КЕЛПИ
какповадилась лошадь подводная
Есть волков, как бывала голодная.
Лучше, волк, не рычи –
Подкрадется в ночи
И сожрет тебя лошадь подводная.
До чего же хитры эти бестии,
Если в теплом пристроили месте их!
Мучат нас по суду,
Обитают в аду.
Нет, ужасно хитры эти бестии!
День вчерашний ушел, а завтрашний
день — я не знаю, достигну ли я его…
Ибн Хазм, «Ожерелье голубки»
Летняя жара стала спадать. Океанские муссоны несли темные дождевые тучи. В горах, у подножия Гималаев, выпали первые дожди.
Лал Чандр ходил озабоченный, подгонял строителей: нельзя медлить, вот-вот прибудет вода в речке…
Рытье обводного канала заканчивалось. С утра до вечера непрерывно тянулись полуголые люди, несли на головах корзинки с землей. Федор не выдержал: дал Сингху эскиз одноколесной тачки и, когда она была готова, показал ее Лал Чандру.
— Смотри, один человек с тачкой свезет вшестеро больше, чем в корзинке на голове.
— Людей надо вшестеро меньше, — ответил Лал Чандр, — но каждому из них надо сделать такую колесницу. За это придется платить плотникам, а земленосам я ничего не плачу… Но времени мало — пусть будет по-твоему.
Плотина, шлюзовый затвор и желоб были готовы и ожидали только подъема воды в речке.
Водяное колесо тоже ожидало воды. От колеса через отверстие в стене уходили в храм, в помещение, примыкавшее к главному залу, длинные деревянные валы.
Федор рассчитал, что водяное колесо будет делать около четырех оборотов в минуту, а оба параллельных вала, получающих от него движение, будут крутиться в тридцать раз быстрее.
На каждом валу было насажено по десять двухсаженных дисков из дерева, покрытого гладкой, блестящей коркой какой-то редкой смолы. Длина окружности каждого диска составляла примерно шесть с третью сажен. При ста двадцати оборотах в минуту точка на окружности будет пробегать полторы версты в минуту, девяносто верст в час.
Сколько это будет в секунду? Федор быстро прикидывал острой железной палочкой на сухом пальмовом листе, связка которых — индийская записная книжка — всегда висела у него на поясе.
Получилось без малого тринадцать сажен в секунду!
«Не разнесет ли диски?» — подумывал Федор. В то время расчеты на прочность еще не были известны, и люди пользовались опытными модульными соотношениями.
Часть дисков машины молний была снабжена с обеих сторон пластинками из листового золота, по которым скользили щетки из тонкой, золотой канители.
Каждый из остальных, не имеющих пластинок дисков проходил между двумя кожаными подушками, наполненными веществом, состава которого Федор не дознался. Рычаги с грузами плотно прижимали подушки к дискам.
В том же помещении, неподалеку от машины, стояло двенадцать огромных медных бочек.
Все это соединялось сложным переплетением канатов, свитых из медной проволоки и надежно обернутых промасленной тканью.
В разных местах канаты прерывались медными засовами с рукоятками из черного дерева. С их помощью можно было перепускать тайную силу куда угодно.
В главном зале храма, перед статуей Кали, в полу был квадратный бассейн, наполненный водой, — сюда были скрытно подведены медные канаты, соединенные с вогнутыми зеркалами.
Федор зарисовал для себя паутину канатов, тщательно пометив, какой конец куда подходил и прикреплялся.
А вода в речке прибывала с каждым днем. Прегражденная плотиной, она заполнила скалистое ущелье и с грохотом низвергалась через открытый водослив.
После памятной ночи за Федором, не таясь, с утра до вечера ходили по пятам два здоровенных факира. Ночью они укладывались у дверей его комнаты при храме. Нечего было и думать рассказать Сингху о том бестелесном брахмане: факиры нагло присаживались рядом на корточки и слушали все, о чем говорилось.
Бестелесный… Не в дурном ли сне привиделся он? Снова и снова вспоминал Федор, как проскочил с ножом сквозь оборотня… Куда ни ступи всюду нечистая сила в этом проклятом краю. Был Федор не робкого десятка, сколько баталий прошел — ни разу не дрогнул. Но тут… Да кто не окажет конфузии перед нечистой силой? Разве что нехристь, запродавшийся дьяволу…
Страница 62 из 182
Вспоминал Федор и другое. Старик в башне… Нож, на глазах у Федора ставший бесплотным, яко воздух… Федор пытался припомнить: как же это было? Он крутил машину молний, а старик сунул нож в какие-то закрученные проволоки… Машина молний была не совсем такая, как у Лал Чандра… Вспоминал, как сквозь туман, странные слова старика: мол, не может верховный жрец без меня обходиться… Как понимать? Уж не сам ли старик сделал того жреца бестелесным?..
И еще вспоминал испуг на лице Бестелесного, когда кинулся на него с ножом. Отчего же было ему пугаться? Может, недавно стал он неуязвимым, не привык еще?..
Кругом шла голова у Федора.
Непременно надо поведать сикхам о чуде. Рам Дас — вот кому все рассказать. Но Лал Чандр услал куда-то своего возницу с поручением…
Эх, зря послушал старика, спрятал тот волшебный нож: надо было тогда пырнуть ножом Бестелесного, а там будь что будет.
С Бхарати виделся Федор не часто. А при встречах — лишнего слова не вымолвишь: соглядатаи торчали рядом, ушастые, нахальные, только что в рот не лезли…
Как-то Бхарати, выйдя вечером к речке, где они иногда встречались, принесла с собой ситар — индийскую лютню с длинным грифом и навязанными ладами.
Она спела ему песню — грустную, протяжную. Странно звучал ее тонкий голос, в самую душу западал.
Федор заинтересовался инструментом. В Хиве, в доме Садреддина, видел он такой ситар, только там играли на нем смычком, а Бхарати щипала струны пальцами.
— А ну я попробую, — сказал он.
Провел пальцами по струнам — непривычный лад. Перестроив ситар, как лютню, он спел девушке несколько русских песен. Она глядела на него темными, широко раскрытыми глазами, улыбалась. Федор обнял ее за плечи, притянул к себе, шепнул:
— Любушка ты моя…
Рядом зашуршало, из-за кустов высунулась лохматая голова. Федор резко встал, плюнул факиру под ноги:
— Тьфу, послухи треклятые! Креста на вас нет, пес вас нюхай!
Ситар он унес к себе в комнату. Долго сидел, скрестив ноги, на подушке, пощипывал струны, складывал и напевал чувствительные вирши:
Аки Венус ты пригожа
И зело с ней ликом схожа,
Зришь судьбу мою злощастну.
Ах, прегорько мне, нещастну!
Был пленен в Хиве ордою,
Ныне ж паки и тобою.
Ах, судьбина прежестока
Крепко держит у Востока…
Вдруг до слуха его донесся мощный рокочущий гул. Федор прислушался. Потом отбросил ситар и выскочил из комнаты. Сторожа, спавшие у дверей, сразу повскакали и побежали следом.
Гул шел от желоба. Федор понял, что водяной затвор поднят и вода устремилась к колесу.
Федор вбежал в главный зал храма. В темноте уверенно нащупал узкую дверь за спиной шестирукой богини, шагнул в тайное помещение, где стояла машина молний. Увидел то, что ожидал: диски вращались с огромной скоростью, издавая мягкий шипящий звук. Золотые пластинки сливались в круги, отражали красноватый свет масляных ламп. Пахло грозовой свежестью.
У машины возилось человек шесть — все такие, что раньше не встречались Федору. Лал Чандр стоял в стороне и наблюдал. Он не услышал, как вошел Федор.
Обида переполнила Федора. Вот оно как! Сколько трудов положил он на строение этих махин, сколько всякой всячины придумал, а его не позвали даже на пробный пуск колеса. Разве Лал Чандр управился бы без него? Как бы не так! А теперь, когда дело сделано, не удосужился позвать его, Федора, посмотреть машину в работе.
И, начисто забыв обо всем, кроме своей обиды, Федор дернул Лал Чандра за широкий рукав.
Лал Чандр испуганно обернулся.
— Зачем ты явился сюда?
— Почему меня не позвал? — крикнул Федор.
— В тебе нет надобности, когда машина построена. — В голосе Лал Чандра уже не было обычной ласковости.
Федор сгреб брахмана за ворот и затряс его.
— Я тебе не раб, а российского флота поручик! — бешено приговаривал он по-русски, как всегда, когда забывался. — Душу вытряхну вон!..
Лал Чандр закричал. На его гортанный вскрик обернулись люди. Побросав свои дела, накинулись на Федора. Федор яростно отбивался. То один, то другой индус, непривычный к кулачному бою, валился наземь, но тут же вскакивал и снова кидался.
Лал Чандр, пригнувшись, выскочил в низкую дверь. Федор вырвался из цепких рук нападающих, кинулся за ним. Брахман заметался, длинная одежда мешала ему. С минуту, как в детской игре, они кружили вокруг грозной богини, меняя направление.
Замелькали факелы. С полдюжины индусов снова накинулись на Федора. Но он опять вырвался и, прыгнув, поймал Лал Чандра за рукав. С наслаждением с маху ударил его по скуле. Брахман, кувыркнувшись, свалился в бассейн.
Последнее ощущение — туго перехваченное горло. Федор захрипел…
Очнулся он у себя в комнате. Голова гудела от боли, ныли суставы рук. Пошатываясь, Федор подошел к двери, рванул…
Дверь была заперта снаружи.
Надежды на освобождение не было.
Дважды в день ему приносили скудную пищу. Люди Лал Чандра сторожили его крепко. Близилась развязка…
Однажды вечером Федор, сидя на полу перед низеньким столиком, при свете масляного светильника разбирал свои заметки. Начал он их писать давно, еще по пути в Индию. Да что толку от этих заметок, если… Федор тоскливо оглядел полутемную сводчатую комнату. На вырваться отсюда.
Страница 63 из 182
Он закрыл глаза, уронил голову в ладони…
Заснуть бы здесь, а проснуться в тесной каюте, услышать скрип переборок, рокотание роульсов под канатами, топот босых ног по палубе, боцманские крики: «Всех наверх, фордевинд ворочать!..» Увидеть в оконце зеленое бескрайнее море и белых чаек…
Вдруг в комнату упал камешек. Федор вздрогнул, вскочил на ноги. Откуда-то сверху донесся неясный шорох. Федор поднял глаза и увидел в полутьме смуглую обнаженную руку, просунувшуюся в вентиляционное отверстие.
«Началось, — подумал он тревожно. — Змей ядовитых через дыру набросают или ядовитого зелья насыплют…»
— Оэй, Федор! — раздался тихий оклик.
У Федора отлегло от сердца: он узнал голос Рам Даса. Как же он пробрался узким лазом? Кирпичи расковырял, должно быть…
Федор залез на столик и, дотянувшись, пожал мускулистую руку, торчащую из отверстия.
— Подай голос, — сказал невидимый за стеной Рам Дас.
— Да я это, кому здесь еще быть! Слушай, Рам Дас… — И Федор быстро стал рассказывать о случае в башне.
— Как ты сказал? — перебил его Рам Дас. — Брахман бесплотен? Проходит сквозь стены?..
— Да.
— Ты видел это своими глазами?
— Видел…
— Неужели их боги так сильны? — В голосе Рам Даса Федору послышался страх.
«Все погибло, — подумал Федор в отчаянии. — Одна была надежда — на сикхов. А теперь увидят они на празднике такое чудо — разве устоят?..»
— Слушай, Рам Дас! Это еще не все…
И Федор торопливо досказал о том, как старик сделал бесплотным клинок его ножа.
— Ты говоришь, этим ножом можно поразить Бестелесного? — донесся глухой голос Рам Даса.
— Да! Да! Он у старика за окном. Достань его, Рам Дас!
— К нему трудно пробраться, его крепко караулят… Слушай! Я сделаю все, чтобы тебе помочь. Но ты… Будь готов ко всему. Прощай, мне пора!
От Винчестера к Карлеону вела хорошая дорога. Стояла солнечная сухая погода. Поэтому мы не стали задерживаться в Саруме, а сразу поехали на север, пересекая Большую равнину.
Недалеко от Сарума находилось место, где родился Амброзиус. Сейчас я даже не помню, как оно называлось, но уже при мне его переименовали в его честь — Амберсбург или Эймсбери. Я никогда не проезжал через него и хотел на него посмотреть. Мы поднажали и прибыли туда до заката. Мне вместе с командирами предоставили жилье у старейшины города. По размерам местечко было не больше деревни, но там хорошо помнили, что здесь родился король. Неподалеку находилось место, где много лет назад саксами были предательски убиты около сотни представителей британской знати. Их похоронили в одной могиле, которая находилась к западу от Эймсбери, у каменного круга, который в народе прозвали «Пляской гигантов» или «Пляской висячих камней».
Я давно слышал о «Пляске», и мне не терпелось увидеть ее. Когда отряд вошел в Эймсбери и мы стали располагаться на ночь, я извинился перед хозяином и выехал один в поле. На протяжении многих миль оно тянется без единого холма, лишь изредка здесь встречаются колючие кустарники и утесник или одинокий дуб, потрепанный ветром. Закат наступал поздно, и в тот вечер я неторопливо ехал верхом навстречу лучам заходящего солнца. Сзади, на востоке, уже начали собираться темно-синие вечерние облака, и показалась ранняя звезда.
Похоже, я ожидал, что «Пляска» произведет на меня гораздо меньшее впечатление, чем каменное воинство, к которому я привык в Малой Британии, и сравнивал ее с кругом на острове друидов. Однако эти огромные камни поразили мое воображение. Само одиночество, окружавшее их посреди бескрайней равнины, наполняло сердце благоговением.
Я медленно объехал кругом и спешился. Лошадь осталась пастись, а я прошел между двух камней внешнего круга. Моя фигура по сравнению с ними отбрасывала пигмейскую тень. Я невольно замедлил шаг, словно гиганты протянули руки, задерживая меня.
Амброзиус спросил меня о «стреле, вынырнувшей из темноты», и я ответил ему положительно. Теперь мне предстояло выяснить, что же привело меня сюда. Оказавшись здесь, я почувствовал, что мне хочется покинуть это место. Что-то подобное я ощущал в Малой Британии, плутая между каменных исполинов, — словно кто-то древний, древнее, чем само время, дышал мне в спину. Подобное, но все же не похожее чувство возникло у меня и теперь. Здесь, мне казалось, теплая земля и камни, нагретые весенним солнцем, дыхнули глубоким подземным холодом.
С какой-то неохотой я пошел вперед. Быстро темнело, и чтобы добраться до середины, нужно было идти с осторожностью. Время и бури, а может быть, боги войны сделали свое дело. Большинство камней лежало в нагромождениях, но порядок их расположения, «рисунок», все-таки можно было различить. Передо мной открывался круг, но таких кругов я не видел в Малой Британии и не мог себе даже представить. Внешний круг состоял из огромных камней, половина которых еще стояла в виде полумесяца. Сверху их венчали смыкавшиеся между собой блоки, гигантским забором отгораживавшие круг от неба. Остальные глыбы, составлявшие внешний круг, стояли и валялись без всякого порядка, иные накренились, а лежавшие сверху камни упали на землю. Внутри большого круга находился маленький, и упавшие внутрь большие камни погребли под собой стоявшие внутри. В середине исполинские камни образовывали подкову, сложенную парными валунами. Три мегалита стояли нетронутыми, четвертый упал вместе со своим соседом. Одна подкова содержала в себе другую, поменьше, совсем целую. Самая середина, испещренная тенями, пустовала.
Солнце зашло, и небо на западе потускнело, приобретя зеленый цвет моря. Светила одинокая яркая звезда. Я застыл в неподвижности. Стояла тишина, в которой слышно было лишь, как пасся мой конь и позвякивала его уздечка. Наверху, на камнях, возились скворцы. У друидов они являлись священными птицами. Я слышал, что в прошлом друиды использовали «Пляску» для своих обрядов. Ходило много рассказов о том, что камни привезли из самой Африки, а установили их сказочные исполины, или о том, что это и были исполины, превращенные в камни заклятием во время исполнения своего танца. Но не из-за гигантов или проклятий веяло холодом от земли и самих камней. Их установили люди, деяния которых воспели в песнях певцы, подобные старому слепому барду из Малой Британии. Последний луч закатного света упал на стоявший рядом камень. Большой выступ на его стороне совпадал со впадиной на лежавшем на нем другом камне. Все это было сделано руками людей, мастеров, виденных мной ежедневно в Малой Британии, Йорке, Лондоне, Винчестере. Все эти массивные создания подняты руками людей под командованием мастеров и под музыку, слышанную мной от слепого музыканта в Керреке.
Страница 107 из 141
Я медленно прошел в центр круга, отбрасывая косую тень, превратившуюся в колеблющемся свете в отражение двуглавого топора. Помедлив, я обернулся, но тень качнулась и исчезла: я наступил в неглубокую ямку и растянулся во всю длину.
Ямка была углублением, вмятиной в земле. Это мог быть след давно упавшего камня или могила…
Однако поблизости не лежало камней подходящего размера, не виднелось и следов копания или захоронения. Трава была ровной, выщипанной овцами и коровами, и когда я медленно поднимался с земли, то под моими руками оказались мятые душистые соцветия маргариток. Но еще лежа я почувствовал какой-то подземный толчок, подобный удару стрелы, и понял, что именно для этого я здесь и оказался.
Я поймал свою лошадь, сел на нее и вернулся к месту рождения моего отца, проехав две мили.
Мы прибыли в Карлеон через четыре дня, и нашим глазам предстал совершенно изменившийся город. Амброзиус собирался сделать его одним из своих опорных пунктов, наравне с Лондоном и Йорком. Поэтому работы вел сам Треморинус. В городе восстановили стены, построили мост, очистили реку, укрепили берега и перестроили восточные бараки. Раньше военное поселение в Карлеоне занимало огромную территорию, окруженную невысокими холмами и рекой, сейчас требовалась только половина, поэтому Треморинус снес западные бараки и использовал строительный материал для постройки новых жилищ, бань и кухонь. Старые оказались в жутком виде, несравнимом даже с состоянием бань в Маридунуме.
— Сейчас никто не отказался бы послужить здесь, — сказал я Треморинусу, которому это немало польстило.
— Мы завершим не так уж скоро, — ответил он. — Ходят слухи о новых неприятностях. Ты слышал чего-нибудь?
— Ничего. Если это свежие новости, то я не мог их слышать. Мы находимся в пути целую неделю. Что за неприятности? Окта?
— Нет, Пасентиус. Это брат Вортимера, сражавшийся на его стороне во время мятежа и бежавший на север после смерти Вортимера. Ты знаешь, что он ушел на корабле в Германию? Говорят, он возвращается.
— Дайте ему время, и он обязательно вернется. Ты сообщишь мне, если будут какие-нибудь новости?
— Сообщу? Разве ты не остаешься?
— Нет, я уезжаю в Маридунум. Ты же знаешь, что это мой родной город.
— Я и забыл. Но мы еще увидимся. Я здесь задержусь, мы начали строить церковь. — Он улыбнулся. — Епископ прицепился ко мне, как овод. Похоже, пришло время подумать о небе, натворив столько дел на земле. Они также хотят поставить памятник в честь побед короля, что-то вроде триумфальной арки в староримском стиле. А здесь, в Карлеоне, мы возведем церковь во славу божию и Амброзиуса, вместе взятых. Хотя, если кто из епископов и должен получать лавры по этому поводу, то это должен быть Глочестер — старый Эльдад, он немало постарался. Ты видел его?
— Нет, лишь слышал.
Он рассмеялся.
— Но хоть сегодня ты переночуешь здесь? Поужинаем вместе.
— Спасибо, с удовольствием.
Мы проговорили до самой ночи, и он рассказал мне о своих замыслах и задумках. Ему было приятно, что буду приезжать из Маридунума посмотреть, как идет строительство. Пообещав это, я уехал на следующий день из Карлеона, отклонив лестное для меня и настойчивое предложение командира гарнизона дать мне эскорт. Я отказался, а к полудню уже увидел вдалеке свои родные холмы. На западе собирались дождевые тучи, из-за которых светящимся занавесом падали солнечные лучи. В такой день становится понятным, почему зеленые холмы Уэльса окрестили Черными горами, а долины между ними — Золотыми долинами. Полоски света лежали на лесах, заполнявших долины, а холмы, подпиравшие своими вершинами небеса, приобрели темно-синий и даже черный цвет.
Путешествие заняло два дня. По пути я замечал, что земля уже привыкла к миру. Крестьянин, возводивший стену, даже не оглянулся на меня, молоденькая пастушка, пасшая овец, улыбнулась мне. Мельница на Тайви работала как обычно, во дворе были сложены мешки с зерном. Раздавался скрип жерновов.
Я проехал мимо тропинки, ведущей к пещере, и направился в город. Я говорил себе, что первым долгом обязан узнать о кончине матери, побывать на ее могиле. Но спешившись с коня и подняв руку к колокольчику, по стуку своего сердца я понял, что обманываю самого себя.
Как оказалось, я мог и не мучить себя самообманом: дверь мне открыла старая глухая привратница. Не спрашивая ни о чем, она повела меня на зеленый берег реки и показала могилу моей матери. Мать моя покоилась в красивом месте — зеленая лужайка недалеко от стены, где росли сливы, уже начавшие цвести. На них подставляли свои грудки солнцу любимые ею белые голуби. Под стеной слышался плеск речной воды, а за шумящими деревьями виднелась колокольня.
Настоятельница приняла меня очень любезно, но не смогла рассказать больше того, что мне было уже известно и о чем я сообщил отцу. Я оставил денег на поминальные молитвы и на надгробный камень и покинул монастырь, увозя с собой тот самый серебряный с аметистами материнский крест. Один вопрос я не решился задать, не спросив ни о чем даже девушку (не Кери), которая принесла мне вина. Так, ничего не узнав, я оказался на улице. Там мне показалось, что судьба вновь улыбнулась мне. Отвязывая лошадь, я увидел в окошке ворот старую глухую привратницу. Она должна была, несомненно, помнить золото, данное ей во время предыдущего посещения. Но даже когда я достал деньги и трижды прокричал ей свой вопрос в ухо, она лишь пожала плечами и произнесла только одно слово, относившееся непонятно к чему: «Покинула». В конце концов я плюнул и сказал себе, что обо всем этом надо забыть. Я выехал из города и направился к себе в долину. А передо мной стояло ее лицо и золотые волосы, сливавшиеся с косыми лучами солнца.
Страница 108 из 141
Кадал обновил загон, построенный мной и Галапасом в кустах боярышника. У загона появилась крыша и надежная дверь. В нем можно было спокойно разместить двух лошадей. Одна, наверное, Кадала, уже находилась там.
Кадал, должно быть, услышал, как я еду в долине, и выбежал мне навстречу, когда я слезал с лошади. Он выхватил у меня уздечку и, взяв мои руки, расцеловал их.
— Что такое? В чем дело? — удивленно спросил я. За мою безопасность можно было не беспокоиться, я регулярно посылал ему письма. — Разве ты не получил известия о том, что я еду?
— Да, получил, и давно. Ты хорошо выглядишь.
— Ты тоже. Все в порядке?
— Думаю, да. Даже такое место можно привести в порядок, если ты собрался здесь жить. Пошли наверх, ужин готов. — Он наклонился расседлать лошадь, предоставив мне подняться в пещеру одному.
У него было достаточно времени, но даже с учетом этого пещера произвела впечатление чуда. Она снова превратилась в место, заросшее зеленой травой и залитое солнечным светом. Маргаритки прорастали между завитками молодого папоротника. Под цветущим боярышником шныряли молодые кролики. Источник был кристально чист, в воде виднелись серебристые камешки. Сверху, в заросшей нише, стояла статуэтка бога. Наверное, Кадал отыскал ее в куче мусора, очищая колодец. Он даже нашел костяной рожок. Теперь он стоял на своем месте. Я выпил из него и выплеснул остатки воды для бога.
Из Малой Британии прислали мои книги. Огромный сундук поставили у стены пещеры, где раньше стоял сундук Галапаса. Стол был принесен новый, из дворца деда. Бронзовое зеркало вернулось на место. Кадал выложил из камней очаг и приготовил для растопки дрова. Мне почудилось, что у очага сидит Галапас, а на каменистом выступе у входа — сокол, находившийся там в тот день, когда из пещеры в слезах убегал маленький мальчик. Сзади глубоко в тени скрывался вход в хрустальный грот.
Лежа в ту ночь на постели из папоротника, укрытый одеялами, я прислушивался к потрескиванию угасавшего костра, к шуршанию листвы у входа в пещеру, журчанию источника. Казалось, эти звуки заполнили весь мир. Я закрыл глаза и заснул, как не спал с самого детства.
Я с нетерпением поджидала Дьявола, который до позднего вечера совещался с международными легавыми. Я не просто жаждала сатисфакции, но и имела к нему много вопросов — вчера, памятуя о собственной небезвинности, я не решилась особенно приставать, тем более что моя смекалка, проявленная в описании ипподрома и неограниченных возможностей этого теплого местечка по части всяких сделок, пробудила в Дьяволе смутные подозрения. Из всей компании, внимавшей мне вчера с большим интересом, лишь один он уловил, что мои догадки по поводу вифайфа Норвежца и контактов плешивого недомерка в шляпе выглядят чересчур уж гениальными. Так что я не рискнула вчера особо высовываться. Но теперь, после очередной его подставы, совесть меня уже не терзала.
— Значит, это Анита на меня напала, да? Загримированная, в маскарадном костюме? — ехидно поинтересовалась я, когда он вернулся.
Он расхохотался.
— Я ничего такого не говорил. Сама придумала, сама поверила, сама испугалась.
— Или ты мне сейчас выкладываешь всю правду, или больше не буду вам помогать. Вообще. Да и какая от меня помощь, если я такая бестолочь? Вот и ищите свой героин сами!
— Шантажируешь?..
— Так и так от меня никакого проку не будет, — честно призналась я. — Но все равно давай выкладывай правду, по крайней мере хоть поучишься жить без вранья, все новый опыт!
— Ладно, так и быть. Ты прямо как в воду глядела. В том магазине мы нашли несколько килограммов товара — в банках из-под бигоса и рубцов. Сало оказалось просто салом. Акселя Петерсена забрали утром с его рабочего места — нашлись снимки, на которых он заключает сделку с одним небезызвестным уголовником из Швеции. Все складывается не так уж плохо, но могло быть гораздо лучше, если бы ты предоставила нам немного времени. К счастью, Лаура оказалась неуравновешенной особой, поддавалась панике и частенько забывала о правилах конспирации. Ты, наверное, не в курсе насчет ее близких отношений… Знаешь, кому были адресованы те ее послания, что случайно перехватила Алиция?
— Могу точно сказать, кому не были, — ответила я, с интересом ожидая продолжения.
Дьявол ухмыльнулся.
— Папаше Кароля.
— Серьезно?
— Пани Лаура, как тебе известно, в браке никогда не состояла, пан Кароль — плод греховной любви, записан он на фамилию родительницы, но родитель от своего чада не отрекся. Родителем ему приходится некий небезызвестный тебе Морис Лилиенбаум.
Плешивый недомерок в шляпе!..
У меня даже дух захватило, а довольный произведенным эффектом Дьявол продолжал рассказ. Плешивый недомерок в шляпе с готовностью признал себя отцом обоих отпрысков — как законного, так и внебрачного, — зато признавать свое участие в наркоторговле наотрез отказался. Незаконная торговля в лавочке датского его отпрыска была поставлена на широкую ногу — частные клиенты развозили наркотики в оригинальной таре во все концы света. Никому не возбраняется купить себе банку-другую экзотической жратвы и увезти с собой куда угодно, хоть в Америку.
— Ну хорошо, а как это вывозилось из Польши?
— Просто до гениальности. В Сопоте у них был склад подходящей тары, они упаковывали в нее свеженький героин и подменяли им товар уже после таможенного досмотра при погрузке на корабль. На всю работу хватало двух человек. Одному удалось бежать в Данию, но тут ему уже встреча готова. Идея доставки настолько немудреная, что они могли годами действовать безнаказанно. Если бы не Алиция…
Алиция… Алиция!.. Ну что же, надо наконец спросить и об этом…
— Скажи мне еще вот что… Только не ври, тут недолго и с ума сойти. Кто и зачем выкрал ее труп?
Дьявол устроился в кресле поудобнее, закурил сигарету и наконец рассеянно протянул:
— Н-да… с трупом майору не повезло. Труп решил сбежать. Да еще и за границу!
— Клянусь, — прорычала я, чувствуя, как в моих глазах разгорается огонь безумия, — если ты сейчас же не возьмешь свои слова обратно, я тебя убью!
Дьявол непроизвольно схватился за карман с пистолетом.
— Лучше убей пани Грущинскую, — насупился он. — Я к этому отношения не имею.
— Какую еще Грущинскую?! Кто такая Грущинская?! Не хватало еще какой-то Грущинской! И не держись за свою пушку, я тебя голыми руками придушу!
— Тогда уж точно ничего не узнаешь. Да прекрати ты меня бить! Сейчас все расскажу!
И рассказал.
21–22 августа 427 года от н.э.с.. Продолжение
* * *
Проторчав полночи в клинике, Инда не выспался, а встреча с судьёй была назначена на одиннадцать утра, уже в Брезене. И судья прибыл на неё без опоздания.
Движение вдоль границы свода пока было затруднено, но на полноприводных вездеходах вполне возможно. Инда выбрал верхнюю площадку, чтобы заодно посмотреть, как ведет себя Внерубежье.
Судья к нему присоединился, но предпочитал молчать. И тоже смотрел за пределы свода: то с ужасом, то завороженно, то с затаённым чувством собственной правоты. Приходилось держаться за поручни обеими руками – вездеход мягко переваливался с боку на бок, его потряхивало не только на ухабах – земля ощутимо дрожала здесь.
А когда они проезжали мимо аккумуляторной подстанции, Йелен коротко вскрикнул от удивления, увидев, как прямо на них несутся чёрные воронки смерчей – и, наткнувшись на свод, скользят по дуге, пока не уйдут в небо.
– И когда была построена эта подстанция? – неожиданно поинтересовался он у Инды.
Инда едва не расхохотался ему в лицо. Но подумал, что некрасиво смеяться над убогим.
– Не так давно. Новые подстанции совершенней тех, что ушли наружу. Потери меньше, а ёмкость прежняя, – с готовностью ответил Инда. Об этом писали в газетах.
– Чудотворы уверены в их надежности?
– Йера, это однозначно проблемы чудотворов, а никак не Государственной думы.
– Мне бы очень хотелось, чтобы проблемы чудотворов не стали внезапно проблемами всего Обитаемого мира… – пробормотал Йера и отвернулся.
Инда, пожалуй, хотел того же, но на слова Йелена только усмехнулся. Разъярённый зверь бесновался за вязкой скорлупой свода, Инда слышал его рык и телом ощущал ярость, сотрясавшую землю. Нет, он не мог смириться с обрушением свода. Даже если бы Славлена устояла, даже если бы в действие был приведен самый справедливый, оптимальный план.
Нет, искать другой выход надо до последней минуты.
Дальнейший путь прошел в молчании. Открывать Йелену местонахождение группы наблюдателей Инда поостерёгся и направил вездеход прямо к лесной резиденции профессора Важана, надеясь на неожиданное появление и переполох в лагере противника, – рычание разъярённого зверя заглушало вой магнитных камней вездехода.
– А помнишь, Йера, как мы заглянули к Важану в то чудное майское воскресенье? И какой славный пикник нас там ожидал? – Инда улыбнулся.
Судья насупленно кивнул. Переполоха не случилось: когда ехать до домика оставалось не более минуты, из-за деревьев показалась фигура оборотня. Он помахал вездеходу рукой, будто узнал Инду, – Инда ответил тем же.
Сказочник снова скрылся за деревьями, и когда вездеход остановился, встречать Инду вышел не только оборотень, но и Важан, и его дворецкий-хирург, и Цапа Дымлен, и Йока.
Впрочем, последний всё же вышел встретить отца, но при этом оставался довольно вялым и имел безразличный вид.
– Здравствуйте, господа, – непринужденно поприветствовал гостей профессор. – Милости прошу. И извините за скромный приём – мы здесь живем без особенной роскоши.
– Какая неожиданная встреча, Инда, – усмехнулся оборотень. – А Йеру Йелена ты взял, чтобы он в случае чего защитил тебя от восьмиглавого змея?
Инда не удостоил его ответом. Никакой плетёной мебели (как на площадке для пикников в усадьбе Важана) на полянке перед крыльцом не было, да и прохладный августовский день не располагал к посиделкам на свежем воздухе, – профессор пригласил гостей в дом, в скромную столовую-кухню с грубо сколоченным дощатым столом и тяжёлыми неудобными стульями.
Инда приписал столь радушный приём не столько прибытию Йелена, сколько опасениям сказочника за свою дочь, но тот смотрел на Инду спокойно и даже немного весело, вместо того, чтобы превратиться в змея и убить ненавистного врага.
– Итак, доктор Хладан, я слушаю: что за дело привело вас ко мне в дом? – торжественно начал профессор, усевшись за стол.
Инда не стал ломаться.
– Буду откровенным, господин Важан. Вчера моё начальство потребовало от меня прогноз: когда же наконец Йока Йелен сможет прорвать границу миров? Я уже говорил, что считаю вас одним из самых знающих людей Славлены, а потому и решил получить у вас консультацию на этот счет.
Важан смерил Инду тяжёлым взглядом, испытующе посмотрел на Йоку и откинулся на стуле.
– Я не строил прогнозов, господин чудотвор, и не производил расчетов.
– Инда, я восхищён твоей прямотой, – вклинился в разговор сказочник. – Кстати, как поживает моя дочь? Надеюсь, её хорошо кормят?
– Если честно, этим я не интересовался, но обещаю выяснить, – в тон ему ответил Инда.
Йока сел за стол рядом с отцом, но смотрел не на Инду, не на Важана – в окно с откинутой занавеской. Взгляд его был отрешенным и каким-то мутным.
– Вас интересует его физиологическая возможность прорыва границы миров или какой-то иной прогноз? – уточнил профессор.
– Исключительно физиологическая возможность. Ну и психологическая готовность, конечно.
Йока медленно перевел взгляд на Инду, но смотрел будто сквозь, на стенку за его спиной.
– Я прорву границу миров, Инда, – сказал он негромко и равнодушно. – Я уже сейчас могу это сделать.
– Вот как? – Инда постарался ему улыбнуться.
– Мальчик обольщается, – после недолгой паузы объяснил профессор.
Если бы не эта точно выдержанная пауза, Инда мог бы с чистым сердцем сказать, что профессор лжёт. Впрочем, и точность её наводила на мысли об игре.
– Можете смело докладывать своему начальству о его психологической готовности, хотя… Сегодня такая готовность есть, а что будет завтра – я не знаю. Йелен иногда впадает в меланхолию и перестает верить в свои силы.
– А что касается физиологической возможности? – нагло переспросил Инда.
Откровенность Важана немного коробила. Он словно угрожал чудотворам!
– Сейчас он способен взять около трети того, что необходимо, – спокойно ответил профессор. – Однако речь не только о количестве принятой энергии, но и о скорости приёма и отдачи.
– Вы знаете энергию, необходимую для прорыва границы миров? – уточнил Инда.
– В разных местах она различна. Очевидно, место для прорыва нужно выбирать там, где граница миров истончается. Например, здесь, а тем более за пределами свода, её не сможет прорвать никто и никогда.
– И вам известно такое место?
– Пожалуй, это Речинские Взгорья, то место, где Вечный Бродяга появился на свет, – там имеется существенное истончение.
Инда был немного обескуражен ответами Важана, они мало походили на угрозу… Больше на предложение мира. Но Важан ещё не видел контурных карт…
– Профессор, вы не боитесь, что чудотворы помешают этому плану? – Инда постарался сохранить серьёзность.
– Право, они не самоубийцы, – усмехнулся Важан, и Инда понял: он, очевидно, имеет в виду прорыв границы миров после падения свода. Но профессор и представить себе не может, что́ на самом деле задумали чудотворы.
– Я в полной мере ценю вашу откровенность, – кивнул Инда.
– Доктор Хладан, нам нет смысла играть в кошки-мышки. Ваши люди ежедневно наблюдают за Йеленом, из чего я делаю вывод: ваше начальство считает, что я для него лучший наставник, нежели кто-то другой. Мне бы не хотелось, чтобы вы или ваши люди ошиблись в прогнозах: в данный момент Йелен вряд ли сможет прорвать границу миров. Сколько ещё времени потребуется на его подготовку, мне трудно сказать. Не забывайте, это эксперимент. Я не могу быть уверен, что у Йелена нет предела «ёмкости». А тем более – предела «ёмкости» в единицу времени. Динамика в данном случае не позволяет сделать прогнозы, всегда возможны и торможение, и скачок.
Он хитрил. И не было никакого повода обвинять его во лжи – но Инда чувствовал ложь. Не понимал (теперь не понимал), зачем Важану лгать.
– А что, собственно, произойдёт, если я ошибусь в прогнозе? – улыбнулся Инда.
– Если вы ошибетесь в прогнозе, мы все погибнем, – ответил Важан.
– Инда, профессор имеет в виду ошибку не только в меньшую, но и в большую сторону, – улыбнулся оборотень.
– В таком случае мне бы хотелось услышать чуть более конкретное мнение профессора. Через месяц? Через год? Через десять лет?
– Я могу это сделать завтра… – с некоторым презрением, не глядя на Инду, сказал Йока.
– Я хотел услышать мнение профессора. – Инда улыбнулся ему – вотще, Йока на него так и не взглянул.
– Давайте выберем некий компромисс… Между моим мнением и мнением Йелена. – Важан замолчал и задумался.
Повисла долгая неловкая пауза, но профессор всё же принял решение, и решение это далось ему нелегко.
– Не раньше, чем через три месяца. Надёжней – четыре.
Инда кивнул. Он понял, почему Важан хитрит. И мысленно уже набросал отчёт в Афран.
– Йока, профессор сомневается в твоих силах, – ласково сказал он Йелену, чтобы получить подтверждение своих догадок.
Йока снова повернул голову к Инде и на этот раз посмотрел ему в глаза, а не на стенку за его спиной. Нет, это был не тот Йока, которого Инда впервые встретил в гостиной Йеленов. И не тот, с которым он говорил в колонии.
Если бы Инда увидел этот взгляд четыре месяца назад, в конце апреля, он бы сказал, что на него смотрит Враг – именно так, с большой буквы. Месяц назад он бы назвал его гомункулом с бесконечной ёмкостью, но не мальчиком, не человеком.
А теперь… Его глаза с чёрным ободком вокруг радужки (как у росомахи) втягивали в себя, засасывали, словно трясина, нет – словно черная воронка смерча… Инда на миг ощутил смертную тоску: ему не суждено горсткой пепла кружить над каменной пустыней. Йелен убьет разъярённого зверя, утопит в болоте Исподнего мира. Смертная тоска Внерубежья – вот что это было…
– Боюсь, профессор, что не нам с вами предстоит выбирать компромисс, – пробормотал Инда. – Со мной, как видите, прибыл председатель думской комиссии… Он, насколько мне известно, набросал официальное обращение. К силам Зла.
Инда не смог удержать кислой усмешки.
– Я слышал, оно уже не абсолютно? – напустив на себе делано серьёзный вид, осведомился сказочник.
– Господин… – Инда кашлянул, – Охранитель. Тебя так, кажется, здесь называют?
– Примерно, – кивнул сказочник.
– Расследуя смерть некоего Югры Горена, думская комиссия получила информацию о том, что свод рухнет не благодаря Врагу и Чудовищу, как предрекал нашему миру Стойко-сын-Зимич Горькомшинский из рода Огненной Лисицы, а по воле молодой девушки. И нетрудно догадаться, о какой девушке идет речь.
– Наверное, тоже из рода Огненной Лисицы? – осклабился сказочник. – Какое интересное совпадение. Но, Инда, как же девушка из Исподнего мира может разрушить свод? Да ещё и находясь в руках храмовников?
– Я думаю, может. И не надо прикидываться дурачком, ты прекрасно знаешь, что твоя дочь вовсе не в руках храмовников, иначе бы меня уже не было в живых. Ума не приложу, кто и как сообщил тебе об этом, но факт остается фактом: я ещё жив. Думаю, судья посвятит вас в подробности дела Югры Горена, но я считаю своим долгом уведомить тебя… Вас всех. Светлая мечта профессора о компромиссе длиной в четыре месяца осуществится только в том случае, если я не достану и не убью твою дочь в ближайшие дни. Тогда, возможно, у Йоки будет необходимая отсрочка – чтобы прорвать границу миров и при этом остаться в живых. Я ведь правильно вас понял, профессор? Вы хотите добиться именно этого? Выбора я вам не предлагаю, но кое-что для предотвращения этого печального конца вы можете предпринять. И, пожалуй, на этом разрешите откланяться.
Инда поднялся, давая понять, что разговор окончен. Дошел до двери. Но, подумав, всё же вернулся и положил на стол несколько листков из планшета – доведённые до ума прогнозы Пущена.
Не только чудовища отстегивают чудотворам мудрость с барского плеча – иногда и чудотворы могут кое-что подкинуть чудовищу.
В отчете Инда написал, что Йока Йелен с большой вероятностью сумеет прорвать границу миров прямо сейчас, а профессор Важан добивается только одного: чтобы мальчик при этом остался в живых.
Инда долго думал, стоит ли сообщать об этом децемвирату, ведь эта информация ускорит обрушение свода. Но в конце концов решил, что лгать в его положении глупо и опасно, лучше, получив доступ к ковченским документам, действовать убеждением.
Инда постарался сделать так, чтобы из отчета было видно: не только профессор, но и он, Инда, знает, для чего в Афране нужен этот прогноз.
21–22 августа 427 года от н.э.с.
До вечера никаких телеграмм он так и не получил, и не было никакого смысла стоять над душой мозговедов в ожидании результата, но Инда всё равно вызвал авто и поехал в клинику. Напрасно: ему пришлось ждать ещё несколько долгих часов.
Он успел хорошо поужинать и вернуться, и снова ждал – дело шло к полуночи, когда наконец к нему вышел один из экспертов.
– Это ещё не результат, Хладан… Но пока мы больше ничего не можем сделать. Я бы предложил повторить эксперимент через неделю…
– Сначала результат, каким бы он ни был…
Эксперт протянул ему расшифрованную часть стенограммы. На конверте не было адресата, письмо начиналось словами: «Милостивый государь».
Далее Горен разглядел первые несколько строк: «Волею судьбы мне стала известна информация, которая, возможно, скрыта от Вас по причине её чудовищности для судьбы Славлены и Северских земель. Я давал обещание не раскрывать эту информацию кому бы то ни было и предупреждён о последствиях её разглашения. Но, несмотря на смертельную для себя опасность, считаю необходимым поставить вас в известность…»
На этом запись обрывалась. На самом интересном, разумеется, месте… Инда зло посмотрел на мозговеда, будто тот был в чем-то виноват.
– Ну? – спросил он тихо.
– Дальше нет расшифровки стенограммы, мы посчитали это не таким важным. На этом месте в кабинет заглянула тётка Грады Горена, и он спрятал письмо в ящик. Она сообщила, что дядя оставил для него срочную записку.
– Это враньё. Горен вам солгал.
– Горен не может солгать, он в магнетическом трансе. Но, возможно, это ложное воспоминание, оно не первое, мы столкнулись с тремя такими же.
– Так почему бы вам не разобраться и с четвёртым? – спросил Инда, стараясь не повышать голоса.
– У Горена при попытке вспомнить возникает сильнейший приступ головной боли, возможен удар. Снять головную боль мы смогли медикаментозно, но от удара это не спасёт, и даже наоборот – он может произойти неожиданно, и тем неожиданней, чем слабее будет боль. Вы же не хотите, чтобы Горен умер?
– Мне всё равно, если честно. Главное, чтобы он прежде вспомнил, что там было написано дальше.
– Сомневаюсь, что это возможно сделать немедленно. Надо подождать немного, очистить его организм, провести профилактику…
– Сколько?
– Не менее недели хотелось бы… Иначе он в самом деле может умереть, ничего не рассказав. Мы и так поступаем вопреки принципу «не навреди». Не принимаем во внимание дальнейшее здоровье Горена, только его жизнь.
– Эту ответственность я уже взял на себя. И, уверяю, ваша совесть может быть чиста: жизнь Горена и его будущее – ничто в сравнении с этой информацией. Его добрый папа предсказал ему смерть в огненной реке, а потом продемонстрировал, как это выглядит на самом деле. Думаю, Горен хочет какой-нибудь другой смерти, а я всего лишь добиваюсь, чтобы та же участь не постигла всех жителей Славлены. Неделя – это непозволительно долго!
– Хладан, шесть дней. Это самое малое.
Инда поморщился.
– Хорошо. Пусть будет шесть дней. Но держать его здесь я опасаюсь.
– Но…
– Никаких «но». Запишите ваши рекомендации и выдайте нужные лекарства – за ним будет присматривать другой… врач…
Слово «врач» Инда выдавил с трудом – боялся усмехнуться. Но если Вотан узнает о проведённом эксперименте, убить Горена в клинике ему не составит труда.
А вот убежище в Надельном придется поискать…
* * *
Йера никак не думал застать гостя в собственной библиотеке и даже испугался, когда Сура сообщил, что его ожидает господин чудотвор.
– У вас прекрасная библиотека, судья, – сказал тот, едва Йера перешагнул порог – и узнал в госте Крапу Красена, чудотвора из Исподнего мира.
– Спасибо, – сдержанно ответил Йера, вспомнив их бессмысленный разговор в ресторации.
– Вы подробно изучили энциклопедию Исподнего мира? – улыбнулся чудотвор.
– Я прочел некоторые ваши статьи…
– Достаточно подробно, чтобы усомниться в основном постулате теоретического мистицизма.
– Основного постулата теоретического мистицизма не существует. Это красивые и умные слова для нечудотворов, – с некоторым вызовом произнёс Красен и сел возле журнального столика. – У меня к вам будет просьба, судья. Когда мы с вами закончим разговор, не могли бы вы отвезти меня в Храст? Я по известным причинам не могу вызвать служебное авто, а на последний поезд боюсь не успеть.
– Да, конечно, – удивлённо согласился Йера.
– Я пришел к вам как к председателю думской комиссии. И хотя в понедельник вы отчитались о проделанной работе, думаю, ещё один ваш доклад Дума выслушает.
– Возможно, – уклончиво ответил он.
– В скором – очень скором – времени чудотворы не смогут удержать свод.
– Вы это знаете наверняка или только предполагаете? Какие доказательства я могу предоставить Думе?
– В ближайшие недели, а то и дни, одна маленькая девочка, о которой вам наверняка говорил ваш сын, разрушит храм Чудотвора-Спасителя. Это не только главный храм Хстова, но и важнейший храм Исподнего мира. За этим последуют крушения ещё нескольких крупных храмов, что сократит приток энергии на наши подстанции. Возможно два варианта: либо чудотворы резко сожмут свод – а это потеря нескольких крупных городов, либо… свод рухнет.
– Погодите… Откуда вы знаете? Про девочку? Мне казалось, Югра Горен…
– Ей это предложил сделать Государь, и она дала согласие. Я присутствовал при этом разговоре.
– Не может быть… – Йера обомлел. – Погодите, вы это говорите серьёзно? Это не пророчество, не предположение? Это свершившийся факт?
– Ещё не свершившийся.
– Я ведь ехал сюда и думал, – рассеянно пробормотал Йера, – думал передать в Исподний мир… Думал просить девочку… Ведь это жестоко, господин чудотвор, вы так не считаете? Ведь ни в чем не повинные люди…
– Просить девочку бессмысленно, так же как и Государя. Только отец мог бы отговорить её от скоропалительного решения, но я не знаю, где его искать. Вы знаете, где сейчас находится ваш сын?
Йера усмотрел подвох в словах Красена: не для того ли он пришел сюда, чтобы разузнать местонахождение Йоки? Впрочем, если это известно Инде…
– Я не знаю, – ответил Йера, вздохнув. – Я сам хотел его найти.
– Постарайтесь это сделать. Передайте Живущему в двух мирах… Змаю… что́ задумал Дубравуш… Государь. Я написал ему письмо. Если ваш сын не готов прорвать границу миров – это смерть. Смерть всего мира, обоих миров. Если у него получится – это страшная катастрофа, жертвы и разрушения. В любом случае людей надо эвакуировать заранее, в одночасье такое не делается. Я уверен, что у чудотворов есть планы эвакуации, – Дума должна потребовать, чтобы эти планы немедленно начали осуществляться. Даже если катастрофы удастся избежать.
– Но как я смогу убедить в этом Думу? Скажу, что ко мне пришел чудотвор Крапа Красен и рассказал нелепую историю об Исподнем мире? Почему сами чудотворы не начнут действовать?
– Чудотворы будут действовать в ином направлении: они убьют Дубравуша и девочку, даже если для этого им потребуется взорвать царский дворец, – с горечью сказал Красен и усмехнулся, глядя Йере в глаза.
Йера не имел никаких оснований доверять чудотвору. Но… его визит, его просьба, его слова были странными, никак не укладывались в представления Йеры о политике чудотворов. И… статьи в энциклопедии Исподнего мира… Проникнутые тем же чувством вины, тем же сопереживанием, тем же желанием восстановить справедливость…
И он рассказал чудотвору всё, что знал об убийстве Югры Горена. Красен слушал внимательно, кивал, и лицо его становилось всё мрачней.
– Дума не поверит в пророчество. – Йера развел руками. – Дума не поверит и вашему рассказу. Чтобы надавить на чудотворов, нужны основания понадёжней… Даже Ветрен не поверит – у него иные цели, никакие планы эвакуации людей его не интересуют.
– Солгите. Подкупите десяток экспертов, которые напишут документ о несостоятельности новых аккумуляторных подстанций, они строились в спешке. А главное – приложите к докладу фото, во что превратился Магнитный. Их наверняка можно купить у десятка журналистов. Эти фото убедят Думу быстрей, чем любой документ, – после этого никто не станет интересоваться его подлинностью.
– Меня считают сумасшедшим… Мне не поверят… – покачал головой Йера.
– Судья, в данном случае паника лучше, чем её отсутствие. Паника заразительна. Славлена слишком велика по сравнению с Хстовом, а там мы часто прибегаем к роспуску слухов… Не знаю, сработает ли это здесь.
– Но ведь кроме Северских земель есть и другие страны…
– Если эвакуация начнется у нас, она начнется по всему Обитаемому миру. Судья, мне не на кого больше уповать, только на вас. Вы, возможно, самый честный человек в Славлене…
* * *
Крапа не удовлетворился разговором с судьей. Будто пытался переложить свою ответственность на чужие плечи. Надо было доложить Хладану… Или Приору Тайничной башни.
Прежде чем направиться в Храст, он попросил шофера заехать в самую дорогую ресторацию Славлены – он приготовился к этой встрече заранее. Шансонетка, увидев Крапу у входа, улыбнулась, прервала песню и шепнула что-то музыкантам. «Такая простая история любви»…
Нет, Крапа не мог отдать Спаску на смерть. Ни её, ни Жёлтого Линя, ни Дубравуша. Он дослушал песню с грустной улыбкой, заплатил распорядителю положенную мзду (чтобы тот отпустил девушку на несколько минут) и прошел в каморку музыкантов.
– Скажите, вы верите в мою порядочность? – спросил он, оказавшись наедине с девушкой.
– Пока у меня не было повода в ней усомниться, – улыбнулась та. Ах, как красиво и достойно она умела говорить!
– Вы понимаете, что между нами невозможны никакие отношения? Что я лишь любуюсь вами, но никогда не помыслю о большем?
Она не ответила, и улыбка её потускнела.
– Я гожусь вам в отцы. Скажите, у вас есть… возлюбленный?
Она покачала головой.
– А близкие? У вас есть близкие?
– Мама, – ответила она растерянно.
– Возьмите и сделайте, как я скажу. Здесь два билета до Натана. На воскресенье. В понедельник вы, возможно, уже не сядете ни в один поезд. Здесь деньги, вы можете остановиться в самой лучшей гостинице в горах и ни в чем не знать нужды. Запаситесь продуктами, – возможно, деньги скоро потеряют свою ценность. И… поверьте, я не хочу ни подкупить вас, ни оскорбить. То, что вы поедете с мамой, должно убедить вас в моем… бескорыстии.
– Но…
– Не спрашивайте меня ни о чем. Просто уезжайте. Вы уедете?
Она поколебалась немного, задумалась, испугалась… Но ответила согласием.
– Вы обещаете?
– Да, я обещаю.
Он доехал до Храста на авто Йелена и поспешил к порталу.
– Крапа! – окликнули его из темноты неподалеку от особняка чудотворов. Это был Вотан.
Судья не знал имени чудотвора, убившего Горена, но Крапа заподозрил именно его…
– Я давно тебя жду, – улыбнулся Длана. – Я хотел спросить, как девочка?
– Ты для этого приехал в Храст из Славлены? – холодно спросил Крапа.
– Нет, я был тут по делам, и мне сказали, что ты где-то неподалеку, потому что не брал авто.
– Я встречался с девушкой. И не хотел, чтобы об этом доложили начальству.
– Ты не ответил на мой вопрос. – Вотан взглянул на Крапу непринужденно, но тот почувствовал напряжение, натянутость.
– С девочкой всё хорошо.
– Крапа, ты же лжёшь… – Вотан чуть заметно усмехнулся и посмотрел Красену в глаза. Снизу вверх. И была в этом взгляде странная угроза.
Длана, в отличие от Живущего в двух мирах, не умел превращаться в рептилий, но Крапе показалось, что на него смотрит удав…
– С девочкой всё хорошо, – повторил Красен твёрдо.
– Ладно. Я скажу иначе. Крапа, не надо никому сообщать о том, что девочка разрушит храм Чудотвора-Спасителя. В случае чего прикройся моим именем.
Красен не стал изображать невинность – боялся переиграть.
– Если девочка в самом деле собирается это сделать, я обязан доложить. С этим не шутят, Длана. Крушение храма – это угроза своду.
– Хладан убьёт её.
– Возможно. Но я не могу принять на себя такую ответственность.
– Ты её примешь, – кивнул Вотан. – Или тебя отзовут.
– Ты угрожаешь мне?
– Да. Ты остаёшься куратором Млчаны до тех пор, пока этого хочу я.
– Попробуй действовать через Явлена, когда меня отзовут, – едва не рассмеялся Крапа.
– Красен, посмотри на меня… – сказал Вотан тихо, и что было после этого, Крапа не помнил…
Как Истерлинг и надеялся, Питер Блад потерпел поражение в бою с французским авантюристом. Однако упоение торжеством длилось совсем недолго и уступило место разочарованию: раненый Рескатор не расправился с Бладом и его людьми, немедленно перевешав побежденных, а возвратился на свой корабль в сопровождении чертового доктора — это значило, у Блада опять появлялся шанс выпутаться. Нет, воистину этот ублюдок послан самим адом, чтобы бесить его!
В суматохе все забыли о том, что Истерлинг с двумя своими матросами должен покинуть «Голдсборо». Он поспешил укрыться в кубрике, не желая, чтобы Рескатор его заметил, и спрашивал себя, может ли он что-то предпринять в связи с изменившейся ситуацией.
Корабли встали на якорь у Коровьего. Истерлинг вышел на палубу и, готовый взвыть от бессилия, уставился на вожделенный красный фрегат, носящий теперь имя «Арабелла».
Из разговоров с матросами он узнал, что команда заперта в трюмах и что на борту захваченного корабля находятся около трех десятков человек, необходимых, чтобы управлять им и охранять пленников. К ночи часть из них вернулась на «Голдсборо». Истерлинг прикинул число оставшихся и решил, что это его последний шанс и что нужно действовать именно этой ночью: команда была утомлена после боя, а хозяин корабля еще не вспомнил про него. Он заметил, что поздним вечером Питер Блад вновь появился на «Голдсборо». Тем лучше!
Он надеялся, что сумеет найти среди его команды достаточно людей, чтобы справиться с парусами. Вряд ли они жаждут остаться в плену и настолько уж привязаны к своему капитану. Истерлинг уже придумал, с какими словами он обратится к пленникам, полагая, что корсары Блада не могут сильно отличаться от тех головорезов, с которыми ему приходилось иметь дело. Поразмыслив, Истерлинг решил также привлечь последних двух членов своей команды. Было бы почти безумием пытаться провернуть все в одиночку.
Однако несмотря на свои раны, Рескатор мог пуститься за ним в погоню. Нужно было ему помешать. Но как?
Истерлингу пришла в голову идея повредить рулевое управление «Голдсборо». Еще засветло он припрятал пару абордажных топоров, попавшихся ему на глаза. Дождавшись самого глухого, предрассветного часа ночи, он в сопровождении обоих своих пиратов тихо выбрался на палубу. На корме стоял часовой. Сняв сапоги и сжимая в руке длинный испанский нож, Истерлинг тенью скользнул к нему. Часовой упал беззвучно, один из пиратов оттащил его в тень, отбрасываемую фальшбортом.
Вместе с другим корсаром Истерлинг бросился к трапу и через минуту оказался в темном помещении под палубой, где штуртрос соединял штурвал с румпелем. Стараясь производить как можно меньше шума, они торопливо нанесли несколько ударов по едва различимому в темноте толстенному канату. Истерлинг не собирался полностью перерубать его, опасаясь, что такая поломка немедленно обнаружится, и поднимется тревога. Им нужно было время, чтобы пробраться на «Арабеллу». Однако он хотел повредить штуртрос так, чтобы тот лопнул при любом резком повороте штурвала.
На ощупь убедившись, что неповрежденной осталась примерно треть штуртроса, Истерлинг шепотом сказал:
– Хватит, теперь надо спустить шлюпку.
Он поднялся на палубу и огляделся. Все было тихо. Часовой на носу продолжал спокойно стоять на своем посту – значит, поскрипывание корабельных снастей и плеск разыгравшегося к вечеру моря заглушили все звуки. Но в любую минуту кто-то из команды мог выйти на палубу, а потому надо было как можно скорее убираться с корабля.
Все так же тихо они спустили одну из шлюпок на воду и вскоре гребли к «Арабелле».
Находившиеся на ее палубе часовые так же спокойно подпустили шлюпку, отошедшую от «Голдсборо», за что и поплатились своими жизнями. Теперь у пиратов в руках были мушкеты.
На корабле оставались еще несколько матросов с «Голдсборо», но Истерлинг подумал, что расправа не обойдется без шума, поэтому под дулами мушкетов их быстро согнали вниз. Ему пришла в голову жестокая идея поместить пленников вместе и посмотреть, что из этого получится. Матросов втолкнули в твиндек под удивленными взглядами находившихся там людей Блада. Им суждено было удивиться еще больше, когда следом вошел Истерлинг.
– Вижу, что мне здесь не рады. А зря. Я забуду обиды, которые вы мне причинили, –
Истерлинг глянул на Хагторпа и Волверстона, – если вы будете благоразумны и признаете меня своим капитаном.
Он рассчитывал набрать из пленников новую команду, но пираты, в большинстве своем отобранные лично Питером Бладом, отличались от тех, с кем обычно плавал Истерлинг. Преданность своему капитану не была им чуждой. К тому же многие слишком хорошо знали стоящего перед ними человека, поэтому его предложение не вызвало никакого восторга.
– Откуда ты взялся, Истерлинг? – спросил Волверстон. – И где капитан Блад?
– Какая вам разница? Думайте не о нем, а о спасении собственных шкур. Не надеетесь же вы, что этот негодяй Рескатор отпустит вас? Не знаю, почему он сразу не расправился с вами – может, он планирует продать вас в рабство или казнить особо изощренным способом… Меня вам послало само небо, – Истерлинг криво усмехнулся.
Среди моряков с «Голдсборо», слушавших эту пламенную речь, раздались возмущенные возгласы, но тычки дулами мушкетов призвали их к молчанию лучше всяких слов.
– Он прав, – вперед вышел Коста. – Такие, как Рескатор, не щадят никого!
– Костанидос! – протянул Истерлинг. – Какая встреча! Не ожидал… Ты что, тоже не рад мне? У нас были размолвки, но сейчас не время сводить счеты: прежде нам надо унести ноги. Вы слышали, что он сказал? – Он, обрадованный неожиданной поддержкой, повернулся к остальным. – Вы можете не верить мне, но послушайте его!
Пираты заворчали. Практически всех посещали тревожные мысли о том, что их ожидает.
– Мы заключили сделку, и капитан Блад уверен, что Рескатор сдержит слово,– хмуро сказал Ибервиль, который по-прежнему сидел, прислонившись спиной к борту.
– Ха, капитан Блад уверен! Да ни черта он не уверен! Я видел, как он пресмыкается перед этим дьяволом. Возможно, он и спасет свою жизнь, но кто позаботится о ваших?
– Это ложь! – крикнул Хагторп. – Я не верю тебе, продажная тварь! Еще чего захотел, чтобы мы признали тебя капитаном!
Он плюнул под ноги Истерлингу. Тот одарил его многообещающим взглядом и обернулся к остальным корсарам:
– Ну а вы, ребята? Найдутся тут мужчины, а не трусливые курицы? – он кивнул в сторону офицеров Блада.
Хагторп рванулся к нему, не обращая внимания на мушкет одного из пиратов, упершийся ему в грудь. Волверстон с трудом оттащил его. Пираты колебались. Те, которые давно знали Питера Блада, не могли поверить тому, что говорил о нем Истерлинг. Но в новичках он посеял сомнение. Один за другим к нему вышли несколько человек, остальные продолжали хранить угрюмое молчание. Он пересчитал подошедших: дюжина. Это было намного меньше, чем он ожидал, но достаточно, чтобы сняться с якоря.
– Еще кто-нибудь? Нет? Дело ваше. Я не стану настаивать. Коста, пойдем-ка со мной, нам есть о чем поговорить по душам. Пока что, парни, развлекайтесь друг с другом, – Истерлинг махнул рукой в сторону десятка матросов с «Голдсборо». – Мне придется запереть вас, во избежание неприятностей. Возможно, вы одумаетесь. Вам будет достаточно сообщить мне об этом – я великодушен и все равно приму вас в мою команду…
Того, что произошло в следующий момент, никто не ожидал: один из моряков Рескатора, гибкий, смуглый южанин, с силой оттолкнул зазевавшегося конвоира и выскочил за дверь.
Пираты бросились за ним, но тот взлетел по трапу и через мгновение, распластавшись в прыжке, бросился в море.
– Быстрее, парни, по местам, поднять якоря!
Пиратов не надо было подгонять. Истерлинг, схватив мушкет, целился в пловца. Терять было уже нечего: все равно тот поднимет тревогу. Он выстрелил и удовлетворенно крякнул, увидев, как вскинулся плывущий человек и поняв, что зацепил его. На «Голдсборо» все всполошились, но он знал, что корабль, даже выйдя в море, скоро окажется не в состоянии преследовать их.
***
Идея Истерлинга стравить моряков двух команд не привела к ожидаемым результатам. Когда корсары Блада надвинулись на прижавшихся к переборке противников, Ибервиль, некоторое время не сводивший глаз с одного из них, вдруг вскочил на ноги, бросился вперед и воскликнул,:
– Эй, Ле Руа! Неужели это ты, каналья онисская?!
– Ибервиль! Дьявол тебя побери! Мне показалось, что я слышал твой противный голос…
Коренастый моряк шагнул к корсару, и они сжали друг друга в объятии столь крепком, что Волверстон с минуту раздумывал, не приложить ли незнакомца по голове, дабы спасти своего товарища. Ребра Ибервиля, кажется, уже начинали трещать. Но дело не дошло до смертоубийства – вместо этого раздалось чуть ли не всхлипывание:
– Разве тебе не снесло голову ядром, Ле Руа?
– Я вылетел за борт и долго еще цеплялся за обломок нашей бизани, дрейфуя вместе с ним к Сицилии. Когда монсеньор Рескатор подобрал меня, я уже прощался с жизнью…
Случай ли сыграл свою шутку, или это было вмешательством Провидения, но Ибервиль встретил своего друга, с которым плавал недолгое время в Средиземном море перед тем как появиться на Тортуге.
– Рескатор занимается спасением тонущих христиан, да к тому же берет их в свою команду? – спросил Хагторп. Он, как и все присутствующие, скептически смотрел на друга Ибервиля, наслушавшись рассказов мрачного критянина.
– Истерлинг! Мы сняли эту гадину в Бостонской бухте со старого корыта, а он отплатил предательством и гнусной ложью! – гневно ответил тот.
– Так он давно на «Голдсборо»? И наверняка узнал наш корабль еще до начала боя… – задумчиво проговорил Ибервиль.
– Монсеньор – один из самых благородных людей, каких я знаю. Для него все равно, какой ты веры, лишь бы ты годился в дело. Он и сам христианин, если на то пошло, а в его команде есть и мусульмане, и язычники-индейцы, – возмущенно продолжал Ле Руа.
Пираты слушали недоверчиво: слишком неожиданной была сама встреча двух друзей, не говоря уже о словах, прозвучавших в защиту того, кто представлялся им исчадием ада.
– Вы можете верить его словам: это мой друг и я ручаюсь, что он не врет, – заявил Ибервиль.
Корабль между тем двигался, они все больше ощущали качку. А их капитан остался на «Голдсборо»!
– Этот ваш благородный монсеньор вздернет Питера… – с тревогой сказал Волверстон.
– Он не сделает этого, – возразил Ле Руа.
– Ты не можешь этого знать наверняка. – Волверстона нелегко было убедить. – Куда же направился этот ублюдок Истерлинг? И что будем делать, ребята?
***
Когда Питер Блад вернулся в каюту хозяина «Голдсборо», ему показалось, что Рескатор спит, но тот немедленно спросил, не открывая глаз:
– Что Тормини?
– Выживет.
– Хорошо. А Истерлинг? – задав вопрос, Рескатор открыл глаза и в упор посмотрел на Питера.
– «Голдсборо» начинает нагонять «Арабеллу».
Тревожные мысли продолжали терзать Блада. Если Рескатор настигнет корабль, его людям останется только снова вступить с ним в бой. И каков же будет исход такого боя? Рассказы Косты об этом пирате совсем не соответствовали действительности. Блад видел перед собой не жестокое чудовище, а сильного и справедливого человека. Пусть Рескатор и был закован в броню язвительности и суровости, но Блад не забыл, как этой ночью услышал его крик, полный душевной боли…
Команда Рескатора, от капитана Язона до юнги, испытывала по отношению к своему командиру не страх, а преданность и почтение. Можно ли как-то предотвратить кровопролитие? Бладу уже стало ясно, что Коста с одной стороны, а Истерлинг – с другой сыграли роковую роль, превратив их в противников. Не будь этих двоих, дело скорее всего ограничилось бы «мерами предосторожности», как это назвал Рескатор.
Это же было очевидно и для Жоффрея де Пейрака. Он понимал, что Истерлинг, желая мести, попытался как можно сильнее очернить капитана Блада в его глазах, а он вовремя не понял этого, несмотря на всю свою проницательность. Де Пейрак посмотрел в мужественное лицо человека, стоящего перед ним, и встретил его понимающий, но твердый взгляд. Пожалуй, этот пиратский капитан готов сам надеть петлю себе на шею, чтобы разделить судьбу своей команды. Вздохнув, де Пейрак сказал:
– Капитан Блад, я сожалею, что так вышло. Сейчас у меня превосходство в людях. Если ваши корсары сдадутся без боя, я даю слово отпустить вас и дать шлюпки, чтобы вы смогли добраться до Эспаньолы.
– Я не могу обещать вам, что они сделают это, монсеньор.
– Понимаю. Если представится возможность, попробуйте убедить их сложить оружие.
– А если на этот раз удача изменит вам?
Самообладание молодого пирата нравилось Рескатору все больше.
– В своем лице вы дали мне очень ценного заложника.
– Вы преувеличиваете мою значимость. Как вы верно заметили, минимум треть моих людей перешла на сторону Истерлинга.
– Что же, не будем гадать. Положимся на судьбу, иногда это бывает полезно.
Рескатор попытался сесть на своем ложе, и Абдулла, не отлучавшийся от него ни на минуту, немедленно подошел.
– Вам не следует вставать, – Блад вспомнил о своей второй ипостаси.
– Пустяки. Все не так уж и плохо. Вы хороший врач и вряд ли должны были испытывать нехватку пациентов. Как случилось, что вы стали капитаном пиратского корабля?
– Именно благодаря профессии врача я им и стал, – буркнул Блад, которому надоело в который раз отвечать на этот вопрос самым различным людям.
– Уверен, это захватывающая история. Я бы не отказался выслушать ее… в более спокойной обстановке, – сказал Рескатор, поднимаясь на ноги и отстраняя руку мавра.
Он и в самом деле чувствовал себя лучше, хотя голова еще кружилась и плечо продолжало его донимать. Блад помог ему устроить раненую руку в перевязи, сделанной из широкой косынки.
Оказавшись на палубе, де Пейрак увидел «Арабеллу» в нескольких кабельтовых впереди.
Вместе с Бладом они подошли к квартердеку, где был Язон. «Голдсборо» проходил восточную оконечность Иль-а-Ваш, и как только остров перестал закрывать от них Эспаньолу, марсовый закричал, что видит французский военный корабль слева по носу. Наперерез «Арабелле» шел патрульный фрегат с явно недружественными намерениями.
– Черт побери! Еще его нам не хватало, чтобы почувствовать себя полностью счастливыми! – воскликнул Рескатор.
Но до полноты счастья им не хватало того, что произошло в следующий миг: послышался хлопок, и «Голдсборо» тут же повело, разворачивая поперек курса. Паруса захлопали, и стоящий у штурвала матрос завопил, что корабль не слушается руля.
Они увидели, что француз изменил курс и теперь направляется прямо к ним. Рескатор стоял, сдвинув брови. Если фрегат намерен атаковать, то их положение отчаянное. Наверняка его капитан принимает их за пиратов, собирающихся напасть на побережье Эспаньолы. Тогда он просто расстреляет их издали, пользуясь беспомощностью «Голдсборо».
– Язон, убрать паруса. Отдайте приказ канонирам действовать по обстановке, все зависит от дальнобойности наших и его пушек. Пусть целятся лучше, нам важна точность, а не интенсивность огня. Возможно, он отважится на абордаж. Раздайте мушкеты. Выясните, насколько серьезна поломка руля.
– Это ваши соотечественники, – заметил Блад.
– Вот именно. Вам что, не приходилось остерегаться ваших?
Блад увидел, насколько слаженно и быстро исполнялись приказы хозяина «Голдсборо». Не успел Язон в рупор повторить приказ, как все, кто был на палубе, пришли в движение, готовясь оказать отпор без лишней суеты и паники, несмотря на всю трудность и даже катастрофичность ситуации.
Рявкнула носовая пушка фрегата, и ядро подняло фонтан брызг в нескольких десятках ярдов от них.
– Мог бы не предупреждать, и так все ясно, – пробормотал Рескатор.
Подбежал запыхавшийся матрос:
– Монсеньор, обрыв штуртроса, кто-то повредил его. Такую поломку не исправишь за несколько минут.
– Истерлинг! Тем не менее – немедленно приступайте к починке.
С фрегата, разворачивающегося бортом, прогремел залп. Людей на палубе окатило водой, взметнувшейся при падении ядер, но французский капитан несколько поторопился отдать приказ об открытия огня. Залп не достиг цели.
Канониры Рескатора медлили с ответом, ожидая, когда патрульный корабль подойдет ближе. Фрегат вновь поворачивался, готовясь разрядить в них орудия другого борта. На этот раз «Голдсборо», не способный маневрировать, содрогнулся всем корпусом, послышался треск дерева и крики боли. Пушки «Голдсборо» начали отвечать вразнобой: канониры выполняли приказ Рескатора о прицельной стрельбе.
На палубе обреченного корабля раздался вопль ликования, когда фор-стеньга фрегата надломилась и рухнула вниз, обрывая и перепутывая снасти. Но Рескатор мрачно смотрел на противника. Следующий залп будет для них последним – это понимал и стоящий рядом Блад.
– Монсеньор, если дело дойдет до абордажа, я бы хотел иметь в руках хотя бы саблю, – негромко сказал он.
– Для вас было бы лучше не принимать участие в бою. Так вы вернее сохраните себе жизнь.
– Для французов я пират – как и все, кто находится на вашем корабле. Невмешательство ничего не даст.
– Могу заковать вас в кандалы для придания большей достоверности, – хмыкнул Рескатор.
– Благодарю покорно. Скажем, я буду биться за себя, а не за вас, – Блад ответил ему самой любезной своей улыбкой.
– Не думаю, что капитан фрегата пойдет на абордаж. Он предпочтет утопить нас как котят, вот только перезарядит пушки…
– Монсеньор Рескатор! – вскричал вдруг Язон, смотрящий в подзорную трубу вправо. – «Арабелла» возвращается!
Рескатор посмотрел туда же, потом быстро взглянул на Блада:
– Ваш Истерлинг, часом, не является капером на французской службе? Возможно, он решил помочь разделаться с нами.
– Вряд ли кто-то в здравом уме примет такого мерзавца на службу, – ответил Блад, вспоминая, есть ли на «Арабелле» французский флаг.
Ему уже приходилось маскироваться под испанцев, но столкновений с французами еще не было.
Возвращение удравшего было корабля заметили и на французском фрегате. Придя к очевидному выводу, что подвижный противник является более опасным, чем неподвижный, его капитан не произвел очередного залпа по «Голдсборо», а начал разворачиваться к «Арабелле», не зная, чего ожидать, и готовясь к отражению возможного нападения.
Действительно, обе ее носовые пушки выплюнули по облачку дыма, но, к изумлению людей на корабле Рескатора, ядра шлепнулись в воду не рядом с ним, а недалеко от француза. Канониры «Голдсборо» добавили переполоха на борту последнего, воспользовавшись замешательством противника для того чтобы перезарядить свои пушки.
Видимо, этого оказалось достаточно для французского капитана. У него и так уже были серьезные проблемы с фок-мачтой – не считая других, более мелких повреждений. Он не пожелал оказаться между двух огней и решил удалиться с места боя.
Блад до рези в глазах всматривался в свой корабль, медленно идущий к ним. Почему Истерлинг вернулся, а главное, обстрелял фрегат? Неужели он решил отпугнуть француза для того, чтобы атаковать их? Получается, что вся команда «Арабеллы» поддержала его…
Похожие мысли пришли в голову и Рескатору.
– Вот Судьба и вмешалась, капитан Блад. Пусть «Голдсборо» находится в бедственном положении, но мы дорого продадим наши жизни.
– Я не сомневаюсь в вашей храбрости и не меньше вашего сожалею, что стечение обстоятельств привело к противостоянию между нами. Погодите стрелять, монсеньор. Вы обещали дать мне возможность убедить мою команду не вступать в бой.
– Ситуация изменилась, теперь козыри у ваших людей.
– Пусть судьба лишила вас преимуществ, я не хочу допустить нового сражения.
В синих глазах Блада вспыхнула отчаянная решимость.
– И как вы собираетесь сделать это? – скептически осведомился Рескатор.
– Я поднимусь на ванты, чтобы меня было хорошо видно, и попытаюсь обратиться к своим людям. Если Истерлинг задурил им головы, сказав, что вы, к примеру, меня повесили, это могло бы оказать действие…
– Это огромный риск. Один выстрел того же Истерлинга – и с вами будет покончено. – Во взгляде Рескатора на миг появилось уважение и одобрение. – Язон, передайте канонирам, пусть будут в полной готовности, но огня пока не открывать.
Язон, посмотрев на безрассудного пирата со смесью недоверия и чем-то, тоже похожим на уважение, поспешил передать распоряжение Рескатора.
– И все-таки попробовать стоит, – упрямо заявил Блад. Измотанный сильнейшим нервным и физическим напряжением последних суток, он был почти рад пойти на этот риск.
– Наденьте хотя бы кирасу.
– Мои люди не должны видеть, что я опасаюсь их.
Не желая дальше спорить, он сбежал с квартердека и легко взобрался на грот-ванты.
«Арабелла» была уже близко. Ее пушки молчали, и это давало Питеру Бладу надежду.
https://author.today/u/ann_iv
Проснувшись, Арно увидел над собой беленый потолок. Он повернул голову и обнаружил, что лежит на ложе, устланном мягкими ворсистыми коврами. И он совершенно не помнил, как оказался в этой комнате. В голове слегка шумело; к тому же его весьма волновали отрывочные воспоминания о том, что случилось ночью. На нем все еще были штаны и рубашка, остальная одежда, включая плащ, оставленный вчера в седельной сумке, аккуратной стопкой высилась на табурете. Но в самом ли деле Ихинца обнимала его или все ему привиделось?
«Что они подмешали в напиток?!»
Он рывком сел, озираясь в поисках оружия и перевел дух: шпага и пистолет были на втором табурете, рядом обнаружились сапоги. Пирры показывали ему, что опасаться нечего, однако Арно поспешил одетсься, натянул сапоги и проверил пистолет. Едва он застегнул перевязь, как на пороге бесшумно возник давешний слуга.
— Джан Арно, нидерра Астигар желает тебя видеть.
Вопреки ожиданиям Арно, слуга привел его не в покои, а в мощенный речной галькой двор, где Астигар полулежал на походной кушетке в тени огромного Орехового дерева*. Замшевые штаны и куртку пирра сменила белоснежная туника из белой шерсти; покалеченные ноги укутывало бархатное покрывало.
— Да будет милость Странника с тобой, нидерра Астигар, — подходя к нему, пробормотал Арно и поклонился.
— Милость мне пригодится, пусть даже и от чужих богов, — усмехнулся вождь, возвращая ему сказанную ранее шутку. — Доволен ли ты тем, как тебя приняли, Арно из рода Брикассов?
— Да, нидерра.
Астигар кивнул и вдруг спросил:
— Почему на твоем оружии знак Сокола?
— За ярость в бою моего предка прозвали Соколом. Его приблизил к себе сам король Хиддинк, еще на изломе эпохи Тьмы, — заметив накануне внимание Астигара к их гербу, Арно не удивился. — Так возник род Брикассов.
— Это фальго-ерромес, — палец вождя ткнул в эфес шпаги. — Он гнездится только здесь, в Пиррее. Как получилось, что твой предок выбрал именно этого сокола?
Арно пожал плечами: отец никогда не упоминал, что в их роду были пирры, а он не слишком разбирался в ловчих птицах и не мог бы с уверенностью сказать, чем отличается изображенный на гербе сокол от тех, с которыми в Галее ездили на охоту.
— У нас есть предание про юного сына вождя, одного из тех, кто сражался в рядах армии великого галейского короля. Юноша принял учение вашего Странника и остался в долинах… — глаза Астигара так и впились в него: — Что ты помнишь о прошедшей ночи? Если помнишь, конечно.
— Я видел прекрасную деву… — Арно запнулся, раздумывая как бы не навлечь на Росу беды.
— Хорошо. Я велел дать тебе Аскен Еджа, Вино Истины. Я не ошибся: ты — потомок Фальго. И ты не умышляешь пиррам зла. Человек с чистыми помыслами, но без единой капли нашей крови, забыл бы все, что с ним произошло, а тайного врага Аскен Еджа свел бы с ума.
Пока Арно пытался осмыслить заявление вождя, тот продолжил:
— Ихинца — моя дочь.
От изумления у Арно перехватило дух.
— Я… не знал, — выдавил он из себя, прекрасно понимая, насколько жалким было оправдание.
Однако Астигар казался довольным:
— Она вдова, ее супруг отправился служить Илларге, не успев дать роду продолжения. Но Ведающая жизнью и смертью судила, чтобы ваши пути пересеклись. Я оставил решение за Ихинцей. Вы разделили ложе?
Брикасс подобрался, чувствуя как кровь приливает к щекам, однако не отвел взгляда.
— Да.
— Клан с радостью примет тебя, Арно из рода Сокола.
Вот ведь угораздило! Арно проговорил, тщательно подбирая слова:
— Эта высокая честь — быть среди Фальго. Однако я избрал другой путь, нидерра Астигар.
— Не такого ответа я ожидал, — свел брови Астигар. — Куда же ты идешь?
— К морю. Оно — в глубине моего существа. Оставшись, я буду подобен ерромесу-соколу, запертому в клетке.
Вождь смотрел пристально, испытующе. Молчание становилось осязаемым, даже воздух будто сгустился. Наконец Астигар сказал:
— Твои слова исходят из сердца. Да будет так. Для тебя еще не пришло время. Но знай, что Ост терпелив, и всегда дожидается возвращения своих детей. Отныне земли Фальго будут тебе домом.
— Благодарю, нидерра, — наклонил голову Арно. — Сьера Ихинца? Что ждет ее?
— В положенный срок она родит славного воина. По нашим обычаям, он будет считаться сыном Нергина. Пусть тебя не тревожит ее судьба.
Арно мотнул головой. Хотя он был уверен, что Астигар не даст в обиду дочь, и, говоря откровенно, все произошло при не самом добровольном его участии, но он знал, что колдовская ночь останется в памяти.
— А в наших краях есть такой обычай: когда моряк уходит в плавание, он дарит той, что запала ему в душу, подарок. Я не могу обещать твоей дочери, что вернусь, и мне почти нечего подарить ей, разве что вот это… — он снял с мизинца перстень из светлого металла с сине-зеленым камнем. — Слеза Нимы** есть у всех моряков. В Галее верят, что она защищает от зла и невзгод.
Астигар внимательно взял перстень и внимательно его оглядел. Солнце вспыхнуло в гранях Слезы, брызнули бирюзовые искры.
— Благой дар, — улыбнулся пирр. — Я бы мог дать тебе таргу Фальго. Однако таргу можно потерять или ее могут украсть. Сделаю иначе, — он закатал рукав туники, и Арно увидел синюю вязь татуировки на предплечье. — Для непосвященных это лишь еще один дикарский обычай пирров. Но любой из наших верно прочитает знаки. И будет тебе братом.
***
Море Арно увидел с вершины одного из холмов, окружавших Барадос, и обрадовался ему как старому другу, пусть и была лазурь его волн непохожей на привычную глубокую северную синеву.
Город раскинулся по берегам бухты Кармези, Багряной. Черепичные крыши золотило закатное солнце. Важнейший порт Ибера и всего Срединного моря. Корабли, стоящие в гавани, заставили сердце забиться. Арно почти не верилось, что он преодолел бессчетные лиги. Сейчас ему казалось, что все беды остались за хребтами Пиррея. Он потер зудящее предплечье правой руки, по которому вилась татуировка Фальго. Признаться, у него были сомнения, что пирры не станут препятствовать его уходу, однако Астигар держал слово. Арно был рад, что не проехал мимо сорвавшегося в реку коня и помог человеку, достойному называться вождем, хотя и вряд ли доведется еще раз воспользоваться гостеприимством клана. Улыбнувшись, он пустил Дорадо рысью, предвкушая ночлег под какой-никакой крышей, а не под деревом на каменистой земле.
Три года назад ему запомнилась припортовая таверна «У Ринальдо». Чистота, годная еда и комнаты за приемлемую цену. В таверну не гнушались заглядывать капитаны торговых судов и офицеры иберского флота, и он надеялся встретить знакомых или разузнать, не требуется ли кому помощник или штурман. И еще надо договориться о продаже Дорадо.
***
Таверна обнаружилась на прежнем месте, но, к удивлению Брикасса, на вывеске значилось другое название: «Меченос». Рядом была нарисована толстобрюхая рыбина с непомерно вытянутым носом, весьма отдаленно похожая на грозного морского хищника.
Брикасс привязал Дорадо к кольцу коновязи и вошел внутрь. Таверна показалась ему не такой как прежде — грязнее, а посетители — поплоше. За стойкой, вместо немногословного громилы Ринальдо, самолично справлявшегося со вздумавшими буянить гостями, тоже стоял другой человек — полноватый и низенький, с хитрым лицом и маленькими цепкими глазками. Выяснилось, что Ринальдо год назад перебрался к дочери, а дело передал своему кузену, Базилу. Впрочем, доносящиеся с кухни ароматы все так же впечатляли.
Словоохотливый Базил заверил, что найдется и комната для сьера, и покупатель на коня. Арно спросил про найм.
— После вечернего гонга придет капитан Миландос, в Джинеру собрался. Ему в аккурат штурман нужон был. А не по нраву придется, так с другим кем сговоритесь. Пойдемте, взгляну на коня.
***
Придирчиво осмотрев Дорадо, хозяин таверны удовлетворенно крякнул.
— Эй, Дьогу, отведи коня в стойло, — окликнул он встрепанного паренька, подметавшего улицу перед входом. — Почисти да корм задай.
— Почтенный, видишь ли, я несколько стеснен в средствах, — решил на всякий случай уточнить Арно.
— Ну так в счет стоимости и пойдет, за то не беспокойтесь, сьер. Назавтра же продам. Славный жеребчик. И вам хватит столоваться да жить, на седмицу — так точно хватит. И на припасы останется.
Напоследок потрепав Дорадо по шее, Арно проводил его взглядом, мысленно желая коню доброго хозяина, а сам заколебался: то ли соблазниться стряпней мэтра Базила, то ли сэкономить и хотя бы сегодня обойтись оставшимися сухарями. Но пустой желудок запротестовал, и раз уж хозяин сулился быстро продать коня… Уж точно Базил свою выгоду не упустит, как бы еще несъеденный ужин не учел.
Девушка-подавальщица поставила перед ним блюдо с тушеной рыбой-мечом — той самой, неумелое изображение которой красовалась на вывеске, — и высокую глиняную кружку с белым вином. Арно попробовал и счел, что искусство повара искупает бездарность художника. Давно отзвучал гонг, однако Миландос не появился. Мало ли — нашел себе штурмана да и поднял якорь. Но Арно не спешил уйти в отведенную ему комнату. Он потягивал терпкое вино и наблюдал за посетителями. Никого из знакомых ему офицеров не было, но ничего, завтра он наведается в порт. Время двигалось к полуночи, гул в таверне нарастал. Раскрасневшиеся служанки без устали таскали подносы с едой и выпивкой.
Возле выхода подвыпившие матросы играли в кости, громогласно выясняя, кто их них жульничает. К единому мнению им прийти не удалось, и разъяренные игроки вышвырнули одного из своих товарищей наружу. Тот едва не сшиб с ног высокого мужчину в кожаных штанах и полотняной куртке, только что вошедшего в таверну. Арно задержал на нем взгляд: смуглый, левую щеку от виска до уголка рта пересекал шрам, курчавые волосы были заплетены в косицу, а борода — крашена хной по сахрейнскойму обычаю. Впрочем, в Барадосе, где встречались люди даже из страны Чин, внешность вошедшего не являлась чем-то диковинным, и на него почти не обратили внимания. Обменявшись парой фраз с Базилом, он направился к столу Арно, и, садясь на свободный табурет, спросил:
— Верно ли, что ты знаешь Срединное море и можешь проложить курс?
— Верно, — Арно прикидывал, к какому народу отнести капитана. Не походил он ни на этррури, ни на иберийца. Сахрейн, другие страны полудня?
— Я Рем Миландос.
Арно усмехнулся и ответил:
— Фальго.
— Фальго, а дальше?
— Просто Фальго.
— Как скажешь. Но ты не ибериец, и тем более — не пирр.
— Галеец.
— А говоришь — знаешь море, — разочарованно скривился Миландос.
— Я был здесь три года назад. С эскадрой Кювилье, — Арно решил, что нет смысл скрывать свою принадлежность к флоту. — Успел изучить. И в Джинере был.
В черных глазах капитана пробудился интерес:
— Сколько дней от Барадоса до Джинеры?
— Корабль?
— Бригантина.
— В это время года — дня три-четыре. Если в штиль у Сарады*** не попадет.
Миландос хмыкнул, затем задал еще несколько вопросов, касаемых квадранта и баллестилы****, и о течениях возле Сарадских островов; после чего, меняя тон, сказал:
— Слыхал я, не самый бездельный у вас флот. Что, неужто жалование задержали?
— Мой лекарь пришел к выводу, что воздух севера стал слишком вредным для меня.
— Ну-ну. Только ведь у меня порядки не такие, как в королевском флоте. И ребята навытяжку стоять не будут. Десять крон. Оплата, когда на место придем.
Арно задумался. Попробовать разыскать лейтенанта Хименоса, с кем он был наиболее дружен, подождать другого капитана или все же согласиться? Изначально он надеялся наняться на военный корабль, но теперь все сильнее сомневался в том, что ему это удастся. Хотя договора о выдаче беглецов между странами не существовало, было сложно предугадать, как воспримет иберское командование появление бывшего галейского офицера.
— Двадцать, — он посмотрел Миландосу в глаза.
— Эх… Если бы не срочно в Джинеру… И если бы Хавьер не допился до Демонов из-за Предела. Ладно. Пятнадцать. Еда из общего котла. А если и дальше поладим, так на обратный путь возьму.
— Что везешь?
— Кошениль и кожу, по мелочам еще.
— По рукам.
— Через два дня снимаемся с якоря. Бригантина «Борей». Приходи к утреннему гонгу.
* подразумевается грецкий орех и дерево его
** аквамарин
*** островная цепь, протяженностью около ста лиг, остатки огромного острова в 40 морских лигах от Джинеры, разрушенного землетрясениями в эпоху Тьмы
**** навигационный инструмент, градшток
Потом они сидели на кухне и с энтузиазмом обсуждали строительство. Вернее, обсуждали Лаки и Ригальдо, а Исли крутился рядом, так и не переодевшись в домашнее, просто небрежно накинув фартук. Он лазал в холодильник, вычерпывал остывший ужин прямо со сковороды, развлекал болтовней ребенка и сходу все одобрял. Лаки рисовал эскиз — у него получалось на удивление удачно — и болтал о всякой ерунде. Если Бекки выбегала из кухни, его байки становились еще интереснее:
–…тогда она разрешила им несколько дней пожить у нас, и это был тот еще квест. Ты даже не представляешь, что может увидеть человек, отдернув занавеску в ванной в собственном доме…
— Кубинца с бензопилой, как в «Лице со шрамом»? — невинно спросил Исли.
Ригальдо его поддержал:
— Труп блондинки? Лабораторию мета? Крокодила?.. Колонию разумных грибов?..
— Да ну вас, — надулся Лаки. — Вы смотрите слишком много всякой херни!
— О, Лаки, поверь, что парочка лесбиянок — не самое страшное, что можно найти в ванной…
— Я верю, — кивнул Лаки. — Но голые сиськи Денев теперь, кажется, выжжены у меня на сетчатке. Как и трусы с «Хелло Китти», которыми Хелен запустила мне в голову…
Ригальдо фыркнул и в сотый раз за последние пять минут покосился на Исли.
Тот стоял со стаканом сока у холодильника, и глаза его были закрыты. Он пару раз невпопад ответил Бекки и, извиняясь, потрепал ее по голове. «Два перелета за день после вчерашнего перепоя, — подумал Ригальдо. — Надо скорее заложить его спать».
Лаки захлопнул блокнот и радостно потянулся.
— Все! Теперь можно посмотреть телевизор. Я же могу у вас сегодня остаться?..
— Да, не вопрос, — поторопился ответить Ригальдо, думая, в какой комнате его разместить.
Лаки замахал руками:
— Я видел, что у вас какой-то ремонт наверху. Я могу спать в гостиной.
— Ура! — завопила Бекки. — Я приду к тебе, когда все заснут, и мы будем всю ночь смотреть мультфильмы! Лаки, ты обещал посмотреть со мной «Невероятные расследования котенка Хакли»!
— Я смотрю, у вас один уровень развития, — не удержался Ригальдо. Лаки широко ухмыльнулся:
— Зато ты по-уродски повесил гамак.
— Мальчики, не ссорьтесь, — Исли с громким стуком поставил стакан на стол. — Бекки, присмотри тут за ними.
— А ты куда? — с любопытством спросил Лаки.
— Пойду переоденусь.
Ригальдо проводил его взглядом и тоже поднялся.
— Сейчас вернусь, –сказал он, зачем-то одернув свитер. — Только прослежу, чтобы он не заснул по пути. Лаки, тебе ведь не тяжело с ней?..
— Лаки легко, — весело отозвался тот. Он наклонился вперед, и Бекки взобралась ему на спину, нетерпеливо приговаривая: «Я буду Иккинг, а ты мой дракон!», и Лаки покорно позволил ей уместиться у себя на закорках. А потом замахал руками и с грацией трицератопса выпорхнул в гостиную. Ригальдо послушал, как они, визжа, рухнули на диван перед телевизором, и торопливо поднялся в комнату для гостей.
***
Когда он вошел, Исли неспешно снимал пиджак. На застеленной кровати лежали домашний джемпер и джинсы. Взгляд Ригальдо уперся в его широкую спину, прямо в складку рубашки на лопатках. Рубашка была мятой — Исли проходил в ней весь день. Толстый узел волос на затылке был сегодня по-женски скреплен двумя палочками из светлого дерева — так вызывающе и в то же время естественно. Ригальдо украдкой осмотрелся, разглядывая обжитую комнату. С тех пор, как Исли начал здесь запираться, Ригальдо подсознательно стал воспринимать ее как «чужую».
— Прости, я забыл сказать, что пригласил Лаки, — произнес Исли, не поворачиваясь к нему. Он развязал галстук, повесил на спинку стула и принялся расстегивать пуговицы на рукавах
— Да ничего, — отозвался Ригальдо, умолчав, что чуть не рехнулся, когда подумал, что кто-то проник к ним на территорию. — Они с Бекки неплохо поладили.
— Я рад, что ты согласился насчет домика. Без Лаки мы бы с тобой умудохались его строить. Не помню, когда я в последний раз держал шуруповерт.
— Я думаю, тебе скоро придется это вспомнить, — сказал Ригальдо. — Я собираюсь разорвать контракт с ебучей фирмой звукоизоляции. И наша спальня останется в таком виде, как сейчас, пока мы ее не починим.
Тут Исли наконец оглянулся через плечо
— Я полагаю, что так оно рискует затянуться, — он взялся за верхнюю пуговицу на рубашке. — Я тот еще мастер, ты же понимаешь…
— Ничего, — ласково сказал Ригальдо. — Я не собираюсь там больше спать. Пока все не будет доделано, я буду жить здесь. В этой комнате.
— А где я тогда буду спать?
— А как ты считаешь?..
Исли снова отвернулся и поднял руки, чтобы вытащить шпильки. Узел тут же распался, тугой жгут волос упал ему на спину и рассыпался.
— День выдался тяжеловатым для того, чтобы я мог сейчас распутывать ребусы.
И тогда Ригальдо толкнул его в плечо. Исли развернулся, держа в кулаке свои чертовы палочки, и он повторно несильно ударил его по руке. Шпильки с тихим стуком ударились об пол, а Ригальдо ухватил Исли за воротник.
— Что это такое было сегодня утром в ванной, — сердито спросил он. — Хотел меня довести?
Исли смотрел с молчаливым вызовом, будто спрашивая: «Ну, и что ты сделаешь, если так?», и только уголок рта у него едва заметно загибался кверху.
— И почему так быстро вернулся с конгресса?..
Выражение глаз Исли сделалось неуловимо мягче, и он ответил:
— Потому что соскучился, дуралей.
Деревянные шпильки издали под подошвой Ригальдо жалобный треск, когда он, шагнув вперед, жадно поцеловал Исли в губы.
Он припирал его к стене, держа за грудки, комкая и без того мятую рубашку. Ткань натянулась, и пуговка, которую Исли не успел расстегнуть, отлетела в сторону и отрикошетила от ножки кровати.
Все наконец-то стало как надо, как должно было быть. Ригальдо словно тащило в океан, на дно, под холодные соленые волны, и он пил Исли, захлебываясь и хватая ртом его рот, как необходимый для жизни воздух. Понимая, что страшно хотел сделать это уже очень давно, постоянно думая об Исли и дома, и в офисе, и в гамаке, и в лесу, и вообще где угодно.
Исли дернул плечом, требуя свободы, ухватил его за запястья, собираясь развести руки в стороны. В ответ Ригальдо только сильнее навалился на него, вжимаясь бедрами и грудью и дурея от этого тесного соприкосновения. Ему хотелось закрыть глаза, но он боялся что-нибудь пропустить, поэтому видел, как раздуваются ноздри Исли и как вздрагивают его ресницы.
Когда ему наконец пришлось прерваться, чтобы перевести дух, Исли вырвался и не колеблясь толкнул его спиной в стену.
— А как же Бекки? — почти агрессивно спросил он.
— Лаки присмотрит, — хрипло ответил Ригальдо.
— Да ну?! — из прищуренных глаз Исли искрами брызгал смех. — Правда, что ли? Ты доверишь нашу девочку Лаки?..
— Да, — отважно кивнул Ригальдо, глядя ему в глаза. — Он взрослый и умный, только немного с придурью. Но вообще, знаешь, кто без нее.
А потом потянулся к дверной защелке и повернул ее. И расслабился, стек по стене, будто говоря: ну давай.
Глаза Исли, окруженные веселыми морщинками, были совсем рядом. Ригальдо хотелось зацеловать ему все лицо, брови, скулы, нос, каждое веко. Не оставить ни одного свободного дюйма кожи. Он наклонил голову, потянулся вперед. Исли не стал ломаться и наконец-то ответил. Его язык решительно толкнулся в язык Ригальдо. Они целовались жестко и горячо, забыв, что у них в доме ребенок и гость и что они крайне взрослые, ответственные и солидные люди. Сейчас Ригальдо сознавал только то, что должен с немалой ответственностью трахнуться. И, задержав дыхание, расчетливо потерся об Исли бедрами. Тот зарычал и, поднатужившись, подбросил его вверх по стене, подпихнул под зад жестким коленом. Чувствуя с восторгом, как стремительно твердеет упирающийся в него через брюки член, Ригальдо забросил руки на плечи Исли. Становилось все жарче: его далеко не бережно прижимали к стене, щупали через одежду, больно, с вывертом, мяли за зад. Исли часто дышал, терся, как будто ездил вверх-вниз, и в какой-то момент Ригальдо едва не заскулил. Ему резко зажали рот, напомнив, что шуметь нельзя, надо тихо.
— Готовился? — резко спросил Исли. — Смазка есть? Хотя бы презерватив?..
Ригальдо, упрямо глядя ему в глаза, помотал головой. Какое там, он даже в душе не был. Глянул через плечо Исли на кровать: «Может, у тебя есть?» Теперь уже Исли помотал головой, закусил губу. Предупредил:
— Будет хардкорно.
Ригальдо дернул его к себе за воротник.
— Плевать, — задыхаясь, сказал он. — Хочу.
И Исли, поддерживая его под бедра, шагнул вместе с ним вглубь комнаты и там уронил на кровать. Матрас упруго прогнулся и мягко наподдал в спину. Неснятый свитер сбился к груди, но на него уже не было времени. Ригальдо кое-как избавился от обуви, расстегнул джинсы и скинул их на пол. Исли дождался, пока он задерет ноги и рывком содрал с него трусы. Вставший член шлепнул по животу, и Ригальдо вдруг душно покраснел, осознав, что совершенно неприлично течет — от головки на бедро протянулась длинная нить вязкой слизи. Он сто лет не чувствовал себя таким возбужденным и одновременно беспомощным и очень четко ощущал на себе взгляд Исли; встретившись с ним глазами, Ригальдо залип, вглядываясь в расширенные зрачки. Матрас прогнулся, когда Исли встал коленом на край кровати. Он до сих пор не снял ни брюки, ни рубашку, только расстегнул ремень, но стоило ему потянуться к молнии, как Ригальдо остановил его руку и сам нащупал язычок. Член Исли тут же вырвался на свободу, нетерпеливо закачался, набухшая головка ярко и влажно блеснула, когда крайняя плоть соскользнула с нее. Ригальдо мгновенно ухватился за ствол, с удовольствием ощутив, какой тот твердый, гладкий и обжигающе-теплый. Когда он двинул на пробу кулаком, Исли вздрогнул, толкнулся ему в кулак и сдавленно застонал. Ригальдо немедленно встрепенулся и дернул его за рубашку: потише, нельзя шуметь, мать твою!..
Глаза Исли сузились, и он резко подтянул Ригальдо к краю кровати. Согнул его, как перочинный нож, развел ладонями ягодицы. Большими пальцами растянул задний проход, полюбовался и, набрав слюны, аккуратно сплюнул в раскрытое отверстие. Ригальдо пожалел, что так и не снял свитер. Ему и так было жарко, а тут он почти умер от вожделения и стыда.
— Я тебя люблю, — вдруг прозвучало над ним. Он не успел ответить, потому что Исли притерся и принялся проталкивать в него член. Какую-то секунду Ригальдо ощущал, как влажная упругая головка прижимается ко входу, как давит на неподатливые мышцы, а затем шепотом взвыл. После такого перерыва и без смазки Исли было тесно в нем, он двигался туго, постепенно растягивая и заполняя собой, и вдруг вошел до основания. Ригальдо задохнулся, держа себя под коленями. Он чувствовал себя нанизанным на член и дрожал, испытывая почти мучительное удовольствие. Исли тут же плавно качнул бедрами назад, вышел, щедро добавил слюны и гораздо резче загнал снова. И еще, и еще. Ригальдо кусал губы и отводил глаза, стараясь не смотреть ему в лицо. Взгляд зацепился за расстегнутый ворот рубашки с отлетевшей пуговицей, и Ригальдо хмурился, пытаясь вспомнить, куда же она подевалась, изо всех сил борясь с собой, чтобы не кончить. Исли понемногу расходился — он надавил на ноги Ригальдо, удерживая его в той же позе, раскрытым, уязвимым, с коленями, прижатыми к груди, и только подпихнул ближе к краю кровати, толкаясь все смелее и смелее. Задранные ноги Ригальдо подрагивали, кишку распирало, член подпрыгивал над животом; иногда в мошонку слабо простреливало неострой болью из заднего прохода — но, о господи, как же ему этого не хватало. Исли уже совсем не сдерживался — поддавал бедрами, загонял под разными углами, и Ригальдо приходилось зажимать себе рот, чтобы не орать. Иногда он поднимал руки и зажимал рот Исли. В один из таких моментов тот поцеловал его в ладонь.
Ему безумно хотелось подрочить, но он тянул, цепляясь за Исли. Вдруг посреди этой пытки тот отлепился от него. Ригальдо вытаращился с искренним непониманием.
— Перевернись, — рвано попросил Исли. — Лучше так…
Ригальдо с трудом распрямил ноги, перекатился по матрасу. Исли поставил его на четвереньки, нажал между лопаток, понуждая опустить голову, снова смазал слюной и вставил от души. Ригальдо взвыл, закусив покрывало, мгновенно ощутив свое преимущество — так он мог орать, сколько влезет, кусать и комкать намокшую от его пота и слез ткань. Исли держал его за шею, прижимая лицом к постели, и сильно толкался, не издавая ни единого звука. Ригальдо ахал и хрипел, прогибался в пояснице, оттопыривал зад, подмахивал так, что искры из глаз сыпались. Он слышал сочные шлепки, а также скрип ножек кровати и предательский стук деревянного изголовья о стену. Он все это слышал, — но это уже не имело никакого значения.
Исли внезапно навалился на него, мокрый и тяжелый, торопливо сунул руку под живот. Хватило пары резких движений, и напряжение внутри Ригальдо достигло предела. Он с невыразимым облегчением кончил и рухнул, бессильно разъехавшись коленями по покрывалу, а мир вокруг на несколько секунд рассыпался в куски, а потом как-то сам, нехотя, собрался из них обратно.
— Детка, — шептали ему в ухо. Исли лежал на нем, придавив к постели, теребил за плечо, настойчиво дышал в висок. — Надо вставать…
Ригальдо поморщился, сердито отворачиваясь: куда вставать, зачем, дай отлежаться. Но Исли не отставал:
— Ригальдо, давай же. Там Лаки с Бекки…
Он поднял голову.
Так.
Черт.
— Быстро, — сказал он сквозь зубы. — Идем вниз, делаем вид, что ничего не произошло. А-ах, черт! Ох…
Стоило ему пошевелиться, как Исли тут же приподнялся, давая свободу, и откатился в сторону. Ригальдо с немалым трудом сел и поморщился. Кажется, он был до ушей переполнен спермой, которая сочилась из него при каждом движении, схватывалась потеками на ногах. Волосы в паху уже противно склеились, вялый мягкий член прилип к животу. Он осмотрелся: они перепачкали все вокруг. Постель, себя, новые брюки Исли, даже его рубашку. В животе ощущались странные спазмы, как будто там уютно ворочался Чужой, задний проход горел — полный комплект радостей спонтанного секса. Ригальдо давно не чувствовал себя таким грязным, ослабевшим и вытраханным.
И таким счастливым.
Исли смотрел на него встревоженно и виновато, и Ригальдо слабо помахал ему: все нормально. Ни на какие разговоры сейчас не было ни времени, ни сил.
Морщины на лбу Исли разгладились, он несколько раз моргнул — и вдруг, притянув к себе Ригальдо за шею, смачно поцеловал.
Ригальдо немедленно зашипел и выкрутился:
— Сдурел? Бегом в душ… Нет, погоди, мне нужнее. А ты пока убери эти тряпки… И надо открыть окно, дышать нечем…
— Где мы сегодня будем спать? — перебил его Исли.
Он быстро раздевался, но смотрел очень внимательно, и Ригальдо подумал: для него это важно. И все-таки нашел в себе силы ответить:
— Здесь, конечно. Но больше никаких… Ничего! Пока нам не сделают комнату со звукоизоляцией.
— Ладно, — неожиданно послушно кивнул Исли. — После такого я снова согласен ждать, сколько требуется.
Когда они чинно спустились вниз — умытые и переодетые — то обнаружили, что все диваны сдвинуты в сторону, а по телевизору орет Мэнсон. Лаки пускал по потолку светодиодные зайчики, а Бекки прыгала посреди комнаты на скакалке.
— Какого… — Ригальдо перешагнул упавшую подушку и пошатнулся — двигаться следовало более осторожно. — Что это за филиал апокалипсиса?
Исли внезапно пихнул Ригальдо в спину, и он подумал, что, возможно, не стоило возникать, но было уже поздно.
Умиленно взирающий на Бекки Лаки в упор посмотрел на них с Исли и негромко сказал:
— Я же не спрашиваю, чего это вы там… рубанок гоняете. Пришлось вот включить музыку, а то было шумно. Кровать ремонтировали?..
Ригальдо открыл рот — и закрыл. Что тут скажешь?
— И не кровать, а стены! — выпалила Бекки. — Они чинят стены в спальне, да, папа?..
— Да, детка, — кротко ответил Исли.
А Лаки с явным удовольствием покачал головой:
— Ну вы даете. Как молодые! Респект!