — прошептала она, затем наклонилась к нему, и, взяв его лицо в свои ладони, мягко повернула к себе: — Мигель…
В его глазах было изумление, кажется, он хотел что-то сказать… или, может, отстраниться?
Но де Эспиноса развернулся к ней, его руки осторожно коснулись ее плеч. Он не хотел задаваться вопросом — почему после стольких месяцев отторжения она снова рядом, он просто не мог до конца поверить. Беатрис прильнула к нему, обвивая руками шею, и де Эспиноса судорожно вздохнул, прикрывая глаза: его драгоценная жена вернулась к нему!
— Я не мог и надеяться… что примирение еще возможно между нами. После того, как столь тяжко оскорбил тебя…— прошептал он едва слышно.
— Мигель, я должна…
— Не надо, — попросил он, — не говори ничего… Нет, скажи: простишь ли ты меня?
— Я простила… — очень тихо ответила она. — Простила.
***
Остаток дня прошел для Беатрис как в полусне. Они разговаривали о каких-то пустяках, не касаясь ни их бурной ссоры, ни примирения, и Беатрис ловила на себе взгляды Мигеля, светящиеся недоверчивой радостью, и в то же время испытующие. Беатрис пыталась понять, что побудило ее бросится в объятия мужа.
«Получается, я люблю его? Как прежде?» — с удивлением спрашивала она себя и сразу же отвечала: «Нет, не как прежде… а как?»
Она вдруг осознала, что испытывает к нему не пылкую страсть, как в начале их брака, а нежность, которая ласковым теплом наполняла ее душу. Несмотря на волнения, она уснула, и впервые за долгое время ее сон был глубок. На следующее утро Беатрис поднялась довольно поздно и с разочарованием узнала от Мануэля, что дон Мигель отбыл по делам.
«Он ничего не сказал мне».
С другой стороны, за последнее время это стало уже обыденностью для них, но она огорчилась.
День пролетел в хлопотах, и она старалась отгонять грустные мысли. Дон Мигель не вернулся к ужину, в этом также не было ничего необычного, и Беатрис, вздохнув, распорядилась накрыть стол в ее крошечной гостиной. Уже в постели ей подумалось:
«А если он… опять болен, ведь приступ может случиться в любую минуту!»
Она даже села и спустила ноги на пол, но затем, сердито тряхнув головой, велела себе унять разыгравшее воображение и легла обратно.
Наутро, когда она вошла в зал, де Эспиноса был там. В камине горел огонь: хмурое утро скорее напоминало о ноябре, чем о начале весны.
— Отвратительная погода, донья Беатрис, — сказал де Эспиноса вместо приветствия.
— Не могу не согласиться с вами, дон Мигель, — ответила она и добавила с мягкой иронией: — Но ведь благодаря ненастью я имею удовольствие видеть вас.
— Сожалею, вчера я задержался допоздна, корабль с ценным грузом напоролся как раз на ту подводную гряду у входа в залив, а поскольку надвигалось ненастье, я оставался в порту, чтобы лично убедиться… — он вдруг прервал сам себя. — Но это вам совсем не интересно.
— Очень интересно, — улыбнулась Беатрис.
— Вот даже как? — усмехнулся де Эспиноса. — После десяти лет брака вы не перестаете удивлять меня, донья Беатрис, — он подошел к жене и поднес ее руку к своим губам. — И восхищать.
— Тем не менее, вы не пришли ко мне — ни вчера, ни позавчера, — тихо ответила она, глядя ему в глаза.
— Вас это огорчило? — приподнял бровь де Эспиноса. — У меня были сомнения… — он вдруг закашлялся и продолжил осипшим голосом, — в том, что я верно понял…
— Я ждала вас, — просто ответила Беатрис.
— Было непростительно с моей стороны — заставлять тебя ждать, Беатрис… — прошептал он, прижимая ее ладонь к своей щеке, — Пожалуй, я должен клятвенно пообещать, что больше тебе не придется делать это…
***
Де Эспиноса лежал на спине, бездумно уставившись в потолок. Ненастный день сменился ненастной же ночью, ветер злобно завывал в трубе давно погасшего камина. Пора бы было отправиться к себе, и он поймал себя на мысли, что думает об этом с сожалением, будто уйди он сейчас — и волшебная греза исчезнет, а наутро Беатрис встретит его холодным взглядом.
«Я окончательно превратился в несносного подозрительного старца» — он усмехнулся своим страхам и высвободил плечо из-под головы жены.
Его халат был сброшен рядом с кроватью, а рубашка отыскалась под креслом.
— Мигель… — сонно пробормотала Беатрис.
— Спи, сердце мое.
— Не уходи, — она приподнялась на локте.
— Ты хочешь, чтобы я остался? В самом деле?
— Очень, — Беатрис лукаво улыбнулась. — И еще мне холодно.
— Плутовка, — он рассмеялся. — Я догадался.
Беатрис откинула край одеяла:
— Дон Мигель, не соблаговолите ли вы лечь здесь?
Де Эспиноса наклонился к жене и хрипло сказал, целуя ее:
— Я люблю тебя. Боже милостивый, как же я люблю тебя, Беатрис…
Столица. Славка
Воздух пах дымом и яростью. Не знаю, что чувствует Макс, он же Водный-Снежный. А я Огненный, я огонь не просто вижу, я его чувствую. Недаром мне теперь так нравится разводить огонь, Макс даже устал надо мной подшучивать за это – я сейчас по-другому ощущаю пламя. Не только как тепло, многое зависит от того, какой человек его разводил, каким чувством были пропитаны его мысли. Мои костры несли тепло и спокойствие, огонь Ритхи бился беспокойным живым огоньком, от которого хотелось улыбаться, костер, разведенный как-то Видой, почти не грел, слишком много в нем задавленной боли.
Сегодняшний огонь был… злым. Яростным. Дом вспыхивал за домом, и видеть это было невыносимо. Когда полыхнул дом мастера Раду, обожгло сразу. Решимость старого мастера, его боль и в то же время насмешка «Что, взяли? Ну уж нет, больше никогда» переплетались с робкой надеждой хоть где-то и когда-то, хоть в любом из миров, хоть ненадолго увидеть сыновей… и еле ощутимой горечью, что мир так зол, ведь все могло быть иначе…
Прожгло, кажется, насквозь, я едва смог ответить Максу, а ведь это было только начало. Новое пламя плеснуло в лицо горьким облегчением, ошпарившим похуже злобы. Человеку, зажегшему его, было больно жить, очень давно больно, но он не мог уйти… до сегодняшнего вечера. Он даже не заметил, что его пламя забрало две чужие жизни, а заметил – наверное, не пожалел бы, слишком хотел шагнуть из этого мира, хоть куда-нибудь…
И покатилось. Костер за костром. Боль за болью. Яростное торжество. Злая радость. Мстительное веселье, мрачный вызов, усталость и сожаление, что жизнь такая длинная, а радости выпало так мало… И снова – злое ожесточение. Желание поквитаться. Насмешливое удовлетворение от удачной прощальной шутки. Боль. Огонь. Боль. Огонь-огонь-огонь-огонь…
После сегодняшней ночи столица изменится.
Вельхо слишком давно отвыкли встречать настоящее сопротивление. Как они поступят теперь, когда сопротивление стало очевидно? И не где-нибудь в сравнительно небольшом городе, а здесь, в столице, у себя под боком? Либо они постараются это замолчать, как Тахко, либо… либо нас ждет очередной виток противостояния, более ожесточенный. Понимают ли это драконоверы?
Не хватает мне еще информации, чтобы просчитывать ситуацию, все время ошибаюсь. Предупреждая драконоверов, я думал, они просто спрячутся или сбегут… или перетерпят очередную облаву во имя веры. А они как лисы, попавшие в капкан. Могут отгрызть лапу и сбежать, а могут вцепиться в глотку.
Я понимаю, что драконоверы тоже не невинные овечки. Много я не знаю, нас не зря попросили не вмешиваться, но кое-что увидел, кое о чем догадался. Например, два крупных склада с продуктами ближе к вечеру сменили владельца – сектанты, явно из каких-то своих соображений, продали имущество… Нойта-вельхо. Зачем? Могу только догадываться. Если информация о смене владельца не успело дойти до «тренирующихся», то они разгромят собственный склад. И это еще самое безобидное.
Зачем драконоверам понадобилась форма вельхо, я даже думать не хочу. И о том, сколько случайных горожан сегодня попадут под Знак или потеряют жилье из-за пожара.
Но начали это не драконоверы. Стало мне от этого легче?
Нет.
Интерлюдия 1.
Вельхо Михол по прозвищу Мох давно понял, что в вышестоящие ему не попасть. Куда ему, ни связей, ни особой силы, ни родни среди вельхо. Мозги у него были, но оттого ситуация казалась еще обиднее. Какой-нибудь сопляк, у которого силы, как у мяуки, а мозгов, как в сохлом орехе, будет им командовать только потому, что родился в нужной семье!
Когда Моха прихотью бога Ульве перевели в столицу, стало еще обиднее – тут по мостовым ходили такие же простяки, как и в прочих местах, но при этом ни в морду ему не дай, ни даже на ужин не напросись! Да тут поганые сектанты жили порой богаче храбрых бойцов вельхо! Они за пуговицы дурацкие могли выложить столько, сколько Михо хватало в неделю на пирожки! Да, на пирожки, потому что вельховская кормежка не для основательного мужчины. Разве наешься как следует? А тут еще пирожки с котлетой в продаже появились, мяско, копченое в травках, мясные кусочки, вымоченные в вине и жареные на угольях… Где денег на все взять? Ни один простяк добровольно не рвется кормить своих защитников, намекать приходится! А кое-кому намекать настойчиво. Пару раз схлопотав суровый штраф (и зуботычину от старшего), Мох обозлился на всех столичных простяков скопом и на драконоверов в особенности.
Поэтому когда сегодня их десятник выдал Моху адрес, четверку молодых бойцов и приказ пошерстить сектантов, поучить молодежь, Михол усмотрел в этом шанс посчитаться со своими вольными и невольными обидчиками.
Не размениваясь на мелочи типа «Откройте Службе поддержания Порядка», Михол начал знакомство с сектантами просто и доходчиво: выбил дверь и под восторженные взгляды молодежи, красивым Знаком сдернул троицу простяков-сектантов с табуреток и приложил к стенке. Хорошо получилось, эффектно. Аж сам залюбовался. Сектанты, на радость парням, решили потрепыхаться:
— Что вы… — начал один. И лег мордой в пол.
— Преступившие! — вякнул второй.
— Еще и обзывается! – возрадовался Мох. – Это уже оскорбление вельхо, получается. Получи! Лежать, уроды сектантские!
— Я не сектант! Я хозяин этого дома! Купец Ма…
Мох приложил морды в пол посильнее, раз не доходит с первого раза. Те заткнулись. Рановато. Что это за учение получается? Пара битых морд – и все. Смешно даже. Хиловатые сектанты пошли, трусливые, новичкам и Знака кинуть не досталось. Непорядок.
Хотя…
— Парни, мне кажется, или они еще сопротивляются? – посмотрел он на пополнение. Один, самый сообразительный, с готовностью отозвался:
— Как есть сопротивляются, господин начальник пятерки! Вон один даже оружие достал! Покушается, стало быть.
Оружие?
Мох скосил глаза и действительно, углядел у руки самого упитанного сектанта что-то похожее на дубинку. Надпиленную. И перевел взгляд на белого лиса, который сразу проявил свою лисью сущность: отпихнул от себя дубинку и завопил:
— Это колбаса! Колбаса только!
— А я говорю — оружие, — скучным голосом, пряча усмешку, проговорил начальник пятерки. – Следовательно, как глаз Нойта-вельхо, я определяю здесь попытку сопротивления силам Порядка и…
Он откусил от «оружия» и обозлился: колбаса была вкусной, рядовым вельхо такую не давали, даже в праздники. Вот же!
— И, значит, обыск дополняем арестом. Оружие уничтожим на месте, а лиц, уличенных в вооруженном сопротивлении… Мальчики, развлекайтесь.
С крыши напротив за событиями в доме внимательно наблюдали две пары глаз.
— Мда, вельхо не меняются. Как будто на двадцать лет назад вернулся – даже Знаки те же, новых не придумали, — мужчина с такими светлыми волосами, что это казалось сединой, поморщился, глядя, как задержанных «приложили» к полу, и рефлекторно потер скулу и челюсть. Если вспоминать все, пришлось бы растирать половину тела, но отчего-то острей всего помнится то, как боль прошила лицо. Первые в жизни побои…
— С чего им меняться? Мы же все терпели! Хотели казаться неопасными! Вот и дожили – на нас тренируются! Как на мышках… — второй мужчина действительно был седым. Лицо нестарое, а вот волосы как облако.
— Спокойнее, мой друг. Эта облава им даром не пройдет, решено же. Ответь мне только на один вопрос, если можно.
— Спрашивай.
— Почему ты позволил себя избить? И кому?
Седой помолчал.
— Не позволил, — наконец неохотно вымолвил он.
— Мне изменяет зрение? – кротко спросил белый.
— Тебе изменяет терпение. Отвечу. Не позволил – попросил. Парня одного из нашей сторожи.
— Попросил бы меня – мне иногда из-за твоих секретов очень хочется дать тебе по шее, как в детстве!
— Ты бы не стал бить по лицу.
— Ах, вот оно что… Значит, попросил. Ударить. По лицу. Три раза. Я правильно понял?
Седовласый мрачно смотрел, как вельхо громили его дом. Его бывший дом.
— Правильно. Видишь ли, тот добрый горожанин, который сейчас пытается убедить вельхо в том, что он не драконовер, уже полгода пытается выжить меня отсюда. Разными способами. Для детей даже пришлось нанимать охрану. Сегодня я сказал, что готов продать ему дом. Сказал, что по некоторым причинам вынужден срочно покинуть город, и мне очень нужны деньги…
— Зачем?
— Не решался подставить человека под такое, — седовласый кивнул на развлекающуюся вельховскую молодь. – Я же помню, как это… Можно же было все отменить, сделать по-другому.
— Можно. И ты нашел кого не жалко?
— Да. Я мог… не хотел… не важно. Ко мне приходили в этот день четверо конкурентов. Все видели… Двое предложили помощь. Один – объединение. А этот – снизил цену втрое, раз мне так срочно. И улыбался, глядя на мое лицо. Я мог отменить… не стал.
Светловолосый покачал головой:
— Слишком много думаешь о том, что могло быть, дорогой друг. Вы оба уже выбрали, как поступить. Остается только принимать последствия выбора. Может, пойдем? Нам еще три точки проконтролировать…
Интерлюдия 2
— Этот дом?
— Ага, видишь — вон между окнами второго этажа ящерица вылеплена? Раньше это дракон был. Крылья просто сбили… а так все оставили по-прежнему.
— И не опасается же!
— Королевский советник, думает, что ему-то опасаться нечего.
— Вот и разубедим. Поправьте форму. Фляги всем выдали? Ну, вперед, как учили: глоток-два в рот, прополоскать как следует, примерно треть фляги – на одежду, для запаха. Чтоб на три шага вперед шибало, что каждому понятно стало, как вам весело. Тир, волосы взлохмать. Второй, расстегни форму, как-то она на тебе не очень… Морды понаглей, вы вельхо изображаете или молитвословов в храме?
— Сойдет?
— Не то слово, так и тянет врезать! Ну, готовы? Пошли!
Через несколько минут к дому второго королевского советника (по чистой случайности проживавшего крыша к крыше с тайным драконовером) подошла группа молодых людей. Юноши и их наставник вели себя весьма вольно: пытались хором орать какую-то песню про подвиги магов и громко разъясняли адрес, где они хотели бы видеть драконоверов и их пособников. В пособники молодые вельхо, очевидно записали всех окружающих — потому что высунувшийся из окна толстяк, попросивший их соблюдать порядок, вынужден был шарахнуться прочь и благоразумно заткнуться. Ему повезло – всего лишь разбили окно.
Королевский советник так дешево не отделался. Искомый дом с исковерканным силуэтом дракона начал знакомство с «вельхо» с вышибленной двери. А заодно и окон. Как пьяно выкрикнул один из молодых: «Чтоб не разбежались». К своему несчастью, обитатели дома, проснувшиеся от грохота и звона, не подумали бежать. Наоборот, они двинулись к источнику звука – узнать, что случилось и как прекратить это безобразие.
После чего они были уличены в тайном драконоверстве и пособничестве в нарушении порядка (все, включая толстого лакея, не менее толстую поваршу… и пятнадцать манекенов, на которых королевский советник предпочитал хранить дворцовые одеяния). Манекены пострадали больше всех – они-то, естественно, даже не подумали подчиниться доблестным служителям Порядка, за что и были наказаны прямо на месте. Один из «вельхо» попробовал дать «мерзавцу» в пузо, ушиб руку и совершенно озверел. Под восторженные вопли товарищей он принялся кидаться в несчастные деревянные статуи Знаками, потом стульями, чем непоправимо испортил шесть придворных костюмов вместе с манекенами! Знаки, на взгляд специалиста, были довольно странными и малопродуктивными, но специалистов здесь в этот час не нашлось.
Онемевший от такого произвола королевский советник при виде подобного неуважения вновь обрел дар речи (точнее, дар вопля) и возмущенно заорал, требуя разъяснить, что происходит и как они посмели…
К сожалению, для прояснения истины он выбрал именно тот момент, когда один из вельхо кинул еще один странный Знак… и злосчастный придворный на своей шкуре прочувствовал значение выражения «попасть под руку». Что за Знак был применен, советник так и не понял, но в следующий миг и его лицо, и его волосы, не говоря уже о костюме, оказались залеплены темно-синей субстанцией (впоследствии крайне трудно отмывающейся).
В пять минут разгромив мебель в верхних комнатах, пошвыряв в окно подушки и связав всех «драконоверов» в одну молча взывающую к богам кучу, молодые люди наконец унялись. Довольно улыбаясь, распили одну из хозяйских бутылочек «за успех, за вельхо и чтоб всем мерзавцам стало тошно» («мерзавцы» икнули). После чего издевательски вежливо пригласили «одноименного драконовера Риллиса с сообщниками» проследовать в Нойта-вельхо для допроса.
Обвиняемый в драконоверии понял, что наконец настал момент истины.
— Я не Риллис! – мстительно прошипел советник, от души «наслаждаясь» всей гаммой незнакомых чувств: босой, малоодетый, перемазанный какой-то гадостью. А еще напуганный и злой.
— Да ты чё?! – хохотнул один вельхо, раскупоривая вторую бутылку.
— Риллис в соседнем доме живет!
Молодые люди переглянулись и, кажется, даже слегка протрезвели:
— Чё, правда?
— Да!
«Сообщники» дружно закивали: так и есть, всеми богами клянемся! И здоровьем родичей! И вообще.
Погромщики переглянулись еще раз.
— То-то я гляжу, хозяин на портрет не похож! Не повезло, — с пьяным благодушием сказал старший. – Ошиблись домом, значит. Пошли, ребята, пока настоящий не сбежал. Самое веселье еще впереди! И это… ты помалкивай, хозяин. Не протреплешься про сегодняшнюю ночку – и мы не расскажем никому про твои шалости с этими…
— Что?!
— Да я тебя даже понимаю: живые бабы вечно то подарочков требуют, то мозги клюют, особенно такие страшные, — вельхо ткнул в сторону любовницы советника, для которой тот и снимал это милое гнездышко… — То ли дело кукла! Только не пойму, почему мужчины-то?
Кто почувствовал себя более оскорбленным в этот момент: обвиненный в непотребстве мужчина или его дама, которая в первый раз за свои двадцать пять услышала в свой адрес слово «страшная» — осталось неизвестным. Но на «вельхо» оба уставились так, словно действительно были драконоверами, а их обидчик – Ловчим, только что на их глазах покусившимся на всех детенышей Крылатых скопом.
— Да вы…
— Ну, да это дело твое, — не слушал гнусный тип. — Пошли, молодежь, развлечения продолжаются!
Нестройная, но веселая пятерка двинулась к дверному проему. Как отметил натренированный взгляд придворного – прихватив «конфискованную» бутылку с собой. И даже не подумав развязать пострадавших от произвола! Когда первые двое перешагнули проем и устремились в ночную темноту, а третий мимоходом сцапал с полочки раритетную вещичку прежних времен, хозяин дома наконец смог выдохнуть застрявшее в горле дикое возмущение:
— Это неслыханно!
Грабитель статуэток повернул к нему лицо, молодое, наглое, и с брезгливым интересом вопросил:
— Слыхано-неслыханно… Глухие, чё ли?
— А мы?! – советник яростно потряс связанными руками, взывая то ли к совести магов, то ли к их благоразумию – ну должны же они понимать, что на этот произвол будут жаловаться?!
— А чё вы? На вас пока приказу не было, живите! – щедро разрешил старший группы и, глотнув из бутылки, вывалился в дверь, предоставив людям и манекенам как-то распутываться из веревок самостоятельно.
Оглашая округу несвязными воплями, лжевельхо дошли до подворотни между домами, где и исчезли, потому что к дому драконовера настоящего как раз подходили настоящие же вельхо…
Говорят, что бог Альт ведает, помимо всего прочего, еще и равновесием. И отмеряет каждому человеку поровну добра и зла, просто в течение жизни они распределяются по-разному и сильно зависят от поведения этого самого человека. Если верить этой теории, то в предыдущие годы королевский советник либо жил чересчур благополучно, либо чем-то нагрешил и получает воздаяние. Но об этом он, к сожалению, задумался не сразу…
Кое-как развязавшись, еще более кое-как одевшись, он ринулся в соседний дом, пылая гневом и не слушая уговоров более благоразумной любовницы. Он жаждал восстановить справедливость. Жажда эта была настолько пылкой и горячей, что помешала ему даже как следует присмотреться к вельхо, сосредоточенно громившим соседний дом (к их полному негодованию – пустой). А еще она была хорошо заметна. Прямо-таки невооруженным глазом даже в полной темноте – как извержение вулкана.
Поэтому когда маги, крайне разочарованные отсутствием, так сказать, объекта для тренировок, увидели, что к дому бежит, машет руками и бросается угрозами некий полуодетый тип, сильно разбираться они не стали. Их тоже не слишком волновало слабое сходство объекта с лицом на рисунке художника. Адрес тот? Тот. Тип сюда прибежал? Прибежал. Одет кое-как? Именно. А значит, здешний. Что морда другая – так кто их, белых лисов, знает, они мастера на хитрости.
А вот за угрозы доблестным воинам можно и по физиономии.
Парни, кто хочет Знаки потренировать? Только поаккуратней, нам этого еще в башню волочь!
Интерлюдия 3
Есть старость, внушающая жалость – согбенные спины, слезящиеся глаза, дрожащие руки, не знающие покоя… Есть старость, внушающая уважение. Старость величественная.
Эта старуха даже сидела по-королевски. Гордо вскинув седую голову и расправив плечи, укрытые кружевной шалью. Так, что табурет показался королевским троном, а небогатый домик на Парусной улице – Дворцом Звезды. Темные глаза встретили вошедших пристальным, очень пристальным взглядом.
И пятерка вельхо, радостно влетевшая в незапертую дверь и уже задирающая рукава для приложения Знаков, невольно притихла, не понимая, что заставило их это сделать.
— Вельхо, — пронесся по комнате по комнате шепот, колыхнув пламя единственной свечи. —
Бедные мальчики…
— Еруна Милен? – старший вспомнил, что он вообще-то пришел не затем, чтобы его новичков жалели всякие полоумные сектантки. – Вы задержаны во имя Порядка…
— Что ты знаешь о Порядке, мальчик? – перебила старуха как-то так спокойно и строго, что продолжить формулу задержания не получилось. – Все вы не знаете. Этот мир умирает. Вот уже двести лет умирает, магия уходит отсюда, убывает с каждым убитым драконом. Вас, наделенных магией, рождается все меньше… И все чаще происходят катастрофы и все тяжелей груз на ваших плечах. А вы продолжаете убивать Крылатых. И себя… бедняги…
— Зат.. замолчи! – старший группы был в ярости. Это ж сколько теперь на «душевные беседы» ходить! Да он эту старую ведьму после этого сам… — Не слушайте, парни, сектанты все полоумные, потом на беседы не находитесь, не набегаетесь. Лучше пройдитесь по комнатам, тут еще должны быть старухины внуки и племянник. Двуименная Еруна Милен, проследуйте в Нойта-вельхо для допроса.
Седая голова чуть качнулась.
— Я не пойду. Я уже никуда не пойду сегодня.
С плеч, со сложенных у груди рук соскальзывает кружевная шаль, открывая зажигалку.
— Весь дом полит зажигательной смесью. И вы тоже – понравилась вам девушка, окатившая вас из ведра на улице? Та, что якобы приняла вас за приятелей своего жениха? И вы не уйдете, пока я вас не отпущу… Стоять! И рукава не трогайте, мальчики, не успеете…
Синеватое пламя зажигалки и резкий незнакомый запах.
И темные глаза женщины напротив. Они не отпускали…
— Жаль, что вы такие молодые… Я бы хотела забрать с собой кого-нибудь. Тех, кто погубил моего отца и деда. Тех, кто забрал моего брата, и дочь, и старшего сына. Но вы еще ничего не сделали. Вы просто мальчишки, которых отрывают от семей и заставляют поверить в небылицы. Слушайте старуху, мальчики, и может, еще успеете что-то понять. Исправить ничего не получится, но хоть будете знать, от чего умрете.
Потому что драконы уходят. Магии в мире скоро не станет…
— Что? – вырвалось у самого юного из пятерки, Петрика. Остальные молчали. Что значит угроза нищей старой сектантки? Ничего. Меньше мышиного писка. Но отчего тогда каждого от макушки до пят прохватило знобким ужасом близящейся катастрофы? Неотвратимого, неизбывного несчастья?
— Не разговаривайте с ней и не слушайте!
— Слушайте, мальчики, слушайте, — одними губами улыбнулась старуха. – Я даже разрешаю вам это рассказать вашему ублюдочному Кругу, им все равно ничего не сделать. Огненные обрели Водного и Зеленого, и трое из четырех смогли открыть переход в другой мир. Они уходят, а вы остаетесь здесь. Делайте теперь что хотите, тщеславные уродцы, ради своих амбиций уничтожившие полмира!
Синеватое пламя танцевало в тонких пальцах, бросало блики на лицо, превращая старуху то в порождение злого кошмара, то в красавицу, то в бесконечно усталую женщину. И, казалось – нет, не казалось, пятеро это точно знали! — что сейчас она разговаривала не только с явившимися ее арестовывать мальчишками. Кто бы ни были те уродцы, старуха рассчитывала, что ее слова до них дойдут. Драконы уходят? Зеленый… Земной… что все это значит?
— Я не возьму вас с собой. Не хочу губить молодые жизни, я не ваш ублюдочный Круг. Уходите.
Что? Что?! Пятерка недоуменно заозиралась. Их отпускают, действительно отпускают? Но… Уже у двери Петрик оглянулся, вскрикнул:
— Подождите!
Но поздно. Зажигалка полетела на пол.
Пламя было высоким…
Вельхо шли по столице, будто лавируя среди отпечатков. Им было не по себе. Словно мяука, тихая, домашняя, которую при желании можно просто отшвырнуть пинком, после этого пинка вдруг кровожадно оскалилась. Зарычала. И, вспрыгнув на грудь, принялась драть когтями твои горло и лицо.
Драконоверы…
Привычная добыча встречала не покорностью, не ожидаемыми и даже предвкушаемыми обещаниями откупиться, не бегством, даже не попытками сопротивления, как порой бывало раньше – нет. Меченые драконами сектанты как рехнулись.
В их домах вельхо встречали ловушки. Падающие на головы мешки, проваливающиеся под ногами полы, льющееся на голову масло, краски, пахучие жидкости неизвестного происхождения (и лучше бы они не даже пробовали выяснять)…
Встречали оскорбительные рисунки и надписи в опустевших жилищах…
Встречали пылающие дома, которые им же, вельхо, пришлось тушить.
Встречали сами драконоверы, с готовностью умереть, но утащить с собой кого-то из маков…
Встречали разъяренные горожане, высказывающие недовольство непонятно чем…
Встречали такие же маги, по ошибке или в порыве ярости нападающие на своих.
Вельхо словно оказались в том самом Тахко, о котором все говорили с зимы. Словно Тахко пришел к ним, и привычная столица стала огромной ловушкой…
Тахко. Полигон. Янка.
Педагогика – наука странная. С одной стороны, все считают, что в ней разбираются, с другой… любая наука – порождение порядка, а дети – хаоса. Так что эти два понятия настолько далеки от совместимости, насколько это возможно в принципе.
Вот, например, какому взрослому и рациональному человеку пришло бы в голову, что будущего шахтера его работе должны обучать сталевар и мастер холодильного оборудования? А вот маленький Огненный и малышка-Снежная предложение Земного рассказать, как они строят свои «дорожки», сочли вполне подходящим.
Дари же хочет научиться, а Земных, взрослых и умелых, пока нету, так что ему, до старости на полигоне самому кувыркаться? Так же ну никакого хвоста не хватит! О том, что хвост Дари подпалил ее собственный «жених», предприимчивая будущая учительница уже успешно забыла. О трех драконьих сферах, сложностях совмещения сознаний в отсутствие матрицы она вообще не знала и сложности задачи даже не представляла.
Зато хорошо знала, как обидно, когда ничего не получается.
Поэтому вечером, когда бабушка Ира уже поговорила с Максиком и Славой по шкатулке, отправила внучку спать и ушла в свою комнату, из окошка вылезла (точнее, вывалилась) маленькая драконка с узлом одежды в зубах и бодро свистнула. Из темноты послышался ответный свист, и юная пара правонарушителей, тихонько прокравшись мимо сторожи, припустила к полигону. Третий нарушитель комендантского часа встретил их за углом. Он приветственно и немного укоряюще блеснул коронкой: договаривались же, что дети подождут старшего, нехорошо им по ночному городу в одиночестве бродить. Младшие важно заблестели в ответ (Риник виновато, Янка маловразумительно, попытавшись в ответном мерцании объединить немножко вины, чуточку радости от встречи и что-то вроде «не парься, и так сойдет»).
— Ясно, — Дари, кажется, понял, что легко с юными учителями ему не будет. — Лезьте на спину, нечего ноги морозить.
— Ура! – возрадовалась Янка – ну когда еще покатаешься на взрослом драконе? Макс и Славка же где-то бродят! И скоренько, пока ученик не передумал, полезла ему на спину. – Супер! Ты такой классный!
Дари был не только классный, он был еще и теплый, с особенной, жесткой чешуей, и на нем, наверное, было бы удобно попрыгать… Янка почти решилась попробовать, но вспомнила, что она вообще-то учительница.
— А давай прямо сейчас начнем учиться? Смотри, чтобы построить дорожку, надо на нее смотреть. Направляешь взгляд туда, куда нужно, понятно?
— Понятно, — Дари хотел напомнить, что они еще до полигона не дошли, но махнул на это крылом. Они ведь пока только разговаривают, верно? Какой от этого может быть вред? — Но как на нее смотреть, если ее не видно? Если она, например, под землей?
— Да какая разница, ну включи эту… как ее… фантазию!
— Кого?
— Воображение! Ну как бы понарошку представь что-то, понимаешь? Вот, например, что у тебя на спине, например, цветочки выросли!
Ученик опасливо покосился на собственную спину.
— Лучше не надо…
— Да понарошку же!
Через несколько минут азартной перебранки помогли педагогу-самоучке осознать: концепция фантазии Земным дается туго. Они замечательно понимают то, что видно, слышно и можно потрогать… ну, или то, что помнят по личному опыту. А вот с воображением, ложью и всяческими отвлеченными понятиями уже наблюдались проблемы.
— Что значит – такого не может быть? Ой-ё… — самопровозглашенный педагог в расстройстве попробовала дернуть себя за косичку, наткнулась на драконье ухо и призадумалась. Янка представила, как это – когда совсем не можешь соврать, и поняла, что Дари надо спасать. Срочно.
— Так, а ну закрой глаза.
Исполнительный дракон добросовестно закрыл… и тут же врезался в изгородь, ограждавшую очередной канал. Педагоги дружно кувыркнулись на мостовую и поняли, что учить кого-то – более сложная работа, чем им казалось. Дари выудил Риника из лужи, а маленькую учительницу из кучи песка и вздохнул: первый вред уже есть.
— Смотри сюда, — попросила Янка, перебегая так, чтобы оказаться перед виноватой мордой своего ученика. – Теперь закрой глаза. Кто перед тобой стоит?
— Ты, — недоуменно отозвался тот.
— Хорошо. А теперь открой глаза.
Дари послушно разжмурился и обнаружил перед носом не строгую учительницу, а Риника, оттиравшего крыло от обязательной весенней лужи. Когда надо, младший дракончик умел двигаться совершенно бесшумно!
— Видишь? Не обязательно, чтобы то, что ты представляешь, было на самом деле так. А представь, что тут сейчас не я и Риник, а, например, бабушка Ира…
— Ох… — Земной, кажется, представил себе строгую бабушку даже очень хорошо, включая и то, что бы она ему сказала, если бы увидела перемазанных в грязи ребят – его коронка тут же налилась виноватым оранжевым светом.
— Вот! Это и называется понарошку! Представить можно что угодно! Что бывают деревья, зеленые зимой – да-да! Что пастила летает… что земля прозрачная… понимаешь?
Прозрачная Земля поразила скупое воображение Дари настолько, что он завис. Ему ведь и правда иногда казалось, что скалы и земля словно теряют цвет, становятся полупрозрачными, как густой туман, как несколько слоев кисеи… но этого он пугался и сразу отступал. Может, не надо было? А что там было про пастилу?
— Так вот! – пробился в его задумчивость голос строгой учительницы. – Выбирай на земле…
— В земле, — поправил Риник.
— Ну, или внутри земли, да. Главное, выбери точку – и как бы двигайся к ней. Не телом, в внутри собой… Тьфу ты, ну как это сказать?
— Проложи туда дорожку и оберни ее своей силой, — помог сформулировать мысль драконенок. – Ты, наверное, ближе к Льду или Воде, чем к Огню, тебе надо как Яна делает – намечает линию и словно ленту стелет-обматывает. А тебе, наверное, надо не ленту, а сразу трубочку? Только обязательно точка должна быть сначала.
— Так?
— Ой!
— Блииин!
Земля ушла из-под ног неожиданно и бурно, вместе с мостовой и лужами, вокруг что-то рушилось и тут же поднималось, вращаясь, как сумасшедший подземный смерч… Завыл ревун, откуда-то сверху послышались испуганные крики, но ничего видно не было, свет исчез, унесся куда-то вперед. Янку вжало в чей-то бок, прикрыло крылом, больно ободрав жесткой чешуей крылышко. Чужая сила не грела и не кололась, а мощно и неумолимо тащила куда-то, расталкивая все лишнее-лишнее-лишнее-лишнее…
..пока все не кончилось. Кончилось?
Растерянная учительница осторожно разжмурила глаз, ничего не увидела, отпихнула обмякшее крыло (конечно, это был Дари!) и высунула любопытную мордочку наружу.
— Ого!
Туннель был поменьше, чем в московском метро, конечно… и блестящей мраморной отделки тут не было. Но стены, полукруглые, ровные, смотрелись красиво и даже на вид надежно. И пол ровненький. Ну, если это туннель, то Янка уже даже не знает, что может устроить этих капризных взрослых!
— Дари, ты крут!
— Неужели получилось? – никак не мог поверить Земной. Даже крыло вытянул потрогать – стена как стена. Ровная, твердая. Даже, кажется, чуть оплавленная. Осыпаться она явно не собиралась.
— А куда этот туннель ведет? – проявил практичность Риник. – Как-то тут знакомо пахнет…
— И голос какой-то знакомый с той стороны… — Янка поняла, что ей почему-то не хочется идти проверять, где этот первый успешный туннель закончился. Может, потому, что учиться все-таки полагается на полигоне, до которого они так и не дошли. А может, потому, что с той стороны туннеля голоса звучали все ближе и громче… и были они наполнены совсем не восхищением. Уже даже слова можно было разобрать. Она даже разобрала три или четыре. Те, что бабушка Ира запрещает говорит при детях.
— **** землетрясение!
— Какой *** это ****?
— Полигона, что ли, мало?!
— Ну, пусть только явится, я ему ****, чтобы не путал *** с…
Риник вздохнул:
— Зря про пастилу сказала, Яна.
— При чем тут пастила? – начала Янка и осеклась. Запахи… знакомые запахи… Это пахло тесто. И… и… ой, нет! Только не это!
— Все тесто к тварям! – горестно закричал знакомый голос, уже опознанный ребятами как голос замечательной поварши Вииво.
— Ну, туннель, наверное, к цели прокладывается. А цель выбрать надо. Дари сказали про пастилу – он и навелся на кухню.
Малолетние педагоги печально переглянулись.
— Влетит нам… — выразил общую мысль Риник.
— И не говори. Но знаешь, самое главное ведь не пастила, правда?
— Правда, — голос «жениха» выразил некоторое сомнение, которое «учительница» предпочла не заметить.
— И не кухня. Самое главное знаешь что?
Риник оглянулся на Земного. Тот все еще зачарованно осматривал новосозданный туннель, заворожено трогая стенки кончиком крыла…
— Что у Дари получилось?
— Да! Мы его все-таки научили!!! У нас есть туннель! Мы же молодцы, правда?
Голоса зазвучали еще ближе. Похоже, у Дари и его педагогов очень скоро получится узнать, какие они молодцы на самом деле.
— Правда. Пошли сдаваться?
Столица. Макс.
Пожары я перестал считать после первого десятка. Хорошо, что я не Огненный. Славка вон совсем «заморозился», только и смотрел на огонь, причем так, словно ему становилось все холоднее. Или просто не по себе? Мне, если честно, тоже.
Город быстро сходил с ума.
Когда говорили «облава», я представлял это себе как-то не так. Скорее, как тихий арест нескольких десятков семей. Тем более, что арестовывать-то было практически и некого, почти все ушли.
А то, что происходит… меньше всего сюда подходит слово «тихий». Зачем вельхо поджигать пустые дома? Ведь пожар может перекинуться на других, тут застройка тесная, дома крыша к крыше стоят!
Что происходит на улицах?
С крыши видно паршиво, но на ближних улицах даже без прибора ночного видения видно, что народ не просто бегает, туша пожары и пытаясь узнать новости. Там еще и дерутся! Кто? С кем? Если драконоверы ушли, то кто может драться? И если такое на ближних улицах, то что тогда во всем городе?
Сдается мне, что вельхо здорово промахнулись, решив «потренироваться на сектантах». Да и драконоверы, кажется, не представляли себе, во что это все выльется.
А еще мне сдается, что сидеть на крыше и смотреть на все это свысока как-то… неправильно (опять это чертово слово!). Я дракон, а не ворона! Хм, как бы Славку уговорить, а? Я помню, что мы обещали не вмешиваться, но это уже как-то…
— Слав, а если… — начал я.
— Слушай, Макс, — одновременно со мной заговорил побратим.
Договаривать мы не стали – и так все понятно. Только рассмеялись, отставили так и не выпитые кружки и принялись выпутываться из одеял.
— Только лица чем-нибудь замаскировать. Чтоб не пришлось бежать уже отсюда.
— Ну, не получается у нас с тобой тихо сидеть! Что поделаешь. Драконы не мыши, чтоб тихо сидеть под веником!
Славка усмехнулся:
— Согласен. Только давай все-таки не драконами, а? Не стоит им сейчас показывать образ врага.
— Без вопросов. Тут и нас-людей хватит. И зачем драконоверы просили нас не вмешиваться?
— Они просто не знали. Бесполезно просить рыбу не плавать, дракона не летать, а Макса Воробьева не вмешиваться!
— А по шее?
И мы побежали вниз по лестнице. Просто потому, что так… ненавижу это слово, но оно здесь подходит. Потому что это правильно…
Продираясь сквозь колючую проволоку пурги, они шли в Рязань. Однако на полпути в электрике Альбастрове вдруг заговорила татарская кровь. И чем ближе к Рязани подходили они, тем громче она говорила. Наконец гитарист-электрик сел на пенёк и объявил, что не сдвинется с места, пока его русские и татарские эритроциты не придут к соглашению.
Чертослепов расценил это как измену и, проорав сквозь пургу: «Басурман!..», — пошёл в Рязань один. Каким образом он вышел к Суздалю — до сих пор представляется загадкой.
— Прииде народ, Гедеоном из тартара выпущенный, — во всеуслышание проповедовал он на суздальском торгу. — Рязань возжёг, и с вами то же будет! Лишь объединением всея Руси…
— Эва! Сказанул! — возражали ему. — С кем единиться-то? С рязанцами? Да с ними биться идёшь — меча не бери, ремешок бери сыромятный.
— Братие! — возопил Чертослепов. — Не верьте сему! Рязанцы такие же человеки суть, яко мы с вами!
— Вот сволок! — изумился проезжавший мимо суздальский воевода и велел, ободрав бесстыжего юродивого кнутом, бросить в подвал и уморить голодом.
Всё было исполнено в точности, только вот голодом Чертослепова уморить не успели. Меньше чем через месяц Суздаль действительно постигла судьба Рязани. Победители-татары извлекли сильно исхудавшего замдиректора из-под обломков терема и, ободрав вдругорядь кнутом, вышибли к шайтану из Суздаля.
А электрик Альбастров болтался тем временем, как ведро в проруби. Зов предков накатывал на него то по женской линии, то по мужской, толкая то в Рязань, то из Рязани. Будь у электрика хоть какие-нибудь средства, он бы от такой жизни немедленно запил.
И средства, конечно, нашлись. На опушке леса он подобрал брошенные каким-то беженцем гусли и перестроил их на шестиструнку. С этого момента на память Альбастрова полагаться уже нельзя. Где был, что делал?.. Говорят, шастал по княжеству, пел жалостливо по-русски и воинственно по-татарски. Русские за это поили мёдом, татары — айраном.
А через неделю пришла к нему белая горячка в ржавой, лопнувшей под мышками кольчуге и с тяжеленной палицей в руках.
— Сидишь? — грозно спросила она. — На гусельках играешь?
— Афанасий… — расслабленно улыбаясь, молвил опустившийся электрик. — Друг…
— Друг, да не вдруг, — сурово отвечал Афанасий Филимошин, ибо это был он. — Вставай, пошли в Рязань!
— Ребята… — Надо полагать, Афанасий в глазах Альбастрова раздвоился как минимум. — Ну не могу я в Рязань… Афанасий, скажи им…
— А вот скажет тебе моя палица железная! — снова собираясь воедино, рёк Афанасий, и электрик, мгновенно протрезвев, встал и пошёл, куда велено.
Через полгода моя жизнь вошла в монотонную колею. Наступила зима. Теперь после захода солнца становилось так холодно, что выходить на дозволенную вечернюю прогулку совершенно не хотелось. Электрическая печь не согревала моей комнаты, и поэтому с наступлением темноты я сразу же забирался под одеяло и читал.
Как раз в этот период я заметил, что в южной лаборатории закипела работа. Из труб барака круглые сутки валил дым, окна светились ночи напролёт. И вот однажды, когда мой рабочий день окончился, в лабораторию вдруг вбежал высокий белокурый человек в роговых очках, с фарфоровой банкой в руках. На мгновение он остановился в двери как вкопанный.
— Простите меня, пожалуйста, мне необходимо видеть господина Шварца, — наконец пролепетал он по-немецки, растерянно улыбаясь.
— Господин Шварц куда-то ушёл. Наверно, в свою лабораторию, — тоже по-немецки ответил я.
— Увы, его там нет. Я там был. А это так срочно, так срочно…
— Может быть, я смогу вам помочь? — спросил я.
— Не знаю, не знаю… — Он прижал банку к груди. — Меня послал доктор Грабер… Нужно немедленно произвести полный анализ вот этого.
— Это как раз по моей части, — сказал я и протянул к нему руку.
Немец отскочил от меня и попятился к двери.
— А вы допущены к работам «Изольда-два»? — прошептал он, прикрывая ладонями свою драгоценную банку.
— Конечно! — нагло соврал я, решив, что сейчас мне представляется исключительный случай узнать нечто очень важное. — Конечно. Я допущен к работам «Изольда-два», «Зигфрид-ноль», «Свобода», «Лореляй», вообще ко всем работам цикла «Глиняный бог».
На меня нашло какое-то безрассудное вдохновение, и я придумывал шифры неизвестных мне работ с быстротой молнии. Он заколебался и робко спросил:
— А вы немец?
— Господи, конечно! Разве может иностранец быть допущен к этим исследованиям? Я родом из Саара, — продолжал я лгать, а мозг сверлила лишь одна мысль: «Скорее, скорее же давай твою проклятую банку, иначе будет поздно, иначе придёт Шварц».
— Тогда берите. Только я должен здесь присутствовать. Так мне приказали…
— Хорошо. Я-то ведь порядок знаю! Он протянул мне белую фарфоровую банку, закрытую крышкой.
— Что нужно определить? — спросил я.
— Концентрацию водородных ионов, количество кремния, натрия и железа.
— И все? — спросил я весело.
— Все. Только, пожалуйста, скорее…
В моей лаборатории под потолком горела яркая электрическая лампа. Кроме неё, ещё одна, без абажура, стояла на рабочем столе. Я подошёл к ней и открыл крышку.
Меня поразил запах находившейся там жидкости. Я слегка качнул банку и застыл, потрясённый, глядя, как по белоснежным стенкам стекает густая красная масса.
Это была кровь.
— Боже мой, что вы так медлите? Это же образец семнадцать-сорок два… От вчерашнего он отличается только концентрацией водородных ионов… Если анализ не сделать быстро, кровь скоагулирует!
Я поднял на немца вытаращенные глаза, продолжая сжимать банку. Я вдруг почувствовал, что она тёплая, более тёплая, чем её можно было нагреть в руках.
— А вы уверены… что она свернётся? — проговорил я наконец хриплым голосом, медленно подходя к немцу.
Он попятился, уставившись на меня своими огромными голубыми глазами. Так мы шли, очень медленно, он — пятясь к двери, а в двух шагах от него — я, судорожно сжимая фарфоровую банку.
— А теперь вы мне скажите, — проговорил я сквозь стиснутые зубы, — чья это кровь?
— Вы сумасшедший! — завизжал он. — Вы разве забыли? Серия «Изольда-два» — это кролики, крысы и голуби! Скорее же, вы…
И я захохотал. Я не знаю, почему я так испугался этой крови, почему она произвела на меня такое страшное впечатление. Кроличья кровь! Ха-ха-ха! Вот чудо! А я-то думал…
— Ах да, конечно! — воскликнул я, смеясь, и сильно ударил себя по лбу ладонью. — А я-то думал, что это по серии…
— А разве есть серия, в которой… — вдруг прервал меня немец и в свою очередь пошёл на меня… Его лицо исказили ненависть и презрение. Симпатичное и молодое лицо мгновенно стало страшным…
Трудно представить, чем бы кончилась эта неожиданная встреча, если бы в лабораторию не ворвался доктор Шварц. Он влетел как вихрь, разъярённый и взбешённый. Таким я его никогда не видел. Все его добродушие, любезность и обходительность исчезли. Ещё на пороге он не своим голосом заорал:
— Вон! Вон отсюда! Как ты смел лезть сюда без разрешения?!
Я думал, что все это относится ко мне, и уже приготовился ответить, как вдруг доктор Шварц подбежал к немцу и ударил его кулаком по лицу. Тот, закрыв рукой глаза, отскочил к окну, а Шварц догнал его и ударил ещё раз.
— Проклятая свинья, где препарат?!
Немец не ответил. Лицо его блестело от пота.
— Где препарат, я спрашиваю тебя, подлец!
— Он у меня, господин доктор, — негромко произнёс я по-немецки, протягивая фарфоровую банку Шварцу.
Шварц круто повернулся ко мне. До этого, казалось, он не замечал моего присутствия, но тут уставился на меня вытаращенными глазами:
— Какое право ты имел брать этот препарат? — заревел он. — Ах ты, французская свинья…
Он замахнулся, но я успел прикрыться рукой, и удар пришёлся прямо по фарфоровой банке. Удар был сильный, банка вылетела у меня из руки, ударилась о стену над моим рабочим столом и разлетелась вдребезги. На стене расплылось огромное красное пятно, тёмные струйки, быстро набухая побежали вниз. Кровь забрызгала весь стол, все мои бумаги.
Несколько капель попало на электрическую лампочку, и алые брызги пузырились на раскалённом стекле.
На мгновение водворилась мёртвая тишина. Наши глаза были прикованы к пятну на стене. Первым оправился я:
— Простите, что я взялся за это дело, но анализ, как заявил этот господин, был очень срочным…
— Срочным? — произнёс Шварц, как бы проснувшись. — Ах, да, срочным…
— Кролика только что убили, господин Шварц… — пролепетал белокурый немец.
— Да, только что. Кровь была ещё тёплой, и нужно было срочно определить концентрацию водородных ионов…
— Да, да. Черт возьми! А я-то думал… Этот негодяй Ганс мне сказал… Фу ты, какая глупость!..
Шварц подошёл к столу и стал носовым платком обтирать электрическую лампочку. Затем, совсем успокоившись, он улыбнулся и, как всегда, добродушно и весело глянул сначала на меня, а после на немца:
— Черт бы меня побрал! А ведь я, кажется, погорячился. Это все негодяй Ганс. Это ему следует задать трёпку. Впрочем, не сердитесь на меня, Мюрдаль. И вы, Фрёлих. Ведь вам, наверно, в детстве влетало ни за что ни про что от отца, который приходил домой не в духе. Поверьте, я хочу для вас хорошего. Пойдёмте, Фрёлих… Я сам извинюсь перед доктором Грабером за испорченный образец. Мы его повторим завтра. Простите меня, Мюрдаль, ещё раз. Ложитесь отдыхать. Уже поздно. Спокойной ночи.
Шварц приветственно помахал рукой и вместе с Фрёлихом, с которым я так и не познакомился, вышел из лаборатории. Фрёлих продолжал прижимать ладонь к разбитым губам Мне показалось, он посмотрел на меня с удивлением.
Оставшись один, я ещё несколько минут стоял перед столом, залитым кровью. В голове все перемешалось. Я слышал дикую брань доктора Шварца, робкий и удивлённый голос Фрёлиха, автоматически повторял про себя: «Изольда-два», «Изольда-два»…» Затем я погасил свет и ушёл в спальню. Мне совершенно не хотелось спать. Лёжа на спине, я уставился в темноту и продолжал думать обо всем случившемся. Неужели виной всему плохое настроение Шварца? Или, может быть, что-нибудь другое? Почему он так яростно набросился на Фрёлиха? Почему он вдруг так внезапно остыл? Что ему наговорил Ганс?
Я повернулся на другой бок. В пустыне поднимался ветер, и песчинки яростно ударяли в окно. В соседней комнате в трубе вытяжного шкафа завывал порывистый ветер… Ветер крепчал с каждой минутой, и вскоре окна лаборатории задрожали и зазвенели. Песок шипел на все лады, стараясь, качалось, процарапать себе щель в стенах, ворваться в дом и засыпать все. Я приподнялся на локтях и посмотрел в окно. Тьма была кромешная. Песчаная пыль плотной пеленой заволокла небо. Начинался ураган, песчаная буря. Во время таких бурь в воздух взвиваются тысячи тонн песка. Песчаные смерчи носятся по пустыне, вовлекают в движение новые горы песка, превращая день в ночь, ночь в ад…
Вдруг среди свиста и шипения до моего слуха донеслись какие-то странные звуки… Это было похоже на царапанье, скрежет, потрескивание… С каждой секундой оно слышалось все более и более явственно. Я встал с постели и подошёл к окну. Царапанье звучало теперь совсем близко. Я приник к стеклу, вглядываясь в беспросветную темноту и ожидая увидеть нечто непонятное и таинственное, что вызывало у меня одновременно и страх и любопытство. Я ждал, что вот-вот из потоков бешено несущегося песка вынырнет и прильнёт к стеклу с той стороны чьё-то страшное лицо… И вдруг я осознал, что скрипение и царапанье исходит не снаружи, а изнутри, что звук рождается здесь, в лаборатории, в соседней комнате!
Я бросился к двери и широко её распахнул, В этот момент скрежет был особенно громким. Как будто кто-то пытается в темноте вставить ключ в замочную скважину!
Я пошарил по стене и повернул выключатель. Спектрофотометрическая сразу наполнилась светом. Здесь все было так же, как час назад. Но странный звук слышался совершенно отчётливо. Откуда он шёл? Я медленно пошёл между столами и приборами, приблизился к вытяжному шкафу и наконец оказался перед большой металлической дверью, которая закрывала понижающий трансформатор. На серой чугунной двери был нарисован белый череп и две кости, перечёркнутые красной молнией. По-немецки было написано: «Внимание! Высокое напряжение!»
Да, звуки слышались отсюда! Кто-то пытался открыть дверь с противоположной стороны. Но кто? Разве там не трансформатор?
Так я стоял довольно долго, растерянно глядя на изображение черепа, пока скрежет металла внезапно не прекратился. Замок щёлкнул, и дверь приоткрылась.
Вначале я увидел только тёмную щель. А затем в щель просунулась голова человека. Я чуть было не вскрикнул, узнав Мориса Пуассона.
Наши глаза встретились, и он сделал мне знак, чтобы я погасил свет. Я щёлкнул выключателем и на ощупь вернулся к двери. Я не видел Мориса, но слышал, как тяжело он дышит. Затем он прошептал:
— У вас никого нет?
— Нет.
— Поверьте мне, я честный человек, и я не могу здесь больше оставаться.
— Что вы хотите делать?
— Бежать.
— Куда?
— Бежать отсюда во Францию. Рассказать всем всё…
— А разве отсюда нельзя уйти просто так?
— Нет.
— Как же вы собираетесь бежать?
— Это моё дело. У меня нет времени на объяснения. Который час?
Я глянул на светящийся циферблат ручных часов:
— Без четверти два.
— Через семь минут они будут далеко…
— Кто?
— Часовые. Вот что. Возьмите этот ключ. Он позволит вам кое-что узнать. Только не ходите по правой галерее. Идите прямо. Поднимитесь по ступенькам вверх и откройте такую же дверь, как эта. Я думаю, на моё место они найдут человека не раньше чем через месяц. За это время вы успеете все узнать.
— Чем я могу вам помочь?
— Три вещи: очки, бутылку воды и стакан спирта. Спирт я выпью сейчас.
— У меня нет очков против пыли. У меня рабочие очки. Кстати, почему вы не входите в комнату?
— Подождите. Так просто войти к вам нельзя. Давайте очки. Сейчас мне без них не обойтись. Песок.
Я вернулся в свою комнату и взял со стола свои очки. Затем ощупью нашёл бутылку с завинчивающейся крышкой и наполнил её водой. Пуассон выпил стакан спирта и запил водой из бутылки.
— Так. Кажется, все. А сейчас берите меня на спину и несите до наружной двери. Если там все спокойно, я выйду.
— На спину? Вас? — изумился я.
— Да. Вы понесёте меня. Иначе они узнают, что я у вас. Поворачивайтесь.
Он обхватил меня за шею, я взвалил его на спину и понёс к выходу.
Когда я открыл наружную дверь, облако песка яростно набросилось на нас. Несколько секунд мы вслушивались в воющий ветер. Морис тронул меня за плечо.
— Пора. Прощайте. Не забывайте, что вы — француз и человек. Заприте дверь в трансформаторный ящик. Прощайте. Скоро и вам все станет понятным…
Он наклонился и нырнул в стонущую темноту.
Я возвратился в лабораторию, зажёг свет и запер дверь трансформаторного ящика.
В эту страшную ночь я не мог уснуть. Только под утро я забылся тяжёлым, переполненным кошмаром сном. Меня разбудил яростный телефонный звонок.
— Мюрдаль, вы спите как мертвец! — услышал я резкий голос фрау Айнциг. — Почему вы ещё не на работе? Вы не спите по ночам и, как лунатик, бродите по лаборатории, но это ваше дело. А на работу извольте подниматься вовремя.
— Боже, а сколько сейчас времени?
— Сейчас две минуты десятого.
— Да, но ведь такая темень..
— Хотя это в мои обязанности и не входит, могу вам сообщить, что на дворе ураган, — ответила она язвительным тоном и повесила трубку.
Я быстро оделся и пошёл умываться.
— О, Великий Трор! — растолстевший на казённых харчах Ышт бочком протиснулся в дверь.
— Чего там ещё? — огрызнулся Трор, не поднимая головы от бумаг. На бумагах длинноухие девицы в фривольных нарядах исполняли эльфийский народный танец на шесте.
— У нас кончились деньги… — Трор с большим трудом оторвал взгляд от дамских прелестей и вперил его в нервно потеющего работника Гномской канцелярии.
— Как это кончились, что, сразу все?
— Все, — понурился Ышт.
— Совсем все?
— Совсем.
— А где мы их обычно берём? — Трор задумчиво почесал лоб пухлой наманикюренной ладошкой, давно отвыкшей держать боевой топор.
— Так у эльфов…
— Ну, так и возьмите у эльфов! Всему вас учить надо, — обрадовавшись тому, что проблема нашла своё решение, Трор вернулся к созерцанию танцующих эльфиечек.
— Мой господин, но эльфы больше не дают. Хуже того, они просят отдать то, что мы уже взяли… — брови Трора поползли вверх.
— А мы?
— А у нас нет.
— Хммм, а куда ж мы всё проср… потратили-то? Я так даже и не заметил, что они были…
— Нууу, как вам сказать. На зарплаты?
— На чьи? — брови Его Величества доползли до линии роста волос и остановились.
— Так на наши же. У всех замковых служащих дома новые строятся, дети в эльфийских школах учатся, поездки опять же. Командировочные. Стулья во дворец… — Ышт страдал, потел, морщился и переминался с ноги на ногу.
— В чей дворец?
— Так в ваш, о Великий.
— Ага. Эти что ль? — Трор пнул ногой красивый деревянный стул с гнутыми ручками и бархатной спинкой.
— И эти тоже… — вздохнул Ышт.
— Тааак, хреново. А налоги? У нас же где-то там, в нижних штольнях, есть подданные. А подданные должны платить налоги.
— Эти подданные уже по старым штрекам всех крыс пожрали и друг за друга принялись, к ним туда страшно лезть, за налогами-то.
— Так указ напиши — пусть сами приносят, зачем к ним лезть? — Трор потёр ладони друг о друга, уже представляя себе как налоговые поступления превращаются в латунные флюгера и автоматическую гаражную дверь нового строящегося дома.
— Боюсь я, Ваше Величество, что налогов в этом году не будет. Не соберём… — понурился Ышт и, на всякий случай, ещё помня суровый нрав господина, сделал маленький шаг назад, подальше от стола.
— Так надо поднять!
— Налоги? — вытаращил глаза Ышт.
— Ну да! Это же так логично… Если налоги маленькие и их не заплатят — мы не получим ничего, а если налоги большие — то даже если заплатят хоть что-то, это уже будет больше, чем ничего. Правильно? И штрафами, штрафами их ещё обложить! — в глазах Его Королевского Величества загорелся знакомый алчный огонёк.
— Как бы они нас чем-нибудь не обложили, о Великий. И если у них денег нет совсем, то хоть маленький налог сделай, хоть большой — денег больше не станет. Расстроятся только.
— Но тогда они нам будут должны! — Трор хохотнул и огладил круглящиеся над широким ремнём бока.
— Ну, Вашество, это вроде бы как наш народ… Это ж мы ему должны…
— Это где такое написано? — нахмурился Его Величество.
— Не знаю, слышал где-то, кажется… — начал оправдываться Ышт.
— Кажется-ёжится… Забудь. Мы пока эльфам должны. Вот это уж должны так должны… А у меня, опять же, дом недостроенный стоит… И дети недоучены… О! Поздравь меня, я гений.
— Поздравляю, Ваше Величество, вы — гений! А почему?
— Бери перо, бумагу и увековечивай: «Дорогие эльфы, пишет вам Великий Трор, король гномов, и вот по какому делу. Мы лично, а так же все наши верноподданные гномы, заболели на редкость заразной заразой и посему денег вам отдать не можем. Потому что зараза, как всем известно, она на деньгах завсегда оседает и через них передаётся. Поэтому все заразные деньги мы закопали в дальний могильник, чтобы спасти вас и весь мир от опасности заражения. Будьте так любезны, завтра к часу дня оставить сундук со свежими незаразными деньгами у входа в центральную штольню. Доставка должна быть бесконтактной». Записал?
— Будь-те-так-лю… — Ышт, закусив кончик языка, старательно водил по бумаге старым гусиным пером.
— Хорошо. Сколько мы им сейчас должны?
— Десять миллионов золотом… — прошепелявил Ышт.
— Тюююю… Этож за сколько лет?
— За двадцать…
— Нда, сурово. Так, хорошо,пиши дальше: «В сундуке должно быть четыре миллиона золотом, мелкими старыми монетами. Мы пересчитаем. Если в назначенное время деньги не будут нам переданы, или их будет меньше, чем запрошено, мы лично приедем к вам с дипмиссией обсуждать реструктуризацию наших долгов. Карантин-карантином, болезнь-болезнью, но честь гномья превыше всего.»
— Чч-четыре м-м-миллиона? — Ышт вытер рукавом выступившую на лбу испарину и удивился тому, что пот почему-то холодный.
— А ты как думал… Надо по максимуму просить, пока есть возможность, — потом не дадут. У нас же зараза, форс-мажор…
— Какой мажор? — уточнил Ышт.
— Форс! Непреодолимой силы обстоятельства…
— Да? А какие?
— У нас деньги заканчиваются, дебил! А дома стоят недостроены и дети наши у эльфов сидят недоучены! — Его Величество Король гномов хлопнул себя по коленям, достал трубку, неспеша набил её дорогущим табаком — и закурил, выпуская кольца дыма в низкий потолок.
— Но их же потом отдавать… эти четырнадцать миллионов…
— Дааа… Но вот только уже не нам. А там глядишь, и эти, в штольнях, крыс доловят и за ум возьмутся. Налоги платить — это же гражданский долг любого сознательного гнома.
Ышт вздохнул, вспомнил, что у дома ещё не хватает хозпостройки. И стеклопакеты тоже неплохо было бы поменять. А жена недавно просила третью кротовью шубу. Аккуратно вывел последнюю букву. Поставил точку. И протянул бумагу на подпись.