«…особенно среди шеров нижних категорий. Например, отделение
прав от обязанностей, с присвоением себе права на всю полноту
первых при таком же полном игнорировании вторых.
Шеры нижней третьей категории, а также условные, зачастую просто
не понимают, что эти понятия неразделимы. Что права просто не
могут существовать без обязанностей, это две стороны одной
монеты, два храма на одной площади, свет и тьма. День и ночь. Хисс
и Райна.
Вы не сможете получить свет, не создав тем самым и тени. И чем
ярче свет, тем тени темнее. Точно так же с увеличением прав растут
и обязанности.
Это закон, и не особо важно — природы или Двуединых. Важно, что
он работает. В воле любого шера признавать его или не признавать,
совершая тот или иной поступок, — точно так же, как в воле любого
бездарного признавать или не признавать закон гравитации, делая
шаг со скалы. И с последствиями приблизительно аналогичными. С
той лишь поправкой, что шеры, даже низших категорий, все же
продолжают упорствовать в своих заблуждениях и уходят на
досрочное перерождение значительно реже тех, кто вовсе лишен
дара — шеры живучи и довольно-таки разумны, несмотря на все
свои заблуждения и деструктивные тенденции…»
Из дипломной работы Бруно светлого шера Майнера,
выпускника кафедры Менталистики Магадемии.
Реальность — штука жестокая.
Об этом как-то забываешь, проведя почти целую ночь на ее грани. А забывать не стоит. И уж тем более не стоит после такой интенсивной ночи вскакивать так картинно, красуясь, одним плавным прыжком, одновременно призывая одежду. Ни о чем не думая. Вернее, думая лишь о том, как красиво это должно выглядеть со стороны, чтобы кое-кто заценил…
Шис-с-с…
Больно-то как.
— Роне? Ты… в порядке?
— В полном, мой светлый шер! Не пытайся пойти на попятную и представить все дело так, что я не смогу донести ее высочество хоть в Риль-Суардис. Не дождетесь!
Вот так. Насмешливо, высокомерно, ехидно. И даже не стиснув зубы. Стиснув только ментальные щиты, и вот их-то уж стиснув как раз намертво. И внимание переключить. Пусть заподозривший что-то светлый возмутится несправедливой обидой — он ведь сам предложил именно Роне отнести Аномалию, просто и обыденно так предложил, словно это в порядке вещей, словно вовсе не собирается за нее драться. И, похоже, отступать от своего слова светлый действительно не намерен. Как это ни странно.
А ведь Роне до последнего все ждал подвоха, все не верил, что ему позволят хотя бы прикоснуться… Ему. Темному. Хиссову отродью, порождению Ургаша.
Шис. Больно-то как!
Спокойно. Боль — не более чем условность, она не имеет значения. Вернее, имеет, но лишь в том смысле, что ее можно поглотить. Переработать в энергию. Иногда темным быть выгодно, можно переработать нечто неприятное (очень неприятное… шис!) в нечто полезное. И улыбаться. И держать блокаду, не позволяя светлому заметить ничего лишнего. Удобно быть темным.
Хотя светлым, наверное, тоже удобно: раз — и вылечил. И никакой боли.
И если Дайма попросить — он ведь не откажет… наверное. Он уже залечил старые травмы и шрамы, а его ведь тогда никто даже ни о чем и не просил. И это были куда более сложные травмы, застарелые, многократные, неправильно сросшиеся, отягощенные недовычищенными заклятиями. Что ему свежая травма, чистая, не магическая, и не такая уж и сложная… так, ссадины. Ну, может быть, небольшой надрыв.
Роне фыркнул, втягивая воздух сквозь стиснутые (теперь уже можно) зубы. Подошел к угловому столу походкой легкой и танцующей. Не хромая и не ковыляя, ясно?! Легко, грациозно, расслабленно и с некоторой даже ленцой. Вот так. Все у него в порядке. И пусть все, кому интересно, думают, что Роне просто слегка оступился, вставая. И никакой помощи ему не надо.
Потому что просить ее у Дайма нельзя. Ни у кого нельзя. А уж у Дайма особенно. И даже не потому, что он… ну, Дайм. Просто… Просто статистика — вещь ничуть не менее жестокая, чем реальность, а три из одиннадцати — это три из одиннадцати, как ни крути. Слишком серьезный перекос, чтобы продолжать думать про должок… или даже про поровну.
Вот когда впору пожалеть, что эта ночь тебе не приснилась, правда, Роне? Во сне ведь все так просто. И не нужна никакая смазка, и никакого вреда оттого, что увлеклись, и отсутствие предварительной растяжки не отдается впоследствии никакими проблемами…
У сна свои правила.
К сожалению, все происходило почти наяву, на самой границе верхнего ментального слоя, с минимальным погружением. А реальность жестока.
К сожалению?
Роне зло оскалился и решительно поднял на руки почти невесомое тело сумрачной принцессы. Качнул, словно баюкая, осторожно перехватил поудобнее. Худая, угловатая, в мужской бесформенной и потрепанной одежде, с чумазой мордашкой и босыми ногами… До чего же она была прекрасна вот такая, со своей переливчатой аурой, светлой на две десятых. Просто восхитительна. И Роне уже почти любил ее — за эти две десятых, дающие надежду, за эту чудесную невероятную ночь. За поцелуи, пахнущие грозой и соснами. За невероятное, невозможное, потрясающе прекрасное сплетение черного огня и перламутровой бирюзы, подсвеченной шальными молниями. За то, о чем не позволял себе даже мечтать все эти годы.
За Дайма…
Нет, он совсем не хотел, чтобы это все оказалось сном. А боль — вполне терпимая плата. Все в этом мире имеет свою цену. С болью он справится.
— Что, светлый шер, организуешь нам портал?
— Как можно?! — Дайм даже руками всплеснул и округлил смеющиеся глаза. — И бросить тут наших бедных лошадок? Где их любой обидеть может?!
— Сказал бы уж честно, что не хочешь выплачивать компенсации за сожранных ими горожан!
Не улыбнуться в ответ на теплую и искреннюю улыбку Дайма оказалось решительно невозможно. Вот Роне и улыбнулся. И сразу стало словно теплее. А боль… Ну что боль? Подумаешь! Ерунда. Во время учебы у Паука ему порой доставалось намного больнее. И унизительнее тоже. Намного.
А вот таких улыбок — не доставалось…
Дайму не надо знать. Ни об этом, ни о… Вообще ни о чем.
Он, конечно, вылечит, если его попросить. Может быть, даже не ухмыльнется. И не станет ехидничать и припоминать потом. Может быть, даже задумается не сразу. Но когда-нибудь обязательно задумается: почему у него у самого не возникло никаких проблем, а у Роне — возникли? И тогда обязательно сопоставит и вспомнит про все те разы, когда был принимающей стороной.
Все три. Из одиннадцати.
Сразу ведь все понятно станет, да? Кому и что там было надо. И кто и кому должен — тоже. И сколько.
Это сейчас Дайм ведет себя так, словно ничего не произошло, словно вообще ничего не было, а стоит ему понять… Значит, не стоит ему понимать. И повода лишнего задуматься ему давать тоже не стоит.
— Верхом и только верхом, мой темный шер! При полном параде и прочих регалиях, мы же представители императора, а не дысс с болотной кочки!
Роне фыркнул, высокомерно задрав подбородок и стараясь не морщиться.
Верхом…
Это будет больно. Очень. Лучше было бы через портал, но уговаривать Дайма, ничего не объясняя… Нет. А объяснять… нет тем более!
Значит, эту боль тоже придется усвоить. Переработать, переварить, пустить в дело, превратить в энергию. Интересно, возможен ли заворот ментальных кишок от энергетического переедания?..
Дайм придержал перед ним дверь таверны. И даже воздушный кокон создал, опередив замешкавшегося на пороге Роне. И пошел рядом, почти касаясь плечом и продолжая нести какую-то чушь о традициях и торжественности.
И все это почти примирило Роне с необходимостью поездки верхом.