Свежий ветерок с моря меня отрезвил, позволив задуматься над проблемой инструментария, более пригодного для моих целей. Маникюрный набор — это хорошо, но отвертка лучше! Я знала в Копенгагене только двух человек, имеющих прилично оборудованные столярные мастерские. Одним из них был Гуннар, а другим — Генрих, муж Аниты.
Гуннар не взял трубку, что меня даже обрадовало, поскольку особой симпатии он у меня последнее время не вызывал, и я с легким сердцем позвонила Аните. Не успела я слова сказать, как тут же получила приглашение на ужин — до нее дошли слухи о таинственной смерти Алиции и она жаждала свежих новостей и подробностей. Приглашение оказалось для меня очень кстати.
Уже темнело, так что со станции я взяла такси и всю дорогу предавалась по сему поводу скорбным раздумьям. Удастся ли мне когда-нибудь добраться к Аните по-человечески, то есть автобусом? Она жила ужасно далеко от цивилизованных мест, в Видовре, такси стоило бешеных денег, и я всякий раз мечтала о более привычном транспорте. К сожалению, автобус там ездил по кольцевому маршруту, и, садясь в него, я никогда не знала, в какую сторону еду и где мне сходить. Окрестности распознаванию не поддавались, все мне казалось ужасно похожим. Везде на километры тянулись либо живые изгороди, либо однообразные поля. Дважды я искушала судьбу и дважды объезжала кольцо, так и не высмотрев нужной остановки, причем во второй раз взмокла как мышь, когда, вернувшись на то самое место, где садилась, потратила кучу времени на погоню за такси. А поймав, вдруг вспомнила, что у меня только одна купюра в 500 крон, после чего сбилась с ног вторично, пытаясь ее разменять. Тем временем такси отъехало, и, когда удалось поймать следующее, все человеческое было мне уже чуждо. Даже сейчас, вспомнив про свои мытарства, я скрежетала зубами.
Анита меня ждала с нетерпением. За те новости, что я привезла, мне даже сошел с рук не очень уместный и довольно-таки бестактный интерес к Генриху, который я проявила, не успев переступить порог.
Генрих как раз очень удачно что-то строгал в своем подвале, и мне даже повода искать не пришлось — моя страсть к дереву была всем известна. Я спустилась к нему в мастерскую и получила заимообразно массу всяких полезных вещей, включая пилку для металла, на коленях пообещав вернуть в понедельник. После этого я со спокойной душой отдала себя на растерзание любопытству Аниты. Пришлось, правда, держаться инструкций майора и Дьявола и говорить только дозволенное, а если учесть, что сама я тоже кое на что наложила обет молчания, впечатление от моего рассказа получилось не самое благоприятное. Ну или от меня лично — очень уж я смахивала на тупую, слепую и глухую тетерю. А то и на убийцу.
Однако за дверь Анита меня не выставила и даже угостила кофе. Мы уселись за длинный журнальный столик, с одной стороны которого стоял диванчик, а с другой кресла. Над диванчиком висел ковер, а на нем — впечатляющая коллекция трофеев, привезенных Анитой из многочисленных странствий по белу свету. Я уселась в кресло прямо напротив диванчика, ковра и трофеев.
Долго я несла ей всякую всячину, устремив взгляд на коллекцию, как вдруг некий предмет привлек мое внимание. Рядом с индийской дудочкой висела странная штуковина непонятного назначения. Тонкая железная пластинка вроде узкого ножа без рукояти, перевязанная посередине красной ленточкой.
— А что это такое, с красным бантиком? — спросила я, прервав на полуслове свои рассуждения о возможной вине Збышека.
Анита, сидевшая на диване, оглянулась на стену.
— Да так, напоминание. Половина шампура для шашлыков.
— Почему — напоминание? — удивилась я. — И почему — половина?
— Да представляешь, ерунда какая: другую половину кто-то украл. Даже не знаю когда. Я бы и не заметила, да полезла случайно под диван за какой-то фигней и обнаружила там этот обломок. Кто-то отломал половину с рукояткой, а конец оставил. Я его специально для ворюги вывесила, немым укором. Может, увидев дело своих рук, да еще и с бантиком, он побледнеет, покраснеет, вздрогнет или как по-другому себя выдаст.
— А как она выглядела, та рукоятка? — спросила я, уже начиная подозревать истину.
— Плоская такая, медная, с восточным орнаментом.
Я молчала, потрясенная. Значит, не зря мне казалось, что где-то я уже видела орудие убийства. А ведь до чего хитроумная идея, никому бы и в голову не пришло разыскивать шашлычный шампур, да еще у Аниты в Копенгагене! Небольшая железка, легко спрятать…
— Так ты и не выяснила, кто мог это сделать?
— Нет. С весны здесь перебывало столько народу …
— А с Петером Ольсеном ты случайно не знакома? — спросила я наобум.
Если бы оказалось, что субъект со сломанным носом у нее бывал, все бы сразу встало на свои места. Шампур не сам по себе в Польшу попал, кто-то его привез.
— С Петером Ольсеном? — задумалась Анита. — Вроде бы нет. Датчанин?
— Скорее всего. Приметная личность. У него нос перебит, но не горбинкой, а вмятиной. Может, он у тебя появлялся?
— Не припомню. Знаю нескольких Ольсенов, но Петеров, да еще с таким носом, среди них нет. А что? Должна знать?
За что я безмерно уважаю Аниту, так то за ее привычку сначала ответить на вопрос, а потом поинтересоваться, зачем его задали. Многие поступают наоборот, чем меня всегда страшно раздражают. Если Петер Ольсен у нее не бывал и шампура, следовательно, не стащил, то и говорить не о чем. Я ей ответила что-то уклончивое, только бы что-то сказать.
Вернулась я в город слишком поздно для того, чтобы возобновлять свою разрушительную деятельность, и потому на площадь Святой Анны пошла лишь на следующий день, в субботу. И сразу же попала в переплет.