В причине, по которой Ригальдо все глубже зарывался в работу, разрываясь между «Нордвудом» и рестораном, подрываясь на звонки своего управляющего в любое время и нервно контролируя все — от ремонта засорившегося стока до проверок персонала миграционной службой, Исли не сомневался — и знал, что Ригальдо не станет ее обсуждать.
Дело, конечно, было в ребенке — точнее, в полной неспособности Ригальдо общаться с детьми.
Они были на «родительских встречах» уже трижды, и Исли был вынужден констатировать: не все идет так, как он себе представлял. Ригальдо и Бекки по-прежнему относились друг к другу с настороженностью обитателей зоопарка. Это проявлялось даже тактильно — Исли заметил, что, в отличие от него, его муж никогда не брал девочку за руку, не гладил по голове, не сажал на колени. Бекки, казалось, тоже не очень хорошо понимала, какую функцию несет «второй папа»; однако в ее голове накрепко засело, что без «второго папы» не будет ни Исли, ни нового дома, — не будет вообще ничего. При этом Исли не считал, что Ригальдо совсем не интересуется девочкой — тот очень внимательно присматривался к ней на этих встречах, и иногда его лицо становилось очень напряженным, как будто он конспектировал про себя ее речь, но все, что он мог сказать сам, было из серии: «У тебя развязались шнурки», «Сперва доешь то, что в тарелке» или «Я попрошу салфетки, надо вытереть руки».
Все эти дни Исли играл с ней за двоих.
Его никто никогда не учил этому, все как-то само получалось. Куратор с удивлением говорила, что «мистер Фёрст, должно быть, прирожденный психолог»; Исли не был с ней согласен — он ни черта не знал о детской психологии, как и о разных других «логиях». Ему просто было интересно играть с Бекки, и он развлекал ее — как мог.
Все было хорошо, а на третьей встрече, которая была назначена в развивающем центре, одна из воспитательниц отозвала Исли расписаться в документах, добавив: «Ну, а с ребенком пока поиграет мистер Сегундо».
Исли только успел подумать, что понятия «мистер Сегундо» и «поиграть» сомнительно сочетаются друг с другом, как перед его носом закрыли дверь комнаты. Последнее, что он увидел — это распахнутые в ужасе глаза Ригальдо, который мотал головой: «Нет-нет-нет!».
Расписываясь в огромной стопке бумаг, Исли был готов ко всему: к детским слезам, непониманию, ну или к какому-нибудь тупому чуду, в духе Диснея. К чему они с куратором совершенно не оказались готовы, так это к тому, что, вернувшись в игровую комнату, они увидят там одного Ригальдо, растерянного и бледного, который скажет:
— Вы не поверите, но она попросила меня сосчитать до тридцати, и… ее нигде нет.
Поднялся переполох. Куратор бросилась заглядывать за шкафы и за кресла, кто-то принялся звать Бекки, кто-то отправился смотреть, не выскользнула ли девочка к лифтам. Исли прошелся вместе со всеми по комнатам, в которых занимались другие дети, а потом рванул вверх створку подъемного окна в туалете.
Бекки сидела в углу металлической пожарной площадки, обняв коленки, тихая и довольная. Далеко под ней в переулке толкались машины, играла музыка, сильно пахло жареной рыбой.
— Я так и думала, что никто больше не догадается! — радостно заявила она, когда Исли вылез на площадку и на руках передал ее воспитательницам через окно, как кота. — Я так люблю прятки! А тот папа так меня и не нашел!..
«Тот папа» стоически промолчал. Куратор и психолог наперебой радовались, что с ребенком все хорошо, а на щеках Ригальдо горели алые пятна. Исли постарался увести его как можно скорее.
Психанул он уже дома. Напрасно Исли пытался сказать, что ничего страшного не произошло — Ригальдо тыкал ему пальцем в грудь и орал, что он, мать его, никогда не умел играть, и нельзя ли ему быть тем из отцов, который приходит с работы и ложится с планшетом?
Исли согласился не колеблясь, и к этой теме они больше не возвращались. Вот только Ригальдо все равно ходил мрачный. Исли не знал, в чем дело — во внутреннем перфекционизме или в чем-то более личном. Со злосчастного свидания прошло уже четыре дня — а тот все злился, нервничал и работал, работал, работал, как будто «вошел в цикл», чтоб его. Исли был готов играть по любым правилам, лишь бы вывести его из этого состояния — до того, как кто-нибудь из них чокнется.