20–21 июля 427 года от н.э.с. (Продолжение)
– Йелен, я не раз слышал бессмысленные разговоры так называемых гуманистов о том, сколько людей было погублено, например, Ватрой Вторым во время войны с Натанией. И, в отличие от гуманистов, я хорошо знаю историю этой войны. Полководец редко стоит перед вопросом, посылать полк на гибель или не посылать. Чаще он имеет дело с альтернативой уничтожить один полк или два полка. Хороший полководец выбирает один полк. Да, потом злопыхатели долго вспоминают этот погибший полк, и никто никогда не думает о втором, оставшемся в живых. Плохой полководец выберет два полка. А тот, кто не умеет вовремя принять решение, кто колеблется, слишком долго выжидает и лишается не только двух полков, но и всей армии, – это вообще не полководец. И тот, кто сейчас любой ценой стремится сохранить свод, подобен этому неполководцу.
– Но, может быть, найдется другое решение? Ведь наука не стоит на месте…
– Уповать на другое решение – всё равно что играть в рулетку. Азартный игрок всегда надеется на крупный выигрыш, профессиональный игрок – никогда. Да, в рулетку ещё можно случайно сорвать куш, но я не видел ни одного счастливчика, случайно разбогатевшего в игре на фондовой бирже. Нет, Йелен, уповать на случайность при принятии такого решения – это безответственно. Решать нужно исходя из худшего развития событий, на лучшее можно только надеяться. Но, кажется, мы немного ушли от заданного тобой вопроса. Ты хотел знать, зачем это нужно лично мне.
– Я уже понял, профессор. Вы делаете это из альтруизма.
– Из альтруизма? – сухо засмеялся Важан. – Нет, альтруизм оставь кому-нибудь другому. Это обязательства. Каждый человек внутренне ощущает свои права и обязанности. Свою ответственность. Свои возможности. Если он думает только о себе и своем благополучии, это плебей, как бы высоко он ни взлетел. Этим грешат нынешние скоробогачи, и, к несчастью, скоро у власти встанут они, а не мрачуны и не чудотворы. Аристократию отличают те самые обязательства, ответственность за других. Альтруизм тоже присущ плебеям, только иного толка – как правило, получившим образование. Не жить для других, а отвечать за других – вот коренное отличие аристократа от альтруиста. Впрочем, я не склонен приписывать это одной лишь наследственности, потому что и среди простолюдинов рождаются ламиктандры. И ты тоже ощущаешь эту ответственность. Ведь тебя не очень-то волнует, что в случае прорыва границы миров произойдёт с тобой. Конечно, это ещё и счастливое свойство юности: молодые не дорожат жизнью, потому что не верят в собственную смерть. Однако вряд ли ты говоришь про себя, что ради других готов принести себя в жертву. Нет, ты взвешиваешь последствия, ты ищешь решение, и твоя собственная судьба при выборе решения не играет для тебя никакой роли. Заметь, твоего Охранителя тоже толкает вперёд ответственность перед миром, в котором он родился. Согласись, обладая его способностями, можно…
Звук приближающейся лодки с двигателем не дал профессору закончить пространную речь. Он оглянулся к ручью и кивнул Йоке:
– Иди на берег. А я, пожалуй, подожду здесь.
Как ни странно, управлял лодкой Змай, хотя в Брезен за продуктами обычно ездил Цапа. Йока, конечно, догадывался, кого увидит в лодке, но всё равно неожиданно для себя обрадовался до рези в глазах. И чтобы отогнать подступившие слёзы, закричал, размахивая руками:
– Мален! Мален!
Тот поднялся, качнув лодку, и тоже замахал Йоке рукой. И грустно улыбнулся, верней, выдавил подобие кривой улыбки. Змай довёл лодку до мостков и кинул Йоке верёвку. Трудно было и держать конец, и помогать Малену выбраться на берег.
– Йелен, Йелен… Как я рад, ты представить себе не можешь, как я рад! – выдохнул Мален, как вдруг у него из глаз покатились слёзы, и он разрыдался, закрыв лицо руками.
– Мален, ты что? Что-то случилось? У тебя какое-то горе?
Тот замотал головой, попытался что-то сказать, но не выговорил ни слова. Змай подхватил из лодки рюкзачок с вещами Малена и похлопал его по плечу, толкая к домику.
Профессор поднялся с крыльца и шагнул навстречу прибывшим, а потом, к удивлению Йоки, обнял Малена, прижимая его голову к своему плечу и поглаживая по волосам.
– Всё кончилось, мой мальчик. Теперь всё будет хорошо…
– Я знаю, – всхлипнул Мален.
– Что с ним случилось, профессор? – вполголоса спросил Йока.
– Ах, Йелен… Таким, как Дмита, очень трудно приходится в колонии. Он плачет от радости и облегчения. Потому что здесь он в кругу друзей и может позволить себе расслабиться. Считай его освобождение собственной заслугой.
– Не думаю, что моя заслуга велика. Если бы рядом со мной не было Змая, Инда бы меня не послушал…
– Нет-нет, Йелен! – воскликнул Мален сквозь слёзы. – Это ты спас меня. Я не думал, что ты обо мне вспомнишь. Спасибо.
– Как же я мог о тебе не вспомнить, ведь я же дал клятву… – пробормотал Йока.
– Да, Дмита Мален, Йока Йелен очень переживал, что не смог выполнить клятву, – подтвердил Змай. – Даже в бреду всё оправдывался перед тобой. Не хотел уходить и требовал, чтобы я освободил всю колонию.
– Да что ты, Йелен… – Слезы высохли у Малена на глазах. – Я никогда бы тебя не упрекнул. Ты должен быть на свободе, это правильно. Дядя Ничта, правда, он похож на Ламиктандра?
Мален поднял голову и посмотрел в лицо профессору, а Йока немного опешил от того, что Мален называет Важана так фамильярно. Профессор поморщился, прежде чем ответить:
– Пусть он будет похож на того Ламиктандра, о котором ты пишешь книгу.
– Я не хотел прерывать столь трогательной встречи друзей, – заметил Змай, – но у меня есть довольно важная новость. О ней говорит весь Брезен.
– И какая это новость? – осведомился профессор, продолжая обнимать Малена за плечо.
– Сегодня в полночь произойдёт сжатие свода. Замечу, нас это касается непосредственно.
– Я уже всё рассчитал, – сказал появившийся на крыльце Цапа. – Наш домик останется внутри свода, примерно в четверти лиги от его внутренней кромки. Но я ума не приложу, что случится с ручьём, откуда и куда он будет теперь течь.
– Хорошо, если ты ошибся в расчётах не более чем на четверть лиги, – проворчал профессор.
– Мой расчет проверил профессор математики. Граница свода не может изгибаться, как заблагорассудится чудотворам, это дуга. А Брезен, включая окраины, остаётся в пределах свода.
– И все же безопасней будет немного отойти в лес, – сказал профессор.
– Мы что, разве не увидим, как сдвигают свод? – искренне удивился Йока. И Мален посмотрел на него понимающе.
– Йелен, ты видел, что происходит за сводом? А теперь представь себе ветра Внерубежья в лесу. Ураганы будут с корнем вырывать деревья. Добавь сюда пожары, зажженные молниями. И, не исключено, разверстую землю.
* * *
Инда стоял на вышке новой метеостанции и смотрел, как Внерубежье пожирает кромку Беспросветного леса. Разъярённый зверь бросался на отвоеванную у людей территорию, рвал, крушил, сминал.
Отступал на секунду, чтобы ударить с новой силой. И вставал дыбом торф, вывернутый корнями вековых елей, как спички ломались стволы сосен, чёрные воронки тащили ободранную листву в небо. Дрогнула земля, основательно тряхнув вышку, и Инда увидел всплеск огненной реки – лопнула земная твердь, разлом молнией лег от обрыва к отступившей кромке леса, стремительно наполняясь магмой.
Ухнула в пекло бывшая метеостанция, и поднятую пыль тут же унёс чёрный ветер. Расплавленный камень вскипал, плевался, рассыпал фейерверки капель, и пожары не заставили себя ждать. Словно учуяв поживу, от горизонта к своду уже подползала сверкающая молниями грозовая туча, но, видно, разъярённый зверь знал, когда начинать дождь, – позволил пожарам разгореться в полную силу.
Дым, перемешанный с паром, клубился вокруг огненного разлома, а пожары ползли в обе стороны от него. Инда содрогнулся, представив на миг, что свода нет, что он рухнул…
Две лиги разъярённый зверь преодолел за несколько минут, не так много времени ему потребуется, чтобы добраться до Славлены. Одно дело наблюдать за Внерубежьем, которое беснуется в каменной пустыне, и совсем другое – своими глазами увидеть его расправу над живым.
Инда вспомнил встречу с Вотаном в Магнитном, посетившее его видение – и вдруг понял, что готов поклониться разъярённому зверю, признать его бездумную правоту, его неукротимую силу. Вотан недаром упомянул болотников – Инда сам почувствовал готовность служить этой силе, принять смерть от неё, влиться в неё собственным прахом. И носиться горсткой пепла над каменной пустыней до скончания веков…
Он не смог вспомнить, где встречал упоминание о людях, поклоняющихся Внерубежью, но попытка подумать об этом его отрезвила. Это начало. Это первое отступление. Если не обрушить свод, следующим городом, отданным в жертву зверю, станет Брезен, а это не какой-то там Магнитный…
А пройдёт ещё немного времени, и прорыва границы миров не хватит на то, чтобы спасти в Обитаемом мире хоть что-нибудь. Да, через несколько дней оба мира придут к равновесию, но что после этого останется от двух миров? И чем раньше рухнет свод, тем меньше жертв будет со стороны обоих миров.
Инда снова поразился, сколь простым и логичным было это решение, которое он с негодованием отметал столько лет. Внезапно в голову пришла интересная мысль: ему не видать первой ступени посвящения, пока он не заявит о необходимости скорейшего обрушения свода.
* * *
– Йелен! Не смей даже думать об этом!
– Профессор, совсем необязательно выходить за свод, довольно подойти к нему поближе.
– Не выдумывай. Или тебе не хватило того, что было прошлой ночью? Ветер ворочает поваленные деревья, тебя убьёт одним ударом!
Внерубежье грохотало в каких-то пятистах шагах от домика, Цапа всё же немного ошибся… Вода в ручье вздыбилась, он едва не потек вспять. А что сейчас происходит с Лудоной в Брезене?
– И что же, теперь мне вообще нельзя выходить за свод? – проворчал Йока.
– Пока Внерубежье не превратит кромку леса в пустыню – нет, – пожал плечами Важан.
– И… сколько оно будет превращать её в пустыню?
– Думаю, несколько дней.
– Змай! – Йока едва не топнул ногой. – Объясни же профессору, что несколько дней – это слишком долго! Спаска ведь ждёт, каждый день ждёт!
– Правда, профессор. Почему бы не подойти хотя бы к внутренней границе свода? Мне, признаться, тоже любопытно взглянуть, во что превратится Беспросветный лес, когда свод рухнет окончательно.
– Думаю, смотреть нужно было не отсюда… А внутренняя граница свода, похоже, проходит сразу за этими ёлками. – Важан кивнул на опушку леса возле домика. – И оттуда вы ничего не увидите. А слышно и отсюда неплохо…
– Профессор, ты можешь посидеть и здесь, пока мы с Йокой Йеленом сходим за эти ёлки. В самом деле, я Охранитель или нет? Только пусть наденет на голову лунный камень, всё какая-то защита…
Йока радостно бросился в свою спальню за «шлемом», который ему подарили мрачуны Храста. Важан говорил, что Йока долго не сможет принимать и отдавать энергию после вчерашней встречи с чёрными воронками, но он ощущал такое же нетерпение, как и накануне, его била дрожь, хотелось бежать навстречу ветру, корчевавшему деревья, навстречу его грохоту, грозовым раскатам и грому трясущейся земли…
Ураганы вязли в теле свода, и его внутренняя граница была хорошо видна: стоявшие прямо деревья, которые легонько трепал ветерок, сменялись склонявшимися под напором ветра; гнулись к земле кусты с сорванной листвой, за ними шла полоса бурелома, а дальше…
Признаться, Йока взял Змая за руку покрепче, когда разглядел, что делается там, дальше… Огненная волна поднялась с внешней стороны границы свода, на самом деле волна – из горящих поваленных стволов, которые ветер взгромоздил друг на друга. Её пологая сторона обращалась к Внерубежью, а внутренняя, крутая, дыбилась и шевелилась.
Сухая гроза швыряла молнии в деревья, они вспыхивали, и ветер раздувал пламя гигантского костра. Дым тоже увязал в своде, юзом вился вверх по кромке Обитаемого мира. Небо грохотало, грохотала земля, выл огонь, и выл ветер.
– Страшно? – спросил Змай, нагибаясь к уху Йоки.
Нет, страха Йока не чувствовал. Восторг и преклонение перед силой Внерубежья. И… непременное желание победить эту силу. И возможность её победить…
– Змай, я могу схватиться с ним… Я могу взять над ним верх… – шепнул он, осторожно высвобождая руку.
Важан ошибся. Никаких последствий Йока не взвешивал, никаких решений не искал. Ему не было дела до страданий Исподнего мира, как и до его спасения. Ему не было дела до того, рухнет свод или нет, перед прорывом границы миров или после.
Он хотел схватки, он желал её гораздо сильней, чем поцелуя Спаски тогда, на Змеючьем гребне. И жажда эта была непреодолима. Нет, не сейчас, не сегодня, но скоро, очень скоро… Йока сделал шаг назад, не думая обмануть Змая, просто отступил перед прыжком, но Змай, наверное, посчитал это отступление робостью перед Внерубежьем, а потому не успел ухватить Йоку за руку, когда тот с восторженным криком кинулся вперёд, навстречу ветру и огню.
Сломанный ствол сосны мостком лег под ноги, Йока поднялся по нему над полосой бурелома и, когда тот, шатнувшись, покатился в сторону, ловко спрыгнул на брёвна, в беспорядке сваленные на земле.
И остановился лишь тогда, когда почувствовал, что в лицо бьёт ветер и летят искры, а от дыма стало трудно дышать. Бурелом трясся вместе с землей, топорщился острыми обломками сучьев; Йока снова закричал и раскинул руки, подставляя ветру грудь.