5 сентября 427 года от н.э.с. Исподний мир. Продолжение
Там, впереди, стояли, наверное, лучшие люди Государя. Те, которые догадались, что защищают колдунью. Не только догадались за долю секунды, но и успели закрыть её от жёлтых лучей.
В этот миг из межмирья на Спаску хлынул поток силы Вечного Бродяги, и выбора не было – или умереть и убить Йоку Йелена, или выбросить эту силу наружу. От ужаса, от перенапряжения, по многолетней привычке Спаска едва не повернулась вокруг себя, едва не свила энергию в вихрь вместо невидимого камня – и это был бы конец всех замыслов Государя, двух армейских легионов и самого Дубравуша, стоявшего за спиной.
Да и её, Спаски, – не жёлтые лучи, так стража со стен немедленно расстреляла бы её из арбалетов.
– Уберите щиты! – вскрикнула она – а могла бы не кричать, просто снести защищавшую её преграду и лучших людей Государя вместе с нею.
Наверное, так и надо было сделать, наверное, так было бы сделать правильней… И если бы армейцы на секунду замешкались, она бы не стала ждать.
Первый «невидимый камень» рванулся в двери храма быстрей пушечного ядра, устремился в далекий его конец, туда, где сходились, терялись в глубине две колоннады – храм Чудотвора-Спасителя вмещал несколько тысяч человек.
Спаска не успела заметить, насколько он прекрасен: как бы быстро ни летел её снаряд, как бы ни прикрывала она руками лицо, а жёлтые лучи успели обжечь её (мысли?), перебили дыхание. Рухнула далёкая стена, зазвенела осколками мозаики, погребла солнечный камень под обломками кирпичей – вверх поднялось облако пыли, по земле покатилась дрожь…
– Разойдитесь! – шепнула Спаска еле слышно. Ей было плохо, очень плохо.
Бешено кружилась голова, жар катился к горлу, не хватало дыхания, не держали ноги. Государь подхватил её сзади под мышки, застонал – не от досады, от испуга. Энергия Йоки Йелена лилась и лилась на Спаску из межмирья…
В основание колонн, начиная с дальней стороны… Иначе смерть. Спаска выбрасывала сгустки силы один за одним, тяжёлые и быстрые, нарастал грохот, тряслась земля, тучами клубилась пыль, застилала развалины – огромное здание, может быть самое большое в этом мире, складывалось карточным домиком…
Так хотел Волче. Эта мысль придала сил, обрадовала – нет, развеселила! Так хотел татка! Так хотел Славуш!
Они все – одержимые! – так хотели!
Спаска расхохоталась, из глаз хлынули слезы, а сила лилась и лилась из межмирья, пыль из-под обломков хлынула на площадь, спрятала Спаску от выстрела.
– Разойдитесь! – крикнула она. – Шире! Разойдитесь шире!
В стены храмового двора толщиною шесть локтей, в ворота (они сорвались с петель и пролетели по мостовой, сминая разбегавшихся мальчиков-гвардейцев), в крепкие, основательные дворовые постройки: спальни, трапезные, пекарни, мастерские – накрывая метавшихся в панике людей; в ажурные галереи, взрывавшиеся стеклами, в фонарные столбы – пыль, битый камень, кровь и смерть; по опустевшим гвардейским казармам и, наконец, в основание башни Правосудия, погребая под обломками всё и всех…
Пыль… Пыль поднималась всё выше, где-то черная, где-то красная, кирпичная, где-то бело-серая, известковая. Пыль клубилась на том месте, где только что был храм.
На том месте, где пятьсот лет назад стоял университет.
Дубравуш подхватил Спаску на руки, и последнее, что она увидела, – его пристальный, полный нежности взгляд. Наверное, он ещё не осознал своей победы.
* * *
– О Предвечный… – Черута сокрушенно качал головой. – Ну что же вы делаете! Ну привяжите его к кровати, наконец!
Ничта тоже качал головой.
– Черута, я не хирург, но я и то понимаю – если его привязать к кровати, он порвет верёвки. А если ему это не удастся – я не знаю, чем это закончится. Психозом, наверное. Или еще каким-нибудь видом помешательства, которое лечить трудней, чем электрические ожоги…
– Он и без этого одержим, – проворчал Черута. – Он же убивает себя, неужели вам обоим не видно?
Змай лежал на траве, сложив руки на груди и уткнувшись лицом в колени. И громко, с сердцем ругался на языке Исподнего мира. Важан присел возле него на корточки, не подумав о том, что не сможет самостоятельно встать.
– Больно?
– Да чтоб вашу мать, профессор!
– Что-то серьёзное?
– Как кувалдой по пальцам… – Змай выругался снова. – Никогда не задумывался, почему у нас так любят эту пытку. Теперь понял. У Йоки Йелена очень крепкая голова… Как наковальня. Ох, чтоб-в-твою-душу-мать…
– Пальцы очень чувствительны, – заметил Черута, взваливая Йелена на плечо, – тот не терял сознания, просто… спал.
Не в первый раз: выбирался из-под обрыва, проходил несколько шагов и засыпал, как убитый. И Ничта догадывался, что будет, когда Йелен проснется. Не все молнии оставляли ожоги – иначе бы Йелен давно умер, – часть ему удавалось выпить до того, как они обожгут кожу.
По мокрой коже молния идёт легче, вода улучшает проводимость, не пускает молнию вглубь тела – Йелен, сам того не подозревая, накапливал бесценный опыт.
Ничта годами собирал редчайшие случаи поражения людей молниями… Чаще это были чудотворы, сопровождавшие грозовые тучи на поля, и заключённые, работавшие за сводом.
Черута не накладывал на ожоги повязок – говорил, что так быстрей заживёт, – но старался смазать и присыпать все повреждения до того, как Йелен проснётся.
Ничта считал, что давно потерял страх перед чужой болью, оставил только малую толику сострадания – чтобы не превратиться в отъявленного негодяя. Он обольщался – на семидесятом году жизни неприятно открывать в себе что-то новое…
Йелен проснулся около десяти утра и, надо отдать ему должное, крепился не меньше четверти часа – отворачивался к стене, сжимал и разжимал кулаки, кусал губы. До того, как Черута вколет мальчишке морфин, нужно успеть его накормить, и если обычно это делал Змай, то сегодня профессору пришлось взяться за ложку самому.
Ничта был против морфина – Йелен и без дурманящих препаратов был не в себе. Но пирамидон перестал помогать ещё три дня назад. Есть мальчишка отказывался, Змай находил способы его уговорить, а профессор не умел уговаривать.
– Йелен, открывай рот немедленно. Пока ты не доешь кашу, Черута не сможет сделать тебе укол.
Тот ничего не отвечал, отворачивался к стене и морщился. Потом из глаз у него побежали слёзы.
– Йелен, не мучай ни себя, ни меня. Открывай рот.
Мальчишка вместо этого прикрыл глаза, и из них на виски выкатились две особенно крупные слезы…
Заглянул Змай, показал повязку на правой руке.
– Йока Йелен, если ты и дальше будешь издеваться над профессором, я больше не выпущу тебя за свод, так и знай.
– Я не хочу… есть… – выдавил парень сквозь слёзы.
– А я не хочу подставлять пальцы под летящие камни.
– Тебя никто не просил подставлять пальцы! – окрысился Йелен неожиданно зло. – Уйдите! Уйдите! Оставьте меня в покое! Я и сам не пойду за свод, я не могу больше! Не могу!
Он разрыдался надрывно, а не капризно. И когда Черута принес успокоительных капель, выбил стакан у него из рук.
– Йока Йелен, сейчас я наплюю на разбитые пальцы и начну кормить тебя насильно. Ты этого хочешь? Я и один с тобой справлюсь, а втроем – можешь не сомневаться, будешь давиться, но глотать.
Профессор скрипнул зубами – мальчишке больно, он на грани нервного истощения, он выкладывается каждую ночь на пределе возможностей организма… А если к его упрямству прибавить одержимость – он в самом деле может подавиться (то есть скорей умрёт, чем позволит такое над собой насилие).
– Черута, а нельзя… ну… поставить ему какую-нибудь питательную капельницу? – спросил Ничта вполголоса.
– С манной кашей? – осведомился Змай. – Я знаю другой способ, менее сложный технически и не такой опасный для здоровья.
– Можно сходить к чудотворам, у них в аптечке должны быть инфузионные системы… – задумчиво пробормотал Черута. – Но это не метод. Глюкоза – способ поддержать организм лежачего больного, а Йока тратит очень много сил.
– Говорю же – я знаю способ… – вставил Змай.
– Твой способ не очень хорош для домика без водопровода и в отсутствие прачки, – мягко ответил Черута.
– Ну как поступают в таких случаях? Что делают? – спросил профессор.
– В клинике доктора Грачена применяют кормление через зонд. Но вряд ли зонд есть у чудотворов.
– Уйдите оба, – вздохнув, сказал Ничта.
– Как скажете, профессор, – пожал плечами Змай. И добавил в дверях:
– Желаю удачи.
Черута ничего не сказал, выходя из спальни. Профессор закрыл дверь и вернулся к постели Йелена, грузно опустился на стульчик. Поставил тарелку на тумбочку. Неумело провел рукой по голове мальчишки.
– Сейчас Черута сделает тебе укол. Сразу станет легче, и ты уснёшь. Сильно жжёт?
Йелен кивнул и непритворно, рефлективно всхлипнул.
– Оно тебя перехитрило. – Ничта снова погладил его по голове. – Оно не сумело убить тебя одним ударом и добивается своего не мытьем, так катаньем. Оно убивает тебя медленно, постепенно.
– Не успеет… – снова всхлипнул Йелен. – Сегодня Спаска разрушила их главный хстовский храм. Осталось несколько дней. Вот оно… Свершилось… Обитаемый мир начал падение в пропасть. Он уже не балансирует на грани, он медленно качнулся вперед, центр тяжести висит над бездной…
– И ты хочешь к этому дню приползти на карачках, накачанный морфином?
– Нет, – тихо обронил Йелен.
– Может быть, ты не любишь манную кашу? Попросить у Черуты сделать что-нибудь другое?
– Свеклы, что ли? – поморщился Йелен.
– Нет, есть мясные консервы, яйца, сахар, мука. Может быть, оладьи?
– Я просто не хочу есть. Меня тошнит.
– Съешь одну ложку. Только одну.
– Ага… За папу, за маму… Я не хочу даже одну ложку. – Он снова залился слезами.
– Одну ложку, через не хочу. Назло Внерубежью. Это компромисс, Йелен. Надо уметь идти на компромиссы.
Он подумал. Пожал плечами.
– Только я сам. Не надо меня кормить, у меня с руками всё в порядке.
– Нет вопросов, – хмыкнул Ничта и устроил тарелку у Йелена на груди.
Тот долго рассматривал ложку, примеривался, с отвращением приоткрыл рот и протащил ложку сквозь зубы. Как и предполагалось, первая ложка решила проблему – Йелен с удивлением зачерпнул вторую. Через пять минут тарелка была чистой.
– Я… хочу ещё… – медленно и недоуменно произнес парень.
– Очень хорошо. Сейчас принесу.
– И… оладий тоже можно…
– Прекрасно. Чай? Сладкий, с ягодой?
– Да. Чай, – кивнул Йелен. – С ягодами. Сладкий. Да.
Когда Ничта вернулся, мальчишка снова плакал. Ел и плакал. Боль, нервное истощение. Осталось несколько дней. Жить ему осталось несколько дней… Жизнь одного мальчика – и жизнь двух миров.
Почему из всех людей в двух мирах Ничта увидел своё продолжение именно в том мальчишке, который должен умереть? Сколько дней? Пять? Семь? Когда иссякнет энергия аккумуляторных подстанций? Почему люди так мало знают о небесном электричестве?
– Если завтра утром ты снова соберёшься за свод, облейся солёной водой. Черута приготовит ведро у выхода. Не забудь, хорошо? – Ничта поднялся. – Сейчас он сделает тебе укол.
Парень замотал головой и заплакал сильней.
– Не надо. Я не хочу. Я не хочу… приползти на карачках… Я должен его убить. Я должен. Иначе всё бессмысленно. Иначе я просто умру, и всё. Зачем тогда умирать?
Предвечный! Ничта опустился обратно на стульчик – тот заскрипел под его весом, едва не сломался…
– Йелен, ты не умрёшь. Я обещаю тебе. Ты мне веришь? Ты прорвешь границу миров и останешься в живых. Веришь?
Парень медленно покачал головой.