7 июля 427 года от н.э.с. Исподний мир. Продолжение
Хлебное вино выветрилось из головы уже к полудню. Йока, как ни старался, не мог забыть страшное происшествие на Дворцовой площади: перед глазами всё время появлялось мёртвое тело женщины с окровавленным лицом и сорванным скальпом.
Он жмурил глаза, мотал головой, но по спине всё равно бежали мурашки, а видение не исчезало. Они со Змаем вернулись в трактир «Пескарь и Ёрш», и днём там было совсем тихо.
Спаска ещё спала, а её «мамонька» возилась на кухне.
Йоке совсем нечем было заняться – здесь не было даже книг, чтобы почитать.
– Змай, а доскажи мне сказку.
– Какую сказку? – Змай изобразил на лице удивление.
– Про Зимича. Которую рассказывал ночью на болоте, помнишь?
– А, эту… Давай сначала разбудим кроху и пообедаем. Я считаю, сейчас самое время пообедать.
– Я не буду обедать, – подумав, сказал Йока.
– Да ты чего, Йока Йелен? Это здешний воздух так плохо на тебя влияет?
Йока ухватился за эту мысль:
– Да. Это воздух. И в голове ещё шумит…
– Врёшь ты, конечно. Я думаю, это сегодняшняя казнь произвела на твою неокрепшую детскую психику такое сильное впечатление. А?
– У меня вполне окрепшая психика. И Важан так говорит, – неуверенно ответил Йока.
– Да ладно притворяться. Ну в самом деле зрелище не из приятных. Я-то привык, но не все же такие привычные, как я.
– Змай, а что, тут часто такое происходит?
– Да нет, не очень. Хстов – большой город по меркам Исподнего мира. Возможно, даже больше Лиццы. И тут умеют обращаться с толпой, во время праздников на площадях всегда порядок. Но людей тут убивают много и часто – здесь совсем по-иному оценивают человеческую жизнь.
– Но ведь все должно быть наоборот! Если людей мало, если они часто умирают от голода и болезней, человеческая жизнь должна иметь бо́льшую ценность!
– Нет, Йока Йелен. Я тоже думаю, что дело должно обстоять именно так. Но есть ещё Храм, который обещает людям солнечный мир Добра после смерти. И, знаешь, многие верят. А раз жизнь после смерти будет счастливей, чем до, тогда зачем ею дорожить? Особенно чужой. Своя жизнь, понятно, ближе и дороже, умирать почему-то никто не спешит, но к чужой смерти, даже к смерти близких, относятся не так, как в Верхнем мире. А вот кого я не понимаю, так это чудотворов. Они всегда были стратегами, смотрели вперёд не на пять-десять лет, а иногда на столетия. Именно они должны позаботиться о том, чтобы численность населения Исподнего мира не сокращалась. Они же в своей стратегии этого не учитывают – о чём я, собственно, и написал твоему Инде Хладану в сделанном мною расчёте. Если бы у них на примете было ещё три-четыре таких же мира, как мой, я бы их понял: выкачивай энергию до тех пор, пока возможно, и не отдавай взамен ничего. Но, по-моему, таких миров на примете у чудотворов нет. И твой мир погибнет до того, как вымрет мой. А гибель твоего мира ускорит смерть моего.
– Змай, но ведь не все же чудотворы одинаковые. Есть Страстан, а есть, например, Инда. Может, кто-то из них понимает, что происходит, но ничего не может сделать?
– Думаю, Инда из тех, кто очень даже может что-то сделать. Но ты прав, не все чудотворы одинаковые. Я знаю по меньшей мере двоих, на которых можно положиться. И которые действительно делают что-то для моего мира.
– Двоих? И кто это?
– Одного ты не знаешь, а второй… Я ещё не совсем в нём уверен, но всё говорит в его пользу. Это Крапа Красен, у которого сейчас служит Волче. Я давно на него обратил внимание, ещё когда читал его статьи в Энциклопедии Исподнего мира. Знаешь, можно по-разному изучать историю, обществоведение, географию… С разными целями. Чудотворы обычно изучают наш мир с самыми что ни на есть утилитарными целями: как выкачать отсюда побольше энергии и поменьше за это заплатить. Но Красен другой, его интерес искренний, он… Мне кажется, он делает это с любовью. Это он добился сохранения жизни колдунам, пусть и не законодательно, но на деле. Конечно, продавать колдунов в рабство – это не лучший вариант, но всё же их не убивают теперь сотнями, как сто лет назад.
– А… та женщина сегодня на площади?
– Ну, это расправа толпы, откуда толпе знать о негласных договоренностях Храма и чудотворов? Люди боятся колдунов так же, как в Славлене боятся мрачунов.
– Но в Славлене никто не убьёт мрачуна вот так, на площади, – возразил Йока.
– Не факт. Однако в Славлене люди образованны, сыты, одеты, защищены – жестокость более свойственна голодным и испуганным, сытый человек благодушней, щедрей, снисходительней.
Что-то крикнула с кухни «мамонька» – наверное, про скорый обед, – и Змай сказал, что пора будить Спаску. А потом до самого вечера они сидели в комнате Йоки и слушали долгий рассказ Змая.
Йока устроился на постели, а Спаска – на ковре, положив голову Змаю на колени. Было сумрачно – мозаичные окна пропускали мало света, особенно в пасмурную погоду. Здесь не было солнечных камней, чтобы включить настольную лампу, но Йока, слушая историю Зимича и заранее зная, зачем в его мир пришли чудотворы, ненавидел солнечные камни всё сильней.
А может, это Змай умел так рассказывать, что история брала за душу? А ещё Йока смотрел на Спаску – и ему было грустно на неё смотреть. И Бисерку он почему-то представлял похожей на неё.
– Татка, а разве девушка может до свадьбы позволять такое своему возлюбленному? – спросила Спаска, когда рассказ дошел до любви Зимича и Бисерки.
– Нет, не может, – кашлянул Змай, словно опомнившись. – Во всяком случае, не в тринадцать лет. И особенно та, которая хочет выйти замуж за такого поборника благонравия, как Волче. Это Зимич смотрел на такое сквозь пальцы, Волче сквозь пальцы смотреть не будет. И вообще, для девушек это всегда плохо кончается.
– Татка, но если Зимич смотрел на такое сквозь пальцы, то разве ты смотришь иначе?
– Кроха, между возлюбленной и дочерью огромная разница. Возлюбленных – пруд пруди, а дочь у меня одна.
– У Волче только одна возлюбленная, – улыбнулась Спаска.
– Вот поэтому он тоже рассуждает иначе, чем Зимич. Не сбивай меня.
На том месте, где выяснилось, что Бисерка на самом деле дочь Айды Очена, Йока вдруг посмотрел на эту историю совсем иначе. Потому что Спаска была дочерью Змая.
– Татка! – Спаска запрокинула голову, чтобы посмотреть ему в лицо. – Ну какой ты смешной!
– Я? Смешной?
– Конечно!
– Волче так не показалось… – проворчал Змай и почему-то потрогал подбородок. – И не перебивай меня! Я и сам собьюсь.
Начинало темнеть, когда рассказ подошел к концу. И когда Змай закончил, Йока долго не мог прийти в себя, потрясённый историей второго Откровения Танграуса.
Спаска не знала, что второе Откровение наизусть учит каждый школьник, что профессор Важан и тот не знает, что было на самом деле, что лучшие эксперты Верхнего мира изучают Откровение вдоль и поперек, надеясь разгадать его тайну…
– И что же было дальше, Змай? – спросил Йока через минуту.
– У, дальше было много всякого разного. Была Цитадель, вольный город, который построил Вереско Хстовский из рода Белой Совы – студент, который играл портняжку. Цитадель пала одиннадцатого сентября двести семьдесят третьего года. Кое-что, конечно, от неё осталось – книги, знания. Сейчас Милуш Чернокнижник пытается из своего замка сделать новую Цитадель. Да, и колдуны теперь – не бесноватые старики, это образованные люди, вроде Ловче, хотя и любят жить в деревнях, где нет стен, и довольствуются малым.
– Нет, Змай, что было с Зимичем?
– С Зимичем? В общем-то, это был уже не Зимич. Да ничего особенного с ним и не было. Жил себе в домике Айды Очена, сочинял сказки, некоторые даже напечатали – когда-то в этом мире было и книгопечатание, это теперь книги переписывают от руки на пергамен, потому что бумага не может долго храниться. Ещё Зимич убивал чудотворов, если они пытались пройти в Исподний мир. Ну, ещё строил вместе со всеми Цитадель. Ходил по городам, мутил народ. Научился превращаться в разных других тварей, кроме змея, и частенько бывал в Верхнем мире.
– Что, он так и не женился?
– Нет, отчего же… Женился, и много раз.
– А… Бисерка?
– Дивна Оченка, ты хотел сказать? Она растолстела.
– Что, и всё?
– А что ещё? Зимич видел её только однажды, через несколько лет, в Верхнем мире.
– А кто же сделал эти светящиеся надписи на стенах?
– Ловче. Со студентами. Трудней всего было сделать надпись на Дворцовой площади, её делали с крыши кареты, в несколько заходов. Днём надписей было не видно, поэтому никто ничего и не заподозрил, а в темноте они засветились.
– Ну хорошо, а учёные? Их казнили?
– Казнили пятерых. Остальные, как и предрекал Айда Очен, до конца своих дней славили Предвечного и его чудотворов.
– Что, и Борча?
Змай вздохнул, помедлив:
– Да, и Борча. Он стал профессором на факультете теософии и как-то раз с жаром убеждал Зимича, что доказать отсутствие солнечного мира Добра нельзя, поэтому можно принять на веру его существование.
– И профессор логики? Который был готов умереть за свои убеждения?
– Нет, его как раз казнили. – Змай тряхнул головой. – Сожгли. На колеснице, увитой цветами, вместе с крылатым конём.
– А Зимич больше не превращался в змея?
– Как же, превращался. В лесу, где его никто не видел, кроме чудотворов, которых он убивал. Кстати, интересная деталь: он всегда ломал левую руку или до превращения, или будучи змеем. И каждый раз – случайно. Но когда Исподний мир потерял слишком много энергии, в змея Зимич превращаться перестал.
– А потом?
– А что потом? Разное было «потом». Ещё он изучал мистицизм и оккультизм. Математику. Механику. Естествознание. Да много всего изучал. Собирал колдунов в Цитадель. Ну… всего и не упомнишь…
– Нет, Змай, ты не говоришь самого главного.
– Да ну? И что же здесь главное, по-твоему?
– Змай, ну признайся, он и сейчас собирает колдунов и превращается в разных тварей.
– Всё может быть, Йока Йелен. И главное не в этом. Главное в том, что всё это время он видел, как чахнет его мир и цветёт мир чудотворов. И ничего не мог с этим поделать. Пока профессор Важан не удумал создать Вечного Бродягу.
– То есть, если бы не было Откровения Танграуса, Важан бы не создал… Вечного Бродягу. А если бы Важан не создал Вечного Бродягу, Зимич в облике змея не увидел бы крушения Верхнего мира? Как же так?
– Ты слишком умный, Йока Йелен. Наверное, мало увидеть крушение Верхнего мира – нужно ещё приложить руку к тому, чтобы оно состоялось.