Марлен Андреевич посмотрел на часы – двадцать один ноль-ноль. Даже с учетом всевозможных задержек и приключений дочь уже как минимум с час должна быть дома. Но ни Альбины, ни звонка.
После того памятного завтрака у них как-то сама собой, без торжественных договоров, сложилась традиция встречаться за утренним и вечерним столом. Ничего особенного в этих посиделках не было, но чувствовалось, что дочь, как и он сам, придает этим встречам большое значение.
Он даже заметил за собой некую тягу к ведению хозяйства, чего раньше у военного медика Вихорева, отделенного от быта тещиными хозяйственными принципами, не наблюдалось. Марлен Андреевич после службы довольно часто заезжал на рынок, где восполнял домашние запасы овощей и фруктов, мяса, птицы и других продуктов.
Вот и сегодня, освободившись чуть раньше положенного, он не преминул завернуть на Кузнечный, где сторговал у приветливого узбека со сморщенным, как печеное яблоко, лицом две шикарные чарджоуские дыни и несколько бурых надтреснутых гранатов. Очень хотелось порадовать Альбину.
Огромные, будто фитильные ручные снаряды петровских бомбардиров, дыни лежали перед ним на столе, а дочери все не было, и впервые за эти последние недели Марлен Андреевич чувствовал себя неуютно.
С трудом отгоняя дурные мысли, он устроился в кабинете и попытался поработать над статьей для одного медицинского журнала, но отвлечься не удавалось. Вынул из бара бутылку коньяка, поставил на стол. Пошел на кухню за стаканом и вдруг остановился. «Стыдно, генерал! Ведешь себя, как баба!» Стакан исчез в глубоком ящике стола. Марлен Андреевич выключил лампу и, откинувшись в рабочем кресле, стал ждать…
Стрелки на светящемся циферблате командирских часов показывали без четверти час по полуночи, когда хлопнула входная дверь. «Выйти или не выйти?» Пришедшее облегчение было так велико, что организм сам принял решение. Марлен Андреевич мгновенно уснул.
* * *
Альбина долго не могла уснуть. Это было что-то новое, не похожее ни на какие другие известные ей ощущения. «Зависть к чужому счастью?» Она старательно вспоминала все обстоятельства вечера и собственную реакцию на них, но ничего «завистливого» в себе не обнаружила. «Томление души одинокой?» – всплыло в памяти название старинного романа, который часто перечитывала покойная бабушка. «Да, что-то очень похожее».
Она села в постели, включила ночник. Напротив стоял небольшой письменный стол. Стена над ним была сплошь увешена девичьими сувенирами – рисунками, какими-то открытками, памятными фотографиями. Сейчас, когда на эту стену падал неяркий свет ночника, хорошо была видна фотография, на которой смешные шестиклашки Вихорева и Невский сидели в школьном дворе на пачках макулатуры рядом с огромными товарными весами и улыбались.
Альбина выскользнула из-под одеяла и босиком подбежала к столу. Выдвинула ящик. Сверху, на стопке институтских конспектов, лежал конверт, адресованный «А. Вихоревой». Прижимая его к груди, она вернулась обратно, под уютный свет ночника, освещавшего сценку из далекой страны детства, дорога в которую безвозвратно утеряна…