Кадисский залив
В ста милях от южного побережья Португалии скрыта одна из величайших тайн в истории человечества. До сих пор она оставалась вне поля зрения людей.
Гигантская передвижная платформа, удерживаемая шестью опорами, имела официальное обозначение МРСР-2, то есть «Морская радарная станция рентгеновского диапазона». Благодаря огромному белому куполу обтекателя антенны высокотехнологичная громадина получила название «Тадж-Махал». Как было заявлено в бумагах, основной целью станции являлось обнаружение запуска баллистических ракет с территории Северной Африки и Средней Азии. И по функции, и по способу применения радар являлся именно тем, чем и должен был быть.
Однако настоящая причина его появления здесь заключалась в другом. Она была скрыта на глубине двадцати пяти метров от поверхности океана. Пятнадцать месяцев назад прямо на том месте, где поставили на якорь МРСР, была обнаружена цитадель древней цивилизации — Атлантида, долгое время считавшаяся не более чем легендой. Хотя огромный храм Посейдона был разрушен, исследования показали, что подслоями ила, покрывающего морское дно, находится еще очень много построек. Несколько лет назад данное открытие привело к тому, что при помощи биологического оружия террористы планировали уничтожить три четверти человечества. Правительства западных стран, разоблачивших этот заговор, пришли к выводу: не только обстоятельства обнаружения Атлантиды, но и сам факт ее существования должны держаться в секрете.
Поэтому, пока специалисты из МРСР изучали небо, в ее отсеках ученые и археологи исследовали засекреченное место раскопок, ведущихся под протекцией Агентства по международному наследию — организации, учрежденной ООН годом ранее. Центральную стойку гигантской платформы по правому борту превратили в крытый док для погружений в океан. Защищенные стенами двухметровой толщины, ученые из АМН могли спокойно работать, скрытые от любопытных глаз.
Сегодняшняя ночь была исключением.
— Вот черт! — проворчал Билл Рейнс, экспедиционный директор АМН, и ухватился за поручень, когда платформа в очередной раз содрогнулась.
МРСР настолько прочно стояла на якорях, что обычно лишь слегка покачивалась даже в самый сильный атлантический шторм.
Но сегодня стихия разбушевалась не на шутку.
Один из двух ярко-желтых двухместных подводных аппаратов, удерживаемый цепью лебедки, всплыл на поверхность. Рейнс озабоченно нахмурился. Второй аппарат-близнец надежно закреплен под водой, однако, если качка продолжится, существует опасность, что болтающаяся из стороны в сторону подлодка превратится в маятник, крушащий все на своем пути.
— Да привяжите вы эту штуковину! — велел он.
Двое подчиненных бросились выполнять указание, стараясь удержать равновесие на краю буровой шахты, поскольку палуба под ними ходила ходуном. Подождав, когда аппарат вернется в их сторону, рабочие подхватили баграми цепь, пытаясь остановить движение. Как только им это удалось, механик запустил лебедку, чтобы полностью вытащить подлодку из воды. Затем рабочие для надежности опутали корпус дополнительными цепями.
— Ну вот! Отлично, ребята, — похвалил Рейнс, с облегчением переводя дух.
Теперь обе подлодки находились на своих местах. В обычный вечер можно было пойти на главную палубу и выкурить сигару. Но не сегодня. Если бы не необходимость, директор и шагу бы за дверь не сделал. Рейнс почувствовал жалость к морским пехотинцам, несущим службу на платформе. Парням приходится исполнять обязанности, невзирая на погодные условия. Вот бедолаги.
Если не брать в расчет нежданный шторм, день выдался удачный. Составление карты цитадели при помощи гидролокатора шло с опережением графика, а раскопки на первой площадке уже давали результаты — отличные трофеи в виде разнообразных предметов искусства атлантов, имеющих огромную ценность как в историческом, так и финансовом плане. Рейнс признавал, что Атлантиду нашел не он. Зато у него имелись неплохие шансы прославиться как ее исследователь.
Истинным первооткрывателем Атлантиды являлась доктор Нина Уайлд. Она была на пятнадцать лет моложе Рейнса, но — по крайней мере на бумаге — старше его по чину в АМН. Интересно, понимает ли эта рыжеволосая жительница Нью-Йорка, что, заняв руководящую должность, она благополучно завершила карьеру археолога. Вряд ли. А ведь ей еще нет и тридцати… Хотя как женщина Нина определенно привлекательна, на Билла она произвела впечатление как крайне наивный человек. Скорее всего Уайлд предложили должность директора по координации работ, чтобы держать ее вместе с телохранителем (и по совместительству бойфрендом) Эдди Чейзом, которого Рейнс считал не в меру саркастичным британским громилой, подальше от неприятностей, а настоящей работой предоставили заниматься более опытным ученым.
Поглядывая на темное небо над головой, археолог направился к кабине лифта, построенного внутри несущей стойки платформы. Главная палуба МРСР размером в два футбольных поля располагалась на высоте двенадцатиэтажного дома над уровнем моря. Держа в руках коробку с артефактами, Рейнс захлопнул за собой дверцу лифта и нажал на кнопку со стрелкой вверх.
Страница 2 из 133
Внизу волны с шумом накатывали на стенки дока, и брызги разносились во все стороны. Обитатели станции прежде не наблюдали такого сильного волнения. Обычно на поверхности воды внутри шахты образовывалась лишь небольшая рябь. Не хотелось даже думать, что творится снаружи, если внутри происходит такое.
Брызги летели над поверхностью Атлантики, волны тяжело бились об опоры станции. Металлический трап, ведущий с погружного понтона к мостику, возвышающемуся над всей конструкцией, трещал и стонал от каждого удара стихии. Явно не то место, где сейчас хотел бы оказаться человек в здравом уме.
Тем не менее кое-кто здесь находился — мужчина огромного роста, выше двух метров, чьи накачанные мышцы отчетливо проступали под черным обтягивающим гидрокостюмом. Вылезая из воды, мужчина проворно вскарабкался по трапу, цепко хватаясь за поручни и борясь с грозными, если не сказать внушающими страх, волнами.
Полностью выбравшись из пенящегося океана, пловец на секунду замер, чтобы вытащить изо рта регулятор воздуха акваланга, из-за чего на фоне черной как смоль кожи стали видны идеальные белые зубы, в одном из которых поблескивал бриллиант. Затем он продолжил подъем. Учитывая высоту и условия, большинство людей посчитали бы везением добраться до конца за пять минут, причем выложившись изо всех сил. Незваный гость уложился в две.
На самом верху аквалангист осторожно выглянул из-за края палубы. Блочное надпалубное сооружение МРСР состояло из трех этажей, на каждом из которых с задней части платформы вдоль всей палубы нависали переходные мостики, едва освещенные слабыми желтыми фонарями. Капли дождя хлестали по водолазной маске мужчины, не давая четко разглядеть детали. Нахмурившись, он стянул маску, скрывающую умные черные глаза, которые тут же были спрятаны под защитными очками, находившимися до той минуты у аквалангиста на лбу.
Слабые желтые огни исчезли, превратившись в мерцающие красно-оранжевые шарики, живые, словно в сказке. Все остальное приобрело иссиня-черные оттенки. В термографическом отображении мир представал в излучаемых им тепловых потоках. Омываемые холодным дождем металлические стены станции мерцали слабыми тенями синего цвета.
Но в этой электронной темноте, несмотря на шторм, кое-что выделялось. Яркая желто-зеленая фигура с белыми пятнами приближалась, постепенно принимая в спектрозональном тумане человеческие очертания.
Кто-то из морских пехотинцев совершал обход платформы.
Аквалангист спокойно убрал голову за край палубы, стараясь удержать равновесие под жестокими порывами ветра.
Морской пехотинец подходил ближе, стук ботинок о металлическую палубу становился все отчетливее, расстояние до края мостика уменьшалось. Одной рукой ухватившись за поручень, а другой придерживая автомат, охранник перегнулся через борт, чтобы проверить трап.
Быстрая и ловкая, словно змея, рука аквалангиста рванулась вверх и ухватилась за автомат морпеха. Прежде чем солдат успел отреагировать, гигант без видимых усилий дернул его на себя, за край платформы, и скинул на верную смерть в пучину тридцатью метрами ниже.
Убийца поправил термографические очки и осмотрел мостик в поисках следующей цели, которая оказалась всего в нескольких метрах от него. Распределительная коробка с электрическими проводами висела на металлической стене-переборке. Незнакомец поспешил к ней.
Крысиное гнездо из кабелей и проводов выглядело непостижимо сложным переплетением, но гигант точно знал, где отыскать линию, питающую камеры слежения. Он отделил один клубок от других, с усилием вырвал его и перерезал острым боевым ножом. Посыпались искры, но рукоять ножа была изготовлена из изоляционного материала. Мужчина вставил оружие в ножны, после чего щелкнул кнопкой радиоприемника на поясе:
— Начали.
Внутри погружного дока над поверхностью плещущейся воды появилась голова пловца. Зорко осматриваясь вокруг, он сделал полный оборот на месте.
В доке оставалось двое рабочих с буровой вышки. Оба стояли спиной к шахте, копошась с оборудованием.
Аквалангист ушел на глубину и снял с пояса пистолет необычной конструкции. Затем всплыл, держа оружие над головой. Когда он прицеливался, из небольших дренажных отверстий по всему дулу вытекали тонкие струйки морской воды. Рядом появился еще один пловец, который проделывал те же движения.
Два глухих хлопка прозвучали так быстро один за другим, что могли показаться единым звуком, эхом раскатившимся по бетонной камере. Под действием сжатого азота два дротика пролетели через док и вонзились в спины рабочих. Те вскрикнули от боли, руки потянулись назад, чтобы вытащить иглы. Не успев этого сделать, рабочие рухнули на пол. Пистолеты изначально предназначались для ввода транквилизаторов, но сейчас их зарядили совсем другим веществом. Смертельным.
Стрелявшие подплыли к лестнице, по которой можно было выбраться из шахты. Следом на поверхности стали появляться другие люди в черных гидрокостюмах, присоединившиеся к двум первым на палубе. Всего их оказалось семеро. Они быстро избавились от аквалангов и побежали к лифту.
Страница 3 из 133
Двое рабочих остались лежать на месте, беспомощные и неподвижные. Вращались лишь наполненные ужасом и болью глаза. Яд делал свое дело. Паралич произвольно сокращающихся мышц наступал почти мгновенно. Сердце перестанет функционировать в ближайшие минуты.
Один из нападавших задержался, чтобы вытащить дротики и выбросить в шахту. Иглы пошли ко дну. После секундного размышления, бросив взгляд на закрепленный под стволом баллончик с противоядием, он кивнул в сторону воды. Его напарники тут же подтащили парализованных рабочих к краю шахты и хладнокровно скинули вниз.
Не обращая внимания на тонущих людей, группа захвата вошла в лифт и закрыла за собой дверцу. Камера слежения бесстрастно наблюдала за происходящим. Кабина со скрипом начала подъем.
Одетый в черное гигант осторожно выглянул из-за края поливаемой дождем верхней палубы. Плоская металлическая площадка занимала господствующее положение перед гигантским куполом радара и освещалась колоссальным прожектором, луч света которого рассекал даже шквал ливня. Все остальное на палубе было еле видно в бушующем шторме.
Незнакомец снова натянул термоочки. Мир ожил разноцветными красками. На корме за куполом клубился красный туман — выбросы от электростанции, производящей ток для платформы. Тепло исходило и от ряда блоков-кондиционеров размером с контейнер, охлаждающих электронику громадного радара.
Но другие пятна казались на их фоне более яркими. Еще двое морпехов на таком расстоянии выглядели через очки далекими аморфными пузырями, неуклюже сближающимися друг с другом. Они двигались по знакомому пути, чтобы удостовериться, что все в порядке, а потом развернуться и разойтись каждый в свою сторону по маршруту обхода.
Завершать обход им не придется.
Диверсант вскинул оружие — не пистолет с дротиками, которыми пользовались его сообщники в доке, а небольшую винтовку с оптическим прицелом.
Передвинув очки на лоб, гигант приложил правый глаз к прицелу. Без термографического отображения люди выглядели как серые силуэты, лучи прожектора создавали желтое свечение вокруг покрытых капюшонами голов. Пересекающиеся линии визира остановились на первой мишени, ближайшей из двух. Вот сейчас охранники повстречаются друг с другом, остановятся…
Нечеткая фигура в оптическом прицеле дернулась и завалилась на палубу. Второй солдат, удивленный произошедшим, бросился на колени, чтобы помочь другу. Увидел дротик, торчащий в спине. Оглянулся по сторонам…
Убийца успел перезарядить ружье. Для второго выстрела прицел ему уже не был нужен, ствол почти стал продолжением руки. Проверять, попала ли игла в цель, тоже не требовалось — он знал, что не промахнулся.
Стрелок подбежал ко второму упавшему солдату, совершенно не обращая внимания на его обезумевшие от отчаяния глаза. Нужно проверить, куда воткнулся дротик. Стрела попала прямо в грудь, в паре сантиметров от сердца. Снайпер раздраженно хмыкнул. Он целился точно в сердце. Небрежно.
Впрочем, пострадала только гордость гиганта. Главное — конечный результат. Убийца вытащил дротик из мертвого тела и швырнул в сторону, затем проделал то же самое с первой жертвой. Стрелы смоет в море, где они и исчезнут навсегда. И никто не обратит внимания на крошечные ранки-уколы, когда обнаружат тела с более очевидными причинами смерти.
Дважды пикнуло радио на поясе — сигнал, что вторая группа заняла позицию.
Как раз вовремя.
Палуба свободна. Ответ состоял из трех гудков.
Занять платформу!
Семерка захватчиков тоже успела подстрелить нескольких ничего не подозревающих морских пехотинцев в каюте в верхней части несущей стойки, обездвижив их дротиками из поднявшегося лифта. Затем они стали ждать команды. Как только сигнал поступил, диверсанты разделились на три группы — одна из трех и две по два человека — и двинулись в глубь постройки.
Трое захватчиков быстро направились на корму платформы, где находилась электростанция. Хотя внешне МРСР напоминает нефтяную вышку, на деле это судно, способное передвигаться на собственной энергии. Экипаж, помимо взвода морпехов и сотрудников АМН, состоит примерно из сорока человек. Радарная станция сама по себе автоматизирована, и большинство персонала выполняет функции матросов на боевом корабле, то есть занимается работами по обслуживанию.
С пистолетами наготове группа двигалась по серым коридорам. Один диверсант останавливался перед каждым поворотом, проверял, все ли чисто, и давал двум другим знак идти вперед. Таким способом, прислушиваясь к любому звуку и шороху, они прошли крутую лестницу, ведущую на палубу Б.
Внезапно передними распахнулась дверь, из которой вышел бородатый корабельный старшина с коробкой инструментов. Увидев трех незнакомцев, он застыл от удивления.
Дротик вонзился ему в горло, мгновенно вбрызгивая в кровь токсичное вещество. Моряк издал хрип, а его убийца уже подхватил тело и ящик с инструментами, чтобы они не успели со стуком упасть на палубу.
Остальные двое проверили табличку на двери — механический склад — и распахнули ее настежь, проверяя, нет ли кого-нибудь внутри. Пусто.
Страница 4 из 133
Всего несколько секунд понадобилось, чтобы затащить парализованного моряка на склад и захлопнуть за ним дверь. Не теряя времени, диверсанты двинулись вверх по лестнице, ведущей к их цели.
В одну из переборок был встроен люк, за которым слышался низкий монотонный гул машин: основной вентиляционный ствол хвостового отсека.
Надстройка МРСР, по существу, представляла собой герметичную железную коробку. На судне имелось всего три иллюминатора, на носовом мостике, и ни один из них не открывался. Единственный способ подать воздух внутрь — накачать его из вентиляционных шахт заборными устройствами, расположенными на верхней палубе.
Штурмовой отряд с трудом распахнул люк, открывая доступ в шахту. Позади съемной панели вентиляционной камеры крутился огромный вентилятор. Трое мужчин натянули маски, сделавшие их похожими на больших насекомых. Затем один из них снял баллон, висевший на спине, и установил его на панели. Поворот клапана, и из баллона в шахту стал поступать цианистый хлор, вещество без цвета и запаха, в считанные секунды приводящее к смерти.
Убийцы устремились обратно к лестнице и по крутым ступенькам на палубу Б. Они бежали, не задумываясь о мужчинах и женщинах, бьющихся в бесплодных попытках вдохнуть свежий воздух.
Первая группа из двух человек крадучись прокладывала путь к бытовому отсеку платформы. Небольшой экипаж МРСР работал в две смены: двенадцать часов вахты, двенадцать часов отдыха. Те, кто закончил предыдущую смену, сейчас, должно быть, спали. Включая и половину морских пехотинцев.
Длинная каюта, служившая казармой, имела две двери, по одной с каждой стороны. Один из убийц дождался, когда его напарник подбежит к дальнему входу, затем достал баллончик с цианистым хлором и приоткрыл дверь.
Из двенадцати солдат одиннадцать действительно спали. Лишь последний обратил внимание на открывающуюся дверь. Увидев черную маску, он колебался долю секунды, после чего сработали натренированные рефлексы.
— Тревога! — закричал морпех.
И тут же дротик, выпущенный из-за приоткрытой двери, воткнулся ему в спину.
Остальные солдаты подскочили на койках, пробужденные криком. И снова упали, потому что два баллончика уже разбрызгивали невидимую смерть.
Вторая группа из двух человек направилась в переднюю часть вышки, где на палубе А располагался командный отсек. Эта зона постоянно охранялась четырьмя вооруженными солдатами, дежурившими у входа.
В данном случае от ядовитого газа было мало проку, поскольку один человек должен был остаться в живых во что бы то ни стало. А газ — убийца неразборчивый и непредсказуемый. Отравленные стрелы тоже не годятся, потому что на их перезарядку требуется время, да и бронежилеты морпехов могут превратить их в бесполезные игрушки.
Поэтому двое нападавших просто вышли из-за угла к ничего не подозревающим охранникам и хладнокровно застрелили их из пистолетов с глушителями, прежде чем кто-либо успел среагировать.
Один из захватчиков щелкнул рацией.
Позиция занята.
Из рации гиганта раздался одиночный сигнал. Главарь диверсантов удовлетворенно кивнул, затем осторожно выглянул из-за края исполосованного дождем щита.
Вахту несла молоденькая девушка-лейтенант. МРСР являлась автономной станцией, и командно-информационный центр за мостиком действовал как нервный узел всего корабля. Для присмотра за ним много людей не требовалось. Через стеклянную дверь КИЦ можно было рассмотреть других членов экипажа, включая капитана платформы.
Пора начинать.
Лейтенант Фиби Бреннерман оторвала взгляд от пульта управления и посмотрела в окно мостика. Снаружи раздался какой-то шум, совсем не похожий на то, как дождь барабанит по стеклу.
Еще что-то было на самом стекле, какой-то темно-серый предмет размером с большую монету.
Женщина встала, собираясь позвать старшего по КИЦ…
Окно взорвалось.
Кусочки стекла осыпали мостик, приглушенный гул шторма с завываниями ворвался внутрь. Осколок оцарапал щеку Фиби, заставив вскрикнуть от боли.
В окно вскочил огромный негр в костюме аквалангиста и наставил на нее пистолет. Одновременно другие люди в таких же костюмах ворвались в КИЦ с оружием наготове. Один из операторов радара подскочил на месте лишь с тем, чтобы упасть на стул с дротиком в шее.
Гигант схватил Бреннерман и потащил в КИЦ, с шумом захлопнув за собой дверь, ведущую на мостик. Звуки шторма снова утихли.
— Капитан Гамильтон, — обратился он к командиру МРСР, толкая женщину к другим пленникам, окруженным группой из четырех вооруженных людей, — прошу прощения за беспокойство. — Негр улыбнулся, поблескивая бриллиантом, вставленным в безупречно белый зуб. — Меня зовут Джо Комоса, и я здесь всего лишь по одному делу. Где находится доктор Билл Рейнс?
Оставшихся в живых членов экипажа платформы поместили в большую лабораторию на палубе Б, где работали члены АМН, и заставили стать на колени в центре помещения.
При захвате не уцелел ни один из морских пехотинцев. Экипаж моряков тоже заметно поредел: если не считать Гамильтона, в живых осталось только десять человек, включая пятерых с КИЦ. Из десятерых ученых АМН не было видно троих.
Страница 5 из 133
К нападавшим присоединились еще трое, которые и привели всех, кому удалось выжить. Гамильтон понял: кем бы ни были эти семеро человек, пощады от них ждать не приходится. Один из моряков попытался протестовать, когда его толкали в лабораторию — не сопротивлялся, просто выразил неудовольствие, — и тут же получил пулю в грудь. Бедняга скончался на палубе прямо на глазах Гамильтона.
Комоса стянул капюшон, обнажая гладко выбритую голову и пирсинг — ряд серебряных гвоздиков по обоим вискам. После этого расстегнул молнию на костюме, демонстрируя голую грудь, также отмеченную блестящими гвоздиками. Секунду полюбовавшись собственным отражением в стеклянных перегородках, он принялся молча расхаживать между пленниками, из-за чего брошенные на него взгляды становились все более нервными. Наконец Комоса остановился возле Рейнса. Сияющая улыбка не сходила с его лица.
— Доктор Рейнс, — произнес негр. — Как я уже сказал капитану Гамильтону, я здесь всего лишь по одному делу. Вы знаете, что это?
Гигант продемонстрировал маленький белый предмет, который вытащил из непромокаемого пакета.
Рейнс поднял бровь.
— Это… флэшка для компьютера?
— Это действительно флэшка. — Комоса подошел к одному определенному компьютеру в углу лаборатории, а именно к тому, за которым всегда работал Рейнс. — И я хотел бы, чтобы вы на нее кое-что скинули.
Рейнс сглотнул слюну и прохрипел:
— Что… что именно?
— Некоторые файлы, которые хранятся на закрытом сервере АМН в Нью-Йорке. В частности, файлы братства Селасфорос, посвященные утраченным трудам Платона.
На какой-то момент замешательство почти пересилило страх на лице Рейнса.
— Подождите, вы сделали все это лишь из-за доступа на наш сервер? Зачем?
— Не ваша забота. Сейчас вы должны выполнить то, что я вам говорю.
— А если я откажусь?
Комоса вскинул руку. Не отводя глаз от доктора, он выпустил иглу прямо в сердце одного из ученых АМН.
Мужчина слабеющими руками схватился за грудь и рухнул на пол. Рейнс вздрогнул. Его глаза наполнились ужасом.
— Хорошо-хорошо, сервер! Я… я… сделаю все, что нужно.
— Спасибо. — Комоса кивнул и один из его людей подвел доктора к компьютеру.
— Доктор, не делайте этого, — предупредил его Гамильтон. — Мы не можем позволить, чтобы об Атлантиде узнали повсюду.
— Об Атлантиде? — Комоса хохотнул. — Мне плевать на Атлантиду!
— Я вам не верю. Доктор Рейнс, вы не откроете доступ к этому компьютеру ни при каких обстоятельствах!
Комоса вздохнул;
— Вам придется открыть доступ, доктор.
Он подошел к пленникам, взял Бреннерман под руку и рывком поставил на ноги. Лейтенант испуганно взглянула на Гамильтона, не зная, что делать.
— Оставь ее в покое! — выкрикнул капитан.
Комоса зашел девушке за спину, возвышаясь над ней и одной рукой обнимая за талию, а второй захватывая шею.
— Доктор Рейнс. — Двигая Бреннерман перед собой, негр отвернулся от Гамильтона так, чтобы ученый все видел. — Я уверен, что вам приходилось раньше встречаться с этой симпатичной девушкой. Красивая…
Убийца склонил голову, щекой проведя по волосам женщины. Несмотря на испуг, Бреннерман ударила его локтем в живот.
Тот даже не шелохнулся. Бриллиантовая улыбка стала еще шире.
— С сильным характером…
Большой палец Комосы стал перемещаться по ее шее, остановившись в паре сантиметров от подбородка.
И вдруг нажал.
Что-то внутри горла Бреннерман разрушилось и издало противный тошнотворный звук. Глаза девушки вылезли из орбит, рот раскрылся в отчаянной попытке схватить глоток воздуха, который, впрочем, не смог бы попасть в ее легкие. Комоса отпустил захват. Трясущимися пальцами лейтенант схватилась за больное место. В уголке губ выступила капелька крови.
— И мертвая, — добавил Комоса каменным голосом.
— Ублюдок! — прорычал Гамильтон.
Он попытался броситься на Комосу, но кто-то из пловцов ударил его прикладом ружья. Капитан упал на пол. Бреннерман тоже. В отличие от капитана она больше не поднялась.
Комоса повернулся к Рейнсу:
— Я буду убивать по одному вашему коллеге каждую минуту, пока вы не дадите мне то, что я хочу. Их жизнь в ваших руках. Неужели ваши файлы настолько ценны, что вы позволите своим друзьям умереть ради них? — Негр прицелился в голову одного из ученых. — Пятьдесят восемь секунд.
Пот выступил крупными каплями на лице Рейнса.
— Даже если бы я захотел, у меня не получится! Система защиты…
— Я знаю про систему защиты, доктор. Сорок девять секунд.
Рейнс в смятении уселся за компьютер. Пальцы настолько вспотели, что соскальзывали с мышки. На экране выскочило окно пароля. Доктор набрал ряд букв и цифр и нажал на «ввод». Окно исчезло, сменившись предупреждением:
Необходимо соответствие отпечатка пальца.
Бросив взволнованный взгляд на Комосу, ученый прижал большой палец к черному квадратику в верхнем правом углу клавиатуры. Рядом замигал красный индикатор. Предупреждение исчезло, но появилось новое:
Необходимо соответствие голоса.
— Сэкономили семнадцать секунд, — произнес Комоса, опуская пистолет. — Хорошо поработали.
Страница 6 из 133
— Я не могу пойти дальше. У меня не получится! — взмолился Рейнс. — Идентификация голоса, там есть…
— Анализатор стрессового состояния, я знаю. — Гигант подошел к столу, свободной рукой снимая что-то с пояса. — Он отказывает в доступе даже авторизованному пользователю, если покажется, что тот действует под принуждением. Впрочем, не беспокойтесь. Через пару секунд вы совершенно расслабитесь.
С этими словами он вонзил в руку Рейнса шприц.
Доктор с ужасом покосился на шприц, открыл рот, чтобы закричать… По всему телу прокатилась конвульсия. Рейнс осел, ноги уже не держали его. Звук, начинавшийся как крик, превратился в длинный, почти оргастический вздох.
Комоса нагнулся к нему вплотную:
— Доктор, я знаю, что вы сейчас слышите меня и сознание ваше остается ясным. У меня на часах осталось семнадцать секунд. Даю вам ровно столько же, чтобы ввести последний код. Иначе я убью вашего друга. Вы поняли? — Рейнс вяло кивнул. Мышцы у него на лице были совершенно расслаблены. — Время пошло. — Комоса снова прицелился в кого-то из ученых, при этом хватая доктора за воротник и пододвигая поближе к компьютеру.
Рейнс откашлялся, затем произнес низким, словно во сне, голосом:
— На острове Атлантида существовала великая и замечательная империя.
Замигал небольшой значок микрофона, подтверждающий, что компьютер принял звуковой сигнал.
И ничего не произошло. Человек, в которого целился негр, застонал. Но потом…
На экране возникло окошко каталога. Спутниковая связь установилась. Кое-кто из пленников издал облегченный вздох.
— Благодарю вас, доктор, — сказал Комоса, вставляя флэшку в порт компьютера. — Теперь я заберу то, что мне нужно.
Фраза послужила сигналом.
Лабораторию наполнили глухие шипящие звуки вылетающих дротиков. Люди, которые не пострадали от первого залпа, закричали, а через несколько секунд стали молча падать на пол. Гамильтон, сидевший отдельно от основной группы, подскочил с яростным ревом.
Комоса выстрелил. Стрела вонзилась прямо в глазницу капитана, и кровь брызнула во все стороны. Гамильтон рухнул на качающуюся палубу, умерев еще до того, как стал действовать яд.
Повернувшись к компьютеру, будто ничего и не произошло, убийца скопировал какой-то файл и стал искать другую информацию. Даже несмотря на влияние мощных мышечных релаксантов, на лице Рейнса отразилось удивление, когда он увидел название папки.
Негр заметил его удивление и ухмыльнулся:
— Да, личные дела сотрудников АМН. Не волнуйтесь, убивать их мы не намерены. — Ухмылка застыла на лице гиганта, когда он выбирал и копировал на флэш-карту два конкретных файла. — Пока…
Когда копирование завершилось, Комоса вытащил флэшку из компьютера и спрятал в мешочек, затем повернулся к своим людям.
— Разбросайте тела по командному отсеку. Все должно выглядеть так, словно они работали, когда вышка опрокинулась. Я пойду на мостик и открою кессоны по правому борту. Когда насос начнет работать, у нас будет пять минут, чтобы вернуться на подлодку.
Пловцы бросились выполнять приказ, таща за собой парализованные тела моряков.
Комоса застегнул молнию на костюме до подбородка и вслед за своими людьми покинул лабораторию, перешагивая через лежащие тут и там тела гражданских. Он ни разу не оглянулся.
Рейнс мог лишь тупо смотреть на экран компьютера и ждать смерти. Названия двух последних файлов, скопированных Комосой, все еще были выделены. Доктор знал обоих.
Чейз, Эдвард Дж.
Уайлд, Нина П.
Фэндом: Ориджиналы
Рейтинг: R
Размер: 115 страниц
Кол-во частей: 33
Статус: завершён
Метки: Счастливый финал, Психологические травмы, Волшебники / Волшебницы, Научное фэнтези, Становление героя, Трисам, Драки, Магия, Секс с использованием магии, Кинки / Фетиши, Романтика, Юмор, Драма, Психология, Hurt/Comfort, Дружба, Любовь/Ненависть, UST
Описание:
Если ты темный, от тебя ждут только плохого. И сам ты не ждешь ничего иного. Ни от кого! Даже от светлого мага, который тебе улыбается, словно действительно рад. И если ты ничего не можешь поделать с надвигающейся на тебя катастрофой и даже возглавить ее не получится, потому что сумрачная принцесса уже взяла все в свои жадные ручки – остается только расслабиться и получать удовольствие.
Если ты светлый, полковник МБ и бастард императора, от тебя ожидают верности и службы. И еще раз службы.
Посвящение:
Татьяне Богатыревой, Мике Ртуть, шеру Майнеру и Ману Одноглазому вместе со всем его Орденом Одноглазой рыбы.
Публикация на других ресурсах: Разрешено в любом виде
Примечания автора:
Если ты светлый полковник Магбезопасности и бастард императора, от тебя ожидают верности и службы. И еще раз службы. И снова службы. Все остальное не для тебя. А тем более этот темный, который смотрит так, словно… Он просто наверняка хочет наложить лапу на сумрачную принцессу, чего еще ожидать от темного! Но шисов дысс ему, а не принцесса! Полковник МБ не привык сдаваться! Он грудью прикроет имперское достояние! (Ну и всеми остальными частями тела тоже).
Если ты сумрачная принцесса, еще не знающая всей мощи своего дара и если тебе понравились эти двое, темный и светлый — то почему бы и не да? Почему бы не оставить их себе — обоих? Почему бы не столкнуть, сказав: «Любите друг друга! Это лучше чем драться, и я так хочу!»
А интриги, политика, враждебные страны и недовольные подданные пусть подождут — мы подумаем о них завтра.
В тексте есть:
любовь и магия, противостояние характеров, очень откровенно,
#Роскошные мужчины
#Магия,интриги,расследования
#Светлый полковник Магбеза, бастард императора — и темный колдун с искалеченной психикой
#Сумрачная малолетняя принцесса, хотевшая как лучше (сами понимаете, что получилось как всегда)))))
#Страсти в клочья
#Сцены секса мжм и мм
#Юмор и ирония
#Яркие переживания
#Химеры, единороги, феечки
Вполне самостоятельный вбоквел на первую книгу («Сумрачный дар») цикла Татьяны Богатыревой «Дети грозы». Может читаться как оридж. Задумывалось как пвп-шный миник, но…
Фанфик по роману Р. Сабатини «Одиссея капитана Блада» Кроссовер с миром «Анжелики» А. и С. Голон. В синем-синем Карибском море в поисках сокровищ легендарного Моргана встретились однажды Питер Блад и Рескатор. Чем закончится противостояние не менее легендарных пиратов? Кому достанутся сокровища?
А мне мерещился Индийский океан. Тихо колышется
парусник. Море недвижно, будущее бесконечное, сияющее.
Когда-то подует ветер? Когда-то придем ко двору Великого
Могола?
Вс.Иванов, «Мы идем в Индию»
Федор Матвеев, только что возвратившийся в Астрахань из парижского вояжа, сидел у себя, когда вошел невысокий, коренастый, дочерна загорелый офицер.
— Саша! — Матвеев вскочил, обнял давнего приятеля, однокашника по Навигацкой школе, Александра Кожина. — Рад тебя видеть, хоть ты и черен ликом стал, аки первейший арап.
Кожин, насмешливо прищурив глаз, оглядел Федора, изящно одетого, завитого по последнему парижскому манеру.
— Наездился по Европам? — сказал он. — Ишь кудерьки выложил! Сразу видно, что вдалеке был от наших непотребных дел.
Поручик Кожин не таясь осуждал действия князя Бековича.
Началось с того, что в Тюб-Карагане Бекович решил заложить крепость и оставить гарнизон, хотя это не предусматривалось инструкцией. Он считал, что Тюб-Караган, откуда шла старая караванная дорога в Хиву, нужно покрепче держать в руках.
Тут и произошла первая стычка Кожина с Бековичем. Кожин яро возражал против закладки крепости в том гиблом месте, где нет ни воды, ни конского корму. Князь пренебрег возражениями, велел строить крепость.
Оттуда же, из Тюб-Карагана, Бекович отправил в Хиву разведчиков боярских детей Воронина да Алексея Святого. Они должны были убедить хана Ширгазы, что посольство идет к нему с миром. Святой вез особые подарки для Колумбая, родственника Ширгазы, пользовавшегося, по слухам, большим влиянием на хана.
Потом флотилия отплыла в Красные Воды. Здесь надлежало по инструкции закладывать крепость. Но и тут строптивый Кожин открыто осуждал выбор места для крепости. Отношения его с князем совсем испортились.
Из глины и лесса строили солдаты глинобитные домики, возводили стены, рыли колодцы. И могилы приходилось копать: многие не выдерживали непривычного климата, дурной воды, укусов ядовитых тварей.
В феврале Бекович вернулся в Астрахань. Подготовка к походу заканчивалась. Князь ожидал вестей от посланных в Хиву разведчиков, но тут в Астрахань прискакал гонец от калмыцкого Аюк-хана. Хан доносил астраханскому коменданту Чирикову, что «тамошни бухарцы, касак, каракалпак, хивинцы збираются вместе и хотят на служивых людей итьти боем, и как бы худа не было». Гонец добавил от себя, что хивинцы уже хотят брать красноводскую крепость…
Тяжелые предчувствия одолевали поручика Кожина. Он метался в тесной горенке по скрипучим половицам, ругательски ругал князя.
— Нам, худородным, — говорил Кожин, — сколь тяжко служба достается! Нами содеянное, хотя бы иройство Гераклово, ни за что почитается, а их, хоть и ничтожное, превозносится…
— Напрасно, Саша, беснуешься, — сказал Матвеев. — Сим неправды не изживешь. Да и не все твои речи истинны: ведь государь-то тебя перед прочими отличает. Какое доверие тебе оказано секретным ордером, о коем ты мне рассказывал. — Синими глазами поглядел он на низкое оконце, за которым угасал день, и мечтательно добавил: — Вот бы и мне с тобой в Индию…
— Ты и пойдешь, — неожиданно сказал Кожин. — В этом хоть я волен — себе попутчика избрать…
— Что ж ты не сразу сказал! — радостно воскликнул Федор и снова кинулся обнимать Кожина.
Но Кожину было не до восторгов. Отстранил Федора, опять зашагал из угла в угол.
— Государь-то мне доверяет, а они, псы высокородные, завидуют. Вот дойдем мы с тобой до Индии, если живота в пути не лишимся, вернемся Бековичу за нас новый чин выйдет. Еще к акции не приступлено, а сколько людей поморили… — Вдруг остановился Кожин, хлопнул по столу ладонью. Будя о сем. Развлеки, Федя, расскажи, как карету довез?
— Ох, Саша, не спрашивай! Сколько мук с ней принял, не приведи господь!
— Еще чем Ширгазы-хан за твою карету отплатит, — мрачно заметил Кожин. — Пока здесь чешемся да тянемся, он уже на нас войско сбирает…
На консилии, собранной Бековичем для обсуждения доноса Аюк-хана, Кожин не выдержал и вступил с Бековичем в крупные пререкания.
Низкая комната с мелкостекольчатыми окнами в астраханском кремле была битком набита начальными чинами экспедиции.
— Прошу, поручик, супротив воинского регламенту не дискусничать, останавливал Бекович Кожина. — Противу государева ордера действий допустить не дозволю.
— А шкуру с себя хивинцам снять, полагаю, позволите? — язвительно спросил Кожин.
— Забываете, сударь, как надлежит со старшими в чине обходиться, угрюмо промолвил князь Самонов.
— Дозвольте, князь, когда сикурс ваш понадобится, я оного сам попрошу, — холодно отстранил Самонова Бекович. — Поручик, очевидно, за шкуру мою опасаясь, своею такоже немало дорожит и не таит перед консилиею своих опасений.
Кожин в бешенстве вскочил со стула:
— Я шкурой своей не более иного дорожу! Посудите, князь, себя на место Ширгазы-хана поставьте: донесли бы вам, что идет-де мирное посольство с инфантерией, да с кавалерией, да с артиллерией…
— Войско с нами для охраны посольства и даров отправлено, — пытался успокоить его Званский, недавно назначенный экономом экспедиции.
— Для охраны! От тебя, что ли, охранять? Ты и так уж сукна переполовинил, что хану в подарок назначены! — не помня себя от злости, закричал Кожин.
— Поношение чести! — Званский рванулся к нему, хватаясь за шпагу.
Кожин не сдвинулся с места. Чуть побледнело его загорелое лицо.
— Прошу, государи мои, из субординации не выходить! — громко и властно сказал Бекович. — Господин поручик Кожин, соблаговолите, от осуждения, вам по чину не надлежащего, воздержась, кратко мнение свое сказать.
Кожин шагнул к князю. На лбу у него выступили капельки пота. Он утер их обшлагом мундира, неожиданно стих и поклонился Бековичу.
— Мнение мое таково, — негромко сказал он. — Как знатно в Хиве стало о нашем войске, все надо менять. Нельзя туда с малыми силами, как ныне знаем, что Ширгазы покориться не хочет. Дозвольте, как мне указано, пойду сам, с двумя товарищами, переодевшись купчиной, не из Хивы, но отсюда. И про золото разведаю, и в Индию доберусь. А сгибну в тех злых краях — хоть малым числом, а не всем войском… А государю наискорее отписать, что в политиках перемена, что Ширгазы, ранее слабый, ныне зело силен стал…
— Довольно слушал я вас, поручик, — прервал его князь. — Ваша акция по государевым пунктам не от Астрахани, но от Хивы начинается.
— Так не хотите послушать доброго совета? — не своим голосом закричал Кожин. Он обвел взглядом собрание, потом резко повернулся и выбежал из комнаты, хлопнув дверью.
В комнате повисло тяжелое молчание.
Дверь заскрипела, приоткрылась. Заглянул денщик князя:
— Туркмен пришел до вашего сиятельства.
— Впусти.
Вошел высокий человек в полосатом халате, подпоясанном платком, свернутым в жгут. Длинные космы бараньей шерсти, свисавшие с огромной папахи-тюльпека, были выстрижены над лбом четырехугольником.
Туркмен быстро оглядел собрание умными черными глазами, поклонился по-восточному.
— Кназ Бекович ким ды? [кто князь Бекович? (туркм.)] — спросил он.
— Мен [я (туркм.)], — коротко ответил князь.
Туркмен пошарил за пазухой и протянул князю грязный, смятый пакет, запечатанный воском.
Писали Воронин и Святой. Когда Воронин явился к хивинскому двору, ему сказали, что хан Ширгазы ушел в поход на Мешхед, велели ждать. Держали при дворце; кормили сытно, но со двора не выпускали. Алексей Святой многими подарками убедил Колумбая содействовать, и хан Ширгазы, вернувшись в Хиву, принял у Воронина подарки и грамоты.
Далее писали разведчики: «А в Хиве нас опасаются и помышляют, что это-де не посол, хотят-де обманом взять Хиву, и за тем нас не отпущают… А в Хиве собрано войско и передовых за тысящу человек уже выслано…»
До утра князь просидел у стола, заваленного картами. Когда свечи оплыли и за мутными оконными стеклами забрезжил рассвет, князь поднялся и открыл окно. Свежий апрельский ветерок, пахнущий морем, ворвался в комнату, и в ясном утреннем свете улеглись тяжелые ночные сомнения.
Князь кликнул денщика, велел подать умывальный прибор. Скинув мундир, с наслаждением умылся.
В полдень, по приказу князя, снова собрались у него офицеры продолжать консилию.
— Долго не задержу, — отрывисто сказал Бекович. — Думано много, а сделано зело мало. Хоть и опасно сие, как долженствует признаться, однако долг меня обязывает начатое продолжать. Не выйдут политичные сговоры пойду напрямую: увидит хан нашу силу — смирится. А не смирится — что ж: меч подъявый от оного и погибнет. К тому ж ведомо, что пушек у хана нет.
Он вдруг остановился и обвел глазами присутствующих.
— Где поручик Кожин? — спросил он.
Прошлым вечером Кожин вбежал к Матвееву в сильном волнении.
Федор, полулежа на жесткой походной кровати, перебирал струны лютни, вполголоса напевал французские амурные вирши. Взглянув на друга, Федор вскочил, отложил лютню.
— Что с тобой, Саша? На тебе лица нет! Ужели после консилии не успокоился?
Кожин тяжело опустился на трехногий стул. Облокотился на стол и закрыл лицо руками.
Федор приоткрыл дверь, кликнул денщика. На столе появился штоф травной водки, вяленая астраханская вобла и чеснок в уксусе.
— Поди, Михаиле, без тебя справлюсь, — сказал Федор, выпроваживая денщика. Пододвинув стул, подсел к Кожину, обнял его за плечи: — Почто омрачаешься. Саша? Сказывал же я тебе — плюнь на них! Пойдем с тобой на Индию — пускай телам нашим и тяжко будет, зато душою воспарим! Сколь много авантюров испытаем, новых стран да людей изведаем. А вернемся — засядем карты по описям своим в мачтапы класть — то-то приятства будет! А князь пес его нюхай, всего до Хивы под его началом терпеть! Давай божествам индийским возлияние сотворим: гляди, какого я припас травнику.
Кожин отнял ладони от лица, посмотрел на уставленный яствами стол, на озабоченное лицо Федора, через силу улыбнулся:
— Легко тебе, Федюша, с таким норовом на свете жить. Все тебе приятство, всякая беда тебе смешлива…
— Ну, за какую честь пить будешь? — спросил Федор.
— За погибель вражескую! — крикнул Кожин.
Торопливо прожевав закуску, Федор говорил:
— Думаешь, мне легко на бесчинства смотреть? Да терплю все ради вольного похода нашего из Хивы на Индию. Потому положил я себе ничего к сердцу не брать. Да вот, с полчаса времени, сорвался. Шел к себе, смотрю немец Вегнер на матроза моего распаляется: тот ему-де не довольно быстро шапку снял. Да к зубам подбирается. А матроз исправный и к начальным людям чтивый…
— А ты-то? — оживился Кожин.
— Отозвал его и, благо послухов не было, говорю: вы, сударь, забываете, что оный матроз свое отечество по долгу службою охраняет, а вы — не иное, как наемник, благо российский рубль вашего талера подлиннее.
— А он что?
— А он: я-де командирован, дабы вас, русских, учить. А я ему говорю: первое, сударь, извольте по ранжиру стоять, яко вам, подпрапорщику, предо мною, порутчиком, надлежит. А буде замечу, что без дела служителям придиры чинить будете, не донесу по начальству, а просто морду побью.
— И то дело, — сказал Кожин, рассмеявшись. — Слушай, Федя, да, чур, молчок. После консилии князь мне грозился, якобы заарестовать меня сбирается. Опять я с ним лаялся… Не простое это дело, Федя, немало он здесь людей поморил, а теперь остальных к черту в зубы ведет. А около него все собрались шкуры продажные: Званский, да Економов, да его братья черкесы… Знаю, заарестует он меня да напраслины возведет. Только я того ждать не буду. Кибитка у меня запряжена, махну-ка я, Федя, друг, к государю да и доложу с глазу на глаз: может, удастся войско не сгубить, не отправить в Хиву…
Федор задумался. Потом молча пожал Кожину руку.
О самовольном отъезде Кожина Бекович немедленно, срочно и секретно написал царю, возводя на строптивца всяческие обвинения. А генеральному прокурору Василию Зотову, сыну «всешутейшего князь-папы», написал откровеннее: «Порутчик Кожин взбесился не яко человек, но яко бестие…»
Загоняя по дороге лошадей, Кожин примчался в Петербург. Хотел обо всем доложить царю, добиться изменения планов экспедиции. Еще с дороги писал он царю и генерал-адмиралу Апраксину: «Выступить в поход — значит погубить отряд, так как время упоздано, в степях сильные жары и нет кормов конских; к тому же Хивинцы и Бухарцы примут Русских враждебно».
Но до царя Кожин не добрался. За отлучку от должности и самовольный въезд без надобности в столицу был он задержан.
Судили его военной коллегией, и только много позже, когда ход событий подтвердил, что прав был поручик Кожин, выпустили его.
Никому не ведомо, что сталось впоследствии с этим человеком.
Проснулся я в комнате, занавешенной роскошными узорчатыми тканями. Через окно шел яркий солнечный свет, заливший дощатый пол.
Я осторожно пошевелился, проверяя, все ли цело. От головной боли — ни следа. Я лежал обнаженный, тепло укутанный в мягкие меха. Никаких признаков онемения. Я недоумевающе поглядел в окно, затем повернул голову и увидел стоящего за кроватью Кадала. На его лице появилось выражение облегчения.
— Давно пора, — произнес он.
— Кадал! Клянусь Митрой! Как я рад тебя видеть! Что случилось? Где мы?
— Мы в лучших гостевых покоях Вортигерна, вот где мы. Ну, ты и задал ему, юный Мерлин, прямо по первое число.
— В самом деле? Не припомню. Похоже, что собирались расправиться именно со мной. Ты хочешь сказать, что меня больше не собираются убивать?
— Убивать? Тебя, скорее, посадят в священную пещеру и будут девственниц приносить в жертву. Жаль, напрасная трата. Уж я бы распорядился.
— Я буду передавать их тебе. О, Кадал, как я рад тебя видеть! Как ты сюда попал?
— Я только вернулся к воротам монастыря, как явились они за твоей матерью. Услышал, как спрашивали ее и сказали, что ты находишься у них, а завтра при первых петухах они повезут вас обоих к Вортигерну. Полночи я искал Маррика, другую половину ночи — приличную лошадь, но напрасно. Пришлось довольствоваться купленной тобой развалиной. Даже при ваших темпах я отставал от вас на день. Ну да ладно. В конце концов я здесь, приехал вчера вечером. Дворец гудел, как разворошенный улей. — Кадал хохотнул. — Мерлин то, Мерлин се, тебя называют уже королевским пророком! Когда сказал, что я твой слуга, меня никак не могли сюда довести. Похоже, что чародеев твоего класса еще не научились обслуживать. Что-нибудь поешь?
— Нет, да. Да, пожалуй. Я голоден. Подожди, ты сказал, что приехал сюда вчера? Сколько же я проспал?
— Ночь и день. Уже заходит солнце.
— Ночь и день? Тогда… Что случилось с моей матерью, Кадал? Тебе известно?
— Она уехала домой в целости и сохранности. Не беспокойся о ней. Принимайся за еду, пока я рассказываю. Вот.
Он принес поднос с горячим бульоном и мясным блюдом с хлебом, сыром и сушеными абрикосами. К мясу я не мог прикоснуться, но остальное, слушая Кадала, съел с удовольствием.
— Ей ничего не известно об их намерениях и о прошедшем. Когда прошлой ночью она спросила о тебе, ей сказали, что ты здесь, окружен «королевской заботой» и снискал «королевское расположение». Ей также передали, что ты, образно говоря, переплюнул всех жрецов, столько напророчив. Сегодня утром твоя мать пришла удостовериться. Увидев тебя спящим как ребенок, она ушла. У меня не было случая с ней переговорить, я лишь видел, когда она отбыла в сопровождении королевского кортежа. Мать сопровождал целый конный отряд, а женщинам выдали носилки.
Страница 87 из 141
— Ты говоришь, «напророчил», «переплюнул всех жрецов»? — Я приложил к голове руку. — Чего-то не припомню. Мы находились в пещере под королевским фортом. Об этом тебе сказали, наверное? — Я поглядел на него. — Что там произошло, Кадал?
— То есть ты не помнишь?
— Мне известно лишь, что они собирались убить меня ради того, чтобы их чертова башня перестала падать. И тогда подсунул им какую-то ерунду. Опорочив жрецов, я спас бы собственную шкуру. В конечном счете просто надеялся выиграть время и ускользнуть от них.
— Да, я слышал, что они собирались проделать. Интересно, какими невежественными бывают люди. — Он внимательно посмотрел на меня. — Забавная, однако, ложь. Откуда тебе стало известно о туннеле?
— О, очень просто. Мальчишкой я бывал в здешних местах. Сюда же попал со своим прежним слугой Сердиком. Этот заброшенный туннель я обнаружил, следя за полетом сокола в лесу.
— Понятно. Некоторые назвали бы это удачей, если бы не знали тебя. Ты заходил прямо в него?
— Да. Впервые услышав о развалившейся западной стене, я уловил связь с находившейся внизу заброшенной шахтой.
Я быстро пересказал Кадалу историю, случившуюся в пещере.
— Огни, искрящаяся вода, крик — все это не походило на «виденное» мною прежде — белого быка и тому подобное. Последнее видение отличалось и оказалось гораздо более болезненным. Должно быть, оно в чем-то напоминало смерть. В конце я, наверное, потерял сознание. И совсем не помню, как меня сюда несли.
— Не знаю об этом. Я застал тебя крепко спящим. Вполне обычный сон. Без особых церемоний я осмотрел тебя всего, чтобы удостовериться в твоей целости. Они тебя не тронули, не считая царапин и порезов, которые ты насобирал, продираясь по лесу. Судя по предоставленному жилью и обращению с тобой, не думаю, чтобы на тебя подняли руку, по меньшей мере сейчас. Что бы с тобой ни приключилось — обморок, экстатический припадок, ты нагнал на них достаточно страху.
— Да, но как именно? Тебе рассказывали?
— Да, рассказывали, у кого сохранился дар речи. Беррик, человек, давший тебе факел, сказал, что жрецы приготовились перерезать тебе глотку, и, если бы король не стал в тупик, озадаченный вашим поведением, они не замешкались бы. Мне известно все. Беррик говорит, он не поставил бы двух пенсов за твою жизнь, услышав историю, рассказанную матерью, чушь о нечистой силе, явившейся в темноте. Тебя отдали на заклание! Что ею овладело?
— Она думала помочь мне этим. Ей показалось, король узнал, кто мой отец, и поэтому притащил нас сюда проверить, не знаем ли мы о его планах, — проговорил я задумчиво. — И еще. Сразу ощущаешь засилье суеверий. У меня у самого мурашки по коже побежали. Наверное, она тоже это почувствовала и решила волшебству противопоставить волшебство. Поэтому она и рассказала старую сказку о моем происхождении от злого духа, немного приукрасив ее. — Я улыбнулся. — Хорошо получилось, и сам бы поверил, если бы не знал, как оно на самом деле. Ладно, продолжай. Мне интересно, что произошло в пещере. Я говорил что-то разумное?
— Нет, не это, если быть точным. Я так и не разобрался, где начало, а где конец в рассказе Беррика. Он клянется, что передал все почти дословно. Похоже, он претендует на то, чтобы стать певцом или кем-то в этом роде. Беррик говорит, ты стоял, глядя на бегущую под стенами воду, а потом начал говорить, вполне обычно, объясняя королю, как пролегает ход в горе и как от него расходятся трещины. Но тут главный жрец, Моган, что ли, начал кричать: «Детский лепет!» Но ты перебил его воплем, от которого у присутствующих замерзли яйца. Это слова Беррика, он не привык вращаться среди джентльменов. У тебя закатились белки, ты вытянул руки, будто собираясь поснимать с неба все звезды (опять выражение Беррика, стать ему непременно поэтом), и начал пророчить.
— Да?
— Так они в один голос утверждают. Все было завуалировано: орлы, волки, львы, вепри и прочие твари, которых выпускают на арену, даже больше того — драконы! Ты забежал на сотни лет вперед, бог с ним, но Беррик утверждает, что твои слова звучали как последняя истина, будто ты ставил последний пенни, что твои пророчества сбудутся.
— Возможно, — сухо ответил я, — если сказанное относилось к Вортигерну или моему отцу.
— Именно так, — подтвердил Кадал.
— Что же, мне лучше узнать об этом, чтобы потом ничего снова не придумывать.
— Все завуалировано, как поэтическая чушь. Красные и белые драконы схватываются, опустошают страну, льются потоки крови и так далее. Говоря о будущем, ты сослался на непререкаемые авторитеты. Белый дракон саксов вступает в битву с красным драконом Амброзиуса. Поначалу у красного дракона не все ладится, но в итоге он побеждает. Да. Затем из Корнуолла приходит медведь и сметает всех.
— Медведь? Ты имеешь в виду вепря, конечно же. Это символ Корнуолла. Гм. Возможно, что в конце концов он примет сторону отца.
— Беррик сказал: медведь. Он произнес слово «артос», хотя сам и не понял его до конца. Однако ты ясно сказал «артос», утверждает он. Артур или какое-то имя. Ты не помнишь ни слова?
— Ни слова.
— Ну, что ж, я сам больше не припоминаю. Но если они будут тебя расспрашивать, думаю, ты найдешь способ выведать у них все, что ты сказал в пещере. Вполне естественно для пророков не помнить своих собственных слов? Оракулы и тому подобное?
Страница 88 из 141
— Думаю, так.
— Если закончил с едой и чувствуешь себя хорошо, то лучше встать и одеться. Вот тебя там ждут.
— Зачем? Клянусь богом, им еще требуются советы? Они выбирают новое место для башни?
— Нет. Они делают, что ты им сказал.
— Что?
— Осушают водоем при помощи трубопровода. Они проработали всю ночь и день, подключая насосы для вывода воды из штольни.
— Но зачем? Башня не станет крепче. Наоборот, может провалиться вершина скалы. Все, закончил. Забери. — Я отодвинул поднос и сбросил покрывала.
— Ты хочешь сказать, что я наговорил все это в своем бреду?
— Да. Ты сказал им осушить озеро, на дне которого они найдут диких зверей, сотрясающих королевский форт. Драконов, белого и красного, ты сказал.
Я сел на кровати, зажав руками голову.
— Что-то припоминаю. Да, увидел под водой камень, напоминавший по форме дракона. Я начал говорить что-то королю об осушении этой лужи, но не имел в виду непременно осушать ее. Я сказал: «Даже если ты осушишь озеро, тебе это не поможет». Именно так.
Я поглядел на Кадала.
— Ты хочешь сказать, что они на самом деле выкачивают воду, веря, что какая-то водная тварь расшатывает фундамент?
— Ты им так сказал, утверждает Беррик.
— Беррик — поэт, он приукрашает.
— Возможно. Но так или иначе, они все собрались там, насосы работают не переставая. Король тоже там. Он ждет тебя.
Я замолчал. Кадал с сомнением поглядел на меня, забрал поднос, потом вернулся с полотенцами и серебряным сосудом, наполненным горячей водой. Пока я совершал омовение, он копался в сундуке, вынимая и расправляя одежду.
— Ты не выглядишь обеспокоенным, — продолжал он через плечо. — Если они осушат эту лужу до дна и ничего не обнаружат…
— Обнаружат. Не спрашивай, что я не знаю, но если сказал… то верно. Вещи, которые я предвижу подобным образом, сбываются. Я обладаю предвидением.
Брови у Кадала поползли вверх.
— А я об этом не знал! Сколько раз ты меня пугал, предвидя то, чего не могли видеть другие!
— Тебе не впервой меня бояться, Кадал?
— В каком-то смысле. Но сейчас я не боюсь и не собираюсь пугаться. Ведь кому-то надо присматривать за дьяволом. Он тоже одевается, ест и пьет. Если ты закончил, хозяин, то давай посмотрим, подойдут ли тебе вещи, присланные королем.
— Присланные королем?
— Похоже на одежду, которую, по их мнению, положено носить волшебнику.
— Часом не длинные белые робы со звездами, полумесяцами и свившимися змеями? Ого, Кадал…
— Твоя одежда изорвана, надо было подыскать что-то взамен. Однако ты забавно смотришься в этом одеянии. Надо тебе не мешкая еще разок попробовать произвести на них впечатление.
Я рассмеялся.
— Возможно, ты прав. Надо взглянуть на них. Рано соревноваться с компанией Могана. Гм. Не белая. Что-то темное и черная накидка. Пожалуй, пойдет. Приколю брошь с драконом.
— Надеюсь, ты не зря столь уверен в себе. — Кадал поколебался. — Может, нам, несмотря на то, что все увлечены, удариться все-таки в бега? Не дожидаться, какой нам выпадет камень? Я могу увести пару лошадей.
— Удариться в бега? Я по-прежнему пленник?
— Кругом стража. За тобой смотрят, но не охраняют, хотя, клянусь собакой, это одно и то же. — Кадал посмотрел в окно. — Скоро стемнеет. Я мог бы напеть им чего-нибудь, чтобы успокоить, а ты якобы уснул.
— Нет, я должен остаться. Если я смогу заставить Вортигерна слушать меня… Дай подумать, Кадал. В ночь, когда нас взяли, ты виделся с Марриком. Значит, известия находятся в пути. Насколько могу судить, отец двинется немедленно. И чем скорее, тем лучше. Он сможет поймать Вортигерна здесь, на западе, не дав ему возможности соединиться с Хенгистом… — Я размышлял. — Корабль должен был отчалить три, нет, четыре дня тому назад.
— Он уже отчалил до твоего отъезда из Маридунума.
— Что?
Кадал улыбнулся.
— А что ты хочешь? У Графа непонятно по какой причине захватили жену и сына! Кругом начали распространяться небылицы, и даже Маррик счел нужным немедленно вернуться к Амброзиусу с этим известием. Корабль отплыл в тот же день и вышел из устья до твоего отъезда.
Я стоял не шевелясь. Помню, что Кадал суетился, одевая меня в черную тогу и пытаясь тайком спрятать в складках брошь с драконом. Я глубоко вздохнул.
— Это мне и требовалось узнать. Теперь я знаю, что делать. «Пророк короля», говоришь? Их слова ближе к истине, чем они подозревают. Королевскому пророку надлежит лишить этих подлых обожателей саксов боевого духа и вогнать Вортигерна в такое место, где Амброзиус сможет легко с ним расправиться.
— Ты думаешь, сможешь проделать это?
— Уверен.
— Надеюсь, тебе также известно, как нам ускользнуть отсюда, прежде чем они догадаются, на чьей ты стороне.
— Почему бы и нет? Узнав, куда направляется Вортигерн, мы отбудем с этими новостями к моему отцу. — Я улыбнулся. — Так что уводи лошадей, Кадал, и жди у реки. Поток перегородило упавшее дерево — у него, ты не спутаешь. Спрячься и жди поблизости. Но прежде я должен помочь Вортигерну выявить драконов.
Я двинулся к двери, но Кадал опередил меня и положил руку на засов. В его глазах светился испуг.
Страница 89 из 141
— Ты в самом деле намерен в одиночку отправиться в самую гущу этой волчьей стаи?
— Я не один. Запомни это. Если ты не доверяешь мне, доверь тому, что находится внутри меня. Я познал, что бог приходит по своему усмотрению и когда захочет. Он расщепляет плоть и делает, что ему надо. Потом он вырывается прочь не менее яростно, чем проникая внутрь. Затем чувствуешь легкость и пустоту — ощущения парящего ангела. Нет, они ничего мне не сделают, Кадал. Я обладаю силой.
— Они убили Галапаса.
— Когда-нибудь они убьют и меня, — ответил я. — Но не сегодня. Открой дверь.
Немецкий я разбирала с пятого на десятое, удалось лишь понять, что некий человек чем-то занимается в воде и что приезжает он в Копенгаген в четверг. Действительно, есть такой поезд из Варшавы, который прибывает в 17:28. Я взглянула на дату письма: 17.09.66. Осень прошлого года. Спросить у Лешека… В воде… Нет, ерунда какая-то. Спросить у Лешека… В воде…
Тут явно была какая-то связь. Ну конечно, ничего странного, ведь Лешек Кшижановский связан с водой напрямую. А чем тот человек занимался в воде? Тонул, а потом приехал в Копенгаген? Так ведь у Лешека и впрямь кто-то утонул…
Я почувствовала, что окончательно перестаю что-либо соображать, и потянулась за очередным листком. По-датски. Пришлось пойти с ним к Норвежцу, поскольку звать его к себе не имело смысла — радио у него орало на всю катушку.
Я убавила звук и потребовала перевести. Норвежец пробежал глазами и неодобрительно изрек:
— Очень паршивый.
Наверняка он имел в виду почерк, но его замечание, очевидно, можно было отнести и к самому корреспонденту.
Норвежец переводил на французский, а я записывала по-польски. Результат наших совместных усилий выглядел приблизительно так:
«Дорогие мои, постараюсь коротко. Новости мне не нравятся. Очень неприятная ситуация, с такой утратой невозможно смириться. После смерти нашего друга никто не знает, куда подевался груз. Вес его 452 килограмма. Поговорите с Акселем, ему наверняка что-то известно. Он в воде, в изоляции, на глубине, с балластом. Петеру нужен план того места. Не понимаю, почему у вас его нет. Надо выяснить, не знает ли чего насчет плана та кретинка, ее приятель плавал капитаном. Я беспокоюсь. Она не в курсе, не надо ее посвящать. Транспортировка обычная, как всегда идет в… Твой друг Л.».
Последнее слово мы так и не сумели перевести, и было совершенно непонятно, в чем же это что-то идет. Норвежец не знал такого датского слова. Но я все равно с первой же фразы догадалась, о чем речь. Ну конечно же, о том потерянном грузе стоимостью сколько-то там миллионов долларов. Смерть друга… приятель-капитан… что-то делает в воде… Петер, Аксель, Лаура!!!
— Я так понимаю, что тот человек, который умер, был в водонепроницаемом костюме и надо его найти, — неуверенно сказал ничего не понимающий Норвежец.
— Я понимаю больше, можешь и дальше слушать музыку, — отмахнулась я и ушла в свою комнату, чтобы сравнить почерк в письмах.
Нет сомнений, это писала Лаура!
Я закурила сигарету и уставилась на ее письмо с выражением барана, узревшего исключительные по новизне ворота. Господи, что происходит? Эта старая перечница, excusez le mot, торгует наркотиками?! Подобное никак не умещалось в моей голове.
Все остальное было не так вопиюще невозможно. Лешек, значит, действительно перевозил контрабанду, да еще какую! Будущий покойник притопил ее в условленном месте в ту самую ночь, когда прочие всей компанией отвалили в Хумлебек. Возможно, он и покойником-то стал в связи с этим грузом, может, сболтнул лишнего, а может, за ним охотились еще раньше. Майору наверняка об этом известно поболее моего.
Кому адресовано письмо? Не таинственному Акселю, не Петеру Ольсену, которые оба здесь упомянуты, не Алиции, разумеется, ее тоже упоминают. Так, дата… Ноябрь прошлого года.
А еще в письме нет ни слова о наркотиках. Тогда откуда о них узнала Алиция?
Я наугад достала еще один листок. Снова немецкий. Еще немного, и я рехнусь от этого вавилонского смешения языков, немецкий я проходила только в первом классе гимназии! Но дело пошло на удивление легко, и я сразу же получила ответ на свой вопрос. Содержание письма на этот раз оказалось кристально ясным. Героин, морфий и опиум фигурировали в нем вперемежку с указаниями веса и цены. Я узнала, что из Польши ожидается ежемесячно около пятидесяти килограммов героина, и что это не так уж много, и что предвидится также какой-то внеплановый товар. Ближайшая его партия поступит лишь в будущем году. Что-то еще идет из Франции, из ГДР, что-то будет переправлено в Швецию, а что-то в Америку. Если уж поняла даже я, то Алиция наверняка просекла суть дела с первой же фразы, уж она-то, в отличие от меня, горемычной, владела немецким в совершенстве.
Каким образом эти письма попали к ней в руки? Должно быть, случайно, по каналам милой старушки Лауры. Обычно Алиция не имела привычки читать чужие письма, значит, тут произошла какая-то ошибка. Возможно, письма привез случайный человек и вручил ей все скопом, не уточнив адресатов. Она могла вскрыть конверт и начать читать, а потом уж поняла, что письма не к ней. А дальше?..
Ну, я бы и сама не призналась даже дружественно настроенным ко мне контрабандистам, что ознакомилась с их секретной перепиской!
Я снова с головой погрузилась в захватывающее чтение. Нашла несколько писем от покойной тетки и постепенно окончательно перестала соображать. Вдобавок я читала их, кажется, в обратной последовательности. В письмах тетки попадались такие же подчеркнутые разным цветом буквы и выписанные Алицией на полях немецкие слова. Мало того что я их не знала, еще и Алиция писала как курица лапой. Удалось разобрать только кусок фразы: «Сын Лауры будет…»
Сын Лауры. Хм. Значит, у нее есть сын? Алиция никогда о нем не говорила. Интересно, кто он такой? Впрочем, мне некогда сейчас с этим заморачиваться. И без того достаточно пищи для размышлений.
Надо разбираться дальше.
Удрученная своим лингвистическим невежеством, кляня себя за то, что не изучила с младых ногтей по крайней мере полдюжины языков, я тупо вглядывалась в следующую депешу. Написано другим почерком, но, конечно же, по-немецки. Начиналась она словами: «Meine liebe Alice», а подписана была: «Зютек». Этот Зютек, которому взбрело почему-то писать по-немецки, меня бы наверняка выбесил, не вспомни я, что это давний возлюбленный Алиции по имени Джозеф, которого она почему-то называла Зютеком. Призрак, тенью преследовавший ее долгие годы. Хорошо бы и у него оказалось рыльце в пушку, его имя мне активно не нравилось.
На следующем листке я вдруг узнала почерк Алиции и с дрогнувшим сердцем впилась в него глазами, даже не заметив, что текст польский.
«Не уверена, попадет ли к тебе это письмо, — писала Алиция, — но попробую переправить, а то места себе не нахожу. К сожалению, я почти все знаю. Человек, вручивший мне план на клочке бумаги, считал, что я полностью в курсе дела. Больше я его в глаза не видела, но прислал его типчик с весьма характерным профилем — ты понимаешь, кого я имею в виду…»
Тип с перебитым носом! Петер Ольсен!
Конечно, я понимала!
«Меня уже давно пытались предостеречь, что в кругу моих знакомых происходит нечто неладное, но только теперь я узнала, что именно. И что ты тоже замешан. Выхода у меня нет. Волей-неволей придется молчать. Во-первых, из-за тетки. Боюсь даже представить себе, чем для нее может кончиться расследование в ее собственном доме. И без того она на ладан дышит. Во-вторых, из-за пана З. Предпочитаю на эту тему не распространяться. И в-третьих — из-за тебя.
В такой ситуации наш брак с Гуннаром невозможен. Я не могу его так подставить, слишком хорошо к нему отношусь. Собиралась обсудить все с тобой, воображала, что в моем окружении есть человек, на которого можно положиться, который к этому не причастен. Рассчитывала на тебя. Наверное, я пишу слишком сумбурно, но очень уж расстроена. Не хочу быть несправедливой, возможно, ты плохо представляешь себе, в какую историю влип, но сейчас мне ясен весь размах аферы, и я в ужасе. Ты ведь понимаешь, что тот несчастный случай на обратном пути вовсе не был случайным? Могу только догадываться, кто приложил к этому руку, и боюсь, как бы и со мной чего-нибудь не стряслось.
Бумажку с интересующим вас планом я спрятала так, что ее вряд ли найдут. Буду молчать, но и помогать вам не собираюсь. Ты меня удивил, мне казалось, что за годы нашей дружбы я тебя достаточно изучила. Видно, ошиблась, а жаль. Надеюсь, что финансовый ущерб…»
На этом месте письмо обрывалось. Походило на то, что оно так никогда не было закончено и отправлено, или же мне попался черновик. Внизу стояли пометки все тем же оранжевым фломастером.
Имена одно под другим: Лаура, Акс. П., Пет. О., Л. К. А дальше, чуть в сторонке, — Иоанна и Михал. И завершался этот список несколькими вопросительными и восклицательными знаками.
Последние имена меня поразили до глубины души. Вот те раз! Алиция нас подозревала!
Я смотрела и глазам своим не верила, как громом пораженная. Наконец в моей замороченной голове словно молния сверкнула. Она нас подозревала… Да нет же! Она знала о наших вылазках в Шарлоттенлунд. И беспокоилась, как бы мы не впутались в сомнительные делишки, если уже не впутаны! Боже милостивый, Алиция, настоящий верный друг, позволила мне самой разобраться в этой афере таким манером, чтобы мы с Михалом себе не навредили! Даже после смерти опекала нас.
Обуреваемая терзаниями совести, я уже почти что пришла к выводу, что виновата в ее гибели. Так или иначе, Алицию не воскресить. А значит, мне обязательно надо довести дело до конца!
15 августа 427 года от н.э.с. Исподний мир. Продолжение
Их диалог прервал Стоящий Свыше, провозгласивший здравицу старому князю. И не нашел ничего лучшего, как пожелать жениху побольше мужской силы и множества наследников.
Крапа ещё не видел его невесты, но ужасался, представляя пятнадцатилетнюю девочку в постели со стариком. Впрочем, для неё это был более чем выгодный брак.
– Наш дедуля просто завидует князю, – шепнул Крапе Явлен. – Погляди, у него слюнки текут…
– Как думаешь, когда они начнут переговоры? – Крапе было противно обсуждать набивший оскомину анекдот о безбрачии верхушки Храма и мужскую силу Волгородского князя. – Сегодня или завтра?
– Думаю, завтра. Иначе храмовники могут гордо встать и уйти, испортив бракосочетание.
– Никуда они не уйдут. Стоящий Свыше на стороне Государя, для того его и вытащили сюда из тёплой постели.
И Крапа оказался прав: после десятка здравиц слово взял Государь.
– Сегодня я своими глазами видел, на что способно оружие, подаренное Храму чудотворами, чтобы Храм вершил суд над Злом. Не волей ли Предвечного свершился этот суд?
– Нет, не волей Предвечного, – развязно ответил третий легат. – Злая воля колдунов породила взрыв.
На его слова кивнули оба Свехнадзирающих – и хстовский, и волгородский. Стоящий Свыше беспомощно заозирался по сторонам.
– Значит, добрая воля чудотворов породила бездымный порох, но взорвался он, к несчастью, не по доброй их воле, а по злой воле колдунов, – кивнул Государь, и прибывшие с ним приближённые сдержанно заулыбались. – По злой воле колдунов даже в Хстове вчера светило солнце. По злой воле колдунов сохнет болото на Выморочных землях. Господа храмовники, давайте оставим лицемерие для проповеди в храмах. Четыре дня назад вы убедились, что замок может ответить на силу вашего оружия вашим же оружием. Вы всё ещё настаиваете, что осада замка необходима для победы над Злом?
Мальчишка… Кто же так начинает переговоры? Одной маленькой победы недостаточно для того, чтобы диктовать свои условия.
Волгородский князь скис – ему больше нравились здравицы и похвальба мужской силой.
– Государь, борьбу со Злом надо вести даже тогда, когда Зло сильней Добра, – сказал первый легат гвардии. – Вспомните жертву Чудотвора-Спасителя, и вам станет стыдно…
При этом лицо первого легата было не только снисходительным, каким ему и положено было быть, но ещё и необъяснимо довольным. Что бы Крапа ни думал о неудачно начатых переговорах, а победа Чернокнижника в самом деле оказалась неожиданной для храмовников. И ошеломляюще бесспорной. Так чему же радуется первый легат?
Неужели храмовниками уже найден способ защиты от «невидимых камней» девочки-колдуньи? Вряд ли. Конечно, крепостную стену она не сокрушит, но возвести на болоте крепостную стену – дело не одного месяца, даже земляной вал и тот потребует трудной и долгой ирригации. Хитрость же первого легата не простиралась так далеко, чтобы выражение его лица могло обмануть Крапу.
– Мне не станет стыдно. В бессмысленной борьбе со Злом погибают мои подданные, – ответил Государь.
– Они погибают по доброй воле, их вдохновляет подвиг Айды Очена, – сладко пропел хстовский Сверхнадзирающий.
И снова за снисходительностью Крапа уловил превосходство. Не превосходство прожжённого прохвоста над пылким юнцом, а перевес силы оружия.
– По доброй воле Храма? – усмехнулся Государь.
Его остроумие ничего не меняло, доказывать аморальность присутствующих было бессмысленно, они и так в ней не сомневались и даже гордились ею.
– Не слишком ли храмовники уверены в себе после взрыва на болотах? – полушепотом спросил Крапа у Явлена. – Не слишком ли нагло блефуют?
Явлен неопределённо пожал плечами:
– Боишься, что переговоры зайдут в тупик? Думаешь, им надо идти на попятный?
– Я думаю, сейчас Чернокнижник может диктовать им условия – это его законные владения.
– Для нас, если ты помнишь, неважно, кто победит. Нам нужен активный энергообмен. Если храмовники будут делать глупости – пусть делают, для нас главное, чтобы они не отступили от стен замка.
Ответ Явлена тоже насторожил Крапу – Явлен не был легкомысленным. Собственно, осада замка в глазах чудотворов преследовала не одну цель. Хладану нужен был Живущий в двух мирах с дочерью, Гроссмейстеру – восстановление пошатнувшейся власти чудотворов над Храмом, ослабление власти Государя… Активный энергоообмен стоял в цепочке выгод едва ли не на последнем месте.
И Крапа понял, что чего-то не знает. От него скрыли что-то важное, от него – но не от Явлена. А это значит, что Явлен тоже не вполне ему доверяет.
Конечно, тому были веские причины, но они существовали всегда, с самого начала их совместной деятельности в Млчане. Считалось, что их разные точки зрения должны уравновесить друг друга, помочь поиску разумных компромиссов, так что «либеральная» позиция Крапы никак не могла удивить Явлена.
Между тем препирательства Государя и храмовников закончились и речь зашла о требованиях обеих сторон. Государь, со свойственным молодости максимализмом, вслух и при многочисленных свидетелях объявил, что, если по замку хоть раз выстрелит новое оружие, вся его армия совместно с силами Чернокнижника ударит по осаждающим. У него было ещё много требований, существенно ограничивающих Храм на землях Млчаны.
Несмотря на максимализм, дураком Государь не был, и Крапа понял: у него уже есть бездымный порох. И соответствующие ему орудия есть тоже – взрыв на болотах дал ему необходимую отсрочку, сократил временной разрыв, составлявший преимущество храмовников.
А при необходимости Чернокнижник может и повторить взрыв, что обеспечит победу армии Государя.
Храмовники откровенно посмеялись над заявлением Государя – настала их очередь упражняться в остроумии. Неприкрытая угроза прозвучала в невинных словах хстовского Сверхнадзирающего, который напомнил, что малолетний наследник Государя – зять третьего легата гвардии.
В непринужденной беседе храмовники изложили историю престолонаследия в государствах Исподнего мира, а также хронологию знаменитых отравлений. Вряд ли они надеялись напугать молодого Государя – лишь поясняли, почему его требования смешны: потому что смена светской власти представлялась им более простым решением проблемы, чем большая и кровопролитная война.
Храм тоже имел требования к Государю: выдать колдунов, собравшихся в замке Сизого Нетопыря, при условии сохранения им жизни, кроме жизни Чернокнижника. Прекратить вмешательства во внутренние дела храмовников, в том числе – вернуть на круги своя контроль светской власти над деятельностью Консистории. Принародно признать Добро добром, а Зло – злом. И никакого кровопролития не будет.
Если же Государь опасается за свои земли, то земля, принадлежащая Чернокнижнику, Храм не интересует, Государь может забрать её себе (третий легат сказал: «может ею подавиться»). В противном случае замок придётся разрушить, а мёртвые колдуны не нужны никому, даже Храму.
Откровенная бесцеремонность высказываний снова удивила Крапу: не было сомнений, храмовники имели козыри в рукаве. Стоящий Свыше особенно горячо начал убеждать Государя в том, что война противна самой идее Добра, что Храм приложит все усилия к тому, чтобы дело закончилось переговорами, а не кровопролитием.
Он как раз был более чем корректен и слащав, говорил словно любящий и всепрощающий дедушка с неразумным внуком. Он заискивал и стелился ковриком к ногам Государя, так ему нравилась идея завершить конфликт прямо здесь и сейчас.
Хладан верно догадался: беднягу напугал Живущий в двух мирах. Но третий легат умел пугать не хуже, и для старика этот компромисс был прямо-таки избавлением от всех проблем разом.
И хотя для Государя мнение чудотворов ничего не значило, хстовский Сверхнадзирающий всё же повернулся в их сторону. Понял ли заносчивый мальчишка, что у храмовников есть против него что-то посущественней обещаний его отравить? Или считал, будто им неизвестно, что у него тоже есть новое оружие?
Явлен знал, что Крапа против начала войны, потому потихоньку подтолкнул его локтем в бок. И Крапа рассказал о раненых, брошенных на болоте под шатким навесом. Рассказал, как страшны последствия взрывов бездымного пороха, которым начинены снаряды. Не преминул заметить, что оружие может как развязать войну, так и остановить. Что нужно верно рассчитывать свои силы и силы противника, чтобы вовремя идти на компромиссы.
Он не лгал. И хотя казалось, что речь его полностью поддерживает интересы Храма, он всего лишь хотел подтолкнуть Государя к смягчению своих требований, на которые храмовники не могли согласиться. И намекал, намекал, намекал на то, что Государь недооценивает силу Храма.
Речь его осталась втуне, Государь лишь кусал угол губ, чтобы не усмехаться. Зато намёки хорошо понял первый легат армии – человек немолодой и наторелый в стратегии ведения войны не только на поле брани, но и за столом переговоров.
Государь явно не хотел следовать советам, вино разгорячило молодую кровь, он рвался в бой. Но хозяин «мальчишника», переглянувшись с первым легатом армии, объявил о начале фейерверков, которые непременно нужно смотреть с открытых галерей, – он, конечно, разделял не все убеждения Государя, но стоял на его стороне. И, несмотря на легкомыслие, характерное для рода Белых Оленей, был много старше своего двоюродного племянника, гораздо опытней и осторожней.
На галереях гостям подавали мороженое, вечер был ясным, тёплым и безлунным. Так же как в Хстове по праздникам множество колдунов разгоняло облака, так и в Волгороде колдуны трудились на благо его князя.
Впрочем, Крапа не дал бы голову на отсечение, что это подневольные колдуны, – возможно, Волгородский князь имел договоренности с Чернокнижником и колдунами на своих землях.
Конечно, на следующий вечер намечался более грандиозный фейерверк, но и этот был неплох. Разумеется, гостям не было дела ни до фейерверка, ни до мороженого. Зато сладкие вина быстро ударили им в головы: голоса становились всё более громкими, смех – всё менее сдержанным, разговоры всё дальше отступали от приличий.
Крапа пристроился у поручней галереи и, любуясь каруселью брызжущих искрами белых огней, внимательно прислушивался к беседам храмовников. Нет, он не надеялся разведать их тайны – лишь составить мнение: блефом ли была их нагловатая уверенность, которой они держались в разговорах с Государем?
Нет, не блефом. Наоборот, попав в непринуждённую обстановку, они стали ещё наглей, ещё смелей и развязней. Возможно, храмовники бросали вызов, собирались спровоцировать Государя на необдуманные шаги. А может, в самом деле слишком много выпили.
Особенно сильно разозлил Крапу не в меру пьяный первый легат гвардии со своим громовым голосом – его скабрезность не могла не дойти до ушей старого князя:
– Представьте, что на охоте у вас сорвалась тетива лука, стрела упала к ногам, а олень, в которого вы целились, упал мёртвым. Как вы это объясните?
– Очень просто, это значит, за моей спиной стоял другой стрелок!
– Вот видите, в вашем случае я бы тоже поискал «стрелка» за спиной…
Байку о беременности молоденьких жен не раз слышали все присутствующие, но теперь храмовники хихикали вполне убедительно, поглядывая на довольного собой жениха.
Крапа нашел это бестактным, жестоким и совершенно неприличным – всё же храмовники находились у князя в гостях.
15–16 августа 427 года от н.э.с.
Когда Йока впервые оказался на метеостанции, вместе с профессором Меченом, он пил энергию сотрясений земли с упоением – потому что раньше не знал ничего, кроме лёгкого ветерка с Лудоны.
Теперь, когда он старался впитать её всю до капли, это показалось ему донельзя мучительным. Как если бы он хотел есть, но вместо куска хлеба подбирал со стола редкие хлебные крошки: голода это не утоляло, только раззадоривало его сильней.
Он знал, что Спаска выходит на стену замка, чтобы отдать полученную от Йоки энергию, – ради этих крошек не стоило даже вставать со стула, не то что идти на стену… Йока понимал, что неправ, что любой из колдунов Исподнего мира принимает от своих «добрых духов» ничуть не больше энергии за один раз.
Но то, что нормально для всех колдунов, ненормально для Спаски. Он должен был пить энергию месяца три напролёт, круглосуточно, чтобы дать ей половину того, что отдал в последний раз.
15 августа 427 года от н.э.с. Исподний мир. Продолжение
От батистовой рубахи, вышитой Спаской, не осталось ничего: то, что в клочья не изорвала плеть, насквозь пропиталось кровью. Верёвка изгрызла запястья до костей, вывернутые и вправленные плечи уже не так болели, как расплющенные кончики пальцев.
Даже от лёгкого тока воздуха из приоткрытой двери они ныли нестерпимо, до слёз, до крика. А Огненный Сокол задавал вопрос за вопросом. И перед каждым ответом надо было думать, не терять голову, не ошибаться.
– Другой бы давно сбился. Даже если бы не лгал, – сказал Огненный Сокол и глянул на дознавателя.
– Слышишь, Волче? Другой бы давно умолял о пощаде. Ты слышишь?
– Слышу, – ответил Волчок.
Голос плохо слушался, зуб на зуб не попадал. Не от холода – от усталости. И уже не было сил сжимать зубы. Во время передышки надо глубоко дышать и не двигаться. Не тратить силы понапрасну.
– Снимайте с него сапоги, – велел Огненный Сокол подручным палача и вопросительно посмотрел на лекаря.
Тот кивнул. Волчок здоровый парень, это только кажется, что ещё немного – и он умрёт. Не умрёт. Лекарю видней.
Двое гвардейцев подошли к Волчку спереди, один нагнулся, чтобы взяться за правый сапог, и неосторожно задел привязанную к подлокотнику руку. Боль стукнула в голову, ослепила, вышибла слезу из глаз. Волчок заскулил и откинул голову в подголовник.
Обидно. Вот это – обидно. Когда есть несколько минут на отдых…
– Что вы там возитесь с сапогами? Не снять, что ли? – раздраженно спросил Огненный Сокол.
– У него двое портянок, – ответил гвардеец.
Огненный Сокол встал и обошел стол.
– Зачем тебе двое портянок, Волче? – спросил он весело.
– У меня больные почки. Лекарь велел держать ноги в тепле, – ответил Волчок.
Лучше бы он купил себе сапоги по ноге, вместо тех, что раздобыл ему Змай. Огненный Сокол небось забыл, какого размера сапоги, оставшиеся в деревне на болоте.
– Да? А мне кажется, это потому, что тебе велики сапоги. А зачем, Волче? – Голос Огненного Сокола был вкрадчивым, даже ласковым.
– Я уже сказал. – Говорить было тяжело. Особенно длинные фразы. Каждый звук отдавался в пальцах и в плечах.
Огненный Сокол вдруг обошёл его с левой стороны и провел рукой по тому месту, где остался шрам от сабельного удара. А потом вернулся к столу за подсвечником.
– Хватит, Знатуш! – раздраженно затянул дознаватель. – Что ты там ещё придумал?
– Иди сюда. Посмотри. Это шрам?
Дознаватель, ругаясь сквозь зубы, поднялся и подошел к Волчку.
– Да тут всё плёткой исхлёстано, где тут шрам разглядишь?
– Вот же, смотри хорошенько. Выпуклый, сизый.
– Это от плётки рубец, никакой не шрам.
Волчок испугался. Очень. И не потому, что за это Огненный Сокол будет убивать его долго и страшно. А потому, что после этого дознаватель перестанет верить в историю с Красеном. И тогда всё напрасно.
– Волче, это шрам? – тихо спросил он.
– Нет. У меня там нет шрама. Не было.
– Знатуш, мне это надоело! Мне пора домой!
– Ты что, не понял? Помнишь колдунью и гвардейца? Теперь всё сходится. Раньше не сходился размер сапог. Теперь сходится всё. Я не верю в совпадения.
– Я не понял. Ничего не понял, – проворчал дознаватель.
– Ему никто не отдавал этого приказа. Он сам. Он это сделал сам, он спасал девчонку. А, Волче? Так это было? – Огненный Сокол повысил голос.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – ответил Волчок, еле ворочая языком. Язык прилипал к нёбу.
Это лишь подозрения, не доказательства. Огненный Сокол сам в это до конца не верит, ему выгодно убедить в этом дознавателя. Тогда приказа Красена не было.
– Не понимаешь? Тогда говори мне быстро, кто тебе приказал подделать разрешение, или я буду считать виноватым в этом тебя одного. И тогда…
– Я уже сказал. Приказ мне отдал Красен. Мне нечем себе помочь.
– Помнишь, как ты опрокинул ведро в землянке Чернокнижника? Помнишь? Если бы не это ведро, я бы на тебя никогда не подумал. Говори мне быстро, ты знаешь её отца? Знаешь. И змеи тебе тогда мерещились. Ты всегда крутился рядом, ты всегда был под подозрением. Ты всегда выскальзывал у меня из рук. Теперь не выскользнешь. Давай, по порядку: где ты с ним встречался? Где встречался с девчонкой? Как передавал сведения в замок?
– Знатуш, ты бредишь, – фыркнул дознаватель. – Ты сошел с ума.
– Выйди отсюда вон! Тебя это не касается! Это уже не твоё дело, а внутреннее расследование Особого легиона. Лекарь! Посмотри на его плечо. Это шрам или рубец от плётки?
Лекарь пожал плечами:
– Надо смыть кровь, приложить холод. Когда сойдёт отёк, будет видно.
– А когда он сойдет?
– Через час-полтора. Если приложить холод.
Дознаватель поднялся:
– Я понимаю твое желание добиться своего всеми правдами и неправдами. Но мне надоели твои выдумки. Уже темнеет, и я ухожу.
15 августа 427 года от н.э.с. Исподний мир. Продолжение
* * *
Когда Крапе рассказали о взрыве на подступах к замку, он сперва думал, что храмовники снова дали маху: либо неверно сушили нитроцеллюлозу, либо какой-нибудь дурак из гвардейцев вдарил молотком по детонатору. Но, заехав по дороге на место взрыва, убедился в том, что ошибся.
Хотя взрывом разнесло весь лагерь осаждающих, а пожары довершили эту работу, оставшиеся в живых в один голос подтвердили: по складу со снарядами ударили из замка. Это был не вихрь – из тех, что обычно отправляют на неприятеля колдуны, – это был удар сродни удару кинского мальчика. Удару чудотвора…
Только нет в обоих мирах такого чудотвора, который способен с расстояния в тысячу локтей разрушить крепкую бревенчатую стену. Это девочка. Это сила Вечного Бродяги.
Раненых гвардейцев перевезли на заставу, а ополченцы и трудники остались на болотах, под наскоро сколоченным навесом, – от бараков взрыв не оставил ничего.
Когда Крапа повернул к навесу, сопровождавший его капитан гвардейцев поморщился и сказал, что там не на что смотреть. Крапа был с ним согласен: это зрелище ничего не добавляло к его картине мира. Не по чудотворам, принесшим в этот мир бездымный порох, ударило страшным взрывом, – пострадали люди Исподнего мира, и неважно, гвардейцы это были, ополченцы Хстова, трудники, работавшие на строительстве, – это были не чудотворы, не первый легат гвардии и не Стоящий Свыше.
И Крапа пожалел, что не может спуститься с неба на белых крыльях, дать этим несчастным хотя бы утешение…
Погрязшего в роскоши старика лечит от насморка доктор Назван, а как бы здесь пригодился хлороформный наркоз, морфин, современная хирургия, лекарства… В Исподнем мире переливание крови не запрещено законом, как в Северском государстве, – скольких раненых, истекших кровью, можно было бы спасти!
Хотя в этом мире знали и применяли опий, но Стоящий Свыше не поспешил раскошелиться на «маковые слёзы» для раненых.
Крапа медленно шёл между людьми, лежавшими прямо на деревянном настиле, – их было больше сотни человек. Тот, кто за эти несколько дней не умер от шока, от кровопотери, перитонита, заражения крови, скорей всего умрёт от гангрены: запах гниющей плоти перебивал запах нечистот.
В Млчане было принято обрабатывать раны кипящим маслом, чтобы они не загнивали, но даже этой чудовищной процедуры раненые не удостоились – наверное, из-за дороговизны масла. А может, из-за того, что под навесом было только два лекаря – но шестеро Надзирающих, которые провожали умиравших в солнечный мир Добра.
Обмотанные грязным тряпьём кровавые раны, синие губы лежавших неподвижно и бившиеся о настил головы… Отчаянный шепот: «Помогите, помогите…», хриплые крики и зычные, надсадные тихие стоны и громкие; мольбы и молитвы. А ещё под навесом особенно остро чувствовалась болотная духота, запах торфа и тины.
Нет, не утешить этих людей белыми крыльями захотелось Крапе – попросить у них прощения. За нищету, которая особенно остро заметна в болезни. За гнилостные испарения с болота. За бездымный порох, подаренный этому миру вместо лекарств и учебников.
Крапа, конечно, оставил лекарям денег на «маковые слёзы», на чистую ткань для повязок, хлебное вино и другие известные здесь снадобья. Но, во-первых, сомневался, что лекари потратят золото по назначению, справедливо рассудив, что умирающим лечение ни к чему, а во-вторых, понимал, что не этим надо искупать вину перед Исподним миром.
Привезенная на смену разбитым пушкам мортира за несколько дней станом ушла в грязь – не помогли по́дмости, слишком тяжёлой она оказалась, и глядя на её торчавшее вверх жерло, Крапа ощутил злорадство: у замка нашлось, чем ответить чудотворам и храмовникам.
Крапа напоследок окинул взглядом разметенный лагерь: ему не верилось, что с девочкой, распоряжавшейся такой огромной силой, он недавно ехал в одной карете… И с мальчиком, который ей эту огромную силу передал.
Значит, Чернокнижник додумался до того, что энергию, полученную колдуном, можно превращать не только в ветер, но и в «невидимые камни»… Давно было пора, кинский мальчик попал в замок ещё лет пять назад, Прата докладывал об этом. Прата…
Шальная мысль мелькнула в голове: а что если не Чернокнижник додумался до этого, что если ему подсказали? В таком случае Сребрян перед смертью сделал для замка больше, чем он, Крапа, для Исподнего мира.
Он не остановился на гвардейской заставе, лишь с тоской взглянул на поворот к Змеючьему гребню, – он ни разу не был в Славлене с тех пор, как они с Жёлтым Линем провели на болотах два чудных солнечных дня в ожидании встречи со Сребряном. И всю ставшуюся дорогу в голове крутилась нехитрая, привязчивая мелодия: «Такая простая история любви».
Крапа подъехал к Хстовским воротам на закате, солнце садилось в тучи на горизонте, в то время как на юге, над замком Сизого Нетопыря, небо оставалось чистым.
Тучи, согнанные с Выморочных земель, ливнями проливались на Хстов, но и туда добиралась ясная погода, здесь же, похоже, давно не было дождя.
Каменный мост через Лодну, возведённый на месте сожжённого во время последней эпидемии оспы, всегда потрясал Крапу своей тяжеловесностью. И Лодна поражала шириной и полноводием после жалкого рва вокруг замка.
Конечно, Лудона в окрестностях Храста была и шире, и чище, но Крапа давно перестал сравнивать природу Верхнего мира и Млчаны, так же как никогда не сравнивал Хстов и Храст, Волгород и Славлену.
В Волгороде вообще было гораздо суше, чем в окрестностях Хстова, и не только из-за близости замка и многочисленности колдунов на Выморочных землях. И если Хстов окружали поля и полосы леса, закрывавшие болоту ход к городским стенам, то здесь со всех сторон стояли белёные домишки обширного посада – в Волгороде строили из глины и камня, отсюда же камень и кирпич везли в Хстов.
Привратная стража приветствовала богатого гостя, возница гикнул с особенной удалью, пролетая через ворота, грохот колес эхом забился под каменными сводами арки. Карета лихо промчалась мимо Гостиного двора, миновала Чудоявленскую площадь и остановилась перед въездом в резиденцию Волгородского князя, на площади Белого Оленя.
Ворота распахнулись, снова грянуло эхо – будто сотня лошадей защёлкала копытами по гранитной брусчатке. Крапа едва не опоздал на поздний ужин, который старый князь кокетливо назвал мальчишником.
Предполагались обильные кушанья и возлияния, однако высокие гости не спешили напиться пьяными, обстановка за столом оставалась натянутой, даже разговоры о погоде – и особенно о погоде – были полны двусмысленностей и едких острот.
Государь в гостях у двоюродного дядюшки чувствовал себя как дома, но пока лишь посверкивал глазами, глядя на храмовников. Явлен пребывал в прекрасном настроении, с аппетитом ел и с удовольствием пил, не опасаясь опьянеть. А когда Крапа заикнулся о том, что увидел на подступах к замку, Явлен сморщил нос и проворчал:
– Вечно тебя тянет поглядеть на какую-нибудь мерзость… Хладан прав, тебе надо почаще бывать в Славлене, тут ты совсем опустился, скоро вместе с чернью начнешь закидывать петухов.
Закидывание петуха Крапе случалось видеть в Хстове по праздникам – культурному человеку трудно было представить более отвратительное и жестокое зрелище, когда толпа простолюдинов бросает камни в беззащитную птицу на привязи.
Конечно, в Славлене простолюдины свободное время проводили не в опере и не в картинной галерее, но Славленский цирк пользовался большой их симпатией, а дети с удовольствием посещали зоосад.
– А что ты хочешь от черни? – улыбнулся Крапа Явлену. – Если Храм запрещает даже балаганы? Или ты думаешь, что ежегодных праздничных представлений на Дворцовой площади с них довольно?
– Дело черни – любить чудотворов. И чем бедней и беспросветней их жизнь, тем искренней они мечтают о солнечном мире Добра, – ответил Явлен со смешком.
Золотистый кругляш медленно и лениво переворачивался с одной стороны на другую, подхлёстывая лучами бликов пугливых ламповых зайчиков – младших братьев солнечных. Монета кувыркалась бесшумно, не заставляя доски стола рассыпать глухие отзвуки – потому что висела над ним в воздухе. И так же, как звезда притягивает планеты, привлекала к себе два скрещённых взгляда.
Мир казался чьим-то притворством. Как в детстве, когда я узнал от приятеля, что нельзя было дослушивать историю про зелёные глаза, а то умрёшь. И думал – а вдруг я умер, а кто-то морочит мне голову, заставляя считать, что жив, и видеть дом, старый двор, маму… Не помню, плакал или нет, но пытался в темноте почувствовать неизвестно что, подтверждавшее или опровергавшее обман. И прижимал тёплые подушечки дрожащих пальцев друг к другу, но они казались чужими, ненастоящими, и всё вокруг тоже ненастоящим и чужим. Слышался звон в глубокой тишине. Голова уснувшей за чтением мамы виделась далёкой и маленькой – меньше ногтя…
Никому об этом страхе не рассказывал. Да и сам давно забыл – и вот мир снова звенел и был не больше висящей над столом монетки.
Я выбросил руку и сжал пойманный кругляш в кулаке, пытаясь нащупать, а потом разглядеть обрывки нитки, следы клея – найти обман… Обычный полтинник.
– Ты обещал, – сорвавшимся напильником скрежетнул голос, но я ничего не ответил и не оторвал взгляд от монеты. Стул шорохом аккомпанировал встающему. Тем не менее, лишь когда шаги отдалились, я рискнул бросить взгляд вслед старику, за которым уже закрывалась дверь небольшого уютного кафе.
Обещал, прошелестели книги на полках, где Брем соседствовал с «Тремя мушкетёрами». Я не раз перелистывал их и не ожидал такого предательства. Обещал, подтвердил кивком немой Чарли Чаплин с экрана на противоположной стене. Обещал – тикали в полированном дереве часы.
Мы помним.
Почему-то я не усомнился, что мой зарок исполнится.
Старик казался немного выпившим, но вполне доброжелательным. Он подсел за столик, и мы разговорились как-то легко и непринуждённо.
– Так ты, значит, документы подаешь, учиться? Это дело хорошее. А куда же? – подмигивание ещё больше укрепило меня во мнении, что он нетрезв, хотя запаха не ощущалось.
– На юридический.
– О! Прокурором или адвокатом? Садить или защищать?
– Не знаю, – я махнул рукой, не желая вдаваться в тонкости народного и лично дедова отношения к своей будущей профессии. Я действительно давно собирался после школы стать юристом.
– И никак не передумаешь?
– Да с чего бы это? – удивился я.
– А вдруг судьба? В судьбу веришь?
– Не знаю… – я дипломатично увильнул.
– Пятьдесят копеек есть?
Ну вот, наконец: сейчас дам ему денег и отвяжется. Только что ж так мало просит-то? Или это лишь начало, как у цыган? Тем не менее, старик и не подумал уходить, повертел монету перед глазами – будто знакомился с ней.
– Вот я с тобой поспорить хочу. Если выиграешь, то твоя правда, судьба – в свой юридический. А нет, так… ну хоть в театральный. На орла-решку.
– Оставьте меня в покое! – я принялся подниматься. – Жизнь так не решают. Не пойду я в театральный ни на орла, ни на решку, ни даже если монета на ребро вдруг встанет.
– А если в воздухе зависнет? Ну не обижайся, парень… – дед казался таким расстроенным, что я снова сел.
Какой бес дернул меня за язык?
– Тогда, пожалуй, пошёл бы, если такое случится! – я расхохотался.
– Точно? – быстро, чуть заискивающе.
– Да чтоб мне сдохнуть, если вру!
У меня всё-таки было в тот день слишком весёлое настроение. Но оно улетучивалось, пока золотистый кругляш долго, медленно и лениво переворачивался в воздухе с одной стороны на другую…
Я надеялся, что не сдам, и всё вернётся на круги своя. Надеялся, но это была надежда, знающая, что она – миф. И, конечно, поступил, несмотря на слухи о том, что все места распределены за год по знакомым и взяткам.
Слухи были преувеличены. Ребята и девчонки оказались неплохие, весёлые, а в семнадцать лет не получается долго предаваться сожалениям, иначе ты не студент, а унылая плесень. Я ленился между сессиями, заводил романы, уважал одних преподавателей и терпеть не мог других, и к третьему курсу был не то что доволен, но смирился. Закончу, а там, глядишь, второе высшее…
На экзамене я получил задание разыграть с Эльвирой из нашей группы импровизацию на тему свидания, и только приготовился начать, когда перед глазами вновь завертелся золотистый кругляш – тот самый, что лежал в особом отделении кошелька. Я утонул в отблесках, и не помню, что было дальше.
Очнулся, стоя на одном колене. Председатель комиссии подписывал зачётки, не глядя на нас, а партнёрша была бледна, как мел. Руки её дрожали.
Стоя в коридоре у стены, я смотрел, как полосы света и тени чередовались на полу, будто белые и чёрные клавиши пианино, а беспорядочно проходившие ноги, не ведая того, играли странную, сбивчивую мелодию. Пальцы коснулись моего плеча. Я обернулся и увидел Эльвиру.
– Я… Влад, я тебя действительно люблю. И ты… ты ведь не просто сдавал экзамен, правда?
Глаза как глаза. Серые, сколько раз видел. Там – отражение мира. А присмотрись лучше – и увидишь зелёный луг, текущий по нему чистый ручей и зверька, доверчиво выглядывающего из травы. Не гляди – опасно.
А я смотрел, и медленные, ленивые блики ламповых зайчиков ложились на траву и переворачивали мир вокруг меня. Делали на миг ненастоящим и возвращали снова – реальным, но уже иным.
– Правда.
Первый спектакль – уже не студенческий, а в настоящем театре. Я вышел со своей пятиминутной ролью, безжалостно превратив за кулисами в серый пепел две сигареты, но так и не справившись с внутренней дрожью.
Зал ждал с той стороны – жадный и щедрый одновременно. Ряды голов, выглядывающих из кокона кресел. Ряды тех, для кого мы играем. И в пропасти между вторым шагом и первым словом – знакомые, видимые только мне блики позолотили воздух. Мир стал ненастоящим, уравняв в праве на подлинность сцену и зал.
Только на этот раз я всё сознавал. Чувствовал, как навстречу ламповым зайчикам устремляются иные отблески. Они с лёгкостью преодолевали барьер между актёрами и зрителями. Забирались на сцену по незримой стене, многократно более неприступной, чем пять ступеней. Становились маленькими планетами, вращающимися вокруг золотистого светила, куда меньшего, чем спутники, но властного. Они меняли меня и через меня – мир.
Всё – между вторым шагом и первым словом.
Без этого никогда бы так не сыграл.
Вернувшись за кулисы, я рухнул на стул, обессиленный, будто не ел несколько дней. Сердце билось тревожно и громко, и я просидел до самого конца спектакля… Когда пришла пора выйти на поклон, с трудом заставил себя подняться.
Хлопали почти так же громко, как исполнителям главных ролей. И тогда я ощутил, что силы возвращаются.
Аплодисменты… Они бывают разные. Сухие, подобные зачерствевшей лепешке; жидковатые, будто недосыпали муки; кислые, как перебродившее тесто; вежливые и пресные; искренние – вкусные, как свежеиспечённый каравай. Даже приторные, они утоляют голод, а настоящие… Аплодисменты – хлеб актёра, без которого не жить. В лучшем случае – влачить существование. Мы питаемся ими… хотя, быть может, для товарищей овации значили немного меньше. Но тогда почему мы выходим к публике после спектакля раз за разом, выжимая всё, что можно?
Мне всегда нужна была эта пища, будто золотые блики никогда не падающей монеты съедали что-то там, на сцене, чему иначе не восстановиться, не отрасти.
Но не аплодисменты давали силы менять мир, хотя бы ненадолго. И менять людей – быть может, сильнее. Не они уравнивали настоящее и… другое настоящее в хороводе ламповых зайчиков.
Юриспруденция, конечно, обошлась без меня.
На нашей с Элей серебряной свадьбе я ненадолго отошёл в другой зал ресторана. Там за столиком сидел молодой парень, весёлый и самоуверенный, и в нём светилось то, что было нужно. То, что нашлось и в моём младшем сыне.
Он легко принял условия, гораздо легче, чем я в своё время. Монета – не заветная, что всё ещё лежала в ящике комода, другая – взлетела в воздух, на миг замерла… и застучала по столешнице.
Я извинился и вернулся к жене.
Мало… Ожидания чуда в нём оказалось слишком мало – жаль. Того ожидания, что порознь у подавляющего большинства слабо, а вместе течёт из зрительного зала переплетениями трубочек гигантской капельницы, наполняющей актёра не его жизнью и могущее менять реальность.
Мы – вампиры, питающиеся тем, что отдают с охотой.
Мы сами ждём немыслимого.
Таких мало.
А монета… не в ней дело. Любая сойдёт.
https://author.today/u/ann_iv
По полутемной галерее Лиара стремительно шел человек с самым непримечательным лицом, одетый в облегающие куртку и штаны из темно-коричневого дайма. Сапоги на кожаной подошве делали его шаги почти бесшумными, к широком поясу крепились два метательных ножа в потертых ножнах. Его можно было бы принять за охотника — по скупой грации движений, и оказаться правым: Гидо Амарре частенько доводилось выслеживать и загонять дичь по указанию своего господина, а по слухам — он охотился и для собственного удовольствия тоже. Несмотря на простую, без украшений, одежду, гвардейцы отдавали честь, старательно глядя мимо Амарры ничего не выражающим взглядом.
Тех, кто имел глупость в полный голос заговорить об особенных пристрастиях королевского телохранителя иногда находили с перерезанным горлом, а прево Ариджа разводил руками, сокрушаясь о безвременной кончине еще одного славного дворянина от рук подлых преступников. Большая часть убийств безосновательно ему приписывалась, однако Амарра не спешил опровергать слухи, наоборот, время от времени позволял себе довести до бешенства какого-нибудь хлыща, кичившегося десятью поколениями предков, чтобы в очередной раз понаблюдать за борьбой страха и ненависти у того в глазах.
Но сегодня ему едва ли было дело до чувств придворных. Только что полученные известия были насколько ошеломляющими, что приходилось сдерживался, чтобы не перейти на бег. У часовых возле личных покоев Лодо был приказ пропускать телохранителя в любое время, поэтому, несмотря на то, что близилась полночь, они вытянулись и щелкнули каблуками, не задавая лишних вопросов. Амарра пересек комнату, служившую чем-то средним между гостиной и будуаром, и, подойдя к дверям спальни, постучал условленным стуком.
— Войди, Гидо!
Амарра шагнул за порог и в замешательстве остановился. Полог кровати был задернут, однако тонкая ткань позволяла различить две сплетенные фигуры, двигающиеся в едином ритме: женщина опиралась на колени и локти, а мужчина, стоя на коленях позади, держал ее за бедра и резкими движениями толкал себя вперед. Шумное дыхание и постанывания развеивали последние сомнения в происходящем.
Удивленный, что король позволил ему войти в столь пикантный момент, телохранитель знал так же и привычку Лодо к долгим постельным утехам. И как ни важны были новости, он все же не решился прервать любовную игру, посему приготовился ждать. Однако еще одно движение, сопровождаемое сдавленным возгласом, и король рухнул на постель. Спустя мгновение полог отдернулся.
— Мой государь, — склонился Амарра.
— В такой час? Должно быть, у тебя веская причина, — протянул Лодо.
Он не пытался прикрыть наготу, его любовница, рыжеволосая девица с налитым роскошным телом и вовсе не думала стыдиться.
— Да, есть новости, но они не терпят посторонних ушей.
— Этель, продолжим чуть позже.
Девица встала, подобрала брошенную на пол шелковую вуаль и направилась к выходу, призывно качая бедрами.
— Ваше величество, не слишком ли рискованно оставлять девку одну в гостиной? А если она подслушает? — спросил Гидо.
— О, Этель… Она не девка, а графиня. Жена графа Соланжа…
Лодо рассмеялся и Амарра с неудовольствием отметил, что тот пьян. Некстати…
— Что поделать, если ее величество в постели умеет только лежать на спине и бормотать свои молитвы. Зря отец навязал мне эту ноорнскую дурочку. Он полагал, что брак с племянницей Дериена объединит знать Ноорна и Галеи. И я заполучил в жены ненавидящую меня ледышку. Но отец ошибался. Волки — они волки и есть, — король презрительно скривился и дотронулся до повязки, закрывающей левую глазницу: — Брейтц… Надо было сравнять его с землей!
Амарра терпеливо вздохнул. После бутылки крепкого иберского вина Лодо становился многословным, однако возвращение к событиям войны с Ноорном свидетельствовало о особенно дурном настроении монарха.
— Пусть Этель тебя не беспокоит, она знает, что будет с ней и ее близкими, если у меня возникнут подозрения на ее счет, — буркнул король.
— Иногда предательство свершается теми, от кого это меньше всего ожидаешь, но уже нет возможности… покарать предателей.
— Ты о восстании? Тогда мы чуть не проглядели.
…
Да, в восемьдесят шестом они чуть не прозевали заговор. Послание от Беласко пришло за две седмицы до весеннего маскарада и, кроме указания на день начала мятежа, было довольно расплывчатым. Лодо был растерян, обескуражен, хотя и знал, что внезапная смерть отца вызвала много толков и среди нескольких знатных семей, теряющих свое влияние, зрело недовольство. Однако не ожидал, что их главы решатся на переворот. Подозрения сразу упали на Ренье Вермадуа и поддерживающих его дворян, в том числе — графа Брикасса. За ними начали следить. Перехваченный гонец под пытками рассказал о скрытно движущихся к Ариджу вооруженных отрядах, и верные Лодо силы остановили их в десятке лиг от столицы. И все-таки упредить мятеж они успели в самый последний момент. Поначалу король собирался присутствовать на балу как ни в чем не бывало, «дабы возложить стопу на поверженного Вермадуа».
Однако он никак не мог справится с лихорадочным возбуждением: то потирал руки, глядя поверх головы Амарры, то в который раз переспрашивал, все ли они учли.
Идея заменить короля собой неожиданно пришла Амарре в голову — у него были сомнения, что тот окажется способен сохранить хладнокровие. Изумление на лицах Вермадуа и Брикасса, когда он сдернул маску, доставило ему немало удовольсвтия.
После он пришел сюда, в опочивальню. Во дворце все еще раздавались яростные крики и звон оружия. За окнами лежал Аридж, погруженный в темноту, затаившийся.
«Уже закончилось?» — спросил Лодо.
Его лицо бледным пятном выделялось в сумраке скупо освещенной спальни.
«Да, мой государь, — ответил Амарра. — Вашей особе теперь ничего не угрожает».
Он ощущал страх короля, и зверь, живший внутри, дыбил шерсть. Уже позже он вспомнил о добьерах. По рассказам, чуя страх хозяина, они могли броситься, не зря их прозвали Тварями из-за Предела. Поэтому только тот, в ком дух силен, справляется со свирепыми псами. Невольно сравнивая себя с добьером, он ухмылялся и обрывал становящийся слишком опасным ход мыслей…
— Но тут все иначе, — продолжал Лодо. — Кстати, месьер граф прекрасно осведомлен о том, где и с кем проводит ночи его очаровательная супруга, и ничуть не возражает.
— Обманутый муж может надолго затаить злобу…
— Достаточно того, что я неотлучно держу при дворе его младшую сестру и сына от первого брака. Но не вздумал ли ты обсуждать мои нравы и благопристойность? Что у тебя за новости?
— Беласко прислал гонца. Нашлась Одаренная.
Лодо втянул воздух сквозь зубы.
— И кто же?!
— Лара Оденар, дочь дука Джинеры Винченцо Конти.
— А почему не наложница сахрейнского эмира? — раздраженно спросил король и вдруг его единственный глаз изумленно расширился: — Ты сказал — Оденар?!
— Да, ваше величество. Жена Волка.
— Где письмо?
Амарра вытащил из-под куртки сложенный в четверо пергамент.
— И как же он… узрел ее, никуда не выбираясь из своего логова? – разворачивая послание, спросил король. В его голосе продолжали звучать скептические ноты. Он уставился на ряды закорючек и символов. — И что тут написано? Это пиррейский?
— Нет. Беласко зашифровал послание. Имя Одаренной открылось ему во время ритуала. Сугаар направил его взгляд, значит, оковы, удерживающие Великого Змея ослабли. Перевод на обороте.
Лодо перевернул пергамент и пробежал глазами несколько строк.
— Если бы еще знать, верно ли шаман истолковал свои видения…
— Предсказания Беласко всегда были правдивы, вспомните другие его предостережения.
— Помню, помню, — отмахнулся король. — Кстати, следующее письмо расшифровывай в моем присуствии.
— Как вам будет угодно, государь, — поклонился Амарра.
— Твои промахи с Волком! Сначала в Эйрланде, потом с засадой! — вскочив с кровати, Лодо набросил бархатный халат и принялся расхаживать по спальне. — Ведь он был у тебя в руках!
Неудача отравленным шипом уязвляла самолюбие Амарры, и он глухо пробормотал:
— В Эйрланде Оденара спасла случайность, снадобье по ошибке выпил другой человек, но оно и не оказало нужного эффекта. Все были начеку и другой возможности мне не представилось, пришлось уходить. А в Альто-Альби… Полностью моя вина, государь. Я был уверен, что рана или яд прикончат его, но это меня никак не может оправдать…
— И ты не смог ничего выяснить про Звезду!
Лицо короля покраснело от гнева, однако Амарра возразил:
— Шаман приготовил яд, действию которого нельзя противостоять. До Волка я испробовал его на троих каторжниках, считавшихся упрямцами, и едва смог заткнуть источник их красноречия. Та чушь, которую нес Оденар… скорее всего, никакого артефакта у него нет.
— Скорее всего, — едко заметил Лодо, останавливаясь напротив телохранителя. — Смотри, не оплошай сейчас. Больше никаких бесед с Волком. Получится — так убей его. Но не он главная цель, а Одаренная. Если Старые Боги пройдут через Предел, камень Победы не понадобится… Ты сказал, что Беласко нужна не сама Одаренная, а ее кровь, чтобы открыть портал. Но в любом случае, женщину надо выкрасть и доставить до храма живой. А это многие, многие лиги пути и погоня, дышащая в затылок…
— Ваше величество, я все тщательно обдумаю, соберу подходящих людей. Перевалы будут завалены снегом до начала месяца Весенних зорь, гонцу от Беласко с трудом удалось спуститься с гор, а после последних снегопадов тропы вовсе сделались непроходимы. Весной я отправлюсь к сумеречникам. Прошу, запаситесь терпением.
— Почти восемь лет я слышу эти слова, — фыркнул Лодо.
— В этот раз я убежден, что цель близка.
Король кивнул:
— Пожалуй, я положусь на Беласко. В Альби есть те, кому неугодно правление герцога Монтего. Граф Моруа получит от меня соответствующие указания. Ты слишком… известная фигура, чтобы колесить по Альби, придется прибегнуть к его связям. Позже я назову тебе имена.
— Клянусь, что больше не допущу ошибок.
— Потому что это будет стоить тебе головы, Гидо, — с улыбкой сказал король, и Амарра внутренне содрогнулся, чуя за этой улыбкой и будничным тоном не шутку, а вполне реальную угрозу.
***
«…Благородному Танкреду, правителю Коэрта.
Брат мой, с прискорбием пишу о нападении на галеру дона Винченцо Конти, дука Джинеры у самых берегов Альби. Страдания дона Винченцо и доны Лары в плену были неописуемы. Само нападение вызвало возмущение у других членов Братства — как же могло случиться, что сразу два пиратских корабля прокрались далеко на север? Ничуть не умаляю доблести либеросов, ведь благодаря капитану Фальго дук и его дочь были спасены, но извещаю вас, что этот вопрос будет поднят на ближайшем собрании Братства, ведь теперь Альби, Джинера, Амальфи и другие государства оказались перед необходимостью усилить свои военные флоты, а значит, направить большие суммы на постройку кораблей, и кое-кому может показаться, что поддерживать Ваши вольности и привелегии нецелесообразно.
Это довольно неприятно, но преодолимо. Однако позволю себе напомнить Вам о некоторых обстоятельствах Вашего прихода к власти в обход Бернарда из Мальдалы, Вашего дяди, о которых Вы не любите распространятся. Я не стал предавать их огласке, и не сделаю впредь, но хотел бы, в своей черед, обратиться к Вам с небольшой просьбой.
Так сложилось, что капитан Фальго, чье настоящее имя мне известно, и, как полагаю, Вам тоже, может оказать принчипату Альби важную услугу деликатного свойства.
И если Вы изыщите доводы или примените иные средства убеждения, способствующие принятию им правильного решения, моя ответная благодарность не заставит себя ждать, и я пообещаю вам как поддержку на собрании, так и дальнейшее молчание. Услуга не связана с уроном для чести и заключается в том, что капитану предстоит отправиться с дипломатической миссией в горы Пиррея. Вам, наверняка, покажется странной подобная просьба, ведь Рагасту и Пиррей разделяют значительное расстояние, но уверяю, сьер Фальго поймет, в чем дело. А если вдруг у него возникнут сомнения, предложите ему взглянуть на собственную правую руку. Передайте также, что он будет достойно вознагражден…»
***
«Брат мой,
Ваша просьба услышана, и спешу сообщить, что означенный капитан Фальго с должным пониманием отнесся к ней, пусть и понимание это пришло не сразу. Мне стоило большого труда убедить его, и надеюсь, мои усилия не пропадут втуне.
Но поскольку у него возникла необходимость в завершении некоторых своих дел в Рагасте, и частые шторма сезона бурь препятствуют мореплаванию, он прибудет в Талассу не раньше месяца Земли. Что касается грядущего собрания, то…»
***
Добротный дом за каменным забором на одной из уединенных улочек Талассы выглядел необитаемым. Окна закрыты тяжелыми ставнями, штукатурка облупилась, из кладки забора местами выпали камни. Среди соседей ходила история о давней трагедии в некогда счастливом семействе: будто молодой торговец, женившись по любви, однажды утром обнаружил свою жену повесившейся, и подался то ли в паломничество, то ли затворился в одной из обителей. Однако на покинутое добро не посягали: опять же по слухам, дом несколько лет назад отошел к другому хозяину, который по какой-то причине не торопился вступать во владение имуществом, во всяком случае, его никто из досужих кумушек не видел. Но во флигеле поселился сторож — немой громила с превосходным слухом, и пустил двух пастушьих собак свободно бегать по заросшему саду. Однако в ненастный вечер конца месяца Зимних костров внимательный взгляд смог бы увидеть слабый отсвет в щель между ставней одного из окон на первом этаже, а значит, печальный покой дома был нарушен.
В гостиной от скозняка колебалось пламя одинокой свечи, выхватывая то портрет на стене, относящийся ко времени правления герцога Альдаберта, то угол шкафа или кресла под серыми полотняными чехлами. В комнате находились трое мужчин: двое, закутавшись в добротные суконные плащи, сидели за столом; низко надвинутые капюшоны оставляли видимым седую остроконечную бородку одного и полные губы и массивный подбородок другого. Третий — широкоплечий, узкий в бедрах, стоял, уперев руку в бок и выставив чуть согнутую в колене левую ногу вперед. Впрочем, небрежность его позы лишь казалась мнимой, достаточно было взглянуть в сосредоточенное лицо и прищуренные светлые глаза, будто ощупывающие собеседников.
— Итак, Товье доверяет тебе? — спросил седобородый.
— Более чем.
— Что нового у начальника Тайной стражи? — вставил тот, что помоложе
— Благородных месьеров интересует кража ста золотых дукатов из дома торговца Боше? Или убийство жены сьера Пеллье?
— Хорошо живут торговцы, — проскрипел пожилой. — А женушку, поди-ка с любовником застал сьер Пеллье, то и прикончил. Не трать наше время на ерунду, Хин, а то я подумаю, что зря плачу тебе деньги.
— Расследование по сержанту Бестье пока не продвинулось, — названный Хином подобрался, скинув показную небрежность.
— Уже лучше.
— И… вчера подслушал разговор. С большим риском для себя, хочу отметить. Принчепс поручил найти людей для сопровождения и охраны сьеры Оденар.
Сидящие за столом переглянулись.
— Большей удачи и желать нельзя! — воскликнул молодой.
— Слишком хорошо, чтобы быть правдой, а если это западня? — пробормотал седобородый.
— Почему западня? Обычная предосторожность. На месте Оденара я бы тоже беспокоился, — полные губы молодого растянулись в неприятной усмешке. — Как бы красотка не заскучала, да не нашелся бы удалец, который утешит ее.
— Почему из Тайной стражи? Приставил бы своих волков…
— Одно другому не мешает, — пожал плечами молодой и сказал Хину: — Добейся, чтобы тебя включили в телохранители. Путь даже подстроив другим претендентам… несчастный случай. Ты парень сильный, умелый. И, как утверждаешь, Товье тебе доверяет. Чем не телохранитель? Кстати, может и ты попытаешь удачу в постели прекрасной сьеры Лары…
— Это лишнее, — сухо отрезал седобородый. — Хин, мы на тебя рассчитываем.
— Будет непросто, — поскреб в затылке тот.
— Ты уж постарайся. Потом узнаешь, что делать дальше.
***
Последняя ночь 988 года Эры Странника выдалась ясной и это был добрый знак. Следующие пять дней — всегда особое время, не попадали они ни в уходящий год, ни в грядущий. Была особенной и эта ночь. Люди искали предзнаменования в криках птиц и тенях на стенах, лили в воду расплавленный воск, кидали деревянные кубики с нанесенными на них рунами. Затем гасили все огни в доме, чтобы дать пламени родиться вновь, из искры, высеченной ударом кремня — как заповедано от предков. И в полночь погруженные в темноту города и селения Орнея озарялись множеством крохотных звездочек — отражением тех, что светили с неба.
Одна из звездочек вспыхнула на опушке Армории. Старик в темной жреческой хламиде осторожно подул на затлевший трут, и в кольце камней заплясал костерок. Жрец обратил лицо с закрытыми глазами к небу и застыл, то хмурясь, то чему-то улыбаясь. Тишина опустилась не только на опушку, а будто и на весь мир. Перепутье, точка равновесия. Куда же качнется великий маятник?