На следующее утро я проснулся поздно. Занавес раздвинули. Стоял серый зимний день. Постель Амброзиуса пустовала. За окном виднелся небольшой дворик и сад, окруженный колоннадой и с фонтаном в центре. Позже я рассмотрел, что струя полностью замерзла и превратилась в кусок льда.
Плитка пола согревала мои босые ноги. Я потянулся за белой туникой, оставленной вечером у кровати, но вместо нее обнаружил новую, темно-зеленую и моего размера. Рядом лежал хороший кожаный ремень и пара новых сандалий. Была даже новая накидка светло-зеленого, как бук, цвета и с медной застежкой. На застежке был выгравирован покрытый эмалью дракон на пурпурном фоне. Такого же дракона вечером я заметил у него на печатке.
Впервые я почувствовал себя принцем. Странно, что это произошло в тот момент, когда судьба, казалось, полностью отвернулась от тебя. Здесь, в Малой Британии, я не имел ничего: ни титула побочного сына, ни родственников, ни куска собственности. Я ни с кем, кроме Амброзиуса, не успел толком поговорить. Для него же я был слугой, иждивенцем, которым можно вертеть как угодно, сохранив своей милостью ему жизнь.
Кадал принес мне завтрак, состоявший из ржаного хлеба, медовых сот и сушеного инжира. Я спросил, где Амброзиус.
— На учениях, с людьми. Каждый день смотрит, как проходят учения.
— Что, ты думаешь, он хочет от меня?
— Все, что он передал тебе, так это быть здесь, пока не отдохнешь. Мне надо послать человека на корабль, чтобы он забрал твои вещи.
— Не так уж их и много. Пара туник, сандалии, завернутые в голубую накидку, и брошь-застежка, подаренная мне матерью, и разные мелочи.
Я коснулся складок дорогой туники.
— С этим не сравнить. Я надеюсь, Кадал, что смогу отплатить ему. Он не сказал, что от меня требуется?
— Ни слова. Уж не думаешь ли ты, что он станет поверять меня в свои тайные замыслы. Делай сейчас то, что он сказал. Устраивайся, как дома, не болтай лишнего и не попадай в неприятности. Не думаю, что тебе удастся часто его видеть.
— Я тоже так считаю, — ответил я. — Где буду жить?
— Здесь.
— В этой комнате?
— Вряд ли. Я имею в виду — в доме.
Я отодвинул блюдо в сторону.
— Кадал, а Утер живет в собственном доме?
В его глазах что-то мелькнуло. Кадал был коренастый плотный человек с квадратным красноватым лицом, с большой копной черных жестких волос. Мелкие черные, как оливки, глаза дали мне понять, что все во дворце знали, что произошло прошлой ночью между мной и принцем.
Страница 46 из 141
— Нет. Он живет здесь же. Бок о бок со всеми.
— А…
— Не беспокойся. Тебе не придется часто с ним видеться. Он через неделю-другую уезжает на север. Наверное, он уже совсем забыл о тебе.
Кадал улыбнулся и вышел.
Он оказался прав. В течение двух недель я совсем не видел его, потом Утер уехал с воинами на север. Поездка планировалась в качестве учебного похода, а также с целью сбора провианта. Особо я не жалел о разлуке с Утером. Мне почему-то казалось, что ему не по душе мое присутствие в доме его брата. Доброта же Амброзиуса ко мне немало раздражала его.
Я ожидал, что после той ночи мы совсем перестанем видеться с Графом. Однако он часто по вечерам присылал за мной. Во время встреч расспрашивал меня, слушал мои рассказы о доме. Устав, он просил сыграть ему на лире. Иногда мы играли партию-другую в шахматы. К моему удивлению, мы сражались на равных, и я не чувствовал, чтобы он мне поддавался. Здесь широко распространены кости, но он не рисковал противостоять несовершеннолетнему предсказателю. Шахматы имели большее отношение к математике, нежели к волшебству, и менее подчинялись законам черной магии.
Он сдержал свое обещание и растолковал мне значение виденного в ту ночь сна. Время шло, воспоминания затуманивались. Я уже начал считать, что увидел его под влиянием холода, голода и… старого рисунка на моем римском сундуке в Маридунуме, на котором были изображены стоящий на коленях бык, человек с ножом и усеянный звездами небесный свод. После рассказа Амброзиуса я понял смысл той картины. Я увидел бога, покровительствовавшего воинам, бога Слова, Света, Доброго Пастыря, посредника между единым богом и человеком. Мне привиделся Митра, пришедший тысячу лет назад из Азии. Амброзиус рассказал мне, что он родился в середине зимы в пещере, пока пастухи смотрели за сиявшей звездой. Он был создан из земли и света, отделившись от скалы. В левой руке держал факел, а в правой — нож. Он убил быка, чтобы, окропив почву, дать земле жизнь и плодородие. После последней трапезы из хлеба и вина его отозвали на небо. Он являлся богом-символом силы и доброты, храбрости и воздержания.
— Бог воинов, — повторил Амброзиус. — Поэтому мы установили здесь его культ. Подобно тому, как это делалось в римских армиях, мы нашли точку соприкосновения, общую для всех командиров, начальников и мелких королей всех мастей и убеждений. Я не могу рассказать тебе о богослужении, это запрещено, но представление ты уже имеешь. В ту ночь я со своими офицерами как раз собрался на проведение этой церемонии. Но твой рассказ о вине и хлебе, убийстве быка произвел сильное впечатление. Ты узнал об этой церемонии больше, чем нам вообще разрешено. Когда-нибудь узнаешь о ней подробно. А до тех пор будь осторожен, и если тебя спросят о видении, то помни, что это лишь сон. Понял?
Я кивнул, но в голове у меня вертелась лишь одна мысль. Вспомнилась мать, христианские священники, Галапас, источник Мерлина, все виденное в воде и слышанное на ветру.
— Ты хочешь посвятить меня богу Митре?
— Мужчина берет власть, как бы она ему ни досталась, — проговорил он. — Ты сказал, что не знаешь, под покровительством какого бога находишься. Возможно, ты идешь по стезе, освященной Митрой. Она и привела тебя ко мне. Посмотрим. Пока же он останется покровителем воинов, и нам еще потребуется его помощь. А теперь, если хочешь, неси лиру и спой мне…
Он обращался со мной лучше, чем с принцем, так, как не обращались со мной даже в доме деда.
Кадала приставили ко мне в качестве личного слуги. Вначале мне показалось, что ему это может не понравиться и он расценит это как понижение по службе.
Но потом понял, что он доволен. Вскоре у нас установились приятельские отношения. Поскольку во дворце не было детей моего возраста, он стал моим постоянным спутником. Сначала мне дали собственную лошадь Амброзиуса, но потом я стыдливо попросил заменить ее на лошадь поменьше, подходящую моему росту. Так у меня появился небольшой крепкий серый конек. В порыве тоски я назвал его Астером.
Так прошли первые дни. Вместе с Кадалом я изучал округу. Мороз не сдавал позиций, но вскоре пришли дожди. Поля заболотились грязью. Дороги стали скользкими и ненадежными. Во все углы проникал холодный ветер, дувший день и ночь. Малое море приобрело металлический серый цвет и покрылось барашками. Каменные истуканы покрылись с северной стороны темными пятнами влаги. Однажды я попытался найти изваяние с обоюдоострым топором и не смог. Зато мне попалось другое. При особом освещении можно было заметить вырезанный на камне кинжал. Мой пони не любил эту дорогу.
Конечно же, я изъездил город вдоль и поперек. В центре стоял замок короля Будека, возвышавшийся на каменной гряде и обнесенный высокой стеной. К воротам вела мощеная дорога. Я часто видел, как по ней во дворец въезжал Амброзиус или его начальники. Сам же я не заезжал дальше охранного поста, расположенного у основания горы. Несколько раз видел и короля Будека, выезжавшего вместе со своими людьми. Его волосы и борода совсем побелели, но на крупном гнедом мерине он смотрелся лет на тридцать моложе. Ходило бесчисленное множество историй о его искусстве владения оружием и о данной им клятве отомстить Вортигерну за убийство своего кузена Констанция.
Страница 47 из 141
Месть грозила затянуться на всю жизнь. Для столь бедной страны не представлялось возможным собрать армию, способную победить Вортигерна и саксов. Но теперь уже скоро, как говорили люди…
Ежедневно, при любой погоде проводились учения. Сейчас Амброзиус располагал армией в четыре тысячи человек. Что касается расходов короля, то они окупали себя. В тридцати милях от города проходила граница с владениями одного молодого короля, алчного до чужого добра. Его сдерживали лишь сведения о растущей мощи Амброзиуса и репутация его воинов. Будек и Амброзиус распространяли слухи об оборонительных целях, боясь, чтобы Вортигерн ничего не узнал. Известия о подготовке Амброзиуса к войне доходили до него лишь в форме слухов, не содержащих ничего конкретного. Вортигерн считал (как того и хотел Будек), что Амброзиус и Утер смирились со своей участью изгнанников и поселились в Малой Британии как наследники Будека и сейчас их заботила лишь охрана границ королевства.
Такое впечатление поддерживалось и тем, что армия использовалась для заготовки продукции для города и других гражданских работ. Закаленные воины Амброзиуса выполняли любые обязанности. Они обеспечивали дровами целый город, копали торф и обжигали уголь, строили и работали кузнецами. Воины делали не только оружие для себя, но и инструменты для обработки земли и строительства — лопаты, плуги, топоры и косы. Они объезжали лошадей, пасли и забивали скот, строили повозки. Они могли вырыть ров и огородить лагерь за два часа и убрать все за час. В армии имелся инженерный корпус. Их мастерские занимали половину квадратной мили. В них можно было изготовить что угодно, начиная от висячего замка и кончая кораблем. Короче говоря, они готовились высадиться в неизвестной стране и быть способными полностью обеспечивать себя, жить и быстро передвигаться в любых природных условиях. Однажды в моем присутствии Амброзиус сказал одному из офицеров, что только для воинов, привыкших к хорошей погоде, война является приятной прогулкой. «Я же воюю, чтобы побеждать, а победив — держаться, — подчеркнул он. — Британия — большая страна. По сравнению с ней наш уголок Галлии — заливной луг. Поэтому, господа, — сказал он, — мы сражаемся и весной, и летом, а первого октября мы не пойдем на отдых точить мечи до весны. Мы продолжим сражение, если понадобится, и в снег, и в бурю, и в мороз. И при этом в любую погоду мы должны будем есть и кормить пятнадцать тысяч человек, и хорошо кормить».
Вскоре, спустя месяц после моего прибытия в Малую Британию, свободные деньки для меня закончились. Амброзиус нашел мне учителя.
Белазиус в корне отличался от Галапаса и доброго пьяницы Деметриуса, бывшего моим официальным наставником в Маридунуме. Это был человек в расцвете сил, служивший у Графа «по деловой части» и занимавшийся разными расчетами и подсчетами. Он получил математическое и астрономическое образование. По происхождению был наполовину галло-римлянин, наполовину сицилиец, рослый, с оливковым лицом, черными глазами, прикрытыми длинными ресницами, меланхоличным выражением лица и злым ртом. Острый на язык и ядовитый по характеру. Вскоре я понял, что единственный способ избежать его саркастических замечаний и тяжелой руки — это быстро и хорошо выполнять данную им работу. У меня же все легко получалось, так как мне нравилось трудиться, и поэтому вскоре между нами установилось взаимопонимание и мы хорошо поладили.
Однажды днем в конце марта мы работали в моей комнате во дворце Амброзиуса. Сам Белазиус жил в городе, но где — никогда не говорил. Я решил, что он сожительствовал с какой-нибудь легкой дамочкой и не мог допустить, чтобы ее увидали. Большую часть рабочего времени он проводил в штабе. В Казначействе всегда было много народу — писарей и счетчиков, поэтому ежедневно занятия мы проводили в моей комнате. Она была невелика, но, на мой взгляд, очень удобна. Пол устилала сделанная здесь же красная плитка, стояла резная мебель, комнату украшали бронзовое зеркало, камин и светильник, привезенный из Рима.
Белазиус был доволен мною. Сегодня мы занимались математикой. В этот день я не мог позволить себе чего-нибудь забыть. Я решил поставленные передо мной задачи, будто область знаний представляла собой открытый луг с протоптанной и доступной всем тропинкой.
Он стер ладонью мой чертеж, отложил в сторону табличку для письма и встал.
— Ты хорошо поработал. Мне сегодня надо пораньше уйти.
Белазиус потянулся и позвонил в колокольчик. Дверь тут же открылась, видимо, слуга ждал. Вошел мальчик с накидкой хозяина, расправил ее на ходу. Он даже не взглянул на меня, его взгляд был прикован к Белазиусу: видно, он его боялся. Мы были почти ровесники. Коротко подстриженные каштановые волосы, крупные серые глаза.
Белазиус не стал с ним разговаривать, даже не взглянул. Развернувшись вполоборота, он подставил плечи под накидку. Мальчик приподнялся на носки, набросил накидку и застегнул ее. Белазиус обратился ко мне:
— Доложу Графу о твоих успехах. Он будет доволен.
Осмелев, я развернулся на стуле.
— Белазиус…
Он остановился на полпути к двери.
Страница 48 из 141
— Да?..
— Ты наверняка знаешь… Пожалуйста, скажи мне, что он готовит для меня?
— Занятия математикой, астрономией и языками.
Он ответил без запинки, но в его глазах я заметил удивление.
— Кем он хочет, чтобы я стал? — настаивал я.
— А кем ты хочешь стать?
Я не ответил. Он кивнул, будто знал мой ответ.
— Если бы он хотел, чтобы ты носил за ним меч, то ты был бы сейчас в поле на учениях.
— Но жизнь, которую я веду… ты учишь меня, у меня есть слуга Кадал… Не понимаю. Я должен как-то служить ему, а не только учиться и как принц жить. Я хорошо понимаю, что остался жив только благодаря его милости.
Он смерил меня взглядом из-под длинных ресниц и улыбнулся.
— Такие вещи нельзя забывать. Я помню, как ты сказал ему, что имеет значение не твое происхождение, а личность. Поверь мне, он найдет тебе применение, как и всему остальному, с чем имеет дело. Так что перестань любопытствовать. А теперь мне пора идти.
Мальчик открыл перед ним дверь. За ней стоял Кадал, намереваясь постучать.
— Извините, сэр, я пришел узнать, когда закончится учеба. Я приготовил лошадей, хозяин Мерлин.
— Мы уже завершили, — сказал Белазиус, задержавшись в дверях. Он поглядел на меня. — Куда вы собираетесь ехать?
— На север, наверное. По дороге через лес. Путь по насыпи уже сухой, так что прогулка обещает быть хорошей.
Белазиус поколебался и обратился скорее к Кадалу, нежели ко мне:
— Держитесь дороги и возвращайтесь до наступления темноты.
Он кивнул и вышел в сопровождении мальчика, следующего за ним по пятам.
— До темноты? — повторил Кадал. — Сегодня целый день темно, да еще дождь идет. Слушай, Мерлин (когда мы оставались наедине, то обходились без официальной вежливости), а почему бы нам не пойти посмотреть на работу инженеров. Сегодня Треморинус должен достроить свой таран. Что если остаться в городе?
Я покачал головой.
— Извини, Кадал, я должен ехать, будь там дождь или что угодно. Меня что-то тяготит, я хочу выбраться отсюда.
— Тогда проедем милю-две до гавани. Вот твоя накидка. В лесу она вся вымажется, подумай сам.
— В лес, — упрямо повторил я. — И не спорь со мной, Кадал. Погляди, слуга Белазиуса даже не осмеливается сказать слово, не то что спорить. Мне следовало бы обращаться с тобой так же. Чего ты улыбаешься?
— Ничего. Все в порядке. Я знаю, когда уступить. Лес так лес. Пусть мы заблудимся и сгинем там, но мне не придется предстать перед Графом.
— Не думаю, чтобы его это очень озадачило.
— И не надо, — сказал Кадал, открывая передо мной дверь. — Думаю, он даже не заметит.